Через минуту слышится с улицы пронзительный свист. Народ мало-помалу выходит из церкви. Остаются только дьячок и Кузьма.

Слышится стон.

Из алтаря выходит о. Иван и лохматый о. Алексей в темных очках.

В 1923 году Мих.П.Чехов обнародовал текст неизвестной пьесы А.П.Чехова «Татьяна Репина», которая представляла собой своего рода продолжение одноименной комедии А.С. Суворина. Побудительным мотивом публикации было стремление членов семьи Чеховых не допустить истолкования пьесы в грубо антирелигиозном духе. На этот счет есть документальное подтверждение – письмо от 1 августа 1923 года, в котором М.П.Чехова сообщала брату Михаилу: «В Питере собираются выпускать Чеховский сборник (бедный Чехов)! <…> хотят поместить Антошину пьесу <…> Скорей составляй томик, только не печатай «Татьяну» отдельной книжкой - боюсь кощунства» 1/. Мих.П.Чехов в точности исполнил поручение сестры, сделав соответствующие купюры в сценах церковной службы, которые были позднее восстановлены в публикации А.С.Долинина 2/.С тех пор пьеса вызывает споры, о ней пишут статьи, издают книги, в том числе за рубежом, ее ставят на сцене 3/.
«Татьяна Репина», безусловно, не была этапным произведением Чехова-драматурга. По популярности она не может сравниться с «Чайкой» или хотя бы «Лешим», но надо иметь в виду существенное обстоятельство: пьеса послужила этапом во взаимоотношениях драматурга с известной на рубеже 19 и 20 веков личностью - Алексеем Сергеевичем Сувориным, которому в сентябре 2004 году исполнилось 170 лет со дня рождения.. Этот человек оставил след в журналистике, в издательском деле (1600 наименований книг!), в драматургии, театре, был известен как прозаик и публицист. Ему принадлежит честь оказания существенной помощи в продвижении Чехова в большую литературу.
Известный критик В.В.Стасов в 1898 году признавался: «Суворин, который был всегда и есть изрядный скот и мой враг и которого я терпеть не могу, и не имею с ним никакого дела. Но когда мне надо, чтобы масса русской публики, только и знающая, что «Новое время», прочла бы то-то или то-то, - я смело иду к Суворину и говорю ему: "Алексей Сергеевич, нельзя ли напечатать то-то или то-то в газете?" Он берет мою статью из моих рук, надписывает на ней карандашом "набрать на завтра", и в ту же секунду отправляет в типографию, не только не читая, но даже не заглянув на за¬главие» 4/.
Суворин-редактор, возможно, действительно не имел себе равных. Насле¬дие Суворина-писателя, по оценкам современных исследователей, не стоит переоценивать. Тем не менее Суворину следует воздать должное. Суворинская публицистика, особенно «Ма¬ленькие письма», - жанр, восходящий к «Дневнику писателя» Достоевского, - сейчас начисто забыта, но она более личностна и неожиданна, чем может показаться в первом приближении. Импрессионисти¬ческий жанр случайных, но злободневных наблюдений, несомненно, оказал воздействие на В.В.Розанова.
Писательский багаж Суворина, как отмечено Д.Рейфилдом и О.Макаровой, еще ждет своих исследователей. Его проза начала 1860-х годов во многом обязана «Запискам охотника» Тургенева, рассказы из крестьянской жизни, особенно «Черничка», пред¬восхищают крестьянские рассказы позднего Чехова. Его сатири¬ческая книга «Всякие», созданная в конце 1860-х, ничем не хуже и не лучше антинигилистического романа Н.Лескова «Некуда» 5/.
Письма и высказывания Чехова второй половины 80-х годов Х1Х века показывают, что Суворин оказывал на молодого писателя существенное влияние. Это касалось прежде всего вопросов издательского дела и театра, где Суворин, что называется, «собаку съел». Сборник «В сумерках» – содержащиеся в нем рассказы были отмечены Пушкинской премией 1888 года - создавался по инициативе и при непосредственном участии Суворина. Как театральный критик Суворин имел почти тридцатилетний опыт и способствовал признанию таких дарований, как П.Стрепетова, М.Савина, М.Заньковецкая. Именно его статьи открыли для русского зрителя украинский театр и реально помогли украинской труппе найти свое творческое лицо 6/. Полагая, что «в руках ремесленников и лицемеров театры вредны»7/, Суворин постоянно боролся с рутиной на подмостках.
Отражением влияния Суворина-театрала служит, к примеру, известная оценка Чехова: «Заньковецкая – страшная сила! Суворин прав…». Характерно высказывание периода постановки «Иванова» в театре Корша об актере Давыдове: «Я сужу о нем не столько по личному впечатлению, сколько по рекомендации Суворина, который писал мне: «Давыдову верьте». Драматургическая практика Чехова оказалась также под воздействием Суворина. Во вступлении ко второму изданию «Дневника» Суворина можно прочитать, как сильно разговоры с Сувориным повлияли на содержание пьесы Чехова «Иванов».
Доверие к Суворину-театралу и издателю могло привести к тому, что Суворин мог бы, вероятно, «подмять» Чехова под себя. Однако в принципиальных творческих вопросах Чехов не обнаружил «движения» в сторону Суворина: это касалось прежде всего вопросов о «тенденциозности» и «объективности». Суворину чеховская объективность казалась нежеланием «решать вопросы», отсутствием «сознательного отношения к работе» и даже «равнодушием к добру и злу».
Иммунитет против воздействия издателя «Нового времени» проявился прежде всего там, где требовался концептуальный уровень осмысления проблем. Авторитет Суворина на эту сферу как раз не распространялся. Все попытки Суворина повлиять на Чехова в вопросах о материализме и идеализме, в спорах и целях, об уме и таланте находили критических отпор Чехова.
