ЯЗЫКОВ, Николай Михайлович - русский поэт. Родился в дворянской семье. В 1814-20 учился в Горном кадетском корпусе и Институте инженеров путей сообщения в Петербурге, в 1822-29 - на философском факультете Дерптского (ныне Тартуского) университета.
В молодости был близок к К. Ф. Рылееву , А. А. Бестужеву , печатался в «Полярной звезде», был другом А. С. Пушкина . Годы, проведённые в Дерпте, - наиболее плодотворный период его творчества. Языков быстро завоевал репутацию самобытного поэта, отразившего вольнолюбие и политическую оппозиционность передовой дворянской молодежи: стихи и песни Языкова осуждают самодержавие и обскурантизм, славят личность, независимую от оков несправедливого социального строя и ханжества официальной морали. В элегиях и выражено горькое сожаление по поводу слабости политического протеста в стране. В стихотворении , написанном после казни К. Ф. Рылеева , возникает грозный образ грядущей России, поднявшейся «на самовластие царей». В декабристских традициях разрабатывает Языков темы русской истории (, , , «Новгородская песня» и др.). Характерный для стихов молодого Языкова пафос «жизни своевольной», «радости и хмеля» нашёл отражение и в самой удали его поэтической речи, в темпераментности и свежести стихового строя, в смелости и неожиданности словотворчества. Высоко оценивая стихи Языкова ранней поры, Н. А. Добролюбов отметил, что «…к сожалению, источник их был не в твёрдом, ясно сознанном убеждении, а в стремительном порыве чувства, не находившего себе поддержки в просвещённой мысли», и тем самым объяснил основную причину идейной и творческой эволюции Языкова в 30-40-е годы.
Переехав из Дерпта в Москву (1829), поэт сблизился с будущими славянофилами И. В. и П. В. Киреевскими, А. С. Хомяковым , семьёй Аксаковых. От вольнолюбия и тираноборчества дерптских стихов Языков перешёл сначала к покаянно-религиозным настроениям, к осуждению своего прошлого (, 1831), а в конце жизни - к ожесточённым нападкам на П. Я. Чаадаева, Т. Н. Грановского, А. И. Герцена (стихотворение , 1844), что вызвало резкий отзыв В. Г. Белинского, пародии Н. А. Некрасова . Патриотизм Языкова постепенно стал проявляться как приверженность к православию и вражда к революционному Западу. Программным для позднего Языкова было стихотворение (1844), где он утверждал, что миссия поэта - приносить «дрожащим людям молитвы с горней вышины», что путь к спасению - в вере.
В 40-е годы Языков написал стихотворные повести, близкие натуральной школе, в которых проявился интерес к быту, к влиянию среды на человека («Сержант Сурмин» , 1845, «Липы» , 1846). Языков был одним из зачинателей и энергичных пропагандистов собирания и издания памятников народного творчества. Разработка фольклорных тем заняла заметное место и в его поэзии (, 1835; «Жар-Птица» , 1836, и др.). Многие стихи и песни Языкова (, и др.) положены на музыку А. С. Даргомыжским, К. П. Вильбоа и другими русскими композиторами.
Соч.: Стихотворения, СПБ, 1833; N. S. стихотворений, М., 1844; Новые стихотворения, М., 1845; Стихотворения, 4 изд., ч. 1-2, СПБ, 1858; Полн. собр. стихотворений. [Ред., вступ. ст. и коммент. М. К. Азадовского], М. - Л., 1934; Собр. стихотворений, [Л.], 1948; Стихотворения. Сказки. Поэмы. Драматич. сцены. Письма. М. - Л., 1959; Полн. собр. стихотворений, М. - Л., 1964.
Лит.: Белинский В. Г., Рус. лит-ра в 1841 г., Полн. собр. соч., т. 5, М., 1954; его же, Рус. лит-ра в 1844 г., Полн. собр. соч., т. 8, М., 1955; Азадовский М. К., Судьба лит. наследства Н. М. Языкова, «Лит. наследство», т. 19-21, М., 1935; его же, Киреевский и Языков, в его кн.: Лит-ра и фольклор, Л., 1938; Мейлах Б. С., Н. М. Языков, в кн.: История рус. поэзии, т. 1, Л., 1968; Семенко И. М., Языков, в её кн.: Поэты пушкинской поры, [М., 1970]; Орлов В. Н., Языков, в его кн.: Пути и судьбы, [Л.], 1971.
