Максим Горький

Сказки об Италии

Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь.

Андерсен


В Неаполе забастовали служащие трамвая: во всю длину Ривьеры Кияия вытянулась цепь пустых вагонов, а на площади Победы собралась толпа вагоновожатых и кондукторов - всё веселые и шумные, подвижные, как ртуть, неаполитанцы. Над их головами, над решеткой сада сверкает в воздухе тонкая, как шпага, струя фонтана, их враждебно окружает большая толпа людей, которым надо ехать по делам во все концы огромного города, и все эти приказчики, мастеровые, мелкие торговцы, швеи сердито и громко порицают забастовавших. Звучат сердитые слова, колкие насмешки, непрерывно мелькают руки, которыми неаполитанцы говорят так же выразительно и красноречиво, как и неугомонным языком.

С моря тянет легкий бриз, огромные пальмы городского сада тихо качают веерами темно-зеленых ветвей, стволы их странно подобны неуклюжим ногам чудовищных слонов. Мальчишки - полуголые дети неаполитанских улиц - скачут, точно воробьи, наполняя воздух звонкими криками и смехом.

Город, похожий на старую гравюру, щедро облит жарким солнцем и весь поет, как орган; синие волны залива бьют в камень набережной, вторя ропоту и крикам гулкими ударами, - точно бубен гудит.

Забастовщики угрюмо жмутся друг ко другу, почти не отвечая на раздраженные возгласы толпы, влезают на решетку сада, беспокойно поглядывая в улицы через головы людей, и напоминают стаю волков, окруженную собаками. Всем ясно, что эти люди, однообразно одетые, крепко связаны друг с другом непоколебимым решением, что они не уступят, и это еще более раздражает толпу, но среди нее есть и философы: спокойно покуривая, они увещевают слишком ретивых противников забастовки:

Э, синьор! А как быть, если не хватает детям на макароны?

Группами, по два и по три, стоят щеголевато одетые агенты муниципальной полиции, следя за тем, чтобы толпа не затрудняла движения экипажей. Они строго нейтральны, с одинаковым спокойствием смотрят на порицаемых и порицающих и добродушно вышучивают тех и других, когда жесты и крики принимают слишком горячий характер. На случай серьезных столкновений в узкой улице вдоль стен домов стоит отряд карабинеров, с коротенькими и легкими ружьями в руках. Это довольно зловещая группа людей в треуголках, коротеньких плащах, с красными, как две струи крови, лампасами на брюках.

Перебранка, насмешки, упреки и увещевания - всё вдруг затихает, над толпой проносится какое-то новое, словно примиряющее людей веяние, - забастовщики смотрят угрюмее и, в то же время, сдвигаются плотнее, в толпе раздаются возгласы:

Солдаты!

Слышен насмешливый и ликующий свист по адресу забастовщиков, раздаются крики приветствий, а какой-то толстый человек, в легкой серой паре и в панаме, начинает приплясывать, топая ногами по камню мостовой. Кондуктора и вагоновожатые медленно пробираются сквозь толпу, идут к вагонам, некоторые влезают на площадки, - они стали еще угрюмее и в ответ на возгласы толпы - сурово огрызаются, заставляя уступать им дорогу. Становится тише.

Легким танцующим шагом с набережной Санта Лючия идут маленькие серые солдатики, мерно стуча ногами и механически однообразно размахивая левыми руками. Они кажутся сделанными из жести и хрупкими, как заводные игрушки. Их ведет красивый высокий офицер, с нахмуренными бровями и презрительно искривленным ртом, рядом с ним, подпрыгивая, бежит тучный человек в цилиндре и неустанно говорит что-то, рассекая воздух бесчисленными жестами.

Толпа отхлынула от вагонов - солдаты, точно серые бусы, рассыпаются вдоль их, останавливаясь у площадок, а на площадках стоят забастовщики.

Человек в цилиндре и еще какие-то солидные люди, окружившие его, отчаянно размахивая руками, кричат:

Последний раз… Ultima volta! Слышите?

Офицер скучно крутит усы, наклонив голову; к нему, взмахнув цилиндром, подбегает человек и хрипло кричит что-то. Офицер искоса взглянул на него, выпрямился, выправил грудь, и - раздались громкие слова команды.

Тогда солдаты стали прыгать на площадки вагонов, на каждую по два, и в то же время оттуда посыпались вагоновожатые с кондукторами.

Толпе показалось это смешным - вспыхнул рев, свист, хохот, но тотчас - погас, и люди молча, с вытянутыми, посеревшими лицами, изумленно вытаращив глаза, начали тяжко отступать от вагонов, всей массой подвигаясь к первому.

И стало видно, что в двух шагах от его колес, поперек рельс, лежит, сняв фуражку с седой головы, вагоновожатый, с лицом солдата, он лежит вверх грудью, и усы его грозно торчат в небо. Рядом с ним бросился на землю еще маленький, ловкий, как обезьянка, юноша, вслед за ним, не торопясь, опускаются на землю еще и еще люди…

Тогда цилиндр, окруженный какими-то угодливыми людьми, бросается в сторону карабинеров, - вот они тронулись, подходят, наклоняются к лежащим на рельсах, хотят поднять их.

Началась борьба, возня, но - вдруг вся серая, пыльная толпа зрителей покачнулась, взревела, взвыла, хлынула на рельсы, - человек в панаме сорвал с головы свою шляпу, подбросил ее в воздух и первый лег на землю рядом с забастовщиком, хлопнув его по плечу и крича в лицо его ободряющим голосом.

А за ним на рельсы стали падать точно им ноги подрезали - какие-то веселые шумные люди, люди, которых не было здесь за две минуты до этого момента. Они бросались на землю, смеясь, строили друг другу гримасы и кричали офицеру, который, потрясая перчатками под носом человека в цилиндре, что-то говорил ему, усмехаясь, встряхивая красивой головой.

А на рельсы всё сыпались люди, женщины бросали свои корзины и какие-то узлы, со смехом ложились мальчишки, свертываясь калачиком, точно озябшие собаки, перекатывались с боку на бок, пачкаясь в пыли, какие-то прилично одетые люди.

Пятеро солдат с площадки первого вагона смотрели вниз на груду тел под колесами и - хохотали, качаясь на ногах, держась за стойки, закидывая головы вверх и выгибаясь, теперь - они не похожи на жестяные заводные игрушки.

…Через полчаса по всему Неаполю с визгом и скрипом мчались вагоны трамвая, на площадках стояли, весело ухмыляясь, победители, и вдоль вагонов ходили они же, вежливо спрашивая:

Бильетти?!

Люди, протягивая им красные и желтые бумажки, подмигивают, улыбаются, добродушно ворчат.

В Генуе, на маленькой площади перед вокзалом, собралась густая толпа народа - преобладают рабочие, но много солидно одетых, хорошо откормленных людей. Во главе толпы - члены муниципалитета, над их головами колышется тяжелое, искусно вышитое шелком знамя города, а рядом с ним реют разноцветные знамена рабочих организаций. Блестит золото кистей, бахромы и шнурков, блестят копья на древках, шелестит шелк, и гудит, как хор, поющий вполголоса, торжественно настроенная толпа людей.

Над нею, на высоком пьедестале - фигура Колумба, мечтателя, который много пострадал за то, что верил, и - победил, потому что верил. Он и теперь смотрит вниз на людей, как бы говоря мраморными устами:

«Побеждают только верующие».

