Наша встреча с известным смоленским художником Александром Парфеновым, скульптором, автором проекта памятника детям - узникам фашистских концентрационных лагерей в Смоленске, состоялась в его творческой мастерской. Первое, что бросилось в глаза и приковало к себе внимание - большая фотография красивой женщины. Уловив направление моего взгляда, скульптор пояснил, что на фото изображена Любовь Садчикова, знаменитая советская конькобежка, чемпионка мира, скончавшаяся в ноябре прошлого года и похороненная под Смоленском...
Я делал памятник спортсменки по просьбе ее мужа Александра Юрьевича Крючкова, - говорит Александр Семенович. - Трехметровую бронзовую скульптуру установили на могиле спортсменки в конце сентября...
- Над чем работаете сегодня? Каковы творческие планы?
- Планов на самом деле много, но, к сожалению, жизнь диктует свои условия... За последние годы я участвовал в 10 конкурсах на изготовление памятников. Это конкурс на памятник к 1150-летию Смоленска, конкурс на памятник полякам, разбившимся в авиакатастрофе в апреле 2010 года, участвовал и выиграл конкурс на памятник трем смоленским путешественникам - Пржевальскому, Четыркину, Козлову. Проект завис... Как мне объяснили, денег нет, и когда будут, а самое главное - будут ли вообще, неизвестно. Совсем недавно представил несколько эскизов памятника жертвам политических репрессий. И опять тишина... В общем, с конкурсами творится какая-то странная история. Они объявляются, устраиваются, но логического завершения не получают. Власть имущие не понимают или не хотят понимать, что каждый конкурс - это время и нервы художника... С ностальгией вспоминаю советские времена, когда существовали бесплатные дома творчества, государственные заказы на произведения и работы покупались прямо на выставках. И на эти деньги можно было жить, творить... Прекрасно помню, как в середине 90-х я привез на одну из столичных выставок бюст мордовского скульптора Степана Эрьзи. Его купили за 1800 рублей! Достаточно большое вознаграждение по тем временам! Благодаря этому я год мог полностью посвятить себя творчеству, не отвлекаясь на тему зарабатывания денег.
В цивилизованных странах, в той же Германии, совсем другое отношение к художникам, к искусству... В Хагене, к примеру, установлены три мои работы, подставка под которые богаче, чем сами скульптуры. Или еще один пример. Когда был в Германии, заметил, что виноградники облицованы дорогой гранитной брусчаткой. Немцы пояснили: мы думаем о будущем, делаем раз и навсегда.
- Вашим наставником и педагогом по скульптуре был Альберт Георгиевич Сергеев. Каким вы его запомнили?
- Для нас он был больше чем просто педагогом - вторым отцом. Он никогда не отказывал в помощи, если к нему обращались... Приходишь порой к нему на встречу с плохим настроением и заряжаешься от него оптимизмом. Почему? Для него все жизненные коллизии ничего не значили. Он фронтовик, видел разорванных танками людей, разве можно это сравнить с повседневными проблемами?
- Что служит толчком к созданию того или иного произведения? Женщины, встречи?
- Это всегда сложный и непредсказуемый момент. Женщина? Женщина - венец природы, и она не может не вдохновлять. У Сергея Тимофеевича Коненкова были талантливые натурщицы, которые вдохновляли его на создание произведений и сыграли немаловажную роль в его в творчестве. Но вдохновение - это всего лишь один процент от всего процесса, остальное - воображение, талант художника... Я читаю много книг по искусству, философии, они дают толчок к тому или иному произведению и возникновению образов.
- А природа?
- Мудрецы говорят, что природа есть Бог. От нее заряжаешься, она наделяет тебя позитивными качествами, здоровьем, в конце концов. А урбанистический мир калечит. Как мультимедиа, телевизор...
- Как родилась идея памятника детям - узникам фашистских концентрационных лагерей "Опаленный цветок"? (Монумент находится в Парке пионеров и представляет собой несколько хрупких детских тел, слившихся вместе в шар. Под шаром - надписи с названиями концлагерей. Памятник установлен в 2005 году - в год 60-летия победы в Великой Отечественной войне. - Прим. авт. )
Я сделал множество эскизов, но чувствовал, что это все не то, нужна знаковая вещь, которая бы раскрывала идею... "Цветок, одуванчик" возник как-то вдруг, я подумал: вот оно то, что я искал! Хотя прекрасно знаю, что не все к нему относятся с одобрением. Это нормально, все мы разные, с разным восприятием... Кому-то, в конце концов, может не нравиться Пикассо или Малевич. Я к критике отношусь болезненно, но терпимо. И если критикую сам, стараюсь делать это деликатно. Для некоторых критика - это большая травма, особенно если человек затратил массу усилий на свое произведение, чем-то пожертвовал... К таким людям отношусь с пониманием, почтением. Но художнику, творческому человеку надо быть готовым к критике. Творческий мир достаточно жесток. Все мы имеем свои амбиции, устремления и являемся соперниками и конкурентами друг другу...
