«Мчит меня мертвая сила…» Александр Блок
Мчит меня мертвая сила,
Мчит по стальному пути.
Небо уныньем затмило,
В сердце — твой голос: «Прости».Да, и в разлуке чиста ты
И непорочно свята.
Вон огневого заката
Ясная гаснет черта.Нет безнадежного горя!
Сердце — под гнетом труда,
А на небесном просторе —
Ты — золотая звезда.
Анализ стихотворения Блока «Мчит меня мертвая сила…»
Свой первый цикл стихов Александр Блок посвятил Прекрасной Даме, прототипом которой стала его будущая супруга Любовь Менделеева. Отношения с ней складывались весьма непросто, хотя поэт был знаком со своей избранницей с самого детства. Но после продолжительной разлуки, приехав на летние каникулы в родовое поместье Шахматово, Блок не узнал в серьезной и сосредоточенной барышне свою давнюю подругу. Он был не только очарован красотой Любовь Менделеевой, но и поражен ее взрослыми суждениями, так не свойственными 16-летним барышням. В итоге юный поэт влюбился, но вскоре вынужден был отказаться от ухаживаний за избранницей, которая отвергла Блока, поставив жирную точку в легкомысленном летнем романе.
Возвращаясь в Санкт-Петербург, 6 сентября 1901 года Александр Блок в почтовом поезде написал стихотворение «Мчит меня мертвая сила…», которое стало одним из первых произведений в цикле, посвященном Прекрасной Даме. Поэт еще не до конца осознал всю горечь своей утраты, он лишь руководствуется своими ощущениями и выплескивает наружу ту боль, которую испытывает . Поэтому окружающий мир представляется ему мрачным, неприветливым и угрюмым. Глядя сквозь окно поезда на небо, которое «уныньем затмило», поэт вспоминает последнюю встречу со своей избранницей, во время которой и произошло роковое объяснение. Любовь Менделеева была холодной и непреклонной, однако когда увидела, какое впечатление на Блока произвел ее отказ, то попросила у него прощения.
Это короткое «прости» стало для поэта скромным утешением и послужило поводом для того, чтобы превозносить избранницу, считая ее благородной, чуткой и необыкновенно утонченной девушкой. «И в разлуке чиста ты, и непорочно свята», — отмечает Блок, обращаясь к своей Прекрасной Даме, но не рассчитывая на то, что будет услышан. Поэт понимает, что вернуть прошлое невозможно, и ему остается лишь хранить в памяти счастливые мгновения, подаренные судьбой. Блок, являясь символистом по убеждению, все же верит в то, что его неудачный роман еще не закончен . «Нет безнадежного горя!», — убеждено автор, отмечая, что его сердце находится «под гнетом труда», пытаясь исправить досадные ошибки и вернуть расположение возлюбленной. У автора есть цель, и он стремится к ней, не оглядываясь на прошлое, ведь впереди «на небесном просторе – ты – золотая звезда», с которой Блок отождествляет свою избранницу, такую же недосягаемую, неприступную и блистательную в своей непокорности.
ЗНАМЕНИТЫЙ ЖИТЕЛЬ ШЕРЕМЕТЕВСКОГО ДВОРЦА
Хотя Анна Андреевна Ахматова (настоящая фамилия - Горенко ) родилась вблизи Одессы , большая часть ее жизни прошла в Петербурге -Ленинграде . В нашем городе насчитывается почти двадцать адресов, так или иначе связанных с ее именем. Но среди них выделяется один - Шереметевский дворец, или Фонтанный дом, где поэтесса с перерывами прожила почти тридцать пять лет. Здесь были написаны знаменитые произведения - «Реквием» и «Поэма без героя». В 1989 году, когда отмечалось столетие Ахматовой, в Фонтанном доме открыли музей. К тому времени постановление партии утратило свою силу.
Фонтанный дом более 150 лет принадлежал роду Шереметевых, являясь при этом одним из центров культуры столицы Российской империи. После революции, в 1918 году, последний владелец Сергей Дмитриевич Шереметев передал дворец государству. Это была единственная возможность спасти его от разграбления.