Л. Г. Фризман
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 8. - М.: Советская энциклопедия, 1975
ЯЗЫКОВ Н. М. (статья из «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», 1890 – 1907)
Языков (Николай Михайлович) - известный поэт.
Родился 4 марта 1803 в Симбирске, в помещичьей семье, на 12-м году был отдан в институт горных инженеров в Петербурге, а по окончании в нём курса поступил в инженерный корпус; но, не чувствуя призвания к занятиям математикой и увлекаясь поэзией, решил, по совету профессора словесности в дерптском университете, известного литератора А. Ф. Воейкова, перейти в этот университет (1820).
В Дерпте поэтический талант Языкова, действительно, развился и окреп, главным образом благодаря условиям свободной и весёлой жизни тогдашнего студенчества, певцом которой по преимуществу сделался молодой поэт. Его стихотворения вскоре были замечены. Жуковский его обласкал, Пушкин искал знакомства с ним и приглашал его, через его университетского товарища А. Н. Вульфа, к себе в Михайловское; Дельвиг искал его стихов для своих «Северных Цветов» и т. д.
В Дерпте Языков провёл около 8 лет, уезжая оттуда лишь на короткое время в Петербург, Москву и Псковскую губернию (знаменитое «Тригорское», в соседстве с Пушкиным ). Увлечение беззаботным разгулом буршей было главной причиной того, что Языков не успел за всё это время окончить университетского курса.
В 1829 он переселился в Москву, а в начале 1830-х гг. переехал в свою симбирскую деревню, где и прожил несколько лет, «наслаждаясь», как он сам говорил, - «поэтическою ленью».
К концу 1837 болезнь спинного мозга заставила его уехать за границу - сначала в Мариенбад, потом в Ганау, Крейцнах и Гаштейн. В Ганау Языков сблизился с Гоголем, который в 1842 повёз Языкова с собой в Венецию и Рим.
В 1843 Языков вернулся в Москву в состоянии уже совершенно безнадёжном. Никуда не выходя из своей квартиры, он медленно угасал; единственным развлечением были для него устроенные им у себя еженедельные собрания знакомых литераторов. По своим родственным связям и давнишним симпатиям Языков был особенно близок с кружком славянофилов, увлёкся воззрениями своих друзей и в 1844 обрушился на западников известным бранным посланием , в котором все члены западнического кружка объявлены были врагами отечества.
Языков занимает довольно видное место среди поэтов так называемой пушкинской плеяды. Если его поэзия не блестит глубиною мысли или разнообразием содержания, то в ней, всё-таки, сказался несомненно яркий и своеобразный талант. Правильному развитию поэтического дарования Языкова мешала его порывистая, увлекающаяся натура, легко поддававшаяся впечатлениям минуты и неспособная к выдержанному труду; при более благоприятных условиях, из Языкова мог бы, вероятно, выработаться настоящий художник, но он навсегда остался только дилетантом в искусстве, впрочем, таким, у которого бывали подчас просветы истинно высокого художественного творчества.
Главные мотивы поэзии Языкова - именно те самые, которые он ценил выше других, провозглашая себя «поэтом радости и хмеля», - нашли себе выражение в форме далеко не всегда художественной; его вакхический лиризм часто является слишком грубым; большая часть стихотворений отличается невыдержанностью тона, иногда - неудачным подбором выражений, иногда - искусственностью образов и сравнений.
В стихотворениях Языкова можно указать, однако, целый ряд превосходных поэтических описаний природы (, и пр.); затем встречаются лирические произведения, полные высокого одушевления и отличающиеся большой художественной отделкой (, , «Пловцы» , некоторые переложения псалмов и др.), которые и заставляют отвести Языкову почётное место в ряду наших лириков первой половины XIX в. К сожалению, подобных произведений в общем литературном наследстве Языкова очень немного. Собрания стихотворений Языкова изданы им самим в 1833, 1844 и 1845.
