Какие языки относятся к южнославянской языковой группе. Лингвистический энциклопедический словарь. Отличия южнославянских языков от других славянских

А.И.Герцен (1812 -1870) является замечательным публицистом и одним из самых талантливых мемуаристов мировой литературы. Он был выдающимся политическим деятелем, основателем вольного книгопечатания, а также родоначальником русской эмиграции политиков.

Ленин характеризовал Герцена, как писателя, который сумел сыграть великую роль в процессе подготовки русской революции. Плеханов же писал о нем следующее: «Как публицист, он не имеет себе равных. В истории русской мысли он навсегда останется на первых местах». Плеханов сказал несколько главных слов, которыми он кратко охарактеризовал Александра Ивановича: «Могучий литературный талант».

Самыми разнообразными своими делами Герцен постепенно внедрялся в историю русской беллетристики, политической публицистики, критики, а также историографии, но все-таки одной и самой главной его ролью остается - родоначальник социализма в России, критик цивилизации буржуазии и провозвестник нового поколения в истории мировой мысли социализма. На территории России Александр Иванович считался запрещенным автором до самой революции 1905 года. Полностью вся его сборка сочинений была завершена после Октябрьской революции.

Герцен был «незаконным» сыном одного большого русского барина - И.А. Яковлева, и немки Луизы Гааг. В детские годы он испытывал некое благотворное влияние прислуги и потрясение, которое было вызвано в дворянском сословии судьбой декабристов. Будучи молодым юношей, ему представилась возможность сыграть выдающуюся роль среди студентов одного Московского университета. Также ему удалось сгруппировать свой круг единомышленников, который со временем выпустил выдающихся политиков, публицистов, критиков и т.д. В результате деятельности этого кружка, который сумел выразить свои отрицательные отношения к николаевскому режиму, в ночь на 20 июня 1834 года Герцена арестовывают, а в апреле 1835 года - отправляют в ссылку (Пермь, Владимир на Клязьме).

В 1840 году он возвращается в Москву, но на следующий год он был во второй раз отправлен в ссылку в Новгород. Когда Александр вернулся из ссылки, в 1842 году, то полностью посвятил себя литературной работе, и за короткие сроки опубликовал в журнале Белинского целый ряд статей философской тематики и беллетристические проповеди, такие как «Доктор Крупов», роман «Кто виноват?» и другие. В последний день января 1847 года Александр Герцен выехал за рубеж и больше не возвращался на территорию России.

Мировоззрение Герцена сложилось под влиянием таких людей, как Фейербах и некоторых французских социалистов. Сначала оно оказалось действенным и носило антиправительственный характер. Как со временем рассказывал Герцен: «До моей ссылки между нашим кругом единомышленников и кругом Станкевича не возникало большой симпатии. Им совсем не нравилось наше политическое направление, а нам не нравилось их умозрительное отношение. Они принимали нас за французов и фрондеров, мы их за - немцев и сентименталистов». Результатом таких расхождений было различное восприятие философской мысли Гегеля, под именем которой проходил процесс оформления общественной и политической интеллигентской мысли в 40-х годах.

Кружок Станкевича - Белинского скрывался под влиянием довольно консервативных сторон данной философии, а кружок Александра Герцена выводил из нее революционные итоги. Герцен писал: «Философия Гегеля - это алгебра революции, она способна освободить человека и не оставить камня на камне от человеческого мира». Осознать данное толкование гегелевской диалектики Герцену помогла знакомая ему литература «левых гегельянцев». А, в свою очередь, он оказал помощь Бакунину и Белинскому преодолеть консервативную философскую сторону самого Гегеля. Подобным истолкованием революционной мысли гегелевской философии были «Письма об изучении природы» (1843); об отдельных частях данных «Писем...». Плеханов тогда высказал свое мнение: «С легкостью можно подумать, что они были написаны не в 40-х годах, а где-то во второй половине 70-х годов, и совсем не Герценом Александром Ивановичем, а Энгельсом. Настолько мысли первого автора напоминают мысли второго. И такое удивительное сходство говорит о том, что ум Герцена работал в том же направлении, что и ум Энгельса и Маркса». Такая замечательная характеристика философской мысли Александра Ивановича ни в коем случае не должна привести к выводу, что Герцен в своих исторических взглядах - законченный материалист-диалектик. Но, до таких взглядов, как у Энгельса, Герцен так и не добрался. Пройдя довольно-таки большой отрезок по этому пути, и получив возможность в нескольких случаях высказать свои решительные речи в духе исторического материализма, Герцен не сумел стать материалистом.

В еще более отрицательной форме отсталость данных отношений проявилась в общественных и политических взглядах Герцена, в особенности в его тактике к политике. В одно время с проявлением левого гегельянства он ощутил на себе влияние социалистов-утопистов. И с момента знакомства с их критикой капиталистического настроя, он осознал себя социалистом, и, как он сам выражался, - «неисправимым социалистом» я был на протяжении всей жизни.

Личные наблюдение над деятельностью капиталистической машины в ее мировых центрах, таких как Париж и Лондон, опыт в революции 1848 года, детальное изучение культуры буржуазии во всех ее видах - лишь обострили и углубили ненависть и презрение к буржуазии в Герцене. Все это сделало его принципиальным противником. Большое количество страниц, которые Герцен посвятил разоблачению капиталистической политики и буржуазной культуры, принадлежат к самым блестящим и ярким произведениям в его творчестве. Первым таким произведением является его книга под названием «С того берега» (1851) - одна из самых прекрасных памятников мировой социалистической мысли. Эта книга является сборником наблюдений и некоторых размышлений над событиями в Европе в период с 1847 по 1851 г. Главным и центральным пунктом этого произведения, впрочем, как и многих других, является вопрос перехода от умирающего капитализма к новому социалистическому этапу.

Изучая философские мысли таких людей, как Гегель и Фейербах, Герцен не мог воспринимать без критики политические пути, которые предлагали социалисты-утописты. Еще в 1842 году, в Москве, Александр Иванович поставил вопрос: «Есть ли доказательства неизбежности перехода от капитализма к социализму?» Именно такие вопросы, которые были заданы Герценом, сначала были просто заострены и углублены им самим, а в дальнейшем стали основными вопросами в его жизни и жизни общего мирового порядка, а впоследствии - крахом революции в 1848 - 1850 годах в Европе.

Герцен говорил: «Видя то, как Франция с большой смелостью ставит на первое место социальный вопрос, я начал предполагать, что она сможет разрешить его, и именного с того времени стал западником. Париж за один год сумел отрезвить мою голову, и этот год - 1848. Но все попытки нового хозяйственного устройства выходили одна за другой на свет и со временем просто разбивались в чугунную крепость предрассудков, обычных привычек, фактических стародавностей. Они были наполнены всеобщими благами, любовью и верой, а также преданностью и нравственностью, но дело все в том, что никто не знает, как наладить отношения и улучшить настоящую жизнь...»

Таким образом, сформулированные Герценом вопросы означали крах социализма и определенные научные обоснования социалистической системы. Как мы знаем, ответ на его эти вопросы сумел дать только Маркс - своим учением об историческом материализме и классовой борьбе. Но ни одно из учений Маркса не было принято и учтено Александром Ивановичем Герценом. Тут снова сказалось отягощение над его мыслями отсталости общественного отношения его родного государства. Герцен, в принципе, не пытался и не имел права отрицать наличие классовой борьбы в истории. Также, он не сумел принять и освоить взгляды на эту классовую борьбу пролетариата, как на инструмент замены капиталистического направления на социалистический.

Герцен не обращал внимания на определенную роль материальных исторических фактов в истории человечества. Он так и не усвоил того материнского понимания истории, которое могло вскрыть те неизбежности данного перехода, и сам его механизм. И в результате всего этого, Герцену оставалась недоступной та дорога, которая сумела бы привести его к удовлетворяющему его ответу. Он полностью разочаровался во всех политических революциях и их деятелях, насколько бы важными не были их воззрения в области политики, и признавал только ту революцию, которая смогла бы внести значащие изменения в материальное положение трудящихся людей. Герцен все-таки не нашел дорогу к этой революции. Отсюда такой вывод - разочарование Александра Ивановича в европейской политике, в ее возможности преодолевать буржуазию. В истории социалистической мысли именно поэтому он и представил высший предел критических отношений ко всем домарксовым проявлениям социализма, а также ко всем формам непролетарской социалистической системы. В этом заключена большая заслуга Герцена Александра Ивановича перед историей социалистической мысли, свидетельство его общественного превосходства над мещанским уровнем демократов той эпохи. Правильно и грамотно задав вопрос по поводу крушения социализма и мелкобуржуазной демократии, Герцен так и не получил ответа. Но и спустя 10 лет он все еще придерживался своих взглядов: «Оглянитесь вокруг... Что способно воодушевить лица, поднять народ всего мира и поколебать все массы: религия или папы... или же сама религия без папы с ее догматом воздержания от выпивки в выходные дни?»

У буржуазии в Европе нет соперников, а есть только наследник, и наследник этот - мещанство, «китайский муравейник» и полный застой, - так его характеризовал Герцен. «Есть ли всходы новых сил, которые бы смогли преобразить старую кровь, существуют ли посадки и здоровые ростки, которые бы могли прорастить срезанную траву (буржуазии)?» - вновь задавался таким вопросом Александр Иванович и отвечал на него с полной безнадежностью. «Правого между голодными и сытыми найти не так легко, и это ни к чему не приведет. В крестьянских войнах Германии практически все люди были против феодальных порядков, а в 1848 году демократические порядки были против буржуазной системы, но и в одной, и в другой ситуации народ был избит».

