Поль валери основание для брюзжания. Поль Валери. "Всеобщее определение искусства" (1935). Всеобщее определение искусства

Происхождение

Из семьи богатого екатеринославского помещика, отставного полковника гвардии. Окончил Пажеский корпус в 1877 году. На младших офицерских должностях служил в прославленном Кавалергардском полку. Вышел в отставку в чине поручика в 1885 году. Изменив семейной традиции (отец и дед дослужились до генеральских эполет), посвятил себя семейной жизни и ведению своего огромного хозяйства: Родзянко был одним из богатейших землевладельцев тогдашней Малороссии. Состоял уездным предводителем дворянства. В 1892 году был удостоен пожалования в камер-юнкеры, а затем, в 1902 году, и одного из высших придворных званий - камергера Императорского двора. С 1900 года руководил работой Екатеринославской губернской земской управы, а к 1905 году дослужился до чина действительно статского советника, приравненного по петровской Табели о рангах к чину генерал-майора. В 1903-1905 годах - редактор газеты «Вестник Екатеринославского земства». Был женат на княжне А. Н. Голицыной. Отец трех сыновей.

Политическая карьера

Политическая карьера Родзянко началась в годы Первой русской революции 1905-1907 годов. В 1906 был избран членом Государственного совета от Екатеринославского земства, но сложил с себя полномочия ввиду избрания в Государственную Думу. Правый октябрист, один из основателей и лидеров партии «Союз 17 октября». В марте 1911 года, после отставки однопартийца А. И. Гучкова, был избран Председателем III Государственной Думы. Выбор пал на Родзянко прежде всего потому, что депутаты воспринимали его как фигуру максимально компромиссную, устраивавшую октябристско-кадетское большинство Думы. В этом качестве проявил себя как последовательный сторонник конструктивного диалога с самодержавной властью. По словам лидера кадетов П. Н. Милюкова, «Близкий по своему прошлому и по своим связям с высшими правительственными и придворными кругами, Родзянко явился незаменимым осведомителем руководящих кругов Государственной Думы о том, что там творилось, и посредником при сношениях Думы с этими кругами и с верховной властью. Родзянко не имел тех конституционных сомнений, которые связывали в этих отношениях председателя первой Государственной Думы Муромцева. И он широко использовал председательское право высочайшего доклада. Этим он, несомненно, поднял значение Государственной Думы как государственного учреждения, и влил в политическую оппозицию реальное содержание. Переписка Александры Федоровны показала, как Родзянко был неприятен двору в роли русского маркиза Позы. Он умел говорить «истину царям» без улыбки, - и при тогдашних условиях это была самая сильная из возможных форм оппозиции. Только при условии этого рода личного влияния своего председателя Дума получила ту возможность воздействия на военные, а отчасти и на финансовые вопросы, которое сообщило ей силу, значительно возвышавшую ее формальное значение в системе государственных учреждений». «С личностью М.В. Родзянко на видном посту председателя Думы мы встречаемся здесь впервые, ‒ и она провожает нас вплоть до наступления революции. Незначительная сама по себе, она приобретает здесь неожиданный интерес. И прежде всего, естественно, возникает вопрос, как могло случиться, что это лицо, выдвижение которого символизировало низшую точку политической кривой Думы, могло сопровождать эту кривую до ее высшего взлета. М.В. Родзянко мог бы поистине повторить про себя русскую пословицу: без меня меня женили. Первое, что бросалось в глаза при его появлении на председательской трибуне, было ‒ его внушительная фигура и зычный голос. Но с этими чертами соединялось комическое впечатление, прилепившееся к новому избраннику. За раскаты голоса шутники сравнивали его с "барабаном", а грузная фигура вызвала кличку "самовара". За этими чертами скрывалось природное незлобие, и вспышки напускной важности, быстро потухавшие, дали повод приложить к этим моментам старинный стих: "Вскипел Бульон, потек во храм..." "Бульон", конечно, с большой буквы ‒ Готфрид Бульонский, крестоносец второго похода». При этом, добавлял Милюков, «в сущности, Михаил Владимирович был совсем недурным человеком. Его ранняя карьера гвардейского кавалериста воспитала в нем патриотические традиции, создала ему некоторую известность и связи в военных кругах; его материальное положение обеспечивало ему чувство независимости. Особым честолюбием он не страдал, ни к какой "политике" не имел отношения и не был способен на интригу. На своем ответственном посту он был явно не на месте и при малейшем осложнении быстро терялся и мог совершить любую gaffe [неловкий поступок]. Его нельзя было оставить без руководства, - и это обстоятельство, вероятно, и руководило его выбором», - вспоминал Милюков.

