Всадник на бледном коне
«7. И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. 8. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. 9. И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. 10. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» , - Библия, Новый Завет, «Апокалипсис св. Ап. Иоанна Богослова»
Четвертый и последний всадник именуется Смертью. Среди всех всадников, этот — единственный, чье имя присутствует непосредственно в тексте. Тем не менее, его называют и по-другому: «Чума», «Мор», основываясь на различных переводах Библии (например Иерусалимская библия). Так же, в отличие от остальных всадников, не описывается, несёт ли последний всадник какой-либо предмет в руке. Зато за ним следует ад. Однако, на иллюстрациях его часто изображают, несущим в руках косу или меч. Цвет лошади последнего всадника описан как khlôros (χλωρóς) в Койне, что переводится как «бледный», однако возможны переводы и как «пепельный», «бледно-зелёный» и «изжелта-зелёный». Этот цвет олицетворяет бледность трупа. Под этот цвет могут также подходить и другие реальные масти, как мышастая, пегая. В некоторых переводах значится не дана ему власть, а дана им власть, что можно интерпретировать двояко: либо дана им — это Смерти и Аду, или же это может подводить итог под предназначением всех всадников; богословы здесь расходятся во мнениях.
«Четыре всадника Апокалипсиса» — термин, описывающий четырёх персонажей из шестой главы Откровения Иоанна Богослова, последней из книг Нового Завета. До сих пор нет единого мнения, что именно олицетворяет каждый из всадников, однако их часто именуют Чума (едет на белом коне), Война (едет на рыжем коне), Голод (на вороном коне) и Смерть (на бледном коне). Бог призывает их и наделяет силой сеять святой хаос и разрушение в мире. Всадники появляются строго друг за другом, каждый с открытием очередной из первых четырёх из семи печатей книги Откровения.
Яндекс ФОТО
Всадник по имени Смерть (едет на бледном коне) - это директор ФСБ России, премьер - министр России, Президент России Путин В.В.
- «То, как эта бледная моль Путин давит всё вокруг, очень отчетливо напоминает знаменитого слона в не менее знаменитой посудной лавке.» , - запись в ЖЖ
- «В Ленинградском УКГБ у Путина была кличка «Моль»» , - Интернет
Путин, Владимир Владимирович (ВВП, Пукин, Краббе, Великий ПУ, Путя, Путька, Лучезарный, Владимир-Красное Солнышко, Genby, Ботоксный, Бледная моль, Платонов, Медвепут, Император) — с 2000 по август 2016 год президент Российской Федерации... (Интернет)
Директор ФСБ России с июля 1996г. по июль 1998г. Путин Владимир Владимирович. ФСБ возглавил чекист из команды Чубайса.
В сентябре 1999 года была осуществлена серия террористических актов — взрывы жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске, жертвами которых стали более 300 человек. Согласно приговору Московского городского суда и Верховного суда России, взрывы были совершены карачаевскими и дагестанскими ваххабитами по заказу арабских наёмников Амира Хаттаба и Абу Умара. Выдвигались версии, согласно которым Путину были выгодны взрывы жилых домов: для поднятия предвыборного рейтинга и обеспечения победы на президентских выборах, создания благоприятного общественного мнения перед вводом войск в Чечню. В частности, в книге Александра Литвиненко и Юрия Фельштинского «ФСБ взрывает Россию» утверждается, что ФСБ произвела подрывы жилых домов с ведома Путина и Николая Патрушева. Путин охарактеризовал эту версию как бред.
- «На довольно большом полотне был изображен Владимир Путин на белом коне, летящим по синему небу средь белых облаков над красной землей. … Кто-то из присутствующих заметил в складках его белой рубашки скомканное изображение Богоматери.» , - Интернет
Путин - это Всадник на бледном коне. Кстати, вспомнилось мне, что когда то я читал книгу Любимова «И ад следовал за ним», где главным героем является сотрудник разведки КГБ СССР за границей. Путин работал в городе Дрезден по линии разведки КГБ СССР. Мистика. Михаил Петрович Любимов - легенда внешней разведки. В книге «И ад следовал за ним» подавляющее большинство эпизодов автобиографичны, а главный антигерой - «крыса» внутри русской разведки - до мельчайших черт списан с советского разведчика …
И Ад следовал за директором ФСБ России Путиным В.В.
Вот вам и все Кони Апокалипсиса и не говорите, что вы этого не знали...
мир ничто - БОГДУХСВЯТОЙ все
АЛЛАХ Акбар
Ом Мани Падме Хум
Совершенствуй Дух свой, чтобы вернуться в Пустоту
… И вот конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним…
Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, ибо тьма ослепила ему глаза.
Иоан. II, 11.
Вчера вечером я приехал в Москву. Она все та же. Горят кресты на церквах, визжат по снегу полозья. По утрам мороз, узоры на окнах, и у Страстного монастыря звонят к обедне. Я люблю Москву. Она мне родная.
У меня паспорт с красной печатью английского короля и с подписью лорда Ландсдоуна. В нем сказано, что я, великобританский подданный Джордж О"Бриен, отправляюсь в путешествие по Турции и России. В русских участках ставят штемпель «турист».
В гостинице все знакомо до скуки: швейцар в синей поддевке, золоченые зеркала, ковры. В моем номере потертый диван, пыльные занавески. Под столом три кило динамита. Я привез их с собою из-за границы. Динамит сильно пахнет аптекой и у меня по ночам болит голова.
Я сегодня пойду по Москве. На бульварах темно, мелкий снег. Где-то поют куранты. Я один, ни души. Передо мною мирная жизнь, забыты люди. А в сердце святые слова:
«Я дам тебе звезду утреннюю».
У Эрны голубые глаза и тяжелые косы. Она робко жмется ко мне и говорит:
Ведь ты меня любишь немножко? Когда-то, давно, она отдалась мне, как королева: не требуя ничего и ни на что не надеясь. А теперь, как нищенка, просит любви. Я смотрю в окно на белую площадь. Я говорю:
Посмотри, какой нетронутый снег. Она опускает голову и молчит. Тогда я говорю:
Я вчера был в Сокольниках. Там снег еще чище. Он розовый. И синие тени берез. Я читаю в ее глазах:
Ты был без меня.
Послушай, - говорю я опять, - ты была когда-нибудь в русской деревне?
Она отвечает:
Ну, так ранней весной, когда на полях уже зеленеет трава и в лесу зацветает подснежник, по оврагам лежит еще снег. И странно: белый снег и белый цветок. Ты не видела? Нет? Ты не поняла? Нет?
И она шепчет:
А я думаю об Елене.
Генерал-губернатор живет у себя во дворце. Кругом шпионы и часовые. Двойная ограда штыков и нескромных взглядов.
Нас немного: пять человек. Федор, Ваня и Генрих - извозчики. Они непрерывно следят за ним и сообщают мне свои наблюдения. Эрна химик. Она приготовит снаряды.