У ног его, вокруг пьедестала, музыканты разложили медные трубы, медь на солнце сверкает, точно золото.

Вогнутым полукругом стоит тяжелое мраморное здание вокзала, раскинув свои крылья, точно желая обнять людей. Из порта доносится тяжкое дыхание пароходов, глухая работа винта в воде, звон цепей, свистки и крики - на площади тихо, душно и всё облито жарким солнцем. На балконах и в окнах домов - женщины, с цветами в руках, празднично одетые фигурки детей, точно цветы.

Свистит, подбегая к станции, локомотив - толпа дрогнула, точно черные птицы, взлетело над головами несколько измятых шляп, музыканты берут трубы, какие-то серьезные, пожилые люди, охорашиваясь, выступают вперед, обращаются лицом к толпе и говорят что-то, размахивая руками вправо и влево.

Тяжело и не торопясь толпа расступилась, очистив широкий проход в улицу.

Кого встречают?

Детей из Пармы!

Там забастовка, в Парме. Хозяева не уступают, рабочим стало трудно, и вот они, собрав своих детей, уже начавших хворать от голода, отправили их товарищам в Геную.

Из-за колонн вокзала идет стройная процессия маленьких людей, они полуодеты и кажутся мохнатыми в своих лохмотьях, мохнатыми, точно какие-то странные зверьки. Идут, держась за руки, по пяти в ряд - очень маленькие, пыльные, видимо, усталые. Их лица серьезны, но глаза блестят живо и ясно, и когда музыка играет встречу им гимн Гарибальди, - по этим худеньким, острым и голодным личикам пробегает, веселою рябью, улыбка удовольствия.

Толпа приветствует людей будущего оглушительным криком, пред ними склоняются знамена, ревет медь труб, оглушая и ослепляя детей, - они несколько ошеломлены этим приемом, на секунду подаются назад и вдруг - как-то сразу вытянулись, выросли, сгрудились в одно тело и сотнями голосов, но звуком одной груди, крикнули:

Да здравствует молодая Парма! - гремит толпа, опрокидываясь на них.

Evviva Garibaldi! - кричат дети, серым клином врезаясь в толпу и исчезая в ней.

В окнах отелей, на крышах домов белыми птицами трепещут платки, оттуда сыплется на головы людей дождь цветов и веселые, громкие крики.

Всё стало праздничным, всё ожило, и серый мрамор расцвел какими-то яркими пятнами.

Качаются знамена, летят шляпы и цветы, над головами взрослых людей выросли маленькие детские головки, мелькают крошечные темные лапы, ловя цветы и приветствуя, и всё гремит в воздухе непрерывный мощный крик:

Viva il Socialismo!

Evviva Italia!

Почти все дети расхватаны по рукам, они сидят на плечах взрослых, прижаты к широким грудям каких-то суровых усатых людей; музыка едва слышна в шуме, Смехе и криках.

В толпе ныряют женщины, разбирая оставшихся приезжих, и кричат друг другу:

Вы берете двоих, Аннита?

Да. Вы тоже?

И для безногой Маргариты одного…

Всюду веселое возбуждение, праздничные лица, влажные добрые глаза, и уже кое-где дети забастовщиков жуют хлеб.

В наше время об этом не думали! - говорит старик с птичьим носом и черной сигарой в зубах.

А - так просто…

Да! Это просто и умно.

Старик вынул сигару изо рта, посмотрел на ее конец и, вздохнув, стряхнул пепел. А потом, увидав около себя двух ребят из Пармы, видимо, братьев, сделал грозное лицо, ощетинился, - они смотрели на него серьезно, - нахлобучил шляпу на глаза, развел руки, дети, прижавшись друг ко другу, нахмурились, отступая, старик вдруг присел на корточки и громко, очень похоже, пропел петухом. Дети захохотали, топая голыми пятками по камням, а он - встал, поправил шляпу и, решив, что сделал всё, что надо, покачиваясь на неверных ногах, отошел прочь.

Горбатая и седая женщина с лицом бабы-яги и жесткими серыми волосами на костлявом подбородке стоит у подножия статуи Колумба и - плачет, отирая красные глаза концом выцветшей шали. Темная и уродливая, она так странно одинока среди возбужденной толпы людей…

Приплясывая, идет черноволосая генуэзка, ведя за руку человека лет семи от роду, в деревянных башмаках и серой шляпе до плеч. Он встряхивает головенкой, чтобы сбросить шляпу на затылок, а она всё падает ему на лицо, женщина срывает ее с маленькой головы и, высоко взмахнув ею, что-то поет и смеется, мальчуган смотрит на нее, закинув голову, - весь улыбка, потом подпрыгивает, желая достать шляпу, и оба она исчезают.

Высокий человек в кожаном переднике, с голыми огромными руками, держит на плече девочку лет шести, серенькую, точно мышь, и говорит женщине, идущей рядом с ним, ведя за руку мальчугана, рыжего, как огонь:

Понимаешь, - если это привьется… Нас трудно будет одолеть, а?

И густо, громко, торжествующе хохочет и, подбрасывая свою маленькую ношу в синий воздух, кричит:

Evviva Parma-a!

Люди уходят, уводя и унося с собою детей, на площади остаются смятые цветы, бумажки от конфект, веселая группа факино и над ними благородная фигура человека, открывшего Новый Свет.

А из улиц, точно из огромных труб, красиво льются веселые крики людей, идущих встречу новой жизни.

Душный полдень, где-то только что бухнула пушка - мягкий, странный звук, точно лопнуло огромное гнилое яйцо. В воздухе, потрясенном взрывом, едкие запахи города стали ощутимее, острей пахнет оливковым маслом, чесноком, вином и нагретою пылью.

Жаркий шум южного дня, покрытый тяжелым вздохом пушки, на секунду прижался к нагретым камням мостовых и, снова вскинувшись над улицами, потек в море широкой мутной рекой.

Город - празднично ярок и пестр, как богато расшитая риза священника; в его страстных криках, трепете и стонах богослужебно звучит пение жизни. Каждый город - храм, возведенный трудами людей, всякая работа - молитва Будущему.

Солнце - в зените, раскаленное синее небо ослепляет, как будто из каждой его точки на землю, на море падает огненно-синий луч, глубоко вонзаясь в камень города и воду. Море блестит, словно шелк, густо расшитый серебром, и, чуть касаясь набережной сонными движениями зеленоватых теплых волн, тихо поет мудрую песню об источнике жизни и счастья - солнце.

Пыльные, потные люди, весело и шумно перекликаясь, бегут обедать, многие спешат на берег и, быстро сбросив серые одежды, прыгают в море, - смуглые тела, падая в воду, тотчас становятся до смешного маленькими, точно темные крупинки пыли в большой чаше вина.

Шелковые всплески воды, радостные крики освеженного тела, громкий смех и визг ребятишек - всё это и радужные брызги моря, разбитого прыжками людей, - вздымается к солнцу, как веселая жертва ему.

На тротуаре в тени большого дома сидят, готовясь обедать, четверо мостовщиков - серые, сухие и крепкие камни. Седой старик, покрытый пылью, точно пеплом осыпан, прищурив хищный, зоркий глаз, режет ножом длинный хлеб, следя, чтобы каждый кусок был не меньше другого. На голове у него красный вязаный колпак с кистью, она падает ему на лицо, старик встряхивает большой, апостольской головою, и его длинный нос попугая сопит, раздуваются ноздри.

