Эта книга об участии нашей страны в событиях в Конго в 1960–1964 гг., вошедших в историю как конголезский кризис. Конго стало первой горячей точкой холодной войны в Африке южнее Сахары. Схватка за огромную территорию в «сердце Африки», богатую стратегическим минеральным сырьем, наполнена событиями, которые «потрясли мир». Беспорядки, охватившие страну через неделю после провозглашения независимости, отделение провинции Катанга и ввод войск ООН (июль 1960). Убийство премьер-министра Патриса Лумумбы, одного из символов независимой Африки (1961). Драматическая, полная неожиданных поворотов трехлетняя борьба за возвращение Катанги в состав Конго (1960–1963), стоившая жизни Генеральному секретарю ООН Дагу Хаммаршельду. Мощное восстание сторонников Лумумбы (1964), которое удалось подавить только при помощи внешней военной интервенции, что повлекло гибель десятков белых заложников. На основе документов из архивов России, Великобритании и США исследована роль Советского Союза в конголезском кризисе, его мотивы, намерения и действия в контексте политики других игроков, иностранных и конголезских. Автор проанализировал факторы, заставившие советское руководство воздержаться от шагов по эскалации кризиса. Для историков, преподавателей и студентов.

Из серии: Холодная война

* * *

компанией ЛитРес .

Посвящается жене Марине

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ

ЦЕНТР АФРИКАНСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

УНИВЕРСИТЕТ ДМИТРИЯ ПОЖАРСКОГО

Печатается по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского


Рецензенты:

д. и. н Егорова Н. И.

д. и. н. Шубин В. Г.

Введение

Маркус вдруг понял, что, каким бы огромным ни был мир, Конго всегда будет больше этого мира.

Альберт Санчес Пиньоль. Пандора в Конго.

Эта книга об участии нашей страны в событиях в Конго в 1960–1964 гг., вошедших в историю как конголезский кризис.

В ходе деколонизации Африканского континента Конго превратилось в арену соперничества противников по холодной войне, стало ее первой горячей точкой в Африке южнее Сахары. Конго привлекало многим. Завидным географическим положением – огромная территория в центре континента («сердце Африки»), граничащая с 9 колониями и государствами. Сказочно богатыми стратегическим сырьем недрами – одни из крупнейших в мире месторождения меди, кобальта, урана, промышленных алмазов, значительные залежи тантала, олова, цинка.

США и их союзники по НАТО опасались, что в случае установления в Конго «коммунистического влияния», по принципу домино та же участь постигнет и сопредельные территории.

Опасения были не лишены оснований. Премьер-министром Конго стал Патрис Лумумба, левый националист, почитатель президента Ганы Кваме Нкрумы и президента Гвинеи Секу Туре, установивших отношения с Советским Союзом. Советский лидер Н. С. Хрущев был не прочь пополнить список африканских друзей, с помощью которых он рассчитывал на нараставшей антиколониальной волне ворваться в «мягкое подбрюшье империализма». Удастся ли СССР действовать в Конго столь же успешно как в Гвинее, Гане, Мали? Этот вопрос для Африки 1960 года был судьбоносным.

После провозглашения независимости Конго 30 июня 1960 г. бывшая метрополия Бельгия использовала антибельгийские настроения конголезцев для дестабилизации положения в своей бывшей колонии. Последовал ввод в Конго бельгийских войск и отделение богатейшей провинции Катанги. Лумумба и президент Конго Жозеф Касавубу потребовали срочно направить войска ООН для «защиты государственной территории Конго от имеющей место внешней агрессии, которая угрожает международному миру».

СССР и США согласились с необходимостью операции ООН в Конго. Конголезский кризис приобрел международный характер. Президент США Дуайт Эйзенхауэр, Хрущев и Лумумба рассчитывали обернуть интернационализацию кризиса в свою пользу. Целью Эйзенхауэра было превратить войска ООН в «щит» против коммунистического проникновения, не допустить прямого советского вмешательства в Конго, защитить интересы Запада руками ООН, сэкономив собственные средства и ресурсы. Хрущев считал, что операция ООН расширит возможности СССР влиять на события в Конго и поддерживать правительство Лумумбы. А конголезский премьер надеялся с помощью войск ООН восстановить территориальную целостность страны. Советский и конголезский лидеры быстро убедились, что через операцию ООН в Конго реализуется американский сценарий. Лумумба обратился к СССР за помощью в обход ООН для проведения военной акции против отколовшейся Катанги. И получил транспортные средства (грузовики и гражданские самолеты) для переброски войск федерального правительства к границам мятежной провинции.

Начало боевых действий против катангских сепаратистов в конце августа 1960 г. привело к обострению кризиса. С помощью войск ООН и прозападных сил внутри Конго Лумумба был отстранен от власти, советское посольство было выслано из Конго. Хрущев дал задний ход. Его конголезская политика стала определяться необходимостью выхода из кризиса, сохранив державное «лицо» СССР и собственную международную репутацию как последовательного борца против колониализма и империализма. В дальнейшем советское руководство избегало шагов, которые могли вызвать эскалацию конфронтации с западными державами в Конго.

Схватка за Конго богата событиями, которые «потрясли мир». Беспорядки, охватившие страну через неделю после провозглашения независимости, отделение Катанги и ввод войск ООН (июль 1960 г.). Убийство Патриса Лумумбы (17 января 1961 г.), одного из символов независимой Африки. Драматическая, полная неожиданных поворотов борьба за возвращение Катанги в состав Конго (1960–1963 гг.), стоившая жизни Генеральному секретарю ООН Дагу Хаммаршельду. Мощное восстание лумумбистов (1964 г.), которое удалось подавить только при помощи внешней военной интервенции, что повлекло гибель десятков белых заложников.

Для поиска путей выхода из кризиса были задействованы все институты и механизмы ООН – Генеральная Ассамблея, Совет Безопасности, специально созданный Консультативный комитет по делам Конго, ситуация в Конго была предметом многочисленных переговоров и бесед. Операция ООН по поддержанию мира в Конго стала одной из наиболее масштабных и сложных для «голубых касок».

Документальную основу книги составили архивные материалы. Наиболее ценные документы автор обнаружил в Архиве внешней политики России (АВП РФ). Это информационные сообщения, аналитические справки и записки, записи бесед, другая «продукция» советского посольства в Конго и Африканских отделов МИД СССР, переписка Хрущева с зарубежными политиками о ситуации в Конго. Этот массив документов неравномерно освещает различные этапы и эпизоды конголезского кризиса. Порой в силу объективных причин: сотрудникам советского посольства в Конго дважды, в сентябре 1960 г. и в ноябре 1963 г., приходилось уничтожать документы, когда гражданам СССР было предписано в течение 48 часов покинуть страну В основном же из-за того, что много информации не рассекречено. Автору не удалось получить ни одного документа советской дипломатической миссии, работавшей в Стэнливиле в 1961 г., когда восточную часть Конго контролировало правительство во главе с преемником Лумумбы Антуаном Гизенгой. Недоступными оказались и материалы о восстании 1964 г.

В Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) есть материалы об основных направлениях политики СССР в Африке. Рассекреченных документов по Конго – единицы. Остальные хранятся в закрытом для исследователей фонде Международного отдела ЦК КПСС.

В Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ) оказались полезными документы о пребывании в СССР конголезских политиков, приезжавших по линии общественных организаций.

За несколько дней работы в Национальных архивах Соединенного Королевства автор нашел важные документы о ситуации в Конго. Особую ценность представляют материалы о конголезской политике президента Ганы Кваме Нкрумы.

У автора не было возможности работать по конголезской тематике в архивах США. Хорошим подспорьем для исследования конголезского кризиса стали программные документы о политике США в Африке и аналитические материалы Госдепартамента и ЦРУ об активности на континенте стран восточного блока, обнаруженные в Национальных архивах при изучении другой темы.

Некоторой «компенсацией» скудности документов из американских архивов стал сборник, подготовленный к конференции, проведенной сотрудниками Проекта по изучению истории холодной войны Центра Вудро Вильсона в Вашингтоне 23–24 сентября 2004 г. В сборник вошла, в частности, «Аналитическая хронология» событий в Конго, подготовленная ЦРУ. Интересны как «взгляд противника» на действия СССР в Конго многие документы, опубликованные в серии «Международные связи Соединенных Штатов», подготовленной Госдепартаментом.

Много полезной информации о положении в Конго и советской позиции на разных этапах кризиса содержат материалы ООН – документы Совета Безопасности, Генеральной Ассамблеи, доклады представителей Генерального секретаря в Конго.

Ценным источником являются устные свидетельства непосредственных участников событий, тех, кто буквально «творил историю».