У себя за столом я по плану черчу пути. Я пытаюсь воскресить его жизнь. В залах дворца мы вместе встречаем гостей. Вместе гуляем в саду, за решеткой. Вместе прячемся по ночам. Вместе молимся Богу.
Я его видел сегодня. Я ждал его на Тверской. Я долго бродил по замерзшему тротуару. Падал вечер, был сильный мороз. Я уже потерял надежду. Вдруг на углу пристав махнул перчаткой. Городовые вытянулись во фронт, сыщики заметались. Улица замерла.
Мимо мчалась карета. Черные кони. Кучер с рыжею бородою. Ручка дверец изгибом, желтые спицы колес. Следом сани, - охрана.
В быстром беге я едва различил его. Он не увидел меня: я был для него улицей.
Счастливый, медленно я вернулся домой.
Когда я думаю о нем, у меня нет ни ненависти, ни злобы. У меня нет и жалости. Я равнодушен к нему. Но я хочу его смерти. Я знаю: его необходимо убить. Необходимо для террора и революции. Я верю, что сила ломит солому, не верю в слова. Если бы я мог, я бы убил всех начальников и правителей. Я не хочу быть рабом. Я не хочу, чтобы были рабы.
Говорят, нельзя убивать. Говорят еще, что министра можно убить, а революционера нельзя. Говорят и наоборот.
Я не знаю, почему нельзя убивать. И я не пойму никогда, почему убить во имя свободы хорошо, а во имя самодержавия дурно.
Помню, - я был в первый раз на охоте. Краснели поля гречихи, падала паутина, молчал лес. Я стоял на опушке, у изрытой дождем дороги. Иногда шептались березы, пролетали желтые листья. Я ждал. Вдруг непривычно колыхнулась трава. Маленьким серым комочком из кустов выбежал заяц и осторожно присел на задние лапки. Озирался кругом. Я, дрожа, поднял ружье. По лесу прокатилось эхо, синий дым растаял среди берез. На залитой кровью, побуревшей траве бился раненый заяц. Он кричал, как ребенок плачет. Мне стало жалко его. Я выстрелил еще раз. Он умолк.
Дома я сейчас же забыл о нем. Будто он никогда и не жил, будто не я отнял у него самое ценное - жизнь. И я спрашиваю себя: почему мне было больно, когда он кричал? Почему мне не было больно, что я для забавы убил его?
Федор кузнец, бывший рабочий с Пресни. Он в синем халате, в извозчичьем картузе. Сосет с блюдечка чай.
Я говорю ему:
Ты был в декабре на баррикадах?
Я-то? Я в доме сидел.
В каком доме?
А в школе, в городской то есть.
В резерве был. Две бомбы держал.
Значит, ты не стрелял?
Как нет? Стрелял.
Так ты расскажи.
Он машет рукой.
Да что… Артиллерия пришла. Стали в нас из пушек палить.
Ну и мы… Из пушек мы, говорю, палили. Сами на заводе делали. Маленькие, вот с этот стол, а бьют хорошо. Человек пятнадцать мы из них положили… Ну, тут скоро шум большой вышел. Потолок бомбой пробило, человек восемь наших взорвало.
А ты что?
Я? Что ж я? Я главнее в резерве был. В угле с бомбами находился … А потом приказ вышел.
Какой приказ?
От комитета приказ: уходить. Ну, мы видим: дела хоть закуривай. Подождали малое время, ушли.
Куда ж вы ушли?
В нижний этаж ушли. Там ловчее стрелять было.
Он говорит неохотно. Я жду.
Да, - продолжает он, помолчав, - была тут одна… со мной солидарная… вроде будто жена.
Ну, ничего. . . Убили ее казаки.
За окном гаснет день.
Елена замужем. Она живет здесь, в Москве. Я ничего больше не знаю о ней. По утрам, в свободные дни, я брожу по бульвару, вокруг ее дома. Пушится иней, хрустит под ногами снег. Я слышу, как медленно бьют на башне часы. Уже 10 часов. Я сажусь на скамью, терпеливо считаю время. Я говорю себе: я не встретил ее вчера, я встречу ее сегодня.
Небо над Землей разорвала вспышка, словно сдетонировали боеголовки нескольких баллистических ракет. Планета содрогнулась от удара, который зафиксировали все сейсмостанции мира. По тревоге были подняты ракетные части, но… Никакой противовоздушной тревоги объявлено не было. Ни одно государство мира не наносило ядерного удара по противнику. И все же в российской глубинке произошло нечто чрезвычайное. Одним из специалистов, кому следовало разобраться в случившемся, был майор ГРУ Николай Зимин. Правда, беда в семье заставила его забыть о службе, но лишь на время… Ведь беда, нависшая над человечеством, оказалась куда страшнее…
Читать книгу Конь бледный
Евгений Владимирович Щепетнов – современный российский писатель, автор книг в жанре фантастики и фэнтези. Родился в 1961 году. Работал геологом и нефтяником, служил в милиции, был предпринимателем.
Писать начал в 2011 году, просто для души.
Профессионально занялся писательским ремеслом в 2012 году, в январе, выложив главы первой книги в стиле фэнтези на Самиздат.
На конец 2015 года написано 39 книг, издано 30.
Остальные ждут очереди в печать.
Хобби: кладоискательство, охота, дайвинг.
***
Вспышка! Грохот! Крупинка антиматерии, прилетевшая из центра Галактики… И на месте, где стояла тюрьма особого режима для осужденных пожизненно, – лишь воронка, наполняющаяся озерной водой.
Новый мир – люди ездят на динозаврах, в небе летают драконы, магия – обыденность.
Как этот мир встретит землян? Землян, часть из которых охранники (и охранницы!) одной из самых жестких в содержании тюрем, а другая, бо́льшая часть, – осужденные на пожизненный срок.
И кого тут только нет, в этой тюрьме! И майор ГРУ, осужденный за массовое убийство коллекторов и банковских работников, и полковник милиции, который расстреливал людей в супермаркете, и всевозможные убийцы, насильники, маньяки…
Все, что у них есть, – это автоматы, пистолеты и пулеметы с ограниченным боекомплектом. Но и этого достаточно, чтобы весь новый мир начал интриговать, желая заполучить «магическое» оружие пришельцев.
Ждут их кровь и жестокие испытания.
Смерть на коне бледном гарцует над древним миром. Чью жизнь она укоротит своей смертельной косой?
***И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. Откр., 6, п. 7–8
Небо разорвала вспышка, сравнимая с той, что может возникнуть при взрыве нескольких баллистических ракет одновременно. Земля содрогнулась от удара, и его зафиксировали все сейсмостанции мира. По тревоге поднялись воинские части, открылись крышки люков ракетных шахт во всех концах света – мир встал на грань ядерной войны, совершенно неожиданно, без каких-то для того предпосылок.
Тысячи глаз, видеодатчиков и радаров обшаривали небо, чтобы в конце концов их хозяева с облегчением убедились – стаи смертоносных стрел не приближаются к стране, дабы навсегда прекратить противостояние двух великих держав.