Возможности воплотить свои идеалы свободы и социальную справедливость, которую разыскивал Герцен в Европе, он так и не сумел добиться. Ему осталось только обращаться к России, Российская отсталость и патриархальная система ее крестьянского мира являлись для Герцена последним оплотом его надежды в социализм. Это являлось уже апелляцией от ожесточенной европейской борьбы, от ее культуры буржуазии, разбитых собственных освободительных лозунгов, от воцарившейся безысходной социальной антропографии - к принципам справедливости в социализме, которые продолжали существовать во внутреннем укладе русской деревни.

В конце 1859 года Александр Иванович задавался следующим вопросом: «Что же способен внести в этот мрак русский человек, кроме продымленной черной избы и дегтя?» И тут же отвечал: «Наши люди вносят только запах дегтя, а также какое-то допотопное понятие о правах каждого работника на даровую землю. Право каждого из нас на пожизненное владение землей до этого вросло в понятие народа России, что, даже переживая за личную свободу каждого крестьянина, который был закабален в крепость, оно выразилось совсем бессмысленным высказыванием: «Мы являемся господскими, а земля - нашей»... К счастью, мужик остался при своей такой нелепой поговорке. Со временем она перешла в программу правительства или как лучше сказать - в программу одного человека в правительстве, который искренне желал освобождения крестьян.

Герцен продолжал говорить о том, что «задание новой эпохи, в которую мы идем, заключается в том, чтобы в основе нашей науки сознательно суметь развить элемент нашего самоуправления в обществе до нового приобретения свободы, обходя разные промежуточные формы, которыми по необходимости проходило, путаясь по неизвестным дорогам, развитие Западной части». Такие построения вскрывают как теоретическую, так и практическую позицию Александра Ивановича Герцена, в которой он находился, когда разуверился в путях социализма и не нашел дорогу к научному социализму.

Довольно просто вскрыть в данном построении три разные идеи разнообразного происхождения и различной судьбы:

1) Вера в непосредственный социализм крестьянства в России, которую нужно и можно сберечь от тлетворного влияния капиталистической системы для того, чтобы найти путь социалистического развития, утерянного Западом. «Чем прочнее и надежнее разработаны политические формы, администрация и законодательство, тем больше существует препятствий для экономического поворота. В Англии и Франции для этого приготовлено больше препятствий, нежели в России». Российская политическая и экономическая отсталость - это гарантия сравнительной простоты ее переустройства в социалистической системе. Данная идея была положена в основу реакционных черт дальнейшего народничества. Такими популярными сторонами эта идея приблизила Герцена к славянофильству и придавала ему мессианический характер.

2) Идея права на владение землей. В своих идеях Герцен призывал к началу социализма. Великий писатель призывал принять новые экономические законы в обществе, дать крестьянам свободу и право на землю, то, от чего отказывалась Европа, которая не могла себе позволить подобного решения. Герцен считал, что установление за крестьянами прав на землю даст им социальные свободы. Но, все же, в праве на землю и свободе не чувствовалось социализма. Этот вопрос не решал европейского спора между капиталистами и социалистами. Но, все, же, если учитывать, что в социалистических идеях Герцена насчет свободы не было социалистического содержания, то революционное начало в них все же было. Такой лозунг в сложившихся условиях в России был нехарактерен для крестьян и, уже тем более, дворянство никак не могло согласиться с подобными заявлениями. Признание действительным «права крестьян на землю» означало бы признание дворянством права крестьянства на их землю.

Требования Герцена и его формулы были исконно революционными, однако писатель смог предать проблеме оттенок социализма. Сам образ писателя и мыслителя Герцена стал необходимым атрибутом русской мысли. Но мысли Герцена были лишь его идеями, которые и остались бы просто идеями, а не революцией, без поддержки крестьянского движения. Он не видел в своих идеях революционного подтекста, а скорее наоборот, не от революционного крестьянского движения он ожидал «права на землю», а от понимания данной идеи правительством. Из этого следует третий элемент, который присутствует во взглядах Александра Ивановича, это его поразительные представления о правительстве, которое могло бы сыграть роль в освобождении крестьянства.

Во-первых, такие представления у Герцена были связаны с равнодушием, пренебрежением к политическому устройству, которые он позаимствовал у социалистов-утопистов, а также у глубокоуважаемого Герценом Прудона. Во-вторых, эти представления связаны с убежденностью в политической пассивности массы крестьян, и, в-третьих, с доверием к власти сверхклассового характера.

Герцен писал, что у нас императорская власть, и полтора года спустя, после февраля 1861 г. - только власть (устройство, сила, обзаведение). Герцен говорил, что во власти нет содержания, не лежат на ней обязанности, она может стать и татарским ханом и ФКОС (французский Комитет общественного спасения), также он добавил, что не был разве Пугачев Петром III? Чернышевский пытался прояснить Герцену вредность подобных взглядов словами, что не стоит убаюкиваться надеждами и вводить других в заблуждение. Чернышевский добавил, что вера в положительные добрые намерения царя губит уже сотни лет великую Русь. На это Герцен ответил, что никто, кроме государя, в последнее время не сделал что-либо путное для России, отдадим же и здесь «кесарю кесарево».

Этот же взгляд обосновал и тактику Герцена в момент «освобождения» крестьян. Когда он рассматривал высвобождение крестьян с землей как транзитивную меру социального характера, Герцен в этот же момент, колебался меж революционно-демократическим и либерально-бюрократическим решением вопроса о крестьянском освобождении, и явно рассчитывая в большей степени на второе, чем на первое.

Эта черта практической политики Герцена породнила его с предельно умеренными либералами и разорвала связь с революционными социалистами и демократами, такими как Чернышевский, его друзья и ученики. Это же обстоятельство оставило след в «Колоколе» - русской политической газете, созданной в эмиграции Герценом (первый номер вышел 1 июля 1857 г., а последний - № 244-245 в 1867 г.; продолжение «Колокола» вышло в 1868 г. на франц. языке). «Колокол», вместе с иными изданиями Герцена («Полярная звезда» - журнал, «Под суд!», «Общее вече» - периодические издания, сборники статей и др.), представил первую свободную русскую политическую трибуну, средство разоблачения мерзостей и систематического обличения крепостнически-монархического строя. Заслуги «Колокола» в данном смысле, которые Герцен корректировал вместе со своим единомышленником и другом Огаревым Николаем Платоновичем, незабываемы и велики. Однако в эпоху реформ (1857-1862 гг.) положительная программа газеты «Колокол» была умеренна.

В дальнейшем, под влиянием крушения своих надежд на продвижение крестьянского дела, польского восстания, поворота правительства, оживления движения демократии в Европе и в особенности оживления движения рабочих (работа и основание I Интернационала), Герцен пытался радикально изменить газету «Колокол» и собственную программу. Он продвигает лозунг «Земли и воли» с 1864 года, а начиная с 197№ «Колокола» в 1865 году он добавляет этот лозунг в виде девиза к предыдущему старому девизу газеты «Колокол»: «Vivos voco!» - что означает «Зову живых!».

Эти проявления Герцена обозначали стремление к поиску новой аудитории для «Колокола», к опоре на разночинную интеллигенцию, которая начала играть более видимую роль в жизни общества, вместо либерального дворянства. Но прогрессивная часть новой интеллигенции проходила под иным знаменем: её программа сложилась под огромным влиянием политических, социально-экономических и философских взглядов Чернышевского Н.Г., который во всех этих областях значительно резче и последовательнее Герцена провел линию демократической и революционной политики с идеей революции крестьян в её центре.

Свободный в своих мыслях и убеждениях, независимый от любых партий и течений, Герцен стал яркой звездой как на политическом, так и на литературном небосклоне России. Через всю свою жизнь он пронес святую веру в силу русского народа, его скрытые возможности, быстро разочаровавшись в европейских политических течениях. Рассуждая о судьбах народов, он бесстрастно констатировал, что в России есть множество уродливых недостатков, но их еще можно исправить в отличие от загнившего западного болота, которое не смогут расшевелить никакие революции. Сила тех убеждений, которым Герцен фанатически следовал всю жизнь, сыграла с ним злую шутку: на склоне лет он оказался в полном политическом одиночестве.

Либералы отрицательно относились к его социалистическим взглядам, явному сочувствию восстанию поляков 1863 года, выпадам против основных принципов построения монархии, против дворянских льгот и привилегий.
Революционеры от интеллигенции не принимали «левую» тактику Герцена и его явное непринятие активной революционной деятельности. Идеализируя возможности крестьян, как представителей «житейского, жизненного» социализма, и возлагая на них большие надежды, публицист и политик Герцен снискал неприятие социалистов-пролетариев, которые как самостоятельный мощный класс стал складываться к тому времени, вдохновленный идеями Карла Маркса.

Модель социализма Герцена сравнима с колоссом на глиняных ногах. Слепленная из опыта прогрессивных экономико-политических отношений разных стран, и отчасти поэтому раздираемая внутренними противоречиями, она стояла на чахлых основах экономики и психологии умирающих сельскохозяйственных отношений. Естественно, что она была абсолютно нежизнеспособна. Предвзятая защита архаичных основ социального строя России все больше расходилась с социалистическими настроениями, что все более отдаляло Герцена от революционеров Западной Европы. Однако точка зрения Герцена на дальнейшее развитие российского общества имела право на существование уже только потому, что была рождена в то время, когда революционные настроения средних классов сходила «на нет», а в среде пролетариата социалистические идеи еще не оформились в четкую и мощную силу.

Герцен со своими воззрениями стал «промежуточным звеном» важного революционного движения, всколыхнувшего в дальнейшем не только Россию, но и весь мир. Эту важную роль Герцена как одного из двигателей революции, как важнейшего звена в развитии социалистической мысли, в полной мере, оценили Ленин и Плеханов.