Мемуарный жанр представлен воспоминаниями дипломатов, разведчиков, работавших в Конго под дипломатическим прикрытием, политиков, сотрудников ООН, иностранных наемников, воевавших в Конго.

Конголезский кризис – лакомое блюдо для исследователей. Американская журналистка и историк Мадлен Калб считает, что битва за Конго «достойна первоклассного приключенческого романа – экзотическое место действия, полный драматизма сюжет, колоритные и влиятельные действующие лица в знаменательный момент своей жизни на фоне рушащейся империи, соперничества великих держав и неожиданного всплеска национализма на всем континенте». Историография конголезского «триллера» обширна: сотни монографий, тысячи статей.

Работы советских историков составляют ее малую часть. Они содержат полезный фактический материал, но написаны не с целью объективного анализа конголезской политики СССР, а для ее оправдания.

Открытие, хотя и весьма ограниченное, отечественных архивных документов позволило пересмотреть стереотипы, сложившиеся в годы холодной войны. Появились работы, где объективно исследованы реальные советские мотивы и действия на различных этапах конголезского кризиса. Однако целостная картина участия Советского Союза в сражении за «сердце Африки» до сих пор не была воссоздана.

Роль СССР в конголезских событиях 1960–1964 гг. не была предметом специального исследования зарубежных авторов. В 1960-е годы большинство западных историков описывали поведение Советского Союза как составную часть изощренного «плана Кремля» по захвату Африки и распространению там коммунистической идеологии. Нередко «красная угроза» преувеличивалась, чтобы логичной и оправданной выглядела политика западных держав, прежде всего США. Объективистский подход был редкостью.

В 1970-80-е годы вышли работы, где действия Советского Союза в Конго анализировались не для иллюстрации его экспансионистских устремлений, а как одного из основных участников холодной войны в «сердце Африки», где он противостоял Западу, защищая свои национальные интересы. Хрестоматийную оценку советской политики находим у М. Калб. Решение Хрущева «направить самолеты, оружие и военных советников для помощи Лумумбе в подавлении катангского сепаратизма» было «типичным проявлением авантюризма» советского лидера. Авантюра обернулась отстранением от власти Лумумбы, высылкой из Конго советского посольства, убийством Лумумбы и «личным поражением» Хрущева. Он был вынужден «пересмотреть свои оптимистические выкладки и серьезно взглянуть на африканские реалии». К 1962 г. «после ряда разочарований и поражений в Конго и других странах Африканского континента Хрущев был готов оставить авантюрные мечты и проводить более осторожную, реалистичную политику». И тут его ждало новое разочарование: «Он напрасно искал эффективного радикального политика, который мог бы заменить Лумумбу, и в конце концов решил установить полноценные дипломатические отношения с умеренным правительством во главе с откровенно проамериканским премьер-министром».

Некоторые исследователи расценивают «реализм» Хрущева отнюдь не как здоровую прагматику Бельгийский журналист и социолог Люде де Витте считает, что СССР имитировал конфронтацию с Западом в Конго, «дрался одной рукой», был безразличен к судьбе левых конголезских националистов и руководствовался исключительно собственными интересами: «У Кремля отсутствовали политическая воля, средства и ресурсы для создания реальной угрозы гегемонии Запада в Конго <…> Очевидно, что Кремль не хотел поддерживать Лумумбу безоговорочно во время конголезского кризиса. Его больше интересовала победа в пропагандистской войне, и Хрущев осудил вмешательство Запада, чтобы укрепить дипломатические позиции Советского Союза в афроазиатском мире. Поражение конголезского национально-освободительного движения было сокрушительным ударом для всех борцов за свободу Африки, но не для лишенных видения исторической перспективы, консервативных бюрократов из Кремля, которые относились к Лумумбе и африканскому национализму как к бросовым вещам». В Конго, делает вывод автор, не было холодной войны: «Конголезский кризис в действительности не был войной между Востоком и Западом за гегемонию в Центральной Африке».

Помощник госсекретаря по политическим вопросам Джордж МакГи, курировавший конголезскую политику США с июля 1962 г. по май 1963 г., считает Конго очень опасным фронтом холодной войны. В интервью, данном в 1990 г., он заявил, что у президента Кеннеди «были все основания рассматривать Советы как “врага” в Конго». Конголезский кризис, полагает американский политик, вполне мог привести к войне между СССР и Соединенными Штатами.

Новаторскими стали исследования по конголезскому кризису американского историка Лизы Намикас. Автору удалось воссоздать действительно международную историю кризиса, представив ее как результат сложного взаимодействия пяти основных игроков: США – СССР – Бельгия – ООН – Конго. Это стало возможным благодаря обширной архивной базе – документов из архивов США, Бельгии, России, ГДР. В ГДР Намикас нашла материалы, проливающие свет на советскую позицию по восстанию 1964 г. Документы по этому сюжету в отечественных архивах не рассекречены. Она считает, что советская политика в Конго была результатом ситуативного сочетания прагматических и идеологических императивов. Хрущев, утверждает Намикас, «шел на взвешенный, разумный риск» для «установления советского влияния в Конго». Советский лидер не был «неуклюжим бегемотом, каким его изображали в исторических работах времен холодной войны, он был существом куда более тонко организованным и прекрасно знал свои слабости». Логично, что он «не прикладывал сверхусилий для завоевания господства» в Центральной Африке, «третьестепенном для СССР регионе». Главной ошибкой Хрущева во время кризиса Намикас считает его отказ от массированной помощи Лумумбе и попыток спасти конголезского премьера, когда тот был отстранен от власти. И тут же признает, что это было невозможно для реально оценивавшего свои возможности политика: «Бездействие Хрущева можно объяснить тем, что СССР и так оказался чрезмерно вовлеченным в конфликт на расстоянии 12 тыс. миль от его территории». Такая осмотрительность обернулась тем, что у Советского Союза в Конго «не было последовательной и твердой политики», «отсутствовал лояльный сильный человек во власти или лидер, который хотя бы просто был внутренне готов вести холодную войну в Африке, как это было в Азии и Латинской Америке».

Монография Л. Намикас ввела конголезский кризис в контекст споров в историографии холодной войны между неоортодоксами и постревизионистами. Первые возлагают ответственность за холодную войну на СССР со всеми вытекающими оценками ее генезиса, сущности и эволюции. Доказывают, что советская внешняя политика определялась решающим образом идеологическими императивами, а США лишь реагировали на пропагандистское и политическое наступление восточного блока. Вторые считают, что холодная война стала порождением взаимного непонимания, признают наличие мощной идеологической составляющей и в американской политике.

Намикас твердо занимает сторону постревизионистов: «Новые данные однозначно свидетельствуют о том, что никто из противников по холодной войне адекватно не представлял цели другой стороны или пределы, до которых она будет (или не будет) защищать свои позиции в Конго. Отстаивание идеологических принципов, которые определяли цели более важные, чем материальные и приземленные, повышало значимость кризиса. Обе сверхдержавы хотели избежать прямого столкновения, но также стремились не выглядеть слабыми перед молодыми независимыми государствами».

С постревизионистских позиций написана и работа Элизабет Шмидт, где событиям в Конго в 1960–1965 гг. посвящена отдельная глава.

Я ставил цель выяснить роль Советского Союза в конголезском кризисе, исследовать его мотивы, намерения и действия на основе архивных материалов и в контексте поведения других игроков, иностранных и конголезских.

Конголезский кризис для СССР – одно из проигранных сражений холодной войны. Н. С. Хрущев не написал о нем ни слова в своих воспоминаниях. Сегодня необходимо осмыслить причины поражения и сделать правильные выводы. На будущее. Российский историк А. И. Фурсов обосновал эту потребность точно и ясно: «Нам нужно беспощадно честное знание о самих себе, о причинах своего исторического поражения в конце XX века. Это необходимое, хотя и недостаточное условие не только побед, но и выживания в XXI веке в тех испытаниях, которые он несет и которые не за горами».

Выражаю глубокую благодарность и признательность следующим людям и организациям: дирекции Института всеобщей истории РАН (директор академик РАН А. О. Чубарьян) за возможность осуществить этот проект; сотрудникам Центра африканских исследований Института всеобщей истории РАН (руководитель академик РАН А. Б. Давидсон) за ценные замечания, предложения и советы; американскому историку Лизе Намикас за плодотворное сотрудничество на ниве изучения конголезского кризиса и уникальную информацию о политике США в Конго; рецензентам, доктору исторических наук Н. И. Егоровой и доктору исторических наук В. Г Шубину, за внимательное прочтение рукописи и конструктивные замечания; А. В. Дмитриеву за работу над картами; сотрудникам Архива внешней политики Российской Федерации, Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива новейшей истории, Российского государственного архива кинофотодокументов, Национальных архивов Соединенного Королевства, Национальных архивов США за профессиональную помощь и благожелательное отношение к автору.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964 (С. В. Мазов, 2015) предоставлен нашим книжным партнёром -

В настоящей статье рассматривается история "проблемы Северных территорий" (далее ПСТ) в контексте холодной войны в Азии. Особое внимание уделяется причинам, по которым данный вопрос не был решен.

