В рассказе «Калейдоскоп
» ведётся повествование о том, что в Космосе, не очень далеко от Земли, произошла разгерметизация и разрушение космической ракеты. Впоследствии чего, весь экипаж корабля был выброшен во вне, в пустоту космоса. Каждый был далек друг от друга и не мог ничего предпринять. Каждый космонавт был предоставлен самому себе, своим мыслям, своему сознанию. Единственным способом связи между друг другом была радиосвязь, которая продержалась и то не очень долго. И так каждый по-своему принял всё это, свою беспомощность и свою скоротечную смерть. В последствии чего, рассказ заканчивается тем, что каждый из них и умирал по-своему, отделяясь от других…
Это был лишь сюжет. Но при внимательном чтении, даже не сильно вчитываясь, понимаешь, что это не просто какой-то небольшой рассказ о космических странствиях людей в космосе, это и самая что ни на есть глубокая философская мысль автора. «Калейдоскоп
» не просто рассказ, это рассказ о вечном. Здесь видно противостояния и осознания, и понятия, что такое Добро и Зло. Понимание ценности - любви, дружбы и жизни.
Разберёмся более глубже, начиная с самого начала. Здесь, Калейдоскоп выражен, как Космос. Красивый безмятежный, по-своему, мир, наполненный красками, узорами. Те космонавты так же были частичками этой красоты, были частью всего этого, но не в силах что-либо изменить.
Калейдоскоп, я так же думаю, можно сравнить со временем, нас к этому подстрекает и сам автор. Калейдоскоп, как огромное длинное время, наша жизнь, со своими красками, порой тусклыми, порой яркими, порой вообще тёмными как тьма. А порой - ЩЁЛК! И всё резко изменилось, всё стало наоборот, одно становится другим, яркое - тёмным, тёмное - ярким. Всё это неуправляемо, всё будто само приходит и уходит, а нам лишь остаётся наблюдать за всем этим и быть частью этой радуги, стараясь устоять и приспособиться. Люди стараются погасить сами эти краски, и зажечь потухшие. В рассказе, Калейдоскоп -- это безгранная, слоёная, многомерная, причудливо-восхитительная картина. Как же всё разнообразно в этом мире…
Но это лишь самое малое что можно заметить. Самая главная мысль автора подводит нас к фундаментальному вопросу, над которым в свою очередь пришлось задумать космонавту: «Все мы ли равны, когда умираем?» .
С точки зрения биологии ответ «да». Ведь мы рождаемся, живём, отживаем, умираем. И в начале и в конце по сути все равные: не было человека -- появился, был человек - исчез. Тогда возникает так же ряд вопросов, на которые люди постоянно ищут ответы: «Зачем искать смысл жизни, если в итоге не будет ничего?», «Зачем достигать чего-то если в итоге мы будем равные по сравнению друг с другом?» и самое главное «Зачем к чему-то стремится, если тому телу, лежащему в гробу, или тому праху, беспристрастно лежавшему в земле, будет уже всё равно?». Рассказ калейдоскоп помогает над этим подумать и порассуждать, на совсем простом примере космоса, человека и бездействия к этому, давая нам и космонавту время подумать над этим вопросами.
Холлис, космонавт, центральная фигура рассказа, думает об этом, но сначала не осознав. Сразу он утверждал себе то, что его коллега и он равны: они в космосе, они умирают, они скоро умрут. Потому повода и сожалеть нету. Но он ошибался лишь в одном, Леспер не желал то что он умирает, ему было жалко лишь в том что всё это заканчивается и он не сможет дальше наслаждаться жизнью. Он успел многое, он достиг многое, он умрёт с чувством удовлетворения жизнью, умрёт с радостью в душе и спокойствием в разуме. Холлис был поражён этим. Ему было не знакомо это, он всю жизнь плыл по течению, делал как все, и было хорошо…но почему ему так жалко умирать, почему он умирает с чувством сожаления он не понимал.
Почему он жалел о прожитой жизни? И почему люди, в принципе, жалеют о многом перед смертью? Зачем корить себя, если через минуту будет всё равно?
Для начала нужно разобраться: Зачем вообще смерть? Не лучше ли было бы если бы её не существовало?
Как бы парадоксально не звучало, но Смерить - двигатель жизнь. То, что заставляет нас жить. Без смерти и не было бы понятия - Жить. Было бы просто существование. Если бы люди жили бесконечно долго, то люди бы жили без какой-либо цели. Ведь зачем к чему-то стремиться или куда-то торопиться, если время более чем предостаточно. Зачем оставлять о себе след в истории или в умах людей, если ты и так существуешь и ты есть. Можно привести кучу фактов о том что смерть, неотъемлемая и важная часть завершения жизни.
Я думаю, то что каждый человек умирает не с чувством сожаления лишь тогда, когда у него есть счастливые моменты, которые он может вспомнить, которыми он гордится и может радоваться, когда он может смирится и принять смерть. Ведь многие и даже очень многие люди, не задумываются, о хороших моментах в жизни, о том что они вспомнятся, или постараются вспомнить, их в конце пути. Автор показывает, что Счастье человека не в работе, не в учёбе, не в творчестве и даже не в достижениях, а в эмоциях. Зачастую люди ставят на себя клеймо, того, кто занимается работой всю жизнь, забывая жить. А Счастье в свою очередь, это то, что удовлетворяет человека морально. Ведь Счастье - это ни предмет, ни цель, Счастье - это состояние души. У каждого свои ценности. Некоторые счастливы тогда, когда достигли своих намеченных целей, некоторые когда оставили хоть что-то после себя (предмет, мысль, идею) и знание о том что его будут помнить, некоторые, когда есть вера(в кого-то или во что-то)... И как говорится в пословице « Счастье в нас, а не вокруг нас » , ведь у каждого своё счастье, свои моральные ценности от которых и зависит счастье. Люди могут быть удовлетворены на протяжении жизни, принимая это за истинное счастье. НО, ПО-МОЕМУ, ИСТИННОЕ СЧАСТЬЕ - ЭТО ЛИШЬ ТО КОГДА ЧЕЛОВЕК НЕ ЖАЛЕЕТ О ТОМ ЧТО ОН УМИРАЕТ. Счастливый может жалеть о незавершённом, но не о том что он умирает.
Холлис умер с надеждой в добро, которое он хотел и надеялся совершить, в то что, когда его бренное тело будет пронизывать атмосферу и в итоге сгорит, что хоть кто-нибудь заметит его в роли «падающей звезды» и возрадуется, восхитится красивому пейзажу. Ведь зачем деньги, предметы, которые тебя радуют физичечки, зачем эти материальный блага, если они тебе уже не понадобятся и не имеют уже ценности, если ты можешь сделать добро другому. Дочитывая рассказ до конца и размышляя о том, о чём человек жалеет перед смертью, можно сделать вывод что Холлис, космонавт разбитой космической ракеты, смирился, поверил в добро, и в совершаемое добро им, и умер счастливым.
К А Л Е Й Д О С К О П
Рэй Брэдбери
(1949)
Первый мощный удар вспорол борт ракеты словно огромным консервным ножом. Люди, выброшенные взрывом наружу, превратились в дюжину серебристых рыбёшек, беспомощно бьющихся на берегу. Их разметало в темноте, а корабль, развалившийся на кусочки, продолжал свой путь миллионом осколков, роем метеоритов, устремившимся на поиски безнадёжно потерянного Cолнца.
Вуди! Вуди!
Капитан!
Холлис, Холлис, это я, Стоун!
Стоун, я Холлис! Где Вы?
Я не знаю. Откуда мне знать? Где верх? Где низ? Я падаю... Боже мой, я падаю!
Они падали. Падали, словно камушки в колодец. Горсть камeшков подброшенных в воздух чьей-то рукой. Людей не было - были лишь голоса. Голоса бестелесные, испуганные, полные ужаса... Покорности...
Мы разлетаемся в разные стороны!
Так оно и было. Холлис, кувыркаясь в пустоте, тоже понял - так оно и было. Понял и тупо с этим смирился. Они разлетаются, у каждого свой путь, и ничто уже не соединит их вновь. Испуганные бледные лица закрытые прозрачными шлемами... Xотя на всех были герметические скафандры, никому не хватило времени нацепить на себя ранец с ракетным двигателем. Имей бы хоть кто-то его за плечами, он сразу стал бы маленькой спасательной шлюпкой и мог бы спастись сам и прийти на помощь другим. Тогда они смогли бы, отыскав друг-друга, собраться вместе, превратившись в живой островок, и наверняка что-нибудь придумали бы. Но теперь они были всего лишь разрозненными метеоритами, каждый из которых слепо нёсся навстречу своей неотвратимой судьбе.
Прошло, наверное, минут десять, прежде чем утих первый приступ ужаса, и теперь все они словно погрузились в оцепенение. Пустота вокруг была огромным ткацким станком, принявшимся ткать странные нити, голоса сходились, расходились, перекрещивались, складываясь в свой последний узор.
Холлис, я - Стоун. Как думаешь, сколько времени мы сможем переговариваться по радио?
Это зависит от того, с какой скоростью мы разлетаемся.
Наверное, около часа.
А что произошло? - спросил он минуту спустя.