- Что вам не нравится в облике Смоленска?
- Современные здания требуют современной скульптуры и дизайна. Нет плохого абстрактного или классического искусства, есть плохие художники. В советское время, к примеру, для того, чтобы установить какой-нибудь плакат, сделать надпись, требовалось разрешение Союза художников. Сегодня каждый делает то, что хочет...
- Александр Семенович, если оглянуться назад, зная, что вас ждет, выбрали бы вы для себя другую профессию?
- Я также не раз задавался этим вопросом. И до сих пор не могу на него ответить. Да, в профессии, в творческой жизни немало сложностей, но она состоит и из множества счастливых моментов. Художник смотрит на мир другими глазами и видит то, что другие не видят. Поверьте, это счастье. Что остается после богатого человека? Дача, машина... А ты реализуешься, создаешь произведение, от него заражаешься энергией... И это то, что остается после тебя...
Досье
Александр Парфенов родился 22 февраля 1952 года в Смоленске. Учился в Смоленской детской художественной школе. В 1981 году окончил художественно-графический факультет Смоленского государственного педагогического университета. С 1988-го по настоящее время работает в Смоленском университете. В 1989 году вступил в Союз художников России. В 2007 году присвоена ученая степень "профессор". Городские скульптуры Александра Семеновича установлены в Смоленске, Хагене и других городах.
Достопримечательное место - урочище «Гора святой Марии» - расположено в пределах 40 километров от Ростова между селами Краснораменье и Филимоново Петровского поселения .
Родной ландшафт
«В ландшафтном плане гора святой Марии отличается сложным морфологическим строением, в котором археологические памятники взаимосвязаны и представляют единое целостное образование. Благодаря тому, что гора святой Марии не застраивалась после эпохи Средневековья, здесь, в границах земельных владений древнего поселения, сохранился исторический ландшафт XI-XV веков. Это обстоятельство делает комплекс памятников археологии (здесь располагается самый крупный курганный могильник Ярославской области) редким по сохранности и открывает широкие возможности для научного изучения, а после может занять место среди эталонных памятников археологии Древней Руси».
Н.И, Завьялова, эксперт
Сериал "София"
Я всегда критично смотрю фильмы на исторические темы, особенно наши. Потому что представления о прошлом различаются у меня и у создателей кино. Впрочем, кто дал мне право судить?
Христос воскресе!
Вроде бы просто стало жить!
Включил свет и нашёл дорогу на кухню, подключил интернет и обрёл нужную справку.
Почему же мы спотыкаемся на жизненном пути? Почему мы ищем, что и где у нас пошло не так?
Дpeвний бpoд нa Cape
B 2016 году исполняется 800-летие битвы на Липице, состоявшейся близ города Юрьева-Польского (1176). Битва стала итогом крупного междоусобного конфликта, в который было вовлечено восемь князей из двух княжеских домов и не менее одиннадцати городов - Новгород, Псков, Смоленск, Ржев, Зубцов, Тверь, Кснятин, Ростов, Владимир,. Юрьев-Польский, Переславль. Этот конфликт является наглядной характеристикой состояния древнерусского общества накануне великой трагедии - монголо-татарского нашествия в 1237-1240 годах
Русь изначальная
Уходящий понемногу 2015 год был отмечен празднованием тысячелетнего юбилея памяти святого князя Владимира - крестителя Руси. Церковные медали к юбилею получили губернатор Ярославской области и мэр Ростова Великого, священнослужители, причастные к празднику. На берегу озера Неро воздвигнут поклонный крест, а рядом сооружена часовня в честь благоверного князя Владимира.
Монастырь преподобной Марии Египетской
Из летописного известия 1216 года видно как на реке Саре на пересечения путей в Ростов и Переславль расположено городище, а на нем Святая Мария (святая Марина других списков). Это памятное место было недавно вновь открыто археологами, но как будет понятно из дальнейшего, во все эпохи сохраняло свое имя.
Битва на Липице
Летописное упоминание. Значение
Гора святой Марии упоминается в русском летописании. Это выделяет значение святого урочища как опорного пункта, связывающего две линии материального наследия – письменные источники и географическое свидетельство. Упоминания о сельской местности в летописях крайне редки, а для Ростовской земли уникальны. Поэтому необходимо сохранить для потомков это историческое место, как свидетельство духовной и материальной взаимосвязи источников знаний о русской истории и культуре.