История возникновения проблемы хорошо известна. Япония приняла условия Потсдамской декларации и сдалась союзникам в августе 1945 г. Декларация ограничивала суверенитет Японии островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и меньшими островами, которые определены союзниками. Проблема заключалась в том, чтобы, исходя из новых политических реалий, провести государственную границу между Японией и Советским Союзом, а также закрепить ее в мирном договоре.

Однако союзники по коалиции уже начали втягиваться в холодную войну, и первые столкновения между США и СССР произошли в Восточной Азии вокруг Кореи и Японии. Таким образом, международное урегулирование японского вопроса не было доведено до конца. Согласно статье 2 Мирного договора, заключенного 8 сентября 1951 г., Япония отказывалась от всех прав, титула и претензий на Курильские острова и Южный Сахалин, однако в договоре не указывалось, в чью пользу был осуществлен этот отказ. Советский Союз принял участие в Мирной конференции, но от подписания договора отказался. В ходе конференции японский премьер-министр Ёсида Сигэру подчеркнул, что южные Курилы, Кунашир и Итуруп признавались Российской Империей в качестве японской территории, в то время как острова Шикотан и Хабомаи являлись частью Хоккайдо и, соответственно, Японии [Санфурансисуко 1951: 302-303]. С тех пор прошло более пятидесяти лет, однако мирный договор между Россией и Японией так и не был заключен.

Естественно, стороны неоднократно предпринимали попытки договориться. Помимо прочего, премьер-министр Хатояма Итиро вел переговоры с первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым в 1955-1956 гг. Однако прийти к согласию по вопросу Мирного договора они так и не смогли, ограничившись подписанием Совместной декларации, по которой два меньших острова, гряда Хабомаи и Шикотан, должны были перейти к Японии вместе с подписанием Мирного договора. В 1960 г. Советский Союз в одностороннем порядке отказался от Совместной декларации, после того как Япония подписала новый Договор безопасности с США.

С тех пор комплекс Курильских островов стал предметом спора между двумя столицами, при этом японская сторона настаивала на том, что "Северные территории" не являлись частью уступленных Курильских островов. ПСТ в целом воспринимается в Японии, как "проблема четырех островов", в соответствии с Токийской декларацией, подписанной президентом Б.Ельциным и премьер-министром Хосокавой Морихиро в октябре 1993 г.

ПСТ стала объектом серьезных исследований многих ученых [см. Кимура 2001; Вада 1999; Ивасита 2005]. Однако большинство из них сосредоточились на рассмотрении двусторонних отношений Японии и СССР (с 1991 г. – Российской Федерации), в то время как позициям США и Великобритании, которые являлись основными инициаторами Сан-Францисского мирного договора, в лучшем случае уделялось совсем немного внимания. Таким образом, ПСТ до сих пор воспринимается как предмет двустороннего геополитического диалога.

Холодная война, безусловно, не сбрасывается со счетов и продолжает играть важную роль, однако считается периферийным фактором, который воспринимается большинством аналитиков как идеологическое и геополитическое противостояние между США и СССР, центром которого была Европа, в то время как Азия занимала второстепенное место. ПСТ не обязана своим появлением холодной войне, но в значительной степени испытала на себе ее влияние и во многом определялась ее событиями. Без понимания сути холодной войны в Азии и ее последствий для ПСТ нельзя понять происхождение, эволюцию и возможное решение указанной проблемы.

Холодной войне в Азии присущи специфические черты. В отличие от Европы, где после возникновения НАТО в 1949 г. и Варшавского блока в 1956 г. сложилась биполярная система, Азия прошла через ряд резких трансформаций, в рамках которых имели место национально-освободительные движения, деколонизация, гражданские войны и даже революции, а их апогеем стало создание Китайской Народной Республики (КНР) в октябре 1949 г. и вторжение коммунистической Северной Кореи в Южную в июне 1950 г. Корейская война стала поводом, из-за которого Япония не подписала Мирный договор со всеми заинтересованными сторонами.

Сан-Францисский мирный договор оставил нерешенными территориальные споры между Китаем, СССР и обеими Кореями. Завершение Корейской войны и новая доктрина "мирного сосуществования" Хрущева способствовали смягчению азиатского политического климата. Тем не менее, на смену активным боевым действиям пришла настоящая холодная война, как внутри самих государств, так и на международном уровне. В Японии внутренняя холодная война была не менее жесткой, чем в других странах, этот вопрос расколол новую Либерально-демократическую партию (ЛДП) и министерство иностранных дел Японии. В Москве, как это будет показано ниже, мнения также разделились, хотя и в меньшей степени. В итоге процесс согласования мирного договора с СССР был прерван.

Происхождение ПСТ в послевоенной Азии

Как принято считать, ПСТ берет свое начало с Ялтинской конференции союзников в январе-феврале 1945 г. и последующей военной оккупации Курильских островов Советским Союзом, когда Рузвельт и Черчилль пошли на уступки Сталину в обмен на вступление СССР в войну против Японии. Однако тщательное исследование показывает, что данная проблема является гораздо более сложным и глубоким вопросом, который появился на свет еще до того, как сложилась коалиция США – Великобритания – СССР. Она берет свое начало с довоенных геополитических игр Москвы и Токио 1939-1941 гг., с периода, ознаменовавшегося отставкой министра иностранных дел СССР М.Литвинова и приходом на этот пост В.Молотова, чьи геополитические установки хорошо иллюстрируются "пактом Молотова–Риббентропа", заключенным в августе 1939 г.

Именно Молотов поднял вопрос о Курильских островах в 1940 г., намекнув на их возможную передачу Советскому Союзу в ходе переговоров с Японией по Пакту о ненападении, которые впоследствии были свернуты [Александров-Агентов 1994: 54]. В своих комментариях к японской редакции этого документа он привязал заключение Пакта о ненападении к "возврату раннее утраченных территорий Южного Сахалина и Курил" [Тихвинский 2005: 269]. Замечание Молотова показывает, что он не знал или предпочел забыть о том, что "Северные территории" никогда не принадлежали России. Такое предложение, естественно, было отвергнуто Японией, и вместо этого в апреле 1941 г. был подписан Пакт о нейтралитете. Курилы превратились в латентную проблему во взаимоотношениях Токио и Москвы.

Советская внешняя политика была основана не только на идеологии, но и на геополитическом мышлении, которое исповедовал и "несгибаемый" Молотов, и даже такие "прозападные" дипломаты, как заместители министра иностранных дел И.Лозовский и И.Майский. В декабре 1941 г., сразу после нападения на Пёрл-Харбор, Лозовский отметил возможность пересмотра всей советской границы после победы над странами оси. Он особенно подчеркнул, что СССР не должен допустить возникновения после войны ситуации, когда "японские военные суда отрежут нам выход в Тихий океан", упомянув, в частности, о Курильских проливах. Идея Лозовского была озвучена Сталину и Молотову перед приездом министра иностранных дел Великобритании Идена. К началу 1942 г. советское Политбюро создало две комиссии для работы над мирным договором и конфигурацией послевоенного мироустройства [Документы 1995: 114-115]. В январе 1944 г. замминистра Майский выступил с докладом "О предпочтительном будущем мироустройстве", который в основном был посвящен Европе, а Азия упоминалась лишь мимоходом. В докладе Советскому Союзу рекомендовалось воздержаться от участия в войне с Японией, однако в нем содержались настойчивые призывы "вернуть" Южный Сахалин (отторгнутый у России в 1905 г.) и "передать нам" Курильские острова (уступленные Японии по Договору 1875 г.) [Документы 1995: 125, 133; Советский 1999: 20, 35]. Таким образом, "ялтинское решение" вынашивалось в Москве еще за год до проведения соответствующей конференции.

Японская сторона также занималась геополитическими расчетами. Столкнувшись с поражением Германии, японское руководство прибегло к посредничеству Советского Союза. Пакт о нейтралитете действовал до апреля 1946 г., хотя Молотов и предупредил посла Японии Сато 5 апреля 1945 г. о том, что Пакт не будет продлен [Славинский 1995: 304]. Японские власти были готовы уступить "Северные Курилы", желая, чтобы Сталин пошел им навстречу . Однако этот маневр оказался тщетным. В соответствии с Ялтинским соглашением Советский Союз объявил Японии войну.