В советские времена в учебниках и других книгах очень мало говорилось о личной жизни художников, композиторов, писателей. А ведь она порой оказывала огромное влияние на их творчество. Ахматова здесь не исключение. Собственно, в 1926 году она для того надолго и въехала в Фонтанный дом, чтобы быть вместе с третьим гражданским мужем - известным искусствоведом Николаем Пуниным .
А до этого было два брака. Сначала с поэтом Николаем Гумилевым . В Петербурге супруги жили в Тучковом переулке. Союз распался в 1918-м, а спустя три года Гумилева расстреляли вместе с другими участниками так называемого «таганцевского заговора».
Вторым мужем был востоковед и переводчик Владимир Шилейко , который какое-то время тоже проживал в Шереметевском дворце, но в другой его части - в северном садовом флигеле. Брак продлился всего два года.
ШВЕДСКАЯ СЕМЬЯ
Третий супруг Николай Пунин с воодушевлением воспринял приход к власти большевиков. Искусствовед получил должность комиссара Эрмитажа и Русского музея, его высоко ценил нарком просвещения Анатолий Луначарский . Прозрение пришло позднее.
«Чем глубже проникаешь в толщу административных слоев, тем зловоннее и ужаснее; гниет и смердит кишащая неподвижная масса - так называемый административный аппарат», - написал он в 1925 году в своем дневнике. Николая Николаевича дважды арестовывали - до и после Великой Отечественной вой-ны. Он пережил Сталина , о чем очень мечтал, но вскоре скончался в лагере.
В августе 1922 года Пунин получил четыре комнаты в южном садовом флигеле Шереметевского дворца. А уже вскоре между ним и Ахматовой вспыхнул бурный роман. «Вечером потом я вспоминал, как она спросила: «Рад, что я пришла?» Отвечал я довольно глупо: «Еще бы». Я не рад, а счастлив был полным белым счастьем, так что все стало тихим и чистым, как в снегу», - написал Пунин.
Но вот ведь загвоздка. Николай Пунин был женат. В его квартире жили Анна Евгеньевна Аренс и их маленькая дочь Ира. Разводиться супруги не стали. Некоторые исследователи объясняют это тем, что Анне Евгеньевне просто некуда было уходить.
Сложилась весьма странная ситуация: две жены искусствоведа жили вместе в одной квартире.
Однако в сложных обстоятельствах того трудного времени они старались жить дружно, помогать друг другу. В ночь после первого ареста Пунина в ожидании обыска женщины вместе жгли в печке бумаги, которые могли его скомпрометировать.
Доводилось читать, что Анна Андреевна материально зависела от Пунина. В 1925 году вышел негласный запрет: ее стихи, которые «не вписывались в принципы укрепляющегося социалистического реализма», перестали печатать. Источниками дохода стали небольшое пособие от государства, а также нерегулярные гонорары за переводы и статьи в журналах.
ПИСЬМО СТАЛИНУ
Почему в то трудное, сложное время Ахматова в отличие от других представителей дореволюционной интеллигенции не уехала из Советской России ?
Она не представляла свою жизнь без русского языка, да и надеялась на то, что вскоре ситуация в нашей стране изменится к лучшему, - сказала корреспонденту «Комсомолки» заведующая научно-просветительским отделом Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме Светлана Прасолова. - К тому же Анна Андреевна боялась оказаться на чужбине в полном одиночестве. Ведь семьи в привычном понимании этого слова у нее не было.
В 2003 году Музей Анны Ахматовой претерпел серьезные изменения. С тех пор экспозиция делится на две части: литературную и мемориальную, где воссоздана обстановка квартиры Николая Пунина.
Жилье для того времени неплохое. Обставленные дореволюционной мебелью просторные комнаты, камин, телефон. На стенах - иконы, которые Николай Николаевич категорически отказывался снимать.
Поначалу квартира была отдельной. Но здесь жила и дом-работница с семьей, так сказать, наследие старого режима. Ее звали Анна Богдановна Смирнова . В начале тридцатых годов сын домработницы Евгений женился и привел в квартиру молодую жену Татьяну. Малограмотная женщина поступила работать на завод. Она считала себя представительницей правящего класса, поучала других жильцов - «гнилую интеллигенцию», как им жить. А иногда и вовсе грозила доносом. Свою свекровь Татьяна быстро отправила в дом престарелых.