Люки закрылись, ракеты уснули, чтобы никогда больше не пробудиться и не сгореть в адском пламени.
Спутники-шпионы, которые никогда не спят, вылизывая взглядами интимные места Земли, активизировались, будто любовник при встрече с давно желаемой партнершей. Двигаясь, меняя орбиту, шаря руками-радиоволнами, они сообщили своим хозяевам, приникшим к мониторам мощных военных компьютеров, что где-то на севере России имеется мощный источник радиоизлучения, там, где на дне кривого, изогнутого озера появился ровный, как пятак, кратер. Этот кратер заметно «светился» в радиодиапазоне, но через сутки «остыл», радиоактивное излучение ослабело, опустившись до уровня, превышающего обычный «всего» в пятьдесят раз.
Наблюдать за странным кратером через видеодатчики спутников пришлось недолго, потому что скоро небо закрыли тяжелые дождевые тучи – в природе ничего не исчезает бесследно, и тысячи тонн воды, поднявшиеся в виде пара, куда-то в конце концов должны были излиться. И они излились. Такого потопа эта северная земля не видела, наверное, с тех пор, когда на этой территории плескались теплые юрские моря.
Первыми место катастрофы посетили военные, оцепив район бедствия плотным кольцом патрулей.
Выжав из ситуации всю возможную информацию, через две недели после происшедшего события допустили до места предположительного падения метеорита (если это был он!) гражданских ученых, в том числе и ученых других стран. Ученые несколько недель исследовали феномен, но, как и военные специалисты, не пришли ни к какому определенному выводу. Самой популярной была версия о том, что в землю врезался микрометеорит, состоящий из антиматерии – что-то вроде песчинки, обладающей невероятной энергетической мощью.
Это не объясняло, почему уже по прошествии месяца после катастрофы радиоактивность кратера была близка к фоновому уровню.
Не объясняло, почему пострадал только район Камень-озера и почему разрушения от аннигиляции антиматерии были сравнительно щадящими, и это при том, что возник кратер глубиной около ста метров, диаметром около семисот. Даже озеро осталось на своем месте, почти не выплеснулось из берегов, не полностью испарилось в огне ядерного взрыва.
Деревни, что находились на берегах, частично пострадали, но больше от волны цунами, чем от радиации: много домов снесло, пострадали сотни людей, несколько десятков из числа местных жителей погибли. Жертв было бы больше, но Камень-озеро находится в малонаселенной местности, и, кроме того, МЧС среагировало быстро, четко, в первые же минуты после катастрофы выслав в район бедствия вертолеты и наземную (и наводную) технику.
Каких только версий не было выдвинуто, кроме версии о метеорите из антиматерии, – и диверсия, и взрыв двигателя инопланетного корабля (вторая по значимости, после метеорита из антиматерии), и даже испытание новейшего российского оружия, информация о котором скрывалась жесткосердными генералами. Простор для фантазии, так же, как в трагедии на перевале Дятлова, – версий много, и каждая, несмотря на свою безумность, имеет право на существование – все равно никто и никогда не узнает истины.
Но самой главной интригой был все-таки факт бесследного исчезновения целого острова, именуемого «Красным островом». Небольшой, несколько сотен метров в диаметре, формой похожий на неправильную трапецию – он не представлял из себя ничего интересного. Не представлял БЫ, если бы на нем не находилась одна из четырех зон особого режима, в которой содержались осужденные на пожизненное заключение.
Маньяки-убийцы, грабители-убийцы, педофилы-убийцы, сто девяносто человек, которых и людьми-то назвать можно лишь с натяжкой.
Сто девяносто – и пятьдесят охранников, «вертухаев», вместе с обслуживающим персоналом, в то время находившимся на работе. В числе охранников – тридцать женщин, которые несли службу наравне с мужчинами.
Красный остров оказался как раз в эпицентре катаклизма, и судьба тех, кто пропал вместе с островом, – неизвестна. «Тройка», как называли зону заключенные, исчезла бесследно и навсегда, будто какой-то великан огромной ложкой вычерпнул «Тройку» вместе с островом Красным из тяжелого скального грунта и швырнул ее в помойку, туда, где и должны находиться отбросы человеческого общества. В ад.
Полгода в командировке. Хватит уже, наверное… тридцать семь лет, а ни семьи, ни детей! Только сестра. Она и есть семья. Ну и племянница, само собой. Умница, красавица – в Англии учится. Какого хрена в Англии? А вот поди ж ты, спроси у Вальки – какого хрена?! Услышишь много интересного! Но не очень приятного.
Ах, Валька, Валька! Бизнесменша! Или как там называют таких дам? А! Бизнесвумен! Нет, а чего – молодец ведь! Без мужика, в одиночку подняла бизнес, наладила – и магазины, и салоны красоты!
И его деньги там крутятся, все, что заработал за годы службы. М-да… заработал. Зарплата так-то неплоха, но… никак она не может компенсировать опасность – ежедневную, тягучую, к которой привыкаешь и к которой привыкнуть невозможно. А еще заработал – раны и контузию, которую получил пять лет назад, когда граната разорвалась в воздухе над головой. Посекло крепко, по башке врезало, но жив остался. Везунчик, одно слово!
Но когда-нибудь все-таки не повезет, когда-нибудь так жахнет, что полголовы в канаву! Нельзя постоянно испытывать судьбу на прочность.
Хватит. Рапорт – и боевой разведчик спецназа ГРУ отправится на заслуженный отдых. Выслуга есть – год за три, это что-то да значит. Набрал уже на пенсию. Ребят терять не хочется, а так бы давно ушел. Привычка, что ли?
Привычка, ага… привычка видеть везде врагов. Вот сейчас за углом что-то мелькнуло – следят? Подкрадываются?! Дозор?! И тут же, как холодным душем – дурак, да ты же в городе! В своем родном городе! Кто тут может подкрадываться?! Вон та девушка в коротких шортах, из-под которых выглядывают узенькие черные трусики? Или тот парень, который бежит, торопится, а в руке букет – к девушке, наверное…
Защемило в груди – никого! Ну, совсем никого, кроме Вальки! Никто не ждет, никто не встретит… Друзья?! Типа – боевые друзья, да? Чушь собачья. Какие друзья у разведчика? Приятели в лучшем случае. И то… теоретически. Когда тебя выбрасывают в джунгли с заданием… или не в джунгли, а наоборот – в пустыню, и вокруг тебя одни бородатые рожи, твое ранение – это смерть группы. Ведь если ты не можешь идти и соратники тебя понесут – им тоже кранты. А значит, одно – остаешься и выбираешься, как можешь. Или НЕ выбираешься, а устраиваешься за барханом и выпаливаешь бое-комплект, стараясь экономить патроны, забирая с собой на тот свет как можно больше любителей молоденьких гурий. Прикрываешь группу.
Так остался Васька Инин, так остался Петька Сиротин. Выстрелы – одиночные, короткие очереди, а потом взрыв. Все. Конец.