Противоречия во взглядах на оккупацию Японии заметны уже по директиве № 1 президента Трумэна от 15 августа 1945 г., согласно которой США должны были оккупировать основную часть Японии, а Советский Союз – только Южный Сахалин; Курильские острова в ней даже не упоминались. На следующий день Сталин захотел получить оккупационную зону на Северном Хоккайдо и натолкнулся на твердый отказ. Таким образом, между бывшими союзниками начались конфликты по вопросам оккупации Японии, особенно Курильских островов. Современный российский историк также считает, что конфликты между бывшими союзниками по поводу Японии и Китая берут свое начало с того периода [Очерки 2002: 333]. К октябрю 1945 г. Сталин стал занимать враждебную позицию по отношению к Соединенным Штатам по таким вопросам, как контроль над Японией и Кореей. Встреча трех министров иностранных дел в Москве в декабре 1945 г. ознаменовалась переходом от союзнических отношений к конфронтации.

Корейская война, Сан-Францисский договор и ПСТ

Заключение Мирного договора с Японией проходило в сентябре 1951 г. в Сан-Франциско в атмосфере растущего напряжения холодной войны и боевых действий в Корее. Советский Союз направил делегацию в Сан-Франциско, однако от подписания Договора отказался в основном по причине того, что на Конференцию не были приглашены представители Китайской Народной Республики [Капица 1996: 125]. В условиях ухудшения военной обстановки Коммунистическая партия Японии также обратилась к Советскому Союзу с просьбой не подписывать Договор [Симотомаи 2004].

С позицией государств Восточного блока, отрицательно относившихся к Договору, также связаны некоторые его особенности. Так, в Статье 2 Япония отказалась от прав на шесть территорий, включая Курильские острова, однако не указывалось, в пользу каких государств осуществлялся отказ. Этот вопрос изучался профессором Харой Кимиэ и другими исследователями [Хара 2005]. Некоторые видят в этом "ловушку", расставленную Джоном Фостером Даллесом (основным автором Договора и архитектором Конференции) с целью продлить зависимость безопасности Японии от США путем сохранения ее разногласий с соседями, особенно с Советским Союзом.

Мнения по тайваньскому вопросу также разделились, поскольку Великобритания признавала коммунистическое правительство Китая, а США поддерживали гоминдановское правительство Чан Кайши. В результате начала Корейской войны 25 июня 1950 г. Япония в глазах США быстро превратилась из побежденного врага в важного регионального союзника. Договоренности, достигнутые на Конференции в Сан-Франциско, включая Договор безопасности, в экономическом отношении были в достаточной мере благоприятны для Японии, чтобы она могла сосредоточиться на восстановлении своей экономики. Тем временем Сталин увяз в Корейской войне, которая продолжалась вплоть до его смерти в марте 1953 г.

Переговоры в условиях биполярности (1955–1972 гг.)

В период холодной войны ПСТ стала частью острого соперничества, игры с "нулевой суммой". Тем не менее, был предпринят ряд попыток урегулирования данного вопроса. С исторической точки зрения, наступившая после смерти Сталина разрядка открыла возможность изменения позиции, особенно для советского руководства.

Руководители, которые пришли на смену Сталину, прежде всего Хрущев, исповедовали другой подход к внешнему миру. Ожидалось, что и Восточная Азия окажется под влиянием хрущевской политики "мирного сосуществования", которая пришла на смену вере Сталина в неизбежность войны между коммунистическим и капиталистическим мирами.

Биполярность также породила внутренние разногласия во взглядах на отношения с СССР, что было особенно заметно в Японии, где в декабре 1955 г. в ЛДП сформировалась фракция под предводительством Ёсиды, которая противилась новому подходу фракции Хатоямы–Коно к урегулированию отношений с СССР.

В октябре 1954 г. Хрущев посетил Пекин с целью обсудить с Мао Цзэдуном новую политику "мирного сосуществования" в Азии, и они выпустили совместную декларацию, в которой оба продемонстрировали намерение нормализовать отношения с Японией.

В январе 1955 г. малоизвестный советский чиновник А.Домницкий лично встретился с Хатоямой. Вслед за этим событием азиатские социалистические государства хором заявили о стремлении к нормализации отношений с Японией. Даже министр иностранных дел КНДР выразил подобное намерение в своем заявлении от 25 февраля 1955 г. [Симотомаи 2006: 159].

Процесс переговоров хорошо задокументирован профессором Танакой Такахико и другими учеными, а также описывается в мемуарах посла Мацумото Сюнъити и журналиста Куботы Масааки [Танака 1995]. Хрущев впервые намекнул на возможность возвращения Японии меньших островов, Хабомаи и Шикотана, в августе 1955 г. На переговорах, которые проходили в Лондоне [Кубота 1983: 32-34], позиция Японии была достаточно гибкой. Сам Мацумото склонялся к заключению мирного договора на вышеуказанных условиях. Однако за этим последовала цепная реакция внутри японских элит, и Токио начал повышать планку, что представляло собой обычное явление внутренней политики периода холодной войны.

Термин ПСТ, который до этого несколько лет пребывал в забвении, неожиданно вновь вернулся в оборот, когда Симода Такэдзо, руководитель договорного департамента министерства иностранных дел Японии, употребил его в своем выступлении в парламенте 10 марта 1956 г. Под руководством своего начальника, министра иностранных дел и бывшего дипломата Сигэмицу Мамору, Такэдзо сыграл, возможно, ключевую роль в формировании этого термина. На фоне усилившегося внутриполитического давления Сигэмицу стремился взять переговорный процесс под свой контроль и начал новый раунд обсуждения в 1956 г., потребовав от Москвы решения вопроса на основе возвращения всех четырех островов. Столкнувшись с жестким сопротивлением советских властей, Сигэмицу изменил позицию и в августе 1956 г. уже склонялся к заключению мирного договора на условиях возврата только Хабомаи и Шикотана. Однако японский кабинет министров отверг его предложение.

Тут в дело вмешалась логика холодной войны. 7 сентября 1956 г. Даллес сообщил Сигэмицу о том, что если Япония пойдет на подписание мирного договора с СССР на условиях возврата ей лишь двух островов, то США могут не вернуть Японии Окинаву [Танака 1995: 266].

Согласно рассекреченному документу КПСС, касающемуся политики в отношении Японии, за неделю до визита премьер-министра Хатоямы в октябре 1956 г., министерство иностранных дел СССР сообщило, что группа членов парламента во главе с Икэдой открыто сопротивляется попыткам сближения с Москвой, несмотря на то, что некоторые круги, включая предпринимательские сообщества района Кансай, благоприятно относятся к улучшению отношений с коммунистическим блоком [Доклад 1956]. Холодная война и игра с "нулевой суммой" достигли своего апогея, и Хатояма решил ехать в Москву, чтобы подписать только Совместную декларацию. Об этом свидетельствует ряд документов, опубликованных как в Японии, так и в России. Помимо прочего, часть документов, посвященных переговорам октября 1956 г., была опубликована в Москве в 1996 г. [Источник 1996: 116]. Существует различие между российской и японской версиями: в первой отсутствует фраза "включая территориальный вопрос" после слов "переговоры по мирному договору", в то время как во второй упомянутая фраза содержится; соответствующий документ был опубликован в марте 2005 г. Исикавой, бывшим секретарем Коно Итиро, в материалах его личного архива [Асахи симбун 15.03.2005]. Существовала заметная разница во мнениях между премьер-министром Н.Булганиным и министром иностранных дел А.Громыко, которые включили в текст указанную формулировку, с одной стороны, и Хрущевым, настаивавшим на ее исключении, с другой.

Действительно, разноголосица мнений внутри советской элиты была слишком очевидной. В своих мемуарах Хрущев критикует Сталина за "неспособность" заключить мирный договор. Громыко также критикует Молотова на пленуме ЦК КПСС 1957 г. за препятствование сближению позиций с Японией [Молотов 1998: 231]. Молотов опровергает это заявление. Представители министерства иностранных дел в ЦК КПСС, включая послов СССР в КНР (Юдин) и КНДР (Пузанов) заявили, что "классовые враги, какими являются Молотов, Каганович и Маленков" были против примирения с Германией и Японией [Молотов 1998: 595], хотя Маленков казался реформистом. Возможно, реформаторские намерения Хрущева натолкнулись на скрытое сопротивление номенклатурной элиты. Один из переговорщиков тех лет, академик С.Тихвинский, до сих пор критикует "волюнтаризм" Хрущева [Тихвинский 2001: 155]. Тихвинский был визави Мацумото в Лондоне. Он охарактеризовал новый курс Хрущева на лондонских переговорах, как "волюнтаризм". Однако он несколько изменил свою точку зрения в 2006 г., когда раскритиковал Хрущева не за то, что тот не поднял вопроса о двух меньших островах, а за то, что он в 1960 г. денонсировал Декларацию 1956 г. Очевидно, изменение позиции было обусловлено новой политикой президента Путина.