Наша ракета взорвалась, только и всего. С ракетами это случается.
В каком направлении Вы движетесь?
Похоже, я врежусь в Луну.
А я в Землю. Спешу навстречу к матушке-Земле со скоростью десять тысяч миль в час. Сгорю, как спичка! - Холлис подумал об этом с поразительной отрешённостью. Он будто смотрел со стороны на собственное тело, падающее в пустоту, смотрел равнодушно, как когда-то, в далёком детстве, зимой, наблюдал за первыми падающими снежинками.
Остальные молчали, тщетно пытаясь осознать то, что с ними произошло, и падали, падали, не в силах ничего с этим поделать. Капитан тоже молчал, не находя нужной команды, необходимого плана действий, который помог бы снова собрать всех вместе.
О, как же нам долго падать! Как долго падать, долго, долго, - раздался вдруг чей-то голос. - Я не хочу вот-так умирать, не хочу умирать, как долго, долго падать...
Кто это?
Не знаю.
Наверное, Стимпсон. Это ты, Стимпсон?
Долго, долго, - я не хочу так! О, господи, я не хочу так!
Стимпсон, это Холлис. Стимпсон, ты меня слышишь?
Молчание... Они падают поодиночке, кто-куда...
Стимсон!
Да? - отозвается, наконец, Стимпсон.
Держи себя в руках, Стимпсон. Все мы одинаково влипли.
Но мне не нравится это. Я хочу отсюда выбраться.
Может быть, нас ещё найдут.
Пускай меня найдут, пускай найдут, - завопил Стимсон. - Этого не может быть, я не верю, что такое могло случиться...
Ну конечно, всё это просто дурной сон, - съязвил кто-то.
Заткнись! - крикнул ему Холлис.
А ты попробуй, заткни мне глотку, - отозвался тот же голос. Это был Эплгейт. Он засмеялся. Весело, как ни в чем не бывало: "Ты слышишь меня? Иди сюда и заткни мне глотку!
И Холлис впервые по-настоящему ощутил свою беспомощность. Слепая ярость переполняла его, больше всего на свете ему сейчас хотелось добраться до Эплгейта. Многие годы он хотел до него добраться, и вот - теперь уже слишком поздно... Теперь Эплгейт - не более, чем недосягаемый голос, звучащий в его шлемофоне.
Падаешь, падаешь, падаешь...
И вдруг, словно только теперь им открылся весь ужас случившегося, двое из падающих в бездну разразились отчаянными воплями. Будто в ночном кошмаре, Холлис увидел одного из них, проплывающего совсем рядом. Он вопил и вопил...
Перестань!
До пролетающего мимо можно было дотянуться рукой. Потеряв рассудок, он исходил безумным, нечеловеческим криком. Он никогда не перестанет орать! Этот вопль будет доноситься за миллионы миль, и пока хватит мощности передатчика, он всех сведёт с ума, из-за него они не смогут разговаривать друг с другом.
Холлис сделал отчаянное усилие. Другого выхода не было. Ещё немного, и ему удалось приблизится к кричащему. Ухватив его за щиколотку, он подтянулся ближе. Теперь искажённое криком лицо безумного было совсем рядом. Он орал, цепляясь руками за Холлиса бессмысленно и дико, точно утопающий. Его безумный вопль заполнил собой всю Вселенную.
«Так, или иначе, - подумал Холлис. - Все равно его убьёт Луна, Земля, или метеориты... Так, или по-другому...»
Он обрушил свой железный кулак на прозрачный шлем бедняги. Вопль оборвался. Холлис оттолкнулся от трупа, и тот, кружась, улетел прочь, в своём бесконечном падении.
И он, Холлис, тоже падал, падал в пустоту, и все остальные тоже кружились в этом нескончаемом вихре безмолвного падения.
Холлис, ты ещё жив?
Холлис не ответил, но лицо его, как будто, обдало жаром.
Это опять я, Эплгейт.
Слушаю.
Давай поговорим. Все равно, делать нечего.
Хватит болтать! - Надо подумать, как быть дальше, - вмешался в их разговор голос капитана.
Да заткнись ты! - оборвал его Эплгейт.
Что Вы сказали?!
- Вы отлично меня слышали, капитан. Мне наплевать на Ваши чины и звания, Вы теперь от меня за десять тысяч миль, и нечего валять дурака! Как выражается Стимсон, нам ещё так долго падать...
Послушайте, Эплгейт!
Отвяжись! Я поднимаю бунт. Мне нечего терять, чёрт меня подери! Корабль твой был паршивым кораблём, а ты был его паршивым капитаном. И сейчас, сукин сын, я желаю тебе врезаться в Луну, и сломать себе шею.
Я приказываю Вам замолчать!
Валяй, приказывай. - За десять тысяч миль Эплгейт усмехнулся. Капитан замолчал.
- Так о чём мы там толковали, Холлис? - невозмутимо продолжал Эплгейт, - ах, да, вспомнил. Тебя я тоже ненавижу. Ты и сам это прекрасно знаешь. Давным-давно знаешь...
Холлис беспомощно сжал кулаки.
Сейчас я тебе кое-что расскажу. Порадую тебя немного. Знаешь, это ведь я тебя провалил, когда ты пять лет назад добивался места в Ракетной компании.
Рядом сверкнул метеорит. Холлис посмотрел вниз - кисть его левой руки срезало, как ножом. Из скафандра хлестала кровь. Вместе с ней стремительно улетучивался воздух. Задержав дыхание, он правой рукой крепко затянул застёжку у локтя левой, перехватил рукав и восстановил герметичность. Всё произошло так быстро, что он не успел даже удивиться. Теперь его уже ничто не могло удивить. Течь была остановлена, скафандр опять наполнился воздухом. Холлис ещё туже, как жгутом, перетянул рукав, и кровь, только что бившая, как из шланга, остановилась.
За эти страшные секунды он не издал ни звука. Остальные переговаривались друг с другом. Один из них - Леспер - болтал без умолку. Он хвастался тем, что у него одна жена на Марсе, другая на Венере, и есть ещё на Юпитере - и все они его обожают. И, вообще, он здорово на своём веку повеселился - пил, играл, жил в свое удовольствие, и денег у него всегда - "куры не клевали"!
Они всё падали, и падали, а он болтал и болтал. Неудержимо падал в объятья смерти, купаясь при этом в сладких воспоминаниях о своих прошлых счастливых днях.
Всё это было так странно... Пустота, тысячи миль пустоты, и в этой пустоте трепещут голоса. Вокруг - ни души - только разносимые радиоволнами звуки дрожат, колеблются, изо всех сил пытаясь взволновать тех, кто их слышит.
Злишься, Холлис?
Он и вправду не злился. Им опять овладело равнодушие, он снова был бесчувственным камнем, падающим в никуда.
Ты всю жизнь старался выдвинуться, Холлис. И, наверное, не понимал, почему тебе вечно не везёт. А не везло тебе всё время из-за того, что я подставил тебе ножку, перед тем, как меня самого вышвырнули за дверь.
Мне всё равно, - сказал Холлис.
Ему, действительно, было всё равно. Всё осталось позади. Вся прожитая жизнь на грани её завершения напоминает собой яркий фильм, промелькнувший на экране, - все её победы, страсти и разочарования вспыхивают на миг перед глазами, и не успеешь крикнуть, - вот этот день был счастливым, а вот тот - несчастным, вот - милое лицо, а вот - ненавистное, - как плёнка уже кончилась, и экран погас.
Жизнь уже была позади, и, оглядываясь на неё, он жалел только об одном - ему хотелось жить ещё и ещё... Неужели, у всех перед смертью так - пришла пора умирать, а кажется, будто ещё и не жил? Неужто и впрямь, жизнь так коротка - вздохнуть не успел, а всё уже кончено? Интересно, она всем кажется такой несправедливо короткой - или только ему, здесь, в пустоте, когда остаются считанные часы для того, чтобы всё это осмыслить?
А Леспер, тем временем, продолжал тараторить:
Не поверите, - я пожил на славу: на Марсе жена, на Венере жена, на Юпитере... И все они - красавицы, все меня холили и лелеяли. Я пил,сколько хотел, а один раз просадил в казино двадцать тысяч...
«А теперь ты влип, - думал Холлис. - У меня ничего этого не было. Раньше я завидовал тебе, Леспер. Пока у меня было что-то впереди, я завидовал твоим любовным похождениям и твоему весёлому житью. Я боялся женщин и,наверное, из-за этого отправился в космос, но и здесь я всё время думал о них и завидовал тому, что у тебя много женщин и много денег, и живёшь ты беззаботно и весело. А сейчас, когда всё кончено, и мы падаем, каждый сам-по-себе, я больше не завидую тебе, ведь и для тебя сейчас всё кончено, словно, ничего и не было».
Холлис собрался с силами и крикнул в микрофон:
Всё кончено, Леспер!
Молчание.
А может, ничего и не было, а Леспер?
Это я, Холлис.
Он поступал подло. Он чувствовал, это, но разве надвигающаяся смерть была менее подлой и бессмысленной? Эплгейт сделал ему больно, и теперь ему хотелось сделать больно другому. В отместку Эплгейту и этой безжалостной пустоте вокруг.