Личность Герцена уникальна, многогранна и гениальна. Русская история знает немного ярких литераторов, которые так пылко всю свою жизнь отстаивали бы идеалы социализма, яростно выступали против крепостного права в России и так люто не принимали буржуазный строй Европы. Замечательные литературные произведения Герцена - это рассуждения о всей истории развития революционного движения - от коммуны во Франции до революции в России.

Герцен-литератор пробует себя в разных жанрах. Это беллетристика, философские и социологические опусы, не представляющие особой литературной ценности. Самым главным трудом всей жизни его становится свободный рассказ-исповедь, вне литературных канонов и традиций, повествование о себе и о своем времени - «Былое и думы». 15 лет он работал над своим детищем. Все умозаключения и переживания, заметки и наблюдения он записывает в своей выработанной годами манере - в форме «писем», записок, автобиографических рассказов. Грань между личными письмами и дневниками нечетка, они легко перерастают в художественные произведения, но все отличаются искренностью и кристальной чистотой чувств.

Для Герцена внутренние переживания имеют общественную значимость. В своих чувствах и мыслях по отношению к обществу и его укладу он серьезен и страстен и поэтому избегает неискренности выражения мыслей. Все события своей жизни он рассматривает, как под микроскопом, делая записи и выставляя их на всеобщее обозрение. Это не просто смелость, это сложившийся со временем образ мыслей и жизни. Герцен не проповедует и не морализирует. Он рассказывает только для того, чтобы показать жизнь со всеми ее прелестями и недостатками. В этой демонстрации без прикрас он гениально мощен. Глубокое впечатление в сердцах читателей оставляют эпизоды «Былого и дум», где Герцен повествует о трагической жизни своей жены, ее кончине. Каждая строка выстрадана автором, полита слезами и кровью. По признанию современников, так не писал никто.

Герцен как философ и литератор во многом сложился под влиянием диалектики Гегеля и взглядов Фейербаха, русских «славянофилов» и «западников», и выработал свои уникальные взгляды, которым остался верен всю жизнь. Меткие характеристики людей, эпох, стран проникновенны, тонки и выразительны. Сочные краски его рассказов наполнены личными впечатлениями и наблюдениями о драмах и трагедиях народов и стран, холст рассказа правдив и прозрачен. По праву можно сказать, что Герцен - уникальный человек, создавший уникальные по своей силе произведения.

Чувственная сила и сила его изобразительной техники является таковой, что «жгут и пылают» не только лишь страницы, которые посвящены его собственным переживаниям. Его художественное описание людей, а также событий и эпох в определенных случаях - являются непревосходимыми в отношении глубины проникновенности, тонкостей восприятия и меткости. Он мог достичь такой же выразительности, когда рукой его водило чувство ненависти к Николаю 1, Наполеону 3, русским крепостникам и европейским мещанам, или же добрые чувства к декабристам, к Орсини и Белинскому, к народу, который творил революцию в 1848 году. Данная сила его покинула лишь тогда, когда перестал он понимать основу движущих сил и психологию общественных движений - это в одинаковой степени относится к российским деятелям 1960-х годов (Чернышевскому и Добролюбову, молодой эмиграции), а также к деятелям марксистского европейского социализма.

Бесстрастные рассказы, сухое перечисление фактов, логика при сопоставлении идей, системы и тенденций - это все глубоко чуждо манере Герцена. Он пережил трудную личную жизнь, он был близким свидетелем и участником драматических событий в истории всего мира. Им жизнь воспринималась как драма, которая постоянно развивается, но иногда она прерывается смешными эпизодами и достаточно часто переходит в трагическую безысходность. Суть его художественной силы заключалась в том, что он умел перенести на страницы кусочки драмы, таким образом, как они были преподнесены самой жизнью, ничего при этом не смазывая и не приукрашивая. Он не стеснялся на своих страницах плакать и одновременно восхищаться, весело смеяться, бичевать, ненавидеть и любить.

Все произведения Герцена переполнены, даже правильно будет сказать, насыщены портретами исторических личностей, сцен и эпизодов. Кое-что здесь показаться может анекдотом и курьезной зарисовкой. Но это далеко не так. Портреты Герцена переходят неизменно в определенные типы - групп, классов, подгрупп. Эпизоды Герцена, а также анекдоты и сцены постоянно переходят в социальное описание быта, уклада, как общественной, так и правительственной жизни. Страстные отношения к главным жизненным и общественным проблемам, образование, которое впитало в себя идеи Гегеля, Вольтера, Сен-Симона, Фейербаха, отличная осведомленность о различных революционных движениях, близкие знакомства со многими деятелями движения демократов середины 19 века, прекрасное остроумие и огромнейший талант изобразительной литературы - сделали именно то, что в личных произведениях Герцен раскрывал не только построения политические, социологические и философские, которые в историческом плане уже давно являются превзойденными, но и вместе с тем художественную непревзойденную жизненную летопись, в которой описываются изыскания, падения и взлеты, победы и поражения того поколения, поколения, которое родилось накануне падения правления Наполеона 1 и сошло со сцены во времена Парижской коммуны.

Малое, великое, комическое, трагическое во всех персонажах того времени закреплено при помощи художественного пера Герцена на уникально написанном фоне России крепостной, которая распростерлась у подножья «венчанного солдата», и революции в Европе, которая была захвачена и покорена лавочником, а также проприетером. Описание быта данного времени читатели ищут в основном в работах Тургенева и Толстого. Это является ошибкой. В основе данной ошибки лежит длительный запрет Герцена, его художественное наследие для познания того времени не меньше, а иногда и больше ценно, нежели произведения современных художников. Им интернациональная и революционная среда виделась шире.

Многообразие стран, людей, различных событий, укладов культуры, среди которых обитал Герцен, сказывались на его стиле и языке. Язык и стилистика Герцена значительно отступают от канонов школы. Он не боится ломать фразы, вставлять в них иностранные слова, прерывать изложение определенных фактов длительными рассуждениями, а рассуждения теоретические он мог прервать анекдотом времени Екатерины 2 или каким-то отрывком из разговора с Прудоном.

Язык произведений Герцена является тем же, что и в письмах интимного характера, и можно ощутить, что его язык является действительно живым, естественной разговорной речью, которую он не очень шлифовал, перед тем, как положить ее на бумагу. За данной стилистикой и языком стоит огромная и, при всем при этом, барская культура, которая осложнена тщательным изучением философии немцев и наполнена живым общением с редакциями и различными политическими клубами. Данное сочетание в значительной степени обогатило его словарь, и добавило смелости и свободы распоряжаться словарем, невзирая ни на какие образцы. Это, в свою очередь, в значительной степени усилило впечатления, правдивости, остроты, искренности и разнообразия повествования Герцена. Как отмечал Тургенев, язык Герцена является до безумия неправильным, но он приводит в восторг. Работы Герцена справедливо относятся к достижениям мировой литературы.

Обращаем Ваше внимание, что в биографии Герцена Александра Ивановича представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.

Александр Иванович Герцен

Огарев и Герцен в 1960 году.

Герцен Александр Иванович (25.03 (6.04). 1812, Москва - 9(21).01,1870, Париж) - писатель, мыслитель, общественный деятель. На формировании взглядов Герцен в период обучения в Московском университете сказалось его участие вместе с Огаревым (их знакомство, переросшее в дружбу, произошло около 1823 г.) в кружке, где обсуждались философские и политические проблемы, социалистические идеи Сен-Симона, события Французской революции. «Сенсимонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном», - писал Герцен. В 1834 году членов кружка арестовали и обвинили в создании тайной организации, имевшей целью свержение существующего строя, Герцен был сослан под надзор полиция. В 1842 году ему разрешили переехать в Москву, где он написал свои первые философские соч. В «Дилетантизме в науке» (1842-1843) он противопоставил идее славянофилов о необходимости подчинить философию религии мысль о соединении философии с естествознанием и знания с массами (одействотворение философии). Рассматривая историю науки и философии, Герцен показал, что массы всегда были поглощены добыванием материальных средств существования, а наука стала достоянием немногих.

Возник разрыв между «кастой» ученых и остальным человечеством, что с необходимостью приводило к борьбе как к неизбежному элементу исторического процесса. Только соединение науки с массами снимает это противостояние «духа» и «материи». Проблема преодоления дуализма духа и материи решается Герценом и в «Письмах об изучении природы» (1845-1846), где он развивает мысль о союзе философии и естествознания, подчеркивая невозможность развития философии без опоры на естествознание и неспособность последнего создать истинную картину мира без овладения философской диалектикой . Имея в виду в первую очередь философию идеалистическую, вершиной которой были тогда взгляды Гегеля, Герцен отмечал заслугу этой философии в создании диалектической формы познания, в разработке идеи развития. Беда ученых-эмпириков, подчеркивал он, в том, что они не видят в природе развития разума, для них разум есть свойство только человеческое и потому субъективное, отсюда бытие и мышление распадаются у них на противостоящие друг другу внешним образом объект и субъект. Герцен же считал, что разум не противостоит природе как нечто внешнее, а есть осознание ею самой себя. Отвергая идеалистическое решение проблемы тождества мышления и бытия и не принимая характерного для эмпиризма (т. е. существовавшего тогда материализма) разрыва между субъективным разумом и объективным бытием, Герцен пытался вывести мышление, логику непосредственно из развития природы и попадал, таким образом, в тупик натурализма, ибо оставлял за пределами анализа социальную деятельность человека. Хотя уже в 1847 г. он приходит к выводу, что сознание, разум не есть результат развития природы, что разума «нет ни в природе, ни вне природы», что разум есть результат развития человека, его мозга, В дальнейшем (в 60-е гг.) он развил свои философские взгляды, признав значение для понимания человека изучения исторического развития общества. Он приходит к пониманию того, что сознание есть не только свойство мозга, но и продукт исторического развития человечества. Человек - не только физическое тело, подчиняющееся общим законам природного мира, он живет в обществе и является существом нравственным, а потому изучать его поведение должна социология, которой предстоит вырвать человека «из анатомического театра, чтобы возвратить его истории». Ибо история, об-во имеют свои законы, и «общественный человек ускользает от физиологии; социология же, напротив, овладевает им, как только он выходит из состояния животной жизни».

