В русских говорах наблюдается большое разнообразие звуков, употребляющихся в соответствии с исконными ц, ч. Основное различие между диалектными системами по употреблению этих звуков сводится к трем типам: 1) различение двух аффрикат, 2) совпадение их в одной аффрикате, 3) отсутствию аффрикат.

В говорах главным образом центральных южнорусских и среднерусских, а также и некоторых севернорусских на месте ц и ч произносятся, как и в литературном языке, [ц] и [ч’], воплощающие две разные фонемы: [и]арь, кури[ц]а, отё[ц]; [ч’]яй, дд[ч’]ка, пе[ ч’].

Карта 2. Различение или совпадение согласных на месте ч и ц

Объединяет звуки [ц] и [ч’] и противопоставляет воплощенные в этих звуках фонемы другим фонемам то, что они - аффрикаты. Отличают [ц] и [ч’] три признака: [ц] - зубной твердый свистящий согласный, а [ч’] - передненёбный мягкий шипящий. Но в противопоставлении фонем, представленных этими звуками, участвует только один признак. В одних говорах у [ц]-[ч’] фонологически существенным, дифференциальным является признак твердость/мягкость, а место образования и свистя щесть/ш и пящесть выступают как признаки сопутствующие, интегральные. В других говорах дифференциальным признаком в этом противопоставлении является зубность/нёбность (свистящесть/шипящесть), а твердость/мягкость выступает как признак интегральный.

Система с [ц] - [ч’] представляет собой продолжение наиболее древнего различения мягких аффрикат, отличаясь от него лишь тем, что произошло отвердение [ц’]. В некоторых говорах произошло отвердение обеих аффрикат. Так возникла система с [ц] - [ч]. В этих говорах говорят [ц]аръ, кури[и]а, отё[ц] и [ч]ай, дб[ч]ка, пе[ч], [ч]ысто, у[чытель, в[ч]эра и т.п. Впрочем, такая система может возникать и другим путем (см. ниже).

Этим системам противопоставлены системы с неразличением аффрикат, произношением на их месте одной аффрикаты. Наиболее древний тип этого явления - мягкое цоканье. Оно заключается в том, что на месте ц и ч произносится мягкий [ц5]: [Ц?] аръ, кури[С]а, отё[ц’]; [ц’]ай, дб[и?]ка, пе[ц’]. Вот народная шуточная характеристика, обыгрывающая эту диалектную черту: Цереповцяне тоцъно англицяне, только нарицъё другоё.

Разновидностью мягкого цоканья является палатальное, или, как его иногда называют, шепелявое цоканье. В этом случае на месте ц и ч произносится звук [ц”], при образовании которого спинка языка приближена не к передней части нёба, как у [ц’], а к средней. Звук [ц”] средненёбный.

В некоторых вятских и пермских говорах отмечается другая разновидность неразличения аффрикат - чоканье, совпадение аффрикат в звуке [ч`]: [ч`]арь, кури[ч`]а, отё[ч’], [ч`]ай, до[ч’]ка, пе[ч`]. Эта диалектная черта отражена в дразнилке о вятичах: Мы, вячки, ребята хвачки, семеры одного не боимси, а один на один и котомочку отдадим. Впрочем, чоканье никогда не бывает «чистым». В говорах с чоканьем отмечают и произношение звуков [ц’], [ц”] в соответствии с ц, ч.

Мягкое цоканье было свойственно древнему новгородскому диалекту и землям, колонизованным новгородцами. Впоследствии мягкое цоканье на некоторых территориях претерпевало изменения, которые отражают современные говоры.

На окраинах ареала цоканья возникает твердое цоканье в результате отвердения аффрикаты: [ц]аръ, кури[и]а, отё[ц] и [ц]ай, до [ц] ка, пе[ц]. Большой ареал твердого цоканья наблюдается в говорах к востоку от Москвы - на территории Московской, Владимирской, Ивановской, Рязанской, Нижегородской областей.

Постепенно под влиянием литературного языка и других говоров цоканье на окраинах ареала заменяется различением двух аффрикат. Пути этого изменения были разными на различных территориях.

Твердое цоканье могло трансформироваться в различение твердых [ц] - [ч]. Так, например, произошло на территории бывшей Новгородской и Псковской земель. О прежнем цоканье говорят употребляющиеся здесь изредка отдельные слова с [ц] на месте исконного н, а также деепричастия на -чи, которые здесь употребляются в функции сказуемого. На месте н в этих формах произносится [ц]: он ушод[цы, пришдд[и]ы, вышед[ц]ы.