О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик,
Ее торжественный изменник,
Иль ты, сладкоречивый книжник,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный,
Поклонник темных книг и слов,
Восприниматель достослезный
Чужих суждений и грехов;
Вы, люд заносчивый и дерзкой,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все - не русский вы народ!
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к Родине, не тот
Вас поднимает; в вас живет
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас - он Божий глас, -
Не он рождает в вас отвагу:
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша -
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык:
Крепка, надежна Русь святая,
И русский Бог еще велик!
Стихотворение «К ненашим», Николай Михайлович Языков написал 6 декабря 1844 года, незадолго до смерти, вложив в него всю боль своего сердца. Ходившее в списках, оно было опубликовано лишь в 1871 году.
Досужие умы стали высчитывать, к кому лично из единоплеменников обратился поэт:
О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас!
В стихотворении перечислено много обличий: среди них – «жалкий ли старик, ее торжественный изменник, ее надменный клеветник; оракул юношей-невежд, ты, легкомысленный сподвижник беспутных мыслей и надежд; и ты, невинный и любезный, поклонник темных книг и слов, восприниматель достослезный чужих суждений и грехов...»
Вывод поэта нелицеприятен:
Вы, люд заносчивый и дерзкий,
Вы опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все – не русский вы народ!
«Воспринимателям достослезным чужих суждений и грехов» не хотелось принимать на свой счет предъявленные Языковым претензии и обвинения. Тут же пошли поиски прототипов. Но для христиан, какими были Языков и его друзья, сведение личных счетов было бы тяжким грехом. Один из принципов их жизни и творчества изложил Гоголь в письме Языкову 5 апреля 1845 года: «Нужно, чтобы в стихотворениях слышался сильный гнев против врага людей, а не против самих людей. Да и точно ли так сильно виноваты плохо видящие в том, что они плохо видят?»
Прототипы и не важны. Так же, как и не важны поиски прообразов, попытки затемнить главное, – поэт выразил свое представление о любви к Родине и народу.
Языков выступил как поэт-провидец, историк, как боец за Родину и русский народ, а не как обличитель конкретных людей. Он предчувствовал тяжелые времена, ожидающие Россию, если она свернет с пути предков, заветов Святой Руси, начнет онемечиваться, преклоняться перед всем инославным, что, к сожалению, происходит в нашей современной действительности.
В ту пору проявились попытки искорежить историю Руси, повернуть ее на путь западных реформ, навязать ей идеалы «просвещенной Европы». В 1842 году Белинский напечатал памфлет «Педант», в котором обрушился на поэта, критика и историка Степана Петровича Шевырёва и других приверженцев славянофильства, объявив войну этому течению русской мысли. Нехватку веских аргументов Петр Бульдогов – таким псевдонимом прикрылся Белинский – возместил оскорблениями. В статье в оборот было запущено понятие «наши», которое Белинский с сарказмом отнес к сторонникам Шевырёва.
В 1840-х годах Шевырёв читал в Московском университете курс лекций о древнерусской словесности в противовес лекциям западника Т.Н. Грановского по истории Средних веков. Лекции Шевырева заинтересовали Языкова, и в 1844 году он откликнулся на них, создав поэтический шедевр на все века. В ответ Белинскому поэт назвал его «К ненашим». В словаре Владимира Даля говорится: «Ненаш – нечистый, недруг, лукавый, бес». Одно название стихотворения разозлило западников: «ненаши» всеми неправдами хотят выглядеть «нашими».
Поэт коснулся существенного – выразил пламенное чувство любви к народу, к родной истории. Западному идеалу свободы капризной плоти, вседозволенности растления Языков противопоставил свободу в православном понимании – свободу духа, свободу во Христе, от нечистоты. Он отмел в сторону тех, кто чужд делу предков и отвергает родное, святое:
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
В вас не живет, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к Родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живет
Любовь не к истине и благу!
Народный глас – он Божий глас –
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
Его мысли и идеи звучат злободневно – оттого и вопли «ненаших». Врагам России, которые часто работают под «русских», под «наших», все ненавистно в современной Руси и ее прошлом.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша –
Ничто вам!