Никто не хочет попасть в плен к бородачам. Впрочем, и они тоже не любят объятий спецназа. Попался один такой… полевой командир. Случайно влетел – наткнулся на разведчика, – пришлось убирать. Как они с нами – так и мы с ним… пожалел он, что не умер сразу. Горько пожалел. Возможно, и о том, как резал головы христианам.
Николай вздохнул, встретился взглядом с продавщицей мороженого – молоденькой девушкой, видать, студенткой, подрабатывающей на каникулах, и та вдруг едва заметно вздрогнула. И что такого в нем? Мужик как мужик! Взгляд тяжелый? Так повоюй с мое, и не такой взгляд наработаешь! Шрам на щеке? Решила, что какой-нибудь там уголовник? А что, все может быть… «клешни» тоже в шрамах, лицо загорело до черноты, ну а гламурностью никогда не отличался – не баба же, в конце концов! Валька всю красоту себе забрала, а ему оставила худую, жесткую физиономию, крепкий костяк да стальные мышцы, способные свернуть в кольцо двадцатисантиметровый гвоздь. Зачем красота мужчине? Это гомики пусть о красоте заботятся, а ему нужно думать о том, как выжить!
Впрочем, хватит уже об этом думать. Пора остепеняться. Ей-ей, устал. И мерещиться стало, накрывает… паранойя! Никто об этом не знает – скажешь костоправу, тут же нахрен комиссуют. А что он умеет, кроме того, как прокрасться туда, куда никто не сможет пробраться, да убивать из всех видов оружия! И не только оружия…
Валька все водит к нему знакомых девиц – сватает, сводница чертова! Все надеется племянников потискать! А какие, к черту, племянники, когда он из командировки в командировку?
Ну да, дело нехитрое – сунул, не вынул, вот тебе и племянник, только дальше-то что? И будет пацан расти безотцовщиной! При живом отце! Нехорошо это. Совсем нехорошо. А если убьют? Кто сына-дочь воспитает? Нет, это было бы безответственно.
Улыбнулся продавщице, от чего та сделалась еще более подозрительной, даже злой. Ругнул себя – улыбка-то у него тоже еще та! Не улыбка, а оскал! Звери так улыбаются – вроде и весело, но клыки-то огромные, белые! Чует девчонка в нем зверя, хотя вот спроси ее сейчас – а что такого испугало в сорокалетнем прохожем? Чем он ее напугал? Так и не скажет же.
Но это все интуиция – люди подсознательно чувствуют опасность, и надо доверять своим чувствам. Если тебе кажется, что за углом стоит бородач с автоматом, – лучше поверить своему чувству и ошибиться, вылетев кувырком из дверного проема и зря потратив патроны, чем шагнуть за порог и оказаться без головы, как многие, кто не верит в предчувствия.
Вообще, предчувствие можно развить – как говорил некогда преподаватель в учебном центре. Предчувствие – это совокупность фактов, которые ты не сумел сопоставить прямым способом и которые обработало твое подсознание, выдав необходимый результат. Например, тот же бородач за углом разрушенного артиллерией дома воняет потом и насваем, но твой нюх не может определить этот запах сразу, не может сделать вывод на основании неуловимых молекул, попавших в ослабленный цивилизацией нос. Но подсознание отсортировало поступивший поток информации, и в голове тут же вспыхнул красный сигнал тревоги. Интуиция, предчувствие? Чушь! Опыт, вот и все.
Знакомая улица… прожил здесь долгие годы! Вначале – счастливые, а потом… потом погибли родители, отправившиеся на дачу в своей старенькой «девятке». У грузовика со щебнем отказали тормоза… Десять тонн щебня плюс одиннадцать тонн маза – никаких шансов. Родителей вырезали из легковушки с «козырным» номером А544АА.
Отец смеялся – достался номер, как какому-нибудь крутяку! На халяву! Счастливый номер!
Вот оно, счастье… хромое какое-то. Подлое.
Школа… В этой школе учился, отсюда бегал на тренировки – в девятом классе стал чемпионом города по боксу! Карьера, однако! Если бы тогда послушался тренера и занялся спортом профессионально – что бы тогда было? Может, сейчас жил бы где-нибудь… Хм-м… Где? Что-то, кроме Питера или Сочи, в голову ничего не идет. Даже представить нельзя, чтобы жить где-нибудь в Германии или Англии!
Дура Валька, ну зачем племяшку отправила к этим уродам! Что у нас, университетов хороших нет?! А там нахватается дряни какой-нибудь, наркоты, разврата! А то еще сделают из нее вражину, как многих, кто учился у пиндосов или в Европе: внедрят мысль, как хреново быть русской, как надо стыдиться своих корней, как правильно жить – толерантно, уважая права гомосеков и каннибалов! И будет вместо Нюски Дермуська! Это надо?
Отец хоть Родину и поругивал, но за нее всех бы порвал. И мама такая же была. Не зря он, Николай, пошел на сверхсрочную, ну а потом в офицерское училище. Родину защищать. «Есть такая профессия – Родину защищать!» – отец всегда аж глазами влажнел, когда слышал. И мама. А вот Валька…
Да ну что Валька – Валька молодец! Когда они вдвоем остались, она работала на двух работах, а у него, Кольки, все было! И поесть, и одеться, и лисапед! И телефон сотовый – что тогда было не у всех.
И с мужем своим разбежались из-за него – какому мужику понравится, если его жена заботится о своем брате больше, чем о благоверном? Ну и сбежал через год, оставив «подарок» – Нюську.
Так-то не Нюська – Нина, но ему нравилось звать ее так. Ей очень подходило – такая кнопочка была, вся в кудряшках, умненькая, говорливая! Эх, жаль, что она не его дочь! Такой дочерью только и гордиться!
Нащупал в кармане маленькую коробочку, улыбнулся – колечко с бриллиантом. Дорогое, наверное. У бородача в котомке было – видать, магазин ювелирный грабанул. А может, в квартиру к христианам вломился. Ему уже ни к чему, он сейчас гурий тискает или скорее всего в аду на колу корчится, а вот Нюське колечко с красным брюликом пригодится – она, как сорока, охоча до блестюшек. А ему, вояке, побрякушки не нужны. Жены нет, любовницы постоянной тоже. Пусть радуется девчонка!
Вальке тоже есть подарок – браслет с изумрудами, она любит зеленое. Рядом с колечком лежал, завернутый в клочок цветной ткани.
М-да… лучше девкам не говорить, как побрякушки достались. Не знают – и слава богу, носи на здоровье. А то начнут ныть о проклятиях, о всякой экстрасенсорной ерунде, в которую Николай никогда не верил и верить не собирался. Верить нужно в то, что реально, а не в придуманные досужими выдумщиками сказки.