Ты влип, как и все мы, Леспир. Всё кончено. Как будто не было никакой жизни, верно?
Это неправда!
Если всё кончено, это всё равно, что ничего и не было. Чем сейчас твоя жизнь лучше моей? Сейчас, в данную минуту? Разве тебе сейчас лучше, чем мне? Лучше?
Да, лучше.
Тем, что мне есть о чём вспомнить! - сердито крикнул издалека Леспер, из последних сил обеими руками цепляясь за милые сердцу воспоминания.
И он был прав. Холлиса словно ледяной водой окатило - он понял: Леспер прав. Воспоминания и мечты - совсем не одно и то же. Он всегда только мечтал, только хотел всего, чего Леспир добился и о чём теперь вспоминает... Да, это так... Мысль эта терзала Холлиса неторопливо, безжалостно, жгла по самому больному месту.
Ну а сейчас, сейчас, что тебе от всего этого? - крикнул он Лесперу. - Если всё прошло и кончено, какая от этого радость? Тебе сейчас не лучше, чем мне.
Я ухожу спокойно, - отозвался Леспир. - Я рад своей прожитой жизни. И я не стал перед смертью подлецом, как ты.
Подлецом? - повторил Холлис, пробуя это слово на вкус.
Сколько он себя помнил, - никогда в жизни ему не случалось сделать подлость. Он не смел. Должно быть, всё подлое и низкое, накапливалось в нём впрок для такого вот часа. «Подлец» ... - Он запихал это слово в самый дальний уголок своего сознания. Слёзы навернулись на глаза, покатились по его щекам. Наверное, кто-то услыхал, как он всхлипнул.
Не расстраивайся, Холлис.
Конечно, это смешно. Всего лишь несколько минут назад он давал советы другим, успокаивал Стимпсона, - он считал себя настоящим храбрецом, а на самом деле - это было никакое не мужество, - он просто оцепенел, как бывает от сильного потрясения, от шока. А теперь он пытается втиснуть в короткие оставшиеся ему минуты всё то, что он подавлял в себе всю жизнь.
Я понимаю, каково тебе, Холлис, донесся до него слабеющий голос Леспера, - теперь их разделяло уже двадцать тысяч миль. - Я на тебя не сержусь.
«Разве не одинаковы мы с Леспером? - спрашивал себя Холлис. - Здесь, сейчас - разве у нас не одна судьба? Всё прошло, всё кончено раз и навсегда - что толку от всего этого, раз все мы сейчас умираем». Но в глубине своего сознания, он понимал, всю бессмысленность подобных рассуждений, похожих на попытку определить разницу между живым человеком и трупом. В первом есть какая-то искорка, что-то таинственное, и неуловимое, а в другом - нет.
И и Леспер вовсе не такой, как он: Леспер жил взахлёб, а сейчас он совсем другой, а он, Холлис, мёртв уже много лет. Они шли к смерти разными дорогами. Смерть не для всех одинакова - его смерть и смерть Леспера отличаются друг от друга как день и ночь. Выходит, умирать, как и жить, можно на тысячу ладов, и если ты однажды уже умер, что нового можно ждать от последней и окончательной смерти.
Через секунду ему оторвало правую ступню. Он едва не расхохотался. Из скафандра опять вышел весь воздух. Холлис быстро наклонился - кровь била фонтаном - очередной метеорит срезал его ногу и костюм по щиколотку. Да, забавная это штука - смерть в межпланетном пространстве. Она, как заправский мясник, режет тебя на кусочки. Холлис туго завернул клапан у колена. От боли кружилась голова, он силился не потерять сознание; наконец-то клапан завернут до отказа, кровь остановилась, воздух опять наполнил скафандр; и он снова падает, падает, ему только это и остается - падать...
Эй, Холлис?
Холлис сонно кивнул, устав от ожидания смерти.
Это опять я, Эплгейт, - сказал тот же голос.
У меня было время подумать. Я слышал ваш разговор с Леспером. Нехорошо всё это... Мы становимся жестокими. Нехорошо так уходить из жизни. Срывать своё зло на других... Ты меня слушаешь, Холлис?
То, что я наговорил тебе - неправда! Я тебя не проваливал. Сам не знаю, зачем я это ляпнул. Наверное, чтобы тебе досадить. Мы ведь раньше не очень ладили. Видать, это я так быстро старею, вот и спешу покаяться. Ты нехорошо говорил с Леспером - и знаешь, похоже, мне тоже стало стыдно... Вобщем, всё это - ерунда, но ты знай, - я тоже валял дурака. Все, что я наплёл тебе - сплошное враньё. И... Катись к чёрту!
Холлис почувствовал, что сердце его затрепетало. Этих долгих пять минут оно не билось вовсе, а сейчас кровь опять побежала по жилам. Первое потрясение миновало, и теперь откатывались назад волны гнева, ужаса, одиночества... Словно, ты вышел утром из-под холодного душа и, позавтракав, готов начать свой новый день.
Спасибо, Эплгейт.
Стоун, - ты?! - Завопил на всю Вселенную Холлис. Стоун был из всех - один его настоящий друг!
Меня занесло в метеоритный рой, - тут превеликая куча мелких астероидов.
Что это за метеориты?
Мне кажется, это группа Мирмидонян, - они проходят мимо Марса, направляясь к Земле раз в пять лет. Я угодил в самую середину. Это похоже на огромный калейдоскоп. Диковинные осколки. Все разноцветные, самой разной формы и величины. Господи! До чего же это красиво!
Похоже, я лечу с ними. Я попал в их притяжение. Чёрт меня подери!
Он засмеялся.
Как ни напрягал Холлис своё зрение, он так ничего и не увидел. Только огромные рубины и сапфиры звёзд, изумрудные туманности и черный бархат пустоты, и среди хрустальных сфер слышится голос Бога. До чего же это странно, поразительно, - вот Стоун летит вместе с метеоритным роем в холодную тьму, за орбиту Марса, чтобы каждые пять лет возвращаться к Земле, - мелькнуть на земном небосклоне и вновь исчезнуть, и так сотни и миллионы лет. Из века в век Стоун вместе с роем Мирмидонян будут лететь, образуя всё новые и новые узоры, как цветные стёклышки в калейдоскопе, сквозь который ты мальчишкой глядел на солнце, снова и снова встряхивая картонную трубку.
До свидания, Холлис, донёсся едва различимый голос Стоуна. - До скорого!
Удачи тебе! - за тридцать тысяч миль крикнул в ответ Холлис.
Не смеши меня, - хмыкнул Стоун и исчез. Звёзды сомкнулись вокруг.
До скорого!
Не поминай лихом!
Последние прощания. Ещё и ещё... Короткие, без лишних слов. Огромный затерявшийся в бескрайнем космосе мозг распался на части. И эти части его, так прекрасно и слаженно работавшие вместе до тех пор, пока их объединяла черепная коробка ракеты, пронизывающей пространство, теперь один за другим умирают, разрушая смысл их общего существования. И, как живое существо погибает, когда выходит из строя мозг, так теперь погибал самый дух корабля, умирала память об этих долгих днях, прожитых бок-о-бок. Эплгейт - теперь всего лишь оторванный от тела палец, незачем презирать, ненавидеть его. Мозг лопнул, и бессмысленные, бесполезные обломки разлетелись во все стороны. Умерли голоса, онемело пространство. Холлнс остался с собой один-на-один. Он падает...
Экипажа больше нет. Все голоса сгинули, будто Бог обронил несколько слов, и недолгое эхо дрогнуло и затерялось в звёздной бездне. Капитан уносится к Луне, Стоун увлечён роем метеоритов. Стимсон... Эплгейт, уносящийся к Плутону... Смит... Тернер... Андервуд и все остальные - стеклышки калейдоскопа, прилежно складывавшиеся в переменчивый мыслящий узор, теперь, рассыпавшись, разлетаются в разные стороны.
А я? - думал Холлнс, - что делать мне? Как, чем оправдать свою бессмысленную, никчёмную жизнь? Каким добрым делом искупить свою подлость, копившуюся во мне столько лет? Теперь никого уже нет рядом, я один - что можно сделать хорошего, когда ты совсем один? Ничего! Завтра вечером я врежусь в земную атмосферу и сгорю, развеявшись прахом над всеми материками. Вот и вся польза от меня. Не много, конечно, но все-таки - прах есть прах, и он соединится с Землей.
Он падал стремительно, как пуля, как камень, - спокойный, совсем спокойный, не ощущая ни печали, ни радости - ничего... Ему хотелось только одного: сделать что-нибудь хорошее теперь, когда всё кончено, сделать хоть что-то хорошее и знать, что он сделал это...
«Когда я врежусь в воздух, я вспыхну, как метеор».
Интересно, - произнёс он вслух, - увидит ли меня кто-нибудь?
Маленький мальчик на просёлочной дороге поднял голову и закричал:
Мама, мама, смотри! Падающая звезда!
Ослепительно яркая звезда прочертила небо и канула в сумерки где-то над Иллинойсом.
Загадай желание, - прошептала его мать. - Скорей загадай желание!