«Ненаши» не хотят признать величие русской истории, ее самобытный путь, ее реальные результаты. Им непостижимо, как страна, на которую со всех сторон наседали враги, которую столько предавали, столько разрушали, могла так возвеличиться, вырасти, окрепнуть, что ее неимоверно трудно, почти невозможно поставить на колени. Языков чувствовал и предсказывал это:
Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык:
Крепка, надежна Русь Святая,
И русский Бог еще велик!
Это восклицание особенно возмутило нечистых, ибо их приводит в бешенство употребление русскими слова «Бог», которое большую часть ХХ века было под запретом. По преданию, величием именно русского Бога, объяснил хан Мамай свое поражение на Куликовом поле.
Споры вокруг Языкова возникли еще в период его пребывания в Дерпте. В 1823 году он был студентом местного университета, самого онемеченного в России, и там поэт с достоинством возгласил: «Не много нас – но мы славяне!» В русских классиках удивляют их прозорливость, умение вложить в обычные слова необычное. Поэт, по сути, воззвал к одноплеменникам: «Не участвуйте в делах тьмы!»
Языков выстоял нападки. В этом ему помогла и поддержка Гоголя. «Спасибо тебе за похвалы, которыми ты награждаешь меня за мое стихотворение "К ненашим", – благодарил поэт верного друга, который потом подвергся истерическим нападкам тех же сил за патриотические "Выбранные места из переписки с друзьями". – Получил ли ты другое в этом же роде – послание к К.С. Аксакову? Оба эти мои детища наделали много разных сплетней и разъединений в обществе, к которому и ты принадлежал бы, если б ты был теперь в Москве, т. е. в том кругу, где я живу и движусь. Некие мужи важные и ученые, старые и молодые, до того на меня рассердились, что дело дошло бы, дескать, до дуэли, если бы сочинитель этих стихов не был болен. Вот каково! Страсти еще волнуются и кипят, а мои грозные супостаты удовлетворяются тем, что пересылают мои стихи в Питер, в "Отечественные записки", где меня ругают как можно чаще, стихи мои пародируют и печатают эти пародии. Само собою разумеется, что эти на меня устремления и этот беззубый лай нимало не смущают меня и что я продолжаю свое».
Поклонники западных моделей, и сегодня не прощают Языкову его заслуги перед русской историей и народом. Его мысли не вписываются в расчеты политиканов, которые тщатся свести Россию с национально-самобытных путей развития. Языков и его друзья были против обезьяньего копирования чужих, прежде всего западных, моделей, против мления перед чужой, эгоистичной историей.
В человеческих измерениях всему судья – время. Оно уже рассудило, кто был ближе к правде. Языков был крепок духовно, по традиции русской словесности он стремился осмыслить, углубить и еще более утвердить религиозную суть и основу русской литературы. Веру он считал чертой русского национального характера, ибо она – барьер на пути всех пороков. Он умело сочетал историю и Православие, отстаивая право России на самобытное национальное развитие.
В. Корочанцев
Мы расточительно позволили себе задвинуть во второй ряд книжной полки такого национального гения и мастера слова как Николай Языков (1803—1846), сочинениями коего восхищались Пушкин, Гоголь, Жуковский.
И. Киреевский писал: «Именно потому, что господствующий идеал Языкова есть праздник сердца, простор души и жизни, потому господствующее чувство его поэзии есть какой-то электрический восторг и господствующий тон его стихов — какая-то звучная торжественность. Эта звучная торжественность, соединенная с мужественною силою, эта роскошь, этот блеск и раздолье, эта кипучесть и звонкость, эта пышность и великолепие языка, украшенные, проникнутые изяществом вкуса и грации — вот отличительная прелесть и вместе особенное клеймо стиха Языкова... Нельзя не узнать его стихов по особенной гармонии и яркости звуков, принадлежащих его лире исключительно».
Николай Михайлович Языков — 16 марта по нов. ст. исполнилось 210 лет со дня рождения поэта — памятен русскому человеку прежде всего поющимся стихотворением «Пловец» («Нелюдимо наше море...»), а также посланием Д. Давыдову («Жизни баловень счастливый...»), вызвавшим, по воспоминаниям Гоголя, слезы у Пушкина.