Рядом с ним на теплых камнях лежит, вверх грудью, бронзовый и черный, точно жук, молодец; на лицо ему прыгают крошки хлеба, он лениво щурит глаза и поет что-то вполголоса, - точно сквозь сон. А еще двое сидят, прислонясь спинами к белым стенам дома, и дремлют.

К ним идет мальчик с фьяской вина в руке и небольшим узлом в другой, идет, вскинув голову, и кричит звонко, точно птица, не видя, что сквозь солому, которой обернута бутылка, падают на землю, кроваво сверкая, точно рубины, тяжелые капли густого вина.

Старик заметил это, положил хлеб и нож на грудь юноши, тревожно махая рукою, зовет мальчика:

Скорее, слепой! Смотри - вино!

Мальчик приподнял фьяску в уровень с лицом, ахнул и быстро подбежал к мостовщикам - они все зашевелились, взволнованно закричали, ощупывая фьяску, а мальчишка стрелою умчался куда-то во двор и столь же быстро выскочил оттуда с большим желтым блюдом в руках.

Блюдо поставили на землю, и старик внимательно льет в него красную живую струю, - четыре пары глаз любуются игрою вина на солнце, сухие губы людей жадно вздрагивают.

Идет женщина в бледно-голубом платье, на ее черных волосах золотистый кружевной шарф, четко стучат высокие каблуки коричневых ботинок. Она ведет за руку маленькую кудрявую девочку; размахивая правой рукой с двумя цветками алой гвоздики в ней, девочка качается на ходу, распевая:

О, ма, о, ма, о, миа ма-а…

Остановясь за спиною старого мостовщика, замолчала, приподнялась на носки и через плечо старика серьезно смотрит, как течет вино в желтую чашу, течет и звучит, точно продолжая ее песню.

Девочка освободила руку из руки женщины, оборвала лепестки цветов и, высоко подняв ручонку, темную, точно крыло воробья, бросила алые цветы в чашу вина.

Четверо людей вздрогнули, сердито вскинули пыльные головы - девочка била в ладоши и смеялась, притопывая маленькими ногами, сконфуженная мать ловила ее руку, что-то говоря высоким голосом, мальчишка - хохотал, перегибаясь, а в чаше, по темному вину, точно розовые лодочки, плавали лепестки цветов.

Старик достал откуда-то стакан, зачерпнул вина вместе с цветами, тяжело поднялся на колени и, поднося стакан ко рту, успокоительно, серьезно сказал:

Ничего, синьора! Дар ребенка - дар бога… Ваше здоровье, красивая синьора, и твое тоже, дитя! Будь красивой, как мать, и вдвое счастлива…

Сунул седые усы в стакан, прищурил глаза и медленными глотками, почмокивая, шевеля кривым носом, высосал темную влагу.

Мать, улыбаясь и кланяясь, пошла прочь, ведя девочку за руку, а та качалась, шаркая ножонками по камню, и кричала, щурясь:

О, ма-а… о, миа, миа-а…

Мостовщики, устало поворачивая головы, смотрят на вино и вслед девочке, смотрят и, улыбаясь, быстрыми языками южан что-то говорят друг другу.

А в чаше, на поверхности темно-красного вина, качаются алые лепестки цветов.

Поет море, гудит город, ярко сверкает солнце, творя сказки.

Синее спокойное озеро в глубокой раме гор, окрыленных вечным снегом, темное кружево садов пышными складками опускается к воде, с берега смотрят в воду белые дома, кажется, что они построены из сахара, и всё вокруг похоже на тихий сон ребенка.

Утро. С гор ласково течет запах цветов, только что взошло солнце; на листьях деревьев, на стеблях трав еще блестит роса. Серая лента дороги брошена в тихое ущелье гор, дорога мощена камнем, но кажется мягкой, как бархат, хочется погладить ее рукою.

Около груды щебня сидит черный, как жук, рабочий, на груди у него медаль, лицо смелое и ласковое.

Положив бронзовые кисти рук на колена свои, приподняв голову, он смотрит в лицо прохожего, стоящего под каштаном, говоря ему:

Это, синьор, медаль за работу в Симплонском туннеле.

И, опустив глаза на грудь, ласково усмехается красивому куску металла.

Э, всякая работа трудна, до времени, пока ее не полюбишь, а потом - она возбуждает и становится легче. Все-таки - да, было трудно!

Он тихонько покачал головой, улыбаясь солнцу, внезапно оживился, взмахнул рукою, черные глаза заблестели.

Было даже страшно, иногда. Ведь и земля должна что-нибудь чувствовать - не так ли? Когда мы вошли в нее глубоко, прорезав в горе эту рану, - земля там, внутри, встретила нас сурово. Она дышала на нас жарким дыханием, от него замирало сердце, голова становилась тяжелой и болели кости, - это испытано многими! Потом она сбрасывала на людей камни и обливала нас горячей водой; это было очень страшно! Порою, при огне, вода становилась красной, и отец мой говорил мне: «Ранили мы землю, потопит, сожжет она всех нас своею кровью, увидишь!» Конечно, это фантазия, но когда такие слова слышишь глубоко в земле, среди душной тьмы, плачевного хлюпанья воды и скрежета железа о камень, - забываешь о фантазиях. Там всё было фантастично, дорогой синьор; мы, люди, - такие маленькие, и она, эта гора, - до небес, гора, которой мы сверлили чрево… это надо видеть, чтоб понять! Надо видеть черный зев, прорезанный нами, маленьких людей, входящих в него утром, на восходе солнца, а солнце смотрит печально вслед уходящим в недра земли, - надо видеть машины, угрюмое лицо горы, слышать темный гул глубоко в ней и эхо взрывов, точно хохот безумного.

Он осмотрел свои руки, поправил на синей куртке жетон, тихонько вздохнул.

Человек - умеет работать! - продолжал он с гордостью. - О, синьор, маленький человек, когда он хочет работать, - непобедимая сила! И поверьте: в конце концов этот маленький человек сделает все, чего хочет. Мой отец сначала не верил в это.

- «Прорезать гору насквозь из страны в страну, - говорил он, - это против бога, разделившего землю стенами гор, - вы увидите, что мадонна будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее отец тоже стал думать почти так же, как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим:

- «Дети бога», - это любимая его поговорка, потому что он был добрый и религиозный человек, - «дети бога, так нельзя бороться с землей, она отомстит за свои раны и останется непобежденной! Вот вы увидите: просверлим мы гору до сердца, и когда коснемся его, - оно сожжет нас, бросит в нас огонь, потому что сердце земли - огненное, это знают все! Возделывать землю - это так, помогать ее родам - нам заповедано, а мы искажаем ее лицо, ее формы. Смотрите: чем дальше врываемся мы в гору, тем горячее воздух и труднее дышать»…

Человек тихонько засмеялся, подкручивая усы пальцами обеих рук.

Не один он думал так, и это верно было: чем дальше - тем горячее в туннеле, тем больше хворало и падало в землю людей. И всё сильнее текли горячие ключи, осыпалась порода, а двое наших, из Лугано, сошли с ума. Ночами в казарме у нас многие бредили, стонали и вскакивали с постелей в некоем ужасе…

- «Разве я не прав?» - говорил отец, со страхом в глазах и кашляя всё чаще, глуше… - «Разве я не прав? - говорил он. - Это непобедимо, земля!»