В 1847 г. Герцен навсегда покидает Россию, но до конца своих дней он жил ее интересами, с мая о преобразованиях, которые привели бы ее на путь свободы и процветания, Об этом свидетельствуют еще обширная переписка, тесные контакты с представителями русского освободительного движения, особенно с М. А, Бакуниным после приезда последнего в Лондон в 1861 году. В 1853 году Герцен основал в Лондоне Вольную русскую типографию, в которой стал печатать произв., запрещенные на родине цензурой, с 1855 года издавал альманах «Полярная звезда», а с 1857 по 1867 годы вместе с Огаревым - газ. «Колокол». Полагая, что социалистическое общественное устройство в большей степени, чем любое другое, обеспечивает социальную справедливость, он пережил мучительное разочарование, убедившись, после поражения революции 1848 года во Франции, что идея частной собственности имеет глубокие корни. Герцен пришел к выводу, что идея социализма, созревшая на западной почве, может осуществиться там, где найдет более благоприятные условия, а именно в России на основе крестьянской общины, но общины, освобожденной от государственной опеки и существенно преобразованной на основе западноевропейской науки. «На это влияние человека и науки мы обращаем особое внимание, оно чрезвычайно важно», - подчеркивал Герцен. При этом он развил мысль Чаадаева о том, что отсталость России может стать ее преимуществом, ибо, усвоив достижения западноевропейской науки, она сможет избежать тех негативных моментов, которые сопутствовали движению западного общества вперед, и даже миновать стадию буржуазного развития в том виде, в каком она проявлялась в Западном Европе, Эта мысль основывалась на убеждении, что в истории действуют законы, обязательные для всех стран и народов, поэтому все народы должны пройти теми же фазами развития, которыми прошли ушедшие вперед народы. Но поскольку действие исторических закономерностей зависит от деятельности людей, в исторической жизни различных народов наблюдается огромное разнообразие и не все народы должны полностью повторить все фазы, пройденные ушедшими вперед народами. «Я решительно отрицаю необходимость подобных повторений, - писал Герцен в 1854 году - Мы можем и должны пройти через скорбные трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования». Все эти идеи явились предпосылкой создания теории русского «крестьянского» социализма, разработанной Герценом в 1849-1855 годы и представленной в работах «Россия», «Русский народ и социализм», «О развитии революционных идей в России», «Крещеная собственность» и др. В своей теории социализма Герцен синтезировал некоторые идеи славянофилов, Гакетгаузена, описавшего крестьянскую общину, и европейские социалистические учения.

Одним из первых среди деятелей русского освободительного движения Герцен понял неоправданность революционного насилия без понимания перспектив социального развития, без преобразования народного сознания. Кровавый опыт революции 1848 года, писал Герцен, «взошел у меня в плоть и кровь». И с тех пор он не устает выступать против «вспышкопускательства», которым особенно грешил Бакунин, Насилие способно только расчищать место для будущего, говорил Герцен, для социального созидания необходимы «построяющие идеи», нужно развитое народное сознание. «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри», - утверждал он. Постоянно подчеркивая важность воспитания в процессе преодоления привычек и традиций прошлого, основанных на угнетении и эксплуатации. Герцен не уставал подчеркивать, что главной целью общественного движения должно быть обеспечение свободы лица, «На ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом народе». Деятельность и литературное творчество Герцена оказали огромное влияние на развитие русской философской и общественной мысли, причем самых разных направлений. Под влиянием теории «русского социализма» находилось большинство народнических организаций. За признание Герцена своим предшественником боролись российские социал-демократы. Но и непримиримые противники как народничества, так и марксизма находили у Герцена много ценных и близких им идей. Так, К. Н. Леонтьева привлекали мысли Герцена о культуре и о пагубном на нее влиянии буржуазии, а Бердяева - его идеи о свободе личности. Ценили Герцена и такие разные по своим философским воззрениям русских философы, как Булгаков и Шпет. А без ссылок на автобиографическую эпопею Герцена «Былое и думы» не обходился ни один исследователь истории русской философской мысли середины XIX века, даже такой религиозно убежденный мыслитель, как Флоровский, и тот ссылался на Герцена как на высочайший авторитет в оценке тех или иных явлений философской жизни XIX века. И безусловно прав Бердяев, когда пишет, что Герцен и Белинский имеют «центральное значение для русской судьбы», а Герцен «если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов» (О России и русской философской культуре, М., 1990. С, 92, 94), Булгаков называет Герцена «нашим национальным героем», «одной из самых характерных фигур, в которых воплотились многосложные противоречия противоречивого XIX века» (Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2. С. 95). 

А. Т. Павлов, А. В. Павлов

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина . Сост. П.П. Апрышко , А.П. Поляков . – М., 2014, с. 128-130.

Сочинения: Собр. соч.: В 30 т. М., 1954-1966; Соч.: В 2 т. М„ 1985-1986; Собр. соч.-В 4 т. М., 1988.

Литература: Плеханов Г. В. Философские взгляды А. И. Герцена // Избр. филос. произв.: В 5 т. М., 1958. Т. 4; Ленин В. И. Памяти Герцена /У Поли. собр. соч. Т. 21; А, И. Герцен. 1870 - 21 янв. 1920 (Сб. статей). Пг., 1920; Шпет Г. Философское мировоззрение Герцена. Пг., 1921; ПтерЛ, О. Мировоззрение Герцена: Историко-философские очерки. М.; Л., 1935; Володин А. И. Герцен. М., 1970; Он же. Александр Герцен и его философские искания /У Герцен А. И. Соч.: В 2 т. М, 1985. Т. 1; Смирнова 3. В. Социальная философия А. И, Герцена. М., 1973; Павлов А. Т. От дворянской революционности к революционному демократизму: идейная эволюция А. И. Герцена. М., 1977; Он же. А. И. Герцен - родоначальник русского крестьянского утопического социализма /У История русского утопического социализма XIX века. М., 1985; Берлин И, А. И. Герцен // Новое литературное обозрение. 2001. № 49; Kline G. Herzen, Alexander Ivanovicb // Encyclopedia of Philosophy L.; N. Y., 1967. Vol. 3. P. 494-495; Gavin W. Herzen and James. Freedom as Radical, li Studies in Soviet Thought, 1974. N 3; SNeidemeier W. C. Herzen and Nietsche: A Link in the Rise of Modern Pessimism Hi Russian Revie w, 1977. Vol, 34. N 4; Acton E. Alexander Herzen and the Role of the Intellectual Revolutionary. Cambridge, 1979; Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры, исследования. Вып. 11. Герцен, М, 1993; Гурвич-Лищинер С. Д. «Я его формировал...»: о творческих связях философской прозы Герцена и Чаадаева // Вопросы философии. 2003, Ш 11; Мсаиа М Александр Герцен и происхождение русского социализма: 1812-1855 / Пер. с англ. А. Павлова и Д. Узламера. М., 2010; Александр Иванович Герцен и исторические судьбы России: Материалы международной научной конференции к 200-летию А. И. Герцена. М., 2013,

У истока идеи.

Основоположником народнической идеологии является русский демократ Александр Иванович Герцен (1812-1870) . Приехав в Западную Европу "западником", сторонником либерального общественного устройства, Герцен своими глазами увидел, что западная "демократия" и экономическая свобода оборачиваются закабалением большинства населения и диктатурой узкой группы собственников. Он констатировал: «государственные формы Франции и других европейских держав не совместимы по внутреннему своему понятию ни со свободой, ни с равенство, ни с братством».

По "правилам" идеологической игры того времени Герцен должен был бы вернуться в лоно "патриотизма", воспеть преимущества российского общественного порядка, который может изменяться постепенно в рамках отечественных традиций (такую позицию в большей или меньшей степени отстаивали противники "западников" "славянофилы"). Но Герцен был неутомимым критиком российского деспотизма и отсталости, он знал о пороках российского общественного устройства не хуже, чем о язвах западных стран. И либералом Герцен быть не мог. “Думали ли вы когда-нибудь, что значат слова “человек родился свободным”? Я Вам их переведу, это значит: человек родится зверем - не больше”. Герцен слишком любит человека, чтобы спокойно смотреть на его мучения в фабричной системе, на бесправие миллионов людей, которые не попали в элиту.

В этих условиях Герцен сумел синтезировать достижения "западничества" и "славянофильства", создав новую социальную идею, сочетавшую ценности свободы, гуманизма и солидарности – общинный социализм или народничество.

Синтез этот по своим принципам оказался близок прудонизму и во многом предвосхитил его. В то же время было и обратное влияние: Герцен считал «Систему экономических противоречий» Прудона самым серьезным экономическим произведением последнего времени, называл Прудона учителем. Но Герцен, являясь последователем Прудона, не стал прудонистом. В 50-е гг. он пишет об «отце анархии» с разочарованием: в работах Прудона конца 50-х гг. «видится уже не анархия, не уничтожение власти, государства, а строгий чин, с централизацией, с вмешательством в семейные дела, с наследством и с лишением его за наказание». Прудон пытается выстроить конструктивную модель общества будущего, в котором будут реализованы все полезные функции, которые худо ли бедно обеспечивает государство. Новое общество должно поддерживать единство территории и экономики (Герцен увидел в этом опасную централизацию власти, которой в прудоновском проекте нет) и даже решать вопросы наследования (удачно или нет предлагает сделать это Прудон – другой вопрос).