Другой путь трансформации цоканья - к различению [ц] - [ц’]: [ц]арь, кури[ц]а, отё[ц] - [ц’]ай, до[и’]ка, пе[ц’]. Такое различение возникает и на месте мягкого цоканья, и на месте твердого. Отход от мягкого цоканья осуществляется в заимствовании инодиалектного [ц] на месте ц, отход от твердого цоканья - в заимствовании инодиалектного звука на месте ч в виде [ц’].

Различия в путях отхода от цоканья объясняются тем, как расценивают цокальщики противопоставление [ц]-[ч’] литературного языка и соседних говоров: как противопоставление твердого и мягкого согласного или как противопоставление свистящего и шипящего.

Переход от твердого цоканья к различению [ц]-[ч] обусловлен тем, что инодиалектный [ч’] расценивался цокальщиками как звук шипящий. Стараясь воспроизвести этот звук, цокальщики стали произносить звук, отличающийся от своего [ц] именно этим признаком, т.е. звук [ч].

Переход от цоканья, мягкого и твердого, к различению [ц]-[ц’] обусловлен тем, что цокальщики расценивали различение инодиалектных [ц]-[ч’] по признаку твердость/мягкость. Стараясь воспроизвести звук, отсутствующий в их говоре, цокальщики произносили звук, отличающийся от своего именно этим признаком. При мягком цоканье этим звуком был [ц] на месте ц, при твердом - [ц’] на месте ч.

Русская диалектология / Под ред. Касаткина Л.Л. - М., 2005 г.

Принципы классификации английских согласных

Классификация английских гласных

Аффрикаты (лат. affrico - притираю) - согласные, представляющие собой слитное сочетание смычного согласного с фрикативным, обычно того же места образования. Например, русские переднеязычные аффрикаты «ч» («ть» + «щ») и «ц» («т» + «с»), английские «j» («д» + «ж») и «x» («к» + «с»), древнегреческая «ζ» («д» + «з»), немецкая «z» («т» + «c») и т. д.

При определении, является ли то или иное сочетание звуков в данном языке аффрикатой или сочетанием фонем, используются семь правил, выведенных Н. С. Трубецким для отличения отдельных фонем от сочетаний фонем:

Так, в русском языке [ц] не распадается на границе слога: ли-цо. В то же время в финском и английском языках комплекс обязательно разделяется: англ. hot-spot «горячая точка» или фин. it-se «сам».

4) Потенциально однофонемную группу звуков (то есть группу, удовлетворяющую требованиям предыдущих трёх правил) следует считать реализацией одной фонемы, если она встречается в таких положениях, где, по правилам данного языка, недопустимы сочетания фонем определённого рода.

Так, в ряде африканских языков встречаются комплексы и в начале слова. При этом других сочетаний согласных в этой позиции не бывает, поэтому такие комплексы считаются одной фонемой. В кипрском греческом комплексы и встречаются в начале слова наряду с другими сочетаниями согласных, поэтому сочетания и считаются состоящими из двух фонем.

5) Группу звуков, отвечающую требованиям, сформулированным в правилах 1-3, следует считать простой фонемой, если это вытекает из всей системы данного языка.

6) Если составная часть потенциально однофонемной группы звуков не может быть истолкована как комбинаторный вариант какой-либо фонемы данного языка, то вся группа звуков должна рассматриваться как реализация одной фонемы.

7) Если один звук и группа звуков, удовлетворяющие указанным выше фонетическим предпосылкам, относятся друг к другу как факультативные или комбинаторные варианты и если при этом группа звуков является реализацией группы фонем, то и один звук должен рассматриваться как реализация той же группы фонем.


В английском языке 24 согласных :

15 звонких .

9 глухих .

3 носовых сонанта /m, n, ŋ/

9 смычных

6 шумных /p, t, k, b, d, g/

4 ротовых сонанта /l, w, r, j/

13 щелевых

9 шумных /f, v, T,D, s, z, S, Z, h /

2 смычно-щелевых - шумных /tS, dZ/.

В русском языке 36 согласных :

4 носовых сонанта [м, м’, н, н’]

18 смычных

14 шумных [п, п’, б, б’, т, т’, д, д’, к, к’, г, г’, ч, ц]

3 ротовых сонанта [л, л’, й]

16 щелевых

13 шумных [ф, ф’, в, в’, с, с’, з, з’, ш, ш’, ж, ж’, х]

2 дрожащих . В английском языке дрожащих звуков нет.

Нельзя не обратить внимания, что звонкие и глухие согласные имеются как в русском, так и в английском языке. Однако они произносятся по-разному. Английскиеглухие согласные являются сильными (произносятся энергично), а звонкие - слабыми.

В русском языке, напротив, глухие согласные – слабые , а звонкие – сильные .