Гора Святой Марии
Историческая справка
Под угрозой уничтожения находится одно из исторических мест Ростовской земли - урочище «Гора Святой Марии». Здесь с глубокой древности находился монастырь преподобной Марии Египетской, впервые упомянутый в летописи в 1216 году и оно является также одним из ранних упоминаний на Руси сельского населённого места.
Окончив мединститут в 1969 году, Александр Парфенов более сорока лет проработал в НИИ нейрохирургии имени Бурденко, в реанимации. О том, как на его глазах развивалась нейрохирургия, реаниматология, почему он против не только активной, но и пассивной эвтаназии, о паллиативной медицине, в которой нуждаются не только онкологические больные, Александр Парфенов рассказал Правмиру.
Александр Парфенов родился в 1945 году в Москве. В 1969 году окончил Первый Московский медицинский институт, более 40 лет работал в НИИ нейрохирургии им. Бурденко.
Многие нейрохирурги говорили, что общая анестезия опасна
В мои студенческие годы стала зарождаться советская анестезиология. На Западе она уже существовала и продвинулась вперед, а мы отстали. Дело в том, что главный хирург Министерства обороны СССР, Александр Александрович Вишневский, в свое время разработал метод местной анестезии и делал под этой местной анестезией даже операции на сердце. Выдающийся хирург, виртуоз, но своими достижениями в области местной анестезии он блокировал развитие общей анестезии и анестезиологии в целом.
И многие врачи в то время были убеждены, что уж в нейрохирургии общая анестезия точно не нужна. Дело в том, что человеческий мозг, как это ни парадоксально, нечувствителен к боли - там нет нервных окончаний. Оперировали под местной анестезией. Очень болезненный поэтапный процесс: разрез кожи, отсепаровка надкостницы, вскрытие мозговой оболочки. Мозг, повторяю, к боли нечувствителен, поэтому с больным во время операции разговаривали, смотрели, как он реагирует. Так определяли границу физиологической дозволенности. Многие нейрохирурги говорили, что общая анестезия опасна, потому что помешает контролировать состояние больного во время операции.
Но жизнь взяла свое. В 1962 году выдающийся физик академик Ландау попал в автомобильную катастрофу, два месяца находился в коме. Эта история всем известна. Лечился Ландау в Институте нейрохирургии, куда специально для него привезли из Швеции дыхательный аппарат - огромный ящик, примерно в полтора стола. Наши изучили чертежи и сделали первый отечественный аппарат - АНД-2. С этого у нас в стране началось развитие анестезиологии. Ее основоположник - Исаак Соломонович Жоров, бывший хирург.
Параллельно возникла специальность - реаниматология (ее основоположник в СССР - академик Владимир Александрович Неговский). Это ж так интересно - человек умирает, сердце уже остановилось, а его возвращают к жизни. Всё это на моих глазах зарождалось, развивалось, и закончив институт, я поступил в клиническую ординатуру по анестезиологии в Институт нейрохирургии. Проработал там 44 года.
Первый год работал в хирургии у профессора Федорова. Естественно, самостоятельно не оперировал, только ассистировал. Я не собирался быть хирургом, просто в недавно открывшемся отделении анестезиологии и реанимации было в то время безвластие - заведующий уволился, а на смену ему никто не пришел. Виктор Игнатьевич Салалыкин - фактический основатель анестезиологии - был больше практик, поэтому его кандидатура как заведующего не рассматривалась. Но я с ним ходил на все наркозы, считаю его своим первым учителем в анестезиологии.
А в 1970 году в отделение пришел новый заведующий, Алексей Зиновьевич Маневич, и я перешел в анестезиологию. К тому времени я уже знал, как проводить анестезию, мог работать самостоятельно.
Сегодня в анестезиологии используют много разных веществ, а тогда работали только на двух препаратах: эфире и фторотане, еще их комбинировали, получалась так называемая азеотропная смесь. Сейчас по моим наблюдениям во многих областях, не только в медицине, идет постепенная дифференциация знаний, то есть появляются более узкие специалисты. Это же происходит и в анестезиологии и реанимации, и это правильно. Анестезиолог, работающий в кардиохирургии, не сможет работать в нейрохирургии, и наоборот - нужны особые знания. А тогда еще такой узкой специализации не было.
Предложив концепцию об «Общих и специфических компонентах анестезии», Алексей Зиновьевич разделил общие (для любого вида наркоза) и специфические (характерные для определенной патологии) компоненты. Именно специфические проблемы патологии формируют новые специальности, такие как нейрореаниматолог, нейроанестезиолог, нейрореабилитолог и т. д.