Герцен, увидев конструктивное начало будущего в общине, выросшей из народной самоорганизации, готов признавать только то, что вырастает органически, а не по проекту. Герцен разделяет принципы Прудона, но настроен скептически к его «конституционным» проектам. Однако практика показала, что практичнее – Прудон. В начале 60-х гг. Герцен, как мы видим, сам будет вынужден искать «строгий чин», конституционные формы применения прудоновского федерализма в условиях начавшихся в России реформ.

Подобно Прудону, Герцен не отрицает собственность и не считает ее абсолютным правом. В прудоновской терминологии следует искать и ключ к пониманию проблемы Герценом - отрицание собственности и поддержка владения, неабсолютной, относительной собственности по Герцену. Он мог представить живой пример системы, основанной на владении - общину.

Комментируя взгляды Прудона, Герцен писал: "С чисто экономической точки зрения Прудон не видел ничего лучшего, кроме нашей общины, но она не могла быть принята Западом как идеал развития... Прежде всего, сохранение в России общины и утрата ее Западом рассматривалось им как результат стихийного развития. Вернуть Запад к общинному началу иначе, как путем социальных потрясений, нельзя, а этого Прудон, сторонник мирных преобразований, допустить не мог”. На Западе модель самоорганизации, подобная усовершенствованной общине, должна была выращиваться из уже существующих социальных форм, например профсоюзов, производственных ассоциаций, кооперативов.

Община для Герцена – лишь одна из моделей самоуправления. Другой является артель работников, которая “устроена для себя, а не против кого-либо”.

Народникам немало доставалось от критиков за идеализацию общины. Мы увидим, что это – несправедливый упрек. Но важно понять, что община для них – вообще не идеал демократии, а лишь удобная стартовая точка, опора для развития общества к социализму . "Мы русским социализмом называем тот социализм, – писал Герцен, – который идет от земли и крестьянского быта..., от общинного владения и общинного управления... навстречу той экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще, и который подтверждает наука".

Община – это самоуправление крестьян, имеющее в своем владении землю. Для Герцена особенно важно народное отношение к земле, которое «состоит в том, что будто бы всякий работающий на этой земле имеет на нее право, как на орудие работы».

Что нам, современникам индустриальной эпохи, до этой крестьянской мечты о земле? (Пока поля снова не поделены частными собственниками, не огорожены колючей проволокой или не погибли под воздействием пагубных экологических изменений). Но Герцен извлекает из крестьянской среды общий принцип, который приложим к любому работнику, не только сельскому. Работник имеет право на средства своей деятельности, и если он работает коллективно, то и право это коллективное. Таково решение проблемы, поставленной Прудоном – никто не имеет собственности, понимаемой как суверенитет над вещами, с помощью которых работают другие люди. При таком подходе никто не может разориться окончательно, если он продолжает трудиться. Потерпев неудачу в одном деле и занявшись другим, включившись в другое сообщество, работник все равно сохраняет владение, право на распоряжение как средствами производства, так и продуктом своего труда, на участие в управлении производственным процессом. Работник остается равноправным участником общего дела. В этом – суть антиавторитарного социализма – прудонизма, народничества и близких им течений.

Община – это живая организация помощи слабым, ограничивающая своеволие сильных. Герцен пишет: “Ее экономический принцип - полная противоположность знаменитому положению Мальтуса: она предоставляет каждому место за своим столом”. Община позволяет людям самостоятельно перераспределять ресурсы в зависимости от изменения ситуации, учитывать интересы новых поколений независимо от материального положения родителей. В середине ХХ в. мальтузианская проблема (нехватка ресурсов из-за роста населения) потеряла остроту. Люди не привязаны к земле, дефицит ресурсов ушел в прошлое. Но не надолго. В начале XXI века Мальтус снова актуален. Исчерпание ресурсов снова в повестке дня. А значит, актуален и социалистический принцип, по которому каждый человек имеет право на место за столом.

Герцен цитирует вышедшую в 1847 г. книгу А. Гакстгаузена о русской общине и солидаризируется с ней: "Каждая сельская община представляет собой в России маленькую республику, которая самостоятельно управляет своими внутренними делами, не знает ни личной земельной собственности, ни пролетариата и уже давно довела до степени совершившегося факта часть социалистических утопий; иначе жить здесь не умеют; иначе никогда даже здесь и не жили". Однако немецкий наблюдатель с точки зрения Герцена даже идеализирует общину. Сам Герцен более осторожен, он напоминает о поглощении личности общиной и о том, что именно община является базисом самодержавия.

В то же время Герцен защищает общину от неверной с его точки зрения критики Гакстгаузена. Так, немец считает старосту местным деспотом. Герцен возражает: "Староста и его помощники избираются миром". Он "обладает большой властью в отношении каждого члена в отдельности, но не над всей общиной; если община хоть сколько-нибудь единодушна, она может очень легко уравновесить власть старосты, принудить его даже отказаться от своей должности, если он не хочет подчиняться ее воле". Многие вопросы решаются по обычаю, советом стариков или мирским сходом. По истечении срока службы староста вставал перед миром на колени, и каялся, если причинил какое-либо зло.

Но это - только основы демократии, архаичные и консервативные. В этом состоянии община еще далека от социалистического идеала , ей предстоит развитие.

Народники сходились на том, что общину нужно освободить от невежества, пресса налогов, от деспотизма самодержавия и помещиков. Поэтому общинный социализм – свободное самоуправление организованных в общины тружеников – невозможен без демократии, без освобождения крестьян от крепостничества и без передачи им всей земли.

Народники выделяют то в общине, что особенно близко их программе: «Вот каково подлинное управление общиной:

Управляющий (староста, исполнительная власть), избирается миром, т.е. общим голосованием общины один раз в год или в три года. Если община не довольна им, то она сменяет и даже судит его в случае злоупотреблений. Отчеты старосты община выслушивает ежегодно и чаще, если она это считает необходимым… Все дела решаются публично, так как весь народ принимает в этом участие», – утверждает Н. Огарев. Он рассказывает также о третейском суде и единогласном голосовании по спорным вопросам.

Это правда, но не вся правда. Демократические традиции, описанные Огаревым и другими народниками, бытовали, но не везде и не всегда. Опираясь на поддержку помещика и урядника староста мог оказаться сильнее общины. Так что картина Огарева – это скорее прогноз того, какой может стать община в условиях демократии. Здесь же Огарев рисует картину союзного волостного управления – федерации, которой в реальной России не было.

Герцен и Огарев осознавали, что реальная община медленно развивается в сторону социализма. «Еще в 1849 г., - пишет историк В.Ф. Антонов о Герцене, - …он объяснял "слишком малое движение" в общине отсутствием воздействия на нее толчков извне, которые "побуждали бы ее к развитию". Он не находил в общине "конкуренции, ... внутренней борьбы, создающей разнообразие и движение"(VI.204). Надо полагать, после реформы, когда в общине сложились узаконенные две формы собственности, общая на землю и личная на все другое имущество, уже были устранены основные препятствия движению ее внутренних сил, и весь вопрос для Герцена стал сводиться к тому, чтобы создать препятствие для злоупотреблений частной собственностью. Однако он не говорил, какие контрольные механизмы должны быть для этого созданы.

Общинное владение землей гарантировало пожизненное обеспечение каждого крестьянина земельным наделом и таким образом решалась принципиально важная для Герцена задача - исключение пролетаризации деревни. Именно в этом и заключалась исторически-спасительная миссия общины. Но в ней же он теперь видел и рычаги прогресса. Крестьянин, получив на весь свой век земельный надел, начинал вести свое, по сути дела, частное хозяйство. Все его благополучие оказывается в зависимости от его личного усердия и умения, его личной воли как рациональнее использовать землю по своему усмотрению и для личных целей. Главным стимулом к труду является сознание того, что только он, работник, будет владельцем и распорядителем произведенного им продукта. "Человек, – писал Герцен, – серьезно делает что-нибудь только тогда, когда делает для себя"(VI.60). Психология частника, стремление жить лучше вызовет соперничество производителей, их конкуренцию, что было невозможно в крепостной общине. На помощь придет наука технологии производства, опыт и сельско-хозяйственная техника Запада. Все это вместе обеспечит тот прогресс, то "развитие и движение", которого не было в прошлом, и которые Герцен теперь связывал исключительно с общинным производством». Как видим, В.Ф. Антонов обращает внимание на неожиданную составляющую герценовского социализма - психологию частника. Частное (точнее личное, индивидуальное, чтобы не путать с частной собственностью и частно-капиталистическим предприятием, основанном на наемном труде, о которых здесь речь не идет) хозяйствование не исключает конкуренции, соревновательности и рынка. Оно лишь не позволяет им принять разрушительное направление и привести массы разорившихся крестьян в новое рабство - на этот раз наемное. В.Ф. Антонов реконструирует взгляды Герцена и его товарища Огарева на перспективы развития общинного производства: «Производство это, как можно судить по переписке 1861 г. с английским историком Ч.Г. Пирсоном (ХХХ. Кн.2. 588-589), пройдет два этапа развития. Первый, о чем уже сказано, будет основан на общем владении землей и частном характере производства, во втором же осуществится принцип коллективного владения и коллективного производства. По этому поводу Огарев писал: "Я считаю – не как социалист, а просто как русский, – систему разделения полей между членами коммуны переходным шагом к общественной обработке земли и разделению доходов; эта система используется нашим народом во всех прочих отраслях промышленности (плотники, каменщики и т.д.), где рабочие трудятся в объединениях, называемых артелью, и разделяют заработок между членами артели почти поровну. Я думаю, что будущее нашего сельского хозяйства в обработке земли артелями: дух сельской жизни тяготеет к этому решению вопроса" (ХХХ.Кн.2.589). Герцен полностью разделял приведенное суждение Огарева. Окончив 31 октября 1861 г. письмо Пирсону, Герцен передал "перо Огареву, который, – говорил он, – тоже хочет сообщить вам несколько замечаний". Они и состояли в приведенном выше тексте Огарева”.