Родзянко несомненно чрезвычайно быстро полюбил представительские функции Председателя Государственной Думы, искренне полагая, что вторым человеком в Российской империи после монарха является именно он - Родзянко. Как вспоминал «серый кардинал» партии октябристов, Н. В. Савич, Родзянко «усвоил манеру говорить от имени Думы. Постепенно он начал привыкать к мысли, что - «Государственная Дума - это я, Родзянко». Не встречая противодействия, сознавая, что другой решающей воли во фракции [октябристов] нет, он все больше отождествлял свои мысли с волей большинства, у него развивалось и укреплялось самомнение, самоуверенность, он перестал считаться со своими коллегами, выдавал свое личное мнение за «голос Государственной Думы». Долгое время это не вызывало особых неудобств».

Высокий рост и внушительные габариты Родзянко служили предметом многочисленных шуток и эпиграмм, одна из которых принадлежала перу признанного думского острослова В. М. Пуришкевича:

Родзянко Думе не обуза,

Но, откровенно говоря,

Нам головой избрали пузо —

Эмблему силы “октября

Сам Родзянко с иронией относился к своему огромному животу; известно, что цесаревичу Алексею Николаевичу Родзянко собственноручно представился как «самый большой и толстый человек в России». В супружеской переписке Николая II и Александры Федоровны Романовых Родзянко фигурировал как «толстяк»; император вообще не считал Михаила Владимировича самоуверенным глупцом, который говорил ему «всякую чепуху». Непримиримый противник Г. Е. Распутина, неоднократно на Высочайших аудиенциях горячо убеждал Николая II удалить от себя Распутина, считая факт присутствия «старца» при особе монарха в высшей степени порочащим как самого царя, так и династию.

С началом I мировой войны Родзянко стал одним из наиболее известных в России политиков, символом провозглашенного с кафедры Государственной Думы лозунга «священного единения» оппозиции и трона. Отметим, что авторитет Родзянко в немалой степени способствовал налаживанию плодотворной работы Особого совещания Государственной Думы по обороне, в работе которого Михаил Владимирович принял деятельное участие. Вместе с тем неудачи в ходе войны способствовали неудержимому полевению как Думы, так и ее Председателя. Родзянко, хотя и принял на себя обязанности «умиротворителя» Думы, полагая, что радикальные речи депутатов могут привести к роспуску императором Думы, а в его обязанности как председателя входит «бережение Думы», выступил, будучи фигурой общенационального масштаба, в сознании общества, «благословителем» оппозиционных речей, произносимых с думской кафедры, и одним из символов неприятия существующей власти. В бытность Родзянко председателем Думы в феврале 1916 года единственный раз за всю ее историю посетил открытие сессии парламента. В годы войны Родзянко становится убежденным сторонником ответственного министерства, составленного из лиц, наделенных «общественным доверием», тем самым солидаризируясь с лозунгом оппозиционного власти Прогрессивного блока. О необходимости дарования царем ответственного министерства Родзянко говорил императору как лично, так и в записках на имя Николая II, одна из которых была отправлена им государю незадолго до революции, в феврале 1917 года. «Государь, ваш предок в тяжкую годину, когда стране грозила неминуемая гибель, не поколебался доверить власть лицу, облеченному общественным доверием, — и страна была спасена, а имя императора Александра I золотыми буквами записано на страницах не только русской, но и мировой истории. Со всею горячностью, на которую мы только способны, с сознанием того патриотического долга, который на нас всех лежит, мы молим вас, государь, — последуйте примеру вашего благородного предка. Бьет двенадцатый час, и слишком близко время, когда всякое обращение к разуму народа станет запоздалым и бесполезным», - писал М. В. Родзянко.

