Окончила отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ в 1972 году с присвоенной квалификацией «лингвист, специалист по структурной и прикладной лингвистике», была оставлена в аспирантуре при кафедре структурной и прикладной лингвистики, в 1975 году принята на работу на ту же кафедру в должности младшего научного сотрудника, затем переведена на должность старшего научного сотрудника, а позднее — доцента.

Квалификационные работы

Диплом:

«Оценочное значение предложения»

Научный руководитель — канд. филол. наук Виктор Витальевич Раскин, ныне профессор Университета Пердью (США), главный редактор международного журнала «Humour».

Кандидатская диссертация:

Что значит когнитивный в лингвистике. // Международная конференция «Когнитивное моделирование в лингвистике». Сборник докладов (Обработка текста и когнитивные технологии no. 5). М., 2001, с. 19-28.

(в соавт. с П. В. Гращенковым) Многоаспектная компьютерная база данных по русским прилагательным EDGE как инструмент анализа лексико-грамматической категории. // Русский язык: исторические судьбы и современность. Международный конгресс. Труды и материалы. М.: Изд-во МГУ, 2001.

2000

Лингвистическая семантика: Учебник для вузов. М.: УРСС, 2000. 350 с.

1999

1998

1997

Представление знаний о физических объектах для систем типа «РИСУНОК — ТЕКСТ». // Категоризация мира: пространство и время. Материалы научной конференции. М.: Диалог-МГУ, 1997, 117-123.

1996

Как мы описываем пространство, которое видим: типы и ранги объектов. // Труды Международного семинара Диалог"96 по компьютерной лингвистике и ее приложениям. М., 1996, 146-153.

1995

Как мы описываем пространство, которое видим: проблема выбора ориентира. // Труды Международного семинара Диалог"95 по компьютерной лингвистике и ее приложениям. Казань, 1995, 146-153.

1994

(в соавт. с Н. И. Лауфер) Интерпретирующие речевые акты. // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994, с. 63-71.

1993

Мысль и идея на фоне категоризации ментальных имен. // Логический анализ языка. Ментальные действия. М.: Наука, 1993, 95-104.

(в соавт. с П. Б. Паршиным) An analysis of selected language categories in US and Soviet national security discourse in the cold war era. // Working papers of the Center for Social Change, no. 180, Wachington, 1993, 1-27.

Проблемы описания частиц в исследованиях 80-х годов. // Прагматика и семантика. М.: ИНИОН АН СССР, 1991,147-176.

1991

(в соавт. с Н. И. Лауфер) Значение модальных предикатов долженствования в русском языке. // Russistik, 1991, nо. 1, 68-76.

«Смысл» и «значение» в наивной семиотике. // Логический анализ языка: культурные концепты. М.: Наука, 1991, 183-186.

1990

(в соавт. с Н. И. Лауфер) Языковые аномалии в прозе А. Платонова через призму вербализации. // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста. М.: Наука, 1990.

1988

Русские модальные частицы и их согласование с иллокутивной функцией высказывания. // Linguistische Arbeitsberichte, B. 70, 1988, 38-47.

Отрицание в предложениях с предикатами пропозициональной установки. // Логический анализ языка. Знание и менение. М.: Наука, 1988, 82-98.

О семантической трактовке кумулятивного отрицания в русском языке. // Проблемы структурной лингвистики 1984. М.: Наука, 1988, 80-94.

1987

(в соавт. с А. Н. Барановым) Метаязыковые средства описания семантики предложения. // Лингвистическое обеспечение информационных систем. М.: ИНИОН АН СССР, 1987, 169-206.

1986

Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М.: Прогресс, 1986, 7-21.

Некоторые правила выбора вида при синтезе предложения, выражающего заданный смысл. // Актуальные вопросы структурной и прикладной лингвистики (под ред. В. А. Звегинцева) М:: МГУ, 1980, 91-103.

И. М. Кобозева

СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
АНАЛИЗА ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЕТАФОРЫ

Феномен метафоры изучается со времен Аристотеля, но, кажется, последнее слово о ней не будет сказано никогда. Не так давно, благодаря Лакоффу и Джонсону, выдвинувшим когнитивную теорию метафоры , лингвистическое сообщество с радостным удивлением мольеровского Журдена осознало, что все мы, а не только художники слова, “говорим метафорами”, и даже “живем” ими, воспринимая мир сквозь призму метафорических моделей и соответственно действуя в нем. В результате появилось огромное количество описательных работ, выявляющих и регистрирующих метафорические модели, используемые в обыденной жизни, науке, политике, искусстве, в том числе специальные словари метафор и электронные базы данных. На этом фоне с новой силой зазвучали старые и появились новые вопросы: каковы границы понятия “метафора”, какова процедура идентификации метафоры в дискурсе, как измерить степень стертости метафоры и где та черта, перейдя которую метафора умирает; имеют ли грамматические метафоры тот же потенциал воздействия, что и лексические; как быть со ступенчатостью и альтернативностью метафорической деривации, как проверить “руководящую и направляющую роль” метафоры в мышлении? Свои ответы на эти вопросы давали маститые философы, логики и филологи - и лингвисты, и литературоведы. Спектр возможных подходов к анализу метафоры в рамках научных парадигм XX века хорошо отражает сборник [Теория метафоры 1990] под ред. Н. Д. Арутюновой и с ее же вступительной статьей, дающей не только критический обзор подходов, но и оригинальные ответы на острые вопросы теории метафоры. И все же, как только исследование метафорики переходит из плоскости теоретических построений, оперирующих небольшим количеством характерных примеров, в плоскость создания словаря метафор, по возможности полно отражающего их функционирование в определенных типах дискурса, как на каждом шагу возникают конкретные вопросы, не имеющие готовых решений. Предлагаемые вниманию читателей соображения по некоторым из таких вопросов связаны с участием автора в проекте, предполагающем создание сравнительно-сопоставительной базы данных по политической метафоре в русской и немецкой печати 1 , руководимом проф. Л. Цыбатовым (Инсбрукский университет), и в идейном отношении являющемся продолжением работы, начатой в Институте русского языка РАН А. Н. Барановым и Ю. Н. Карауловым, создавшими БД по русской политической метафоре периода перестройки, на основе которой были выпущены словари [Баранов, Караулов 1991; 1994] 2 .

Теоретической основой создаваемой базы служит когнитивная теория метафоры Лакоффа и Джонсона, рассматривающих метафору как способ осмысления сущности некоторого типа (относящейся к области-мишени) в терминах понятий, относящихся к сущностям другого, более простого, базового типа (относящимся к области-источнику). Как и в БД и словарях Баранова и Караулова область источника описывается сигнификативными дескрипторами - словами (или словосочетаниями), репрезентирующими понятия из самых разных семантических полей, а область цели - денотативными дескрипторами - выражениями, репрезентирующими политические и социальные феномены. Как сигнификативные, так и денотативные дескрипторы в принципе образуют конечные множества и должны быть организованы в тезаурусные иерархии, отражающие структуру соответствующих областей. Эти иерархии, могут служить отдельными входами в базу. Иерархии сигнификативных дескрипторов А. Н. Баранов называет метафорическими моделями. Образцы таких иерархий предложены в [Баранов, Караулов 1991; 1994], но они не носят окончательного характера и могут дополняться и пересматриваться в ходе расширения базы.

Каждая единица базы содержит шесть типов информации, помещаемой в соответствующие поля. Проиллюстрируем структуру отдельной единицы достаточно простым примером из той части БД, в создании которой автор принимает непосредственное участие - базы метафорических осмыслений Европы в Российской прессе последних лет 3 .

1. 
   Поле METAPHOR

В это поле заносится метафорическое выражение в том виде , в каком оно встретилось в тексте (возможно, в измененной грамматической форме), вместе с минимальным контекстом, в котором проявляется его метафоричность (то есть фокус метафоры вместе со своей рамкой [Блэк 1990, 156]), напр.:

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕМЕНТ

1. 
   Поле SIGNIF_DES

Содержит цепочку сингификативных дескрипторов, репрезентирующих концепт метафорического выражения в его буквальном понимании и место его в концептуальной иерархии - метафорической модели. В нашем случае понятие ‘цемента’ c его основной коннотацией ‘связующего вещества’ в качестве вида ‘строительного материала’ входит в метафорическую модель ‘строительство’:

цемент/ связующее вещество /строительный материал / строительство

1. 
   Поле DENO_DES

Заполняется цепочкой денотативных дескрипторов, репрезентирующих референт метафоры - сущность или явление, принадлежащее к определенной области политики или многочисленных смежных с ней областей общественной жизни. В нашем случае, как будет ясно из контекста, помещаемого в поле 4, это:

идея/идеология/европейская интеграция/ЕС

Соположение записей из 2 и 3 полей дает достаточно очевидную интерпретацию метафоры: некая общая идея должна сыграть в процессе интеграции Евросоюза такую же роль, какую цемент играет при строительстве здания: без такой идеи этот процесс либо вообще остановится, либо интеграция не будет достаточно прочной.

