Бихевиоризм значение и критика. Бихевиоризм как направление современной психологии. Критика бихевиоризма Уотсона

Популярность и привлекательность бихевиоризма Почему же смелые выступления Уотсона завоевали такое огромное число приверженцев его идей? Разумеется, подавляющему большинству было совершенно безразлично, что одни психологи выступали за существование сознания, а

Судьба бихевиоризма Несмотря на то, что когнитивная альтернатива бихевиоризма, возникшая изнутри, преуспела в модифицировании всего бихевиористского движения, унаследованного от Джона Б. Уотсона и Скиннера, важно не забывать, что Альберт Бандура, Джулиан Роттер и

Критика Если вы будете критиковать других, совершенствуясь в нахождении слабых мест и недостатков, вы быстро потеряете покой. Если вы будете дальше продолжать этим заниматься, вы навсегда лишитесь радости жизни. Постарайтесь привести в действие машину, которая мешает

Джон Уотсон (1878–1958) Основатель бихевиоризма Джон Уотсон родился 9 января 1878 года в Южной Калифорнии. Когда мальчику было тринадцать лет, отец ушел из семьи, и в дальнейшем детство Джона проходило на ферме – в бедности и одиночестве. Позже Уотсон вспоминал, что плохо

Критика Вы можете перестать винить других и вычеркнуть из своей жизни мщение. Но самое лучшее, что вы можете сделать с критическими суждениями, – это лишь уменьшить их количество в своей повседневной жизни. Судить, критиковать – значит видеть мир таким, какой вы есть, а

Бихевиоризм и необихевиоризм являются одними из базовых направлений в практической психологии, наряду с психоанализом, гештальт-психологией и гуманистическим направлением в психологии. Чем же интересны эти два направления и какое место в системе психологических знаний они занимают?

Бихевиоризм – одно из основных направлений в психологии, зародившиеся в 20-х годах ХХ века в США. Это учение настолько обширно и значимо не только для психологии, но и для социологии, политологии, педагогики и прочих областей науки и практики, что бихевиоризм даже называют отдельной наукой – наукой о поведении (с английского языка behavior – поведение).

Основателем бихевиоризма как направления в психологии считается американский психолог (1878-1958), но нельзя не упомянуть, что огромный вклад в развитие этого направления внесли российские ученые И.М. Сеченов, В. М. Бехтерев, И.П. Павлов и другие, все они работали в конце XIX – начале XX веков.

Позже советская власть и многие отечественные психологи рьяно и далеко не безосновательно критиковали бихевиоризм, отчего он прекратил свое развитие в СССР. Классический бихевиоризм до сих пор критикуется учеными во всем мире в основном из-за вопроса об узости предмета изучения и безнравственности, применяемых в нем методов. Но в СССР он рассматривался еще и как особое «буржуазное извращение».

Несмотря на это, некоторые теории советских ученых близки к американской науке о поведении и сегодня в России бихевиоризм и главным образом необихевиоризм, когнитивная психология, поведенческая психология и другие направления, вышедшие их классического бихевиоризма, развиваются, а методы их активно применяются в психотерапии.

Конечно, образованию бихевиоризма поспособствовали не только российские физиологи, психиатры и невропатологи, но и американские ученые. Главным образом коннексионист Э. Торндайк , проводивший эксперименты на голубях и белых крысах, и определивший важную, формирующую поведение роль метода «проб и ошибок».

В те времена поведение человека и животных считалось принципиально одинаковым. Человеческое поведение объявлялось лишь немного более сложным, нежели у животного, так как человек реагирует на большее количество стимулов из внешней среды. И российские и зарубежные ученые проводили опыты и эксперименты над животными с целью понять их поведение и иметь возможность, основываясь на полученных данных, изучить природу человеческого поведения.

Нельзя не сказать, что огромный вклад в бихевиоризм и в целом в понимание того как устроена психика, внесло огромное количество лабораторных собак, обезьян, крыс, голубей и прочих животных, некоторые из них погибали во время опытов.

Именно из-за того, что в ходе экспериментов живым существам наносился порой непоправимый вред, эксперименты бихевиористов считаются аморальными , хотя, конечно, далеко не все эксперименты, проводившиеся в позапрошлом и прошлом столетиях, были жестокими.

Самое страшное, что было в истории бихевиоризма это эксперименты над людьми . Многие из них покрыты тайной до сих пор и больше походят на детективную историю, о некоторых даже сняты художественные фильмы.

В наши дни никто не разрешил бы многие из проведенных в ХХ веке экспериментов как на людьми, так и над животными.

Как бы цинично это не звучало, но бихевиоризм оказался кстати в очень жестоком, но в тоже время самом прогрессивном из всех предыдущих, ХХ веке. Если бы не бихевиоризм с его прагматизмом и беспристрастностью, не было бы сделано огромное количество открытий, обусловивших лучшее понимание принципов работы психики.

Бихевиористы в 20-е годы прошлого столетия смело и резко «отмели» весь внутренний мир человека, его сознание, волю, смыслы, мотивы и остальные процессы, не поддающиеся объективному изучению, и приравняли психику к поведению .

Именно поведение индивида (человека и животного) от рождения и до смерти стало определяться как предмет психологии в бихевиоризме. Сам этот факт стал революционным для науки и до сих пор рождает множество споров.

Почему только поведение может быть проявлением психики, а как же мышление, эмоции, воля? Бихевиористы считают, что поведение – единственное проявление внутреннего мира человека, которое можно не только наблюдать и фиксировать, но объективно оценивать.

Изучая поведение, можно проводить научные опыты и эксперименты , то есть вмешиваться в личность испытуемого с целью проследить изменения в психике, вызванные этим вмешательством и быть уверенным, что полученные данные достоверны.

Изучая человека, бихевиористы стремятся снизить вероятность ошибки в результатах из-за «человеческого фактора» до минимума.

Бихевиоризм с его предметом (поведение) и методом (объективное наблюдение и эксперимент) возник как протестная реакция на существовавшую в то время психологию с очень субъективным методом интроспекции (самонаблюдение, наблюдением человеком своих же психических процессов) и сознанием как предметом изучения.

В то время, когда З. Фрейд говорил о глубине бессознательного, либидо и мортидо, Эдиповом комплексе и прочем, толковал сновидения и применял метод свободных ассоциаций для того, что бы понять, чем обусловлено сложное и противоречивое поведение человека, основатель бихевиоризма Дж. Уотсон провозгласили, что поведение может быть обусловлено только одним фактором – стимулом (внешним, физическим либо же внутренним, физиологическим воздействием на организм) и, по сути, оно – всего лишь реакция на этот стимул. А сознание и психические явления Уотсон объявил в принципе непознаваемыми естественнонаучными методами.

Поведение в бихевиоризме понимается как совокупность внешне наблюдаемых реакций организма на воздействия (стимулы), которые можно объективно зафиксировать невооруженным глазом либо же специальным прибором.

Формула поведения , предложенная Дж. Уотсоном:

Поведение = Стимул (S ) –> Реакция (R ) (за стимулом следует реакция).

Исследуя связи S –> R можно предсказать поступки любого человека, а также научиться управлять, то есть контролировать и формировать определенным образом поведением людей! Ведь если реакция человека определяется только стимулом, то, чтобы получить нужное поведение, потребуется лишь подобрать правильный стимул.

Нетрудно догадаться, почему многочисленные оппоненты бихевиоризма обрушили на это направление шквал критики, ведь от управления во благо до манипуляций и причинения вреда один шаг. Бихевиоризм стали называть «психологией без психики». Но у него также появилось и немало последователей и продолжателей, которые развивали эту науку не во вред, а во благо людям.

Безусловно, начавшаяся объективизация науки психологии была положительным явлением. Психология как наука о поведение была намного «солиднее», чем наука о душе, оторванная от реальных жизненных проблем и потребностей общества.

Все человеческие реакции, из которых и складывается поведение и, в конечном итоге, жизнь человека, делятся на два вида :

1. Наследственные (безусловные рефлексы, физиологические реакции, три врожденные, базовые эмоции – любовь, гнев, страх).
2. Приобретенные (привычки, мышление, речь, сложные эмоции, социальное поведение).

Приобретенные реакции являются результатом того, что немногочисленные наследственные реакции связываются друг с другом и переплетаются. Иными словами поведение человека развивается за счет того, что приобретаются новые обусловленные стимулами реакции на внешние раздражители. Но в их основе всегда лежат врожденные реакции на безусловные стимулы.

Наследственных реакций так мало, что рождаясь, человек начинает жизнь «с чистого листа». Он всему учится, все познает на собственном опыте. Философской основой бихевиоризма не зря послужила идея, которой руководствовались многие ученые (Аристотель, Авиценна, Дж. Локк) о том, что психика человека при рождении это tabula rasa (чистая доска), а потом в ней появляются «записи» – опыт и знания о жизни и о себе.

Ни один человек не стал бы человеком в полном смысле этого слова, если бы его не воспитывали определенным образом, если бы его личная история не складывалась из проб, ошибок и успехов, если б он не приобщался к культуре, не усваивал нормы морали, не слышал родной речи и так далее.

Ведь известны случаи, когда дети воспитывались животными вне человеческого общества (так называемые дети-маугли). Они вырастали скорее животными, нежели людьми. Когда их находили, то пытались приобщить к культуре, но ничего не получалось.

Человеком человека делает социум , а не его биологическая природа. Именно общество превращает индивида в личность. Та самая часть психики и отделы головного мозга, которые делают человека разумным и творческим существом, развиваются в процессе социализации .

Психическое развитие есть не что иное, как научение , то есть постоянное приобретение знаний, умений и навыков! Только так человек становится человеком – он учится им быть.