Взрыв огромным консервным ножом вспорол корпус ракеты. Людей выбросило в космос, подобно дюжине трепещущих серебристых рыб. Их разметало в чёрном океане, а корабль, распавшись на миллион осколков, полетел дальше, словно рой метеоров в поисках затерянного Солнца.
Беркли, Беркли, ты где?
Вуд, Вуд!
Капитан!
Холлис, Холлис, я Стоун.
Стоун, я Холлис. Где ты?
Не знаю. Разве тут поймёшь? Где верх? Я падаю. Понимаешь, падаю.
Они падали, падали, как камни падают в колодец. Их разметало, будто двенадцать палочек, подброшенных вверх исполинской силой. И вот от людей остались только одни голоса - несхожие голоса, бестелесные и исступлённые, выражающие разную степень ужаса и отчаяния.
Нас относит друг от друга.
Так и было. Холлис, медленно вращаясь, понял это. Понял и в какой-то мере смирился. Они разлучились, чтобы идти каждый своим путём, и ничто не могло их соединить. Каждого защищал герметический скафандр и стеклянный шлем, облекающий бледное лицо, но они не успели надеть силовые установки. С маленькими двигателями они были бы точно спасательные лодки в космосе, могли бы спасать себя, спасать других, собираться вместе, находя одного, другого, третьего, и вот уже получился островок из людей, и придуман какой-то план… А без силовой установки на заплечье они - неодушевлённые метеоры, и каждого ждёт своя отдельная неотвратимая судьба.
Около десяти минут прошло, пока первый испуг не сменился металлическим спокойствием. И вот космос начал переплетать необычные голоса на огромном чёрном ткацком стане; они перекрещивались, сновали, создавая прощальный узор.
Холлис, я Стоун. Сколько времени можем мы ещё разговаривать между собой?
Это зависит от скорости, с какой ты летишь прочь от меня, а я - от тебя.
Что-то около часа.
Да, что-нибудь вроде того, - ответил Холлис задумчиво и спокойно.
А что же всё-таки произошло? - спросил он через минуту.
Ракета взорвалась, только и всего. С ракетами это бывает.
В какую сторону ты летишь?
Похоже, я на Луну упаду.
А я на Землю лечу. Домой на старушку Землю со скоростью шестнадцать тысяч километров в час. Сгорю, как спичка.
Холлис думал об этом с какой-то странной отрешённостью. Точно он видел себя со стороны и наблюдал, как он падает, падает в космосе, наблюдал так же бесстрастно, как падение первых снежинок зимой, давным-давно.
Остальные молчали, размышляя о судьбе, которая поднесла им такое: падаешь, падаешь, и ничего нельзя изменить. Даже капитан молчал, так как не мог отдать никакого приказа, не мог придумать никакого плана, чтобы всё стало по-прежнему.
Ох, как долго лететь вниз. Ох, как долго лететь, как долго, долго, долго лететь вниз, - сказал чей-то голос. - Не хочу умирать, не хочу умирать, долго лететь вниз…
Кто это?
Не знаю.
Должно быть, Стимсон. Стимсон, это ты?
Как долго, долго, сил нет. Господи, сил нет.
Стимсон, я Холлис. Стимсон, ты слышишь меня?
Пауза, и каждый падает, и все порознь.
Стимсон.
Да. - Наконец-то ответил.
Стимсон, возьми себя в руки, нам всем одинаково тяжело.
Не хочу быть здесь. Где угодно, только не здесь.
Нас ещё могут найти.
Должны найти, меня должны найти, - сказал Стимсон. - Это неправда, то, что сейчас происходит, неправда.
Плохой сон, - произнес кто-то.
Замолчи! - крикнул Холлис.
И Холлис впервые ощутил всю невыносимость своего положения. Он захлебнулся яростью, потому что в этот миг ему больше всего на свете хотелось поквитаться с Эплгейтом. Он много лет мечтал поквитаться, а теперь поздно, Эплгейт - всего лишь голос в наушниках.
Они падали, падали, падали…
Двое начали кричать, точно только сейчас осознали весь ужас, весь кошмар происходящего. Холлис увидел одного из них: он проплыл мимо него, совсем близко, не переставая кричать, кричать…
Прекрати!
Совсем рядом, рукой можно дотянуться, и всё кричит. Он не замолчит. Будет кричать миллион километров, пока радио работает, будет всем душу растравлять, не даст разговаривать между собой.
Холлис вытянул руку. Так будет лучше. Он напрягся и достал до него. Ухватил за лодыжку и стал подтягиваться вдоль тела, пока не достиг головы. Космонавт кричал и лихорадочно грёб руками, точно утопающий. Крик заполнил всю Вселенную.
«Так или иначе, - подумал Холлис. - Либо Луна, либо Земля, либо метеоры убьют его, зачем тянуть?»
Он раздробил его стеклянный шлем своим железным кулаком. Крик захлебнулся. Холлис оттолкнулся от тела, предоставив ему кувыркаться дальше, падать дальше по своей траектории.
Падая, падая, падая в космос, Холлис и все остальные отдались долгому, нескончаемому вращению и падению сквозь безмолвие.
Холлис, ты ещё жив?
Холлис промолчал, но почувствовал, как его лицо обдало жаром.
Это Эплгейт опять.
Ну что тебе, Эплгейт?
Потолкуем, что ли. Всё равно больше нечем заняться.
Вмешался капитан:
Довольно. Надо придумать какой-нибудь выход.
Эй, капитан, молчал бы ты, а? - сказал Эплгейт.
То, что слышал. Плевал я на твой чин, до тебя сейчас шестнадцать тысяч километров, и давай не будем делать из себя посмешище. Как это Стимсон сказал: нам ещё долго лететь вниз.
Эплгейт!
А, заткнись. Объявляю единоличный бунт. Мне нечего терять, ни черта. Корабль ваш был дрянненький, и вы были никудышным капитаном, и я надеюсь, что вы сломаете себе шею, когда шмякнетесь о Луну.
Приказываю вам замолчать!
Давай, давай, приказывай. - Эплгейт улыбнулся за шестнадцать тысяч километров. Капитан примолк. Эплгейт продолжал: - Так на чём мы остановились, Холлис? А, вспомнил. Я ведь тебя тоже терпеть не могу. Да ты и сам об этом знаешь. Давно знаешь.
Холлис бессильно сжал кулаки.
Послушай-ка, что я скажу, - не унимался Эплгейт. - Порадую тебя. Это ведь я подстроил так, что тебя не взяли в «Рокет компани» пять лет назад.
Мимо мелькнул метеор. Холлис глянул вниз: левой кисти как не бывало. Брызнула кровь. Мгновенно из скафандра вышел весь воздух. Но в лёгких ещё остался запас, и Холлис успел правой рукой повернуть рычажок у левого локтя; манжет сжался и закрыл отверстие. Всё произошло так быстро, что он не успел удивиться. Как только утечка прекратилась, воздух в скафандре вернулся к норме. И кровь, которая хлынула так бурно, остановилась, когда он ещё сильней повернул рычажок - получился жгут.
Всё это происходило среди давящей тишины. Остальные болтали. Один из них, Леспер, знай себе, болтал про свою жену на Марсе, свою жену на Венере, свою жену на Юпитере, про свои деньги, похождения, пьянки, игру и счастливое времечко. Без конца тараторил, пока они продолжали падать. Летя навстречу смерти, он предавался воспоминаниям и был счастлив.
До чего всё это странно. Космос, тысячи космических километров - и среди космоса вибрируют голоса. Никого не видно, только радиоволны пульсируют, будоражат людей.
Ты злишься, Холлис?
Он и впрямь не злился. Вернулась отрешённость, и он стал бесчувственной глыбой бетона, вечно падающей в никуда.
Ты всю жизнь карабкался вверх, Холлис. И не мог понять, что вдруг случилось. А это я успел подставить тебе ножку как раз перед тем, как меня самого выперли.
Это не играет никакой роли, - ответил Холлис.
Совершенно верно. Всё это прошло. Когда жизнь прошла, она словно всплеск кинокадра, один миг на экране; на мгновение все страсти и предрассудки сгустились и легли проекцией на космос, но прежде чем ты успел воскликнуть: «Вон тот день счастливый, а тот несчастный, это злое лицо, а то доброе», - лента обратилась в пепел, а экран погас.
Очутившись на крайнем рубеже своей жизни и оглядываясь назад, он сожалел лишь об одном: ему всего-навсего хотелось жить ещё. Может быть, у всех умирающих такое чувство, будто они и не жили? Не успели вздохнуть как следует, как уже всё пролетело, конец? Всем ли жизнь кажется такой невыносимо быстротечной - или только ему, здесь, сейчас, когда остался всего час-другой на раздумья и размышления?
А что, я пожил всласть. Одна жена на Марсе, вторая на Венере, третья на Юпитере. Все с деньгами, все меня холили. Пил, сколько влезет, раз проиграл двадцать тысяч долларов.