1. 
   Поле ЕXAMPLE

В данном поле приводится текстовый фрагмент из корпуса, достаточный для выявления сигнификативных и денотативных дескрипторов, иногда весьма пространный, но в нашем случае достаточно короткий:

Объединенная Европа в поисках идеологического цемента.

Страх перед войной больше не может служить основой для интеграции.

Остальные три поля фиксируют дату публикации текста, его источник и автора.

После этой по необходимости краткой характеристики создаваемого компьютерно-лингвистического ресурса, обратимся к нашей основной теме - общезначимым для лингвистического исследования политической метафоры семантическим проблемам, возникающим в процессе его создания , и обоснованию принимаемых по ним решений.

Вопрос может показаться странным, если не учитывать, что объем понятия “метафора” варьирует от теории к теории, равно как и критерии метафоричности. При общем согласии в оценке типичных представителей этой разновидности тропов, в отношении периферийных явлений той же природы наблюдаются существенные разногласия (применительно к теории поэтических тропов эти разногласия рассматриваются, например в [Чернец 2001]). Рискнем высказать предположение, что единых критериев метафоричности для разных типов дискурса и не должно быть, поскольку в разных типах дискурса метафора выполняет разные функции. Поясню свою мысль с помощью метафоры (в одном из существующих - достаточно широком - понимании этого термина). Представим себе какой-нибудь полифункциональный тип объектов, например, кусок ткани. Из него можно сшить одежду, в него можно что-нибудь завернуть, можно использовать его для впитывания влаги, защиты от солнца и т.д. Тогда в “оберточных” целях в один класс с тканью вполне могут попасть лист бумаги или фольги, но в “одежных” или “впитывающих” вряд ли; губка окажется своего рода тканью, если надо вытереть что-то насухо, но никому не придет в голову рассматривать губку в оберточной функции, и в этом аспекте она не имеет с тканью ничего общего. Метафора тоже полифункциональный объект, и те свойства типичных метафор, которые важны для одних целей могут быть менее существенны для других, а значит изменятся и наборы феноменов, которые могут быть функционально отождествлены с эталонной метафорой.

В поэтическом тексте главной функцией метафоры признается эстетическая (метафора как украшение речи) и активационная (метафора как средство активизации восприятия адресата), тогда как познавательная отходит на второй план. В научном дискурсе на первое место выходит познавательная, эвристическая функция метафоры , позволяющей осмыслить новый объект исследования, опираясь на знания о других типах объектов (ср. метафору химической валентности, использованную для объяснения различающихся по силе типов синтаксической связи, компьютерную метафору человеческого разума и т.п.). Важна для научного дискурса и аргументативная функция метафоры как средства убеждения в правильности (правдоподобности) выдвигаемых тезисов или постулатов (именно в этих целях мы только что ввели метафору полифункционального объекта). В политическом дискурсе метафора также выполняет и эвристическую функцию, служа средством осмысления постоянно меняюшейся политической реальности и формулирования новых политических программ, и функцию аргументативную, служа средством убеждения аудитории в правильности тех или иных политических взглядов. Есть у политической метафоры и функции, не характерные ни для поэтического, ни для научного дискурса. Благодаря своей фигуральности, небуквальности она выполняет прагматическую интерактивную функцию сглаживания наиболее опасных политических высказываний, затрагивающих спорные политические проблемы, минимизируя ответственность говорящего за возможную буквальную интерпретацию его слов адресатом. И наконец, поскольку метафора в политическом дискурсе (в отличие от поэтического) всегда апеллирует к фонду общих знаний, она тем самым создает у партнеров по коммуникации общую платформу, опираясь на которую субъект речи может более успешно вносить в сознание адресата необщепринятые мнения 4 . Разумеется, и в газетных статьях о политике метафора может служить средством украшения и активизации внимания, но эти ее аспекты здесь не столь существенны и возникают, скорее, в качестве побочного эффекта.

Попробуем теперь определить границы метафоры в политическом дискурсе с учетом его функций. Начнем с оппозиции метафоры и сравнения. Большинство теоретиков сходятся на том, что метафора и сравнение имеют единую когнитивную основу - опрерацию сравнения, или уподобления, устанавливающую отношения сходства или аналогии между двумя сущностями. Конечно, разумно отличать тривиальные суждения о сходстве, заключенные в “буквальных” сравнениях (типа Бородавки похожи на болячки ), от нетривиальных, уподобляющих в действительности совсем не похожие друг на друга сущности и создающих “фигуральные”, образные сравнения (ср. Бородавки похожи на афишные тумбы ), как это делает Э. Ортони [Ортони 1990]. Только последние относят к тропам и только такие сравнения имеют в виду, говоря со времен Квинтиллиана о метафоре как сокращенном сравнении. В традиционной теории тропов к сравнениям относят выражения, в которых остается хотя бы минимальный формальный рефлекс операции сравнения (например, сравнительный союз), к метафорам - лишь такие, где он отсутствует и уподобление является имплицитным. Несомненно, что эти два вида тропов различаются не только формой 5 , иначе говоря метафора и соответствующее ей сравнение не полностью синонимичны 6 . В поэтике и риторике отличие метафоры от сравнения (имплицитность, и связанные с ней необязательность мотивации, синтетичность значения и лаконичность), справедливо признаются существенными, поскольку они сказываются на эстетических и “активизационных” качествах речи 7 . В политическом же дискурсе на передний план выходят свойства, общие у метафоры с образным сравнением, сколь бы эксплицитным ни было последнее: “1) слияние образа и смысла; 2) контраст с тривиальной таксономией объектов; 3) категориальный сдвиг; 4) актуализация “случайных связей” [Арутюнова 1990, 20]. То, что в одном тексте сформулировано в виде метафоры, см. (1а), в другом может появиться в виде сравнения (1б) или перифраза (1в):

(1) а. Паровоз плана Маршалла потянул за собой в Европу инвестиции.

б. Плана Маршалла, как паровоз, потянул за собой в Европу инвестиции .

в. Возьмем план Маршалла. Этот паровоз, потянул за собой в Европу инвестиции .

Поэтому при отборе единиц в БД политической метафоры мы признаем метафорами, или, выражаясь более осмотрительно, метафороподобными выражениями все образные построения, имеющие в качестве когнитивной основы уподобление объектов, относящихся к разным областям онтологии, или типам. Мы предпочитаем говорить об областях онтологии, или типах, а не о классах тривиальной, или обыденной таксономии, поскольку под последними обычно понимаются тезаурусные классификации, моделирующие так называемую наивную картину мира, отражаемую в языке. В такой классификации боярин вполне может оказаться в одном классе, типе, категории с депутатом или членом правительства , а значит уподобление последних боярам, содержащееся в примере (2), оказывается лишенным главного признака метафоричности - утверждении тождества “далеких”, в действительности мало похожих друг на друга сущностей:

(2) Для значительной, к сожалению, части московских "ближних бояр" Европа,

да и весь мир представляются объектом дележа с американцами... Для их чиновного

мировоззрения нестерпимо видеть, как их власть, еще недавно распространявшаяся на пол-Европы, сокращается, как шагреневая кожа, а недавние "холопы", пользуясь временным послаблением, задумали сбежать к ненавистному сопернику.

Однако для политической картины мира, или онтологии, когнитивное расстояние между боярами допетровской Руси и представителями власти в современной России достаточно велико, хотя бы в силу временной дистанции и различия политических систем, в рамках которых те и другие наделены властью. Этой историко-политической удаленностью объясняется явственно ощутимая фигуральность данного обозначения политического денотата, оправдывающая отнесение этой “вторичной номинации” к метафоре. Как и положено настоящей метафоре, она, взаимодействуя со своим подразумеваемым референтом, создает новое смысловое образование, в котором современным политикам оказываются приписанными свойства косности и своекорыстия - коннотации бояр, усвоенные большинством носителей языка со школьной скамьи. Как мы видим, в данном контексте реализуется и так называемое “метафорическое следствие” - появляется коррелят боярина - холоп , собирающийся сбежать - метафорическое же обозначение властей бывших стран социалистического лагеря, стремящихся вступить в политические структуры Запада (ненавистного соперника ) - НАТО и Евросоюз. Аргументативная функция данной метафоры достаточно очевидна - предлагая увидеть “ближних бояр” в современных политиках, которые пытаются противодействовать упомянутым политическим тенденциям, убедить читателя присоединиться к авторской отрицательной оценке их самих и их действий 8 .

Если любые тропы, основанные на уподоблении (вплоть до отождествления) онтологически далеких друг от друга феноменов, в рамках политического дискурса целесообразно считать метафорами (в широком смысле), то этого нельзя сказать о тропах, основанных на отношении смежности (метонимии) или части-целого (синекдохи).