Для английского языка существенным является различие согласных по силе артикуляции, поскольку данный признак выполняет смыслоразличительную функцию. Так, существуют пары слов, в которых сильное или слабое произнесение согласного влияет на значение слова, например: back – bag; pence – pens.

Весь инвентарь английских гласных (20 единиц) и согласных фонем (24 единицы) представлен с примерами в Таблице 3.

На вопрос Что такое аффриката? заданный автором Волосок лучший ответ это Аффрикаты (лат. affrico - притираю) - согласные, представляющие собой слитное сочетание смычного согласного с фрикативным, обычно того же места образования. Например, русские переднеязычные аффрикаты «ч» («ть» + «щ») и «ц» («т» + «с») , английские «j» («д» + «ж») и «x» («к» + «с») , древнегреческая «ζ» («д» + «з») , немецкая «z» («т» + «c») и т. д.

Определение аффрикат
При определении является ли то или иное сочетание звуков в данном языке аффрикатой или сочетанием фонем используются семь правил, выведенных Н. С. Трубецким для отличения отдельных фонем от сочетаний фонем:
1) Реализацией одной фонемы можно считать только сочетание звуков, составные части которого в данном языке не распределяются по двум слогам.
Так, в русском языке [ц] не распадается на границе слога: ли-цо. В то же время в финском и английском языках комплекс обязательно разделяется: англ. hot-spot «горячая точка» или фин. it-se «сам» .
2) Группу звуков можно считать реализацией одной фонемы только в том случае, если она образуется с помощью единой артикуляции или создаётся в процессе постепенного убывания или сокращения артикуляционного комплекса.
3) Группу звуков следует считать реализацией одной фонемы, если её длительность не превышает длительности других фонем данного языка.
4) Потенциально однофонемную группу звуков (то есть группу, удовлетворяющую требованиям предыдущих трёх правил) следует считать реализацией одной фонемы, если она встречается в таких положениях, где, по правилам данного языка, недопустимы сочетания фонем определённого рода.
Так, в ряде африканских языков встречаются комплексы и в начале слова. При этом других сочетаний согласных в этой позиции не бывает, поэтому такие комплексы считаются одной фонемой. В кипрском греческом комплексы и встречаются в начале слова наряду с другими сочетаниями согласных, поэтому сочетания и считаются состоящими из двух фонем.
5) Группу звуков, отвечающую требованиям, сформулированным в правилах 1-3, следует считать простой фонемой, если это вытекает из всей системы данного языка.
6) Если составная часть потенциально однофонемной группы звуков не может быть истолкована как комбинаторный вариант какой-либо фонемы данного языка, то вся группа звуков должна рассматриваться как реализация одной фонемы.
7) Если один звук и группа звуков, удовлетворяющие указанным выше фонетическим предпосылкам, относятся друг к другу как факультативные или комбинаторные варианты и если при этом группа звуков является реализацией группы фонем, то и один звук должен рассматриваться как реализация той же группы фонем.

(СНОСКА: Аффрикаты не нашли отражения в Международном фонетическом алфавите. Поскольку аффрикаты состоят из двух элементов - смычного и фрикативного - мы рекомендуем записывать их символами, обозначающими эти элементы )

Звук [ц]

Ротовой, согласный, смычно-щелевой, глухой, язычно-зубной, твердый согласный звук. При произнесении звука губы находятся в нейтральной позиции и принимают положение последующего гласного звука, расстояние между зубами 1-2 мм. Звук образуется в результате быстрого произнесения звуков [t] и [s]. При этом кончик языка опущен и упирается в нижние резцы, спинка его поднимается и передней своей частью образует смычку с альвеолами. Боковые края прижаты к коренным зубам. Мягкое нёбо поднято. Голосовые складки разомкнуты. В первую фазу произнесения звука под давлением воздуха смычка разрывается. Во вторую фазу - кончик языка остается в том же положении, а передняя часть спинки его возвращается в положение звука [s], и по средней линии языка образуется желобок для прохода воздуха.

Возможные дефекты произношения

Искажения:

[θ] - язычно-зубной глухой звук, при произнесении которого кончик языка находится между зубами (межзубный сигматизм);

[ł] - боковой сигматизм. При образовании этого звука выдыхаемая воздушная струя проходит не по средней линии языка, а через боковую щель (одностороннюю или двустороннюю). При этом кончик языка образует смычку с резцами или альвеолами. Голосовые складки разомкнуты;

[x] - велярный глухой звук, при произнесении которого спинка языка образует щель с твердым нёбом;

[Χ] - увулярный глухой звук, при произнесении которого корень языка поднимается к мягкому небу, образуя щель, голосовые складки разомкнуты;