Понятие «научение» шире «обучения», так как включает не только преднамеренные действия учителя, направленные на передачу знаний ученику, но и стихийно возникающие обучающие ситуации . Сама жизнь учит человека, он сам себя учит, контактируя с окружающим миром и другими людьми.

Итак, ведущий фактор формирования и развития личности – социальная среда , но чтобы выжить в ней, нужно уметь приспосабливаться.

Социальная адаптация – главная детерминанта психического развития, определяющая его направление. Адаптироваться можно к чему угодно, человек привыкает ко всему. Но для личности имеет огромное значение то, чему будет учиться и к чему адаптируется человек.

Если индивид растет среди туземцев, привыкших ходить без одежды и не знающих, что такое наука, ему никогда не стать новым Эйнштейном. Стимулы не те, которые бы могли привести к нужным реакциям и к формированию соответствующего поведения. И сам А. Эйнштейн не был великим ученым, если бы не родился и не вырос там, где он родился и вырос.

Бихевиористы не просто строили догадки и умозрительные выводы, они доказывали свои гипотезы экспериментальным и опытным путем, поэтому их выводы, даже превращая порой личность в «собаку Павлова», стройны и объясняют многие явления психики.

Эксперимент «Маленький Альберт»

Большинство своих экспериментов бихевиористы проводили на животных, но не все.

Одним из самых показательных, выдающихся и в то же время страшных экспериментов, был эксперимент «Маленький Альберт» , проведенный Дж. Уотсоном с девятимесячным малышом в 1920 году. Сегодня подобные эксперименты запрещены.

Этот эксперимент, также как и другие эксперименты, проводимые на младенцах, не приемлем с точки зрения морали , но у ученого была цель – понять природу страха и механизм возникновения фобий и он ее достиг.

Уотсон установил, что любая фобия и страх возникает как реакция только на два стимула из всех возможных. Первый стимул – потеря опоры , второй – резкий громкий звук .

Если сочетать эти безусловные стимулы с любыми иными, то вскоре реакцию страха будут вызвать и эти, первоначально нейтральные или даже положительные, стимулы. Это и есть процесс обуславливания.

Элементарные реакции связываются в опыте друг с другом и образуют более сложные реакции, их сочетание и обуславливает определенное поведение.

Альберту сначала показывали различные вещи и животных, среди которых была и белая крыса. Малыш абсолютно ничего и никого из них не боялся. Но вот когда ему в очередной раз показали белую крысу, экспериментатор ударил молотком по металлической трубе. Малыш испугался сильного звука и расплакался.

После того, как показ крысы несколько раз повторялся наряду с громким звуком, Альберт стал бояться уже просто саму белую крысу, даже если ее показ не сопровождался громким звуком.

Так малыш стал бояться белых крыс, но не только. После эксперимента ребенок стал пугаться всего белого и пушистого – маминой шубы, бороды Деда Мороза и так далее. Дж. Уотсон так и не смог помочь малышу после избавиться от страха. Что случилось с ребенком дальше, после эксперимента, никто не знал.

Только в 2005 году по инициативе психолога П. Бека начались поиски Альберта. В итоге в 2012 году обнаружилось, что мальчика звали вовсе не Альберт, он болел гидроцефалией (водянка головного мозга) и умер в возрасте пяти лет в 1925 году.

Не исключено, что результат этих поисков еще не конец истории о мальчике, благодаря которому позже ученые все-таки научились избавлять людей от фобий .

Позже проводились и другие эксперименты над детьми, во время которых дети получали легкие разряды электрического тока, пугались и начинали плакать, когда держали в руках белого кролика. Так Уотсон обучал детей бояться кролика, но после у него получалось и устранять этот страх.

Через какое-то время детям во время еды вновь показывали кролика (которого они уже очень боялись). Поначалу малыши прекращали кушать и начинали плакать, но потом желание съесть шоколадку или мороженное брало верх. Так постепенно, подвигая кролика все ближе к малышу и сочетая это действие с приемом сладостей, Уотсон возвращал любовь к этому животному. В конце эксперимента дети уже снова брали кролика на руки и даже пытались его кормить вкусностями.

Так было доказано, что поведение управляемо и даже сильная эмоция всего лишь ответная реакция на стимул, который может быть устранен.

Бихевиоризм подчеркивает ограниченность человеческих возможностей, он отказывается от рассмотрения внутреннего мира человека. Если любой поступок человека это всего лишь ответная реакция на определенный стимул, то нет никаких внутренних мотивов, желаний, устремлений, целей, мечтаний, то есть они есть, но это не выбор человека.

Людям только кажется, что они принимают решения, воля – иллюзия! Одни из самых главных человеческих ценностей – свобода и любовь – самообман! Также как и индивидуальность, самостоятельность, независимость и смысл жизни.

Не удивительно, что совершенно отвергать все эти ценности и то, что называют сознанием, ученые, взявшиеся изучать поведение, долго не могли, поэтому уже в 30-е годы ХХ века , спустя примерно 15 лет после появления бихевиоризма, появился и необихевиоризм .

Необихевиористы (в начале ХХ века это были психологи Э. Толмен, К. Халл, а во второй половине века Б. Скиннер и А. Бандура, провозгласившие социальный бихевиоризм) внесли в формулу Уотсона новую переменную, которую назвали «черный ящик» или «промежуточная переменная».

Если классический бихевиоризм утверждал, что поведение представляет собой совокупность цепочек S –> R, каждая из которых формируется в результате положительного или отрицательного подкрепления, то необихевиоризм говорит о том, что между стимулом и реакцией есть еще что-то, что усиливает, замедляет или вовсе препятствует подкреплению, то есть образованию обусловленной связи.

Это «что-то» может быть: цель, образ, потребность, намерение, ожидание, знание, знак, гипотеза и прочие сознательные психические феномены. Необихевиористы говорят о целесообразности, целенаправленности и разумности поведения человека, не отрицая значения стимулов и реакций. Поведение человека целевое и когнитивное.

Связь между стимулом и реакцией опосредуется промежуточной переменной: S –>РР(промежуточная переменная) –> R .

Необихевиористами было доказано , что реакция (поведение):

• может возникать без внешних стимулов,
• может продлеваться без видимых стимулов,
• изменяется без внешних стимулов, которые могли бы это обусловить,
• прекращается в условиях, когда стимулы продолжают действовать,
• изменяется до того, как стимулы начинают действовать (способность к предвидению),
• совершенствуется, даже если повторяется в одних и тех же условиях.

До 60-х ХХ века бихевиоризм и необихевиоризм практически безгранично господствовал среди психологических направлений и оказал влияние на формирование бихевиоральной психотерапии, методов обучения животных и людей, на психологию рекламы и иные отрасли науки и сферы жизнедеятельности.

В новейшее время бихевиористские идеи не пользуются особой популярностью, но популярны те теории и направления, которые вышли из бихевиоризма и необихевиоризма, к примеру, когнитивная психология.

Если Вы хотите глубже изучить необихевиоризм, рекомендуем книги:

3. Г. Салливан, Дж. Роттер и У. Мишел

Основоположник бихевиоризма Дж. Уотсон видел задачу психологии в исследовании поведения живого существа, адаптирующегося к окружающей его среде. Причем на первое место в проведении исследований данного направления ставится решение практических задач, обусловленных общественным и экономическим развитием. Поэтому лишь за одно десятилетие бихевиоризм распространился по всему миру и стал одним из самых влиятельных направлений психологической науки.

Появление и распространение бихевиоризма ознаменовалось тем, что в психологию были введены совершенно новые факты – факты поведения, которые отличаются от фактов сознания в интроспективной психологии.

В психологии под поведением понимают внешние проявления психической деятельности человека. В этом отношении поведение противопоставляется сознанию как совокупности внутренних, субъективно переживаемых процессов, и тем самым факты поведения в бихевиоризме и факты сознания в интроспективной психологии разводятся по методу их выявления. Одни выявляются путем внешнего наблюдения, а другие – путем самонаблюдения.

Уотсон считал, что важнее всего в человеке для окружающих его людей поступки и само поведение этого человека. Одновременно с этим он отрицал необходимость изучения сознания. Тем самым Дж. Уотсон разделил психическое и его внешнее проявление – поведение.

По мнению Дж. Уотсона, психология должна стать естественно-научной дисциплиной и ввести объективный научный метод. Стремление сделать психологию объективной и естественно-научной дисциплиной привело к бурному развитию эксперимента, основанного на отличных от интроспективной методологии принципах, что принесло практические плоды в виде экономической заинтересованности в развитии психологической науки.

Таким образом, основная идея бихевиоризма основывалась на утверждении значимости поведения и полном отрицании существования сознания и необходимости его изучения.

С точки зрения Дж. Уотсона, поведение – это система реакций. Реакция – это еще одно новое понятие, которое было введено в психологию в связи с развитием бихевиоризма. Поскольку Дж. Уотсон стремился сделать психологию естественно-научной, то с естественнонаучной позиции необходимо было объяснить причины поведения человека. Для Дж. Уотсона поведение или поступок человека объясняются наличием какого-либо воздействия на человека. Он считал, что нет ни одного действия, за которым не стояла бы причина в виде внешнего агента, или стимула. Так появилась знаменитая формула S – R (стимул – реакция). Для бихевиористов соотношение S – R стало единицей поведения. Поэтому с точки зрения бихевиоризма основные задачи психологии сводятся к следующему: выявление и описание типов реакций; исследование процессов их образования; изучение законов их комбинаций, т. е. образование сложных реакций. В качестве общих и окончательных задач психологии бихевиористы выдвигали две следующие задачи: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по характеру реакции определить или описать вызвавший ее стимул.