Когнитивная операция, происходящая при порождении и понимании метафоры, состоит во взаимодействии двух разных понятийных сфер (ментальных пространств, фреймов), благодаря чему метафоризуемая идея наделяется новыми представлениями и ассоциативными связями, обогащается. При метонимии, в которую мы , как это часто делается, включаем и синекдоху, когнитивная операция производится в пределах одной понятийной структуры [Лакофф 1988, 33], одного фрейма [Кобозева 1993, Baranov, Doborovolskij 1996], и по сути состоит в переносе наименования одного из его составных элементов на другой. Как и метафора, метонимия обычно делает высказывание более лаконичным и одновременно менее однозначным, но не дает никакого информационного приращения, никакого нового видения объекта речи, что является как раз самым важным свойством метафоры в политическом дискурсе. Однако при всем принципиальном различии этих двух типов тропов в политическом тексте не всегда легко удается отличить метонимию от одной из базовых метафор политического дискурса - метафоры персонификации. Этот вопрос заслуживает внимательного рассмотрения, если мы не хотим исказить показатели частотности разных метафорических моделей общественно-политической ситуации в Европе на основе сплошной выборки контекстов имени Европа из имеющегося корпуса.

1. 
   Как отличить метафору персонификации от метонимии, когда речь идет о человеческих сообществах ?

Метафора персонификации (олицетворения) в теории метафоры обычно характеризуется как базисная, лежащая в основе присущего человеку способа постижения окружающего мира (см. Mller 1888, 334, цит. по Теория метафоры 1990, с. 35, Блэк 1990, 155). С лингвистической точки зрения эта метафора проявляется в сочетании предикатов и модификаторов, обозначающих признаки человека, другим типам сущностей. Когда эти сущности - неодушевленные физические объекты или абстрактные идеи, категориальный сдвиг очевиден, и в таких случаях в наличии метафоры персонификации сомнений не возникает. Но в случае политического дискурса в сферу действия данной метафоры попадает главным образом тип сущностей, который можно назвать ‘человеческие сообщества’ - начиная от малочисленного пикета и кончая мировым сообществом. Обобщенная формулировка метафор этого типа - ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ЛИЧНОСТЬ . Метафора эта может выполнять и эвристическую функцию при выборе способа действия в той или иной политической ситуации, предлагая взглянуть на нее таким образом, как если бы ее участники - политические субъекты - были частными лицами, но часто она используется в демагогических аргументативных целях, поскольку целым народам и государствам имплицитно приписывает присущее отдельному человеку единство сознания, воли, целей, интересов и ценностей.

При всей своей значимости это самая незаметная из метафор, ибо хотя русской грамматической системой человеческие сообщества трактуются как неодушевленные объекты, но семантически они представляют собой множества, состоящие из людей. По этой причине предикатные метафоры персонификации (а они составляют наиболее частотный формальный тип этой метафоры) не могут идентифицироваться просто на основании сочетания имени сообщества с предикатом, обозначающим свойства, состояния и действия отдельного человека. Для удобства отсылки назовем такие предикаты “частными”. Буквальность, метонимичность или метафоричность сочетания имени общества с частным предикатом зависит от того, к какому более узкому семантическому типу относятся эти имя и предикат. Рассмотрим возможные случаи на примере находящегося в центре нашего интереса имени Европа .

Прямым значением этого имени, по-видимому, следует считать континент, простирающийся от Атлантики до Урала, - понятие географическое (далее -‘Европа-Гео”’). Однако в политическом дискурсе это имя гораздо чаще выступает в значении, метонимически связанном с ‘ЕвропаГео”’, обозначая те или иные политические образования, находящихся на территории Европы (‘Европа-Полит’). В зависимости от контекста это может быть либо множество всех государств, хотя бы часть которых, как в случае России, находится на данной територии (‘Европа-Полн’), либо Западная Европа (‘Европа-Зап’), либо ЕС (‘ЕС’). Все три значения - ‘Европа-Полн’, ‘Европа-Зап’, ‘ЕС’ - связанные отношениями синекдохи, принадлежат к категории ‘общество’, и именно к ним в принципе применима метафора ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ЛИЧНОСТЬ. Вопрос в том, в каких случаях это действительно имеет место. Всегда ли наличие частного предиката при имени Европа в значении ‘Европа-Полит’ содержит метафору персонификации?

Есть частные предикаты, приписывание которых обществу, означает только то, что все его члены каждый по отдельности или все вместе имеют это свойство, находятся в этом состоянии , совершают это действие ср.:

(3) Профессорско-преподавательский состав факультета прошел переаттестацию.

(4) Организация приняла решение не участвовать в выборах.

В таких случаях не происходит и не ощущается никакого уподобления общества отдельному лицу. При возможности дистрибутивной интерпретации субъектного аргумента такие высказывания, если и отличаются от соответствующих им высказываний c субъектом во множественном числе, то только значением референциального признака дистрибутивности/собирательности, ср. (3) и (5):

1. 
   Профессора и преподаватели факультета прошли переаттестацию.

В случае такого масштабного ‘общества’, как ‘Европа-Полит’ ситуацией, в которой могли бы принять участие все его члены, мог бы быть, например, референдум по какому-нибудь вопросу общеевропейской значимости или всеобщая вакцинация против какой-нибудь инфекции. На деле таких ситуаций практически не встречается.

Рассмотрим более частый случай, описываемый с помощью сочетания имени сообщества с частным предикатом, иллюструемый примером (6):

1. 
   Организация купила участок земли на Черноморском побережье Кавказа .

Очевидно, что покупка осуществлялась не каждым из членов организации по отдельности или всеми вместе, а каким-то релевантным в данном контексте подмножеством ее членов, уполномоченным выполнять соответствующие действия. Таким образом здесь происходит метонимический сдвиг в семантике имени сообщества: вместо целого оно обозначает часть, обычно руководящую этим целым. Опять-таки, какого-либо уподобления общества частному лицу здесь не ощущается, метафора персонификации отсутствует. Подобных сочетаний метонимических употреблений Европы (и других имен сообществ - стран, международных организаций и т.п.) с частными предикатами в корпусе очень много, но мы ограничимся одним примером:

1. 
   Создается впечатление, что Америка и Европа всеми силами пытаются наладить отношения с новым человеком в Москве, подозревая, что смена власти неизбежна.

Конечно, всеми силами пытаться наладить отношения с новым человеком в Москве и подозревать что смена власти неизбежна - частные предикаты, поскольку субъектом подобного действия и ментального состояния вполне может быть отдельное лицо, однако здесь не возникает предикатной метафоры персонификации, поскольку то же самое можно сказать и о той группе лиц (о каждом по отдельности или всех вместе) в структурах власти США и государств Западной Европы, которые определяют внешнюю политику в отношении России. Эти группы просто метонимически обозначены как Америка и Европа , что позволяет автору кратко выразить свою мысль. Предикаты при этом дают прямое описание политических действий и их мотивов. Другое дело, когда распространение частного предиката на всех членов общества, обозначенного его термом, выглядит абсурдно, и при этом совершенно не ясно, какое же подмножество могло бы иметься в виду. Расссмотрим пример (8):

(8) Сейчас Европа увлечена помощью Боснии.

Его значением безусловно не может быть явно ложное утверждение о том, что все члены любого из трех сообществ ‘Европы-Полит’ поголовно увлечены помощью Боснии. В отличие от (7) не проходит и интерпретация типа ‘Релевантное подмножество лиц из Европы-Полит, в функции которого это входит, увлекается помощью Боснии’, потому что нет такого подмножества. Вот в таких случаях мы и имеем дело с метафорой персонификации. Если применить способ экспликации метафор, предложенный А. Вежбицкой [Вежбицкая 1990, 144-145], то смыслом (8) будет (8’):

(8’) ‘(Думаю о Европе) - можно сказать. что это не Европа, а человек, который увлечен помощью Боснии’ 9

Аналогичным образом в примере (9):

1. 
   Однако на сегодняшний день планы расширения НАТО на Восток делают нереальной идею сближения Европы с Россией. Невозможно представить, чтобы Европа отказалась от США в пользу России.

отношения между США, ЕС и Россией персонифицированы и представлены как межличностные отношения: человек (Европа ) оказывается перед выбором: если он встанет в спорном вопросе на сторону другого человека (России ), то он испортит отношения с третьим человеком (США ), а этого он допустить не может, и значит сближения между ним и вторым человеком не состоится.

Таким образом, метафору персонификации ОБЩЕСТВО ЕСТЬ ЛИЧНОСТЬ мы признаем лишь в тех случаях, когда не проходят ни буквальное, ни метонимическое осмысление сочетания частного предиката с термом, обозначающим ‘сообщество’.

Семантических проверок на возможность метонимического осмысления можно не делать, когда при имени сообщества оказывается кванторное слово весь как в примере (10):

1. 
   Москва и Россия рискуют остаться без авторитетной команды, с которой считается вся баскетбольная Европа.