Я склонен относить различия во мнениях к тому, что в октябре 1956 г. Хрущев столкнулся – в виде массовых беспорядков в Польше и Венгрии – с последствиями своей кампании по развенчиванию культа личности Сталина, а также северокорейского кризиса, возникшего под влиянием стиля руководства и культа личности Ким Ир Сена. В.Ковыженко, в то время – зав. японским сектором международного отдела ЦК КПСС, также был занят отслеживанием ситуации в Северной Корее [Симотомаи 2006; Lankov 2002: 154-93].

Отсутствие вышеупомянутых лиц на церемонии подписания Совместной декларации 19 октября дало Японии возможность сыграть на различиях во мнениях между Хрущевым и Булганиным-Громыко . Посол Мацумото заручился согласием Булганина, чтобы одновременно опубликовать письмо Громыко-Мацумото, где содержалась формулировка "мирные переговоры, включая территориальный вопрос (курсив авт.)" [Танака 1995: 150].

В 1960 г. премьер-министр Киси Нобусукэ взял курс на сближение с США на основе пересмотренного Договора безопасности. Тогда СССР в одностороннем порядке отказался от Совместной декларации, тем самым еще больше отдалившись от Японии.

Под руководством проамериканского правительства Икэды в 1961 г. была сформулирована новая концепция, суть которой сводилась к тому, что спорные острова не являлись частью Курильской гряды. Иными словами, из дипломатического решения ПСТ превратилась в инструмент пропаганды для провоцирования антисоветских настроений среди японского народа [Вада 1999: 275].

Переговоры по ПСТ в период "разрядки"

Лишь коренные сдвиги в конфигурации на мировой арене могли изменить соотношение сил между Токио и Москвой. Биполярная система, сложившаяся во время холодной войны, к 1970-м годам, по мере экономического подъема Японии и Европейского сообщества, становилась все более "многосторонней". В азиатском контексте она приобрела новый динамизм, когда "разрядка" в отношениях США и Китая в 1972 г. перевела холодную войну в Азии в новое измерение. Такой сдвиг привел советские элиты в шоковое состояние, и они приступили к переоценке своих отношений с Японией. Повышение статуса Китая и его соперничество с СССР, последовавшее за этим, открыли новое окно возможностей для обсуждения ПСТ.

Москва стремилась противопоставить американо-китайскому сближению свое признание Японии в качестве новой экономической державы. Доцент С.Василюк полагает, что Япония и СССР имели общие интересы – Китай и нефть [Василюк 2005]. Кроме этого, после "нефтяного шока" Японии были крайне необходимы энергетические ресурсы Сибири. Москва и Токио провели серию переговоров, которые начались с визита Громыко в Токио в январе 1972 г., за месяц до поездки Никсона в Китай. Кульминацией переговоров стал визит премьер-министра Танаки Какуэй в Москву в октябре 1973 г.

Во время своего визита Громыко не только улыбался, но и не стал вести себя в обычной манере советского руководства, которое относилось к ПСТ как "уже решенной проблеме". Во время переговоров с премьер-министром Сато Эйсаку 27 января он намекнул на возможный возврат к "формуле 1956 г.". Если верить мемуарам Капицы, премьер Сато ничего не ответил на это, однако в свою очередь намекнул на возможность помощи Японии в реализации проекта строительства трубопровода от Иркутска до Находки.

Китайский премьер-министр Чжоу Эньлай также поддержал "справедливое" требование Японии вернуть "Северные территории", и Китай продолжал придерживаться этой линии на протяжении 1970-х годов. Москва не смогла предотвратить нормализацию отношений между Японией и Китаем в октябре 1972 г., но советские дипломаты видели, что Япония не желала продвигаться дальше в этом вопросе. Министр иностранных дел Охира Масаёси в ходе своего визита в Москву в октябре 1973 г. дал понять, что Япония и Китай не ведут секретных переговоров, а их отношения не оказывают влияния на связи между СССР и Китаем.

Апогей "разрядки" в отношениях между СССР и Японией наступил, когда Генеральный секретарь Леонид Брежнев и премьер-министр Танака подтвердили, что "после окончания войны остались нерешенные вопросы". По утверждению Капицы, они договорились продолжить работу, чтобы заключить Мирный договор в 1974 г. Однако из этого ничего не вышло, и впоследствии недопонимание даже усилилось: Танака настаивал, что "нерешенная проблема" охватывает четыре острова, а Брежнев и его окружение придерживались противоположного мнения.

В 1974 г. Танака был вынужден уйти в отставку в связи со скандалом вокруг компании "Локхид", и его сменил Мики Такэо. Будучи диссидентом из ЛДП, Мики также стремился найти решение ПСТ, однако его правительство оказалось слабым и разобщенным. В декабре 1976 г. новым премьером стал Фукуда Такэо.

Новый курс Фукуды получил название "многостороннего", что означало отсутствие ориентации на четко определенные силы. Он стремился использовать экономические рычаги для достижения внешнеполитических целей. Китай и АСЕАН, а также СССР были "естественными мишенями" его усилий. Несмотря на расширение экономического сотрудничества, политические отношения пребывали в стагнации. К 1978 г. китайско-советские отношения были настолько испорчены, что Китай настаивал на включении в свой Договор с Японией условия о противодействии гегемонии (которое было направлено против Советского Союза). СССР, в свою очередь, вместо Мирного договора предлагал заключить Договор о дружбе и сотрудничестве.

Япония склонялась к подписанию договора с динамичным и реформаторским Китаем, а не с геронтократичным и стагнирующим СССР. Японских бизнесменов в большей степени интересовал китайский, а не советский рынок, а их экономические успехи сократили потребность в поставках советских энергоресурсов. Таким образом, даже столь небольшой шанс для урегулирования был упущен, и осторожный оптимизм начала 1970-х годов к концу десятилетия сменился пессимизмом. Советское вторжение в Афганистан в 1979 г. окончательно испортило советско-японские отношения.

Начиная с 1981 г., в Японии стали отмечать 7 февраля (день подписания Симодского договора 1855 г.) как "День Северных территорий", напоминающий японцам о русской оккупации. Это еще больше отодвинуло решение вопроса.

Перестройка и конец СССР

Новый шанс на улучшение советско-японским отношениям подарила перестройка 1985-1991 гг. Ее инициатор, Михаил Горбачев, пользовался у японцев большей популярностью, чем у своих собственных соотечественников. Взаимовосприятие изменилось коренным образом. Отношения с Советским Союзом стали широко и открыто обсуждаться в Японии. Тем не менее, обе стороны так и не смогли договориться об урегулировании "нерешенного вопроса" [Панов 1992].

До 1980-х годов советские лидеры воспринимали территориальный вопрос как часть отдельных геополитических игр, в которые могли играть только Генеральный секретарь и его советники. В период холодной войны "территориальный вопрос" мог быть решен относительно легко при условии решения со стороны Генерального секретаря, поскольку внутриполитическое сопротивление было маловероятным. Однако к 1991 г. стало казаться, что даже самому популярному и могущественному руководителю страны было не под силу решить этот вопрос. С одной стороны, перестройка предоставила беспрецедентный шанс, но, с другой стороны, ограничила возможности его реализации .

На первом этапе, в 1985-1988 гг., начало перестройки сильно повлияло на японо-советские отношения, однако за этим последовало молчание с обеих сторон. На второй стадии, в 1989-1991 гг., обе стороны возлагали большие надежды на готовившийся первый официальный визит Президента СССР Михаила Горбачева в Японию, но на самом деле Горбачеву было уже слишком поздно вплотную ввязываться в решение этого вопроса.

Период "стагнации" советско-японских отношений оставил тяжелое наследство обоим государствам. После визита Танаки в 1973 г. на протяжении почти двадцати пяти лет Москву не посетил ни один из ведущих японских руководителей, которые могли принимать решения. Лишь в 1998 г. в Россию приехал с официальным визитом премьер-министр Обути Кэйдзо. В период с 1985 по 1991 гг. единственным председателем правительства Японии, у которого были хоть какие-нибудь понимание и опыт контактов с Советским Союзом, был Накасонэ Ясухиро.

При Уно Сосукэ, который занимал пост министра иностранных дел в правительстве Такэситы Нобору, в Гаймусё родилась новая концепция "продленного равновесия".

Министры иностранных дел Японии не имели большого влияния на внешнюю политику страны по причине своего, как правило, недолгого пребывания на этом посту. Все важные решения фактически готовились и принимались аппаратом МИДа. Влияние Абэ Синтаро после того, как он покинул пост министра иностранных дел, даже возросло и сохранялось вплоть до тех пор, пока болезнь не ограничила его возможности .