[ħ] - фарингеальный глухой звук, при произнесении которого щель образуется сближением стенок глотки;

[h] - глухой фрикативный звук, образующийся в полости гортани;

При произведении этого звука нет смычного элемента, слышится свистящий звук [s] с носовой утечкой воздуха;

Проблема «язык и культура» относится к числу дискуссионных и до конца не решенных в языкознании. Спорным является прежде всего вопрос о том, что такое культура? Представители американской школы «культурной антропологии» рассматривают культуру как сумму всех небиологических аспектов человеческой жизни. Социо- и психолингвистика, а также исторический материализм предлагают рассматривать культуру расчлененно, т.е. в ее материальном и духовном аспектах. «Материальная культура - это совокупность вещественных, зримых произведений труда человека, - пишет философ П. Н. Федосеев в статье «Некоторые вопросы развития советского языкознания», - духовная культура - производство, распределение и потребление духовных ценностей». Материальная и духовная культура находятся в органическом единстве.

Хотя понятие «культура» относится к числу фундаментальных в современном обществознании, оно имеет множество смысловых оттенков и многообразие трактовок, свидетельствующих о сложности этого феномена. Об этом красноречиво говорят разные определения культуры, ср.: культура - это «единство художественного стиля во всех проявлениях жизни народа» (Ф. Ницше); это «формы поведения, привычного для группы, общности людей, социума» (К. Юнг); это «специфический способ мышления, чувствования и поведения» (Т. Эллиот); это «совокупность достижений и институтов, отдаливших нашу жизнь от жизни звероподобных предков и служащих двум целям: защите человека от природы и упорядочиванию отношений людей друг с другом» (3. Фрейд); это «механизм, создающий совокупность текстов» (Ю. Лотман), это «единый срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности» (М. Мамардашвили); это «состояние духовной жизни общества» (М. Ким); «совокупность определенных ценностей» (Б. Суходольский), ср. также скептическое суждение Л. Н. Толстого, высказанное им в эпилоге романа «Война и мир»: «Духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея - все это понятия неясные, неопределенные» .

Чем можно объяснить такое многообразие трактовок культуры? Прежде всего тем, что культура - это творение человека, поэтому в ней отражается вся глубина и неизмеримость его бытия: как неисчерпаем и разнолик человек, так многогранна его культура, ср. в связи с этим определение культуры, которое дает известный французский культуролог А. де Бенуа: «Культура - это специфика человеческой деятельности, то, что характеризует человека как вид. Напрасны поиски человека до культуры, появление его на арене истории надлежит рассматривать как феномен культуры. Она глубочайшим образом сопряжена с сущностью человека, является частью определения человека как такового» . Кроме того, понимание культуры во многом определяется исследовательской установкой ученого, так как культура является объектом изучения самых разных наук: культурологии, философии, истории, социологии и др.

Дискуссионным является и вопрос о соотношении понятий «язык» и «культура»: одни ученые полагают, что язык относится к культуре как часть к целому, другие - что язык лишь форма выражения культуры, третьи - что язык не является ни формой, ни элементом культуры. В качестве иллюстрации разного решения этой проблемы можно привести высказывания двух крупнейших представителей культурологии, основателей американской и русской школ этнолингвистики - Э. Сепира и Н. И. Толстого: «Культуру, - говорит Э. Сепир, - можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думает» . «Отношения между культурой и языком, - пишет Н. И. Толстой, - могут рассматриваться как отношения целого и его части. Язык может быть воспринят как компонент культуры или орудие культуры (что не одно и то же), в особенности, когда речь идет о литературном языке или языке фольклора. Однако язык в то же время и автономен по отношению к культуре в целом, и его можно рассматривать отдельно от культуры (что и делается постоянно) или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом» .

Достижения таких направлений в языкознании, как этно- и психолингвистика свидетельствуют о том, что язык как общественное явление должен быть отнесен к сфере духовной культуры и рассматриваться в качестве одного из ее компонентов. Вместе с тем нельзя не признать, что существует ряд областей культуры - музыка, хореография, изобразительное искусство, которые с языком непосредственно не связаны.

Если понимать культуру как процесс и продукт духовного производства, ориентированного на создание, хранение, распространение и потребление духовных ценностей, норм, знаний, представлений, то следует признать, что именно язык способствует формированию духовного мира общества и человека, обеспечивая их дифференцированной системой знаний, способствуя духовной интеграции как общества в целом, так и различных его групп. Язык, таким образом, «выступает неким концентратом культуры нации, воплощенной в различных группах данного культурноязыкового сообщества» . Однако язык обслуживает не только сферу духовной культуры, он непосредственно связан с материальной культурой, производством, с социальными отношениями, он является средством общения, орудием борьбы, т.е. выступает как составной элемент социальной сферы. Несмотря на это «следует признать, что язык в основе своей - явление духовной культуры» .