«Но теперь-то ты здесь, - подумал Холлис. - У меня ничего такого не было. При жизни я завидовал тебе, Леспер, пока мои дни не были сочтены, завидовал твоему успеху у женщин, твоим радостям. Женщин я боялся и уходил в космос, а сам мечтал о них и завидовал тебе с твоими женщинами, деньгами и буйными радостями. А теперь, когда всё позади и я падаю вниз, я ни в чём тебе не завидую, ведь всё прошло, что для тебя, что для меня, сейчас будто никогда и не было ничего». Наклонив голову, Холлис крикнул в микрофон:
Всё это прошло, Леспер!
Молчание.
Будто и не было ничего, Леспер!
Он подлец. В душу ему вошла подлость, бессмысленная подлость умирающего. Эплгейт уязвил его, теперь он старается сам кого-нибудь уязвить. Эплгейт и космос - и тот и другой нанесли ему раны.
Теперь ты здесь, Леспер. Всё прошло. И точно ничего не было, верно?
Когда всё прошло, то будто и не было. Чем сейчас твоя жизнь лучше моей? Сейчас - вот что важно. Тебе лучше, чем мне? Ну?
Да, лучше!
Это чём же?
У меня есть мои воспоминания, я помню! - вскричал Леспер где-то далеко-далеко, возмущённо прижимая обеими руками к груди свои драгоценные воспоминания.
И ведь он прав. У Холлиса было такое чувство, словно его окатили холодной водой. Леспер прав. Воспоминания и вожделения не одно и то же. У него лишь мечты о том, что он хотел бы сделать, у Леспера воспоминания о том, что исполнилось и свершилось. Сознание этого превратилось в медленную, изощрённую пытку, терзало Холлиса безжалостно, неумолимо.
А что тебе от этого? - крикнул он Лесперу. - Теперь-то? Какая радость от того, что было и быльём поросло? Ты в таком же положении, как и я.
У меня на душе спокойно, - ответил Леспер. - Я своё взял. И не ударился под конец в подлость, как ты.
Подлость? - Холлис повертел это слово на языке.
Сколько он себя помнил, никогда не был подлым, не смел быть подлым. Не иначе, копил все эти годы для такого случая. «Подлость». Он оттеснил это слово в глубь сознания. Почувствовал, как слёзы выступили на глазах и покатились вниз по щекам. Кто-то услышал, как у него перехватило голос.
Не раскисай, Холлис.
В самом деле, смешно. Только что давал советы другим, Стимсону, ощущал в себе мужество, принимая его за чистую монету, а это был всего-навсего шок и - отрешённость, возможная при шоке. Теперь он пытался втиснуть в считанные минуты чувства, которые подавлял целую жизнь.
Я понимаю, Холлис, что у тебя на душе, - прозвучал затухающий голос Леспера, до которого теперь было уже тридцать тысяч километров. - Я не обижаюсь.
«Но разве мы не равны, Леспер и я? - недоумевал он. - Здесь, сейчас? Что прошло, то кончилось, какая теперь от этого радость? Так и так конец наступил». Однако он знал, что упрощает: это всё равно что пытаться определить разницу между живым человеком и трупом. У первого есть искра, которой нет у второго, эманация, нечто неуловимое.
Так и они с Леспером: Леспер прожил полнокровную жизнь, он же, Холлис, много лет всё равно что не жил. Они пришли к смерти разными тропами, и если смерть бывает разного рода, то их смерти, по всей вероятности, будут различаться между собой, как день и ночь. У смерти, как и у жизни, множество разных граней, и коли ты уже когда-то умер, зачем тебе смерть конечная, раз навсегда, какая предстоит ему теперь?
Секундой позже он обнаружил, что его правая ступня начисто срезана. Прямо хоть смейся. Снова из скафандра вышел весь воздух. Он быстро нагнулся: ну, конечно, кровь, метеор отсек ногу до лодыжки. Ничего не скажешь, у этой космической смерти своё представление о юморе. Рассекает тебя по частям, точно невидимый черный мясник. Боль вихрем кружила голову, и он, силясь не потерять сознание, затянул рычажок на колене, остановил кровотечение, восстановил давление воздуха, выпрямился и продолжал падать, падать - больше ничего не оставалось.
Он сонно кивнул, утомлённый ожиданием смерти.
Я подумал. Слышал, что ты говорил. Не годится так. Во что мы себя превращаем! Недостойная смерть получается. Изливаем друг на друга всю желчь. Ты слушаешь, Холлис?
Я соврал. Только что. Соврал. Никакой ножки я тебе не подставлял. Сам не знаю, зачем так сказал. Видно, захотелось уязвить тебя. Именно тебя. Мы с тобой всегда соперничали. Видишь - как жизнь к концу, так и спешишь покаяться. Видно, это твоё зло вызвало у меня стыд. Так или не так, хочу, чтобы ты знал, что я тоже вёл себя по-дурацки. В том, что я тебе говорил, ни на грош правды, И катись к чёрту.
Холлис снова ощутил биение своего сердца. Пять минут оно словно и не работало, но теперь конечности стали оживать, согреваться. Шок прошёл, прошли также приступы ярости, ужаса, одиночества. Как будто он только что из-под холодного душа, впереди завтрак и новый день.
Спасибо, Эплгейт.
Не стоит. Выше голову, старый мошенник.
Эй, - вступил Стоун.
Что тебе? - отозвался Холлис через просторы космоса; Стоун был его лучшим другом на корабле.
Попал в метеорный рой, такие миленькие астероиды.
Метеоры?
Это, наверно, Мирмидоны, они раз в пять лет пролетают мимо Марса к Земле. Меня в самую гущу занесло. Кругом точно огромный калейдоскоп… Тут тебе все краски, размеры, фигуры. Ух ты, красота какая, этот металл!
Лечу с ними, - снова заговорил Стоун. - Они захватили меня. Вот чертовщина!
Он рассмеялся.
Холлис напряг зрение, но ничего не увидел. Только крупные алмазы и сапфиры, изумрудные туманности и бархатная тушь космоса, и глас всевышнего отдаётся между хрустальными бликами. Это сказочно, удивительно: вместе с потоком метеоров Стоун будет много лет мчаться где-то за Марсом и каждый пятый год возвращаться к Земле, миллион веков то показываться в поле зрения планеты, то вновь исчезать. Стоун и Мирмидоны, вечные и нетленные, изменчивые и непостоянные, как цвета в калейдоскопе - длинной трубке, которую ты в детстве наставлял на солнце и крутил.
Счастливо! - крикнул Холлис через пятьдесят тысяч километров.
Не смеши, - сказал Стоун и пропал.
Звёзды подступили ближе.
Не унывай.
Прощай, Холлис. - Это Эплгейт.
Многочисленные: «До свидания». Отрывистые: «Прощай».
Большой мозг распадался. Частицы мозга, который так чудесно работал в черепной коробке несущегося сквозь космос ракетного корабля, одна за другой умирали; исчерпывался смысл их совместного существования. И как тело гибнет, когда перестаёт действовать мозг, так и дух корабля, и проведённые вместе недели и месяцы, и всё, что они означали друг для друга, - всему настал конец. Эплгейт был теперь всего-навсего отторженным от тела пальцем; нельзя подсиживать, нельзя презирать. Мозг взорвался, и мёртвые никчемные осколки разбросало, не соберёшь. Голоса смолкли, во всём космосе тишина. Холлис падал в одиночестве.
Они все очутились в одиночестве. Их голоса умерли, точно эхо слов всевышнего, изречённых и отзвучавших в звёздной бездне. Вон капитан улетел к Луне, вон метеорный рой унёс Стоуна, вон Стимсон, вон Эплгейт на пути к Плутону, вон Смит, Тэрнер, Ундервуд и все остальные; стёклышки калейдоскопа, которые так долго составляли одушевлённый узор, разметало во все стороны.
«А я? - думал Холлис. - Что я могу сделать? Есть ли ещё возможность чем-то восполнить ужасающую пустоту моей жизни? Хоть одним добрым делом загладить подлость, которую я накапливал столько лет, не подозревая, что она живёт во мне! Но ведь здесь, кроме меня, никого нет, а разве можно в одиночестве сделать доброе дело? Нельзя. Завтра вечером я войду в атмосферу Земли».
«Я сгорю, - думал он, - и рассыплюсь прахом по всем материкам. Я принесу пользу. Чуть-чуть, но прах есть прах, земли прибавится».
Он падал быстро, как пуля, как камень, как железная гиря, от всего отрешившийся, окончательно отрешившийся. Ни грусти, ни радости в душе, ничего, только желание сделать доброе дело теперь, когда всему конец, доброе дело, о котором он один будет знать.
«Когда я войду в атмосферу, - подумал Холлис, - то сгорю, как метеор».
Хотел бы я знать, - сказал он, - кто-нибудь увидит меня?
Мальчуган на просёлочной дороге поднял голову и воскликнул:
Смотри, мама, смотри! Звёздочка падает!
Яркая белая звёздочка летела в сумеречном небе Иллинойса.
Загадай желание, - сказала его мать. - Скорее загадай желание.
Вместо послесловия
В этой нашей рубрике, «Разные разности», нет случайных произведений. Каждое из них в своё время оказало на нас определённое влияние, и это единственный критерий отбора. Поэтому далеко не всегда мы публикуем здесь произведения, которые общественное мнение и критика считают лучшими в творчестве того или иного автора.