Итог социалистического преобразования общины - коллективное производство, владение и распределение . Огарев считал, что переход к коллективному производству произойдет по мере использования машин. В чем же различие народнических идей об общине и планами колхозного строительства в СССР? В демократии, добровольности и, главное - в самоуправлении. Ничего не идет сверху, от государственного центра. Социалистический коллектив волен сам решать, как ему жить, а колхоз подчиняется вышестоящему руководству. Коллектив самостоятелен и принимает решения сам. Колхоз - основа тоталитарного подчинения сельского пролетариата бюрократическому классу.

Но зачем вообще нужна эта общественная обработка земли, о которой мечтали народники и к которой, хотя и варварскими средствами, пришли коммунисты? Почему было не поддерживать фермерский путь развития сельского хозяйства. Ответ - в аграрном перенаселении России, в нехватке земли. Фермерский путь оптимален, если существует избыток плодородной земли. Тогда фермер прокормит себя, получит дополнительные средства, необходимые для закупки техники. Но в России для прокормления всей массы крестьян (не говоря уже о дополнительных ресурсах, которые должен получить город) необходима была быстрая интенсификация аграрного производства - внедрение техники, которая могла бы развернуться только на объединенных крестьянских наделах. Технические тенденции второй половины XIX – начала ХХ вв. отдавали преимущество крупному аграрному хозяйству. Но если с точки зрения либеральной политэкономии это хозяйство должно обеспечивать интересы прежде всего собственника земли, то по Герцену - каждой работающей в коллективе личности, а по Сталину - государства.

Важная проблема, вокруг которой кипели страсти в российской общественной мысли с конца XIX в. (продолжаются они и по сию пору) - экономическая неэффективность общины, которая препятствует деловой активности крестьян. В защиту экономической эффективности общины выступил Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889), ведущий из проживавших в России идеологов народничества 50-60-х гг. В.Ф. Антонов пишет о его экономических исследованиях: “Делая при этом даже некоторые уступки в пользу фермерского хозяйства, показывал, что труд общинников по сравнению с трудом вольнонаемных рабочих фермера оказывался неизменно и существенно более выгодным: общинники трудятся на себя и весь произведенный ими продукт принадлежит им, тогда как значительная часть продукта труда рабочих фермера в качестве ренты отчуждается в его пользу. Это обстоятельство позволит общине устоять в соревновании с фермой в переходный период, а в дальнейшем, с переходом к общественной обработке земли уже в период строительства собственно социализма, постепенно и окончательно вытеснить ферму с лика российской земли”.

Несмотря на некоторую умозрительность вычислений Чернышевского, развитие пореформенной экономики подтвердило - общинное крестьянство действовало на рынке в целом успешнее помещиков. Зажиточные крестьяне иногда проявляли недовольство общинными порядками, иногда - опирались на них. Даже столыпинская реформа, снявшая остатки государственной поддержки общины и искусственно разрушавшая ее, не достигла цели.

От существующей общины до социализма – большой путь. Община должна избавиться от своих многочисленных недостатков, крестьяне – преодолеть культурную отсталость, бесправие, покорность чиновничеству.

Герцен признавал, что принцип самоуправления в общине находится «в зачаточном состоянии», но он быстро развивается в условиях реформ. И революционеры должны помочь этому процессу: «Вся задача наша теперь состоит в том, чтобы развить полную свободу лица, не утрачивая общинного владения и самой общины".

Член общины должен иметь «все права, принадлежащие ему как особе, не утрачивая при этом прав, которые он имеет как член общины». Формулой народничества становится синтез свободы и солидарности .

Важная проблема народничества - провести различие между существующей общиной и демократической сущностью общины, которая может стать основой будущего. Нет ли в этом аналога марксисткой идеализации пролетариата? Народнический идеолог Николай Михайловский обрушивается на идеализацию общины: «Идеализация мужика есть не только ложь, но ложь особенно вредная. Изображение приятных во всех отношениях мужиков и баб, когда-то бывшее у нас в моде, возможно только там, где изображаемый мужик и изображающий писатель находятся за тридевять нравственных земель друг от друга». Эта критика должна опустить идеалистов-народников на почву реальности, но не означает отказа от поиска именно в народной среде принципов будущего общественного устройства, которое должно соответствовать народной психологии: «Что мужик сплошь и рядом живет по-свински - в этом не может быть никакого сомнения, да и странно бы было, если бы этого не было. Но каждый порядочный мужик имеет в своем распоряжении полную систему Правды, хотя и в смутном, зародышевом состоянии, или ищет ее - это тоже несомненно».

К тому же либеральная альтернатива общинному коллективизму еще дальше от всеобъемлющей свободы: «Скажет: община стесняет свободу личности. Это старая сказка. Что такое свобода, независимость, длинная инициатива? Для практиков это устланный розами путь в бездонную пропасть… Свободен ли безземельный наемник, брошенный на произвол стихийного, т.е. бессмысленного и безнравственного закона спроса и предложения труда?… Личная инициатива возможна в экономическом порядке вещей только для собственника. Бойтесь же прежде всего и больше всего такого общественного строя, который отделит собственность от труда. Он именно лишит народ возможности личной инициативы, независимости, свободы». Личная свобода без социально-экономической - просто фикция по мнению Михайловского и других народников. Но и хозяйствование без личной свободы - та же животная беспросветность. «В ней нет свободы, а без свободы всякое общественное движение немыслимо», - писал Михаил Бакунин об общине. Но это не мешало ему считать общинную организацию моделью социалистического устройства, а русский народ – стихийным социалистом. Общину необходимо было во что бы то ни стало соединить с сознательной свободой культурно развитой личности.

Герцен вослед Прудону выступил за анархическую республику: “В республике так, как в природе, все дух и все тело, все независимо и все в отношении, все само по себе и все соединено, анархия не значит беспорядок, а «безвластие », self-government, - дерзкая повелевающая рука правительства заменяется ясным сознанием необходимых уступок, законы вытекают из живых условий современности, народности, обстоятельств, они не токмо не вечны, но беспрерывно изменяемы, отвергаемы». Соответственно, сама идея правительственной власти – это утверждение умственной неполноценности человека: «Убедить людей, что они в такой степени слабоумны, что не могут заниматься своими собственными делами – в этом суть всякого гувернментализма».

В.Ф. Антонов показывает, что власть как организованное насилие по Герцену должна уступить место «власти» как принятию решений на основе свободной воли самоуправляющихся общин и согласования их интересов. “Герцен не противоречил себе, когда говорил, что анархия - это безвластие и, с другой стороны, вел речь о социальной республике, в которой "народ управляет своими делами", - считает В.Ф. Антонов. - Следовательно, в его представлении "анархия" не означает абсолютного безвластия. "Власть" остается, но кардинально, как показано, меняется ее сущность, ее предназначение. Она структурна, но снизу вверх. Принцип новой "власти" - свобода. Начиная с человека, общины, самодержавной в своих внутренних делах, каждая последующая ступень управления сохраняет ту же самостоятельность в пределах волости, округа, области и центра. Общины, волости, округа и области, формируя свои федерации, таким образом, снизу вверх создают ступенчатую федеральную систему социальной республики. Самостоятельность нижестоящих ступеней управления разгружала от лишних для них дел вышестоящие. "Чем свободнее лицо, община, город, провинция, тем, писал Герцен, меньше дела государству; три четверти труда, обременяющие ныне правительства, будут делаться сами собой, без всякого участия и ведения центрального управления" (V. 181). По мнению Герцена, основные дела народного самоуправления будут сконцентрированы в волости. "Управление в республике, писал он, это волостное правление, народная контора, канцелярия общественных дел, регистратура народной воли, полицейский распорядок, исполнение..." (V. 182).

…Освободив таким образом все последующие ступени управления страной от канцелярских дел, Герцен в то же время указал, что их депутаты съезжаются "с такой или другой целью, но совокупность их не может представлять верховной власти, народ выбирает не господ, а поверенных, они не выше народа, над головой свободных людей ничего нет, ни даже неизменного уложения и окаменелого кодекса, республика смотрит на правительство вниз, оно не цель, а необходимость, не святыня права, охраняемая левитами, а контора и канцелярия народных дел" (V. 182, 364).