В то же время Чехов активно включился в кампанию против «ремесленничества» в драматургии, которую Суворин вел на страницах «Нового времени». В 1889 году появилась остроумная пародия Чехова под названием «Вынужденное заявление. Скоропостижная конская смерть, или великодушие русского народа!». От имени почтенного члена Общества драматических писателей и оперных композиторов Акакия Тарантулова здесь раскрывается «технология» ремесленного творчества и непомерные амбиции драмодела. В прибавлении «От редакции» выражена солидарность с точкой зрения Чехова: «Русская драматургия – есть именно тот важный род поэзии, в которой Акакии Тарантуловы могут приобрести неувядаемую славу от финских хладных скал до пламенных кулис, от потрясенного Кремля до трескотни общих собраний Общества драматических писателей и оперных композиторов» (С.7,250)
Уважая в Суворине театральную и творческую опытность, Чехов не возражал и даже сам предлагал совместную работу над новыми произведениями. Эти факты хорошо известны: они собирались написать пьесу «Олоферн», вместе начинали сочинять комедию «Леший». Суворинское влияние, по мнению Д.Рейфилда и О.Макаровой, в данном случае не оказалось благотвор¬ным. «Леший» провалился прежде всего потому, что в его созда¬нии активное участие принял Суворин - именно он предложил типы персонажей и дал материал для первого действия. Согласно наблюдениям историков литературы, чеховский «Иванов» оказался насквозь пропитан суворинскими флюидами. Пьеса, написанная Сувори¬ным в 1886 году (название «Охота на женщин» под давлением цензуры переменилось на «Женщины и мужчины» и в конце концов стало «Татьяной Репиной»), положена в основу некоторых сюжетных перипетий его «Иванова». Так получилось, что в январе 1889 года, когда Суворин участвовал в постановке «Иванова» в Петербурге, Чехов в Москве распределял роли в «Татьяне Репиной». Пьеса Чехова заимствует ряд драматурги¬ческих ходов Суворина: обреченная актриса ищет утешения у кузена, у Чехова Анну-Сарру поддерживает дядя Иванова. Прин¬ципиально расходятся авторы в том, что Чехов снимает антисемитский налет суворинской пьесы, главный злодей которой - кредитор еврей Зонненштейн. У Чехова «пятый пункт» переходит от злодея к героине, а него¬дяем становится русский Боркин 8/.
Более близкое знакомство с драматургической практикой Суворина послужило побудительным толчком к осознанию Чеховым коренной несхожести собственных и суворинских творческих принципов. Следы детального и критического прочтения суворинской пьесы «Татьяна Репина» находим в письмах Чехова той поры, особенно – к самому Суворина и брату Александру Павловичу Чехову. Еще до прочтения текста он сообщал брату, что Суворин «преет» над комедией: «Еще бы не преть! Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами, - поди-ка найди сии элементы во всей России! <…> Поневоле начнешь выжимать из головы, взопреешь и бросишь…».
Характерно, что стремление «оттолкнуться» и пойти своим путем родилось именно в сопоставлении с Сувориным. Он ставится в контекст драматургии, чуждой Чехову: «Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела (хотя не удержался от шутов), никого не обвинил, никого не оправдал».
Негативные моменты формы и содержания пьесы выявлены подробно, в то время как положительные аспекты охарактеризованы даже в письмах к Суворину уклончиво: «Я прочел снова Вашу пьесу. В ней много очень хорошего и оригинального, чего не было раньше в драм(атической) литературе, и много нехорошего (напр., язык)» (П.3,98). «Все действующие лица говорят одним и тем же языком, <…> герои <…> не говорят, а фельетонизируют и философствуют». Коренной порок суворинской манеры Чехов увидел в том, что он находит «нужным мотивировать каждое положение и движение. Репина говорит: «Я отравилась!», но вам недостаточно этого, и вы заставляете ее говорит лишние 2-3 фразы <…> Это – привычка глядеть на все оком публициста» (П.3,70).
По этой причине смысл обращения к жизненной драме униженной женщины оказался не раскрыт в той мере, которая вытекает из общественной значимости темы: «…мне обидно за Татьяну Репину и жаль не потому, что она отравилась, а потому, что <…> была описана совершенно напрасно и без всякой пользы для людей» (П.3,98).
Однако моменты отталкивания еще не сложились в какую-то систему и не определяли характера отношений с Сувориным. На это указывает то обстоятельство, что Чехов решил не ограничиваться эпистолярными указаниями на недостатки суворинской пьесы, а написать свою пьесу, которая по составу действующих лиц и по сюжету явилась продолжением суворинской «Татьяны Репиной». Чеховский сюжет не предназначался для печати, да и не мог быть обнародован по цензурным условиям того времени: существовал запрет на сценическое изображение церковной литургии. Она была отпечатана в суворинской типографии в двух или трех (вероятнее всего) экземплярах, один из которых хранится в фондах Дома-музея А.П.Чехова в Ялте. Пьеса явилась прежде всего фактом взаимоотношений Чехова и Суворина. Именно Суворина предназначался этот «бесполезный», по словам Чехова, подарок. Любопытно, что Суворин воспринял ее как пародию на свою комедию.