И наконец - лег, чтобы уже не встать никогда. Он был крепок, мой старик, он больше трех недель спорил со смертью, упорно, без жалоб, как человек, который знает себе цену.

- «Моя работа - кончена, Паоло, - сказал он мне однажды ночью. - Береги себя и возвращайся домой, да сопутствует тебе мадонна!» Потом долго молчал, закрыв глаза, задыхаясь.

Человек встал на ноги, оглядел горы и потянулся с такой силою, что затрещали сухожилия.

Взял за руку меня, привлек к себе и говорит - святая правда, синьор! - «Знаешь, Паоло, сын мой, я все-таки думаю, что это совершится: мы и те, что идут с другой стороны, найдем друг друга в горе, мы встретимся - ты веришь в это?»

Я - верил.

- «Хорошо, сын мой! Так и надо: всё надо делать с верой в благостный исход и в бога, который помогает, молитвами мадонны, добрым делам. Я прошу тебя, сын, если это случится, если сойдутся люди - приди ко мне на могилу и скажи: отец - сделано! Чтобы я знал!»

Это было хорошо, дорогой синьор, и я обещал ему. Он умер через пять дней после этих слов, а за два дня до смерти просил меня и других, чтоб его зарыли там, на месте, где он работал в туннеле, очень просил, но это уже бред, я думаю…

Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти отца - это был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею - вы поймите, синьор, - под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!

Много дней слышали мы эти звуки, такие гулкие, с каждым днем они становились всё понятнее, яснее, и нами овладевало радостное бешенство победителей - мы работали, как злые духи, как бесплотные, не ощущая усталости, не требуя указаний, - это было хорошо, как танец в солнечный день, честное слово! И все мы стали так милы и добры, как дети. Ах, если бы вы знали, как сильно, как нестерпимо страстно желание встретить человека во тьме, под землей, куда ты, точно крот, врывался долгие месяцы!

Он весь вспыхнул, подошел вплоть к слушателю и, заглядывая в глаза ему своими глубокими человечьими глазами, тихо и радостно продолжал:

А когда наконец рушился пласт породы, и в отверстии засверкал красный огонь факела, и чье-то черное, облитое слезами радости лицо, и еще факелы и лица, и загремели крики победы, крики радости, - о, это лучший день моей жизни, и, вспоминая его, я чувствую - нет, я не даром жил! Была работа, моя работа, святая работа, синьор, говорю я вам! И когда мы вышли из-под земли на солнце, то многие, ложась на землю грудью, целовали ее, плакали - и это было так хорошо, как сказка! Да, целовали побежденную гору, целовали землю - в тот день особенно близка и понятна стала она мне, синьор, и полюбил я ее, как женщину!

Конечно, я пошел к отцу, о да! Конечно, - хотя я знаю, что мертвые не могут ничего слышать, но я пошел: надо уважать желания тех, кто трудился для нас и не менее нас страдал, - не так ли?

Да, да, я пошел к нему на могилу, постучал о землю ногой и сказал, - как он желал этого:

- «Отец - сделано! - сказал я. - Люди - победили. Сделано, отец!»

Молодой музыкант, пристально глядя в даль черными глазами, тихонько говорил:

Музыка, которую я хотел бы написать, такова:

«По дороге к большому городу не спеша идет мальчик.

Город лег на землю тяжелыми грудами зданий, прижался к ней и стонет и глухо ворчит. Издали кажется, как будто он - только что разрушен пожаром, ибо над ним еще не угасло кровавое пламя заката и кресты его церквей, вершины башен, флюгера - раскалены докрасна.

Края черных туч тоже в огне, на красных пятнах зловеще рисуются угловатые куски огромных строений; там и тут, точно раны, сверкают стекла; разрушенный, измученный город - место неутомимого боя за счастье - истекает кровью, и она дымится, горячая, желтоватым удушливым дымом.

Мальчик идет в сумраке поля по широкой серой ленте дороги; прямая, точно шпага, она вонзается в бок города, неуклонно направленная могучей незримой рукою. Деревья по сторонам ее, точно незажженные факелы, их черные большие кисти неподвижны над молчаливою, чего-то ожидающей землей.

Родился 7(19 н.с.) июля 1893 г.в селе Багдады, Кутаисской губернии (Грузия) в семье лесничего. В 1902 году поступил в Кутаисскую гимназию. В 1906 году после смерти отца, Маяковский вместе с матерью и сестрами переехал в Москву. Учился в пятой гимназии, в Строгановском училище, но ничего не закончил. В 1908 году вступил в партию РСДРП (большевиков), занялся пропагандой, работал в нелегальной типографии, прошел два ареста. В 1910 году взялся за живопись. Учился у Жуковского, потом у Келина, через год поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества.

Первые опубликованные стихи Маяковского повились в футуристическом сборнике "Пощечина общественному вкусу" (1912). В течении 1912-1913 гг. было опубликовано около 30 стихотворений. Это были в основном стихи эксперементальные, отражающие поиски своего поэтического стиля. В 1913 году закончил трагедию "Владимир Маяковский", которая была поставлена в декабре того же года в театре "Луна-парк в Петербурге и, где он сам играл главную роль. Отчетливо наметился отход от футуристической поэзии.

К 1914 году Маяковский (так считал и он сам) достигает художественной и идейной зрелости поэта. Он много работает, пишет стихи, фельетоны, публицестические статьи о новых задачах искусства. Основными произведениями дооктябрьского творчества стала лирическая поэма "Облако в штанах"(1915) и поэма "Война и мир" (1915-1916).

Октябрь 1917. "Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня не было. Моя революция."- писал позже в автобиографии Маяковский. Утверждение новой жизни, ее социального и морального строя становятся основным пафосом его творчества, с его поэзией связано утверждение социалистического реализма в литературе.

В феврале 1930 г. поэт вступает в РАПП (Российская Ассоциация пролетарских писателей). Этот поступок Маяковского был осужден его друзьями. Отчуждение и общественная травля усугублялись личной драмой ("любовная лодка разбилась о быт"). Маяковскому упорно стали отказывать в выезде за границу, где у него должна была состояться встреча с женщиной (стихотворение "Письмо Татьяне Яковлевой", 1928), с которой намеревался связать свою жизнь. Все это привело Маяковского к самоубийству 14 апреля 1930г., предсказанному еще в трагедии "Владимир Маяковский".

По сведениям Всесоюзной книжной палаты на 1 января 1973 года общий тираж книг В. Маяковского составлял 74 млн. 525 тыс.; его произведения были переведены на 56 языков народов СССР и на 42 иностранных языка.

Избранное:

"Слова у нас до важного самого

в привычку входят, ветшают, как платье."

"Мечтой встречаю рассвет ранний:

"О, хотя бы еще одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!""

"Театр - не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло."

1906 – после смерти отца семья переезжает в Москву. Здесь Маяковский учится в пятой гимназии, в Строгановском училище, но ничего не заканчивает.

1908 – вступает в партию РСДРП(б), занимается пропагандой, работает в нелегальной типографии, трижды подвергается арестам, в 1909 был заключён в одиночную камеру Бутырской тюрьмы. Написанную в тюрьме тетрадь стихов, отобранную надзирателями и пока не найденную, Маяковский считал началом литературной работы.

1910 – после освобождения из тюрьмы он прерывает партийную работу, чтобы "делать социалистическое искусство".