Решение поставленных задач осуществлялось бихевиористами в двух направлениях: теоретическом и экспериментальном. Создавая теоретическую базу бихевиоризма, Дж. Уотсон попытался описать типы реакций и прежде всего выделил врожденные и приобретенные реакции. К числу врожденных реакций он относит те поведенческие акты, которые можно наблюдать у новорожденных детей, а именно: чихание, икание, сосание, улыбка, плач, движение туловища, конечностей, головы и т.д.

Однако если с описанием врожденных реакций у Дж. Уотсона серьезных затруднений не было, поскольку достаточно наблюдать за поведением новорожденных детей, то с описанием законов, по которым приобретаются врожденные реакции, дела обстояли хуже. Для решения данной задачи ему необходимо было оттолкнуться от какой-либо из уже имеющихся теорий, и он обратился к работам И. П. Павлова и В. М. Бехтерева. В их работах содержалось описание механизмов возникновения условных, или, как говорили в то время, «сочетанных», рефлексов. Ознакомившись с работами российских ученных, Дж. Уотсон принимает концепцию условных рефлексов в качестве естественно-научной базы своей психологической теории. Он говорит, что все новые реакции приобретаются путем обусловливания.

Все человеческие действия, по мнению Дж. Уотсона, представляют собой сложные цепи, или комплексы, реакций.

Следует подчеркнуть, что на первый взгляд умозаключения Дж. Уотсона кажутся верными и не вызывающими сомнения. Определенное внешнее воздействие вызывает у человека определенную ответную безусловную (врожденную) реакцию или комплекс безусловных (врожденных) реакций, но это только на первый взгляд. Однако существуют некоторые феномены, которые фактически невозможно объяснить, опираясь на эту теорию. Например, как объяснить катание медведя на велосипеде в цирке? Ни один безусловный или условный стимул не может вызвать подобную реакцию или комплекс реакций, поскольку катание на велосипеде не может быть отнесено к разряду безусловных (врожденных) реакций. Безусловной реакций на свет может быть мигание, на звук – вздрагивание, на пищевой раздражитель – слюноотделение. Но никакое сочетание подобных безусловных реакций не приведет к тому, что медведь будет кататься на велосипеде.

Не менее значимым для бихевиористов было проведение экспериментов, с помощью которых они стремились доказать правоту своих теоретических выводов. В этой связи стали широко известны эксперименты Дж. Уотсона по исследованию причин возникновения страха.

Однако довольно скоро обнаружилась чрезвычайная ограниченность схемы S – R для объяснения поведения людей. Один из представителей позднего бихевиоризма Э. Толмен ввел в эту схему существенную поправку. Он предложил поместить между S и R среднее звено, или «промежуточные переменные» – V, в результате схема приобрела вид: S – V – R. Под «промежуточными переменными» Э. Толмен понимал внутренние процессы, которые опосредуют действие стимула. К ним относились такие образования, как «цели», «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» (образы ситуаций). И хотя промежуточные переменные были функциональными эквивалентами сознания, выводились они как «конструкты», о которых следует судить исключительно по особенностям поведения, и тем самым существование сознания по-прежнему игнорировалось.

Другим значимым шагом в развитии бихевиоризма было изучение особого типа условных реакций, которые получили название инструментальных (Торндайк, 1898), или оперантных (Скиннер, 1938). Явление инструментального, или оперантного, обусловливания состоит в том, что если подкреплять какое-либо действие индивида, то оно фиксируется и воспроизводится с большей легкостью. Например, если какое-либо определенное действие постоянно подкреплять, т. е. поощрять или вознаграждать кусочком сахара, колбасы, мяса и т. п., то очень скоро животное будет выполнять это действие при одном лишь виде поощрительного стимула.

Согласно теории бихевиоризма, классическое (т. е. павловское) и оперантное обусловливания являются универсальным механизмом научения, общим и для животного и для человека. При этом процесс научения представлялся как вполне автоматический, не требующий проявления активности человека. Достаточно использовать одно лишь подкрепление для того, чтобы «закрепить» в нервной системе успешные реакции независимо от воли или желаний самого человека. Отсюда бихевиористы делали выводы о том, что с помощью стимулов и подкрепления можно буквально «лепить» любое поведение человека, манипулировать им, что поведение человека жестко «детерминировано» и зависит от внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.

Таким образом, бихевиористами игнорируется существование сознания, т. е. игнорируется существование внутреннего психического мира человека.

Тем не менее заслуги бихевиоризма в развитии психологии весьма значимы. Во-первых, он привнес в психологию дух материализма, благодаря чему эта наука стала развиваться по пути естественно-научных дисциплин. Во-вторых, он ввел объективный метод, основанный на регистрации и анализе внешних наблюдений, фактов, процессов, благодаря чему в психологии получили широкое распространение инструментальные приемы исследования психических процессов. В-третьих, была расширена область психологических исследований: стало интенсивно изучаться поведение младенцев и животных. Кроме того, в работах бихевиористов были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков. И наконец, распространение бихевиористских взглядов способствовало изучению психических явлений с естественно-научных позиций.

Проблемы любого подхода можно в принципе подразделить на три основные группы. Самыми общими, пожалуй, являются проблемы аргументации: в рамках подхода должен быть выработан убедительный метод аргументации. Наибольшая собственно теоретическая трудность, между тем, связана с проблемой метода, в данном случае представленной, по меньшей мере, тремя составляющими: проблемами верификации, логического анализа естественного языка и собственно бихевиористской концепции психологического объяснения, соответственно. Показать адекватность метода задаче и значит в значительной мере решить проблему аргументации. Наконец, заслуживают упоминания метафизические проблемы теории, а именно: насколько приемлемы предпосылки, которые теория обязывает нас принимать. Демонстрация их приемлемости или принципиальной устранимости в рамках подхода без его радикальной ревизии неприемлемых предпосылок тоже составляет существенную часть решения проблемы аргументации. Насколько эта проблема решается посредством решения двух других видов проблем, зависит от того, насколько последние фиксируются стандартными возражениями против теории данного вида. Если стандартные возражения ограничиваются ссылкой на те трудности методологического и метафизического вида, на которые теория способна отвечать, то можно говорить о том, что у нее есть потенциал или метод эффективной аргументации в свою пользу.

Самое, пожалуй, известное стандартное возражение против бихевиористского, в первую очередь, редуцирующего или элиминирующего, понимания ментального состоит в указании на то, что оно не способно обеспечить нас эффективными психологическими критериями. Если психология исследует только поведение и не занимается сознанием, но интерес к сознанию и ментальному, тем не менее, сохраняется, то, какую бы самостоятельную значимость такая психология не имела бы, она не сможет заменить нам психологии в классическом смысле. Если же бихевиористская психология претендует на экстернализацию сознания и ментального, т.е. на предоставление их верифицируемых критериев, то вполне уместно возражение, что бихевиористская психология просто не справляется с этой задачей. Классический пример такой неспособности, по распространенному признанию, демонстрируют бихевиористские критерии отличия рационального действия или поведения от нерационального или поведения некоего определенного типа от его симуляции. Так, Хилари Патнэм предлагает провести такой мысленный эксперимент: пусть дан другой мир, в котором боль, например, иначе, чем в нашем мире связана с поведением, а также, с внешними причинами боли. Пусть в этом мире существует сообщество суперспартанцев или суперстоиков, в котором взрослые его члены способны успешно подавлять любое непроизвольное болевое поведение. Они могут, по случаю, признать, что испытывают боль, но всегда - спокойным тоном, не эмоционально и т.д. (т.е. так, как они обычно говорят о других вещах, констатируя их). Они никак иначе не проявляют свою боль. Тем не менее, настаивает Патнэм, они испытывают боль (феноменально она имеет место в этом сообществе) и она им не нравится так же, как и нам в нашем мире. Они даже признают, что им стоит больших усилий вести себя так, как они, испытывая боль. При этом можно допустить, что дети и незрелые граждане в этом обществе не умеют еще или не справляются с успешным подавлением болевого поведения (в той или иной степени): поэтому вообще имеется достаточно оснований приписывать наличие феномена боли данному сообществу в целом даже на основании бихевиористских критериев. Но какие у нас есть критерии для того, чтобы судить о том, что такое-то и такое-то поведение является непроизвольной реакцией на боль у этих неведомых представителей воображаемого мира? Можно считать таким поведением обычное поведение избегания источников болевых ощущений, но избегающее поведение может с тем же успехом пониматься и как непроизвольная реакция на какие-нибудь другие, не болевые, ощущения. Чтобы не связываться с этими трудностями, Патнэм предлагает рассмотреть суперспартанцев через миллионы лет их эволюции, в результате которой у них начали рождаться полностью окультуренные дети: говорящие на языке взрослых, знающих таблицу умножения, имеющих мнения по политическим вопросам и, между прочим, разделяющих господствующие спартанские представления о важности не проявления боли иначе как в виде констатации. В этом случае мысленный эксперимент вообще не будет предполагать в таком сообществе никаких непроизвольных реакций на боль. Тем не менее, Патнэм считает абсурдом полагать, что таким людям невозможно приписывать болевые ощущения. Чтобы выявить эту абсурдность, предлагается вообразить, что нам удалось обратить взрослого суперспартанца в нашу идеологию: в этом случае, можно предположить, он начнет нормальным (с нашей точки зрения) образом реагировать на боль. Бихевиорист тогда будет вынужден признать, что через посредство этого единственного члена сообщества суперспартанцев мы продемонстрировали существование непроизвольных болевых реакций у всего сообщества и что, таким образом, приписывание боли всему сообществу логически правомерно. Но это означает, что если бы этот единственный человек никогда не жил и мы имели бы возможность демонстрировать только теоретически, что эти люди испытывают боль, то в этом случае приписывания им боли были бы неправомерными.