В 1929 году в квартире поселился сын Ахматовой от первого брака - Лев Гумилев. Анна Андреевна всю жизнь испытывала чувство вины перед единственным ребенком: упрекала себя в том, что мало занималась им в детстве. Претензии к матери были и у Льва.
В 1935-м Гумилева-младшего и Пунина арестовали. Забрали их в ходе кампании, развернувшейся после убийства руководителя Ленинградской парторганизации ВКП(б) Сергея Кирова . «Кировский поток», как назвали потом события, развернувшиеся в городе, стал одной из первых крупномасштабных репрессий в Советском Союзе.
Оставшись без мужа и сына, Ахматова написала Сталину. При содействии друзей-литераторов послание дошло до адресата. Вскоре Гумилева и Пунина освободили. Время Большого террора еще не пришло.
ОЧЕРЕДЬ В КРЕСТЫ
В следующий раз Льва арестовали в 1938 году. Тут уже письмо к вождю действия не возымело. Чтобы отдать сыну передачку, мать часами простаивала в очередях в печально знаменитых Крестах. От смертного приговора Гумилева спасло то, что как раз в это время был арестован и расстрелян нарком внутренних дел, главный исполнитель и организатор репрессий Николай Ежов . А Льву тогда дали пять лагерей.
Забегая вперед, скажем, что, отбыв наказание, Гумилев добровольцем ушел на фронт. После войны он защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал крупным ученым - историком-этнологом и востоковедом.
В 1939 году Иосиф Сталин на приеме в честь писателей-орденоносцев упомянул Ахматову. Этого было достаточно, чтобы ее стихи вновь стали печатать. В 1940-м в продаже появился сборник «Из шести книг», за которым выстраивались огромные очереди.
Войну Анна Андреевна провела в эвакуации, в Ташкенте . После Победы вернулась в Фонтанный дом, хотя союз с Пуниным к тому времени уже фактически перестал существовать. Пронизанные не официальным, а личным человеческим патриотизмом стихи, которые поэтесса написала в годы войны, обрели большую популярность. Ахматова много выступала, к печати готовились два сборника ее стихов. Но тут грянуло уже упомянутое постановление 1946 года.
По мнению писателя Якова Гордина, этим распоряжением власти хотели показать стране: возникшие в обществе в начале и середине сороковых надежды - не более чем иллюзии. Никакого послабления не будет.
«Ощущение свободы и гордость за себя, а также возможность сравнить свою жизнь с жизнью в других странах - это был опасный коктейль для власти», - считает писатель. Ахматова попала в него как художник, который упорно не вписывается в советскую культуру и не стремится приспособиться к ней.
ЗА СВЯЗИ С БРИТАНИЕЙ
Но доводилось слышать и другую версию. В конце 1945 года у Ахматовой в Фонтанном доме побывал уроженец Риги, философ и переводчик, сотрудник Британского посольства Исайя Берлин . Они говорили о литературе и философии, об уехавших на Запад русских писателях. Анна Андреевна вспоминала Осипа Мандельштама и Николая Гумилева, читала «Реквием» и фрагменты «Поэмы без героя». Эта встреча, о которой узнали наверху, способствовала тому, что поэтесса попала в зловещее постановление.
…Спустя двадцать лет Ахматовой в Англии вручили диплом почетного доктора Оксфордского университета. Это произошло не без участия Исайи Берлина.
ЧЕРНАЯ ПОЛОСА
После выхода постановления жизнь Ахматовой стала совсем трудной. Денег не было, стихи не печатали. Очередной арест сына, неудачная попытка заключить брак с крупным ученым, врачом-патологоанатомом Владимиром Гаршиным . Чтобы облегчить участь Льва, Ахматова написала цикл «Слава миру», куда вошли стихи о Сталине. Впоследствии она не включала этот цикл в сборники своих произведений.
К тому времени весь Шереметевский дворец, в главном здании которого прежде находились Музей дворянского быта и Дом занимательной науки, поступил в распоряжение Научно-исследовательского института Арктики и Антарктики . Так называемое режимное учреждение. Для того чтобы попасть в свою квартиру, теперь нужно было предъявить пропуск, на котором написано «жилец».
Вскоре руководители института потребовали выселить здешних обитателей. Анна Андреевна переехала на улицу Красной Конницы. Последняя ее квартира находилась в доме на улице Ленина .