Первоначальной реакцией на Горбачева, как нового советского лидера, было безразличие. Сам премьер-министр Накасонэ, который в марте 1985 г. приехал на похороны предшественника Горбачева К.Черненко, был исключением. В ходе визита министра иностранных дел СССР Э.Шеварднадзе в Токио в январе 1986 г. наметились некоторые изменения. В тот период Горбачев внес несколько существенных коррективов во внутреннюю и внешнюю политику и произнес свою историческую речь во Владивостоке в июле 1986 г. За кулисами Шеварднадзе смело предлагал "вернуться к 1956 г.", признав тем самым существование территориального вопроса и возможность возвращения Хабомаи и Шикотана. Однако Громыко раскритиковал позицию Шеварднадзе, и Горбачев также ее не поддержал [Коваленко 1996: 209].

В 1987 г. пропасть, разделяющая два государства, стала еще шире. Готовившийся приезд Горбачева в Японию был отложен, и даже визиты министра иностранных дел СССР стали редкими событиями. В результате МИД Японии стал исповедовать подход "подождем и посмотрим". Бывший сотрудник японского МИДа Того Кадзухико в своей недавней работе ссылается на противодействие некоторых сил, сопротивлявшихся расширению японо-советских отношений [Того 2007].

В 1989-1991 гг. в обеих странах начался новый этап. Несмотря на то, что на высшем уровне отношения зашли в тупик, инициатива стала исходить из научных кругов, что представляло собой новое явление в советской политике. В июне-июле 1988 г. ряд ученых выступили со свежими идеями и взглядами на двусторонние отношения. К 1990 г. их позиция приобрела более обнадеживающий характер, ими были сформулированы арифметические теории от "двух плюс альфа" (Г.Кунадзе) до трех (В.Зайцев) и, в конечном счете, четырех островов (А.Загорский).

Поражает рост числа исследователей в обеих странах, которые стали дополнять ведущую роль внешнеполитических ведомств, хотя и не могли подменить ее. Концепции и формулировки также изменились. К концу 1989 г. обе стороны продвинулись к достижению позитивного результата. Это было отложенной реакцией на радикальный сдвиг в восприятии на Западе и падение коммунистических режимов в государствах Восточной Европы, ознаменовавшее собой начало завершения холодной войны.

С подачи Шеварднадзе, который в январе 1989 г. предложил Генеральному секретарю ЛДП Абэ контакты на уровне партий, со стороны Японии в игру вступила правящая партия в лице ЛДП. Новой политикой Абэ стало понижение роли "территориального вопроса" и расширение масштаба советско-японских отношений. В ходе своего разговора с Горбачевым в январе 1990 г. Абэ даже не упомянул слова "территориальный вопрос" и предложил решать "проблемы, вызывающие головную боль, с мудростью", что получило высокую оценку со стороны Горбачева.

Такое разнообразие действующих лиц в японской политике совпало с появлением новых политических деятелей в Советском Союзе. Б.Ельцин, возглавивший радикальную оппозицию в Верховном Совете, посетил Японию в январе 1990 г. и предложил "пятиэтапное решение". Хотя это и воспринималось как тактический маневр, по сути – стало манифестом новых политических сил, которые быстро набирали силу и к началу 1991 г. стали представлять реальную угрозу Горбачеву и советскому руководству.

Несмотря на неожиданную кончину Абэ, его преемник Одзава Итиро унаследовал его подход к отношениям с Советским Союзом. В апреле 1990 г. его наставник, Канэмару Син, осмелился вести речь о возврате только двух островов. Одзава увязал территориальный вопрос с другими пунктами, такими как экономическое сотрудничество. Его идея не была наивной, как ее позднее охарактеризовали критики, которые назвали это "экономическим способом купить острова" [Горбачев 1995: 264; Козырев 1995: 295]. В целом, данный план заключался в "экономическом сотрудничестве с Японией в ответ на политические инициативы советской стороны". Такой подход нашел прямое отражение в программе экономических реформ "500 дней" академика Шаталина, опубликованной летом 1990 г. К середине 1990 годов обе стороны начали выражать осторожный оптимизм.

Тем временем холодная война в Азии стала сходить на нет. Об этом свидетельствовало не только потепление в отношениях между Пекином и Москвой, но даже в большей степени признание СССР Южной Кореи после Олимпиады в Сеуле в 1988 г., которое помогло существенно ослабить напряженность на Корейском полуострове. КНДР была недовольна нормализацией отношений Южной Кореи и СССР. При этом Ким Ён Нам, министр иностранных дел КНДР, в ответ на стремление Шеварднадзе признать Южную Корею, намекнул на возможную поддержку КНДР Японии в ее попытке вернуть себе "Северные территории" [Симотомаи 2004: 160].

Однако к осени 1990 г. политический климат в Москве вновь изменился. Горбачев утратил свое влияние. Эпоха КПСС закончилась, а пришедшая ей на смену президентская система не функционировала должным образом. Аналогичная тенденция прослеживалась и во внешней политике. К 1990-м годам на смену когда-то могущественному и монолитному Политбюро пришли аморфные структуры [Лигачев 1992: 4; Клютиков 1996]. Их взаимодействие и modusoperandi менялись от случая к случаю и были плохо скоординированы. Бывший министр иностранных дел Козырев в своих мемуарах подчеркивал этот феномен в связи с "японской проблемой" в 1990-1993 гг.

По мере того, как "суверенные республики" объявляли о своей независимости, крах СССР становился все более возможным, а отношения Горбачева с Ельциным – все более сложными. Горбачеву приходилось бороться с двумя оппозиционными силами: растущей "советской чиновничьей" оппозицией из его собственного окружения и "республиканской демократической" оппозицией. Несмотря на то, что Горбачев называл свою политику "центристской", к февралю 1991 г. он находился в прямом конфликте с радикальным подходом Ельцина. В команде Горбачева усилились реакционно-консервативные настроения. Такие эксперты по внешней политике России, как Козырев и Кунадзе, открыто выступали против инициатив Горбачева в отношении Японии.

Ниболее характерным примером увеличения числа действующих лиц с а японской стороны является визит Одзавы в Москву, состоявшийся в марте 1991 г. В ходе поездки Одзава напрямую предложил "внушительную экономическую помощь в обмен на острова", что вызвало прямо-таки противоположный эффект.

Официальный визит Горбачева в Японию в апреле был важным, но менее значимым, чем ожидалось. Горбачев действительно обратился к истории государств; он передал списки японских военнопленных и других узников, которые умерли в Сибири, а также пообещал ввести безвизовый режим посещения Северных территорий их бывшими жителями. Стороны условились продолжить переговоры по мирному договору с использованием "позитивных элементов предыдущих договоренностей", а также открыто обсудили применимость Декларации 1956 г. и соотношение между Курилами и "четырьмя островами". Таково было положение дел до того, как после неудавшейся попытки переворота в августе 1991 г. президенты России, Украины и Белоруссии в декабре 1991 г. в одностороннем порядке объявили о роспуске Советского Союза.

Страница 12 из 29


Стратегия в Азии

Американцам никогда не нравился китайский национализм. В 1911 г. они поддерживали тиранический режим Юань Шикая против более националистически настроенного Гоминдана во главе с Сунь Ятсеном. Но неудержимая японская экспансия помирила Вашингтон с Гоминданом, который возглавил в середине 1920-х годов Чан Кайши – слабый и прозападный.

Китай с 1931 г. сражался с японцами, устремившимися на континент. В китайскую армию были мобилизованы примерно три миллиона крестьянских парней. Они с трудом воспринимали современную войну и, в отличие от коммунистических дивизий Мао Цзэдуна, нечетко представляли цели борьбы. Дважды в год по селам пробегал ураган - очередная мобилизация, от которой можно было откупиться. Ну а чем был китайский коммунизм? Смесью национализма и крестьянского радикализма. Под контролем коммунистов к концу войны находились примерно пятая часть китайского населения.

Относительно связей китайского коммунизма с русским можно сказать, что они ослабли после пика соперничества Сталина с Троцким. В ходе этой борьбы Сталин советовал китайским товарищам сотрудничать с Гоминданом, что в конечном счете привело к кровавой ликвидации городских партийных организаций коммунистов гоминдановцами. После 1938 г. основной линией коммунистического движения стал весьма отчетливый национализм. России китайские коммунисты не боялись – Москва была завязана на Европейском театре и не демонстрировала намерений усилиться в Китае.