Теперь оперируют и на стволе мозга, и на третьем желудочке
Тогда многие не доживали до операций. Опухоль мозга - это был приговор, а сейчас оперируют не только доброкачественные опухоли. В нейрохирургии и доброкачественная по клеточному составу опухоль (медленно растет, не дает метастазы) может быть злокачественной по своему расположению. Но теперь оперируют и на глубинных структурах мозга: на стволе, в третьем желудочке. Раньше считалось, что если хирург полез в область третьего желудочка головного мозга, его надо гнать из хирургии поганой метлой. Потому что все после такого хирургического вмешательства умирали, сто процентов. Сейчас значительно повысилась граница физиологической дозволенности в нейрохирургии.
Когда молодой врач получает какие-то знания по реанимации, по интенсивной терапии, ему кажется, что он чуть ли не небожитель, может всех спасти. Но, конечно, это не так. Кого-то можно спасти, а кого-то нельзя. Был у меня такой случай. Я только недавно начал самостоятельно дежурить как реаниматолог, и вот на одном из дежурств вызывают меня в детское отделение: у ребенка остановилось дыхание. Беру чемодан, и мы вместе с медсестрой бежим в то отделение, естественно, просим родственников выйти из палаты и начинаем реанимировать: делаем массаж сердца, искусственное дыхание, интубацию - ввожу трубку в трахею.
Мальчик задышал, открыл глазки, мы переводим его в реанимацию. На выходе из палаты меня встречает его мать: «Ну как, доктор?». Я, гордый собой, говорю: «Нам удалось его спасти, он задышал, открыл глаза». Она смотри на меня и говорит с укором: «Доктор, зачем вы это сделали? Ведь у него неоперабельная опухоль - головного мозга». И стукнула себя кулаком по лбу. Я это запомнил на всю жизнь. Хороший реаниматолог должен не только многое уметь, но и много знать, разбираться в заболевании, которое приводит к такому тяжелому состоянию, к клинической смерти.
Любая эвтаназия безнравственна
Здесь как раз профессиональные вопросы тесно переплетаются с философскими, с нравственными. Я противник . Люди не вправе решать, сколько человеку жить. Прикладывать руку к тому, чтобы ускорить его уход, не только не по-христиански, но аморально. Не можешь помочь больному поправить здоровье? Тогда создай ему условия для достойного ухода из жизни. Это обязанность не только врачей, но и социальных служб. Может быть, и Церкви.
Я несколько раз был в московских . И вот однажды в Первом московском хосписе мне показали ребенка, который перенес несколько операций на головном мозге. Мои знания - элементарные знания врача-реаниматолога - позволили ему выйти из хосписа. Ребенок остался жив, его повезли по санаториям, по восстановительным центрам. Дальнейшую его судьбу я не знаю.
Как говорил один мыслитель с большой кудрявой бородой, в основе всех социальных проблем лежит экономический фактор. И реанимационная помощь, и поддержание жизни у людей, которые кажутся обреченными, стоит денег, поэтому мне кажется, что в разговорах о пассивной эвтаназии есть немалая доля лукавства. Мы не будем тратить деньги, потому что больному всё равно уже не помочь. С другой стороны, если не заниматься проблемой, она никогда не решится. Сейчас выживают такие больные, которые раньше стопроцентно погибали.
По-моему, я вам раньше приводил пример Белого дома и , но повторю еще раз. В 1993 году после расстрела Белого дома к нам в отделение поступило 11 человек с проникающими огнестрельными ранениями головного мозга. Никто из них не выжил. В 2004 году к нам из Беслана доставили 12 человек - я был в Беслане с директором института, мы организовывали их перевод в Москву. Ранения были совершенно жуткие, например, сквозное через глаз, и пуля вышла из затылка. Тем ни менее, ни один не погиб, всех удалось спасти! Более того - никто не стал больным, вышедшим в стойкое вегетативное состояние. Вегетативным называется состояние, когда погибает кора головного мозга, а остальные структуры сохраняются, жизнь поддерживается, но человек не реагирует на окружающее, у него полностью отсутствует психическая деятельность.
Так вот, ни один из больных, доставленных к нам в 2004 году из Беслана, не вышел в это состояние, всем удалось сохранить и кору головного мозга. Просто потому, что всё было сделано грамотно и вовремя. Ну и реанимационные технологии, и нейрохирургия за 11 лет - с 1993 до 2004 года - продвинулись далеко вперед. А если бы врачи не изучали тяжелые состояния, в том числе и вегетативные, медицина так и топталась бы на месте.