Знаменитое стихотворение «К ненашим» Языков написал 6 декабря 1844 г., за два года до кончины. Однако сочинение, вызвавшее как горячее одобрение в стане славянофилов, так и скрежет оскорбленного возмущения среди западников, а также цензурный запрет к публикации на три десятилетия (!), обильно ходило в списках. Кто-то ставил это сочинение в ряд с «Бесами» Достоевского.
О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас!
Сегодня мы читаем его как решительно актуальный текст, такое впечатление, что писано про текущие события. Кажется, не прошло полутора веков, не было помрачительного кошмара междоусобной Гражданской войны, страшных мировых войн, изничтожения собственного народа и отчей веры. Какие-то «не наши» константы остаются в русских людях и продолжают действовать против России.
Хоть Языков обращался к лицам конкретным, мы правильно понимаем адресацию как архетипическую. В стихотворении немало обличений — «жалкий ли старик, ее торжественный изменник, ее надменный клеветник; оракул юношей-невежд, ты, легкомысленный сподвижник беспутных мыслей и надежд; и ты, невинный и любезный, поклонник темных книг и слов, восприниматель достослезный чужих суждений и грехов...»
Вы, люд заносчивый и дерзкий,
Вы опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все — не русский вы народ!
Николай Языков, русский патриот, сын богатого помещика Симбирской губернии, много лет проведший на лечении в Германии и Италии, выступил как провидец, обобщивший тему, боль, разрушительный вектор, уводящий к западопоклонничеству. Это — своеобразное предостережение окончательного культа капиталистических миллионщиков, «штольцев», наверняка ведь сочинение Языкова было известно И. А. Гончарову, писавшему свой грандиозный, самый русский роман «Обломов» с 1848-го по 1859 г.
Языков, похоже, предчувствовал испытания, ожидавшие Россию, словно постоянно слышал, с ужасом, «Предсказание» (1830) Лермонтова: «Настанет год, России чёрный год, когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь…».
Однако мы помним историко-духовный контекст эпохи, вызвавшей к жизни яркое публицистическое сочинение Языкова. В 1842 г. — между прочим, за шесть лет до выхода в Германии в свет «Манифеста Коммунистической партии» фабриканта-эксплуататора Ф. Энгельса и юриста К. Маркса — В. Белинский под псевдонимом Петр Бульдогов напечатал резонансный памфлет «Педант», критиковавший профессора Московского университета историка С. П. Шевырёва, объявивший войну патриотическому направлению русской мысли. Сей Бульдогов наряду с оскорблениями применил саркастический термин «наши» — по адресу русских славянофилов.
«Европейская» пренебрежительность сквозит почти в каждой бульдоговой фразе, начиная с характеристичной: «Зовут моего педанта: Лиодор Ипполитович Картофелин».
Ха-ха-ха?! Но чем имя «Лиодор Ипполитович» кондовей, почвенней и комичней по сравнению с именем «Виссарион Григорьевич», понять затруднительно.
В мире все относительно: примечательно, что ведь именно Белинскому был — до того — адресован памфлет Е. Баратынского «На ***»(на рубеже 1839/1840 гг.):
В руках у этого педанта
Могильный заступ, не перо:
Журнального негоцианта
Как раз подроет он бюро.
Он громогласный запевало,
Да запевало похорон…
Похоронил он два журнала,
И третий похоронит он.
Речь идет о состоявшемся в конце 1839 г. приглашении Белинского в сотрудники «Отечественных Записок» издателем журнала А. А. Краевским. Узнаваемый портрет. И хотя «запевалой похорон» «неистовый Виссарион» назван по причине угробления им журналов «Телескоп» и «Наблюдатель», в этой едкой эпиграмме прочитывается и суть этого деятеля. И зримо видишь в этом облике некоторых нынешних «господ пера и дести» — то ли «худых, но сочных», то ли, напротив, изрядно разжиревших.
Итак, «К ненашим» — ответ Языкова всем Бульдоговым. Словарь Даля дает внятное пояснение: «Ненаш — нечистый, недруг, лукавый, бес».
Языков горько восклицает, не скажешь «обличает», поскольку его слова полны страдания и сострадания к адресатам.
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
В вас не живет, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к Родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живет
Любовь не к истине и благу!