С легкой руки М.П.Чеховой 9/ мнение о пародийной природе чеховской «Татьяны Репиной» вошло в широкий обиход. Оно развито Е.С.Смирновой-Чикиной, которая анализирует пьесу как «остроумную пародию на суворинскую «Татьяну Репину» 10/. М.Поляков в комментариях к сборнику «Русская театральная пародия Х1Х – начала ХХ века» утверждает то же самое 11/. Существует и другое мнение. Г.Бердников, опираясь на соображения А.С.Долинина, писал, что это «не пародия, а произведение, сознательно написанное Чеховым на чужую тему, <…> по-своему серьезно, хотя не без утрировки чужой для него манеры письма». Бердников отнес пьесу к числу произведений, «явно не органичных в чеховском творчестве», то есть, выходящих за магистральную линию развития Чехова-драматурга 12/.
Согласно третьей точки зрения, чеховская пьеса явилась своего рода критическим этюдом в драматической форме: автор выразил неудовлетворенность мелодраматизмом сюжета, бьющим на театральный эффект финалом, отсутствием психологического анализа, индивидуализацией речи персонажей, наличием устаревшего образа резонера 13/. Наконец, М.Одесская в интересной и содержательной статье, опубликованной уже в ХХ1 столетии, находит здесь явление переходного характера - от мелодрамы к мистерии, предвосхитившее жанровые искания театра символистов 14/.
Приведенные оценки не лишены узких мест. Особенно спорным представляется отнесение чеховской пьесы к разряду пародии. Пародия, образно говоря, предполагает «бой» на территории противника, использование иронически (комически, сатирически) переосмысленных элементов формы и содержания пародируемого текста. В пародии нет сопоставления того, как написано, с тем, как надо писать. Идеал предполагается, но не называется. Однако в чеховской «Татьяне» мы находим только отдельные моменты утрирования чужой манеры. Основная тяжесть ложится именно на сопоставление творческих манер Чехова и Суворина, их писательских приемов, поэтому следует согласиться с А.С.Долининым и Г.П.Бердниковым относительно «серьезности» и «самостоятельности» чеховской пьесы. Оспорить следует тезис о «неорганичности» пьесы в соотнесенности с магистральной линией развития Чехова-драматурга. С точки зрения становления собственно-чеховской драматургической манеры его «Татьяна Репина» оказывается органичным и необходимым звеном. Отсюда смысл и задача нашего сопоставительного анализа: закрепить соотношение драматургических принципов Чехова и Суворина и показать отношение первого ко второму.
Мы уже говорили, что за конкретными недостатками Суворина-драматурга Чехов увидел язвы тогдашней драматургии вообще. Первое, что не удовлетворило Чехова, был язык, речевая организация пьесы. Суворинская манера опиралась на его богатый опыт публициста и отражала присущие фельетону легкость, логичность, насыщенность общественно-публицистической лексикой. Стремление вместить в пьесу как можно больше злобы вызвало перенасыщенность ее монологами.
Чехов, однако, обратил внимание на органический «порок»: чрезмерная мотивированность, несвобода языковой структуры. В чем это проявилось? Реплики и монологи героев отражали не логику развития характеров и действия, а логику движения мысли автора, логику доказательства авторского тезиса. Речь в этом случае лишается оттенка незаданности, естественности, свободы. Индивидуализация языка персонажей теряет смысл: реплики и монологи, по сути дела, есть единая авторская речь, где реплики стыкуются по принципу логического дополнения. Характерный пример – диалог Адашева и Котельникова:
«Адашев. Он разменялся на деньги, и у них такая же сверхъестественная сила…
Котельников. Которой ныне пользуются и Фаусты, и мы, грешные» 15/.
Абсолютизация этого логизированного, фельетонного способа выражения содержания привела Суворина к существенной подмене: вместо движения (развития) действия - движение речи. Герои не столько совершают поступки, сколько объясняют их. Чехов очень точно отметил это в сцене смерти Репиной: вместо того, чтобы показать, как она умирает от яда, автор заставляет ее рассказывать, как она отравилась. Впрочем, как свидетельствовали современники, когда на сцене П.Стрепетова умирала в роли Татьяны Репиной, зал цепенел от ужаса, раздавались истерические выкрики.
Все это было важно для Чехова как моменты отталкивания. В пьесе Суворина сконцентрировано то, что для него неприемлемо. Единому авторскому монологу Суворина Чехов противопоставил принцип «случайности», где логическое, понятийное содержание не составляет всего существа переживаемого момента. В ряде случаев Чехов нагнетает алогизмы.
Одним из факторов, определивших стиль его пьесы, стало соединение разнородных пластов языка – разговорной стихии с одной стороны - и канонизированной церковной речи с другой. Чехов последовательно «стыкует» их в речах церковнослужителей и светских персонажей:
«О.Иван. Господи Боже наш, во спасительном твоем смотрении, сподобивый в Кане Галилейстей… (оглядывает публику) Народ какой, право… (читает)…честный показати брак твоим пришествием… (возвысив голос) Прошу вас потише! Вы мешаете нам совершать таинство! Не ходите по церкви, не разговаривайте и не шумите, а стойте тихо и молитесь Богу. Так-то…» (С.12.87).
Другой пример: «Матвеев. Помяни, Господи, усопшую рабу твою Татьяну и прости ей грехи вольные и невольные, а нас прости и помилуй…(поднимается) Жарко!» (С. 12.89).
Это не только разрушение «фельетонной» манеры Суворина. Сама функция речи принципиально иная, чем в пьесе Суворина. Во-первых, Чехов отказывается от признания за «мнениями» (то есть, речениями персонажей) центра тяжести содержания пьесы. Акцент переносится с того, что говорится, на то, как говорится, где говорится, в каких условиях говорится. Непосредственное, понятийное содержание часто совершенно снимается:
«Дьячок. Мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюбил церковь и себе предаде за ню: да освятит ю, очистив банею водною в глаголе. Да представит ю себе славну церковь, не имущу скверны, или порока, или нечто от таковых, но да есть свята и непорочна.
Волгин. Хороший бас… (Котельникову) Хотите, я вас сменю?» (С12.82).
Волгин реагирует не на содержание текста дьячка, а на то, как это произнесено. В восприятии персонажей церковный текст теряет не только сакральность, но и какой-либо смысл вообще. Таким образом, происходящее в церкви таинство венчания превращается в формальность. Более того, высокопарная торжественная лексика обряда низводится до уровня варваризмов. Делается это опять-таки методом «нелогического» соединения реплик:
«о.Иоанн. <…> Глагола им Иисус: наполните водоносы водой, и наполниша их до верха. И глагола им: почерпните ныне и принесите архитриклинови…
Слышится стон.
Волгин. Кескесе? Задавили, что ли?» (С.12,83-84).
Здесь окончание литургического текста накладывается на реплику Волгина, и в рамках одного отрывка соединяются евангельское «архитриклинови» (распорядитель свадьбы – гр.) и «кескесе» («что такое» – фр.)
Последовательное проведение такой методы (антисуворинской, как это очевидно) стыкования реплик позволяет показать абсолютную бессмыслицу происходящего: церковным браком освящается подлость Сабинина, который женится «на деньгах» и доводит до трагической гибели Татьяну Репину.
В научной и критической литературе ставился вопрос о своеобразии такого «свободного» сочетания речевых элементов у Чехова. Еще В.И.Немирович-Данченко указывал на «почти механическую связь отдельных диалогов» в его пьесах 16/. А.П.Чудаков пришел к выводу о «случайностном» принципе организации структуры прозаических текстов писателя, который подразумевает «факультативность», свободу в выборе ряда изобразительно-выразительных средств (например, детали) 17/. И.П.Видуэцкая увязала это явление со стремлением Чехова добиться максимальной иллюзии реальности 18/. Правомерно соотнести «алогизмы» Чехова в его варианте «Татьяны Репиной» с поиском новых путей в драматургии. Характерно, что на этом пути Чехов отталкивается от Суворина. Любопытно отметить, что через полтора десятка лет Александр Блок, охваченный идеями реформирования театра, как бы заново открыл этот прием - «звучащий диссонансом контрапункт одновре¬менных разговоров на сцене» 19/.
Суворин, очевидно, осознал, благодаря Чехову, порочность такой подмены действия движением словесным. Пытаясь как-то оправдать сложившуюся ситуацию, он предложил делить драматические произведения на «играемые» – и «читаемые», где главное место и занимает как раз словесная логистика. Чехов в одном из писем возразил против подобной типологии (Суворину – от 14.12.1896). Движению по укатанной словесной дороге (словесного пересказа действия) он противопоставил принцип подтекстового, «подводного» движения.
Молодой драматург поставил очень сложную задачу. Его пьеса по сюжету завершала суворинскую «Татьяну Репину»: покинутая любовником Татьяна отравилась, Сабинин женится на Олениной. Действие происходит в церкви. Оно не содержит ничего неожиданного: обряд венчания известен досконально. Последовательность происходящего регламентирована каноном.
Чехов и не пытается внести какие-то коррективы в обряд. Правда, в обряде есть свои вариации: есть обряд для первобрачных, а есть – для тех, кто венчается по второму разу… Оленина уже вдова, но венчается почему-то по обряду первобрачных. Сам Чехов перепутать обряды не мог - в его личной библиотеке есть экземпляр служебной церковной книги с пометами владельца. М.П.Чехов сам наблюдал, как Антон Павлович, задумав сочинить одноактную пьесу, достал с полки служебник 20/. Но нас в данном случае интересует иное: предоставив венчанию идти своим чередом, драматург сконцентрировал внимание на другой, более существенной стороне действия - на становлении атмосферы ужаса и бесчеловечности освящения безлюбовного брака, основанного на несчастии и гибели другого человека. Становление этой атмосферы и есть подлинное движение пьесы. В силу изначальной условности оно развивается подспудно, или, как принято говорить, в «подтексте».
Средством обнаружения этого подводного течения пьесы становится отмеченный алогизм: фраза, реплика, стон вдруг врываются в нормальное течение событий. Последовательная цепь алогизмов создает свою оригинальную логику: эти нелогичные реплики становятся подобными выходу подводной гряды гор на поверхности в виде цепочки островов. К такого рода «выходам» на поверхность относятся реплики Сабинина, которому кажется, что «венец давит голову», затем – странные стоны, прорывающиеся сквозь торжественный антураж службы, наконец, немотивированные разговоры об отравлениях:
«Дьякон. Еще помолимся о святейшем правительствующем Синоде и о господине нашем преосвященном Феофиле, епископе N-ском и Z-ском и всей во Христе братии нашей.
Хор (поет). Господи, помилуй!
В толпе. А вчера в Европейской гостинице опять отравилась какая-то женщина» (С.12,85).
Вместо настроения скуки и духоты, обуревавших публику в начале венчания, постепенно нарастает ощущение тревоги. Сабинину кажется, что стонущая Дама в черном – это Татьяна Репина, вставшая из гроба. Олениной становится дурно; в толпе нарастает движение:
« Даже в церкви отравлен воздух. Чувствуете, какое напряжение!» (С.12,86).
Так подспудно готовится вхождение в действие пьесы «сестры офицера Иванова» – Дамы в черном. Ее образ символизирует трагедию женщины в обществе, где есть любовь «освященная», а есть просто любовь, которую принято называть «падением».