Отсутствие персонификации Москвы и России в данном контексте ясно благодаря общему знанию, что ‘остаться без спортивной команды’ может лишь тот, кто ее имеет, а в нашей действительности это как правило ‘сообщества’ - спортивные общества, административно-территориальные единицы и государство в целом, а не отдельные лица, а диатетеический предикат рискуют показывает, что референтом этих имен являются не только оба сообщества в целом, которые могут остаться без команды, но и их ответственная за спорт часть, действия которой могут иметь столь нежелательный результат (это один из случаев сдвоенной референции см . Падучева 1986). А отсутствие персонификации Европы , несмотря на “психологический” частный предикат считаться с кем-либо свидетельствуется показателем квантификации весь , свободно допускающим в сфере своего действия несчетные имена (весь металл , вся правда ), и имена сообществ (весь народ , вся семья ), в том числе и образованные в результате метонимии (ср. Об этом знает весь город, вся Европа ). Сочетаемость этого кванторного слова с именами счетных предметов сильно ограничена (ср. * Он принес / купил / разбил всю чашку ), а когда возможна, вызывает семантический сдвиг от целостного восприятия предмета к его квантифицируемому аспекту (ср Он покрыл всю чашку (‘поверхность чашки’) краской ). С именами же лиц в их прямом значении безударный квантор весь в препозиции вообще не сочетается (в постпозиции или эмфатической препозиции он может появляться в контексте ограниченного количества обычно метафорических по происхождению предикатов, ср. Он весь пылал, кипел, как-то сник и *Он весь работает / считает это правдой / умер 10 . Таким образом квантор весь при имени Европа служит показателем того, что стоящий за именем концепт трактуется как ‘общество’, а не как личность, а определение баскетбольный , уточняет, какая часть ‘европейского сообщества’ имеется в виду). Нельзя при этом не заметить, что благодаря тому же квантору весь в (10) присутствует еще не упоминавшаяся нами риторическая “фигура переосмысления” - гипербола. Ясно, что под всей баскетбольной Европой не имеется в виду буквально все множество европейцев, имеющих то или иное отношение к баскетболу. Это преувеличение, осуществляемое в экспрессивных целях.

Соотношение между гиперболой и метафорой - вопрос, который заслуживает того, чтобы остановиться на нем хотя бы кратко.

По мнению А. Вежбицкой гипербола, метафора и сравнение, хотя и отличаются друг от друга семантически, но имеют и общую семантическую основу: ‘(А) - можно сказать, что это…В’ [Вежбицкая 1990, с. 142], где А соответствует высказываемому или подразумеваемому буквальному смыслу, а В - фигуральному, не соответствующему действительности. Главное отличие метафоры и от гиперболы и от сравнения по Вежбицкой - наличие в метафоре отрицания: ‘(А) - можно сказать, что это не А, а В’. В разделе 1 мы уже объяснили, почему при анализе политической метафорики мы считаем уместным рассмотрение образных сравнений как метафороподобных выражений: в них, как и в метафоре, между А и В устанавливается отношение сходства или аналогии, при том, что А и В принадлежат двум когнитивно далеким друг от друга областям. Теперь мы можем уточнить это метафорическое в своей основе понятие когнитивного расстояния между концептами.

Естественно считать когнитивно далекими друг от друга такие два концепта, между которыми нет стандартных связей в базе знаний о мире (так называемых фоновых, или энциклопедических знаний, участвующих в процессах понимания текста на ЕЯ). Так, ни в знаниях об идеологии, ни в знаниях о строительстве, ни в какой-либо третьей области знаний мы не найдем такой когнитивной структуры (схемы, фрейма, сценария и т.п.), в которой бы одновременно присутствовали и ‘цемент’ и ‘идеология’. Это и позволяет расценить выражение типа и деологический цемент как метафору, а соответствующее сравнение, например, Идеология подобна цементу , как метафороподобное выражение.

Что же касается гиперболы, то в указанном когнитивном отношении множество выражений, содержащих гиперболу, неоднородно. Рассмотрим сначала выражения, подобные примеру (10), напр., (11) или (12):

1. 
   Я тысячу раз говорила вам об этом .
2. 
   Ее муж настоящий Отелло .

Вряд ли кто-то станет спорить с тем, что эти выражения содержат гиперболу, то есть явно ложное преувеличение по сравнению с действительным положением дел, которое служит чисто экспрессивным целям и так и понимается адресатом. Можно согласиться с А. Вежбицкой в том, что в семантическую структуру таких выражений входит смысл ‘более, чем очень’ (‘Я более, чем очень много раз говорила вам об этом; можно сказать, что я говорила об этом тысячу раз.’; ‘Он более, чем очень ревнив; можно сказать, что он Отелло.’). Но переменные А и В из формул толкования соответствующих тропов представлены здесь концептами, которые в знаниях о мире стандартно связаны: ‘тысяча раз’ есть ‘очень много’ для типовой ситуации говорения кому-либо о чем-либо; ‘Отелло - герой трагедии Шекспира, который был чрезмерно ревнив’. Наличие таких стандартных связей между А и В исключает отнесение подобных гипербол к метафороподобным выражениям. По той же причине мы не согласны считать метафорами, или хотя бы метафороподобным выражениями примеры типа (13) или (14) 11:

1. 
   У него от страха поджилки затряслись / мороз прошел по коже и т.п.
2. 
   Я умираю от голода.

Несомненно, в (13) и (14) представлены идиоматические способы выражения чрезвычайно высокой степени страха и голода соответственно. Но при этом в них и им подобных отсутствует главное когнитивное свойство метафоры, на котором и зиждется ее эвристическая функция, - в них нет соединения двух концептов, не связанных между собой в базе знаний о мире. Действительно, каузальная связь между интенсивностью страха и испытываемыми при этом соматическими ощущениями, частичной потерей контроля и т. п. явлениями, некоторые из которых могут проявляться в виде наблюдаемых симптомов (например, озноб, дрожание и т.п.), входит в знания об эмоциональных состояниях человека. Точно так же голод - одна из печально известных причин смерти. Именно поэтому высказывание (13) не содержит никакого нового взгляда на страх, а (14) - на чувство голода. Следствие и причина связаны метонимически, а не метафорически 12 . Пример такой неметафоричной политической гиперболы представлен в (15):

(15) Но кто бы ни пришел к власти в Сербской Республике - он будет вынужден выполнять требования "архитекторов" Дейнтонских соглашений, иначе республика просто исчезнет с карты единой Боснии и Герцеговины.

Говоря республика исчезнет с карты, автор допускает преувеличение, желая подчеркнуть опасность нарушения властями Сербской Республики тех или иных пунктов международных соглашений. Исчезновение национально-государственного образования с карты - прямое следствие его исчезновения в мире политики, что, как правило, вызывается утратой им своей автономии (это - часть наших знаний о политике), а утрата автономии может рассматриваться как наивысшее зло для государственного образования. И хотя “картографическая” метафора используется в российском политическом дискурсе (например, приход к власти левых партий как изменение окраски страны на карте), (15) не имеет к ней никакого отношения, поскольку здесь задействован иной - метонимический - когнитивный механизм (выражение сверхвысокой степени какого-либо признака через указание на наступающие при такой его степени последствия).

В силу обоснованного в разделе 1 когнитивно-функционального подхода к метафоре, мы включаем в базу только такие гиперболы, в которых, как и в метафоре, присутствует если не отождествление, то уподобление двух когнитивно далеких (непосредственно не связанных) концептов, см., например, рекламную гиперболу (16) и политическую(17):

(16) Хургада - рай для любителей подводного плавания .

(17) …жители Азербайджана, не имея возможности обратиться в Конституционный суд своего государства, вскоре смогут на законном основании забросать жалобами суд Совета Европы. Как вполне резонно предположил один из лидеров демократической партии Азербайджана: "Я боюсь, что Европа утонет в потоке этих жалоб"

В (16) населенный пункт уподоблен раю (правда, не для всех), в результате чего на него переносятся общеизвестные положительные коннотации рая. В (17) гипотетическое поступление в суд Совета Европы многочисленных жалоб из Азербайджана представлено как стихийное бедствие со свойственными этой концептуальной области взаимосвязями понятиями ‘стихии’, ‘неуправляемости’, ‘жертвы’, ‘случайности’, ‘прогнозирования’, ‘спасения’ и т. п. В обоих случаях возможности трактовки денотативной ситуации расширяются, чего нет при метонимической связи понятий.
4. Имеет ли граммема женского рода в имени “Европа” метафорическую функцию?