Итак, язык является своеобразным фундаментом культуры, ибо с помощью языка происходит усвоение культурных норм и социальных ролей, без которых жизнь человека в обществе невозможна.

Культурологи так характеризуют соотношение языка и культуры: язык - зеркало культуры, в котором отражается не только реальный окружающий мир человека, но и менталитет народа, т.е. его специфический способ мировосприятия, его национальный характер, традиции, обычаи, мораль, система норм и ценностей, картина мира;

язык - кладовая, копилка культуры, так как все знания, умения, материальные и духовные ценности, накопленные народом, хранятся в его языковой системе, в устной и письменной речи. Благодаря этому человек не начинает каждый раз заново свое развитие, а усваивает опыт предшествующих поколений;

язык - носитель культуры, так как благодаря эпистемической функции языка она передается из поколения в поколение, и дети, овладевая родным языком, осваивают и обобщенный опыт предшествующих поколений;

язык способствует идентификации объектов окружающего мира, их классификации и упорядочению сведений о нем;

язык облегчает адаптацию человека в условиях окружающей среды; язык помогает правильно оценить объекты, явления и их соотношение; язык способствует организации и координации человеческой деятельности;

язык - это инструмент культуры, формирующий личность человека, который именно через язык воспринимает традиции и обычаи своего народа, специфический культурный образ мира .

В этом взаимодействии языка и культуры можно выделить следующие аспекты:

  • - культура в языке, т.е. отражение в языковых текстах и в самих языковых средствах определенного культурного содержания, связанного с мировосприятием этноса, ментальной категоризацией мира природы и общества, верованиями и (или) верой;
  • - язык в культуре, т.е. использование языковых формул как составной части культурных установок (например, формул этикетного поведения, включающих выбор местоимений при обращении, форм личных имен, определенных форм глаголов и нроч.);
  • - культура языка и речи, т.е. практика борьбы за чистоту языка, поскольку речь человека отражает две стороны его духовной личности: языковую компетенцию, т.е. объем владения языком, и культурную компетенцию, т.е. степень включенности в нормы культуры, составляющей духовную жизнь общества;
  • - язык культуры, т.е. система базисных понятий национальной культуры, которые пронизывают ее разнообразные материальные и духовные формы (например, жизнь ~ смерть , война ~ мир , добро ~ зло и др.) .

Как совокупность материальных и духовных ценностей общества культура опосредована мыслительной деятельностью человека. При этом орудием мыслительной деятельности человека является язык.

В связи с этим встает вопрос: как соотносятся между собой язык - мышление ~ культура. Этот вопрос имеет разное решение. Одни ученые считают, что язык является определяющим фактором по отношению к мышлению а следовательно, и к культуре; другие исходят из признания независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер.

Идею о том, что язык определенным образом влияет на мышление человека впервые высказал В. Гумбольдт: «Человек преимущественно... живет с предметами так, как их преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык внутри себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» .

Этой точки зрения придерживаются представители европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербер, Г. Гольц, Г. Ипсен, П. Гартман и др.)* В американской этнолингвистике эта идея лежит в основе работы Э. Сепира «Язык»: «Люди живут не только в материальном мире и не только в мире социальном, как это принято думать: в значительной степени они все находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представление о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, - это всего лишь иллюзия. В действительности же “реальный мир” в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы... Миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества» . Наиболее яркое выражение эта идея получила в гипотезе лингвистической относительности Э. Сепира и его ученика Б. Уорфа.

Ее основные положения сводятся к следующему:

язык определяет характер (тип) мышления, сам его логический строй.

Так, говоря о соотношении грамматического строя языка и процесса логического мышления, Б. Уорф пишет: «Было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза. Формирование мыслей - это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка и различается у различных народов в одних случаях незначительно, в других - весьма существенно, так же как грамматический строй соответствующих народов» ;

характер познания действительности зависит от того, на каких языках мыслят познающие субъекты, так что при существенных различиях языков, которыми они пользуются, процесс их познавательной деятельности и его результаты также будут отличаться друг от друга существенным образом. «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком, - пишет Б. Уорф. - Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного языкового коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка» ;

человеческое знание не имеет объективного, общезначимого характера. «Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, - пишет он, - который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве, или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем». Поэтому этот принцип формулируется как принцип лингвистической относительности , по аналогии с физической теорией относительности.