Ахматова умерла 5 марта 1966 года в подмосковном санатории. О ее кончине сообщили по всесоюзному радио, была заметка в «Литературной газете».
Похоронена поэтесса на кладбище в Комарово . Известно, что, когда траурная процессия шла по дороге от Дома писателей до кладбища, колонна сделала остановку возле Фонтанного дома…
СТИХИ О ПЕТЕРБУРГЕ
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном
нетерпенье
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.
Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.
Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.
Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним
Месяц розовый воскрес,
Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена.
Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера,
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
«ПУСТАЯ БЕЗЫДЕЙНАЯ ПОЭЗИЯ»
В 1976 году на прилавках музыкальных магазинов появился альбом Давида Тухманова «По волне моей памяти», который мгновенно стал очень популярным. Одна из песен альбома была написана на стихи Анны Ахматовой. Благодаря этому многие советские юноши и девушки впервые узнали о поэтессе. Ведь в то время ее творчество не изучали в школе, стихи издавали редко, да и со сцены они почти не звучали.
Отец тогда объяснил мне, что это из-за принятого в августе 1946 года постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», где поэтессу Анну Ахматову вместе с сатириком Михаилом Зощенко подвергли уничижительной критике. Спустя много лет мне удалось ознакомиться с его текстом. Вот лишь одна цитата:
«Журнал «Звезда» всячески популяризирует произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства... не могут быть терпимы в советской литературе».
Ахматова - мастер тонкой и точной детали.
Любовную лирику Ахматовой отличает глубочайший психологизм. Ей, как никому, удалось раскрыть самые заветные глубины женского внутреннего мира, переживаний, настроений. Для достижения потрясающей психологической убедительности она пользуется очень емким и лаконичным художественным приемом говорящей детали, которая, западая в память участников кульминации личной драмы, становится «знаком беды». Такие «знаки» Ахматова находит в неожиданном для традиционной поэзии обыденном мире.
Уже в первом сборнике «Вечер» исследователи творчества А. Ахматовой указали на то, что богатство внутренней духовной жизни поэта передавалось через «нечаянные детали» - устрицы во льду, нераскрытый веер, брошенный хлыстик, взгляд «на наездниц стройных». Акмеистическая «вещность», зрительность и пластичность образов в ранней поэзии Ахматовой - структурообразующий принцип ее поэтики .
Для поэзии Ахматовой характерен глубокий психологизм и лиризм, умение раскрыть самые глубины женского внутреннего мира. Чувства лирической героини тесно связаны с обостренным восприятием предметного мира и передают ее душевное состояние не прямо, не лирически, а через окружающие ее вещи (эту характерную для поэтики Ахматовой особенность литературовед В. М. Жирмунский обозначил термином «вещная символика») .
Характерную ахматовскую «вещную символику» можно проследить на примере ее стихотворения «Я научилась просто, мудро жить»:
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
Поэтическая сила Ахматовой проявляется в выборе и соседстве слов в той же манере, как и в выборе и соседстве деталей. Ахматова употребила по отношению к поэзии выражение «свежесть слов» (Нам свежеть слов и чувства простоту/Терять не то ль, что живописцу - зренье). Свежесть слов определяется свежестью и точностью взгляда, своеобразием и неповторимостью личности поэта, его поэтической индивидуальности. В стихах Ахматовой даже обычные слова звучат как впервые сказанные. Слова преображаются в ахматовских контекстах. Необычное соседство слов изменяет их смысл и тон.
Слова «просто, мудро жить», «ненужная тревога», «пушистый кот», «яркий огонь» можно употребить и в обычной речи, но в контексте этого стихотворения и в более широком контексте поэзии Ахматовой они звучат как присущие ахматовскому стилю, как ее индивидуальные слова. Вполне индивидуально сочетание определений в строке «О жизни тленной, тленной и прекрасной», сочетание «веселые стихи».
По мнению критика А. И. Павловского, «самое важное в её ремесле - жизненность и реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни». Её «вещные» детали, скупо поданные, но отчётливые бытовые интерьеры, смело введённые прозаизмы, а главное, та внутренняя связь, какая всегда прослеживается у неё между внешней средой и бурной жизнью сердца, всё напоминает, не только прозаическую, но и стихотворную классику .