В данном разделе мы обратимся к вопросу, поставленному в докладе : могут ли грамматические категории, функционировать как когнитивно активные метафоры? В частности, может ли грамматический род имен существительных рассматриваться как средство метафоризации выражаемых ими понятий? В качестве доказательства того, что в русском языке граммемы рода мужского и женского рода имен неодушевленных могут обыгрываться как метафоры, сообщающие признаки пола соответствующему денотату и тем самым одновременно олицетворяющими (персонифицирующими) его, А. Ченки привел лермонтовские строки:

(18) Ночевала тучка золотая

На груди утеса великана. (М. Ю. Лермонтов)

Трудно оспаривать тот факт, что по прочтении даже хотя бы только этих двух строк мы легко представляем себе тучку, как юное (из-за уменьшительно-ласкательного суффикса) существо женского пола, а утес как мужчину. Это значит, что мертвая, застывшая в граммемах рода изначальная метафора может быть оживлена, разморожена. Вместе с тем очевидно, что для такого оживления совершенно необходима контекстная поддержка. В (18) это персонифицирующий тучку предикат ночевать , персонифицирующее утес обозначение его части - грудь и поддерживающая признаки пола, этимологически заложенные в граммемах мужского и женского рода, предикация ночевать на груди , активирующая сцену “Мужчина и женщина спят вместе”. В данном случае применен главный способ оживления метафоры - эксплицитное указание в тексте следствий из нее. Так, например, упоминание о груди утеса реализует одно из следствий метафоры “утес - человек” (о языковых способах оживления метафор см. Баранов 1994).

Применительно к задаче построения базы данных о метафорических осмыслениях Европы данный вопрос конкретизируется: переносится ли признак пола на денотат Европы при метафоре персонификации? Иными словами, всегда ли при осмыслении любого из сообществ, скрывающихся под именем Европа , как личности эта личность -- женщина?

Метафорическое представление Европы как женщины в явном виде зафиксировано в русскоязычном политическом дискурсе в виде устойчивого выражения старушка Европа , довольно часто встречающееся в нашем корпусе 13 . Но значит ли это, что при приписывании Европе любых персонифицирующих предикатов она мыслится как женщина, а не как человек вообще? Естественно считать, что это происходит только в ситуации оживления данной граматической метафоры, а это, как мы уже сказали, происходит только в случае поддержки признака “женского пола” в ближайшем контексте имени. Так, в одном из контекстов корпуса упоминается о перформансе, который устроил в Берлине некто Кулик. Назвав свой перформанс "Я люблю Европу, а она меня нет"…автор оного оживил метафору ЕВРОПА - ЭТО ЖЕНЩИНА через прямое упоминание типового сценария неразделенной любви. В примере (19):

(19) Ни гордая Европа, ни традиционная Азия, ни девственная Африка не смогли сопротивляться миллиардам, вложенным в два этих транзисторно-компьютерных "терминатора" с наклейкой Made in U.S.A.

признак пола Европы активируется перечислением ее в одном ряду с девственной Африкой и поддерживается предикатом сопротивляться , реализующим одно из следствий метафоры , а именно следствие, связанное с одним из культурных стереотипов поведения гордой женщины.

Мы остановились лишь на нескольких из целого ряда семантических проблем создания базы данных по метафоре в политическом дискурсе. Надеемся, нам удалось показать, что получить объективную картину состава используемых метафорических моделей и оценить степень их продуктивности можно только на основе предварительной выработки критериев метафоричности с учетом функций метафоры в данном типе дискурса и с использованием всего арсенала средств семантического анализа, включая не только когнитивно-семантическую теорию концептуальной метафоры, но и теорию референции, и типологию имплицитной информаци, и теорию дискурса.
Литература

Апресян В. Ю, Апресян Ю. Д. Метафоры в семантическом представлении эмоций // ВЯ № 3, 1993.

Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. Под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1990.

Баранов А.Н. Воскрешение метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. М., 1994.

Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора (материалы к словарю). М., 1991.

Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. М., 1994.

Блэк М. Метафора // Теория метафоры. Под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1990.

Вежбицкая А. Сравнение - градация - метафора // Теория метафоры. Под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1990.

Всеволодова М. В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса. М., 2000.

Добровольский Д. О. Образная составляющая в семантике идиом // ВЯ, № 1, 1996.

Кобозева И. М. Мысль и идея на фоне субкатегоризации ментальных имен // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993.

Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988.

Ортони Э. Роль сходства в уподоблении и метафоре // Теория метафоры. Под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1990.

Теория метафоры. Под ред. Н. Д. Арутюновой. М., 1990.

Туровский В. В. Как , похож , напоминать , творительный сравнения: толкования для группы квазисинонимов // Референция и проблемы текстообразования.

Чернец Л. В. К теории поэтических тропов // Вестник МГУю Филология. № 2, 2000.

Baranov A.N., Dobrovol"skij D.O. Cognitive modeling of actual meaning in the field of phraseology // Journal of pragmatics, 25, 1996.

Chilton P., Ilyin M. Metaphor in political discourse: the case of the ‘common European house’ // Discourse and society. Vol. 4(1). London, 1993.

Cienki A. What counts as metaphor? Challenges that Slavic data present for conceptual metaphor theory. // First annual conference of the Slavic Cognitive Linguistics Assosiation, preprint, Univ. of North Carolina, Chapel Hill, 2000.

Kobozeva I. M., Parshin P. B. An analysis of selected language categories in US and Soviet national security discourse: have linguists anything to say? // Security discourse in cold war era. New school for social research Working paper N 180, 1993.

Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. - Chicago, 1980.

1 Проект финансируется немецким научным фондом DFG и осуществляется в Билефельдском университете в Германии. Полное его название “Миры культурных представлений. Контрастивное исследование метафорических моделей в русской и немецкой прессе”.

2 А. Н. Баранов также участвует в проекте Л. Цыбатова. Автор пользуется приятной возможностью высказать А. Н. Баранову, ознакомившемуся с тезисами доклада , положенного в основу данной статьи, благодарность за ценные замечания. Благодарю также коллег, принявших участие в обсуждении доклада “Проблемы построения базы данных политических метафор” на Международном семинаре по компьютерной лингвистике и ее приложениям Диалог’2001 4 июня 2001 г. в Аксаково.

3 Контексты для анализа были взяты из “Корпуса текстов по современной публицистике” (23 млн. словоупотреблений), созданного в отделе экспериментальной лексикографии ИРЯ РАН.

5 Исчерпывающий анализ этих различий см. в [Арутюнова 1990, 26-29].

6 Способы экспликации тонких семантических различий между метафорой и разными формальными вариантами сравнения предложены, напр. в [Вежбицкая 1990], [Туровский 1988].

7 Ср. следующее мнение: “сокращенность”, недоговоренность, эллиптичность метафоры - источник ее повышенной многозначности и потому предпочтительны для писателей в случаях. когда ясность смысла и не входит в их замысел.” [Чернец, 2001, 16]. Это же свойство метафоры делает ее предпочтительной при реализации прагматической функции сглаживания острых проблем в политическом дискурсе.

8 Как явствует из сказанного ранее, из этого контекста в БД попадет и метафора-сравнение власть сокращается, как шагреневая кожа , уподобляющая власть (читай ‘политическое влияние’) московских “ближних бояр” известному магическому предмету из одноименного романа Бальзака. Из свойств этого предмета в данном контексте эксплицитно выделено свойство сокращаться , и тем самым имплицитно актуализован признак необратимости этого сокращения, что опять-таки должно исподволь навести читателя на мысль о необратимости произошедшего изменения сфер политического влияния в Европе. Это лишь один пример того, что в онтологию политического дискурса входят не только политические денотаты и обыденные концепты наивной картины мира, но и сущности, известные среднему образованному представителю данной культуры из самых разных областей науки и искусства.

Разумеется, “дистрибутивность” и “собирательность” - это существенно разные способы осмысления, интерпретации множества. Тенденция трактовать сообщества, выступающие в роли политических субъектов, как собирательные, а не дистрибутивные множества, проявляющиеся в предпочтении собирательных существительных соответствующим формам множественного числа - отличительная черта русского политического дискурса по сравнению с американским .

9 Кстати, и второй терм данного предложения - Босния - также персонифицирован, поскольку помощь получает не каждый гражданин Боснии, но и не какой-то определенный политический институт. Так что толкование можно было бы уточнить: ‘можно сказать, что это не Босния, а другой человек’.

10 Ощутимо отклоняющееся от обыденной нормы пушкинское весь я не умру содержит тот же семантический сдвиг от целостного трактовки объекта к его аспектизации (бренное тело и бессмертная душа поэта).

11 Противоположное мнение представлено в [Апресян, Апресян 1993], [Добровольский 1996].

12 В [Добровольский 1996] обсуждаются в качестве ‘метафорических моделей’ СТРАХ - ЭТО ХОЛОД, СТРАХ - ЭТО ФИЗИЧЕСКАЯ СЛАБОСТЬ и СТРАХ - ЭТО ДЕФЕКАЦИЯ. Следует отметить, что связка здесь выражает не отношение тождества, как в подлинных метафорах, а отношение следования. Одной из причин неразличения этих двух разных логико-семантических отношений, возможно, служит то, что в ЕЯ они оба могут выражаться связкой, ср. Война - это шахматная партия (метафора) и Война - это кровь и слезы (не изосемическая конструкция, выражающая причинно-следственные отношения [Всеволодова 2000, 89-98]).