В принципе, очевидно, - комментирует В.Ф. Антонов, - можно распространить это объяснение Герценом деятельности съезда делегатов на все ступени федерации. Но при этом одно ясно, что съезды не представляют собой директивные органы управления, они скорее всего созываются для консультаций, согласования необходимых мер общего характера, затрагивающих интересы волости, округа, области и всей республики. В принятии решений они руководствуются только обстоятельствами возникшего дела, а не заранее сформулированным кодексом законов. На съездах, таким образом, царит дух свободного правотворчества, имеющего, так сказать, разовое применение. Или, как говорил Герцен, эти законы "не токмо не вечны, но беспрерывно изменяемы, отвергаемы" сообразно с "живыми условиями современноcти" (V. 364). Несколько позже, о чем будет сказано ниже, Герцен изменит свой взгляд на законотворческую деятельность Земского собора”. Речь идет о предложениях Герцена и Огарева в период реформ Александра II, когда они соглашались на придание собору парламентских функций, причем даже в условиях конституционной монархии: “Царь должен стать земским. "Народ под земским царем представляет себе какую-то социальную республику, накрытою Мономаховой шапкой..." И Герцен, и Бакунин в 1862 г. допускали, что, стань такой царь во главе народного дела, никакая иная сила не могла бы противодействовать ему… Будет ли эта народная республика прикрыта шапкой Мономаха или нет - не имело принципиального значения. Земский царь - старшина, исполняющий волю Земского собора, не отпугивал редакторов "Колокола", - комментирует В.Ф. Антонов.

Применительно к Бакунину это не так однозначно. Прибыв в эмиграцию из ссылки, Бакунин в работе «Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель», изложил три сценария освобождения России от самодержавия, которые охарактеризовал этими тремя именами.

Реформатор Александр Романов в 1862 г. еще не исчерпал своего потенциала преобразователя. Бакунин исходит из того, что вероятность проведения демократических преобразований Романовым (и нынешним Александром, и даже «новым Петром») невелика. Выполнение этих задач означает революцию. «Итак, не в том вопрос, будет ли или не будет революция, а в том: будет ли исход ее мирный или кровавый?» Бакунин рассматривает возможность лидерства Романова в такой революции чисто гипотетически, чтобы привести аргументы, которые практически исключают такую возможность. Если Романов начнет революцию сверху, он вступит в конфликт с дворянством, своей главной опорой. Поэтому мирное развитие революции сверху было бы желательно, но рассчитывать на него особенно не приходится. На троне восседает не сказочный добрый «земский царь», а «петербургский император в прусском мундире, тесносердечный немец, окруженный синклитом таких же немцев». Отделенный от русского народа не только социальными, но и культурными барьерами, император не способен исходить из интересов населения. Революционные задачи можно решить, только опираясь на силу. Либо силу народа, либо силу армии. Военный переворот – удачное повторение попытки декабристов – вариант «Пестель». Но тогда все будет зависеть от доброй воли военного диктатора. Совпадут ли намерения диктатуры с интересами широких масс? Политический переворот может привести к новой тирании (это – проблема проекта Бланки и коммунистических партий ХХ века).

И сохранение самодержавия, и установление революционной диктатуры, которая станет подавлять народ во имя реформ, неизбежно вызовет социальный взрыв. На сцену выйдет Пугачев. Перебрав варианты, Бакунин станет проповедником массового народного бунта. Однако он понимает всю опасность этого лекарства, всю его горечь. Лидеры социальной революции должны быть мудры, иначе на месте самодержавной России останется груда развалин, а не более совершенное общество. «Если Пугачев, то дай бог, чтобы в нем нашелся политический гений Пестеля, потому что без него он утопит Россию и, пожалуй, всю будущность России в крови». Пестель здесь – не реальный декабрист, а символ революционера-интеллигента, человека высокой культуры. Но только как он сможет управлять разбушевавшейся народной стихией? Это – серьезная проблема. Революция – неуправляемый смерч, она будет разрушать все – и вредное, и ценное. Нельзя доверяться в решении такой сложной проблемы одной личности. Бакунин будет искать решение проблемы в создании революционной организации.

В любом случае из этой статьи видно, что апелляция к Александру II была для Бакунина чисто тактическим ходом. Выход из кризиса России Бакунин тогда видел на пути социальной революции, которую направляют революционеры-интеллектуалы. Отсутствие этой интеллектуальной «начинки» превратит движение в погром, а надежды только на нового Пестеля – в бланкистский заговор.

Выдвигая требование к царю созвать земский собор, демократы решали несколько задач. В случае если либерализм Александра распространяется достаточно далеко, решение о созыве земского собора открывает дорогу к расширению революционной борьбы ненасильственными средствами (что, разумеется, предпочтительнее). Если, что более вероятно, царь сохранит приверженность авторитарному принципу самодержавия, отказ созвать Собор будет способствовать разоблачению либеральных и монархических иллюзий. Тем более, что пока в народе существуют монархические иллюзии, народники должны учитывать их в своей пропаганде.

Уже в 1863 г. наступит пауза в реформах Александра II, и демократы оставят свои тактические игры. Бакунин сосредоточится на создании революционной организации и будет с сожалением вспоминать об этом «времени компромиссов». Но пройдет несколько лет, забрезжит возможность достичь компромисс с либералами в «Лиге мира и свободы», и Бакунин ринется туда. Его темперамент протестовал против компромиссов, но разум толкал к ним. Чтобы радикальные идеи глубже проникали в общество, необходимо вступать в компромиссы с его предрассудками и их носителями.

Позднее, когда борьба за республику оказалась в центре политических программ, предложения Герцена казались чуть ли не предательскими. Но по прошествии ХХ в. становится ясно, что монархический принцип почти безразличен как демократии, так и уровню социального благосостояния. Монархическое государство может обеспечивать и больше, и меньше свобод человеку, нежели республиканское. Герцен стремился к федерализму и социализму, и ему было безразлично, кто станет формальным главой новой России. Лишь бы она была новой, и лишь бы власть главы государства была формальной.

Предложения Герцена начала 60-х гг., таким образом, это не изменение взгляда на государственность и законотворчество, а тактический поиск пути преодоления самодержавия.

По представлению Герцена должна возникнуть тесная связь самоуправления общин и самоуправления регионов, когда вышестоящий уровень политической организации получает столько полномочий, сколько ему дает соглашение нижестоящих организаций, а сами вышестоящие органы формируются из делегатов нижестоящих. В результате не может возникнуть социальный слой бюрократии, связанный собственными интересами - решения диктуются снизу. В этом заключаются сформулированные еще Прудоном принципы социалистического федерализма (делегирования) . Политическая демократия проводятся не сверху вниз, а снизу вверх, распространяясь на все уровни общества вплоть до предприятия и местной общины. В этом Герцен видит последовательный демократизм (республиканизм), который связывает с социализмом: «мы республиканцы, и республиканцы последовательные, то есть социалисты».

Все это дает В.Ф. Антонову основание утверждать, что “Герцен выступил в роли архитектора-анархиста, антигосударственника. Следовательно, создаваемое им народническое направление общественно-политической мысли и освободительного движения России появлялось на свет в пеленках анархизма. Да и сам Герцен едва ли не с пеленок был верен этому идеалу. "С 13 до 38 лет я, - писал он в сентябре 1850 г. Д. Маццини, - служил одной идее, был под одним знаменем: война против всякой власти, против всякой неволи, во имя безусловной независимости лица. Я буду продолжать эту маленькую партизанскую войну как настоящий казак...". Но это – длительный партизанский поход.

По мнению Герцена “государство, как рабство, "идет к самоуничтожению", хотя его и "нельзя сбросить с себя, как грязное рубище, до известного возраста". Свободный выбор конструктивных, продуманных решений – результат знаний. Эта связь так формулируется Герценом: «Логика – это анархия мысли, – нет необходимости применять власть, чтобы убедить меня, что 2+2=4» (добавим, что иногда приходится применять принуждение к подростку, чтобы он научился арифметике и тем более логике). Из этих высказываний Герцена видно, что он непосредственно увязывает продвижение к безгосударственному обществу и способность личности воспользоваться свободой. Это может быть обеспечено культурным уровнем человека и коллективом как его экономической опорой в эпоху разделения труда.

Анархо-федерализм гарантирует подлинное самоуправление, а подлинное самоуправление - свободу культурной личности в общине - основу социальной философии народничества.

Герцен, а затем и Чернышевский (после 1853 г.) избрали прудоновскую стратегию движения к будущему обществу. Анархизм сочетается у Герцена с реформизмом, критическим отношением к насилию и защитой постепенности, эволюционности продвижения к анархическому обществу. Такими же были и взгляды «отца анархизма» Прудона. "Я и теперь еще убежден, - писал Герцен в 1865 г., - что мы можем идти далее по пути социального развития без общих потрясений, без экспроприации, без колонизации, без всех тех страшных вещей, которыми в Европе останавливают, как медузиной головой, естественный ход дел". Движение к свободе невозможно путем революционных скачков в обратную сторону - к диктатуре. Революция закрепляет тот общественный строй, который побеждает в результате ее. Но немедленный переход от авторитарного строя к абсолютной свободе невозможен. Поэтому стратегия освободительного движения также может иметь два основных варианта: либо революционная диктатура, которая меняет социально-экономический строй, но отдаляет свободу (и тем качественно искажает сам характер нового строя, удаляя его от социалистических идеалов), либо постепенное эволюционное движение, когда каждая новая социально-политическая система предоставляет человеку больше личной и социальной свободы, чем предыдущая. Эту стратегию избрали прудонисты и основатели народничества.