1911 – Маяковский поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества, где знакомится с Д. Д. Бурлюком, организатором футуристической группы "Гилея", который открывает в нем "гениального поэта". Через три года, в феврале 1914, Маяковский вместе с Бурлюком был исключен из училища за публичные выступления.

1912 – Маяковский дебютирует как поэт в альманахе "Пощечина общественному вкусу", где были напечатаны его стихотворения "Ночь" и "Утро". В нем же был опубликован и манифест русских кубо-футуристов, подписанный Д.Бурлюком, А.Крученых, В.Маяковским и В.Хлебниковым. В манифесте провозглашается нигилистическое отношение к русской литературе настоящего и прошлого: "Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности. (...) Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным". Однако вопреки декларациям Маяковский высоко ценит Гоголя, Достоевского, Блока и других писателей, которые оказали глубокое влияние на его творчество.

1913 – выходит первый сборник Маяковского "Я" (цикл из четырех стихотворений), написана и поставлена программная трагедия "Владимир Маяковский", совершено вместе с другими футуристами большое турне по городам России. Сборник "Я" был написан от руки, снабжен рисунками В.Н.Чекрыгина и Л. Шехтеля и размножен литографическим способом в количестве 300 экземпляров. В качестве первого раздела этот сборник вошел в книгу стихов поэта "Простое как мычание" (1916).

В эти же года создаются поэмы "Облако в штанах"(1915), "Война и мир" (1915-1916), "Флейта-позвоночник" (1916), "Человек"(1916-17, опубликована в 1918) и др.

Октябрь 1917 – "Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня не было. Моя революция", – напишет позже в автобиографии Маяковский по поводу Октябрьской революции 1917 года.

В конце 10-х гг. Маяковский связывает свои творческие замыслы с "левым искусством", выступает в "Газете футуристов", в газете "Искусство коммуны".

1919 – Маяковский переезжает в Москву, начинает активно сотрудничать в РОСТА (Российское телеграфное агентство), оформляет (как поэт и как художник) для РОСТА агитационно-сатирические плакаты ("Окна РОСТА").

1919 – выходит первое собрание сочинений поэта - "Все сочиненное Владимиром Маяковским. 1909-1919".

1922-1924 – Маяковский совершает несколько поездок за границу - Латвия, Франция, Германия; пишет очерки и стихи о европейских впечатлениях: "Как работает республика демократическая?" (1922); "Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)" (1923) и ряд других. В Париже поэт будет и в 1925, 1927, 1928, 1929 гг. (лирический цикл "Париж").

1925 – состоится поездка Маяковского по Америке ("Мое открытие Америки").

1925-1928 – он много ездит по Советскому Союзу, выступает в самых разных аудиториях. В эти годы поэт публикует многие из тех своих произведений: "Товарищу Нетте, пароходу и человеку" (1926); "По городам Союза" (1927); "Рассказ литейщика Ивана Козырева..." (1928) и др.

В 20-е годы Маяковский возглавляет литературную группу ЛЕФ (1922-28) (Левый фронт искусств) и позднее - РЕФ (Революционный фронт искусств); редактирует журнал "ЛЕФ" (1923-25) и "Новый ЛЕФ" (1927-28).

В эти годы появляются следующие произведения: "Товарищу Нетте, пароходу и человеку" (1926), "Сергею Есенину" (1926), "Стихи о советском паспорте" (1929), "Разговор с товарищем Лениным", 1929), пьесы "Клоп" (1928, поставлена 1929) и "Баня" (1929, поставлена 1930), поэма "Во весь голос" (1930) и др.

1930 – поэт вступает в РАПП (Российская Ассоциация пролетарских писателей). Этот поступок Маяковского осуждается его друзьями. Отчуждение и общественная травля усугубляются личной драмой ("любовная лодка разбилась о быт"). Маяковскому отказывают в выезде за границу, где у него должна состояться встреча с женщиной (стихотворение "Письмо Татьяне Яковлевой", 1928), с которой он намеревается связать свою жизнь.

Основные произведения:

«Облако в штанах» (1915)

«Флейта-позвоночник» (1915)

«Война и мир» (1917)

«Человек» (1917)

«150000000» (1921)

«Пятый Интернационал» (1922)

«Люблю» (1922)

«Про это» (1923)

«Владимир Ильич Ленин» (1924)

«А вы могли бы?» (1913)

«Нате» (1913)

«Послушайте!», «Война объявлена», «Мама и убитый немцами вечер» (все – 1914)

«Я и Наполеон», «Военно-морская любовь», «Вам!» (все – 1915)

«Революция. (Поэтохроника)», «Наш марш» (оба - 1917)

  • «Про это». .
  • «Владимир Ильич Ленин». .
  • «Летающий пролетарий». .
  • «Хорошо!». .

    • Стихотворения

    1912 год

    1. «Ночь»
    2. «Утро»
    3. «Порт»

    1913 год

    1. «Из улицы в улицу»
    2. «А Вы могли бы?»
    3. «Вывескам»
    4. «Я» По мостовой Несколько слов о моей жене Несколько слов о моей маме Несколько слов обо мне самом
    5. «От усталости»
    6. «Адище города»
    7. «Нате!»
    8. «Ничего не понимают»

    1914 год

    1. «Кофта фата»
    2. «Послушайте»
    3. «А всё-таки»
    4. «Война объявлена». 20 июля
    5. «Мама и убитый немцами вечер»
    6. «Скрипка и немножко нервно»

    1915 год

    1. «Я и Наполеон»
    2. «Вам»
    3. «Гимн судье»
    4. «Гимн учёному»
    5. «Военно-морская любовь»
    6. «Гимн здоровью»
    7. «Гимн критику»
    8. «Гимн обеду»
    9. «Вот так я и сделался собакой»
    10. «Великолепные нелепости»
    11. «Гимн взятке»
    12. «Внимательное отношение к взяточникам»
    13. «Чудовищные похороны»

    1916 год

    1. «Эй!»
    2. «Дешёвая распродажа»
    3. «Надоело»
    4. «Хвои»
    5. «Последняя петербургская сказка»
    6. «России»
    7. «Ко всему»
    8. «Себе, любимому, посвящает автор эти строки»

    1917 год

    1. «Братья писатели»
    2. «Революция». 19 апреля
    3. «Сказка о Красной Шапочке»
    4. «К ответу»
    5. «Наш марш»

    1918 год

    1. «Хорошее отношение к лошадям»
    2. «Ода революции»
    3. «Приказ по армии искусства»
    4. «Поэт рабочий»
    5. «Той стороне»
    6. «Левый марш»

    1919 год

    1. «Потрясающие факты»
    2. «Мы идём»
    3. «Советская азбука»
    4. «Рабочий! Глупость беспартийную выкинь…». Октябрь
    5. «Песня рязанского мужика». Октябрь

    1920 год

    1. «Оружие Антанты - деньги…». Июль
    2. «Если жить вразброд, как махновцы хотят…». Июль
    3. «История про бублики и про бабу, не признающую республики». Август
    4. «Красный ёж»
    5. «Отношение к барышне»
    6. «Владимир Ильич»
    7. «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче»
    8. «Рассказ про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума»
    9. «Гейнеобразное»
    10. «Портсигар в траву ушел на треть…»
    11. «Последняя страничка гражданской войны»
    12. «О дряни»

    1921 год

    1. «Два не совсем обычных случая»
    2. «Стихотворение о Мясницкой, о бабе и о всероссийском масштабе»
    3. «Приказ № 2 армии искусств»