Некоторые бихевиористы могут утверждать, что в случае описанных миров соответствующее вербальное поведение как раз и будет нужной формой болевого поведения. Отвечая на это, Патнэм предлагает представить себе мир, в котором нет даже сообщений о боли: Х-мир, как он его называет. В этом мире живут суперсуперспартанцы, которые подавляют даже разговор о боли: такие граждане, даже если каждый из них может думать о боли и даже иметь в своем идиолекте слово «боль», никогда не признают, что испытывают боль; они даже будут делать вид, что и слова такого не знают или ничего не знают о феномене, к которому оно отсылает. Короче говоря, жители Х-мира вообще никак не демонстрируют наличие у них боли (дети полностью с рождения окультурены). Здесь вообще нет никакого способа приписать таким людям боль на основе бихевиористского критерия. Но жители Х-мира, тем не менее, настаивает Патнэм, испытывают боль. Но, заметим, что если возможность обращения члена такого сообщества в нашу идеологию исключается, например, за счет слишком больших различий между нами и ними, то в таком случае единственное, что будет поддерживать уместность приписывания им болевых ощущений - это наша метафизика ментального. Мысленный эксперимент Патнэма предлагает мир абсолютной симуляции отсутствия боли, где по поведенческим признакам вообще невозможно эту симуляцию разоблачить. Бихевиорист однако может возразить, что применительно к такому миру невозможно и говорить о наличии феномена боли: это мы, воображающие такой Х-мир «знаем» относительно него, что его жители испытывают боль, но изнутри этого мира или столкнувшись с реальным таким сообществом, такого знания мы получить не сможем и тогда наше утверждение о том, что, несмотря на то, что внешне это никак не проявляется, они испытывают (или могут испытывать) боль, будет совершенно необоснованным. У Патнэма есть на это ответ: он не согласен с тем, что его пример конструирует ситуацию, в которой нет способов вообще отличить случай, когда боль есть, но никак не проявляется в поведении, от случая, когда ее просто нет; он настаивает на том, что его пример показывает лишь, что по внешнему поведению невозможно отличить один случай от другого, но в принципе есть другие критерии отличия. Например, говорит он, можно исследовать мозг жителя Х-мира. Апелляция к таким критериям, разумеется, вовлекает сложности другого вида, связанные с программой физикализма. Такое исследование может дать результаты желаемых видов, только если психофизическое тождество, поддерживающее такие результаты, вернее, такую интерпретацию получаемых результатов, в целом верно .

Другой вид критики отталкивается от анализа языковых средств и языка бихевиоризма. Так, Н. Хомский) аргументирует в пользу того, что Скиннер создает иллюзию строгой научной теории, применимой в очень широком диапазоне, хотя на самом деле вполне может быть так, что термины, используемые для описания поведения в лабораторных условиях, и термины, используемые для описания реального поведения, являются всего лишь омонимами, между значениями которых существует, в лучшем случае, довольно туманное сходство. Базисные термины бихевиоризма - «стимул» и «реакция». Скиннер обязуется использовать узкие определения этих терминов: фрагмент окружения и фрагмент поведения называются стимулом (вызывающим, различенным или подкрепляющим) и реакцией, соответственно, тогда и только тогда, когда они соотнесены посредством закона (lawfully related); это значит - если динамические законы, соотносящие их демонстрируют плавные и репродуцируемые зависимости. Так, если мы смотрим на красный стул и говорим «красный», то реакция находится под контролем стимула краснота; если мы говорим «стул», то реакция находится под контролем собрания свойств (которые Скиннер называет объектом) - стулность; и то же самое относится к любой реакции . Этот метод, по мнению Хомского, так же прост, как и бессодержателен, так как мы можем выделить столько свойств, сколько у нас есть не синонимичных выражений для их описания в нашем языке; мы можем объяснить широкий класс реакций в терминах скиннерова функционального анализа, выделяя для каждой реакции управляющие ею стимулы. Но слово «стимул» теряет всякую объективность при таком использовании, поскольку в этом случае стимулы перестают быть частью внешнего физического мира (как это предполагается Скиннером), а оказываются частью организма. Мы определяем стимул тогда, когда наблюдаем (например, речевую) реакцию. Мы не можем предсказывать языковое поведение в терминах стимулов, влияющих на говорящего извне, так как мы не знаем, каковы текущие воздействующие на него стимулы до тех пор, пока не получим реакцию. Более того, поскольку мы не можем управлять свойством физического объекта, на которое индивид реагирует, кроме как в чрезвычайно искусственных (лабораторных) случаях, утверждение Скиннера, что его система, в противоположность традиционной, позволяет осуществлять практический контроль языкового поведения, просто ложно . Подобного рода возражения высказываются и против предлагаемого толкования других ключевых бихевиористских терминов.

В определенном отношении фундаментальный аргумент против (по крайней мере, экстернализующего ментальное) бихевиоризма указывает на следующее обстоятельство: то, что организм делает или имеет диспозицию делать в данный момент времени, представляет собой очень сложную функцию его полаганий и желаний вместе с его текущими чувственными данными и воспоминаниями. Поэтому исключительно маловероятно, что окажется возможным сопоставить попарно поведенческие предикаты психологическим предикатам тем способом, которого требует бихевиоризм, а именно: так, чтобы для каждого типа психологического состояния организм находится в этом состоянии, если и только если определенный поведенческий предикат истинен относительно этого организма. Этим предполагается, что бихевиоризм чрезвычайно вероятно ложен просто в силу своих эмпирических следствий и независимо от его неправдоподобия в качестве семантического тезиса. Бихевиоризм не может быть истинным пока не установлена истинность корреляции между сознанием и поведением, а последняя не является истинной .

Еще одно возражение апеллирует к проблеме чужого сознания: в основе наших социологических и социально философских концепций лежит идея чужого сознания; мы не могли бы строить социальные науки, не наделяя других индивидов определенными характеристиками, делающими их подобными (по описанию) самому наделяющему (т.е. нам самим или, вернее, каждому из нас в этой роли). Субъект приписывает другому сознание на основании презумпции признания его себе подобным, он исходит из того, что знает о себе, что имеет сознание. Но если мы познаем свое собственное сознание так же, как чужое, следуя рекомендациям бихевиористов, то какого рода презумпция здесь может соответствовать презумпции сознательности на основании признания подобия; ведь кто-то другой тогда должен исходно выступать как сознательное существо и источник аналогии? Бихевиоризм, далее, (вероятно) хорошо совместим с перспективной психологического описания «от третьего лица», но его совместимость с перспективой «первого лица» весьма сомнительна. Такого рода критику развивает, в частности, один из самых последовательных приверженцев материалистической концепции сознания Д. Армстронг . Армстронг - один из тех, кто считает, что хотя поведение человека конституирует наше основание для атрибуции ему (третьему лицу) определенных ментальных процессов, оно не может быть отождествлено с его ментальными процессами; с этим, впрочем, мог бы согласиться и Скиннер. Но интересно основание, на котором Армстронг отказывается от отождествления ментального с поведением. Он считает фактом, вопреки тому, что утверждают Райл и философы «обыденного языка», что относительно самих себя мы делаем выводы о наших ментальных состояниях не на основании наблюдений за своим собственным поведением. Армстронг считает, что без понятия причинности идея диспозиции не работает: так же, как определенная молекулярная конституция стакана действительно ответственна за тот факт, что, если по стакану стукнуть, он разобьется, и соответственно, конститутивна в отношении диспозициональной характеристики «бьющийся», определенная физическая конституция человека ответственна за его нахождение в состоянии быть способным производить действия определенных видов в определенных обстоятельствах. Но, утверждает Армстронг, объяснение сознания в терминах физических причин и следствий может быть хорошей теорией сознания не только с точки зрения первого лица, но и с точки зрения третьего лица. Порядок его рассуждений здесь такой: мы нуждаемся только в трех посылках, чтобы вывести существование сознания из наблюдения соответствующего обстоятельствам поведения другого индивида, которое предполагается выражением этого сознания. 1) Поведение имеет некую причину. 2) Эта причина находится внутри индивида, поведение которого наблюдается. 3) Сложность этой причины соответствует сложности поведения . Таким образом, аргументация этого типа противопоставляет одному подходу к пониманию ментального другой, а именно физикализм и нацелена, скорее, на демонстрацию его преимуществ, чем просто на дискредитацию бихевиоризма. Однако, по мнению многих, именно с принятия подобных посылок проблемы с атрибуцией чужого сознания только начинаются .

Бихевиоризм

Бихевиоризм, определивший облик американской психологии в 20-м столетии, радикально преобразовал всю систему представлений о психике. Его кредо выражала формула, согласно которой предметом психологии является поведение, а не сознание. (Отсюда и название - от англ, behavior - поведение.) Поскольку же тогда было принято ставить знак равенства между психикой и сознанием (психическими считались процессы, которые начинаются и кончаются в сознании), возникла версия, будто, устраняя сознание, бихевиоризм тем самым ликвидирует психику. Его стали называть "психологией без психики".