Вот и «Калейдоскоп», рассказ американского писателя-фантаста Рэя Брэдбери, был мною прочитан давным-давно и запомнился - сам не знаю, почему. В сравнении с такими произведениями Брэдбери, как «451 градус по Фаренгейту», «Марсианские хроники» или «Вино из одуванчиков», он, конечно, теряется, отступает в тень. Но вот же - запомнился. Есть в нём совершенно уместный лаконизм, минимум деталей, необходимось домысливать и осмысливать. Брэдбери лишь создаёт нужное настроение, оставляя всё остальное читателю; тот же самый приём использовали, например, такие писатели-мудрецы, как Станислав Лем или Булат Окуджава.
Поставлен чистый психологический эксперимент: герои пока ещё невредимы , но они уже обречены . У них осталось ещё совсем немного времени, и нет даже теоретических возможностей для спасения, и близкая их смерть будет ужасной, и они всё это понимают. Смолкли все голоса, разорвана последняя ниточка, которая ещё связывала каждого из них с другими людьми. О чём они думают? Для чего они жили? Для чего они умрут?
Каждая секунда делает Холлиса ближе к Земле, к родным, к детям - к смерти . Он уже может разглядеть города, в которых люди живут и радуются, любят и страдают, протирают заспанные глаза и готовятся ко сну. Он стремительно приближается к ним, до них остаётся всего-то чуть-чуть, остаётся совсем немного. Но он уже не с ними, он уже дальше от них, чем даже какой-нибудь житель другой Метагалактики.
Всё, что он теперь может для них сделать, - это посеять хотя бы слабенькую надежду в душе незнакомого ему ребёнка. Стать для того, и быть может, на долгие годы - мгновенно вспыхнувшей звёздочкой надежды. И в свои последние мгновения он тогда снова будет с ними, с людьми, и жизнь его не была прожита напрасно, и не будет напрасной и одинокой его смерть…
Рассказ Рэя Брэдбери «Калейдоскоп» был написан в 1949 году. Перевод на русский язык Норы Галь.
Валентин Антонов, февраль 2007 года
Взрыв огромным консервным ножом вспорол корпус ракеты. Людей выбросило в космос, подобно дюжине трепещущих серебристых рыб. Их разметало в черном океане, а корабль, распавшись на миллион осколков, полетел дальше, словно рой метеоров в поисках затерянного Солнца.
Беркли, Беркли, ты где?
Вуд, Вуд!
Капитан!
Холлис, Холлис, я Стоун.
Стоун, я Холлис. Где ты?
Не знаю. Разве тут поймешь? Где верх? Я падаю. Понимаешь, падаю.
Они падали, падали, как камни падают в колодец. Их разметало, будто двенадцать палочек, подброшенных вверх исполинской силой. И вот от людей остались только одни голоса - несхожие голоса, бестелесные и исступленные, выражающие разную степень ужаса и отчаяния.
Нас относит друг от друга.
Так и было. Холлис, медленно вращаясь, понял это. Понял и в какой-то мере смирился. Они разлучились, чтобы идти каждый своим путем, и ничто не могло их соединить. Каждого защищал герметический скафандр и стеклянный шлем, облекающий бледное лицо, но они не успели надеть силовые установки. С маленькими двигателями они были бы точно спасательные лодки в космосе, могли бы спасать себя, спасать других, собираться вместе, находя одного, другого, третьего, и вот уже получился островок из людей, и придуман какой-то план... А без силовой установки на заплечье они - неодушевленные метеоры, и каждого ждет своя отдельная неотвратимая судьба.
Около десяти минут прошло, пока первый испуг не сменился металлическим спокойствием. И вот космос начал переплетать необычные голоса на огромном черном ткацком стане; они перекрещивались, сновали, создавая прощальный узор.
Холлис, я Стоун. Сколько времени можем мы еще разговаривать между собой?
Это зависит от скорости, с какой ты летишь прочь от меня, а я-от тебя.
Что-то около часа.
Да, что-нибудь вроде того, - ответил Холлис задумчиво и спокойно.
А что же все-таки произошло? - спросил он через минуту.
Ракета взорвалась, только и всего. С ракетами это бывает.
В какую сторону ты летишь?
Похоже, я на Луну упаду.
А я на Землю лечу. Домой на старушку Землю со скоростью шестнадцать тысяч километров в час. Сгорю, как спичка.
Холлис думал об этом с какой-то странной отрешенностью. Точно он видел себя со стороны и наблюдал, как он падает, падает в космосе, наблюдал так же бесстрастно, как падение первых снежинок зимой, давным- давно.
Остальные молчали, размышляя о судьбе, которая поднесла им такое: падаешь, падаешь, и ничего нельзя изменить. Даже капитан молчал, так как не мог отдать никакого приказа, не мог придумать никакого плана, чтобы все стало по-прежнему.
Ох, как долго лететь вниз. Ох, как долго лететь, как долго, долго, долго лететь вниз, - сказал чей-то голос. -Не хочу умирать, не хочу умирать, долго лететь вниз...
Кто это?
Не знаю.
Должно быть, Стимсон. Стимсон, это ты?
Как долго, долго, сил нет. Господи, сил нет.
Стимсон, я Холлис. Стимсон, ты слышишь меня?
Пауза, и каждый падает, и все порознь.
Стимсон.
Да. - Наконец-то ответил.
Стимсон, возьми себя в руки, нам всем одинаково тяжело.
Не хочу быть здесь. Где угодно, только не здесь.
Нас еще могут найти.
Должны найти, меня должны найти, - сказал Стимсон. - Это неправда, то, что сейчас происходит, неправда.
Плохой сон, - произнес кто-то.
Замолчи!-крикнул Холлис.
И Холлис впервые ощутил всю невыносимость своего положения. Он захлебнулся яростью, потому что в этот миг ему больше всего на свете хотелось поквитаться с Эплгейтом. Он много лет мечтал поквитаться, а теперь поздно, Эплгейт - всего лишь голос в наушниках.
Они падали, падали, падали...
Двое начали кричать, точно только сейчас осознали весь ужас, весь кошмар происходящего. Холлис увидел одного из них: он проплыл мимо него, совсем близко, не переставая кричать, кричать...
Прекрати!
Совсем рядом, рукой можно дотянуться, и все кричит. Он не замолчит. Будет кричать миллион километров, пока радио работает, будет всем душу растравлять, не даст разговаривать между собой.
Холлис вытянул руку. Так будет лучше. Он напрягся и достал до него. Ухватил за лодыжку и стал подтягиваться вдоль тела, пока не достиг головы. Космонавт кричал и лихорадочно греб руками, точно утопающий. Крик заполнил всю Вселенную.
«Так или иначе, - подумал Холлис. - Либо Луна, либо Земля, либо метеоры убьют его, зачем тянуть?»
Он раздробил его стеклянный шлем своим железным кулаком. Крик захлебнулся. Холлис оттолкнулся от тела, предоставив ему кувыркаться дальше, падать дальше по своей траектории.
Падая, падая, падая в космос, Холлис и все остальные отдались долгому, нескончаемому вращению и падению сквозь безмолвие.
Холлис, ты еще жив?
Холлис промолчал, но почувствовал, как его лицо обдало жаром.
Это Эплгейт опять.
Ну что тебе, Эплгейт?
Потолкуем, что ли. Все равно больше нечем заняться.
Вмешался капитан:
Довольно. Надо придумать какой-нибудь выход.
Эй, капитан, молчал бы ты, а? - сказал Эплгейт.
То, что слышал. Плевал я на твой чин, до тебя сейчас шестнадцать тысяч километров, и давай не будем делать из себя посмешище. Как это Стимсон сказал: нам еще долго лететь вниз.
Эплгейт!
А, заткнись. Объявляю единоличный бунт. Мне нечего терять, ни черта. Корабль ваш был дрянненький, и вы были никудышным капитаном, и я надеюсь, что вы сломаете себе шею, когда шмякнетесь о Луну.
Приказываю вам замолчать!
Давай, давай, приказывай. - Эплгейт улыбнулся за шестнадцать тысяч километров. Капитан примолк. Эплгейт продолжал: - Так на чем мы остановились, Холлис? А, вспомнил. Я ведь тебя тоже терпеть не могу. Да ты и сам об этом знаешь. Давно знаешь.
Холлис бессильно сжал кулаки.
Послушай-ка, что я скажу, - не унимался Эплгейт. - Порадую тебя. Это ведь я подстроил так, что тебя не взяли в «Рокет компани» пять лет назад.
Мимо мелькнул метеор. Холлис глянул вниз: левой кисти как не бывало. Брызнула кровь. Мгновенно из скафандра вышел весь воздух. Но в легких еще остался запас, и Холлис успел правой рукой повернуть рычажок у левого локтя; манжет сжался и закрыл отверстие. Все произошло так быстро, что он не успел удивиться. Как только утечка прекратилась, воздух в скафандре вернулся к норме. И кровь, которая хлынула так бурно, остановилась, когда он еще сильней повернул рычажок - получился жгут.
Все это происходило среди давящей тишины. Остальные болтали. Один из них, Леспер, знай себе, болтал про свою жену на Марсе, свою жену на Венере, свою жену на Юпитере, про свои деньги, похождения, пьянки, игру и счастливое времечко. Без конца тараторил, пока они продолжали падать. Летя навстречу смерти, он предавался воспоминаниям и был счастлив.