Что же касается русских коммунистов, то они слабого Китая не боялись, но Китая, становящегося плацдармом японских авантюр, прояпонского Китая - в Москве боялись чрезвычайно. В Москве опасались, что коммунистическая партия Китая нажимом с севера ослабит центральное правительство Чан Кайши, и тем самым косвенно окажет услугу наступающим японцам. Москва приостановила помощь Мао Цзэдуну. В последние два месяца 1939 г. оружие, поступающее через Рангун центральному китайскому правительству, было русского производства и происхождения. СССР оказал Чан Кайши очень значительную помощь. Москва предоставила центральному китайскому правительству оружия на весьма большую сумму - 250 млн долл. Часть российских займов, возможно, пошла на борьбу Чан Кайши с Мао Цзэдуном, но Россию интересовало сдерживание японского наступления. Летом 1940 г. советский посол в Вашингтоне говорил, что наши отношения с Китаем очень хороши, очень дружественны.

Одной из особенностей стратеги­ческого видения Рузвельта была вера в боевой потенциал чанкайшистского Китая. Президент спра­шивал Черчилля, какой будет мощь пятисот миллионов ки­тайцев, если они достигнут уровня развития Японии и получат доступ к современному оружию? Черчилль в мощь Китая верил гораздо меньше. Но Рузвельт хотел превращения китай­ского фронта - далекого и труднодоступного - в один из главных фронтов войны. Уже в декабре 1941 г. Рузвельт обещает Чан Кайши значительную помощь.

На конференции «Аркадия» американский президент убедил Черчилля сделать Чан Кайши верховным главнокомандующим союзных сил в Китае, Таиланде и Индокитае, создать связи между штабом Чан Кайши и союзными штабами в Индии и юго-западной части Тихого океана. Президент Рузвельт назначил американского генерала Дж. Стилуэла командующим американскими войсками в Китае, Индии и Бирме, а также начальником штаба при Чан Кайши. Здесь виден дальний прицел: опираться в Азии на Китай, сковать динамизм Японии, создать противовес СССР в Евразии. В начале 1942 г. китайцы в Чунцине полу­чили заем в 50 миллионов долларов. Руз­вельт принял решение о создании воздушного моста, веду­щего к практически окруженному союзнику.

Осенью 1943 г. китайский посол Сун в Москве стремился получить официальные советские заверения в том, что Россия не переключится на идейно более близких коммунистов. В ноябре Сун говорил американскому послу Гарриману, что русские желают видеть сильный Китай под руководством либерализовавшего свой режим Чан Кайши, где коммунисты получат возможность для легальной деятельности. Посетивший в это время Сталина Дэвис отмечал, что советское руководство не желало изменять статус-кво на Дальнем Востоке и не посягало на изменение границ. В 1943-1945 гг. советская пресса практически игнорировала существование китайских коммунистов. Отношения между Москвой и Чунчином были весьма приличными. Чан видел хрупкость своей политической системы и желал получить помощь как с западной, так и с русской стороны..

Вашингтон в конечном счете пришел к выводу, что без помощи Китая не сможет одолеть японцев. Американское руководство приложило все силы, чтобы подтолкнуть Россию к войне на Дальнем Востоке. Желаемое сбылось 30 октября 1943 г., когда Сталин, во время встречи с Корделом Хэллом (и по своей собственной инициативе) попросил информировать президента Рузвельта о том, что Россия вступит в войну с Японией после победы над Германией. В ответ Сталин «не попросил ничего». Сталин повторил свое обещание в Тегеране. Наиболее позитивно реагировал штаб американской армии и объединенный комитет начальников штабов, убежденные, что один лишь американский флот не сможет освободить Китай от японцев.

В марте 1944 г. Чан Кайши признался Рузвельту, что единственное, на что он способен, - это попытаться удержать линию обороны от японского наступления и попытаться приготовить Китай к тому дню – возможно, он не так и далек - когда союзные наземные и морские силы помогут консолидировать антияпонский оплот на континенте. Желание избежать боевых действий против японцев на огромных китайских равнинах стало едва ли не главным желанием американских генералов на этом театре военных действий. Потому-то американцы и предпочитали скорее сражаться на Тихом океане, чем на далеком китайском фронте. Здесь, на материке японцев могла сокрушить только Красная армия. В этом и заключалась причина постоянного стремления американцев втянуть Россию в войну против Японии.

К середине 1944 г. в США утвердилась уверенность в том, что грядущее сулит Соединенным Штатам полное доминирование в бассейне Тихого океана. Даже дипломаты не скрывали своих эмоций. 21 июля 1944 г. американская морская пехота высадилась на Гуаме. В отчаянной двадцатидневной битве, когда наступающей стороной стали американцы, погибли более двух тысяч их солдат и 18 с половиной тысяч японцев. Следующей океанской целью был остров Тиниан. Впервые американские солдаты увидели сцены массового самоубийства японцев.
С высоты в несколько десятков метров японцы бросались в море, сидящие с пещерах убивали друг друга гранатами.

Черчилль осенью 1944 г. стал требовать от советского руководства точной даты вступления в войну против Японии. Но американские военные – обычно чрезвычайно консервативная группа – стали предупреждать от излишнего давления на СССР. Американские генералы более всего хотели предотвратить возвращение основных японских армий из Китая и Кореи назад на японские острова, где они встретили бы американцев. Уже одним фактом своего присутствия дивизии Красной Армии сдерживали возвращение японцев на архипелаг. Даже ничего не делая, русские спасали американскую кровь.

При этом американцы боялись чрезвычайного усиления России в Китае. Чтобы избежать этого, они предприняли попытку наладить сепаратные отношения с Мао Цзэдуном, с китайскими коммунистами, противостоявшими режиму Чан Кайши на севере Китая. Политический советник генерала Стилуэла – Джон Дэвис уже в июне 1943 г. предлагал послать в коммунистический район Китая американскую военную миссию. Дэвис повторил свое предложение в начале 1944 г. - пока сами коммунисты благожелательно смотрят на сближение с американцами. Иначе они полностью уйдут к русским. Но Чан Кайши категорически отказал президенту Рузвельту, когда тот предложил распространить ленд-лиз на коммунистический север. В результате американцы только весной 1944 г. приступили к реализации плана распространения американского влияния на китайский север.

Прием представлявшего госдепартамент Джона Сервиса в Японии в конце августа 1944 г. был максимально сердечным. Состоялось знаменитое интервью Сервиса с Мао Цзэдуном. Лидер китайских коммунистов выразил желание всеми возможными способами избежать гражданской войны, но только Соединенные Штаты могут заставить Чан Кайши остановить движение к гражданской войне.

Во время встречи в Каире в ноябре 1943 г. Чан Кайши пообещал Рузвельту поддерживать американские желания относительно тихоокеанских баз и предложил ему несколько баз на континенте. Они обсуждали судьбу Кореи, Индокитая, Таиланда; Рузвельт пообещал Чунцину экономическую помощь после окончания войны. Соединенные Штаты при таком раскладе сил после войны оказывались самой мощной силой на Дальнем Востоке; Китай при этом становился главным помощником и клиентом Америки.

Начиная с июня 1944 г., госсекретарь Хэлл начинает настаивать на том, чтобы предоставить Китаю место постоянного члена Совета Безопасности Организации Объединенных Наций.

Идея привлечь китайских коммунистов к боевым действиям против японцев не утратила своей привлекательности. В начале ноября 1944 г. генерал Херли вылетел в Янань, к китайским коммунистам. Итогом дружественных встреч стала программа из пяти пунктов: объединение военных усилий, коалиция политических партий в масштабах всего огромного Китая. Ликование американцев продолжалось только до тех пор, пока они не начали показывать договоренность деятелям гоминдановского режима. Посол в США Сунг назвал документ программой захвата коммунистами власти в стране. Чан Кайши и вовсе отказался всерьез рассматривать союз с коммунистами. Пусть они сдадутся на его милость.

В конце 1944 г. Чан Кайши решил сблизиться со Сталиным и запросил о возможности визита в Москву. Американцы сразу же забеспокоились, и 15 декабря посол Гарриман запросил Сталина о русских целях на Дальнем Востоке. Сталин упомянул уже то, что обсуждалось в Тегеране: южная часть Сахалина, Курильские острова (со всем этим Рузвельт согласился в Тегеране). Сталин хотел бы также получить в аренду Китайско-Восточную железную дорогу; он хотел бы также китайского признания русского влияния над Внешней Монголией и аренду над
Порт-Артуром и Дальним. Гарриман заметил, что на последнее Рузвельт своего согласия не давал. Сталин ответил, что окончательное обсуждение этих вопросов еще предстоит. Все вышесказанное фактически означало для американцев, что Сталин предвидел в будущем относительно слабый Китай – значит, он ориентировался на Чан Кайши. Вашингтон в этом отношении был удовлетворен. Сталин ни разу не упомянул о китайских коммунистах. Это подвигло Хэрли убеждать Чан Кайши, что Сталин не считает китайских коммунистов вообще коммунистами.
В изображении Хэрли русская политика в Китае выглядела так:

Россия не поддерживает коммунистической партии Китая;

Россия стремится предотвратить гражданскую войну в Китае;

Россия желает сближения с Китаем.