Герцену враждебен любой централизм власти, даже если он осуществляется под социалистическим знаменем. В.Ф. Антонов так реконструирует ход рассуждений Герцена: “Социализм без "политической свободы, без равенства в правах быстро выродится в авторитарный коммунизм" (ХХ. Кн.1. 88-89). А это несовместимо с идеалами свободы. Надо ликвидировать централизацию, которая убивает все индивидуальное, характерное, местное; она "всегда будет качаться между Николаем и Бонапартом»». Революционное правительство «чрезвычайно управляет... во все вмешивается, все регламентирует, обо всем беспокоится» (ХIV. 22; ХII. 53). «Но Герцен не допускал и абсолютной децентрализации, как в Германии, которая, писал он, «лежит в своем расчленении» (ХIV. 22). Есть среднее между этими крайностями – федерация по американскому и швейцарскому образцу. Он утверждал, что централизация «противна славянскому духу; федерализация гораздо свойственнее его характеру» и может осуществиться при социализме (VII. 315, 316)». Не удивительно, пишет В.Ф. Антонов, что «в советской литературе анархизм справедливо представлялся врагом марксизма, в данном случае централизации управления при диктатуре "пролетариата". Но она видела в нем и отрицание всякого порядка, дисциплины во имя абсолютного своеволия. Однако герценовское понимание анархизма совсем иное. Поясняя его, он писал: "...если "анархия" значит беспорядок, произвол, разрыв круговой поруки, несоответствие разуму, то социализм борется с ней еще более упорно, чем монархия" (XXV. 257). Это новый, непохожий ни на одну из его западных ветвей, народнический анархизм...”. Все же «непохожесть» народничества не стоит преувеличивать. Между взглядами Герцена и Прудона нет принципиальных различий. Герцен и Чернышевский признавали Прудона своим учителем и с большим пиететом относились к Оуэну, Блану и др. западным социалистам. Но Герцен не был эпигоном прудонизма, он был вполне оригинален в своих ключевых идеях, и в конце жизни уже учитель шел во след ученику. Прудонизм и народничество - два варианта по сути одного течения социализма - федеративного, антиавторитарного, реформистского и анархического по своим стратегическим целям.

Проанализировав взгляды Герцена и Чернышевского, В.Ф. Антонов заключает: «народничество возникло как мирное, реформистское анархо-социалистическое движение”. Этот вывод по крайней мере применительно к Герцену подтверждается и другим авторитетным исследователем народничества Н.М. Пирумовой: «Федерализм Герцен имел в виду не государственный». Под социализмом Герцен понимал «общество без правительства».

Анархизм Чернышевского, выраженный не настолько недвусмысленно, как у Герцена, Лаврова и тем более Бакунина, может вызвать сомнение. Чернышевский является анархистом только с точки зрения его общественного идеала. Он положительно отзывается о государстве, понимая под ним легальный порядок, дает описание предпочтительного государственного порядка - демократического: «Демократическое государство есть, – писал он, – союз республик или, лучше сказать, образуется из нескольких постепенных наслоений республиканских союзов, так что каждый довольно значительный союз состоит, в свою очередь, из союза нескольких округов, – таково устройство Соединенных штатов». Ссылаясь на несколько идеализируемый опыт США, Чернышевский пишет: «В них каждая деревенька есть особенная республика; из соединенных нескольких деревень образуется приход, который опять-таки составляет самостоятельную республику; из соединения нескольких приходов образуется новая республика – графство; из нескольких графств – республиканский штат; из союза штатов – государство».

В.Ф. Антонов комментирует представления Чернышевского о демократии: “Эта система тем именно и привлекала Чернышевского, что, во-первых, она складывалась по воле народа снизу и, во-вторых, в ней, по его мнению, нисколько не было бюрократии. Идеальной в этом отношении представлялась ему и швейцарская федеративная демократия. Там «каждый кантон может иметь у себя даже особенное войско». Этот порядок самостоятельности частей в целом, едином, он и выразил формулой: «Демократия требует самоуправления и доводит его до федерации».

«Демократия, – высказывал Чернышевский свой взгляд на взаимодействие народа и власти в системе самоуправления, – требует полного подчинения администратора жителям того округа, делами которого он занимается. Она хочет, чтобы администратор был только поверенным той части общества, которая поручает ему известные дела и ежеминутно может требовать у него отчета о ведении каждого дела».

Чернышевский не просто демократ, но в политическом отношении единомышленник Прудона и Герцена. В.Ф. Антонов пишет о понимании политических условий новой экономики Чернышевским: “Ему, как и Герцену, они представлялись в образе анархо-федералистского самоуправления”.

Означает ли близость экономической модели Чернышевского к построениям анархистов, что он был также привержен политическому анархизму? Ссылка на США и Швейцарию не исключает анархистской перспективы - Чернышевский, как потом и Бакунин, ссылается не на реальные США, а на идеализированный образ, необходимый для подтверждения возможности существования федерализма. Анархизм является осознанной перспективой федералистской модели Прудона и Герцена, за которыми идет Чернышевский. Но Чернышевский полагает, что и при федерализме будет существовать правительство, собирающее налоги: «...деньги для правительственного вмешательства доставляются налогом; из этого, конечно, следует, что необходима бережливость... Правительство не должно тратить денег на такие дела экономического вмешательства, которые не стоят требуемого ими расхода... и вообще на всякие другие дела правительство не должно тратить денег, если цели не стоят расходов”. Что это за вмешательство? Напомним, что Чернышевский - последователь не только Прудона и Герцена, но и Луи Блана. Он считает, что правительство будет регулировать хозяйственную жизнь, создавать автономные, но зависимые от него предприятия. Эта модель не является полностью анархической.

Таким образом, Чернышевский - демократ и федералист. Его политический проект не является анархистским, хотя не исключает анархистской перспективы (в отличие от Герцена, который прямо предполагает движение именно к анархистскому идеалу).

Суммируя свою программу, Герцен пишет: "Итак, элементы, вносимые русским крестьянским миром, элементы стародавние, но теперь приходящие к сознанию и встречающиеся с западным стремлением экономического переворота, состоят из трех начал, из:

1) права каждого на землю,

2) общинного владения ею,

3) мирского управления.

На этих началах, и только на них, может развиться будущая Русь". Это - программа для аграрного общества. Переформулируем эти принципы более универсально:

1) право каждой личности на доступ к ресурсам и средствам труда;

2) коллективное владение ими;

3) самоуправление в рамках коллектива и общины, их федеративное объединение снизу вверх.

Добавим и четвертое ключевое положение взглядов Герцена: свобода личности, понимаемая как ненасильственное самовыражение культурного человека.

Реформистская стратегия антиавторитарного (либертарного) социализма роднит идеи Оуэна, Прудона, Герцена и Чернышевского - социалисты стремятся создать элементы будущего общества в настоящем. “Чернышевский неизменно стремится утвердить идею возможности мирного и легального общественного преобразования с помощью развития производственных товариществ”, - пишет В.Ф. Антонов о «мещанском социализме» Чернышевского. Н. Чернышевский в «Письмах без адреса» 1862 года резко критикует перспективу крестьянской революции, видит в ней угрозу «всей нашей цивилизации». Е. Плимак считает, что «здесь мы видим, как Чернышевский перестает быть крестьянским социалистом». А в романе «Что делать?» Чернышевский «выступал уже с позиции революционности пролетарской». Но ничего такого мы здесь не видим. Чернышевский критикует революцию, а не социализм. Соответственно, он остается социалистом, но не является революционером. В «Что делать?» нет никаких указаний на желательность именно пролетарской революции. Собственно, в этом романе нет ясных указаний даже на революционность Чернышевского – это вопрос более поздних толкований. Очевидно его внимание к заводскому «народу», но также и к другим городским слоям. Чернышевский стремится к распространению социализма из города, но нет указаний, что он боится его распространения в деревне.

В отличие от чисто коммунитарного, аполитичного движения народники всегда думали о политических условиях, обеспечивающих социальные преобразования. Без них производственные и территориальные общины, качественно отличающиеся от среды, будут раздавлены системой. В этом - угроза, связанная с реформизмом. Неторопливые темпы движения могут привести к его растворению в среде, поглощению окружающим обществом. Такая угроза, если она начинает преобладать, оправдывает радикализм, форсирование перемен.

Сам Герцен не считает свой социализм венцом человеческой истории: “Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущею, неизвестною нам революцией”. Позиция народничества в этом отношении диалектичнее марксистской, для которой после коммунизма никакого нового социального строя не будет.

Герцен в России – такая же корневая фигура социальной мысли и практики, как Оуэн в Западной Европе. Сочетая достижения европейской мысли и почву русской культуры, Герцен быстро встал вровень с сильнейшими мыслителями своего времени и открыл дорогу многочисленным последователям. Согласимся с Н.М. Пирумовой в том, что «плодотворность поиска Герценом решения социальных проблем аграрной страны доказана полувековым господством народнической идеологии в России и близкими социальными моделями, возникшими в ряде развивающихся стан». Но значение идей Герцена далеко выходит за рамки аграрных стран и вполне созвучны нашему времени. Так что слова «развивающиеся страны» следует трактовать расширительно. Герцен актуален для тех стран, которые действительно развиваются.

Россия, сохранившая общину, оказалась своего рода экологическим резервом Европы, где выжили ростки отношений, необходимых по мнению народников для спасения цивилизации. “Германская община пала, встретившись с двумя социальными идеями, совершенно противоположными общинной жизни: феодализмом и римским правом. Мы же, к счастью, являемся со своей общиной в эпоху, когда противообщинная цивилизация гибнет вследствие полной невозможности отделаться, в силу своих основных начал, от противоречия между правом личным и правом общественным” - пишет Герцен. «Противообщинная цивилизация» тогда не погибла, хотя и пережила тяжелейший кризис. Сегодня, в XXI веке, когда цивилизация вновь стоит перед лицом тяжелейших кризисов, идея возрождения низового производственного и территориального самоуправления опять оказывается актуальной. Община не сумела пережить сталинских «великих потрясений». Но общинная психология, вероятно, оказалась более живучей. Герцен надеется, что «в шатких и неустоявшихся экономических и юридических понятиях, в смутном праве собственности, в отсутствии мещанства (имеется в виду класс мелких и средних собственников) и в необычайной усвояемости чужого мы имеем шаг перед народами, вполне сложившимися и усталыми».