Гипотеза Э. Сепира - Б. Уорфа отрицает, таким образом, общечеловеческий характер мышления, т.е. наличие общего для всех людей логического строя мышления. Кроме того, сегментацию или расчленение мира в процессе абстрактного познания она ставит в полную зависимость от языка, что в целом неправомерно, так как расчленение действительности осуществляется па уровне чувственного познания, причем не только людьми, но и животными, не обладающими языком.

Гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа в своих основных положениях находит отклик и у представителей европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербера, Г. Гольца, Г. Ипсена, II. Гартмана и др.). В соответствии с их взглядами, язык рассматривается как некий промежуточный мир между объективной действительностью и мышлением. Причем характер языка определяет тип мышления, поэтому мышление каждого народа имеет свои национальные черты и его развитие целиком определяется эволюцией национального языка.

Для Л. Вайсгербера язык есть «первичная действительность», и человек на самом деле познает не объективную действительность, существующую вне и независимо от него, а тот язык, носителем которого он является. Ни чувственное, ни рациональное познание человеком мира не дает, по его мнению, объективного знания о мире, так как человек находится «в плену» у языка. Поэтому каждый народ имеет свою специфическую «картину мира», характер которой определяется тем языком, носителем которого он является. В качестве иллюстрации он приводит следующий пример: в немецком языке существует слово Unkraut в значении ‘сорняк, сорная трава’, однако в реальной научной классификации растений такого вида нет, а есть Hahnefuss ‘лютик’, Gansedistel ‘чертополох’, т.е. это не факт действительности, а результат интерпретации этой действительности человеком.

Другое решение вопроса о соотношении языка ~ мышления ~ культуры связано с признанием независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер. В противовес принципу лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа выдвигается принцип лингвистической дополнительности (Г. А. Брутян), который формулируется следующим образом: «В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и в главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник познания, осмысления реальности и дополняют нашу общую картину знания, корректируют ее. Словесный образ сочетается с понятийным образом, лингвистическое моделирование мира с логическим, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей» .

В этой гипотезе также есть противоречия, главное из которых сводится к следующему: если языковая картина мира имеет внелогический характер, то возникает вопрос, как она может «в основном совпадать» с той картиной мира, которую человек получает в результате логического познания мира;

неясным также остается вопрос, используется ли язык в процессе логического отражения действительности и, если используется, то, как оно может осуществляться, если «содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер».

Из этого понимания соотношения языка и мышления делается вывод о том, что язык определяет не только характер мышления, познавательной деятельности человека, но и тип, нормы культуры и в конечном счете структуру и развитие самого человеческого общества.

Именно такая точка зрения последовательно развивалась в работах Л. Вайсгербера, который полагал, что структура общества и его история полностью определяется языком и историей его развития. Противоречивое решение этого вопроса содержится и в работах Б. Уорфа. С одной стороны, он пишет о достаточно жесткой зависимости культуры от языка: «Что было первичным - норма языка или норма культуры? В основном они развивались вместе, постоянно влияя друг на друга. Но в этом содружестве природа языка является тем фактором, который ограничивает его свободу и гибкость и направляет его развитие по строго определенному пути. Это происходит потому, что язык является системой, а не просто комплексом норм. Структура большой системы поддается существенному изменению очень медленно, в то время как во многих других областях культуры изменения совершаются сравнительно быстро. Язык, таким образом, отражает массовое мышление; он реагирует на все изменения и нововведения, но реагирует слабо и медленно, тогда как в сознании производящих изменения это происходит моментально» . С другой стороны, он говорит о наличии между языком и культурой лишь определенного рода связей. «Между культурными нормами и языковыми моделями, - пишет он, - существуют связи, но не корреляции или прямые соответствия. В некоторых случаях «манеры речи» составляют неотъемлемую часть всей культуры, хотя это и нельзя считать общим законом, и существуют связи между применяемыми лингвистическими категориями, их отражением в поведении людей и теми разнообразными формами, которые принимает развитие культуры» .

Существует, однако, и более умеренная точка зрения (В. 3. Панфилов), согласно которой язык не пассивен, а активен по отношению к сознанию, однако эта активность не столь велика, чтобы язык мог «организовывать» сознание, определять его тип, структуру, «лепить» в нем свою модель мира. Как физически един человеческий род, так едино и сознание всех людей, а различные языки мира могут рассматриваться лишь как варианты единого языка человеческого рода.

Что касается вопроса соотношения языка, мышления и культуры, то, в соответствии с этой концепцией, все три категории, будучи явлениями социальными, связаны между собой. Однако «язык, оказывая некоторое, но отнюдь не решающее влияние на мышление, не может также коренным образом определять и характер материальной и духовной культуры общества, которая опосредована человеческим мышлением, представляющим собой, как и язык, продукт социального развития» .