Н. Гумилев в 1914 году в «Письме о русской поэзии» заметил: «Я перехожу к самому значительному в поэзии Ахматовой, к ее стилистике: она почти никогда не объясняет, она показывает». Показывая, а не объясняя, используя прием говорящей детали, Ахматова добивается достоверности описания, высочайшей психологической убедительности. Это могут быть детали одежды (меха, перчатка, кольцо, шляпа и т.п.), предметы быта, времена года, явления природы, цветы, и т.д., как, например, в знаменитом стихотворении «Песня последней встречи»:
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой...»
Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем .
Надевание перчатки - жест, ставший автоматическим, его совершают не задумываясь. И «путаница» здесь свидетельствует о состоянии героини, о глубине потрясения, испытываемого ею.
Ахматовским лирическим стихотворениям свойственна повествовательная композиция. Стихи внешне почти всегда представляют собой простое повествование - стихотворный рассказ о конкретном любовном свидании с включением бытовых подробностей:
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине - нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий - так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен .
Душевные движения героини передаются в стихотворении через бытовое, психологическая тема развертывается в конкретно-чувственных деталях.
Психология, чувства в стихах Анны Ахматовой передаются не через непосредственные описания, а через конкретную, психологизированную деталь. В поэтическом мире Ахматовой очень значимыми являются художественная деталь, вещные подробности, предметы быта. М. Кузмин в предисловии к «Вечеру» отметил «способность Ахматовой понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами».
Стихи «Вечера» насыщены предметами, при этом они всегда незатейливы, просты, никогда не превращаются в аллегорию и интересны не столько вещественным смыслом, сколько сюжетной ролью, эмоциональным звучанием, соотнесенностью с переживаниями героини. Автора интересует все, что имеет формы, объемы, очертания, вес, запах, вкус. Ахматова поэтизирует «взлетевших рук излом больной», чувствует, как «сладок запах синих виноградин», видит, что «гибких лоз стволы еще тонки .
В стихотворении «Я пришла сюда, бездельница…» мы видим, что поэтессу интересуют такие детали предметов как, цвет, запах, объем:
Затянулся ржавой тиною
Пруд широкий, обмелел.
Над трепещущей осиною
Легкий месяц заблестел.
Замечаю все как новое,
Влажно пахнут тополя.
Я молчу. Молчу, готовая
Снова стать тобой, земля.
Во втором сборнике «Четки» мы видим, что Ахматова расширяет смысловые границы слова, оперирует психологической деталью, носящий знаковый характер. В ее стихах читатель встречает символы, зависящие от контекста, и символы устойчивые, которым она привержена постоянно (луч, кольцо, зеркало, звуки, окно, четки, бездна). Сама поэтесса была убеждена, что «Четки» ничего общего с символизмом уже не имеют, она оставалась верной акмеистическим вкусам и даже о более поздних стихах говорила, что в них звучит «акмеистическое слово ».
Гляжу весь день из круглого окошка:
Белеет потеплевшая ограда,
И лебедою заросла дорожка,
А мне б идти по ней - такая радость.
Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
В книгу стихов «Белая стая» вошли детали ландшафта: «влажный весенний воздух», тусклый синий цвет неба, «крики журавлей и черные поля», осенние узкие дороги, моросящий дождик, «липы шумные и вязы», черные кресты. Это мы можем последить в строчках стихотворения «Черная вилась дорога»:
Черная вилась дорога,
Дождик моросил,
Проводить меня немного
Кто-то попросил...
Плыл туман, как фимиамы
Тысячи кадил.
Спутник песенкой упрямо
Серце бередил.
Ахматовой свойственна точная передача тончайших наблюдений.
От И. Анненского Ахматова унаследовала острую наблюдательность, пристальное внимание к деталям быта, поданным так, что за ними раскрываются оттенки настроений, психологические состояния. Как писал Кузьмин: «Анна Ахматова обладает способностью понимать и любить вещи именно в их непонятной связи с переживаемыми минутами.» Ее ранняя поэзия - лирика грустного упоения мгновенным, минутным, преходящим.