Истинный смысл событий, связанных с генезисом и стремительным развитием бихевиористского движения был иным и заключался не в аннигиляции психики, а в изменении понятия о ней. Во время появления бихевиоризма под психологией понималась наука о сознании. Как известно, превратить сознание в предмет детерминистского и экспериментального анализа она из-за ограниченности своих методологических средств не смогла. Ни структурализм, ни функционализм не создали науки о сознании. Их концепция сознания была сопряжена с субъективным методом, разочарование в котором нарастало повсеместно. В итоге все то, с чего психология, как это казалось многим, начинала свой путь в качестве самостоятельной науки, становилось призрачным: ее предмет (сознание), ее главная проблема (из чего построено сознание), ее метод (интроспекция), ее объяснительный принцип (психическая причинность как обусловленность одних явлений сознания другими). Ощущалась потребность в новом предмете, новых проблемах, методах, принципах. Особенно остро это ощущалось в Соединенных Штатах Америки, где в силу своеобразия исторического развития страны, господствовал утилитаристский подход к исследованию человека и его нервно-психических ресурсов. Об этом свидетельствовало уже функциональное направление, в центре интересов которого находилась проблема адаптивного действия, возможно более эффективного приспособления индивида к среде. Но функционализм, который исходил из воззрения древних на сознание как на особую, устремленную к цели сущность, был бессилен дать причинное объяснение регуляции человеческих поступков, построения новых форм поведения.

Скомпрометировавший себя субъективный метод уступал позиции объективному. В этом важную роль сыграло появление в экспериментальной психологии новых испытуемых - живых существ, неспособных к интроспекции. Первоначально эксперимент и инстроспекция мыслились нераздельно. Их расщепление произошло в конце XIX в., когда от наблюдений над животными перешли к экспериментам над ними. Эффектами воздействий экспериментатора являлись теперь не самоотчеты испытуемых о своих состояниях, а двигательные реакции - нечто сугубо объективное. В протоколах экспериментов появилась информация принципиально нового типа. Следует, однако, отметить, что на трактовке объективного метода сказывалось влияние философии позитивизма.

Такова была идейно-теоретическая ситуация, в которой зарождался бихевиоризм. Одним из пионеров бихевиористского движения был Эдвар Торндайк (1874-1949). Сам он называл себя не бихевиористом, а "коннексионистом" (от англ, "коннексия" - связь). Однако об исследователях и их концепциях следует судить не по тому, как они сами себя называют, а по их роли в развитии познания. Функция Торндайка определялась тем, что его работы открыли первую главу в летописи бихевиоризма. Торндайк увлекся психологией под впечатлением Джемсовых "Основ...". Бихевиоризм складывался на почве, подготовленной функционализмом. Так выглядит его появление в контексте эволюции идей безотносительно к индивидуально-неповторимому пути отдельного исследователя. Но рассматривая этот путь, можно более зримо и конкретно представить логику движения познания. Прочитав книгу Джемса, Торндайк направился к ее автору в Гарвардский университет.

В первой экспериментальной работе Торндайка-незавершенной и неопубликованной (о ней известно из его автобиографии) - испытуемыми были дети-дошкольники. Экспериментатор мысленно представлял различные слова, объекты, числа. Сидящий против него ребенок должен был угадать, о каких вещах думает экспериментатор. В случае успеха ребенок получал конфету.

Схема опыта не была досужей игрой торндайковского ума. Она отражала новые веяния в психологии. В те годы представление о непосредственной связи мысли и слова стало общепринятым. Слово является также и моторным актом. Из этого следовало, что в случае мышления "про себя" должны происходить незаметные изменения мышц речевого аппарата. Обычно они не осознаются самим субъектом и не воспринимаются окружающими. Но нельзя ли повысить чувствительность к ним других людей с целью "прочтения" речевых микродвижений, а тем самым и соответствующих мыслей? В качестве средства усиления чувствительности к этим микродвижениям Торндайк избрал такой рычаг, как заинтересованность в отгадке, создаваемую подкреплением. Вместе с тем он предполагал, что чувствительность в ходе опытов постепенно обостряется (впоследствии обучаемость восприятию была названа "перцептивным научением").

Для схемы этих опытов молодого Торндайка существенно то, что, во-первых, исключалось обращение к сознанию (ведь реакции экспериментатора, а именно изменения в мышцах его лица при думаний "про себя" возникают непреднамеренно, и испытуемый, отгадывающий эти реакции, не знает, какими признаками он руководствуется, пытаясь их различить); во-вторых, исследовалось научение, приобретение опыта; в-третьих, вводился фактор положительного подкрепления. Все эти моменты определили в дальнейшем экспериментальные искания Торндайка. Опыты над детьми ему пришлось прервать, так как администрация университета их запретила. Тогда Торндайк занялся опытами над животными. Он стал обучать цыплят навыкам прохождения лабиринта. Цыплят негде было держать, и Торндайк устроил импровизированную лабораторию в подвале дома Джемса. Это была первая лаборатория экспериментальной зоопсихологии. Вскоре, захватив корзину с двумя хорошо обученными цыплятами, он переехал в Колумбийский университет к Кеттелу - горячему приверженцу объективного метода в психологии. Здесь Торндайк продолжал исследования над кошками и собаками и изобрел специальный аппарат - "проблемный ящик", в который помещались его подопытные животные. Попав в ящик, они могли выйти из него и получить подкормку лишь тогда, когда приводили в действие специальное устройство (нажимали на пружину, тянули за петлю и т. д.).

Поведение животных было однотипным. Они совершали множество движений: бросались в разные стороны, царапали ящик, кусали его и т. д., пока одно из движений случайно не оказывалось удачным. При последующих пробах число бесполезных движений уменьшалось, животному требовалось меньше времени, чтобы найти выход, пока наконец оно не научалось действовать безошибочно.

Ход опытов и результатов изображались графически в виде кривых, где на оси абсцисс отмечались повторные пробы, на оси ординат - затраченное время (в минутах). Характер кривой ("кривая научения") дал Торндайку основание утверждать, что животное действует методом "проб и ошибок", случайно добиваясь успеха. Резких падений кривой, которые свидетельствовали бы о том, что животное внезапно поняло смысл задачи, почти не наблюдалось. Напротив, иногда кривая резко подскакивала вверх, т. е. при последующих пробах затрачивалось больше времени, чем при предшествующих. Произведя однажды правильное действие, животное в дальнейшем совершало множество ошибочных.

Свои факты и выводы Торндайк изложил в 1898 г. в докторской диссертации "Интеллект животных. Экспериментальное исследование ассоциативных процессов у животных" (Эту работу И. П. Павлов и считал пионерской в объективных исследованиях поведения. После защиты диссертации Торндайк, начиная с 1899 г., на протяжении 50 лет работал преподавателем учительского колледжа. Он опубликовал 507 работ по различным проблемам психологии ) (29). Термины Торндайк употреблял традиционные - "интеллект", "ассоциативные процессы", но содержанием они наполнялись новым. То, что интеллект имеет ассоциативную природу, было известно со времен Гоббса. То, что интеллект обеспечивает успешное приспособление животного к среде, стало общепринятым после Спенсера. Но впервые именно опытами Торндайка было показано, что природа интеллекта и его функция могут быть изучены и оценены без обращения к идеям или другим явлениям сознания. Ассоциация означала уже связь не между идеями или между идеями и движениями, как в предшествующих ассоциативных теориях, а между движениями и ситуациями.

Весь процесс научения описывался в объективных терминах. Торндайк (вслед за Ллойд-Морганом (Будучи студентом, Торндайк слушал лекции Ллойд-Моргана, приезжавшего в США ) и Дженнигсом) использовал идею Бена о "пробах и ошибках" как регулирующем начале поведения. Выбор этого начала имел глубокие методологические основания. Он ознаменовал переориентацию психологической мысли на новый способ детерминистского объяснения своих объектов. Уже отмечалось, что, хотя Дарвин специально и акцентировал роль понятия о "пробах и ошибках", оно несомненно составляло одну из предпосылок его эволюционного учения. Поскольку возможные способы реагирования на непрестанно меняющиеся условия внешней среды не могут быть заранее предусмотрены в структуре и способах поведения организма, согласование этого поведения со средой реализуется только на вероятностной основе.

Эволюционное учение потребовало введения вероятностного фактора, действующего с такой же непреложностью, как и механическая причинность. Вероятность нельзя было больше рассматривать как субъективное понятие (результат незнания причин, по утверждению Спинозы). Принцип "проб, ошибок и случайного успеха" объясняет, согласно Торндайку, приобретение живыми существами новых форм поведения на всех уровнях развития. Преимущество этого принципа достаточно очевидно при его сопоставлении с традиционной (механической) рефлекторной схемой. Рефлекс (в его досеченовском понимании) означал фиксированное действие, ход которого определяется так же строго фиксированными в нервной системе путями. Невозможно было объяснить этим понятием адаптивность реакций организма и его обучаемость.

Торндайк принимал за исходный момент двигательного акта не внешний импульс, запускающий в ход телесную машину с предуготованными способами реагирования, а проблемную ситуацию, т. е. такие внешние условия, для приспособления к которым организм не имеет готовой формулы двигательного ответа, а вынужден ее построить собственными усилиями. Итак, связь "ситуация - реакция" в отличие от рефлекса (в его единственно известной Торндайку механистической трактовке) характеризовалась следующими признаками: 1) исходный пункт - проблемная ситуация; 2) организм противостоит ей как целое; 3) он активно действует в поисках выбора и 4) выучивается путем упражнения.

Торндайковская модель обладала явными преимуществами не только сравнительно с механистической трактовкой рефлекса, но и с телеологической трактовкой действия у функционалистов, следовавших за Дьюи. Как известно, Дьюи выступил против схемы рефлекторной дуги в 1896 г., т. е. именно в те годы, когда Торндайк начал разрабатывать свою концепцию. Торндайк также отверг традиционное представление о рефлексе, но и за Дьюи он не пошел.