Таким образом, современная наука «отвергает оба экстремальных решения - то, что язык целиком детерминирует мировоззрение, и то, что мировоззрение людей не зависит от языка» . Представители неогумбольдтиан- ства правы в том, что язык способен воздействовать на наше мышление и восприятие действительности. Однако это воздействие не имеет определяющего характера. Если бы это воздействие было жестко определяющим, то развитие мышления и соответственно развитие познания было бы невозможно.

В связи с этим гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа требует уточнения: в своей абсолютизации утверждения, что мышление и создаваемая в той или иной культуре картина мира всецело зависят от языка, она, по-видимому, неверна. Но в более смягченном варианте, в признании того, что язык оказывает влияние на наше мышление и наши представления о мире, она может быть приемлемой. При этом надо помнить, что «содержание наших мыслей и представлений определяется их предметом, а не языком. Если бы это было не так, то мы бы неправильно воспринимали условия, в которых живем, и не могли бы выжить в них. Мы способны ориентироваться и существовать в объективном мире лишь постольку, поскольку жизненный опыт постоянно заставляет нас исправлять ошибки нашего восприятия и мышления, когда они вступают в противоречие с ним. Мы способны развивать научные знания о мире лишь постольку, поскольку их истинность проверяется практикой, а не тем, соответствуют ли они нормам языка» . Так, например, кроме самого значения слова вода , любой человек знает, что это жидкость, необходимая для питья и в целом для жизни, что в ней можно варить пищу, стирать, мыться, плавать, но, плавая, в ней можно захлебнуться и утонуть и т.д.

Эти знания о предметах и реалиях внешнего мира приходят из практики, из опыта «рук и глаз». Это так называемый запас наглядно-опытных знаний, который формируется уже в детстве. Благодаря ему становится возможным общение разноязычных людей, например, баск, baso «лес, гора» и рус. лес и гора различны, но стоящие за этими разными понятиями наглядно-опытные знания леса и гор, в основном, едины, и эти знания и не дадут повода думать, что под ветром может шуметь и качаться baso «гора», а не baso «лес» .

В этом заключается универсальность человеческого мышления. «Она обеспечивается единой логико-понятийной базой мышления, имеющей надъязыковой характер» . Благодаря этой базе достигается взаимная пере- водимость языков. Язык лишь определенным образом организует знания человека об окружающем его мире. В этом проявляется его функция отражения действительности.

Все эти теоретические расхождения и противоречия во взглядах даже одного и того же ученого говорят о том, что вопрос о соотношении языка, мышления и культуры является чрезвычайно сложным.

Бесспорно, что между языком и реальным миром стоит человек - носитель языка и культуры, воспринимающий и классифицирующий мир по-своему (поэтому там, где русский человек видит два цвета - синий и голубой, англичанин видит лишь один - blue , хотя оба они смотрят на одну и ту же часть цветового спектра).

Бесспорно также, что ядро смысловой структуры языка составляет единая логико-понятийная база мышления, которая является универсальной и не зависит от национальных языков и культур. Ее универсальность порождена единством человеческой психики и ее способностью независимо от образа жизни отражать мир в сходных категориях.

Так, например, во всех языках говорящие различают субъект действия и его объект, предмет и признак, пространственные и временные отношения, положительную и отрицательную эмоционально-экспрессивную оценку и т.д. «Общность человеческой психологии, отраженная в языке, проявляется и в асимметрии положительных и отрицательных оценок. Лексика отрицательной оценки разнообразнее и богаче, чем лексика положительной оценки. Так, например, класс русских глаголов речи, выражающий одобрение, включает лишь несколько глаголов нейтральной оценки {хвалить, одобрять ), в значение другие глаголов, содержащих общую идею ‘хвалить’, входит дополнительный признак отрицательной оценки речевых действий того или иного лица (захваливать, превозносить, славословить, льстить и т.д.). В то же время группа глаголов с антонимическим значением ‘неодобрения’ содержит более 80 лексических единиц {ругать, порицать, осуждать, оскорблять, обличать, высмеивать, клеймить, критиковать и т.д.). Другим показателем асимметричности языка в выражении оценки является тот факт, что слова, которые на оценочной шкале занимают срединное положение, в самых разных языках имеют тенденцию сдвигаться к полюсу il ruioxo’ Средние способности, например, - это, скорее, не нормальные способности обычного человека, а способности, не достигающие определенного уровня... Примечательно также и то, что слова со значением ‘хорошо’ часто употребляются в значении ‘нормально’, что особенно проявляется в этикетных формулах: Как долетели ? - Хорошо » .