Роль в Февральской революции

В дни Февральской революции Родзянко - одна из центральных действующих фигур революционного процесса. Подобно многим другим думским оракулам - В. В. Шульгину, П. Н. Милюкову и другим - революция стала для М. В. Родзянко, несмотря на все его недавние предостережения императору, в высшей степени неожиданным и неприятным событиям. Родзянко испытывал дискомфорт, неуверенность, больше всего не желая, чтобы его воспринимали как революционера и бунтовщика. 26 февраля 1917 года, видя неумолимое разрастание революционного движения в столице, Родзянко отправил Николаю II телеграмму: "Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца". Эта телеграмма послана была Родзянко и всем главнокомандующим фронтами, с просьбой поддержать его. 27-го утром председатель Думы обратился к государю с новой телеграммой: "Положение ухудшается, надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии". Узнав о роспуске царем Думы, Родзянко пришел в отчаяние, по словам его секретаря Н. В. Садыкова, Михаил Владимирович несколько раз повторил «Все кончено!», а на глазах его показались слезы. Даже в этой ситуации, в условиях абсолютной анархии в Петрограде, «Родзянко долго не решался. Он все допытывался, что это будет - бунт или не бунт?

Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались… Но я не революционер. Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но с другой стороны, ведь правительства нет. Ко мне рвутся со всех сторон… Все телефоны обрывают. Спрашивают, что делать? Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства? Ведь это Россия же наконец! Есть же у нас долг перед родиной? Как же быть? Как же быть?

Спрашивал он и у меня.

Я ответил совершенно неожиданно для самого себя, совершенно решительно:

Берите, Михаил Владимирович. Никакого в этом нет бунта. Берите, как верноподданный… Берите, потому что держава Российская не может быть без власти… И если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить… Ведь сбежали? Да или нет?

Сбежали… Где находится председатель Совета Министров - неизвестно. Его нельзя разыскать… Точно так же и министр внутренних дел… Никого нет… Кончено!

Ну, если кончено, так и берите. Положение ясно. Может быть два выхода: все обойдется - государь назначит новое правительство, мы ему и сдадим власть… А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие, те, которые выбрали уже каких-то мерзавцев на заводах… Берите, ведь наконец, черт их возьми, что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками их не сыщешь», - вспоминал переживания Родзянко перед тем, как объявить о создании и возглавлении им Временного комитета Государственной Думы поздним вечером 27 февраля, депутат Государственной Думы В. В. Шульгин. Именно Родзянко как председатель Думы приветствовал полки, прибывавшие к Таврическому дворцу, чтобы заявить о своем переходе на сторону революции. «Полки по-прежнему прибывают, чтобы поклониться. Все они требуют Родзянко… Родзянко идет, ему командуют «на караул»; тогда он произносит речь громовым голосом… крики «ура!»… Играют марсельезу, которая режет нервы… Михаил Владимирович очень приспособлен для этих выходов: и фигура, и голос, и апломб, и горячность… При всех его недостатках, он любит Россию и делает, что может, т. е. кричит изо всех сил, чтобы защищали родину… И люди загораются, и вот оглушительные «ура», - вспоминал Шульгин. 28 февраля 1917 года Родзянко приказал снять висевший в главном зале Таврического дворца, где проходили заседания депутатов, портрет царя. Вместе с тем, несмотря на участие Родзянко в переговорах об отречении императора от престола, вплоть до 2 марта 1917 года, Михаил Владимирович был убежден в необходимости сохранения института монархии в России, и выступал в роли горячего сторонника отречения Николая II в пользу наследника, цесаревича Алексея Николаевича.