Она открывала поэзию в находящемся рядом, в обычном течении жизни. Богатство внутренней духовной жизни передавалось через деталь с повышенной смысловой нагрузкой - устрицы во льду, нераскрытый веер, брошенный хлыстик, перчатка не на той руке. Многие «мелочи» Ахматовой стали знаменитыми :
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Цветаева написала по этому поводу: «Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки » - она одним ударом дает все женское и все лирическое смятение, - всю эмпирику! - одним росчерком пера увековечивает исконный первый жест женщины и поэта, которые в великие мгновения жизни забывают, где правая и где левая - не только перчатка, а и рука, и страна света, которые вдруг теряют всю уверенность. Посредством очевидной, даже поразительной точности деталей утверждается и символизируется нечто большее, нежели душевное состояние, - целый душевный строй ».
Мы согласны с тем, что стихи Ахматовой пронизаны психологизмом. Она могла через тончайшие детали передать свои чувства, мысли, переживания:
Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко…
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.
Круг от лампы желтый…
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…
В любовной лирике Ахматовой встречаются стихи, которые «сделаны» буквально из обихода, из житейского быта - вплоть до позеленевшего рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч.
Молюсь оконному лучу-
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня с утра молчу,
А сердце - пополам.
На рукомойнике моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.
Как мы видим, поэт обращал свое внимание на все, даже на предметы обихода - вплоть до позеленевшего рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч. Как говорила сама поэтесса уже в старости, что стихи «растут из сора», что предметом поэтического воодушевления и изображения может стать даже пятно плесени на сырой стене, и лопухи, и крапива, и сырой забор, и одуванчик. Самое важное в ее творчестве - реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни.
Уже современники Ахматовой заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы житейская деталь.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
(«Смятение», 1913.)
Стоит нам этот тюльпан «вынуть» из стихотворения, и оно немедленно померкнет!.. Почему? Не потому ли, что весь этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертельной обиды - все сосредоточилось именно в тюльпане. Он один высокомерно торжествует в пустынном и застланном пеленою слез, безнадежно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что героине кажется, будто тюльпан не «деталь» и уж, конечно, не «штрих», а что он живое существо, истинный, полноправный герой произведения.
«Безвольно пощады просят…»
Короткое, звонкое имя – Некоторые исследователи полагали, что стихотворение обращено к А. А. Блоку, но на экземпляре сборника стихов 1958 г., подаренного Ахматовой близкой подруге В. С. Срезневской, оно имеет посвящение: С. С., т.е. Сергею Судейкину.
Сергей Юрьевич Судейкин (1882–1946) – художник. Ахматова была дружна с ним, ему принадлежит ранний портрет Ахматовой, которым в 1965 г. она планировала иллюстрировать раздел «Вечер» в «парадном» итоговом собрании своих стихов. В РТ <рабочая тетрадь>114 есть рассказ Ахматовой:
«Мой рисунок Судейкина, кот<орый> всегда висел в кабинете М<ихаила> Л<еонидовича Лозинского>, возник так. Я пришла с Судейкиным в редакцию «Аполлона». К Лозинскому, конечно. (У Мако я никогда не была). Села на диван. С<ергей> Ю<рьевич> нарисовал меня на бланке «Ап<оллона>» и подарил Мих<аилу> Леонид<овичу>».
«В последний раз мы встретились тогда…»
Существует несколько предположений относительно адресата стихотворения. Возможно присоединение этого стихотворения к «блоковскому» циклу Ахматовой. М. М. Кралин связывает стихотворение с опубликованным в 1913 г. поэтическим описание Ахматовой в стихотворении поэта-царскосела В. А. Комаровского «Видел тебя красивой лишь раз. Как дымное мое…».
Высокий царский дом… – Зимний дворец.