Таким образом, в «Татьяне Репиной» Чехова явственно просматривается отталкивание молодого драматурга от суворинской манеры и драматургической «мудрости» периода застоя 80-х годов. Отношение Чехова к исходному автору и тексту можно определить как творческое соревнование. В жанровом отношении Чехов очень близко подошел, как было отмечено еще А.С.Долининым, к драме настроения (С.12,368).
История литература знает примеры такого рода соревнований, когда писатели, взяв за основу какой-то сюжет, мотив и т.д., стремились показать преимуществе собственного писательского кредо перед соперниками. Так соревновались в переложении псалмов Ломоносов, Сумароков и Тредиаковский; в соревновании с Жуковским утверждался гений Пушкина. Чехов, говоря о «бесполезности» своего подарка для Суворин, имел в виду прежде всего собственную пользу.
Утверждение собственных приоритетов со стороны Чехова должно было повлечь серьезные изменения в отношениях с Генералом: теперь Чехов сам получает право воздействовать на Суворина. Анализ переписки подтверждает эту мысль. С конца 80-х годов письма Чехова все чаще содержат советы относительно вопросов творчества и даже непосредственной злобы дня, входящей в компетенцию Суворина-публициста.
Что касается суворинской «Татьяны Репиной», то Чехова не удовлетворило решение и самой темы. Парадоксально, но при всей ориентации на злобу дня Суворин прошел мимо раскрытия общественной значимости драмы личной жизни женщины. История харьковской актрисы Евлалии Кадминой, которая отравилась прямо на сцене, во время представления спектакля по пьесе А.Н.Островского «Василиса Мелентьевна» (1881 год), привлекла Суворина своей сенсационность. Ее возлюбленный, офицер, посчитал постыдным брак с актрисой и женился на богатой вдове. Личную драму с гибелью первой жены, Анны Ивановны, которая была застрелена любовником, испытал и сам Суворин, оставшийся с пятью детьми на руках. Расследованием этого дела, между прочим, занимался будущий знаменитый адвокат А.Ф.Кони 21/.
Первый вариант пьесы отражал установку автора на эффект и назывался «Охота на женщин». Драматическая цензура не пропустила название, и Суворин обратился к помощи влиятельных покровителей. В письме к начальнику Управления по делам печати Е.М.Феоктистову раскрываются мотивы обращения Суворина к женской теме: автор возмущен тягой женщин к «показухе», к «выставке», их беспардонным «бросанием черт знает куда» 22/. В сценической версии «Медеи», вскоре написанной Суво¬риным в соавторстве с В.П.Бурениным, проступали зани¬мавшие его мысли о том, какую опасность для женщины являет собой мужчина, а также проблемы сексуальности обоих полов 23/.
Закономерно, что личная драма Е.Кадминой в трактовке Суворина приобрела частный интерес мелодрамы, никак не связанной с рассуждениями резонера Адашева о вопросах современной жизни. Чеховский подход к злободневной теме кардинально отличался от суворинского. Напомним, что к середине 80-х годов относится замысел Чехова исследовать историю полового авторитета в научно-историческом плане. Познакомившись с «Татьяной Репиной» Суворина, Чехов посчитал необходимым вернуться к правильной, то есть, общественной постановке вопроса.
Прежде всего в своем варианте он показал, что история Кадминой имела широкий общественный резонанс, повлекла за собой целую волну самоубийств. Драма Кадминой - это драма огромного числа женщин, обманутых в своей искренней любви. Присутствующие в церкви обсуждают именно массовую волну самоубийств:
- С легкой руки Репиной это уже четвертая отравляется. Вот объясните-ка, батюшка, эти отравления!
- Психоз, не иначе.
- Подражательность, думаете? <…>
- Сколько психопаток этих развелось, ужас! <…>
- Репина своей смертью травила воздух. Все барыни заразились и помешались на том, что они оскорблены (С.12.86).
Эти расхожие обывательские толки совпадают с суворинскими словами о «бросании» женщин в крайности. Чехов не ограничился ироническим указанием на типичность явления. Он вводит образ Дамы в черном. Психологически это мотивировано тем, что суворинская Репина желала бы явиться после смерти и отомстить за поруганную любовь. В уста этой новой жертвы вкладывается мысль о необходимости взглянуть на проблему женщины с позиций самой высокой морали. Дама в черном кричит: «Все должны отравиться…все! Нет справедливости <…> В женщине оскорблен Бог…» (С.12,95). Это и есть указание Чехова на правильную постановку вопроса. Чуть позже этой реплики, прозвучавшей в финале, следует ремарка автора: «А все остальное предоставляю фантазии А.С.Суворина» (С.12,95).
Суворин, очевидно, уловил смысл чеховского финала и принял приглашение осмыслить тему женщины заново. В декабре 1891 года на страницах «Нового времени» появилась публикация его рассказа «В конце века», где тема любви повернута в социально-философском ключе, а сюжет обильно уснащен мистическими мотивами. Стало ли обращение к мистике следствием «мистериальности» чеховской «Татьяны Репиной»? Вряд ли. Именно мистическую сторону (без которой мистерия не существует) суворинского опуса Чехов потом подверг суровой критике. Да и в его варианте пьесы ничего мистического нет: «Дама в черном», в которой подозревали выходца с того света, оказалась «сестрой офицера Иванова»… Рассказ затем был развернут в повесть, а потом – в роман под названием «В конце века. Любовь». Роману пришлось снова стать предметом полемики Чехова и Суворина.