Последующие события показали, что быть «вторым человеком в России» Родзянко удавалось только в системе думской монархии. Февраль в одночасье сделал его слишком правым для нового политического истеблишмента. Во Временном правительстве никакого портфеля Родзянко, возглавлявший Временный комитет Государственной Думы, не получил. «Родзянко пойдет только в премьеры, а в премьеры нельзя, не согласятся левые и даже кадеты… Пусть остается председателем Думы… А будет Дума? Что-то не похоже… А кого мы, не кадеты, могли бы предложить? [на пост премьера] Родзянко? Я бы лично стоял за Родзянко, он, может быть, наделал бы неуклюжестей, но, по крайней мере, он не боялся и декламировал «родину-матушку» от сердца и таким зычным голосом, что полки каждый раз кричали за ним «ура»… Правда, были уже и такие случаи, что после речей левых тот самый полк, который только что кричал: «Ура Родзянко!», неистово вопил: «Долой Родзянко!» То была работа «этих мерзавцев»… Но, может быть, именно Родзянко скорее других способен был с ними бороться, если бы у него было два-три совершенно надежных полка. А так как в этой проклятой каше у нас не было и трех человек надежных, то Родзянко ничего бы не сделал. И это было совершенно ясно хотя бы потому, что, когда об этом заикались, все немедленно кричали, что Родзянко «не позволят левые». То есть как это «не позволят»?! Да так. В их руках все же была кой-какая сила, хоть и в полуанархическом состоянии… У них были какие-то штыки, которые они могли натравить на нас. И вот эти «относительно владеющие штыками» соглашались на Львова [в качестве министра-председателя Временного правительства], соглашались потому, что кадеты все же имели в их глазах известный ореол. Родзянко же был для них только «помещик» екатеринославский и новгородский, чью землю надо прежде всего отнять…», - описывал свои мысли в те дни Шульгин. По собственному признанию Родзянко, «партия кадет решительно воспротивилась моему Министерству, о чем лидер их заявил Председателю Думской фракции земцев-октябристов. Без участия же кадетской партии образовать устойчивый кабинет было невозможно…».

3 марта 1917 года Родзянко присутствовал на заседании членов Временного правительства и Временного комитета Государственной Думы, на котором настоятельно рекомендовал великому князю Михаилу Александровичу не принимать престол, переданный ему согласно акту отречения императора Николая II. Именно с Родзянко великий князь Михаил Александрович выходил советоваться один на один перед тем, как объявить собравшимся о своем окончательном решении.

«Главное, что ставят ему в вину, - это, конечно, то, что он советовал государю отречение… А что же, если бы Родзянко не советовал отрекаться, молчал бы, трон удержался бы? Я же думаю и теперь, что иного исхода не было. Чтобы не отрекаться, надо было залить кровью Петроград. Кто мог это сделать тогда? Где был тот человек и те люди», - писал Шульгин в некрологе, посвященном Родзянко.

При Временно правительстве

Временное правительство приложило все усилия для того, чтобы удалить Государственную Думу с политической сцены. Лидеры правительства, в первую очередь Милюков и Керенский, возможно, опасаясь конкуренции со стороны Родзянко, лишили тем самым свое правительство единственно возможной легитимной опоры, погрузив тем самым Россию в правовой вакуум. Фактически Родзянко, как остроумно выразился историк И. Архипов, оказался в положении «спикера без парламента». В последующие, до Октября 1917 года месяцы, думцы собирались лишь на не имеющие никакого реального политического значения «частные совещания членов Государственной думы», протоколы которых, тем не менее, являются ценнейшим источником по истории политических настроений российской общественности семнадцатого года.

Попытки Родзянко вернуть себе власть были безуспешны; председатель Думы крайне болезненно относился к упрекам его в «буржуазности». Выражая свое настроение, Родзянко на одном из митингов воскликнул, обращаясь к тем, кто называл его «помещиком-богатеем»: «Рубашку снимите - Россию спасите!» Увы, для семнадцатого года Родзянко действительно был уже слишком правым. Принимал участие в Московском государственном совещании 12-15 августа 1917 года, был активным сторонником генерала Л. Г. Корнилова.