«Покорно мне воображенье…»
Некоторые исследователи и мемуаристы высказывали предположение, что стихотворение адресовано поэту Николаю Владимировичу Недоброво (1882–1919), с которым Ахматова познакомилась в апреле 1913 г., после приглашения ее на заседания «Общества поэтов», организованного Н. В. Недоброво и поэтом Е. Г. Лисенковым (первое заседание состоялось 4 апреля, в программе – чтение А. Блоком своей драмы «Роза и Крест»). 29 октября 1913 г. Недоброво уже писал своему другу Б. В. Анрепу о новой знакомой:
«Источником существенных развлечений служит для меня Анна Ахматова, очень способная поэтесса…»
12 мая 1914 г. в очередном письме Анрепу об Ахматовой Недоброво цитирует строку из ахматовского стихотворения «Покорно мне воображенье…»:
«Через неделю нам предстоит трехмесячная, по крайней мере, разлука. Очень это мне грустно. <…> Мне хочется не иметь никаких обязанностей, даже лечебных, не иметь новых впечатлений, а, отдыхая телом на старых местах, писать побольше для того, чтобы развлекать Ахматову в ее «тверском уединении» присылкой ей идиллий, поэм и отрывков из романа под заглавием «Дух дышит, где хочет» и с эпиграфом:
И вот на памяти моей
Одной улыбкой светлой боле.
Одной звездой любви светлей».
Другим возможным адресатом ахматовского стихотворения называли А. Блока. Однако, нам кажется, что оба предположения как бы обгоняют события: близкая дружба Ахматовой и Недоброво началась не раньше зимы 1913/14. Его грусть от предстоящего расставания – это весна 1914 г., совместная работа над третьим изданием «Четок» – 1916. С Блоком Ахматова познакомилась лично в апреле 1911 г., но след острого взаимного интереса можно найти в их стихах декабря 1913 г. – января 1914 г.
В моем тверском уединеньи… – В имении Гумилевых Слепневе Бежецкого уезда Тверской губернии, где Ахматова после замужества и рождения сына проводила почти каждое лето.
Адресат стихотворения, возможно, – Н. С. Гумилев, о чем свидетельствуют строки: «Он предал тебя тоске и удушью//Отравительницы-любви…», которые являются как бы «опознавательной деталью». Осенью 1911 г. в Слепневе Гумилев сочинил пьесу в стихах «Любовь-отравительница» из испанской жизни, которую весело, как пародию на ложноклассический стиль, разыгрывали друзья Гумилевых в имении их молодых соседей Неведомских Подобино. «Опознавательная деталь» – зачастую единственная возможность применительно к лирике Ахматовой определить адресата стихотворения.
«Горят твои ладони…»
Ты, как святой Антоний… – Преподобный Антоний Великий (ум. 356) – подвижник, основатель пустынножительства и монашества. Поселившийся в пустыне Антоний испытывал тяжкие искушения от дьявола: перед ним являлись чудовища, обнаженные девы, золото и драгоценности. Когда он устоял против искушений, бесы напали на него с намерением убить и нанесли ему тяжкие побои. Только после этого к нему явился Иисус, проверяющий таким образом его мужество. День святого Антония – 17 января по ст. ст., 30 января – по новому.
Как волосы густые//Безумных Магдалин. – В Евангелии Мария – грешница из города Магдалы, раскаявшаяся и ставшая верной последовательницей Христа. Иисус исцелил Марию Магдалину от недуга – «одержимости семью бесами». После воскресения Иисус первой явился именно Марии Магдалине (Евангелие от Марка, 16, 8). Предания рассказывают о дальнейшей проповеднической деятельности Марии Магдалины в Галии, после чего она удалилась в пустыню, где предалась посту и молитве. когда ее одежды истлели, волосы Магдалины стали столь длинны и густыми, что скрывали ее тело.
«Не будем пить из одного стакана…»
Обращено к М. Л. Лозинскому. Подтверждение этого – в записи Л. К. Чуковской от 10 мая 1940 г.:
«…Продиктовала мне мелкие поправки к стихотворению «Не будем пить из одного стакана…» – Михаил Леонидович обиделся, увидев, что я переменила, сделала не так, как было в молодости. И вот, восстанавливаю по-старому, – объяснила она. «Как? Значит, это ему!» – подумала я, но не произнесла» (Чуковская, т. 1, с. 108).
«Настоящую нежность не спутаешь…»
Анализ Недоброво –
«Речь проста и разговорна до того, пожалуй, что это и не поэзия? А что если еще раз прочесть да заметить, что когда бы мы так разговаривали, то, для полного исчерпания многих людских отношений, каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишиями – и было бы царство молчания. А не в молчании ли слово дорастает до той силы, которая пресуществляет его в поэзию?