Сноски:
Тексты произведений и писем А.П.Чехова публикуются по ПССП в 30 тт. М.: Наука, 1974-83. В скобках указаны том и страница.

1.Чехова Е.М. Воспоминания // Чехов М.П. Вокруг Чехова; Чехова Е.М. Воспоминания. М.: Худож. лит., 1981.С.239.
2.Долинин А.С. Пародия ли «Татьяна Репина» Чехова? // А.П.Чехов. Затерянные произведения, неизданные письма, воспоминания, библиография. Л.: Атеней, 1925.
3.Из последних работ назовем: Rasin, John. Tatyana Repina. McFarland & Compani. USA. 1999; Одесская М.М. «Татьяна Репина» Чехова: от мелодрамы к мистерии // Драма и театр. Сборник научных трудов. Вып.111. Тверь. 2002.
4.Дневник Алексея Сергеевича Суворина. Изд. 2-е, исправленное и дополненное. М.,2000. С. ХХУ.
5.Там же. С. ХХУ.
6.Герасимов Ю. А.С.Суворин // Очерки истории русской театральной критики. Вторая половина Х1Х века. Л.: Искусство, 1976. С. 262-63.
7.Театральные заметки // Новое время, 1886, № 4204.
8.Дневник Алексея Сергеевича Суворина…С. ХХУ1.
9.Письма А.П.Чехова: В 6 тт. М.,1912-16. Т.2. С. 322.
10.Смирнова-Чикина Е.С. «Татьяна Репина» Антона Чехова // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука. 1976. С. 117.
11.Русская театральная пародия Х1Х-начала ХХ века. М.: Искусство, 1976. С. 799.
12.Бердников Г. Чехов-драматург. М.-Л.; Искусство, 1957. С.40.
13.Семанова М.Л. Чехов в школе. Л.: Учпедгиз, 1954. С.159.
14.Одесская М.М. «Татьяна Репина Чехова…С.71.
15.Суворин А.С. Татьяна Репина. Комедия в 4х действиях. СПб.,1889. С. 77.
16.Немирович Данченко В.И. Предисловие к книге Н.Е.Эфроса «Три сестры». Пг., 1917. С. 8.
17.Литературно-эстетические концепции в России конца Х1Х – начала ХХ века. М., Наука. 1975. С. 147.
18.Видуэцкая И.П. Способы создания иллюзии реальности в прозе зрелого Чехова // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974.
19.Дневник Алексея Сергеевича Суворина…С.ХХУ1.
20.Чехов М.П. Антон Чехов…. С. 60.
21.Дневник Алексея Сергеевича Суворина….С.У111.
22.Суворин А.С.Письмо к Феоктистову Е.М. Без ук. даты. ИРЛИ. 9074/б, к. 91, л.28.
23.Дневник Алексея Сергеевича Суворина… С. ХХУ1.