Участник Белого движения

После прихода к власти большевиков, опасаясь ареста, выехал из Петрограда на Дон. С помощью артиста Александринского театра М. В. Родзянко удалось загримировать тяжелобольным, и благополучно отправить с Николаевского вокзала Петрограда в Новочеркасск, где проходило формирование антибольшевистской Добровольческой армии. Однако, на Дону, как вспоминал осведомленный мемуарист князь Г. Н. Трубецкой, Родзянко не прижился, рассорившись и с основателем армии генералом М. В. Алексеевым, и с донским атаманом А. М. Калединым. Родзянко уехал из Новочеркасска в Екатеринодар. После оставления Екатеринодара, ввиду наступления большевиков, Войсковым правительством, Родзянко присоединился к Кубанскому правительственному отряду под командованием генерала В. Л. Покровского, соединившегося вскоре с Добровольческой армией, совершавшей в те дни знаменитый Ледяной поход, целью которого было освобождение Екатеринодара от красных. В дни Ледяного похода М. В. Родзянко находился в обозе Добровольческой армии. Отношение к Родзянко в белогвардейской среде было, как правило, резко неприязненным: добровольцы говорили о Родзянко: «Ишь, сам устроил революцию, а теперь от нее же спасается». Значительная часть офицеров видела в М. В. Родзянко прямого виновника революции, а значит и всех их последующих несчастий. Узнав о том, что Родзянко сейчас войдет в комнату Л. Г. Корнилова, генерал И. П. Романовский полушутя-полусерьезно спросил у Командующего Добровольческой армией: «Ваше Превосходительство! Прикажете приготовить для него намыленную веревку?», на что Корнилов, иронизируя над грузностью Родзянко, отвечал, что веревки, которая смогла бы выдержать Михаила Владимировича, пожалуй, не сыскать. В другой раз один из старших начальников Добровольческой армии сказал, обращаясь к Родзянко, ехавшему в обозе среди раненых, следующие слова: «Если бы не Вы, то не было бы этой колонны искалеченных». Инцидент уладил Корнилов, заявив, что считает Родзянко воплощением старой России и почетным добровольцем. Позднее, уже летом 1918 г. в Новочеркасске, добровольцы попытались выкинуть Родзянко в окно «Европейской гостиницы». Были и другие случаи откровенного хамства по отношению к немолодому уже политику. Приводя факты недружелюбного отношения добровольцев к Родзянко, мемуарист И. Ф. Патронов отмечал, что причины революции, по мнению строевого офицерства, «были весьма просты: в революции виновата Государственная Дума, Родзянко, Милюков и прочие лидеры ее; в развале армии - Гучков, подписавший приказ №1, Керенский, издавший Декларацию прав. Оттого то неудержимая ненависть по отношению к подобным лицам проявлялась всегда в душе строевого офицерства… Винили, конечно, не Петров или Иванов, а тех, кто сказал им - делай, что хочешь, ныне свобода». Сам Корнилов, как вспоминал доброволец полковник И. Ф. Патронов, дружелюбно относился к Родзянко, считая, что тому просто не повезло: «Он освободил русский народ, и сам же первый поднял против него оружие». Уже после смерти Корнилова, деликатный Родзянко, возмущенный постоянными нападками против себя офицерства, подошел в станице Успенской к новому Командующему Армией - генералу Деникину: «До меня дошло, что офицеры считают меня главным виновником революции и всех последующих бед. Возмущаются и моим присутствием при армии. Скажите, Антон Иванович, откровенно, если я в тягость, то останусь в станице, а там уж что Бог даст». , как мог, успокоил старика, уговорив его не «обращать внимания на праздные речи». Однако места в политической жизни Добровольческой армии Родзянко не нашел и при Деникине, письма и предложения Родзянко Антону Ивановичу желательного для бывшего председателя бывшей Думы отклика не находили. В частности, как вспоминал Деникин, Родзянко совместно с проживавшими в Ростове и Новочеркасске общественными деятелями усиленно проводил идею созыва верховного совета из членов всех четырех Государственных Дум. Идея эта была сочтена Деникиным несвоевременной. Фактически Родзянко настоящего дела на белом Юге для себя не нашел.