Усмехнулся – какие, к черту, проклятия? Какие колдуны? Людей надо бояться, а не мифических волшебников! Хотя и людей бояться не надо – опасаться, это да, но чтобы бояться…
Хорошо все-таки, что войны нет! Солнце, ветерок, красивые девушки – жизнь хороша, и жить хорошо! Война где-то там, далеко – рвутся снаряды, гортанно кричат бородачи перед тем, как отправиться в райский сад, а тут… вот где рай! Особенно если выберешься из ада…
Шагнул за угол дома, и вдруг сердце захолонуло – у подъезда знакомые бабульки, все в темных платках, темной одежде. Тетя Маша с первого этажа, она его знала как облупленного с самого детства – увидела, отвела глаза. Потом что-то сказала, и все бабки, как один, повернулись к Николаю. Он подошел, ускоряя шаг, и обостренный слух услышал шепот:
– Как проклятие какое-то! То родители, а вот теперь она!
– Что случилось?! – спросил Николай деревянным голосом, лишенным и намека на эмоции. Он уже знал, что случилось, но не хотел в это верить. – Вы чего на меня так смотрите?!
Тетя Маша всхлипнула, вытерла глаза, потом плачущим голосом заговорила-завыла:
– Не успел ты, касатик! Коленька, да где же ты был-то?! Похоронили красавицу, похоронили ласточку нашу! Ой, беда-то какая! Беда!
– Что, что случилось?! – рыкнул Николай, и в глазах его потемнело, мир закружился, будто рядом жахнул стапятидесятимиллиметровый гаубичный снаряд.
– Покончила с собой твоя сестренка, – мрачно, дребезжащим голосом сказал Иван Сергеевич, бывший учитель математики, из третьего подъезда. – Утром сегодня схоронили. Вот с поминок идем, Ниночка поминки делает. Крепись, Коля…
Николай больше уже ничего не слышал. Он рванулся вперед, в подъезд, знакомый, как свои пять пальцев, пробежал по ступеням (ровно семьдесят пять на каждом лестничном пролете) и взлетел на пятый этаж. Валя скупила тут сразу три квартиры, объединила их в одну – блажь, конечно, но с другой стороны – он ее понимал. Родительская квартира – память. Она сейчас дом строила, но увязла в строительстве, с деньгами что-то лихорадить стало – в подробности не вдавался, бизнес – это не его дело. Она всем рулит, ей виднее.
Открытая дверь, запах щей, на столах – кутья, как и положено на поминках. Портрет Вали – молодой, улыбающейся, веселой.
Он помнил это фото – семь лет назад, вернувшись из очередной командировки, позвал Вальку с Нюськой погулять в городской парк. Катались на лодках, на каруселях, сидели в кафе, ели мороженое, разговаривали. Валька тогда пыталась ему впарить очередную претендентку на руку и сердце – врача-косметолога из салона красоты. Молодая женщина, приятная, фигуристая – они встречались около года, даже пожили вместе в квартире Николая, пока он не улетел в командировку. Вернулся через два месяца – записка и ключи: «Прости, но такая жизнь не для меня. Мне нужен муж дома». Он ей больше не звонил. Права она, что поделаешь?
Негромкие голоса, незнакомые лица – кто они, эти люди? Зачем тут? Суетятся, какие-то женщины ходят, разливают борщ, компот. Отвратительный приторный компот, коричневый, как глина, в которую закапывают покойников.
Николай ненавидел этот компот. Он возненавидел его на поминках родителей и ненавидел всю жизнь, как символ смерти, тлена, как символ разрушения счастья.
Нюська сидела с угла стола – молоденькая, красивая и потухшая. Черный платок, напяленный кем-то из бабулек-организаторов, контрастировал с блузкой и серыми брюками, светлыми, почти белыми. Валька ненавидела черный цвет, искореняя его везде, где можно, и приучила к тому свою дочь. Он для нее был символом смерти и напоминанием.
Когда Николай вошел в двери, бормотание стихло и все оборотились к нему, как и соседи пять минут назад на улице. Они будто чего-то ждали, лица, глаза, любопытство и сочувствие – искреннее и напускное. На поминках всегда бывают люди, которые желают на халяву поесть. Русский обычай это поощряет – чем больше знакомых и незнакомых помянут покойника, тем легче ему будет на том свете. С чего решили, что именно так и будет, – неизвестно. Просто решили, и все. Видимо, так легче принять факт того, что близкий тебе человек уже никогда не вернется назад, не сядет в свое любимое кресло, не обнимет, не прижмет к груди. Ни-ког-да. Страшное слово…
Нюська заметила его самой последней, она будто впала в ступор, глядя перед собой в пространство, а когда заметила – сорвалась с места, уронив стул, и бросилась к Николаю, ударив его кулаками по груди:
– Будь ты проклят! Проклят! Где ты был?! Где ты был, когда мама умирала?! Почему не защитил ее?! Почему?! Ты ведь говорил, что не дашь ее в обиду! Что всех за нее порвешь! А ты… а ты…
Она захлебнулась слезами, побелевший Николай обхватил ее за плечи, яростным, кинжальным взглядом обведя комнату по кругу. Глаза сразу потупились, взгляды уткнулись в чашки – люди сделали вид, что ничего не заметили. И тогда Николай увлек девушку в другую комнату – благо, что их было тут предостаточно.
Взгляд разведчика автоматически отметил, что в квартире неожиданно пусто – Валя любила загромождать комнаты диванчиками, диванами, тахтами, пуфиками и всякой такой мещанской ерундой, смеясь, говорила, что настрадалась в детстве, когда он сталкивал ее с единственного дивана напротив телевизора, и теперь отыгрывается за всю свою юность.
А еще она любила картины, скупала всякую дребедень, мня себя маститым искусствоведом – наивная, ей всучивали всякую мазню, то «под Айвазовского», то «под Врубеля», и она искренне считала, что этот кич стоит своих денег и что ее вложение с каждым днем растет в цене. Как ни странно – ей везло, и картины, которые Николай считал совершеннейшей дрянью, вдруг кто-то покупал, и прибыль, бывало, составляла тысячи процентов.
«Дурочкам везет!» – смеялся он, а Валя лишь хохотала и норовила выдать ему пендаля. «Высокие родственные отношения!» – как однажды, хихикая, определила Нюська.
Не было и каминных часов, купленных Валей где-то в деревне, совершенно случайно и глупо – зашла купить молока и увидела эту монументальную штуку, покрытую куриным пометом. Отремонтировали, отчистили – ей предлагали за них пять тысяч баксов, но Валя не отдала, считая, что часы стоят гораздо дороже. Скорее всего так и было.
Тут же заметил разбитое, перекошенное пластиковое окно – по нему будто кто-то ударил со всего размаха, тяжелым табуретом, проламывая сразу помутневший прозрачный пластик.
Не было люстры, которая висела в зале, вместо нее – пустой крюк, и с замиранием в сердце Николай понял – тут. Она повесилась тут.
В спальне Нюськи остался только старый стул с высокой спинкой да табурет – оба остались еще от родителей. Старые, но крепкие, как и многое из того, что делалось в советское время. Их давно следовало выкинуть, но рука не поднималась – на этом стуле любил сидеть отец, а этот табурет мама придвигала к столу, когда приходил кто-то из гостей. Дерево хранило тепло рук родителей, и выбросить их означало истончить и так уже тонкую нить, протянувшуюся в прошлое.