До чего все это странно. Космос, тысячи космических километров - и среди космоса вибрируют голоса. Никого не видно, только радиоволны пульсируют, будоражат людей.
Ты злишься, Холлис?
Он и впрямь не злился. Вернулась отрешенность, и он стал бесчувственной глыбой бетона, вечно падающей в никуда.
Ты всю жизнь карабкался вверх, Холлис. И не мог понять, что вдруг случилось. А это я успел подставить тебе ножку как раз перед тем, как меня самого выперли.
Это не играет никакой роли, - ответил Холлис"
Совершенно верно. Все это прошло. Когда жизнь прошла, она словно всплеск кинокадра, один миг на экране; на мгновение все страсти и предрассудки сгустились и легли проекцией на космос, но прежде чем ты успел воскликнуть: «Вон тот день счастливый, а тот несчастный, это злое лицо, а то доброе», - лента обратилась в пепел, а экран погас.
Этот рассказ - о вечном. О том, что всегда сопровождает самую жизнь во всех её проявлениях с начала времён. Этот рассказ напоминает нам о том, что мы и так прекрасно знаем - мы не вечны. Знаем, но стараемся спрятать это знание подальше, чтоб оно не омрачало наше существование.
Калейдоскоп. Только ли разбросанных в пространстве беспомощных космонавтов имеет автор в виду? Мне представился вдруг другой калейдоскоп - причудливая, многомерная, сложнейшая картина! Из чего же он состоит? Люди, всё множество людей - вот его частицы. Вы, я, они - все в мире! Узор этого калейдоскопа постоянно меняется, миг - и он уже совсем другой. Одни частицы сияют ярче, другие - не так ярки, третьи - и вовсе тьма. Кто-то щедро делится своим светом, и в нём другие вспыхивают новыми, яркими цветами. Кто-то, наоборот, старается, чтоб в его свете остальных было не видно. Иные же только и стремятся, что погасить других. Разные, совсем иные, они, перемещаясь, меняют общий рисунок и меняются сами.
Вот что мне представилось.
А есть ли разница между мной и этими космонавтами? Не в силах сделать хоть что-нибудь, чтоб спастись от неизбежности, отмеряют они последние часы жизни. Лишь их воспоминания остались с ними. И здесь мне вдруг подумалось о старых людях. Тех, чей путь подходит к концу. Они разные: одни просто доживают свой век, смирившись с тем, что от жизни уже нечего ждать; другие - делятся своим светом, своей мудростью с окружающими, вполне довольные собой и прожитой жизнью; а вот третьих раздражает молодость и здоровье других в бессмысленной зависти к этому, давно утерянному ими самими; есть и такие, чья душа скрылась под налётом безумия.
Но разве и мы не находимся на том же пути к неотвратимому? Что то нас ждёт?
Вот только времени у нас - больше. Путь перед нами ещё длинен. И не стоит отдаваться в обьятия течения, путь надо торить самому. Пусть пройденные нами пути будут окружены садами и домами, пусть они будут - начало долгого и хорошего пути наших детей. И тогда в последний час, когда всё уже останется позади, мы обернёмся и с гордостью поглядим на пройденный путь. Пускай все эти пути приводят к одному финалу, но это как раз тот случай, когда главное - именно дорога, а не её конец.
Холлис хотел сделать хоть что-то хорошее. И волей-неволей сделал таки. Но он хотел также знать, что СДЕЛАЛ. А это узнали только мы. Он - нет. Человеку на добрые дела дана вся жизнь. Не надо их откладывать.
(Этот отзыв - мысли, пришедшие на ум при и по прочтении. Может, они похожи на ваши. Или совсем другие)
Оценка: 10
Гигантский консервный нож вспорол ракету, и вот ее экипаж уже не гордые и мужественные покорители Вселенной, а лишь космический мусор, разбросанный в вечной Тьме, всего лишь затихающие постепенно голоса, которые молят о спасении, проклинают несправедливую судьбу, вспоминают прожитые годы или вопят в страхе. Стекляшки калейдоскопа Жизни, который так долго плел узор мыслей и чувств, разлетелись, разорвав все взаимосвязи. И нет никакой надежды на спасение, нельзя выбрать, как ты умрешь и когда. Можно выбрать лишь КЕМ ты умрешь.
Многие фантасты пишут о катастрофах, чудесных спасениях в самый последний миг или пафосных предсмертных мыслях о высоком предназначении. Но никто ТАК не смог написать о последних минутах погибающего экипажа, как Мастер.
О чем могут говорить люди, каждому из которых Космос приготовил свою смерть? Одному предназначено вечно носится с метеорным потоком, другому уготовано совершить путешествие через всю Солнечную систему, третьему упасть на Луну. Только Холлису суждено вернуться на Землю и сверкающей звездой озарить небосклон. Спасения не будет, и в твоей власти только решить, на что потратить эти последние, самые драгоценные минуты. На старые обиды и вражду, или на добрые слова своим товарищам и подведение итогов жизни?
Но вот же оказалось, что и вспомнить нечего в последнюю минуту. Жуткий итог целой жизни: все, что занимало - карьера, деньги, женщины - рассыпалось прахом перед беспощадностью Космоса. Все оказалось пустым, и так горько осознать, что сам отворачивался всю жизнь от настоящих сокровищ Вселенной - дружбы, товарищества, любви. И кажется, что единственное стоящее и доброе дело, которое еще можешь свершить - сверкнуть в ночи падающей звездой, чтобы кто-нибудь увидел, загадал свое самое заветное желание и никогда не повторил твоих ошибок...
Потрясающая вещь. Такая лаконичная, но вмещающая столько мыслей и идей о Жизни и Смерти. Такая горькая, но несущая какую-то неуловимую надежду.
Оценка: 10
Наверное, после прочтения вот таких историй, влюбляешься в писателя. Честно сказать, до сего момента я особой страсти к Рэю Брэдбери не испытывал. Да, классик, да неплохо, совсем неплохо, но в число самых почитаемых он не входил. Может быть, что-то изменится после «Калейдоскопа», наверняка изменится.
Рассказ не о людях, но о человеке. Их, каждого, разметало после взрыва, и каждый был предоставлен самому себе. Даже, наверное не самому себе, и даже не случаю, и уж, конечно не Богу, а космосу, тому «ничто», что несло их, каждого в отдельности в разные стороны. Кого на Луну, кого на Марс, а кого и на родину, на Землю. Только встреча эта с родной планетой вряд ли состоится… И эти «метеоры» составили свой прощальный узор - узор «Калейдоскопа». И кто-то обратился в крайность, в подлость; в ситуации, когда нет шансов на спасение, кто-то захлебнулся яростью (от бессилия? от всего того зла, что накопил?), решил поквитаться, ещё больше уколоть, задеть, унизить. Кто-то резал правду-матку капитану, а кто-то даже стал убийцей. У кого-то осталось, что вспомнить хорошего из своей жизни, чего он достиг и повидал, а у кого-то и воспоминаний-то нет. Нет ничего, только чувство умирающего, будто он и не жил вовсе, и всё, что было, будто и не было вовсе.
И вот идут (летят? падают?) они к смерти, и каждый разными тропами. Кто-то рад тому, как жил, и жизнью своей принес кому-то счастье, пользу – хоть что-то нужное. А кто-то решил хоть своей смертью дать что-то доброе, хоть капельку надежды, хоть чуточку мечты тому мальчишке, завороженно смотрящего в небо и загадавшего Желание на падающую звезду…
Чем заполнить ужасающую пустоту своей жизни?.. Как собрать картинку в калейдоскопе твоей жизни, чтобы она была единая, нерушимая, красивая и приятная для тебя и, может быть... ещё для кого то?..
Оценка: 9
Не сразу после прочтения я готова была написать отзыв на этот рассказ. Он мне не очень понравился первоначально. Показался очень мрачным, страшным, даже жестоким. Но, странное дело, он меня «не отпускал». Около недели я размышляла о нём. Что-то не давало покоя, и я разобралась, что же это было…
Автору замечательно удалось в такой маленькой форме выразить самое главное, что составляет основу жизни – добро и зло, их борьба, взаимодействие; любовь, дружба, ненависть, ревность, зависть… Удивительно, насколько человек на грани катастрофы или перед лицом смерти, порой, мельчает и показывает свою злую и подлую сущность. «Гори оно синим пламенем!», - думает он и выплёскивает всю гадость, скопившуюся за жизнь. Выплёскивает на других людей, на своих соратников, на таких же бедолаг, как и он сам, которые вдруг оказались в последнем «жизненном полёте».