    1922 год

    1. «Прозаседавшиеся»
    2. «Сволочи!»
    3. «Бюрократиада»
    4. «Моя речь на генуэзской конференции»
    5. «Германия»

    1923 год

    1. «О поэтах»
    2. «О „фиасках“, „апогеях“ и других неведомых вещах»
    3. «Париж»
    4. «Газетный день»
    5. «Мы не верим!»
    6. «Тресты»
    7. «17 апреля»
    8. «Весенний вопрос»
    9. «Универсальный ответ»
    10. «Воровский»
    11. «Баку»
    12. «Молодая гвардия»
    13. «Нордерней»
    14. «Москва-Кёнигсберг». 6 сентября
    15. «Киев»
    1924
    • Буржуй,- прощайся с приятными деньками - добьем окончательно твердыми деньгами
    • Маленькая разница («В Европе…») , <1924>
    • Твердые деньги - твердая почва для смычки крестьянина и рабочего
    1925

    1926 год

    1. «Сергею Есенину»
    2. «Марксизм - оружие…» 19 апреля
    3. «Четырёхэтажная халтура»
    4. «Разговор с фининспектором о поэзии»
    5. «Передовая передового»
    6. «Взяточники»
    7. «В повестку дня»
    8. «Протекция»
    9. «Любовь»
    10. «Послание пролетарским поэтам»
    11. «Фабрика бюрократов»
    12. «Товарищу Нетте» 15 июля
    13. «Ужасающая фамильярность»
    14. «Канцелярские привычки»
    15. «Хулиган»
    16. «Разговор на одесском рейде десантных судов»
    17. «Письмо писателя Маяковского писателю Горькому»
    18. «Долг Украине»
    19. «Октябрь»

    1927 год

    1. «Стабилизация быта»
    2. «Бумажные ужасы»
    3. «Нашему юношеству»
    4. «По городам союза»
    5. «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели»
    6. «За что боролись?»
    7. «Даёшь изячную жизнь»
    8. «Вместо оды»
    9. «Лучший стих»
    10. «Ленин с нами!»
    11. «Весна»
    12. «Осторожный марш»
    13. «Венера Милосская и Вячеслав Полонский»
    14. «Господин „Народный артист“»
    15. «Ну, что ж!»
    16. «Общее руководство для начинающих подхалим»
    17. «Крым»
    18. «Товарищ Иванов»
    19. «Посмотрим сами, покажем им»
    20. «Иван Иван Гонорарчиков»
    21. «Чудеса»
    22. «Маруся отравилась»
    23. «Письмо к любимой Молчанова, брошенной им»
    24. «Массам непонятно»

    1928 год

    1. «Без руля и без вертил»
    2. «Екатеринбург-Свердловск»
    3. «Рассказ литейщика Ивана Козырёва о вселении в новую картину»
    4. «Император»
    5. «Письмо Татьяне Яковлевой»

    1929 год

    1. «Разговор с товарищем Лениным»
    2. «Перекопский энтузиазм»
    3. «Мрачное о юмористах»
    4. «Урожайный марш»
    5. «Душа общества»
    6. «Кандидат из партии»
    7. «Вонзай самокритику»
    8. «На западе всё спокойно»
    9. «Парижанка»
    10. «Красавицы»
    11. «Стихи о советском паспорте»
    12. «Американцы удивляются»
    13. «Пример, не достойный подражания»
    14. «Птичка Божия»
    15. «Стихи о Фоме»
    16. «Я счастлив»
    17. «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»
    18. «Особое мнение»
    19. «Даешь материальную базу»
    20. «Любители затруднений»

    1930 год

    1. «Уже второй. Должно быть, ты легла…»
    2. «Марш ударных бригад»
    3. «Ленинцы»

    Напишите отзыв о статье "Список произведений Владимира Маяковского"

    Примечания

    Отрывок, характеризующий Список произведений Владимира Маяковского

    – Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
    – Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
    Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
    Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
    Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
    – Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
    – Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
    Наташа вдруг остановилась.
    – Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
    – Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
    Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
    Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
    После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
    Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
    – Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
    Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
    – Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
    Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
    Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
    Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
    Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
    Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
    В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
    – Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
    Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
    Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
    – След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
    – Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
    «Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
    – Вы что, Nicolas?
    – Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
    Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
    – Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.

    ХХ век без В. Маяковского представить невозможно. Маяковский был самым известным и талантливым поэтом-футуристом.

    Обращался к жанру поэмы: “Облако в штанах”, «Про это», "Хорошо!", "Владимир Ильич Ленин", Флейта-позвоночник", Человек", драмы: Пьесы «Клоп» и «Баня».

    Поэмы его насквозь лиричны, по - существу, это развёрнутые лир. ст-я.

    В поэме “Про это ” он обращается к учёному, который в далёком будущем сможет воскресить людей, подарить им новую, чистую, исполненную счастья жизнь:

    В лирико-эпических поэмах "Хорошо!" и "Владимир Ильич Ленин " Маяковский воплотил мысли социалистического человека, героя своей эпохи.

    «Облако в штанах» . Первоначальное название поэмы – "Тринадцатый апостол" – было заменено цензурой. Каждая часть поэмы выражает определенную идею (4). Но саму поэму нельзя строго делить на главы, в которых последовательно выражены четыре крика ("Долой ваш строй, любовь, искусство, религию!"). Переживания лирического героя захватывают разные сферы жизни, в том числе и те, где господствуют безлюбая любовь, лжеискусство, преступная власть, проповедуется христианское терпение. Движение лирического сюжета поэмы обусловлено исповедью героя, временами достигающей высокого трагизма.

    Первая часть поэмы – о трагической неразделенной любви поэта. Она содержит невиданной силы ревность, боль, взбунтовались нервы героя: «как больной с кровати, спрыгнул нерв», затем нервы «скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги». Автор поэмы мучительно спрашивает: «Будет любовь или нет? Какая – большая или крошечная?» В главе отражены эмоции лирического героя: «Алло! Кто говорит? Мама? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца». Любовь лирического героя поэмы, и это приводит его к отрицанию любви-сладкоголосого песнопения, потому что подлинная любовь трудная, это любовь-страдание.

    Теме поэзии посвящена и третья глава. Лирический герой заявляет о своем разрыве с предыдущими поэтами, с «чистой поэзией».

    Еще одно «долой» поэмы – «долой ваш строй », ваших «героев»: «железного Бисмарка», миллиардера Ротшильда и кумира многих поколений – Наполеона.

    Через всю третью главу проходит тема крушения старого мира . В революции Маяковский видит способ покончить с ненавистным строем и призывает к революции. Автор поэмы прозревает грядущее будущее, где не будет безлюбой любви, буржуазного строя и религии терпения. И сам он видит себя «тринадцатым апостолом», глашатаем нового мира.

    Тема личных, непреодоленных потрясений перерастает в прославление будущего счастья. Автор разочаровывается в нравственной силе религии. Финал поэмы звучит не без авторской иронии: Вселенная не слышит протеста «тринадцатого апостола» – она спит!



    Поэме свойственны гиперболизм, оригинальность, планетарность сравнений и метафор.

    Пьесы «Клоп» и «Баня» были написаны поэ­том на одном дыхании. В них отразились тяжелые впечатления от несоответствия реальной совет­ской действительности авторскому утопическому идеалу. Ставя своей целью агитацию современника, Маяковский затронул «вечные» вопросы. Драматургия по­следних лет резко выделяется реалистичными мазками, которые сочетаются с сатири­ческими приемами карикатуры и гротеска. Центральными фигурами здесь являются ме­щанин и бюрократ.