Первая книга Торндайка, как упоминалось, называлась "Интеллект животных". Понятие об интеллекте претерпело существенные изменения, смысл которых оттеняет сопоставление позиции Торндайка со взглядами на сознание, выдвинутыми функционалистами из чикагской школы. Общим у Торндайка с ними было представление о том, что интеллектуальный акт есть решение проблемы и что это решение достигается не созерцанием, а активными действиями индивида, благодаря которым устанавливается наиболее выгодная координация со средой. Функционалисты стояли на телеологических позициях: они считали направляющим фактором поведения сознательное стремление к цели, тогда как Торндайк отверг этот фактор и тем самым встал на путь естественнонаучного объяснения поведения. Прогрессивность его подхода по сравнению с подходом Дьюи и других чикагцев очевидна, ибо сознательное стремление к цели принималось ими не за феномен, который нуждается в объяснении, а за причинное начало. Но Торндайк устранил сознательное стремление к цели, удержал идею об активных действиях организма, смысл которых состоит в решении проблемы с целью адаптации к среде.

Он оказался перед альтернативой: либо детерминизм в его механистическом варианте, либо телеологическая концепция, несовместимая с детерминизмом (а тем самым и с критериями научности). Он выбрал детерминизм, однако не механистический, а вероятностный-дарвиновского типа, - выраженный в формуле "пробы, ошибки и случайный успех". Но "естественный отбор" полезных действий у индивида происходит на иных основаниях, чем в эволюции вида. Эти основания Торндайк сформулировал в нескольких законах:

а) закон упражнения, согласно которому при прочих равных условиях реакция на ситуацию связывается с ней пропорционально частоте повторения связей и их силе. Этот закон совпадал с принципом частоты повторений в ассоциативной психологии;

б) закон готовности: упражнения изменяют готовность организма к проведению нервных импульсов;

в) закон ассоциативного сдвига: если при одновременном действии раздражителей один из них вызывает реакцию, то другие приобретают способность вызывать ту же самую реакцию.

Эти законы утвердились в ассоциативной психологии со времен Гартли. Новизна позиции Торндайка заключалась в том, что акцент переносился с установления связей (ассоциаций) внутри нервной системы (свойствами которой объяснялись и роль упражнения, и готовность к действию, и ассоциативный сдвиг) на установление связей между движениями и внешними ситуациями.

Анализ творчества Торндайка позволяет проследить, как в мышлении отдельного исследователя изменялось соотношение между различными представлениями о детерминации психических явлений. Макрологика развития науки своеобразно преломлялась в микрологике движения торндайковских идей. Старый ассоцианизм запечатлел принципы механистического детерминизма. Частота внешних воздействий, их сила и сложность - этим исчерпывались его объяснительные возможности. Указанные факторы перешли в торндайковские законы упражнения, готовности и ассоциативного сдвига. Но Торндайк не ограничился наследием механистического детерминизма. Он соединил его с новым детерминизмом - биологическим, перенеся свой анализ из "пространства" организма в "пространство" взаимодействия организма со средой и введя принцип "проб и ошибок". Однако и на этом он не остановился.

Он совершил еще один шаг - от биологического детерминизма к биопсихическому. Этот шаг отобразил четвертый торндайковский закон научения - "закон эффекта". Если частота, сила и смежность являлись механическими детерминантами, пробы и ошибки - общебиологическими, то под "эффектами" понимались особые состояния, присущие биопсихическому уровню детерминации поведения. Торндайковский закон эффекта гласил: "Любой акт, вызывающий в данной ситуации удовлетворение, ассоциируется с ней, так что если она вновь появляется, то более вероятным, чем прежде, становится и появление этого акта. Напротив, любой акт, вызывающий в данной ситуации дискомфорт, отщепляется от нее, так что, когда она вновь возникает, появление этого акта становится менее вероятным" (30, 203). Из "закона эффекта" следовало, что не случайные "пробы и ошибки" сами по себе, а некоторые полярные состояния внутри организма ("удовлетворение - дискомфорт") служат детерминантами научения.

По поводу "закона эффекта" разгорелись длительные, ожесточенные дискуссии. Из этого закона следовало, что результат действия оценивается организмом и в зависимости от этой оценки связи между стимулами и реакциями либо закрепляются, либо элиминируются. В дальнейшем Торндайковский "закон эффекта" стал трактоваться как аналогичный павловскому "подкреплению". Независимо от представлений самого Торндайка он включал в объяснение поведения фактор мотивации. А это уже был не механический (закрепление ассоциаций как функция частоты повторений) и не чисто биологический ("пробы и ошибки"), а собственно психологический (или, точнее, биопсихический) фактор. Психология не могла бы претендовать на самостоятельность в качестве науки, если бы не вводила свои детерминанты, неведомые другим областям исследований. Исходя из этого, интроспективная концепция культивировала понятие об особой психической причинности, чуждой всему телесному и поддерживаемой лишь "голосом самосознания". Торндайк представлял направление, показавшее, что самостоятельность психологии основана на иных началах, а именно на несводимой ни к механике, ни к биологии биопсихической детерминации поведения, контролируемой объективным, экспериментальным методом.

Итак, Торндайк существенно расширил область психологии. Он показал, что она простирается далеко за пределами сознания. Раньше предполагалось, что психолога за этими пределами могут интересовать только бессознательные явления, скрытые в "тайниках души". Торндайк решительно изменил ориентацию. Сферой психологии оказывалось взаимодействие между организмом и средой. Прежняя психология утверждала, что связи образуются между феноменами сознания. Она называла их ассоциациями. Прежняя физиология утверждала, что связи образуются между раздражением рецепторов и ответным движением мышц. Они назывались рефлексами. По Торндайку, коннексия - это связь между реакцией и ситуацией. Очевидно, что это новый элемент. Говоря языком последующей психологии, коннексия - это элемент поведения. Правда термином "поведение" Торндайк не пользовался. Он говорил об интеллекте, о научении. Но ведь и Декарт не называл открытый им рефлекс рефлексом, а Гоббс, будучи родоначальником ассоциативного направления, еще не употребил словосочетание "ассоциация идей", изобретенное через полстолетия после него Локком. Понятие созревает раньше термина.

Работы Торндайка не имели бы для психологии пионерского значения, если бы не открывали новые, собственно психологические закономерности. Но не менее отчетливо выступает у него ограниченность биопсихических схем в плане объяснения человеческого поведения, регуляция которого совершается по иному типу, чем это представлялось Торндайком и всеми последующими сторонниками так называемой объективной психологии, считавшими законы научения едиными для человека и остальных живых существ. Такой подход породил новую форму редукционизма. Присущие человеку закономерности поведения, имеющие общественно-исторические основания, сводились к биопсихическому уровню детерминации, и тем самым утрачивалась возможность исследовать эти закономерности в адекватных научных понятиях.

Торндайк, больше чем кто бы то ни было, подготовил возникновение бихевиоризма. Вместе с тем, как отмечалось, он себя бихевиористом не считал, поскольку в своих объяснениях процессов научения пользовался понятиями, которые возникший позднее бихевиоризм потребовал изгнать из психологии. Это были понятия, относящиеся, во-первых, к сфере психического в ее традиционном понимании (в частности, понятия об испытываемых организмом состояниях удовлетворенности и дискомфорта при образовании связей между двигательными реакциями и внешними ситуациями), во-вторых, к нейрофизиологии (в частности, "закон готовности", согласно Торндайку, предполагает, изменение способности нервной системы проводить импульсы). Бихевиористская теория запретила исследователю поведения обращаться и к тому, что испытывает субъект, и к физиологическим факторам.

Теоретическим лидером этого направления стал Джон Браадус Уотсон (1878-1958). Его научная биография поучительна в том плане, что показывает, как в становлении отдельного исследователя отражаются влияния, определившие развитие основных идей направления в целом. Он обучался в Чикагском университете - главном центре функционализма. Его учителем по психологии был Энджелл. Именно к бихевиоризму перешли проблемы, которые в школе Энджелла остались нерешенными, прежде всего проблема научения, адаптивного действия. Уотсон увлекался экспериментальной психологией, но его испытуемыми были не люди, а животные (Его докторская диссертация (1903 г.) была посвящена развитию поведения белых крыс ). Он работал некоторое время с Робертом Иерксом (1876-1956) (Впоследствии Иеркс стал одним из крупнейших исследователей по биологии и психологии приматов ). Совместно они изобретали средства определения способностей животных к различению зрительных раздражителей. По необходимости здесь использовался объективный метод.

В 1909 г. Иеркс и его русский студент Маргулис опубликовали статью с изложением павловских опытов по условным рефлексам (17). В дальнейшем Уотсон положил павловскую схему (бихевиористски интерпретированную) в основу своей экспериментальной программы. Уотсон обучался также в Чикаго у Жака Леба, требовавшего описывать жизнедеятельность в физико-химических терминах. Леб утверждал строгий детерминизм, но дорогой ценой - психология превращалась в придаток физической химии. Энджелл отстаивал независимость психологии, но ценой отказа от детерминизма. Эти альтернативные направления тяготели в начале века над психологией, логика развития которой побуждала к поиску новых путей.

Итак, научный микросоциум, в котором созревал Уотсон, представлял в лице Энджелла, Леба, Иеркса различные направления, сомкнувшиеся в мышлении Уотсона: функционализм, детерминизм, поиски объективных методов изучения психики животных. К этому необходимо присоединить воспринятую Уот-соном в Чикаго философскую установку: философии Уотсон обучался у Джона Дьюи. И хотя сам Уотсон впоследствии в автобиографии писал, что он никогда не мог понять, чему же все-таки учит Дьюи, прагматизм наряду с неореализмом явился философской подоплекой бихевиористской программы.