Николай усадил Нюську на стул со спинкой, сам уселся на табурет, широко расставив колени и наклонившись вперед, к заплаканному лицу, с которого слетел европейский лоск. Теперь это была просто зареванная русская девчонка, только что похоронившая маму. И плевать ей на всю Европу и Америку, вместе взятые! Пусть они сдохнут! Лишь бы мама жила…
– Что случилось, Нюся?! – максимально бесстрастно, подавив порыв крикнуть, спросил Николай. Его потряхивало, как перед боем, но железная воля подавила дрожь – как и обычно, как и всегда.
– Мама повесилась, – бесстрастно, пусто прошептала девушка. – Взяла и бросила меня! Бросила! Она меня бросила! И ты бросил!
– Я не бросал! Я был в командировке! – проскрипел зубами Николай. – Рассказывай по порядку! Ну!
Последнее слово он произнес яростно, выдохнул, будто жаром пыхнула огромная сталеплавильная печь, и Нина чуть отшатнулась, будто испугавшись его порыва. Потом вздохнула и так же пусто, бесстрастно начала рассказ:
– Она в долгах запуталась. Насколько я поняла – взяла большой кредит на что-то, на что – не знаю. Миллионы долларов! И ее кинули. Подробности мне неизвестны – ты же знаешь… знал маму, она насчет работы молчит как рыба. Мол – не твое дело. Ну вот… начали на нее наезжать – бандиты приходили. Коллекторы вроде как… соседи рассказали. Кричали, ругались. В общем – все очень плохо. Она записку оставила, что перевела на мой счет какие-то деньги, я еще не проверяла. Написала, что виновата передо мной и перед тобой, дядь Коль… Что вложила деньги и ее обманули, а теперь угрожают, и чтобы уберечь меня – она приняла такое решение. Вот и все.
– Господи, да почему же она ко мне не обратилась?! – простонал Николай. – Ну почему, почему?!
– Тебя не было, – просто сказала Нина и потерла лоб. – Да и что бы ты сделал? Денег у тебя нет, а у них все по закону. Эта квартира теперь не наша – мне уже сказали, приходили из коллекторского агентства, показывали документы. Она переписала квартиру на них. Машины тоже переписала – обе. И дом недостроенный с участком уже не наш. И магазины, и салоны красоты – все теперь не наше. Я нищая, дядь Коль. Ничего нет, дядь Коль. Вот пройдут поминки, и куда идти – я не знаю. У меня есть на счету пятнадцать тысяч долларов – она давно их положила, на проживание, на учебу, но на все время обучения не хватит. Буду работу искать. Чуть-чуть ты не успел, дядя Коля… Говоришь, почему к тебе не обратилась? Берегла, наверное. Как и меня. Она тебя всегда считала едва не сыном… мне иногда даже смешно было…
Нина вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в ладони, а Николай растерянно подумал о том, насколько девочка была права. Точно, Валя всю жизнь считала его чем-то вроде маленького, несмышленого сына, о котором надо заботиться, иначе он сам о себе позаботиться не сможет. И неважно, что теперь он был майором спецназа, руки которого были по локоть или даже по плечи обагрены кровью врагов, для нее он все равно был Колюнькой, маленьким мальчишкой, который рыдал на плече сестры, когда родителей опускали в могилу.
Валя тогда не плакала – она только почернела лицом, ожесточилась и была похожа на хищную птицу, на ястреба, который защищает своего птенца. И горе тому, кто обижал ее Колюньку, – однажды она пришла в школу и едва не покалечила пацана-второгодника из параллельного класса, который регулярно преследовал Колю после уроков и на переменах, измывался над ним – как делают все ущербные, подлые людишки, неспособные ни на что хорошее в этой жизни. (Он потом был убит в бандитской разборке – много лет спустя. Закономерный финал. Беспредельщиков не любят нигде – в том числе и в криминале.)
В октябре 1742 года в семье псковского чиновника родился сын - Яков Борисович Княжнин. Он окончил петербуржскую гимназию при Академии наук, затем поступил на службу в иностранную коллегию, стал военным, но ушел в отставку из-за обвинений в растрате казенных денег. Вскоре после этого он устроился секретарем к вельможе Бецкому.
Свою литературную деятельность Княжнин начал довольно рано. Особое влияние на его творчество оказал А. Сумароков, учеником которого он себя считал. За свою жизнь Княжнин успел написать пять комических мелодрам и опер, четыре комедии, восемь трагедий, а также множество стихотворений. Активно занимался он и переводами, среди которых особенно стоит отметить поэму «Генриада» Вольтера и трагедии Корнеля. Большинство его пьес являются вольными переложениями иностранных образцов, за что Пушкин иронично называл писателя «переимчивый Княжнин». Но, несмотря на это, Княжнин вошел в историю как очень талантливый литератор, а его лучшие трагедии отличались самостоятельностью и вызывали большой резонанс среди соотечественников.
Театральная сцена была для Княжнина той самой трибуной, с которой он успешно проповедовал свои взгляды на отношения между обществом и царем, а также на само существо верховной власти. Главной политической темой трагедий Княжнина было самодержавие и отношение к нему, причем главный акцент он ставил на борьбу с самовластием для обретения свободы. Неугомонная гражданская активность и смелость писателя привлекла внимание правительства: трагедия «Вадим Новгородский и не вышедшее в печать произведение «Горе моему отечеству принесли ему огромные неприятности.
Княжнин был женат поэтессе Катерине Александровне, дочке А. Сумарокова. В их просторном доме постоянно собирались представители передовой дворянской элиты, искусствоведы и литераторы.
Трагедия «Дидона», поставленная в 1769 году, принесла Княжнину первый большой успех и вызвала одобрение самого Сумарокова, но все же лучшими его произведениями, насквозь пропитанными гражданским пафосом, являются трагедии «Вадим Новгородский» и «Росслав». Последнее произведение имело условно-исторический сюжет, было закончено во время победы революции в Америке и перед самым началом Французской революции, поэтому было глубоко пропитано патриотизмом. Главный герой трагедии, «полководец российский» Росслав, отличается мужеством, а также преданностью долгу и отечеству, так и не выдав тайну, невзирая на угрозу смерти. Он отвергает предложение стать королем Швеции, желая остаться гражданином свободной страны.
В своих трагедиях Княжнин порицает тиранов, губителей Отечества. И хотя основная идея его произведений не заходит дальше пропаганды конституционной монархии, реплики героев о гражданских правах, свободе и тирании звучали с театральных подмостков практически революционно.
Одно из самых значительных произведений Княжнина - трагедия «Вадим Новгородский» - является попыткой ответить Екатерине II на ее пьесу 1786 года «Историческое представление из жизни Рурика». В основе трагедии лежит часть Никоновской летописи о недовольных правлением Рюрика новгородцах. Как гласит летопись, летом 863 года Рурик убил храброго Вадима, а также покалечил его многочисленных советников.