«Через год я его встретил в Екатеринодаре при Деникине. Он имел уже вид не победителя, побежденного. Особенно у него приниженный вид был, когда я видел его последний раз: он сидел в прачечной 3-го разряда, в маленькой деревянной лачужке, пропитанный удушливыми прачечными парами; он ожидал свое белье, а ему особенно долго его не давали; он ругался, плевал на пол и имел весьма жалкий и желчный вид», - вспоминал мемуарист М. В. Шахматов. В статье-некрологе, посвященной Родзянко, справедливо писал: «При организации первого вооруженного сопротивления большевистскому захвату Родзянко был бы одиозной фигурой. Он это понял сам - и вместо Ростова очутился в Екатеринодаре. С Добровольческой армией он соединился в дни ее самых тяжелых испытаний, накануне смерти Корнилова. Соединился, но не слился. Ибо бывший председатель Государственной Думы, только что бывший слишком правым для зачинавшейся армии, опять оказался слишком левым для начавшего преобладать в ней настроения. Ненависть против революции - революции вообще, не различая течений в ней - распространилась и на Родзянку, который был причислен недоумевающими патриотами к преступным деятелям революции».

Последние годы в эмиграции

Покинув Россию в 1920 году, Родзянко жил в Сербии в крайней бедности. Скончался 24 января 1924 года. Кончина бывшего председателя Государственной Думы прошла для эмиграции практически не замеченной. Похоронен на Новом кладбище в Белграде.

Российский политический деятель Михаил Владимирович Родзянко родился 21 февраля (9 февраля по старому стилю) 1859 года в селе Попасном Новомосковского уезда Екатеринославской губернии (ныне территория современной Украины) в семье полковника гвардии.

В 1877 году Родзянко окончил Пажеский корпус и вступил корнетом в Кавалергардский полк. В 1882 вышел в запас в чине поручика.

Жил в Екатеринославской губернии, где в 1883 году был избран почетным мировым судьей, в 1886-1891 годах был предводителем дворянства Новомосковского уезда. В 1891 году Михаил Родзянко вышел в отставку и несколько лет провел в имении в Новоторжковском уезде Новгородской губернии, где был избран земским гласным.

В 1892 году пожалован в звание камер-юнкера , в 1899 году — в звание камергера Императорского двора. С 1901 года — председатель Екатеринославской губернской земской управы.

Действительный статский советник (1906). Михаил Родзянко также занимался редактированием газеты "Вестник Екатеринославского земства", участвовал в съездах земских и городских деятелей. В 1905 году Родзянко стал одним из основателей партии октябристов — "Союз 17 октября", входил в состав ее Центрального Комитета.

В 1906 году он был избран членом Государственного совета по выборам от Екатеринославского земства, но в связи с избранием в Государственную думу третьего созыва сложил с себя звание члена верхней палаты. В III-й Думе Михаил Родзянко состоял председателем земельной и членом переселенческой комиссий. В марте 1911 года он сменил Александра Гучкова на посту председателя Думы. После раскола партии октябристов на рубеже 1913-1914 годов он вошел в состав фракции земцев-октябристов. С началом работы IV-й Государственной думы Родзянко был избран ее председателем, и в дальнейшем ежегодно переизбирался на эту должность.

Родзянко выступал в поддержку реформ Петра Столыпина, являлся непримиримым противником Григория Распутина.

Первую мировую войну считал необходимым довести "до победного конца, во имя чести и достоинства дорогого отечества". Первые месяцы военных действий почти безоговорочно поддерживал власти, однако под влиянием поражений на фронте перешел в оппозицию. В июле 1915 года участвовал в создании Прогрессивного блока, став одним из его лидеров, и вместе с тем, — официальным посредником между Государственной думой и верховной властью.

Родзянко явился одним из инициаторов учреждения в августе 1915 года Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, возглавив вскоре образованную Совещанием Эвакуационную комиссию.

В марте (феврале по старому стилю) 1917 года он был избран председателем Временного комитета Государственной думы, вел переговоры с лидерами исполнительного комитета Петроградского совета о составе Временного правительства, а также от имени Комитета обсуждал со Ставкой по телеграфу вопросы об отречении российского императора от престола. Под руководством Родзянко в апреле-августе 1917 года проходили так называемые частные совещания членов Думы, обсуждавшие политическую и экономическую ситуацию в стране.