13 По-видимому, метафора “Европа - женщина” часть общеевропейского культурного наследия, восходящего к древнегреческой мифологии. Так, во французской политической карикатуре времен Крымской войны Европу представляли в образе женщины, а Россию - в виде большого злого медведя.

Аннотация

В учебнике излагаются основные вопросы семантики как раздела курса общей теории языка. Первая часть содержит введение в предмет, краткий очерк истории семантических учений, включая новейшую, и знакомит с понятиями, применяемыми при семантическом описании любых значимых языковых образований, от морфемы до целого текста. Вторая часть посвящена лексической семантике. В ней рассматриваются основные проблемы и методы описания содержательной ...(Подробнее) стороны слова как единицы языка и речи. В третьей части анализируется семантика предложения-высказывания с учетом трех ее аспектов: логико-семантического (пропозиционального), коммуникативного и прагматического, и обсуждаются формальные средства (метаязыки), используемые для ее описания. Проблемы семантики рассматриваются в учебнике с точки зрения деятельностного подхода к языку и в контексте многообразных задач, стоящих перед прикладной лингвистикой. Ряд глав учебника представляет собой развернутые иллюстрации излагаемых идей и методов на материале конкретных семантических исследований автора.

Учебник адресован не только студентам лингвистических отделений факультетов филологического профиля, но и всем тем, кто по роду своих занятий имеет дело с созданием или анализом текстов на естественном языке: литературоведам, журналистам, переводчикам, копирайтерам и т.п., а также всем, кого интересует устройство и функционирование языка.

Перед автором этого учебника стояла очень трудная задача -- в первую очередь потому, что пособий такого рода, в которых вся разнообразная информация, касающаяся лингвистической семантики, была бы собрана воедино, практически нет. Автор вынужден опираться прежде всего на собственный многолетний (не менее 15 лет) опыт чтения базового курса по общей семантике на отделении теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, а также на свой опыт научной работы в области семантики русского языка. Таким образом, ценность представленной работы в том, что она оказывается уже -- причем в течение длительного срока -- апробирована.

Прежде всего отметим продуманность общей композиции -- учебник состоит из трех частей: введения, которое посвящено понятию значения, лексической семантики и семантики предложения. Тем самым, общетеоретические и исторические главы попадают во введение, а конкретные описательные механизмы и их иллюстрации распределены между второй и третьей частями.

"Обкатанность" текста, композиционная стройность связаны, на наш взгляд, с главной особенностью работы -- это настоящий УЧЕБНИК, дидактическое руководство по лингвистической семантике, предназначенное для планомерного изучения широкого набора семантических фактов и понятий. Он обозрим, понятен студенту, и при этом обратим внимание, что данное свойство есть результат определенной и довольно большой работы автора -- из неограниченной и разрозненной на сегодняшний день семантической информации путем препарирования выделены научные факты, подобраны наиболее устоявшиеся термины, проблемам сопоставлены решения и т.д. При этом текст написан так, что такой учебник совсем не обязательно предназначен для специализированных отделений по теоретической лингвистике, где курс семантики традиционно базовый, и к тому же опирается на знание морфологии и синтаксиса, которые так или иначе дают студенту и некоторое семантическое образование (таких отделений все-таки мало), -- он вполне может быть рекомендован и для многочисленных студентов университетов и педагогических институтов, начинающих изучать и лингвистику, и семантику с нуля, как качественное пособие к соответствующему разделу курса "Общее языкознание". Это бесспорное достоинство курса.

д-р филологических наук Е.В.Рахилина

Ирина Михайловна Кобозева

Известный московский лингвист, доктор филологических наук. Закончила отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, с которым связана вся ее последующая преподавательская и научная деятельность.

Ее работы по общей и русской синтаксической и лексической семантике, прагматике речевого общения, анализу художественного текста и политического дискурса известны не только в России, но и за ее пределами. Круг вопросов, в решение которых она внесла заметный вклад, весьма широк. Это и семантическая структура отрицательных и вопросительных предложений, предикатов пропозициональной установки и дискурсивных слов, и коммуникативно-прагматическая структура высказываний, и когнитивные структуры, лежащие в основе процессов вербализации. Докторская диссертация в форме научного доклада "Интенциональный и когнитивный аспекты смысла высказывания" обобщает основные результаты проведенных И.М.Кобозевой исследований.

Известна также как переводчик и редактор публикаций, знакомящих российского читателя с последними достижениями западной лингвистической мысли.

Свойственная И.М.Кобозевой широта кругозора и глубина проработки проблем семантики позволили ей создать первый в российской высшей школе учебник по общей семантике, в котором на современном научном уровне трактуются вопросы семантики высказывания.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Ирина Михайловна Кобозева (род. в 1950) - российский лингвист. Профессор, доктор филологических наук.

Биография

• 1972: Окончила Отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ .
• 1972: поступила в аспирантуру при кафедре структурной и прикладной лингвистики
• 1975: Начала работать на той же кафедре в должности младшего научного сотрудника, затем переведена на должность старшего научного сотрудника, а позднее - доцента.

Квалификационные работы

Диплом

Докторская диссертация

«Интенциональный и когнитивный аспекты смысла высказывания», 2003 г. (научный доклад по опубликованным трудам, 15.10.2003)

Научная и педагогическая деятельность

Семантика

Основная сфера занятий - общая и русская семантика.

Общие курсы

На ОТиПЛ читает общие курсы «Теория языка. Семантика » и «Семантика современного русского языка» по собственным авторским программам (см. «Учебный план и программы отделения теоретической и прикладной лингвистики». М.: МГУ, 1997). Первый из них читался также для студентов русского отделения факультета и студентов Института стран Азии и Африки МГУ. Вместе с С. Г. Татевосовым читает курс общей семантики для аспирантов филологического факультета.

Спецкурсы

• «Понятие пресуппозиции в лингвистике»,
• «Семантика отрицания»,
• «Семантика предложения и высказывания»,
• «Метафора : теории, проблемы, решения».

Семантике предложения (высказывания) и лексической семантике посвящён учебник по семантике для студентов филологических специальностей «Лингвистическая семантика » и ряд других публикаций.

Прагматика

Другое направление исследовательской и педагогической деятельности Кобозевой - лингвистическая прагматика .

Спецкурсы по прагматике

Читала на филологическом факультете и в ИСАА МГУ спецкурсы:

• «Введение в лингвистическую прагматику»,

Обзоры по прагматике

Кобозева - один из составителей сборника переводов «Теория речевых актов» (Новое в зарубежной лингвистике , вып. XVII, М.: Прогресс , 1986), впервые познакомившего широкие круги отечественных лингвистов с основным течением современной лингвистической прагматики. Является также соавтором предисловия к этому сборнику.

Искусственный интеллект

Одной из сфер постоянного интереса И. М. Кобозевой являются лингвистические (семантические и прагматические) аспекты искусственного интеллекта , связанные с автоматическим анализом и синтезом текста на естественном языке.

Состоит в Российской ассоциации искусственного интеллекта, в Международной Ассоциации создателей и пользователей интеллектуальных систем, в Российской Ассоциации компьютерной лингвистики и интеллектуальных технологий.

Лингвистика текста и поэтика

Кроме того, И. М. Кобозева имеет ряд работ в области лингвистического анализа художественного текста (А.Платонов, Н. В. Гоголь) и политического дискурса (анализ языка современной прессы).

Обзоры американских и французских лингвистических теорий

И. М. Кобозева также ведет педагогическую и издательскую деятельность, направленную на ознакомление отечественных ученых с достижениями американской и французской лингвистики. Она первой прочла филологам МГУ спецкурс по Теории принципов и параметров Н. Хомского - одной из доминирующих лингвистических теорий нашего времени. Будучи членом редколлегии журнала «Вестник МГУ. Филология», ведет в нём рубрику «Школа современной лингвистической теории», в которой впервые опубликованы на русском языке актуальные теоретические работы Н. Хомского , Р. Лангакера , Л. Талми , Р. Джакендоффа , А. Кюльоли и др. Является соредактором и соавтором сборника обзоров «Фундаментальные направления современной американской лингвистики » (М.: МГУ, 1997; 454 с.). Переводчик и редактор переводов многих лингвистических трудов с английского языка, автор обзоров по актуальным проблемам языкознания, опубликованных в Сборниках обзоров ИНИОН и рефератов, публиковавшихся в РЖ «Общественные науки за рубежом».

Логический анализ языка

Участвовала в проектах, осуществляемых в рамках проблемной группы «Логический анализ языка ».