В пьесе Екатерины, подражающей по стилю работам Шекспира, Вадим изображается как честолюбец, возжелавший власти и устраивающий с этой целью заговор. Рурик, напротив, описан как идеальный монарх, свергнувший заговорщиков.
Княжнин придает особое значение отличию своей трагедии с трактовкой Екатерины, которая в своей работе преследовала монархические цели.
В целом, в обеих трагедиях Рурик представлен великодушным и благодетельным государем, избранный правителем самим народом, поскольку ему удалось избавить Новгород от смуты. На этом фоне Вадим изображен ярым патриотом, защищающим свободу родного города. Но с другой стороны, он - идейный противник самодержавия, сама идея которого враждебна его народу.
После возвращения на родину, герой-полководец Вадим застает самодержавное господство Рурика, с которым не может примириться. Он ратует за идеи народоправства, встает на защиту исконных новгородских ценностей и республики. Несмотря на то, что в новгородской республике власть находится в руках аристократов и идеальных вельмож, они, по мнению Княжнина, как и простые граждане, равны перед законом, к тому же должны представлять собой народ и управлять его именем.
Встав на защиту вольностей, Вадим организует заговор, а после поднимает восстание. Он - непоколебимый республиканец, уверенный в том, что должен защищать свободу своего народа от опасного самодержавия, пусть даже и ценой пролитой крови. В его поддержку выступают новгородские посадники Вигор и Пренест, но они преследуют личные интересы, претендуя на дочь Вадима - Рамиду.
Таким образом, главный политический конфликт в этом произведении - совсем не тиранство монарха, а борьба за свободу республики против монархии, даже тогда, когда трон занимает просвещенный монарх. В этой республиканской трагедии впервые появляется образ стойкого, упрямого республиканца - прямой угрозы самодержавию. Стоит отметить, что в трагедии А. Сумарокова «Дмитрий Самозванец» положительный герой утверждает, что именно самодержавие является лучшей долей России.
Новгородский народ отказывается поддержать Вадима, и в этом - его главная трагедия. Восстание было подавлено, а Рурик вернул горожанам символ власти - венец, предлагая оставить его Вадиму. Но тот презрительно отказывается, а народ коленопреклоненно просит Рурика быть их правителем. Видя свое поражение, Вадим закалывается, оставаясь верным своим республиканским идеалам.
В трагедии «Вадим Новгородский» современники Княжнина видели настоящую политическую современность. Дочь Вадима, исполненная чувства долга, убивает себя, как только узнает о намерении своего отца. Огромное место в произведении занимает и тема простого люда, который, являясь исторической силой, способен повлиять на события в стране.
Победу в итоге одерживает монархия, народ идет за Руриком, но победитель здесь - Вадим, который предпочел смерть вынужденному рабству. И автор, не скрывая, симпатизирует именно ему.
Трагедия, написанная в духе классицизма, оставила неизменными основные принципы и статичность жанра, но трактовка характеров несколько отступает от правил: в «Вадиме» нет четко выраженных отрицательных и положительных персонажей.
Огромная заслуга Княжнина состоит в том, что он создал героический образ Вадима. Писатель не был ни республиканцем, ни революционером, но, тем не менее, события предреволюционной Франции не позволили ему отказаться от передовых общественных и политических взглядов, а также от своей работы, которую он закончил перед самой революцией.
«Вадим» был издан только в 1793 году, и сразу же после этого вызвал огромной общественный резонанс: о вышедшей трагедии доложили самой Екатерине. Она восприняла ее так же, как и самую знаменитую книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Началось расследование, в результате которого по указу императрицы все экземпляры «дерзостного» произведения были конфискованы и уничтожены.
В следующий раз книга была напечатана только в 1871 году, и в ней были пропущены четыре стиха, в которых убийственно критиковалось самодержавие. Долгое время трагедия публиковалась с пропусками, и лишь в 1914 году была издана в полном объеме. Темой новгородской вольности и преданием о Вадиме заинтересовались и стали развивать Пушкин, Рылеев и Лермонтов.
Среди произведений Княжнина нельзя не отметить и его комедии, выделяющиеся яркостью характеристики героев и реалистичностью изображенного в них русского быта. Особенно это относится к наполненным неподдельным комизмом, выполненным в стихотворном жанре комедиям «Чудаки» и «Хвастун». Сюжет обоих произведений заимствован: «Чудаки» являются переделкой работы Детуша «Странный человек», а «Хвастун» скопирован со «Значительного человека» Брюйеса. Но, несмотря на это, Княжнин мастерски изобразил черты русской действительности и своих современников.
Сюжет «Хвастуна» не замысловат. Обедневший дворянин, решив поправить свое положение, начинает ухаживать за дочкой обеспеченной провинциальной помещицы. Он выдает себя за известного человека, графа, получившего по везению довольно крупное имение. Ему доверяют и ждут «милостей», как помещица Чванкина, желающая сделать свою дочь графиней, так и его дядя Простодум. Образы этих мелких помещиков созданы мастерски, со знанием жизни. Простодум, глупый и ничтожный, готов сделать все, что угодно, чтобы стать сенатором. Его жестокость и алчность проявляется и тогда, когда становится известно, на чем он сумел скопить деньги - «в рекруты торгуючи людьми». Справедливость восторжествовала, и Хвастун был пойман на обмане небогатым дворянином Честоном, честь для которого всегда была превыше всего. Честон - идеальный дворянин, черты характера которого была заимствованы из «Недоросля» Фонвизина.
Обращенная к современности, комедия Княжнина в сатирической манере высмеивала выскочек-вельмож, которых в эпоху правления Екатерины II было чересчур много. Стоило лишь «попасть в случай», приглянувшись чем-либо императрице или Потемкину, и их возводили в ранг вельмож, вершителей государственных дел. Падение нравов, невежество, погоня за чинами - все это был явным признаком падения дворянства. Написанный в принципах классицизма «Хвастун», привлекает читателей мастерски созданными комическими характерами, реалиями русского быта, колоритностью диалогов и легкостью разговорного языка.
Не меньшую популярность снискала и другая комедия Княжнина - «Чудаки». Ее главные герои - богач Лентягин со своей женой и дочерью, а также галломан Ветромах. Помимо невежественного, кичащегося своим богатством дворянства в комедии действуют и пронырливые, ловкие слуги. Превосходная стихотворная форма произведения в сочетании с легким остроумным языком поспособствовали дальнейшему развитию жанра стихотворной комедии.
Важнейшие проблемы затрагиваются Княжниным в комической опере 1779 года «Несчастье от кареты». Он пытается обратить внимание на бремя крестьян, существование которых зависит от глупой воли приказчика и господина, а также на их бесправии.
Жизнь Княжнина внезапно оборвалась 14 января 1791 года. Похоронен писатель на Смоленском кладбище в Петербурге.
Обращаем Ваше внимание, что в биографии Княжнина Якова Борисовича представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.