А. П. Чехов

Татьяна Репина

Драма в 1 действии

(Посвящается А. С. Суворину)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Оленина. Кокошкина. Матвеев. Зоненштайн. Сабинин. Котельников. Кокошкин. Патронников. Волгин, молодой офицер. Студент. Барышня. О. Иван, кафедральный протоиерей, старик 70 л. О. Николай, молодой священник. О. Алексей, молодой священник. Дьякон. Дьячок. Кузьма, церковный сторож. Дама в черном. Товарищ прокурора. Актеры и актрисы.

Седьмой час вечера. Соборная церковь. Горят все паникадила и ставники. Царские врата открыты. Поют два хора: архиерейский и соборный. Церковь полна народа. Тесно и душно. Идет венчание. Венчаются Сабинин и Оленина. У первого шаферами Котельников и офицер Волгин, у второй -- ее брат студент и товарищ прокурора. Вся местная интеллигенция. Роскошные наряды. Венчают: о. Иван в полинявшей камилавке, о. Николай в скуфейке и лохматый, очень молодой еще о. Алексей в темных очках; позади и несколько вправо от о. Ивана -- высокий, тощий дьякон с книгой. В толпе местная труппа с Матвеевым во главе.

О. Иван (читает). Помяни, боже, и воспитавшыя их родители: зане молитвы родителей утверждают основания домов. Помяни, господи боже наш, рабы твоя уневестившияся, сшедшияся в радость сию. Помяни, господи боже наш, раба твоего Петра и рабу твою Веру и благослови я. Даждь им плод чрева, доброчадие, единомыслие душ и телес; возвыси я, яко кедры ливанские, яко лозу благорозгную. Даруй им семя класяно, да всякое самодовольство имуще, изобилуют на всякое дело благое и тебе благоугодное; и да узрят сыны сынов своих, яко новосаждения масличная окрест трапезы их; и благоугодивше пред тобою, воссияют, яко светила на небеси, в тебе, господе нашем. С тобою же слава, держава, честь и поклонение, безначальному твоему отцу и животворящему твоему духу, ныне и присно и во веки веков. Архиерейский хор (поет). Аминь. Патронников. Душно! Это какой у вас орден на шее, Давид Соломонович? Зоненштейн. Бельгийский. И зачем так много народу? Кто пускал? Уф! Русский баня! Патронников. Полиция дрянная. Дьякон. Господу помолимся! Соборный хор (поет). Господи помилуй. О. Николай (читает). Боже святый, создавый от персти человека и от ребра его воссоздавый жену и спрягий ему помощника по нему, за еже тако угодно бысть твоему величеству, не единому быть человеку на земле; сам и ныне, владыко, ниспосли руку твою от святого жилища твоего и сочетай раба твоего сего Петра и рабу твою сию Веру, зане от тебе сочетавается мужу жена. Сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, даруй има плод чрева, благочадия восприятие. Яко твоя держава, и твое есть царство, и сила, и слава, отца и сына и святаго духа, ныне и присно и во веки веков. Соборный хор (поет). Аминь. Барышня (Зоненштейну). Сейчас венцы будут надевать. Смотрите, смотрите! О. Иван (берет с налоя венец и обращается лицом к Сабинину). Венчается раб божий Петр рабе божией Вере во имя отца и сына и святаго духа, аминь. (Передает венец Котельникову.) В толпе. Шафер как раз под рост жениху. Неинтересный. Кто это? -- Это Котельников. И офицер неинтересный. Господа, пропустите даму! Вы, madame, не пройдете здесь. О. Иван (обращаясь к Олениной). Венчается раба божия Вера рабу божию Петру во имя отца и сына и святаго духа. (Передает венец студенту.) Котельников. Венцы тяжелые. У меня уж рука отекла. Волгин. Ничего, я вас скоро сменю. От кого это пачулями разит, желал бы я знать! Товарищ прокурора. Это от Котельникова. Котельников. Врете. Волгин. Тссс! О. Иван. Господи боже наш, славою и честью венчай я! Господи боже наш, славою и честью венчай я! Господи боже наш, славою и честью венчай я! Кокошкина (мужу). Какая сегодня Вера миленькая! Я на нее любуюсь. И не робеет. Кокошкин. Привычная. Ведь второй раз венчается. Кокошкина. Да, правда. (Вздыхает.) Я ей от души желаю!.. У нее доброе сердце. Дьячок (выходя на середину церкви). Прокимен глас восьмый. Положил еси на главах их венцы от каменей честных, живота просиша у тебе, и дал еси им. Архиерейский хор (поет). Положил еси на главах... Патронников. Курить хочется. Дьячок. Апостола Павла чтение. Дьякон. Вонмем! Дьячок (протяжно октавой). Братие, благодаряще всегда о всех, о имени господа нашего Иисуса Христа, богу и отцу; повинующеся друг другу в страсе божии. Жены, своим мужем повинуйтеся, якоже господу, зане муж глава есть жены, якоже и Христос глава церкви, и той есть спаситель тела. Но якоже церковь повинуется Христу, такожде и жены своим мужем во всем... Сабинин (Котельникову). Ты венцом давишь мне голову. Котельников. Сочиняешь. Я держу венец на три вершка от головы. Сабинин. Говорю тебе, давишь! Дьячок. Мужие, любите своя жены, якоже и Христос возлюби церковь и себе предаде за ню: да освятит ю, очистив банею водною в глаголе. Да представит ю себе славну церковь, не имущу скверны, или порока, или нечто от таковых, но да есть свята и непорочна. Волгин. Хороший бас... (Котельникову.) Хотите, я вас сменю? Котельников. Я еще не утомился. Дьячок. Тако должни суть мужие любити своя жены, яко своя телеса, любяй бо свою жену, себе самого любит. Никто же бо когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю, якоже и господь церковь, зане уди есмы тела его, от плоти его и от костей его. Сего ради оставит человек отца своего и матерь... Сабинин. Держи повыше венец. Давишь. Котельников. Какой вздор! Дьячок. ...и прилепится к жене своей, и будете два в плоть едину... Кокошкин. Губернатор здесь. Кокошкина. Где ты его видишь? Кокошкин. Вон стоит около правого клироса рядом с Алтуховым. Инкогнито. Кокошкина. Вижу, вижу. С Машенькой Ганзен разговаривает. Это его пассия. Дьячок. Тайна сия велика есть. Аз же глаголю во Христа и во церковь. Обаче и вы по единому, кийждо свою жену сице да любит, якоже и себя, а жена да убоится мужа своего!! Соборный хор (поет). Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя... В толпе. Слышите, Наталья Сергеевна? Жена да убоится мужа своего. -- Отвяжитесь.