Международное научное сотрудничество

Участвует в международном научном сотрудничестве: советско-американском проекте «Дискурс национальной безопасности» (1992-1993 гг.); российско-германском научном сотрудничестве по теме «Формальное описание русского и немецкого языков» (в рамках договора между МГУ и Лейпцигским университетом (1995-2000 гг.); российско-германском проекте «Миры культурных представлений. Контрастивное исследование метафорических моделей в русской и немецкой прессе» (2001-2002 гг.).

Публикации

Более 100 печатных работ, в том числе:

1976

• 1976: Синтаксическое обоснование правила Перенесения Отрицания в русском языке. // Ceskoslovenska rusistika, 1976, no. 2, 54-62.

1980

• 1980: Некоторые правила выбора вида при синтезе предложения, выражающего заданный смысл. // Актуальные вопросы структурной и прикладной лингвистики (под ред. В. А. Звегинцева) М:: МГУ, 1980, 91-103.

1981

• 1981: Опыт прагматического анализа -то и -нибудь местоимений . // Изв. АН СССР . Сер. лит. и яз., 1981, no. 2, 165-172.

1983

• 1983: (в соавт. с А. Н. Барановым) Семантика общих вопросов в русском языке. // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1983, no. 3, 263-274.

1984

• 1984: (в соавт. с А. Н. Барановым) Вводные слова в семантической структуре предложения. // Системный анализ значимых единиц русского языка (под ред. Т. В. Шмелевой). Красноярск: КГУ , 1984, 83-93.
• 1984: О семантической трактовке кумулятивного отрицания в русском языке. // Проблемы структурной лингвистики 1984. М.: Наука, 1988, 80-94.

1985

• 1985: О границах и внутренней стратификации семантического класса глаголов речи. // Вопросы языкознания, 1985, no. 1, 95-103.

1986

• 1986:Перформативность глагола и его лексическое значение . // Linguistische Arbeitsberichte, B. 54/55 1986, 29-33.
• 1986:Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М.: Прогресс, 1986, 7-21.

1987

• 1987:(в соавт. с А. Н. Барановым) Метаязыковые средства описания семантики предложения. // Лингвистическое обеспечение информационных систем. М.: , 1987, 169-206.
• 1987:О первичных и вторичных функциях вопросительных предложений .

1988

• 1988: (в соавт. с А. Н. Барановым) Модальные частицы в ответах на вопрос . // Прагматика и проблемы интенсиональности М.: ИВАН СССР, 1988, 45-69.
• 1988: О семантической трактовке кумулятивного отрицания в русском языке. // Проблемы структурной лингвистики 1984. М.: Наука, 1988, 80-94.
• 1988: Отрицание в предложениях с предикатами пропозициональной установки. // Логический анализ языка. Знание и менение. М.: Наука, 1988, 82-98.
• 1988: Русские модальные частицы и их согласование с иллокутивной функцией высказывания. // Linguistische Arbeitsberichte, B. 70, 1988, 38-47.

1990

• 1990: Реконструкция внутреннего мира коммуникантов по данным диалога. // Исследования по искусственному интеллекту. Тарту: ТГУ, 1990.
• 1990:(в соавт. с Н. И. Лауфер) Языковые аномалии в прозе А. Платонова через призму вербализации. // Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность текста. М.: Наука, 1990.

1991

• 1991: «Смысл» и «значение» в наивной семиотике . // Логический анализ языка: культурные концепты. М.: Наука, 1991, 183-186.
• 1991: (в соавт. с Н. И. Лауфер) Значение модальных предикатов долженствования в русском языке. // Russistik, 1991, no. 1, 68-76.
• 1991: Проблемы описания частиц в исследованиях 80-х годов. // Прагматика и семантика. М.: ИНИОН АН СССР, 1991,147-176.

1993

• 1993: (в соавт. с П. Б. Паршиным) An analysis of selected language categories in US and Soviet national security discourse in the cold war era. // Working papers of the Center for Social Change, no. 180, Wachington, 1993, 1-27.
• 1993:Мысль и идея на фоне категоризации ментальных имен. // Логический анализ языка. Ментальные действия. М.: Наука, 1993, 95-104.

1994

• 1994: (в соавт. с Н. И. Лауфер) Интерпретирующие речевые акты . // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М.: Наука, 1994, с. 63-71.

1995

• 1995: Как мы описываем пространство, которое видим: проблема выбора ориентира. // Труды Международного семинара Диалог’95 по компьютерной лингвистике и её приложениям. Казань, 1995, 146-153.
• 1995: Немец, англичанин, француз и русский: выявление стереотипов национальных характеров через анализ коннотаций этнонимов . // Вестник МГУ. Филология, 1995, no. 3.

1996

• 1996:Как мы описываем пространство, которое видим: типы и ранги объектов. // Труды Международного семинара Диалог’96 по компьютерной лингвистике и её приложениям. М., 1996, 146-153.

1997

• 1997: Как мы описываем пространство, которое видим: композиционные стратегии. // Труды Международного семинара Диалог’97 по компьютерной лингвистике и её приложениям. М., 1997, 132-136.
• 1997: Представление знаний о физических объектах для систем типа «РИСУНОК - ТЕКСТ». // Категоризация мира: пространство и время. Материалы научной конференции. М.: Диалог-МГУ, 1997, 117-123.

1998

• 1998:(в соавт. с Л. М. Захаровым) О скрытой и смещенной вопросительности . // Труды международного семинара Диалог’98 по компьютерной лингвистике и её приложениям. М., 1998.

1999

• 1999: О двух типах вводных конструкций с парентетическим глаголом. // Е. В. Рахилина , Я. Г. Тестелец (ред.). Типология и теория языка: От описания к объяснению. К 60-летию А. Е. Кибрика. М., 1999, с.539-543.
• 1999: О критериях иллокутивной самостоятельности частей сложного предложения. // Труды международного семинара Диалог’99 по компьютерной лингвистики и её приложениям. М., 1999.

2000

• 2000: The problem of identification and syntactic representation of Russian complex sentences with illocutionary-independent subordinate clauses. // Linguistische ArbeitsBerichte 75 (3. Europaische Konferenz «Formale Beschreibung Slavische Sprachen», Leipcig 1999). Institut fuer Linguistik, Universitaet Leipzig, 2000.
• 2000: Грамматика описания пространства. // Логический анализ языка: Языки пространства. М., 2000.
• 2000: Две ипостаси содержания речи: значение и смысл . // Язык о языке. М., 2000, с. 303-359.
• 2000: Как мы описываем пространство, которое видим: форма объектов. // Труды Международного семинара Диалог’2000 по компьютерной лингвистике и её приложениям. Т. 1. Протвино, 2000.
• 2000: Лингвистическая семантика: Учебник для вузов. М.: УРСС, 2000. 350 с.

2001

• 2001:(в соавт. с П. В. Гращенковым) Многоаспектная компьютерная база данных по русским прилагательным EDGE как инструмент анализа лексико-грамматической категории. // Русский язык: исторические судьбы и современность. Международный конгресс. Труды и материалы. М.: Изд-во МГУ, 2001.
• 2001:Семантические проблемы анализа политической метафоры. // Вестник МГУ. Серия 9: Филология, 2001, no. 6.
• 2001:Что значит когнитивный в лингвистике. // Международная конференция «Когнитивное моделирование в лингвистике». Сборник докладов (Обработка текста и когнитивные технологии no. 5). М., 2001, с. 19-28.

2002

• 2002:National Stereotypes : Connotations of Ethnonyms in Russian. // Sprachen des europaischer Nachbarn (Bielefelder Schriften zu Linguistik und Literaturwissenschaft). Bielefeld: AISTHESIS-Verlag, 2002.
• 2002:К формальной репрезентации метафор в рамках когнитивного подхода . // Труды международного семинара Диалог’2002 «Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии». М.: Наука, 2002, c.188-194.

2003

• 2003: Тема речевого этикета в бессмертной поэме Н. В. Гоголя . // Московский лингвистический альманах. М.: РГГУ, 2003.
• 2003:К распознаванию интенционального компонента смысла высказывания (теоретические предпосылки). // Труды международной конференции Диалог’2003 «Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии». М.: Наука, 2003, c.267-271.

2004

• Кобозева И. М. Лингвистическая семантика . Изд.2, УРСС, 2004.

2009

• Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. Изд.4, УРСС, 2009.

Напишите отзыв о статье "Кобозева, Ирина Михайловна"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кобозева, Ирина Михайловна

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.

Superlinguist - это электронная научная библиотека, посвященная теоретическим и прикладным вопросам лингвистики, а также изучению различным языков.

Как устроен сайт

Сайт состоит из разделов, в каждой из которых включены еще подразделы.

Главная. В этом разделе представлена общая информация о сайте. Здесь также можно связаться с администрацией сайта через пункт «Контакты».