Было очевидно, что Чан Кайши нуждается в Советском Союзе. Как минимум, по двум причинам. В 1944 г. стало ясно, что американцы не собираются наносить по Японии удар с китайской стороны – ослабить японское давление могла лишь Советская Армия; хорошие отношения с Москвой (полагал Чан Кайши) гарантировали его режим от коммунистической оппозиции.

Недавно американский госсекретарь Джон Керри побывал с визитом в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане, Киргизии и Туркмении. Пресса США отмечала, что главная цель поездки Керри - укрепление отношений с пятью названными государствами. Средство укрепления - экономическое партнёрство. Однако западные аналитики, представляющие так называемую альтернативную прессу, полагают, что Вашингтон разворачивает в регионе противостояние с Россией.

Напомним, две недели назад завершился визит Джона Керри в Центральную Азию. Госсекретарь США побывал в пяти государствах: Казахстане, Таджикистане, Узбекистане, Киргизии и Туркмении. Этот визит был в прямом смысле слова историческим. Охват впечатляет: пять стран подряд. Это была откровенная демонстрация наращивания американского влияния в регионе. И адресовалась демонстрация, разумеется, Москве.

Яндекс.Директ

Искали недвижимость на Кипре?

Агенство недвижимости на Кипре. Актуальные объекты. Большой выбор. Заходите

housage.comАдрес и телефон

В американских СМИ писали, что главной целью визита Д. Керри являлось укрепление отношений с государствами Средней Азии через экономическое партнёрство. Что касается России, то наши аналитики отнеслись к сообщениям американской прессы с недоверием. Какое это такое «партнёрство»? Особенно с Туркменией, где не то что нет демократии, а есть даже образец прямой её противоположности! Впрочем, эти аналитики могут взглянуть в сторону Саудовской Аравии или Катара, где время от времени отсекают головы педерастам и где тоже нет (и не планируется) демократии. С этими монархиями США вполне успешно сотрудничают, и даже нефтедоллар совместно придумали.

Одно из сильнейших государств региона, Казахстан (участник ЕАЭС, ШОС и ОДКБ), радушно приняло заокеанского посланца. «Недавно в Нью-Йорке я встречался с президентом США Бараком Обамой, мы обговорили вопросы двустороннего взаимодействия. С первых дней независимости нашей республики, которой в декабре исполнится 24 года, мы сотрудничаем с вашей страной, и казахстанский народ благодарен за постоянную поддержку нашего суверенитета и развития экономики. Сегодня в нашей стране действует порядка 500 компаний с участием американского капитала. Мы нацелены на продолжение данной работы», - цитирует Tengrinews.kz слова Нурсултана Назарбаева, сказанные Джону Керри.

Казахстан - один из примеров. Самый крупный. Разумеется, и с остальными странами США будут осуществлять «двустороннее взаимодействие».

Аналитики портала «South Front» считают, что недавний визит госсекретаря США Джона Керри в страны Центральной Азии демонстрирует важность государств региона для Вашингтона, в том числе в контексте негативных тенденций во внешней политике США в Афганистане, где местное правительство, усаженное в кресла специалистами Белого дома, слабеет, а «Талибан» и его союзники укрепляются.

Керри и министры иностранных дел Казахстана, Кыргызстана, Туркменистана, Таджикистана и Узбекистана на встрече в Самарканде открыто обсудили направления сотрудничества, затрагивающие самые разные сферы: экономику, водную безопасность, образование.

Американские аналитики считают, что этот перечень сфер скорее формальный. Это только прикрытие, а в действительности шло и обсуждение «дополнительных вопросов» в «отдельных странах». Легко прогнозируется, пишут авторы статьи, что цель визита Керри и американской политики в целом - вопросы, связанные с Афганистаном и Россией.

Афганистан и деятельность «ИГ».

Границы между государствами Центральной Азии и Афганистаном обращают на себя внимание политиков по причине возросшей активности боевиков всех сортов и калибров. Тут и талибы, пытавшиеся захватить город Кундуз, и «ИГ», чьи формирования начинают там плотно концентрироваться. Боевики «ИГ» вообще считают эту область плацдармом для дальнейшей экспансии в Центральную Азию.

Угроза растёт и на юге. Ранее количество боевиков «ИГ» выросло на границах Таджикистана и Туркменистана.

Наряду с этим аналитики отмечают «серьёзные внутренние проблемы» стран Центральной Азии.

Всё это сильно волнует не только сами государства Центральной Азии, но и руководство тех стран, которые имеют влияние в регионе: в первую очередь это Россия, США и Китай (последний проводит здесь экономическую экспансию).

Что касается России, то на недавнем саммите по коллективной безопасности ОДКБ она объявила о планах по созданию совместной инициативы безопасности на границах. В инициативе было предложено участвовать нескольким государствам Центральной Азии. Как пишут американские аналитики, дополнительные российские и казахстанские вооружённые силы уже развёрнуты в регионе в рамках Организации Договора о коллективной безопасности (с июня 2015 года). С ними сотрудничают китайские специалисты-разведчики.

Общая структура развёрнутых объединённых вооружённых сил в Таджикистане включает в себя подразделения по охране границы (войска России, Казахстана, Таджикистана, а также российские и казахстанские военные советники) и отдельные военные формирования из России, Казахстана и Беларуси (вклад последней небольшой), размещённые на территории 201-й российской военной базы, в окрестностях Душанбе, Куляба и Курган-Тюбе. Кроме того, имеются подразделения ОДКБ и региональной антитеррористической структуры (РАТС) Шанхайской организации сотрудничества, куда включены российские, казахстанские и китайские силы разведки.

Однако не все страны поддерживают усилия ОДКБ. Туркменистан и Узбекистан, к примеру, обсуждают собственные объединённые операции по укреплению и охране границ. Эти страны и раньше предпочитали «избегать тесного сотрудничества с ОДКБ», напоминают аналитики.

По мнению экспертов, причиной такого отношения к ОДКБ являются амбиции лидеров государств. В настоящее время Ашхабад и Ташкент пытается установить двустороннее партнёрство в сфере безопасности.

Разумеется, на это обратили внимание Соединённые Штаты.

Вашингтон, как и Москва, обеспокоен ростом агрессии в Афганистане, а заодно заинтересован в укреплении сотрудничества в сфере безопасности с государствами Центральной Азии с целью бросить вызов Москве в качестве доминирующей державы, обеспечивающей в регионе безопасность с военной точки зрения.

По мнению аналитиков, мотивы Вашингтона в Центральной Азии ясны. Однако дьявол кроется в деталях: подробности того, как Соединённые Штаты намерены «укреплять сотрудничество» в области безопасности в регионе, скрыты «туманом».

Тем не менее, эксперты считают, что предположить кое-что можно.

Туркменистан мог бы предоставить Соединённым Штатам постоянное право пользоваться базой «Мары-2» (расположена недалеко от границы Туркменистана с Афганистаном).

Другой возможный план - поддержка США совместной узбекско-туркменской инициативы о пограничной безопасности.

Ещё одной «темой» могло бы стать увеличение присутствия США в Таджикистане. Таджикистан считается одним из самых близких союзников России в Центральной Азии, и потому Вашингтон хотел бы усилить здесь своё влияние.

Разумеется, пока ни одна из этих форм сотрудничества полностью не подтверждена. Тем не менее, полагают аналитики, на эти «попытки» может обратить внимание Кремль. «Разделение усилий» наделает дырок в региональной системе безопасности России. Недавние же афганские события ясно показали, что военные усилия США вряд ли укрепят региональную безопасность. Собственно говоря, американских сил на это просто не хватит.

Эксперты считают, что «быстро и эффективно» противостоять угрозе «ИГ» смогут только объединённые силы России и Казахстана. Военные Таджикистана и Кыргызстана не имеют соответствующей военной техники; вооружённые силы этих стран не способны действовать эффективно. Ну, а Узбекистан и Туркменистан, как уже отмечалось выше, пытаются избежать участия в совместных мероприятиях ОДКБ.

Аналитики, однако, берутся утверждать, что в целом Россия, Китай, Казахстан и другие государства Центральной Азии оценивают имеющиеся угрозы правильно.

Тем не менее, нестабильная ситуация на границах стран Центральной Азии и Афганистана приводит к тому, что противостояние Соединённых Штатов и России разворачивается «по всей бывшей советской периферии».

С этим спорить не станешь, добавим от себя. Иначе то была бы не холодная война, а горячая дружба народов. Вот и в Сирии тоже две коалиции против «ИГ»: одна с русскими, а вторая - сами знаете с кем.