Княжнин (Яков Борисович) - известный драматург прошлого столетия. Род. 3 октября 1742 г. в Пскове, в дворянской семье; воспитывался дома до 16 лет, а затем был отвезен в Петербург, в гимназию при академии наук, под руководство профессора Модераха; здесь он пробыл семь лет. Языкам французскому, немецкому и итальянскому К. научился у содержателя пансиона Лови. Еще на школьной скамье К. начал литературную деятельность, писанием од и мелких стихотворений. По окончании курса К. поступил в иностранную коллегию юнкером, был назначен переводчиком, служил в канцелярии о строении домов и садов, но скоро перешел в военную службу и был адъютантом при дежурном генерале. В 1769 г. он выступил со своей первой трагедией, «Дидоной», шедшей сперва в Москве, а потом на придворном театре, в присутствии императрицы Екатерины. Благодаря этой трагедии К. сошелся с А. П. Сумароковым и женился на его старшей дочери (см. Княжнина). В течение трех лет он написал трагедию «Владимир и Ярополк» и комические оперы «Несчастие от кареты» и «Скупой» и перевел роман графа Коминжа «Несчастные любовники» (СПб., 1771). В 1773 г., за совершенную по легкомыслию растрату (около 6000 руб.), К. был отдан под суд военной коллегии, которая присудила его к разжалованию в солдаты; но императрица простила его, и в 1777 г. ему вернули капитанский чин. За это время К. перевел «Генриаду» Вольтера и несколько трагедий Корнеля и Кребильона, белыми стихами. В 1781 г. его пригласил к себе на службу И. И. Бецкий, настолько доверявший ему, что ни одна бумага не миновала его редакции; ему же принадлежит редакция записки об устройстве воспитательного дома. В 1784 г. была поставлена в СПб. его трагедия «Росслав», принятая публикой с восторгом. Зрители непременно хотели видеть автора, но скромный К. не вышел на сцену и за него изъявлял благодарность публике Дмитриевский, отличившийся в первой роли. С этих пор дом К. становится литературным центром, сам К. попадает в члены российской академии и приобретает благосклонность княгини Е. Р. Дашковой. Императрица Екатерина заказывает трагедию К., и он в три недели пишет «Титово милосердие». Затем в течение одного года (1786) появляются трагедии «Софонисба» и «Владисан» и комедия «Хвастун». В то же время К. успевает давать уроки русского языка в сухопутном шляхетском корпусе. В дальнейших работах для театра К. сосредоточился на комедии и комической опере («Сбитенщик», «Неудачный примиритель», «Чудаки», «Траур, или Утешенная вдова», «Притворно сумасшедшая»), и только в 1789 г. написала трагедия «Вадим Новгородский». Но французская революция и вызванная ею реакция при русском дворе подсказали К., что выступать с таким произведением, где основатель русского государства трактуется как узурпатор и восхваляется политическая свобода - было бы несвоевременно, и он отказался от мысли видеть своего «Вадима» на сцене. О трагедии знали только близкие к К. люди, и поэтому он не лишился благоволения императрицы, которая приказала отпечатать собрание сочинений его за казенный счет и отдать автору. В 1791 г. 14 января К. скончался от простудной горячки; похоронен в СПб. на Смоленском кладбище. Смерть К. избавила его от крупных неприятностей, какие ему угрожали за его трагедию «Вадим». Трагедия эта, вместе с другими бумагами К., попала к книгопродавцу Глазунову, а от него к княгине Дашковой. Княгиня была в это время не в ладах с императрицей и не без умысла напечатала «Вадима» (1793). Опасность трагедии заметил И. П. Салтыков. В результате «Вадим» был уничтожен как в отдельном издании, так и в 39-й части «Российского Феатра». Разошедшиеся экземпляры в течение нескольких лет конфисковались у книгопродавцев и публики.
За К. утвердился меткий, данный ему Пушкиным, эпитет «переимчивого». Не ограничиваясь подражанием европейским образцам, он часто заимствовал целые тирады, преимущественно из французских классиков, а иногда просто переводил их пьесы, без указания источника. В русской литературе XVIII в. это считалось, однако, почти достоинством, и К. стяжал прозвище «российского Расина». Современники не ставили ему в упрек даже оперу «Сбитенщик», хотя это копия с Аблесимовского «Мельника». Наиболее оригинальным К. является в пьесах «Вадим» и «Росслав», хотя и в последней трагедии, по замечанию Мерзлякова, Росслав (в 3 явлении 3 акта) «как молотом поражает Христиерна высокими словами, заимствованными из трагедий Корнеля, Расина и Вольтера». В «Дидоне» К. подражал Лефран-де-Помпиньяну и Метастазию; «Ярополк и Владимир» - копия с «Андромахи» Расина; «Софонисба» заимствована у Вольтера; «Владисан» повторяет Вольтерову «Меропу»; «Титово милосердие» - почти сплошной перевод из Метастазия; «Хвастун» - почти перевод комедии де Брюйе «L’important de cour»; «Чудаки» - подражание «L’homme singulier» Детуша. Вся эта широкая система заимствования отнюдь не лишает пьес К. серьезного историко-литературного значения. К. является хронологически вторым русским драматургом после Сумарокова. «Отец российского театра» несомненно превосходил К. драматическим талантом, но зато К. ушел далеко вперед в выработке сценического языка и в фактуре стихов. К. больше Сумарокова страдает наклонностью к риторике, но вместе с тем обладает большой технической виртуозностью; целый ряд его стихов становился ходячими цитатами: «Тиранка слабых душ, любовь - раба героя; коль счастья с должностью не можно согласить, тогда порочен тот, кто счастлив хочет быть»; «Исчезнет человек - останется герой»; «Да будет храм мой - Рим, алтарь - сердца граждан»; «Тот свободен, кто, смерти не страшась, тиранам не угоден» и т. п. Еще важнее внутреннее достоинство трагедий К. - построение многих пьес преимущественно на гражданских мотивах. Правда, герои К. - ходульные, но они пылают благородством и в своих сентенциях отражают философию века просвещения. Лучшие комедии К., «Хвастун» и «Чудаки», также не лишены достоинств. Несмотря на заимствования, К. удалось придать им и много русских черт. Так как здесь риторика была не нужна, то язык, которым говорят действующие лица комедий, вполне простой, разговорный, несмотря на рифмованные стихи. Комедии главным образом направлены против французомании, тщеславия, желания «казаться, а не быть», отчасти против сословных предрассудков и проч. Сочинения К. имели четыре издания; 3-е изд. (СПб., 1817-18) снабжено биографией; 4-е изд. (1847 г.) - Смирдина. См. статьи Стоюнина в «Библиотеке для Чтения» (1850, №№ 5-7) и в «Историческом Вестнике» (1881, №№ 7-8), А. Галахова в «Отечественных Записках» (1850), М. Лонгинова в «Русском Вестнике» (1860 №№ 4-10), «Русский Архив» 1863-1866 гг., «Русская Поэзия» С. А. Венгерова (вып. IV). «Вадим Новгородский» перепечатан в «Русской Старине» (1871 г., т. III).