Книги. Это самый крупный раздел сайта. Здесь представлены книги (учебники, монографии, словари, энциклопедии, справочники) по различным лингвистическим направлениям и языкам, полный список которых представлен в разделе "Книги".

Для студента. В этом разделе находится множество полезных материалов для студентов: рефераты, курсовые, дипломные, конспекты лекций, ответы к экзаменам.

Наша библиотека рассчитана на любой круг читателей, имеющих дело с лингвистикой и языками, начиная от школьника, который только подступается к этой области и заканчивая ведущим ученым-лингвистом, работающим над своим очередным трудом.

Какова основная цель сайта

Основная цель проекта - это повышение научного и образовательного уровня лиц, интересующихся вопросам лингвистики и изучающих различные языки.

Какие ресурсы содержатся на сайте

На сайте выложены учебники, монографии, словари, справочники, энциклопедии, периодика авторефераты и диссертации по различным направлениям и языкам. Материалы представлены в форматах.doc (MS Word), .pdf (Acrobat Reader), .djvu (WinDjvu) и txt. Каждый файл помещен в архив (WinRAR).

(1 Проголосовало)

Кобозева И.М.

Лингвистическая семантика

Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебное пособие. - М.: УРСС Эдиториал, 2000. - 352 c. (Новый лингвистический учебник). Электронная книга . Лингвистика. Семантика и прагматика

Аннотация (описание)

В учебнике Ирины Михайловны Кобозевой "Лингвистическая семантика" излагаются основные вопросы семантики как раздела курса общей теории языка. Первая часть содержит введение в предмет, краткий очерк истории семантических учений, включая новейшую, и знакомит с понятиями, применяемыми при семантическом описании любых значимых языковых образований, от морфемы до целого текста. Вторая часть посвящена лексической семантике. В ней рассматриваются основные проблемы и методы описания содержательной стороны слова как единицы языка и речи. В третьей части анализируется семантика предложения-высказывания с учетом трех ее аспектов: логико-семантического (пропозиционального), коммуникативного и прагматического, и обсуждаются формальные средства (метаязыки), используемые для ее описания. Проблемы семантики рассматриваются в учебнике с точки зрения деятельностного подхода к языку и в контексте многообразных задач, стоящих перед прикладной лингвистикой. Ряд глав учебника представляет собой развернутые иллюстрации излагаемых идей и методов на материале конкретных семантических исследований автора.
Учебник адресован не только студентам лингвистических отделений факультетов филологического профиля, но и всем тем, кто по роду своих занятий имеет дело с созданием или анализом текстов на естественном языке: литературоведам, журналистам, переводчикам, копирайтерам и т.п., а также всем, кого интересует устройство и функционирование языка.

Содержание (оглавление)

I Введение в предмет лингвистической семантики
1 Семантика как лингвистическая дисциплина
1.1. Двойственность предмета семантики
1.1.1. Значение и смысл -- две ипостаси содержания
1.1.2. Две концепции семантики: узкая и широкая
1.2. Место семантики в кругу традиционных лингвистических дисциплин
1.3. Становление семантики как самостоятельного раздела языкознания
1.4. Основные направления и школы современной лингвистической семантики
Литература
2 Значение в структуре языкового знака
2.1. Общие свойства языкового знака
2.2. О характере связи между означаемым и означающим в знаке
2.3. Значения "значения"
Литература
3 Типология значений
3.1. Типы значений, выделяемые по уровневой принадлежности означающего
3.2. Типы значений, выделяемые по степени их обобщенности
3.3. Типы значений, выделяемые по характеру передаваемой информации
3.4. Типы значений, выделяемые по связи с определенным типом знаний
Литература

II Лексическая семантика
1 Лексическая семантика, лексикология и лексикография
2 Лексическое и грамматическое значение
3 Компоненты лексико-семантической информации
3.1. Сигнификативный компонент
3.2. Денотативный компонент
3.2.1. (Виртуальный) денотат лексемы
3.2.2. Ограничения на тип референта (актуального денотата)
3.3. Прагматический компонент
3.3.1. Отношение говорящего к обозначаемому
3.3.2. Отношение говорящего к адресату
3.3.3. Информация о прагматических функциях лексемы
3.3.4. Коннотации лексемы
Литература
4 Лексико-семантическая парадигматика
4.1. Значимость слова
4.2. Семантическое поле
4.3. Корреляции семантического поля
4.3.1. Синонимия
4.3.2. Гипонимия
4.3.3. Несовместимость
4.3.4. Корреляция "часть -- целое"
4.3.5. Антонимия
4.3.6. Конверсивность
4.3.7. Корреляции семантической производности
4.3.8. Ассоциативные отношения
Литература
5 Компонентный анализ лексического значения
5.1. Общая идея компонентного анализа значения
5.2. Ранние варианты компонентного анализа значения
5.3. Принципы компонентного анализа значения в Московской семантической школе
Литература
6 Тезаурус как модель парадигматической структуры плана содержания языка
Литература
7 Лексическая синтагматика и средства ее описания
7.1. Способы представления семантических отношений
7.2. Семантические валентности лексемы как семантические отношения, обусловленные ее лексическим значением
7.3. Сочетаемость лексемы
7.4. Взаимосвязь между лексической синтагматикой и парадигматикой
Литература
8 Моносемия, полисемия, омонимия
8.1. На пути от актуальных значений к узуальным: моносемия vs полисемия
8.2. От узуальных значений к виртуальным: полисемия vs омонимия
8.3. Семантическая структура многозначного слова. Эпидигматика
8.4. Взаимосвязь между лексической парадигматикой и эпидигматикой: анализ конкретного примера
Литература
9 Эксперимент в лексической семантике
9.1. Экспериментирование с контестами употребления
9.2. Эксперименты с использованием денотата слова
9.3. Семантические тесты
9.4. Конкретный пример лексико-семантического эксперимента: выявление стереотипов национальных характеров через анализ коннотаций этнонимов
Литература

III Семантика предложения и высказывания
1 Предложение как объект семантического исследования
1.1. Значение предложения и смысл высказывания
1.2. Семантически правильные и аномальные предложения
1.3. Логико-семантические отношения между предложениями
1.4. От семантических отношений между предложениями к семантической структуре предложения: пресуппозиция и ассерция
Литература
2 Основные компоненты плана содержания предложения
2.1. Пропозициональный компонент семантики предложения
2.1.1. Предикатно-аргументная, или реляционная структура пропозиции
2.1.2. Операторы, кванторы и связки
2.1.3. Референциальный аспект пропозиционального содержания
2.1.4. Референция именных групп с предметным значением
2.1.5. Референция языковых выражений с пропозитивным значением
2.1.6. Модальный аспект пропозиционального содержания
2.1.7. Типы и виды модальности
2.1.8. Модальные операторы возможности, необходимости и долженствования
2.2. Коммуникативный (упаковочный) компонент семантики предложения
2.2.1. Подчеркивание особой роли одного из участников ситуации
2.2.2. Актуальное (теморематическое) членение предложения
2.2.3. Данное и новое в предложении
2.2.4. Известное и неизвестное в предложении
2.2.5. Контрастивность
2.2.6. Эмпатия, или точка зрения
2.2.7. Важность
2.3. Прагматический (иллокутивный) компонент семантики предложения
Литература
3 Семантические метаязыки для описания смысла предложения-высказывания
3.1. Тип значения, для описания которого используется метаязык: лингвистическое или логическое значение?
3.2. Все ли в значении предложения может и должно фиксироваться средствами семантического языка? (К вопросу о полноте семантического описания)
3.3. Словарь метаязыка
3.4. Синтаксис (грамматика) метаязыка
3.5. Метаязыковые средства для отражения различных аспектов смысла предложения-высказывания
3.5.1. Пропозициональный компонент в метаязыковом представлении
3.5.2. Метаязыковые средства для отражения референциального аспекта пропозиционального содержания
3.5.3. Метаязыковые средства для репрезентации коммуникативного (упаковочного) компонента
3.5.4. Метаязыковые средства для репрезентации прагматического (иллокутивного) компонента семантики предложения-высказывания
4 Конкретный пример: семантическое описание общевопросительных предложений русского языка
4.1. Семантическая структура общевопросительного предложения (ОВП) и ее отражение в семантическом представлении
4.1.1. О первичной и вторичной функциях вопросительных предложений
4.1.2. Структурно-семантическое единство вопроса и ответа
4.1.3. Общее строение семантического представления вопроса
4.1.4. Центральная и периферийная части семантического представления ОВ
4.1.5. О форме семантического представления (интерпретации)
4.2. Формальная структура общего вопроса
4.3. Семантическое описание основных типов общих вопросов в русском языке
4.3.1. Позитивные ли-вопросы
4.3.2. Простые позитивные вопросы (ППВ)
4.3.3. Простые негативные вопросы (ПНВ)
4.3.4. Негативные ли-вопросы (не-ли вопросы)
Библиография
Предметный указатель