Во время Октябрьской революции Родзянко находился в Петрограде, пытаясь организовать защиту Временного правительства, но после поражения перебрался на Дон. Там он находился при Добровольческой армии Лавра Корнилова, затем Антона Деникина. Пытался воссоздать Совещание членов Государственной думы всех четырех созывов, однако успеха не имел.

Родзянко выступал в поддержку реформ Петра Столыпина, являлся непримиримым противником Григория Распутина.

Утром немного работал над биографией. Затем спускался в зубную амбулаторию, находящуюся в квартире под нами, для лечения зубов, давших себя знать на 51‑м году, и это надо считать особым счастьем. Заходил Липуха, и также лечить зубы - и это на 20‑м году. Я напоил его кофеем, и мы отправились вместе. Он домой, а я в заседание Совещания общественных деятелей к 2‑м часам. Заседание происходило в зале кинематографа «Кино‑Аре» на Тверской. Заседание открыл РодзянкоПредседатель IV Государственной думы , сказавший несколько слов об общем положении. С основным докладом выступал НовгородцевПавел Новгородцев (1866–1924) - юрист и философ, профессор Московского университета. , характеризовавший современное безвластие. Власть, как он говорил, не имеет силы, а делает только реверансы то направо, то налево. Это сравнение мне очень было по душе, так как совпадало с моим представлением о Керенскомпремьер-министр как о канатном плясуне.

Новгородцев оптимистически усматривал признаки поворота к лучшему в отпадении от левого крыла кооператоров, народных социалистов и еще какой‑то группы. По поводу доклада и собственно без всякого соприкосновения с докладом говорило несколько ораторов, потрясавших руками, выкрикивавших и тому подобными выражениями проявлявших свой пафос. Говорилось о «товарищах», об их темноте и бессилии, о том, что их нечего бояться, что они мираж, наваждение и болотное испарение и т. д., словом, все то же, что пишется в каждом № «Русских ведомостей ». Ничего нового никто не сказал; все было одно и то же, об одном и том же. Но каждый старался как‑нибудь сострить или переострить других. Лучше всех сострил князь Евгений ТрубецкойПублицист, искусствовед, философ , который как‑то по‑семейному, по‑домашнему, с большою теплотой утешал собравшихся и говорил, что все обернется к лучшему. Не то же ли было в Смутное время? Ведь кто осаждал Троицкую лавру? Из осаждавших только 1/3 была поляков, а остальные 2/3 была «сволочь», вроде теперешних большевиков. «Это по‑княжески», - заметил ГотьеИсторик, профессор кафедры русской истории Московского университета . Острота князя была встречена дружными аплодисментами. «А обратите внимание, - продолжал он, - среди нас кто: все умственные и культурные силы, архипастыри церкви, краса и гордость русской земли - генералы БрусиловГенерал-адъютант, Верховный главнокомандующий (с 4 июня 1917 года), ранее - главнокомандующий Юго-Западного фронта и РузскийГлавнокомандующий армиями Северного фронта ». При этом вся зала встала, и раздался гром аплодисментов, долго не смолкавший. Говорил еще - и очень тягуче и слишком кабинетно - КизеветтерИсторик, общественный деятель, преподаватель . После этого я ушел. Несколько раз упоминалось имя КорниловаГенерал, Верховный главнокомандующий , и каждый раз при этом раздавался взрыв аплодисментов. На мой взгляд Совещание могло бы оказаться полезным, если бы оно послужило зародышем образования широкой либеральной партии в противовес партии социалистов. Мне думается, что наш государственный организм оздоровел бы, если бы такая, но именно очень широкая и большая партия с самыми общими и широкими либеральными принципами возникла. Для этого надо бы отказаться от подробных программ с частными вопросами и основаться на самых общих положениях: собственность, нация, государство и т. д. Существующие наши партии страдают узостью и слишком подробной разработанностью программ. Вечер провел дома за чтением.