"Бихевиоризм - это прагматическая теория психики" (25, 82), - констатирует Дж. Миллер, разъясняя свой вывод следующим образом. Согласно главному постулату прагматизма (вспомним тезис Пирса), наше точное и ясное понятие о вещи исчерпывается теми практическими эффектами, которые наблюдаются при воздействии на нее. Применительно к понятию о сознании - центральному в психологии - это может быть изложено так: когда говорят "Джон обладает сознанием", то подобное высказывание следует перевести на другой, прагматический язык и выразить суждениями: "Если я окликаю Джона, он отзывается", "если я стою на пути у Джона, он обходит меня" и т. д. Иначе говоря, воздействуя какими-то стимулами, я получаю такие-то реакции, и этим полностью исчерпывается достоверное знание о явлениях, которые принято считать психическими.

"Стимул - реакция" - так прозвучал девиз бихевиоризма, основные идеи которого Уотсон изложил в статье "Психология, какой ее видит бихевиорист" (32). Эта статья, опубликованная в 1913 г. в "Психологическом обозрении", в дальнейшем была названа "бихевиористским манифестом". Программа бихевиоризма сводилась к нескольким четко сформулированным пунктам: предмет психологии - поведение. Оно построено из секреторных и мышечных реакций безостаточно детерминированных внешними стимулами. Анализ поведения должен носить строго объективный характер и ограничиться, как и во всех остальных естественных науках, внешне наблюдаемыми феноменами.

Подобно тому как астрономия разделалась с астрологией, нейрология - с френологией, химия - с алхимией, психологии, призывал Уотсон, надлежит отвергнуть представление о сознании как бестелесном, причудливо действующем внутреннем агенте, о котором известно лишь из показаний интроспекции. Все традиционные понятия о внутренних, психических процессах необходимо перевести на новый, бихевиористский, язык, а это значит - свести к объективно наблюдаемым стимул-реактивным отношениям. Первой попыткой представить психологию с этой точки зрения была книга Уотсона "Поведение. Введение в сравнительную психологию" (1914) (33). Резонанс уотсоновских идей в американской психологии был очень велик. В 1915 г. в возрасте 37 лет он был избран президентом Американской психологической ассоциации. К тому времени он уже воспринял основные положения учений И. П. Павлова и В. М. Бехтерева (Книга Бехтерева "Объективная психология" вышла в 1913 г. в немецком и французском переводах, Уотсон предпочел бехтеревскую методику выработки двигательных реакций павловской, но термин "условный рефлекс" считал более удачным, чем бехтеревский "сочетательный рефлекс" ). Влияние этих учений на бихевиоризм бесспорно. Но в соответствии с позитивистской методологией Уотсон и его последователи устраняли из психологии какие бы то ни было представления о физиологических механизмах поведения. Отвергался также восходящий к Сеченову принцип сигнальности, как отображения свойств внешних объектов в форме чувствований.

Антифизиологизм и отрицание роли образа в регуляции поведения остались определяющими признаками программы Уотсона. Прослужив в период первой мировой войны в военно-воздушных силах, Уотсон после демобилизации вновь занялся экспериментально-психологическими исследованиями, но уже не на белых крысах, а на людях, реализуя свою идею о том, что поведение всех живых существ подчинено одним и тем же законам, что поэтому человека также можно трактовать как стимул-реактивную машину. Он приступил к изучению эмоций. Казалось бы, гипотеза Джемса о первичности телесных изменений, вторичности эмоциональных состояний должна была его устроить. Но он решительно ее отверг на том основании, что само представление о субъективном, переживаемом должно быть изъято из научной психологии. В эмоции, по Уотсону, нет ничего, кроме внутрителесных (висцеральных) изменений и внешних выражений. Но главное он усматривал в другом - в возможности управлять по заданной программе эмоциональным поведением. Сочетая нейтральный раздражитель (например, вид кролика) с одной из основных эмоций (например, страхом), Уотсон экспериментально продемонстрировал (совместно с Розалией Рейнор), что этот раздражитель, а также любой другой, сходный с ним, сам по себе начинает вызывать состояние аффекта. Опыты ставились над младенцами (страх вызывался громким звуком или внезапной утратой опоры). Дополнением к этой экспериментальной программе явилась еще одна серия опытов - задача состояла в том, чтобы переучить испытуемых и вновь превратить раздражитель в эмоционально-нейтральный.

Сперва он испробовал (совместно с Мэри Джонс) различные традиционные способы борьбы с чувством страха: уговоры, неприменение в течение длительного периода времени вызывающего страх условного раздражителя либо, напротив, непрерывное его применение, демонстрация позитивной социальной модели (другого человека, не реагирующего на этот раздражитель) и т. д. Но этими методами устранить отрицательную эмоцию не удавалось. Тогда был использован другой прием (эмпирически известный с древних времен): отрицательное чувство элиминировалось посредством положительного. Вызывающий страх условный раздражитель (например, кролик) ребенок воспринимал на значительном расстоянии в момент, когда этому ребенку давали вкусную пищу. Затем расстояние постепенно сокращалось и, наконец, ребенок мог брать в руки животное, один вид которого порождал прежде бурный отрицательный аффект.

Из этих экспериментов Уотсон сделал вывод о том, что страх, отвращение и другие эмоции взрослых людей возникают в детском возрасте на основе условнорефлекторных связей между внешними раздражителями и несколькими базальными аффектами. Подробно развито это положение в книге "Психология с точки зрения бихевиориста" (1919) (34).

Принцип "обусловливания" (условнорефлекторной детерминации) Уотсон распространил также и на мышление, предложив "периферическую теорию", согласно которой мышление идентично субвокальному (неслышному) проговариванию звуков громкой речи, а сами эти звуки являются условными сигналами обозначаемых ими объектов. Говоря уотсоновским языком, мышление - это "навык гортани", и его органом служит не мозг, а гортань ("Периферическая теория" мышления Уотсона породила большое количество экспериментальных исследований, в которых применялись различные средства усиления токов действия в мышцах при возникновении образов (включая галлюцинаторные), мыслей (в форме так называемой внутренней речи) и т. д. Пионером этого направления стал Эдмунд Джекобсон (15). Казалось, что по записям этих биотоков удастся расшифровать внутренние психические содержания, узнать, что видит человек во сне, о чем думает и т. д. Однако дальнейшее развитие этого направления пошло в сторону определения не психических содержаний, а напряженности организма и возможностей ее устранения путем создания у индивида состояния релаксации ).

В начале 20-х годов академическая карьера Уотсона оборвалась из-за семейных обстоятельств. Он был в расцвете сил, но занятия научной психологией вынужден был оставить, и до 1945 г. являлся вице-президентом крупной рекламной фирмы. Некоторое время он читал популярные лекции, опубликованные в книге "Бихевиоризм" (1925), которая вызвала огромный интерес далеко за пределами научного мира.

В молодости Уотсона воодушевляла мысль о возможности превратить психологию в науку, способную контролировать и предсказывать поведение. Теперь, развивая эту мысль, он выдвинул план переустройства общества на основе бихевиористской программы. Согласно Уотсону, манипулируя внешними раздражителями, можно "изготовить" человека любого склада, с любыми константами поведения. Отрицалось значение не только прирожденных свойств, но и собственных убеждений личности, ее установок и отношений - всей многогранности ее внутренней жизни. Дайте мне, обещал Уотсон, дюжину нормальных детей и специфическую среду для их воспитания, и я гарантирую, что, взяв любого из них в случайном порядке, я смогу превратить его в специалиста любого типа - доктора, юриста, артиста, купца или же нищего и вора - безотносительно к его таланту, склонностям, тенденциям, способностям, призванию, а также расе его предшественников.

На первый взгляд принцип всемогущества внешних воздействий утверждал оптимистический взгляд на человека и на возможности его развития. Достаточно, однако, выяснить, какой результат предусматривался бихевиористской программой, чтобы сразу же стал очевиден ее антигуманизм. Ведь эта программа строилась с расчетом на то, чтобы путем повторения внешних воздействий заложить в организм не сумму впечатлений или идей, как это на протяжении веков предполагалось сенсорно-ассоциативным учением, а только одно - набор двигательных реакций. Никакие другие свойства и проявления во внимание не принимались. Они просто игнорировались. Подобный взгляд на человека мог быть привлекателен только для тех, кого интересовали в поведении лишь его исполнительские эффекты. Идея машинообразности поведения, возникшая в поисках путей его строго причинного анализа, в социально-практическом плане приобретала реакционную идеологическую функцию. Мы остановились на взглядах Уотсона, поскольку он первым (притом наиболее резко и прямолинейно) выразил идеи нового направления.

Но главные критики Уотсона в капиталистической Америке выступили с еще более реакционных позиций. Его основным оппонентом стал переехавший в США из Англии в 1920 г. Вильям Мак-Дугалл (1871 -1938), "Введение в социальную психологию" которого (1908) служило пособием по этому предмету в американских колледжах. Согласно концепции Мак-Дугалла, которая известна как "гормическая психология" (от греч. horme - побуждение), главной пружиной любого поведения, в том числе социального, являются инстинкты. Мак-Дугалл рассматривал человека как существо, движимое прирожденными "глубинными" силами. Это соединялось с реакционными идеологическими представлениями о сверхиндивидуальной национальной душе ("Групповая душа", 1920), предопределенной конституцией расы.

С иных позиций бихевиоризм критиковался в марксистской психологии, показавшей, что борьба за объективный метод и детерминистское объяснение поведения получила в этой концепции превратную направленность. Это выразилось в игнорировании отражательной природы психики и общественно-исторической обусловленности человеческого сознания. Под влиянием философии позитивизма за объективное было принято непосредственно наблюдаемое, а детерминистский пафос этого направления утрачивал смысл, поскольку вне причинного анализа оказывались кардинальные особенности психической деятельности- ее направленность на цель, представленную в образе, ее регулируемость социальной мотивацией и др.