    Гл герой пьесы «Клоп» - владелец профсоюзного билета с арис­тократическими замашками. Маяковский с язвительной иронией высмеивал мещанскую натуру Пьера Скрипкина. Новоявленный аристократ - «быв­ший партиец, бывший рабочий» - постоянно по­падает впросак. Речь советского мещанина полна смехотвор­ных несоответствий. Претензия на образованность заставляет его обращаться к языку цивилизован­ных людей, но площадная брань все же выдает темное нутро. Высшая цель для Присыпкина - мещанское благополучие. Такая позиция была глубоко чужда Маяковскому. Поэт мечтал о духовном росте и нравственном очищении совре­менников. По мысли автора, катастрофа ждет тех, кто выбирает путь пошлости и мещанства. И все же «Клоп» - это не прогноз грядущего мещанина. Напротив, пожар освобождает от него человечество. Но Маяковский далек и от безоблач­ного оптимизма. Воскресший через пятьдесят лет Клоп-Присыпкин тут же начал распространять заразу пошлости. Автор предупреждал современни­ков об опасности, кроющейся в казалось бы невин­ном призыве к «хорошей жизни».

    «Баня» С одной стороны, пьеса названа «Баней»,- никакой бани мы там не находим. С одной стороны –это драма, но с другой - «... с цирком и фейерверком», то есть прямо балаган, а никакая не драма. С одной стороны, вся коллизия в пьесе развернута вокруг «машины» Чудакова, но с другой - эта машина невидима, то есть ее как будто бы и нет. С одной стороны, перед нами как будто бы театр, но с другой - мы видим еще и театр в театре, так что первый театр уже как будто и не театр, а действительность. Во всей пьесе в целом и в каждом отдельном ее элементе мы находим несовпадение предмета и смысла. Самые отвлеченные понятия здесь снижаются, овеществляются, материализуются, а конкретнейшие предметы, явления и даже люди дематериализуются вплоть до полного исчезновения.

    Вся пьеса в целом есть метафора. Лир. ядро «Бани» - проблема времени. Машина времени в «Бане» - не просто изобретение Чудакова, но и метафора самого новаторства, творчества. Ей сюжётно противопоставлена другая машина - бюрократическая. Кульминация противопоставление двух машин - последний монолог Победоносикова в VI действии. Почему названа «Баня»? Во-первых, «Баня» - это метафора очищающего смеха. Во-вторых - это метафора очищения творческого, к которому приходим в результате художественного осмысления действительности.

    36. Блок, циклы, поэма «Двенадцать»

    Как поэт Блок формировался под влиянием традиций русской классической литературы. В своем творчестве Александр Блок отразил существенные черты переломной эпохи. Отблеск русской революции лежит на его стихах и поэмах.

    Испепеляющие годы! Бездумья ль в вас, надежды ль весть?

    Тематический диапазон лирики широк - от самых интимных движений души, от таинства юношеской любви до философских обобщений и исторического пути народа.

    Ранние стихи Блока составили первую книгу, вышедшую в 1904 году, - "Стихи о Прекрасной Даме " многоплановы. Эти стихи символистские, противопоставляется скорбное ЗДЕСЬ и прекрасное ТАМ, святость идеалов героя, стремление в край обетованный, решительный разрыв с окружающей жизнью, культ индивидуализма, красоты. Сюжет цикла - ожидание встречи с возлюбленной, которая преобразит мир и героя. Героиня, с одной стороны, реальная женщина «Она стройна и высока, // Всегда надменна и сурова». С другой же стороны, перед нами небесный, мистический образ «Девы», «Величавой Вечной жены», «Непостижимой». «Он» - влюбленный рыцарь, смиренный инок, готовый к самоотречению. «Она» - бесплотное средоточие веры, надежды и любви лирического героя.

    Лирический герой показан в развитии

    Вторая его книга, "Нечаянная радость ", сделала популярным имя поэта в писательских кругах. Среди стихов "Незнакомка", "Девушка пела в церковном хоре", "Осенняя волна".
    Герой Блока становится обитателем шумных городских улиц, жадно вглядывающимся в жизнь. Он одинок в окружении пьяниц, он отвергает этот ужасающий его душу мир, похожий на балаган, в котором нет места ничему прекрасному и святому. Мир травит его, но среди этого хмельного угара появляется незнакомка, и ее образ будит светлые чувства, кажется, она верит в красоту. Образ ее удивительно романтичный и манящий, и видно, что жива еще в поэте вера в добро. Пошлость, грязь не могут запятнать образ незнакомки, отражающий мечты Блока о чистой, беззаветной любви. А стихотворение "Осенняя волна" стало первым воплощением темы родины, России в творчестве Блока. В стихах появляются некрасовские интонации - любовь к родине - любовь-спасение, понимание того, что свою судьбу невозможно представить в отрыве от нее.

    После поездки в Италию в 1909 году Блок написал цикл "Итальянские стихи ", весной 1914 года - цикл "Кармен ". В этих стихотворениях Блок остается тончайшим лириком, воспевающим красоту и любовь.

    Через углубление социальных тенденций (цикл «Город»), религиозного интереса (цикл «Снежная маска»), осмысление «страшного мира», осознание трагедии современного человека (пьеса «Роза и крест») Блок пришёл к идее неизбежности «возмездия» (цикл «Ямбы»; поэма «Возмездие»). Настойчиво и сильно выражена в творчестве Блока ненависть к миру «сытых», к уродливым, бесчеловечным чертам жизни (цикл «Страшный мир», 1909-16).

    Любовная лирика Блока романтична, она несёт в себе наряду с восторгом и упоением роковое и трагическое начало (разделы цикла «Снежная Маска», «Фаина», «Возмездие», 1908-13, «Кармен», 1914).

    Тема поэта и поэзии . Идея свободы поэта, его независимости от общественного мнения, превосходства над толпой проходит через все ранние стихотворения на тему творчества. стихотворения “Друзьям” и “Поэты. “К Музе” творчество - не награда, а тяжкий труд, несущий чаще разочарование и неудовлетворенность, чем лавры и радость. Вдохновение ниспослано Богом, а за любой дар надо платить, и поэт платит личным счастьем и покоем, уютом и благополучием.

    Основной темой своего творчества Блок считает тему Родины . С первых стихотворений о России ("Осенняя волна", "Осенняя любовь", "Россия") возникает двуликий образ страны - нищей, богомольной и одновременно вольной, дикой, разбойной. В этот период поэт создает циклы стихов «Родина», «На поле Куликовом». Двойственное отношение к России особенно ярко воплощено в стихотворении «Грешить бесстыдно, непробудно...». Блок рисует реалистичную картину современной ему России.
    И под лампадой у иконы
    Пить чай, отщелкивая счет,
    Потом переслюнить купоны,
    Пузатый отворив комод...

    Но заканчивается произведение словами:
    Да, и такой, моя Россия,

    Ты всех краев дороже мне.
    Немного другой ракурс взял поэт в своем цикле «На поле Куликовом».

    Революция 1917 отразилась в крупнейшей послеоктябрьской поэме "Двенадцать " (1918). В ней отразились как реальные события, так и взгляды поэта на историю, сущность цивилизации и культуру.

    Самое начало поэмы настраивает читателя на борьбу; резким контрастом встают два мира - старый и новый, только что родившийся:

    Черный вечер.