Народный глас — он Божий глас —
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
К «вам» из полуторавековой дали адресуется поэт Языков, говоривший на языке, ничуть и сегодня не устаревшем, к нашему смутному времени лишь набравшем силы.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша —
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык:
Крепка, надежна Русь Святая,
И русский Бог еще велик!
В конце — отсылка к известному высказыванию хана Мамая, который, по преданию, именно так объяснял свое поражение на Куликовом поле: «Велик русский Бог!»
Оказалось, более страшных слов для тогдашних московско-питерских болотных и найти было нельзя. Такое ощущение, что это же — слово в слово — мог сказать Пушкин, который, увы, к тому моменту уже семь лет лежал в землице на Святогорском холме, у стен Успенского храма. Но он успел из Михайловского в 1824 г. незнакомому, совсем молодому поэту (что вы, на целых четыре года моложе Пушкина!), адресовать свое сочинение «К Языкову», где говорил без обиняков, на века: «Клянусь Овидиевой тенью: Языков, близок я тебе».
«Спасибо тебе за похвалы, которыми ты награждаешь меня за мое стихотворение “К ненашим”. Получил ли ты другое в этом же роде — послание к К. С. Аксакову («Прекрасны твои песнопенья живые…», от 31 октября 1845 г. — С. М.) — писал Языков Гоголю. — …Оба эти мои детища наделали много разных сплетней и разъединений в обществе, к которому и ты принадлежал бы, если б ты был теперь в Москве, т. е. в том кругу, где я живу и движусь. Некие мужи важные и ученые, старые и молодые, до того на меня рассердились, что дело дошло бы, дескать, до дуэли, если бы сочинитель этих стихов не был болен. Вот каково! Страсти еще волнуются и кипят, а мои грозные супостаты удовлетворяются тем, что пересылают мои стихи в Питер, в “Отечественные записки”, где меня ругают как можно чаще, стихи мои пародируют и печатают эти пародии. Само собою разумеется, что эти на меня устремления и этот беззубый лай нимало не смущают меня и что я продолжаю свое».
И еще: «Речь идет о здешних, московских особах, которым не нравятся лекции Шевырёва и потому они лгут и клевещут на него во всю мочь... Все личное достоинство их поддерживается в глазах так называемого “большого” света только их презрением ко всему отечественному».
Николай Васильевич скоро и сам дождется обструкции со стороны тех же «ненаших»; после 1846-го, выхода в свет гоголевского сочинения «Выбранные места из переписки с друзьями», они закружатся, эти «бесы разны».
Стрела Языкова попала в болевую точку, в общественный нерв, в «люд заносчивый и дерзкой», в «опрометчивый оплот, ученья школы богомерзкой».
Языков писал брату: «...Эти стихи сделали дело, разделили то, что не должно было быть вместе, отделили овец от козлищ, польза большая!.. Едва ли можно назвать духом партии действие, какое бы оно ни было, противу тех, которые хотят доказать, что они имеют не только право, но и обязанность презирать народ русский... Лекции Шевырёва возбуждают их злость... тем, что в этих лекциях ясно и неоспоримо видно, что наша литература началась не с Кантемира, а вместе с самою Россией. А в защите правого и, могу сказать, чистого и даже святого дела — я никакой низости не вижу, какова бы форма этой защиты ни была: есть то дух Божий и дух льстечь».
Гоголь же в восхищении писал Языкову, что сам Бог внушил тому «прекрасные и чудные стихи “К ненашим”… Душа твоя была орган, а бряцали на нем другие персты. Они еще лучше самого “Землетрясенья” и сильней всего, что у нас было писано доселе на Руси... Бог да хранит тебя для разума и вразумления многих из нас». Стихотворение Языкова «Землетрясение» (1844) и Жуковский считал одним из лучших в русской поэзии.
Сегодня нам внятно, отчего Языков был отодвинут на обочину общественного сознания, почему его полемические антилиберальные опусы были запрещены к публикации.
«Белинский совершенно беспощадно бил по Языкову, и именно потому, что прекрасно понимал его огромную силу и понимал то значение, какое имела его поэзия в боевом арсенале противников, — писал М. К. Азадовский, — …но за всем этим вставала и иная, для него более существенная сторона — политическая».