В бихевиоризме неадекватно отразилась выдвинутая логикой развития научного знания потребность в расширении предмета психологических исследований. Бихевиоризм выступил как антипод субъективной (интроспективной) концепции, сводившей психическую жизнь к "фактам сознания" и полагавшей, что за пределами этих фактов лежит чуждый психологии мир. Критики бихевиоризма в дальнейшем обвиняли его сторонников в том, что в своих выступлениях против интроспективной психологии они сами находились под влиянием созданной ею версии о сознании. Приняв эту версию за незыблемую, они полагали, что ее можно либо принять, либо отвергнуть, но не преобразовать. Вместо того чтобы взглянуть на сознание по-новому, они предпочли вообще с ним разделаться.

Эта критика справедлива, но недостаточна для понимания гносеологических корней бихевиоризма. Они заключены не только в отрицательном влиянии ложных взглядов на сознание. Если даже вернуть сознанию его предметно-образное содержание, превратившееся в интроспекционизме в призрачные "субъективные явления", то и тогда нельзя объяснить ни структуру реального действия, ни его детерминацию. Как бы тесно ни были связаны между собой действие и образ, они не могут быть сведены одно к другому. Несводимость действия к его предметно-образным компонентам и была той реальной особенностью поведения, которая гипертрофированно предстала в бихевиористской схеме.

Уогсон стал наиболее популярным лидером бихевиористского движения. Но один исследователь, сколь бы ярким он ни был, бессилен создать научное направление. "Взрыв", произведенный Уотсоном, явился синтезом элементов, рассеянных в идейной атмосфере начала 20-х годов нашего века. Важнейшим среди этих элементов являлся философский. Сам Уотсон, как отмечалось, учился у Дьюи. Философскими учителями других oбихевиористов были Макс Майер, Эдгар Артур Зингер, Эдвин Холт. Макс Майер (1873-1967) требовал превратить психологию в науку о "другом человеке", о человеке, рассматриваемом с внешней стороны, а не со стороны, открытой для "внутреннего зрения". В труде "Основные законы человеческого поведения" (1911) он отстаивал строго объективный взгляд на психику. Учеником Майера был один из самых радикальных бихевиористов, Альберт Вайсе (1879-1931), полагавший, что все психические явления объяснимы в физико-химических терминах ("Теоретический базис человеческого поведения", 1925). Э. Зингер, выступая в Американской философской ассоциации в 1910 г., настаивал на том, что сознание - это не внутренний план внешних действий, по которым, как думали функционалисты, мы можем судить о нем. Оно само есть не что иное, как поведение. Учеником Зингера был другой радикальный бихевиорист, Эдвин Газри (1886-1959),профессор университета в Вашингтоне. Он доказывал, что все научение основано на принципе смежности стимула и реакции. Существует, согласно Газри, единственный закон научения, который гласит: "Если комбинация стимулов, сопровождаемых движением, вновь повторяется, она создает тенденцию к тому, чтобы вызвать это же движение" (10, 26). Получалось, что смежность стимула и реакции сама по себе, без каких бы то ни было дополнительных факторов типа торндайковского "закона эффекта" или павловского "подкрепления", достаточна, чтобы объяснить построение любык форм поведения.

Эдвина Холта (1873-1946) - профессора в Принстоне - историк Боринг назвал "полуфилософом, полуэкспериментатором". В книге "Понятие о сознании" (1914) (13) Холт трактовал сознание как способ реагировать на значимые физические объекты. Он первым попытался сомкнуть бихевиористское отрицание сознания с фрейдистской концепцией бессознательного - ("Фрейдианское понятие о влечении и его место в этике" (1915) (14). Холт оказал большое влияние на бихевиористов новой формации, так называемых необихевиористов, в особенности на Толмена.

Среди сподвижников Уотсона по крестовому походу против сознания выделялись крупные экспериментаторы: У. Хантер (1886-1954) и К. Лешли (1890-1958). Первый изобрел в 1914 г. экспериментальную схему для изучения реакции, которую он назвал отсроченной. Обезьяне, например, давали возможность увидеть, в какой из двух ящиков положен банан. Затем между ней и ящиками ставилась ширма, которая через несколько секунд убиралась, обезьяне надо было произвести выбор. Она успешно решала эту задачу, доказав, что уже животные способны к отсроченной, а не только к непосредственной реакции на стимул.

Учеником Уотсона был Карл Лешли, работавший в Чикагском и Гарвардском университетах, а затем в известной лаборатории Иеркса по изучению приматов. Он, как и Уотсон, Вайсе, Газри и др., считал, что сознание безостаточно сводится к телесной деятельности организма. "Атрибуты психики (mind), о которых свидетельствует интроспекция, являются в точном смысле слова атрибутами сложной физиологической организации человеческого тела" (22, 352).

Известные опыты Лешли по изучению мозговых механизмов поведения строились по следующей схеме: у животного вырабатывался какой-либо навык, а затем удалялись различные части мозга с целью выяснить, зависит ли от них этот навык. В итоге Лешли пришел к выводу, что мозг функционирует как целое и его различные участки эквипотенциальны, т. е. равноценны и потому с успехом могут заменять друг друга ("Механизмы мозга и интеллект", 1929). Всех бихевиористов объединяла убежденность в бесплодности понятия о сознании, в необходимости покончить с "ментализмом".

Но единство перед общим противником - интроспективной концепцией - утрачивалось при решении конкретных научных проблем. Уже упомянутые экспериментальные работы верных сподвижников Уотсона свидетельствуют о том, что исходная oбихевиористская схема не была прочным монолитом. Так, в представлении Хантера об отсроченной реакции выявлялась роль установки, предшествующей "открытому" поведению и выражающей направленность организма на определенный стимул. Установка вклинивалась между раздражителем и реакцией, ставя под сомнение уотсоновский принцип прямой детерминаци-oонной связи между ними. Анализ Лешли мозговых механизмов поведения трудно было совместить с уотсоновским требованием изучать только то, что доступно прямому внешнему наблюдению. Уотсон называл мозг "таинственным ящиком", куда психология прячет свои проблемы, чтобы создать видимость их решения. О внутрителесном, считал Уотсон, неизвестно ничего, кроме наблюдаемых внешних реакций на объективно контролируемые стимулы.

Хотя в своих декларациях радикальный бихевиоризм отрицал необходимость обращаться к физиологическим понятиям, oфактически они незримо присутствовали в его представлениях о связи стимула и реакции. Эта связь была переводом на другой язык выработанного с помощью физиологических методов понятия об условном рефлексе как основе научения. Опыты Лешли были направлены против представления о коре больших полушарий как "распределительном щите", где происходит переключение сенсорных импульсов на двигательные пути (Именно так односторонне (игнорируя введенные И; П. Павловым понятия о сигналыюсти и подкреплении) Лешли интерпретировал павловское учение о высшей нервной деятельности. Он выступил с критикой И. П. Павлова на IX Международном психологическом конгрессе (1929) в присутствии самого создателя учения об условных рефлексах. Павлов немедленно ему ответил. Он говорил столь темпераментно, что переводчик, не успевая следить за аргументацией, вынужден был ограничиться следующим резюме: "Профессор Павлов сказал нет!" Смысл павловских возражений в дальнейшем был подробно изложен в статье "Ответ физиолога психологам", где наряду с Лешли был подвергнут критике и Газри ). Увлеченный критикой этой механической картины, Лешли oотверг какую бы то ни было локализацию в мозгу механизмов приобретения новых форм реакций. Но тем самым обессмысливался поиск физиологических коррелятов поведения, как расчлененного и организованного системного образования.

В конкретной идейно-научной ситуации 20-х годов опыты Лешли подрывали "атомизм" уотсоновской схемы, предполагавшей, будто поведение построено из разрозненных единиц, каждая из которых представляет однозначную связь стимула с реакцией (бихевиористский аналог рефлекторной дуги). Лешли лротивопоставил уотсоновскому "атомизму" аморфную целостность. В дальнейшем он, отойдя от этих воззрений, пришел к учению о серийной и иерархической организации актов поведе-. ния. И в экспериментальной работе, и на уровне теории в психологии совершались изменения, приведшие к трансформации бихевиоризма. Система идей Уотсона в 30-х годах уже не была более единственным вариантом бихевиоризма.

Распад первоначальной бихевиористской программы говорил о слабости ее категориального "ядра". Категория действия, односторонне трактовавшаяся в этой программе, не могла успешно разрабатываться при редукции образа и мотива. Без них само действие утрачивало свою реальную плоть. Образ событий и ситуаций, на которые всегда ориентировано действие, оказался у Уотсона низведенным до уровня физических раздражителей. Фактор мотивации либо вообще отвергался (о чем свидетельствуют нападки Уотсона на торндайковский "закон эффекта"), либо выступал в виде нескольких примитивных аффектов (типа страха), к которым Уотсон вынужден был обращаться, чтобы объяснить условнорефлекторную регуляцию-эмоционального поведения. Попытки включить категории образа, мотива и психосоциального отношения (Хотя радикальные бихевиористы претендовали на создание научных принципов переустройства общества, его закономерности ими игнорировались, а социальные влияния мыслились по типу действия физических раздражителей. Так, страстный приверженец бихевиоризма Флойд Олпорт (5) утверждал, что само по себе восприятие испытуемым других людей, занятых той же самой работой, служит для этого испытуемого стимулирующим ("динамогенным") фактором ) в исходную бихевиористскую программу привели к ее новому варианту - необихевиоризму, о котором речь пойдет дальше.