    Белый снег.

    Ветер, ветер!

    На ногах не стоит человек.

    Человеческие страсти и разбушевавшаяся стихия действуют в унисон, разрушая все отжившее, олицетворяющее старый уклад жизни. Как атрибуты старого уклада жизни - буржуй, барыня, и поп:
    Вон барыня в карАкуле
    К другой подвернулась...
    - Уж мы плакали, плакали...-
    Поскользнулась
    И- бац -растянулась!

    А следом, отряхивая с себя осколки погибшего общества, идут двенадцать человек. Кто они - строители будущего или жестокие разрушители, убийцы?

    Блок употреблял в своей поэме множество символов: имена, числа, цвета.
    Лейтмотив поэмы возникает с первых тактов: в разрыве и противопоставлении «белого» и «черного». Черный цвет – смутного, тёмного начала. Белый цвет символизирует чистоту, духовность, это цвет будущего.

    Образ Христа также символичен в поэме. Иисус Христос – вестник новых человеческих отношений, выразитель святости и очистительного страдания. Для Блока его «двенадцать» - настоящие герои, так как они являются исполнителями великой миссии, совершают святое дело – революцию. Как символист и мистик, святость революции автор выражает религиозно. Подчёркивая святость революции, Блок ставит перед этими «двенадцатью» незримо идущего Христа.

    Произведения Маяковского занимают видное место в отечественной литературе. Его проза и пьесы стали заметным явлением в поэзии и драматургии первых десятилетий XX века. Специфический стиль, необычная форма построения стихотворений снискали ему популярность и известность. И в наши дни не ослабевает интерес к его творчеству.

    Характеристика футуризма

    Маяковский, стихи которого являются предметом настоящего обзора, вошел в российскую литературу как яркий и наиболее видный представитель направления футуризма. Особенностью данного течения был разрыв с традициями классики и вообще всего предшествующего искусства. Такой подход определил интерес его представителей ко всему новому. Они искали новые формы выражения своих мыслей, идей, чувств. Большую роль приобрело в творчестве изобразительное искусство, вернее создание ярких и броских плакатов, которые должны были привлечь внимание к их произведениям. Сам поэт также увлекся новыми веяниями, которые во многом и определил его почерк. Однако самобытность его стиля позволила ему подняться над рядовыми представителями футуризма и пережить свое время и эпоху, войдя в ряды классиков советской поэзии.

    Особенности стихотворений

    Произведения Маяковского традиционно входят в школьную программу по русской литературе. Это объясняется тем, что его работы и сочинения очень ярко характеризуют веяния и идеи своего времени. Расцвет творчества поэта пришелся на очень непростую эпоху, когда в литературе и искусстве вообще шла борьба между самыми различными направлениями. При сохранении позиций традиционной классической школы молодые авторы активно порывали с прошлыми достижениями и искали новые средства и формы выражения. Поэт также стал сторонником новаторских идей и поэтому создал особую стихотворную форму, которая напоминала лестничную рифму. Кроме того, он, имея некоторый опыт по написанию плакатов, применял в своих сочинениях яркие броские фразы, которые напоминали лозунги.

    Стихи о творчестве

    Произведения Маяковского, как правило, отражают веяния и идеи эпохи, полной нешуточной борьбы между различными художественными течениями и направлениями. Поэтому их можно условно назвать публицистичными по своей направленности, однако по содержанию они являются ценнейшим источником по изучению взглядов и мыслей не только самого автора, но и тех, кто также относился к лагерю футуристов.

    Легкие стихи Маяковского учатся просто и быстро благодаря несложности построения рифмы. Например, произведение «А вы могли бы?» отличается небольшим объемом, оно сжато, лаконично и вместе с тем в концентрированном виде передает мысли поэта о своем непростом творчестве. Язык его очень прост, доступен и потому всегда нравится школьникам и подросткам. Другое стихотворение о творчестве называется «Необычайное приключение». Оно отличается необычной сюжетной линией, очень хорошим юмором и поэтому очень легко для запоминания.

    Поэт о современниках

    Произведения Маяковского посвящены самым разным темам, и одна из них - оценка деятельности современных ему авторов. В данном ряду сочинений особое место занимает стихотворение «Сергею Есенину», в котором поэт в свойственной ему ироничной манере изложил свое отношение к его творчеству и трагической смерти. Данное произведение интересно тем, что оно отличается бо́льшей мягкостью и некоторой лиричностью, несмотря на грубоватую манеру выражения своих чувств. Оно является показательным еще и в том смысле, что Есенин был негласным соперником поэта: оба, можно сказать, противостояли друг другу, однако Маяковский ценил талант последнего, в связи с чем будет уместно предложить школьникам на уроке.

    Сочинения как отражение эпохи

    Маяковский, стихи которого являются объектом настоящего обзора, занимал он живо реагировал на происходящие вокруг события. Первые десятилетия XX века ознаменовались сложными поисками новых стихотворных форм и сюжетов. Поэт активно экспериментировал с рифмой и различными языковыми средствами. Таким образом он отдал дань эпохе, которая отличалась очень бурными событиями не только в политической, но и в культурной областях. Легкие стихи Маяковского становятся понятнее и доступнее, если их рассматривать как отражение активного поиска новых изобразительных средств в первой половине столетия.

    Наиболее известное стихотворение

    «Я достаю из широких штанин», пожалуй, самое знаменитое сочинение поэта. Его строчки знает, наверное, каждый школьник. Секрет популярности этого стихотворения состоит в том, что оно в концентрированной форме выражает советскую идеологию первых лет большевистской власти. Именно в этом контексте и следует понимать это сочинение. Оно очень легко и быстро запоминается и до сих пор активно цитируется артистами на различных выступлениях.

    Пьесы

    Сатирические произведения Маяковского наряду с его поэзией занимают видное место в отечественной литературе. В первую очередь речь идет о его сочинениях «Клоп» и «Баня». В этих работах поэт в свойственной ему необычной форме показал явления своего времени. Экстравагантный и оригинальный сюжет, вычурность лексики, необычность образов главных героев обеспечили этим пьесам достаточно долгую жизнь. В советское время, например, очень часто можно было увидеть постановки этих произведений с известным артистом Андреем Мироновым в главной роли.

    Место поэта в отечественной литературе

    Известные произведения Маяковского обеспечили ему еще при жизни популярность. Легкость и необычность стихотворных форм, а также оригинальный способ выражения мыслей и вычурность языковых средств сразу же привлекли к нему внимание. В настоящее время его произведения очень интересны для понимания эпохи советской власти. Яркий пример тому - стихотворение «Я достаю из широких штанин». Это сочинение о советском паспорте наглядно демонстрирует отношение новой интеллигенции к тому порядку, который установился в нашей стране после 1917 года. Однако этим не исчерпывается значение автора для отечественной литературы. Дело в том, что он был очень многогранным человеком и пробовал себя в самых различных жанрах.

    Примером тому служит то обстоятельство, что он писал не только пьесы, но и поэмы. Самые известные из них, которые до сих пор изучаются в школе, - это «Владимир Ильич Ленин» и «Хорошо». В них автор в очень емкой и сжатой форме высказал свое отношение к наиболее важным событиям своего времени. Именно этим объясняется интерес к его творчеству, который не ослабевает и поныне. Его произведения наглядно характеризуют культурную жизнь значительной части интеллигенции при советской власти.