Наличие этой всеобщей универсальной базы мышления делает реальной возможность перевода с одного языка на другой и понимание друг друга носителями разных языков и разных культур. Однако детализация и конкретизация этой универсальной понятийной основы, обрастание ее словами со своими значениями в каждом языке происходит по-своему.

Особенно заметны различия между языками в лексике: в любом языке есть так называемая безэквивалентная лексика, т.е. слова, которые не переводятся на другие языки однословно. Однако ее доля в языке, как правило, не велика (в русском языке, например, она составляет не более 6-7%, ср. такие слова, как матрешка, самовар, гармошка, субботник, сглазить и т.д.).

В английском, немецком и французском языках имеется по два слова для обозначения руки и по два слова для обозначения ноги, тогда как в русском, по одному слову, ср.:

англ, hand/atm англ, foot/leg нем. hand/arm нем.fuss/hein франц. main/bras франц. pied/jambe рус. рука рус. нога

Поэтому ни немец, ни англичанин, ни француз не могут сказать: «я поранил руку». Им обязательно надо указать, какую часть руки они поранили. А вот когда речь идет о глазах, то тут на русском языке нельзя сказать «мне попала пылинка в глаза»: слово «глаза» во множественном числе обозначает оба глаза, а пылинка попасть в два глаза сразу не может. Ирландцы же говорят именно так - во множественном числе. Потому что для них оба глаза - это один предмет, который обозначается единственным числом (как «орган зрения»). Чтобы назвать один глаз, они говорят: «половина органа зрения» .

Отсутствие в языке соответствующих слов называют лакунами. Лакуны становятся заметны лишь при сопоставлении языков. Существование лакун в языках связано с различием в культурах, с так называемой несимметричностью мировидений, представленных в разных языковых картинах мира: иногда они появляются вследствие отсутствия тех или иных реалий (ср. рус. щи, валенки или матрешка), иногда же они вызваны тем, что в одной культуре различие между определенными объектами внешнего мира признаются более важными, чем в другой (например, двум английским словам «shore» (берег моря) и «bank» (берег реки) соответствует одно русское - «берег»).

Здесь в действие вступает принцип избирательности номинативного акта. Эта избирательность, с одной стороны, связана с различием природных и социально-экономических условий, в которых живут носители соответствующих языков, а с другой - с элементами прагматизма, поскольку «сознание не просто дублирует с помощью знаковых средств отражаемую реальность, а выделяет в ней значимые для субъекта признаки и свойства, конструирует их в идеальные обобщенные модели действительности» , т.е. объективный мир членится человеком с точки зрения категорий ценности. Селективность процесса номинации выявляет своеобразие восприятия и оценки человеком окружающего его мира, ибо уже сам выбор того или иного явления действительности в качестве объекта номинации свидетельствует о его значимости для носителей языка. «Приписывая предметам и явлениям окружающего мира те или иные объективно присущие им свойства, человек демонстрирует свое иебезразличие к этим свойствам» .

Сам процесс их «означивания » с помощью языковых средств предполагает измерение их значимости для носителя языка.

Принцип избирательности номинативного акта подчиняется главному регулятивному принципу культуры. Этот принцип пронизывает всю лексическую систему языка, оказывая влияние не только на восприятие предметов и явлений внешнего мира, но и на их интерпретацию. Именно он придает смысл и значение каждому языкотворческому акту, объединяет в одно единое целое лексико-семантические и тематические группы лексики, позволяя понять логическое основание их выделения в языке культуры.

В старославянском языке, например, таким регулятивным принципом был Бог. Именно этот регулятивный принцип Средневековья предопределял всю логическую структуру его культуры, оказав влияние на устройство такого базового концепта старославянского языка, как «человек» . Все существующее в Средневековье восходит к этому регулятивному принципу, включается в стройную иерархию и находится в гармоническом отношении с другими элементами космоса. Поэтому мир и все его части получали в старославянском языке нравственную окраску. Вот почему при характеристике духовного и социального средневекового человека чрезвычайно важное место занимают аксиологически окрашенные атрибуции человека в его отношении к Богу (ср., например, следующие слова: коговидьць ‘видящий бога’; когодюььць ‘человек, любящий бога’; когоносьць ‘человек, носящий в себе бога’; когоприк.иьць ‘держащий бога на руках’; когосвлрьникъ ‘богоборец’; когочтьць ‘набожный, благочестивый человек’; христопорьць ‘противник Христа’ коголждростьнъ ‘мудрый как бог’; зълочьстьнъ ‘безбожный человек’; неподокьнъ ‘безбожный, бесчестный, развратный’; Хоудьнъ ‘богохульствующий’ и т.д.). В современном русском языке этот принцип уже не работает, поэтому подобные имена отсутствуют.