Говорят, перед смертью человеку вспоминается вся его жизнь. А ещё говорят, что перед смертью все равны. Все ли?.. Автор подал очень интересную мысль: всё зависит от того, какой «багаж» человек с собой забирает. Есть люди, которым есть, что вспомнить, а есть те, которые словно бы и не жили - всю жизнь «покойниками» были… И как страшно понять именно в последнюю минуту, когда исправить уже ничего нельзя, что её – жизни - и не было вовсе… Ещё горше понять, что прошла она впустую, в постоянном ожидании чего-то, по своей воле, глупости, ошибке…
Вряд ли найдётся человек, который не задумывался бы о смысле бытия, о том, что каждый из нас являет собой частичку единого целого. Я – не исключение. Но мне в голову не приходило сравнить это целое с калейдоскопом! Спасибо за эту находку Рэю Брэдбери! Ведь всё так просто: каждый человек во Вселенной – частичка этой самой Вселенной, Калейдоскопа. Из нас, из наших разных жизней, судеб складываются причудливые узоры калейдоскопа, с которым необходимо обращаться очень бережно, ввиду его хрупкости. Одно неосторожное движение и узоры рассыплются на мелкие осколки, которые уже не соберёшь воедино! Так давайте сохраним наш Калейдоскоп! Особых усилий для этого не потребуется – всего лишь творить добро… Для себя и для других… Пусть самое маленькое, пусть мы станем всего лишь яркой звёздочкой для какого-нибудь ребёнка, но мы сотворим добро - подарим ему надежду!
Оценка: 8
Очередное маленькое чудо от Рэя. Чудо, потому что, несмотря на описываемую трагедию, послевкусием остается добрая улыбка. В космосе терпит крушение ракета, её экипаж разлетается в разные стороны. Члены экипажа ещё могут поддерживать связь между собой, но разработать план спасения или как-то помочь друг другу не имеют возможности. Разве что оказать моральную поддержку. Но это обычные люди, а обычным людям бывает тяжело держать лицо перед приближающейся смертью.
Они кружат в невесомости, падают, и ощущаешь это падение вместе с ними, погружаясь в калейдоскоп метеоритов и мыслей. Мыслей о том, как прошла жизнь, кому легче умирать, равны ли мы перед смертью, значат ли что-то воспоминания и мечты и можно ли оставить добрый след в свой последний миг жизни.
Читая, я представила себе, что мы и есть те выпавшие из ракеты космонавты, летящие каждый к своей финальной точке. И мы, как и герои рассказа: кто-то неудачник, а кто-то счастливчик, кто-то одинок, а у кого-то жена на каждой планете, кто-то брызжет желчью, а кто-то старается помочь даже если сам вот-вот упадет…
При чтении мне не мешали ни кровь, ни оторванные руки-ноги, которые многие читатели ругают. Кто за кровожадность, кто за слишком уж неправдоподобность ситуации. Для меня же этот момент был совершенно неважен. Это деталь, которая никак не помешала восприятию картины калейдоскопа. К тому же, Рэй – сказочник, мало ли какие там были скафандры, возможно, они позволяли проделывать то, что он с ними проделал.
Завершающий абзац рассказа трогателен и вселяет надежду на то, что и в последний миг можно стать лучше.
А ещё, загадывая теперь желания на падающие звёзды, буду обязательно вспоминать этот рассказ.
Оценка: 10
Посмотрев недавно фильм «Гравитация» вспомнился этот рассказ, и прочитал его еще раз.Восхитительно,столько эмоций и глубины.Комок в горле...Брэдбери видит сущность вещей,это тот писатель, который в несколько страниц рассказа может вложить огромнейший смысл.Каждый должен после себя что-то оставить.Это очень важно, пожалуй самое важное.И пусть если это увидит всего лишь один человек или вовсе никто не увидит.Жаль только то, что понимание всего этого приходит к нам, лишь тогда, когда мы оказываемся лицом к лицу к старушке с косой... « Живем как будто никогда не умрем а умираем будто никогда и не жили « ... Я сейчас даже не припомню произведение по эмоциональному воздействию сравнимую с «Калейдоскопом» на ум приходит разве что,пожалуй только - « Цветы для Элджернона» и возможно «Лед и Пламя»
Оценка: 10
мир сияющий и темный,
мерцают мириады звезд
на бархате, так бесконечно черном.
Он сложен и одновременно прост.
В калейдоскопе космоса
меняются размеренно картинки.
Так холоден он, тих и равнодушен.
И человек в нем только лишь песчинка.
Но среди всех песчинок только он имеет душу.
Не избежит песчинка смерти верной.
Но в смерти может стать бессмертной,
оставив яркий свет полета своего
другой душе, что смотрит на него.
Оценка: 9
Образность Брэдбери меня всегда поражала. Гигантский консервный нож, взрезающий бок ракете... Великий сказочник уходящей эпохи показал, что научная фантастика - это не какое-то там ответвление беллетристики, а серьёзнейший жанр Литературы. И пусть научность не всегда на высоте, зато космонавты у Брэдбери - не угрюмые прожжённые волки и не восторженные романтики-первооткрыватели, а люди, самые обычные люди со своими тараканами и заморочками.
Герои этого небольшого по объёму рассказа, разлетаясь в разные стороны космического пространства, не имея практически никаких шансов на спасение, от ужаса происходящего сначала костерят друг друга, исполненные желанием напоследок как следует поддеть ненавистного коллегу, но потом, осознав, что их слова - возможно, последнее, что от них услышат, стыдятся сказанному. Очень по-человечески и берёт за душу.
Загадай желание, - говорит мама сыну, когда они видят падающую звезду. - Быстрее загадай желание.
Оценка: 10
Рассказ из разряда настолько классических, что запал в душу когда-то давным-давно и нет уже никакого удивления от того, что сюжет этого рассказа видится в других произведениях, ассоциируется со многими жизненными ситуациями. И настолько часто встречается во многих сборниках и антологиях, что это давно уже не вызывает никакого удивления, а воспринимается абсолютно как должное и прочитывается снова и снова. И, что самое интересное, несмотря на крайне незамысловатый сюжет прочитывается снова с интересом и никогда не пропускается. Во всяком случае о себе я могу сказать это совершенно точно.
Да, сюжет незамысловатый настолько, что как такового его и нет совсем. Есть только лишь фантастическое допущение (ракета во время полёта треснула по швам, развалилась, обломки её продолжили свой путь с заданным ускорением, а члены экипажа выпали из неё и разлетелись кто куда, имея лишь запас кислорода и радиосвязь, радиус действия которой не так уж и велик) и фантастические же декорации (чернота и пустота холодного межпланетного пространства, диски спутников и планет, до которых десятки и сотни тысяч миль и осколки небесных тел, метеориты, в поясе которых имели несчастье потерпеть крушение космонавты), нужные для осуществления задумки произведения.
Весь рассказ построен на психологизме. На мыслях людей, готовящихся к неизбежной смерти, ждать которую осталось совсем недолго, на диалогах между ними, из-за шокового состояния людей принимающих порой откровенные и оскорбительные для собеседника формы. И это далеко не всё. В нескольких страницах этого произведения заложено необычайно много.
Эмоции людей, оказавшихся перед лицом неминуемой катастрофы, а точнее собственной смерти, очень понятны и не сопереживать им невозможно. Выплывают на поверхность и становятся озвученными мысли, многие из которых так и остались бы мыслями и секретами, потому что жизнь в обществе накладывает на каждого человека определённые обязательства перед самим собой и перед другими людьми. Но все знают, что во время сильных эмоциональных всплесков можно наговорить много злого и ненужного, а также сделать много лишнего и нежелательного. и это даже в повседневной жизни. Что уж говорить о той ситуации, заложниками которой стали герои этого рассказа.
Буквально на глазах происходит переоценка ценностей. Сожаление не только о том, что можно было сделать за ту жизнь, которую так и не удастся прожить, но и о том, что радостные воспоминания могли бы принести какой-то покой, забытье, но их так мало, что приходит сожаление даже не о том, что так Немного добрых дел было сделано за не столь длинную жизнь, а о том, что так мало было развлечений, так мало телесных и моральных наслаждений. Все эти мысли не могут вызывать ничего, кроме новых расстройств и поэтому продолжает расти раздражение на иных членов экипажа, с которыми до сих пор поддерживается связь и многие из которых вслух вспоминают радостные деньки.
Переоценка ценностей. За несколько страниц текста словно в калейдоскопе проносятся перед нами мысли и чувства людей, на долю которых выпали такие испытания духа, словно в калейдоскопе мы видим обрывки судеб и жизней людей и вдруг понимаем, что каждый человек в последние часы жизни хочет душевного единения с другими людьми, хорошего прощания навсегда, доброго разговора, а вовсе не мести за какие-то бывшие моменты зависти, чужие достижения и так далее. Потому что все вдруг стали равными, стали просто частью этого межпланетного пространства и поэтому стали нужными. Друг-другу. Эффект достигнут. И напоследок яркий образ, вспышка метеорита посреди звёздного неба. На фоне космической черноты, печали и известного финала.
Достойное произведение. Много подобного существует в мировой фантастике, но даже среди себе подобных весьма достойное.
Оценка: 8
Совершенно грандиозный рассказ из золотого фонда новеллистики ХХ века. Шедевр, выходящий за рамки научно-фантастического гетто и непринуждённо стоящий рядом шедеврами Шервуда Андерсона, Уильяма Фолкнера, Бориса Виана. Если бы Рей Бредбери не написал ничего, кроме этой короткой новеллы, то он и тогда остался бы одним из лучших рассказчиков мировой литературы.