Вскоре после стихотворения «К ненашим» Языков написал «К Чаадаеву» — одно из самых острых стихотворений в цикле. (В 1845-м последовали послания «П. В. Киреевскому», «С. П. Шевырёву», «А. С. Хомякову»).
В письме к брату Александру от 27 декабря 1844 г. Языков поясняет: «В нашем кругу теперь волнение чрезвычайное, волны едва не хлещут друг друга... Ч, даже Ч колеблется и выходит из себя: лекции Ш сильно его раздражают и проч. Впрочем, ему и достается за дело: вообрази себе, до чего он избалован поддакиваниями и подтакиваниями его нелепейшим выходкам на все наше, что на днях, на вечере у Павлова, громогласно назвал Ермолова шарлатаном!.. Я пришлю тебе стихи, написанные мною к Ч. Не правда ли, что этакая его наглость есть оскорбление общенародное, личное всем и каждому!! И что “почто молчать?”».
Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Ее предания святыя
Ты ненавидишь все сполна.
Ты их отрекся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап, —
Почтенных предков сын ослушной,
Всего чужого гордый раб!
Свое ты все презрел и выдал,
Но ты еще не сокрушен;
Но ты стоишь, плешивый идол
Строптивых душ и слабых жен!
Ты цел еще: тебе доныне
Венки плетет большой наш свет,
Твоей презрительной гордыне
У нас находишь ты привет.
Как не смешно, как не обидно,
Не страшно нам тебя ласкать,
Когда изволишь ты бесстыдно
Свои хуленья изрыгать
На нас, на все, что нам священно,
В чем наша Русь еще жива.
Тебя мы слушаем смиренно;
Твои преступные слова
Мы осыпаем похвалами,
Друг другу их передаем
Странноприимными устами
И небрезгливым языком!
А ты тем выше, тем ты краше:
Тебе угоден этот срам,
Тебе любезно рабство наше.
О горе нам, о горе нам!
Эти строки восхищали даже М. Жихарева, племянника Чаадаева, именно он получил их от Хомякова и опубликовал впервые в 1871 г. в «Вестнике Европы». «Вот это послание и по достоинству поэтическому, и по одушевлению гнева, и по глубокой, томительной патриотической тоске, и по блеску и звону стихов (выделено мной — С. М.) чуть ли не самое прекрасное из всех, вышедших из-под столько знаменитого, в свое время, пера Языкова», — писал Жихарев. Какие блестящие, конгениальные слова!
А ведь еще в 1833 г. П. Киреевский замечал Языкову: «Эта проклятая Чаадаевщина, которая в своем бессмысленном самопоклонении ругается над могилами отцов и силится истребить все великое откровение воспоминаний, чтобы поставить на их месте свою одноминутную премудрость, которая только что доведена ad ab-surdum в сумасшедшей голове Ч., но отзывается по несчастью во многих, не чувствующих всей унизительности этой мысли, — так меня бесит, что мне часто кажется, как будто вся великая жизнь Петра родила больше злых, нежели добрых плодов. Впрочем, я и сам чувствую, что болезненная желчь негодования мутит во мне здоровый и спокойный взгляд беспристрастия, который только один может быть ясен».
На стороне «наших» был и Пушкин (обратившийся когда-то к Чаадаеву со своими хрестоматийно известными стихами «Любви, надежды, тихой славы…»), который также высказал несогласие со взглядами Чаадаева на историческое прошлое России, выраженными в «Философских письмах» 1830-х. Помним, что 19 октября 1836 г., в день Царскосельского лицея, за четыре месяца до своей кончины, Пушкин писал Чаадаеву, и это тоже знаменитая его реплика: «Благодарю за брошюру, которую Вы мне прислали... Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с Вами согласиться... Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
(И мы помним, что Чаадаев потом изменил свою точку зрения на Отечество.)
Не пропустим и слова из послания Языкова свояку Хомякову, идейному вождю русских славянофилов:
Несчастный книжник! Он не слышит,
Что эта Русь не умерла,
Что у нее и сердце дышит,
И в жилах кровь еще тепла;
Что, может быть, она очнется
И встанет заново бодра!