Есть ситуации, когда больного нужно перевести в хоспис. Там не предусмотрены ни хирургическое вмешательство, ни реанимационные мероприятия, то есть фактически паллиативная медицина и есть пассивная эвтаназия (в переводе эвтаназия - легкая смерть).
А отключать больного от аппарата, я считаю, нельзя ни при каких обстоятельствах. Не говорю уж о том, что это противозаконно. Но главное - безнравственно. И такой подход тормозит развитие медицинской науки. Каким бы безнадежным ни казался больной, если ты, врач, им занимаешься, обязательно узнаешь то, что в дальнейшем поможет тебе при лечении других больных.
В нейрохирургии нередки случаи, когда больные, которые кажутся неизлечимыми, после многомесячного лечения стабилизируются, выходят на новый качественный уровень, а иногда и возвращаются к жизни, хотя и с некоторыми ограничениями. В моей практике такое было не раз. Например, у одного пациента была тяжелейшая черепно-мозговая травма, множественный перелом ребер с двух сторон, гемопневмоторакс (наличие воздуха и крови в плевральной полости, возникающее обычно в результате травмы), перелом позвоночника, бедра.
Как раз в то время в Москве проходил международный конгресс, мы пригласили некоторых его участников - профессоров со всего мира - посмотреть больного. Все сошлись во мнении, что жить ему осталось не больше двух недель. А он прожил еще три года. С одной работающей рукой, но в сознании! Родители читали ему вслух по-французски (он хорошо знал язык), и он единственной рукой и мимикой показывал, что понимает. Когда он умер, родители благодарили нас за те три года, которые он еще с ними прожил, хотя им всё это время было очень тяжело.
Нужны реабилитационные центры
Другое дело, что не у нас, не в реанимации Института нейрохирургии, должны наблюдаться такие больные. То есть сначала, конечно, в реанимации, больше их нигде не смогут вернуть к жизни, но как только состояние стабилизируется, их надо переводить, а переводить некуда. В России хосписы появились недавно, в девяностые, и почти все они предусмотрены для онкологических больных. Среди наших пациентов такие тоже есть. Но не только онкологические больные нуждаются в паллиативной помощи.
Я подсчитал, что у нас в отделении всегда примерно два процента больных (пятьдесят человек) более месяца находятся на искусственной вентиляции легких, и они занимают более 50 процентов общего койко-дня отделения. И это блокирует проведение около полутора тысяч операций. То есть полторы тысячи больных, нуждающихся в срочной нейрохирургической помощи, не могут ее получить, потому что в крупнейшем нейрохирургическом центре России нет мест - места занимают те, кому уже нужна другая помощь, не реанимационная. С одной стороны - полторы тысячи больных, которых надо срочно прооперировать, с другой - пятьдесят больных, которых некуда перевести.
Я специально интересовался, как обстоит дело в других реанимационных отделениях. Несколько клиник объездил - везде примерно те же цифры: больные, которым уже не нужна реанимационная помощь, но которых некуда перевести, занимают от 30 до 60 процентов от общего койко-дня отделений реанимации.
Для этих больных нужны реабилитационные центры. Я был в таком центре в Германии, в сорока километрах от Дрездена. Центр на 1200 коек. Через три месяца около 70 процентов больных реабилитируются, 15 процентов погибают, а остальные 15 процентов переводят либо в специальные учреждения типа хосписов, либо домой под наблюдение патронажных сестер, то есть оказывают им паллиативную помощь. Но семьдесят процентов реабилитируется! Людей постепенно отучают от респиратора. Лечение не такое затратное, как реанимационное, но в данном случае дело не в деньгах, а в том, что именно оно необходимо таким больным.
Четыре года назад в Москве начали строить такой центр, в 2015 году должны открыть. Но есть много проблем: и финансовые (хотя это государственный проект), и организационные, а самая главная - кадровая. 540 человек персонала нужно. Если говорить о врачах, то это, прежде всего, нейрореаниматологи и реабилитологи, а также необходима мощная диагностическая служба: физиологи, рентгенологи и т. д. Сейчас всё свободное время занимаюсь центром.
Быть директором мне уже не позволяет возраст, но помогать центру по возможности буду. А директором, надеюсь, станет молодой, талантливый и неравнодушный врач.
Конечно, это первый шаг, в масштабах страны один центр проблему не решит, но надо с чего-то начинать. Это совершенно новый подход к лечению людей с различными заболеваниями и травмами мозга, методики еще разрабатываются. Реанимационные отделения освободятся от таких больных, а главное - появится возможность существенно улучшить их состояние.
Записал Леонид Виноградов