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем… –
какая простая, совсем будничная фраза, как она спокойно переходит из стиха в стих, и как плавно и с оттяжкою течет первый стих – чистые анапесты, коих ударения отдалены от концов слов, так кстати к дактилической рифме стиха. Но вот, плавно перейдя во второй стих, речь сжимается и сечется: два анапеста, первый и третий, стягиваются в ямбы, а ударения, совпадая с концами слов, секут стих на твердые стопы. Слышно продолжение простого изречения:
…нежности не спутаешь
Ни с чем, и она тиха, –
но ритм уже передал гнев, где-то глубоко задержанный, и все стихотворение вдруг напряглось им. Этот гнев решил все: он уже подчинил и принизил душу того, к кому обращена речь; потому в следующих стихах уже выплыло на поверхность торжество победы – в холодноватом презрении:
Ты напрасно бережно кутаешь…
Чем же особенно ясно обозначается сопровождающее речь душевное движение? Самые слова на это не расходуются, но работает опять течение и падение их: это «бережно кутаешь» так изобразительно и так, если угодно, изнеженно, что и любимому могло бы быть сказано, оттого тут и бьется оно. А дальше уже почти издевательство в словах:
Мне плечи и грудь в меха… –
это дательных падеж, так приближающий ощущение и выдающий какое-то содрогание отвращения, а в то же время звуки, звуки! «Мне плечи и грудь…» – какой в этом спондее и анапесте нежный хруст все нежных, чистых и глубоких звуков.
Но вдруг происходит перемена тона на простой и значительный, и как синтаксически подлинно обоснована эта перемена: повторение слова «напрасно» с «и» перед ним:
И напрасно слова покорные…
На напрасную попытку дерзостной нежности дан был ответ жесткий, и особо затем оттенено, что напрасны и покорные слова; особливость этого оттенения очерчивается тем, что соответствующие стихи входят уже в другую рифмическую систему, во второе четверостишие:
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как это опять будто заурядно сказано, но какие отсветы играют на лоске этого щита – щит ведь все стихотворение. Но сказано: и напрасно слова покорные говоришь… Усиление представления о говорение не есть ли уже и изобличение? И нет ли иронии в словах «покорные», «о первой»? И не оттого ли ирония так чувствуется, что эти слова выносятся на стянутых в ямбы анапестах, на ритмических затаениях?
В последних двух стихах:
Как я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои! –
опять непринужденность и подвижная выразительность драматической прозы в словосочетании, а в то же время тонкая лирическая жизнь в ритме, который вынося на стянутом в ямб анапесте слово «эти», делает взгляды, о которых упоминается, в самом деле «этими», то есть вот здесь, сейчас видимыми. А самый способ введения последней фразы, после обрыва предыдущей волны, восклицательным словом «как», – он сразу показывает, что в этих словах нас ждет нечто совсем новое и окончательное. Последняя фраза полна горечи, укоризны, приговора и еще чего-то. Чего же? – Поэтического освобождения от всех горьких чувств и от стоящего тут человека; он несомненно чувствуется, а чем дается? Только ритмом последней строки, чистыми, этими совершенно свободно, без всякой натяжки раскатившимися анапестами; в словах еще горечь «несытые взгляды твои», но под словами уже полет. <…>
Стоит отметить, что описанный прием, то есть перевод цельной синтаксической системы из одной ритмической системы в другую, так, что фразы, перегибая строфы в середине, скрепляют их края, а строфы то же делают с фразами, – один из очень свойственных Ахматовой приемов, которым она достигает особенной гибкости и вкрадчивости стихов, ибо стихи, так сочлененные, похожи на змей. Этим приемом Анна Ахматова иногда пользуется с привычностью виртуоза» (Русская мысль. 1915. № 7. Разд. II. С. 50–68).
Ахматова в поздние годы дорожила этим своим стихотворением и в 1963 г. процитировала его, работая над текстом произведения «Большая исповедь», которое намеревалась включить в драму «Пролог, или Сон во сне»:
И эта нежность не была такой,
Как та, которую поэт какой-то
В начале века нaзвал настоящей
И тихой почему-то. Нет, ничуть –
Она, как первый водопад, звенела,
Хрустела коркой голубого льда,
И на глазах безумела у нас.