О! как любезно встрепенется
Тогда вся наша немчура:
Вся сволочь званых и незваных,
Дрянных, прилипчивых гостей,
И просветителей поганых,
И просвещенных палачей!
Весь этот гнет ума чужого
И этот подлый, гнусный цех,
Союзник беглого портного, —
Все прочь и прочь! Долой их всех!
Очнется, встанет Русь и с бою
Свое заветное возьмет!
Не только Белинский выступил против Языкова и Пушкина в «Обзоре русской литературы в 1844 г.», но и Некрасов, со смешной местами, но в целом вяловатой и затянутой пародией «Послание к другу (из-за границы)», опубликованной в «Литературной газете» 1 февраля 1845 г. Как многое похоже на ту ситуацию и теперь! Звонко щёлкают пёрьями «поэты и гражданины».
«К ненашим» — мощное и значительное высказывание русского национального гения. Примечательно, что адресовано оно известным умам России, с которыми нас учили отождествлять русскую «прогрессивную» литературную мысль. Странная сложилась традиция: кто Россию критикует, если не сказать поносит, тот непременно считается прогрессивным, а у кого за нее душа болит, — тот ретроград, лапотник, сермяжник, и никоим образом не Виссарион Григорьевич, а совсем напротив — Лиодор Ипполитович Картофелин.
«…Вы все — не русский вы народ!» — сказал Языков. И кому же? Грановскому, Чаадаеву, А. Тургеневу, Белинскому. Саморазоблачительно «узнал» себя в этой реплике и Герцен, британский, с позволения сказать, «колокол», нехорошо назвавший сочинение Языкова «доносом в стихах». Передернул. В новые и новейшие времена так поступают некоторые «ненаши», десятилетиями служащие «Голосу Америки» или Би-би-си. Герцен отбыл на берега Альбиона и оттуда учительствовал Отечеству. Умрет, известное дело, в «Парижике», в 1870-м. Тогда как молодые Пушкин, Лермонтов и Языков полягут на Родине, причем гораздо раньше — на рубежах 1840-х, плюс-минус несколько лет.
Герцен все же под занавес дней своих рискнул самопримириться в «Былом и думах» (опубликовано в 1868 г.), то есть спустя двадцатилетие с момента кончины Языкова, в виду своей приближавшейся смерти, пытаясь умягчить сам себя и общественность, сказал о сути спора между «славянами», как он назвал славянофилов, и западниками («нами»): «Они всю любовь, всю нежность перенесли на угнетенную мать. У нас, воспитанных вне дома, эта связь ослабла. Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству в чертах да по тому, что ее песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна... Такова была наша семейная разладица лет пятнадцать тому назад... Считаться нам странно, патентов на пониманье нет; время, история, опыт сблизили нас не потому, чтоб они нас перетянули к себе или мы их, а потому, что и они и мы ближе к истинному воззрению теперь, чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга в журнальных статьях, хотя и тогда я не помню, чтобы мы сомневались в их горячей любви к России или они — в нашей».
Н. М. Языков тихо скончался вечером 26 декабря (по ст. ст.) 1846 г. С. П. Шевырёв расскажет: «На одре смертном он пел и читал стихи. Ему грезилось любимое занятие жизни. Когда кончились страдания жизни, и предстало лицо Языкова во всем величавом спокойствии смерти, тогда обозначились настоящие черты, которые искажала болезнь. Выпрямилось высокое чело... Мысль, что эти уста, в которых создался полнозвучный его стих, смежились на веки безмолвием, тяжело-грустна была не только для ближних его, но и для всех, кто любил русское слово, поэзию и дорожит славою Отечества».
Отпевание поэта состоялось в Благовещенском храме на ул. Тверской. 30 декабря друзья и близкие похоронили поэта в Даниловом монастыре. Рядом с ним через шесть лет упокоится и его друг, тезка — Николай Гоголь. Прах обоих русских гениев потом перенесут на Новодевичье кладбище.
А есть ли у нас, сограждане, где-нибудь памятник поэту Языкову? Его не могло быть, как видим, ни в XIX веке, ни в XX. Но вот вопрос: может ли он быть поставлен в XXI-м?
Станислав Минаков