Тссс! Господа, неловко! Дьякон. Премудрость прости, услышим святаго евангелия! О. Иван. Мир всем! Архиерейский хор (поет). И духови твоему. В толпе. Апостол, евангелие... как все это длинно! Пора бы уж им отпустить душу на покаяние. -- Дышать невозможно. Я уйду. -- Не пройдете. Ждите, скоро кончится. О. Иван. От Иоанна святаго евангелия чтение! Дьякон. Вонмем! О. Иван (снимает камилавку). Во время оно, брак бысть в Кане Галилейстей, и бе мати Иисусова ту. Зван же бысть Иисус и ученицы его на брак. И не доставшу вину, глагола мати Иисусова к нему: вина не имут! Глагола ей Иисус: что есть мне и тебе, жено? не убо прииде час мой... Сабинин (Котельникову). Скоро конец? Котельников. Не знаю, неграмотен по этой части. Должно, скоро. Волгин. Еще водить будут. О. Иван. Глагола мати его слугам: еже аще глаголет вам, сотворите. Беху же ту водоносы каменни шесть, лежаще по очищению иудейску, вместящыя по двема или трием мерам. Глагола им Иисус: наполните водоносы воды, и наполниша их до верха. И глагола им: почерпите ныне и принесите архитриклинови...

Слышится стон.

Волгин. Кескесе? задавили, что ли? В толпе. Тссс! Тише!

О. Иван. ...и принесоша. Якоже вкуси архитриклин вина бывшаго от воды -- и не ведите, откуду есть; слуги же ведяху, почерпшии воду -- пригласи жениха архитриклин. И глагола ему... Сабинин (Котельникову). Кто это сейчас стонал? Котельников (всматриваясь в толпу). Что-то такое движется... Какая-то дама в черном... Должно быть, дурно... Повели... Сабинин (всматриваясь). Держи повыше венец... О. Иван. ...всяк человек прежде доброе вино полагает, и егда упиются, тогда хуждшее, ты же соблюл еси доброе вино доселе. Се сотвори начаток знамением Иисус в Кане Галилейстей, и яви славу свою, и вероваша в него ученицы его. В толпе. Не понимаю, зачем это сюда истеричных пускают! Архиерейский хор. Слава тебе, господи, слава тебе! Патронников. Не жужжайте, Давид Соломонович, как шмел. И не стойте спиной к алтарю. Это не принято. Зоненштейн. Это барышня жужжаит, как шмел, а не я... хе, хе, хе. Дьякон. Рцем вси от всея души, и от всего помышления нашего рцем... Соборный хор (поет). Господи, помилуй. Дьякон. Господи вседержителю, боже отец наших, молимтися, услыши и помилуй. В толпе. Тссс! Тише! -- Да меня самого толкают! Хор (поет). Господи, помилуй! В толпе. Тише! Тссс! -- С кем это дурно? Дьякон. Помилуй нас, боже, по велицей милости твоей, молимтися, услыши и помилуй. Хор (поет). Господи, помилуй. (Трижды.) Дьякон. Еще молимся о благочестивейшем самодержавнейшем великом государе нашем императоре Александре Александровиче всея России, о державе, победе, пребывании, мире, здравии, спасении его, и господу богу нашему наипаче поспешити и пособити ему во всех и покорити под нозе его всякого врага и супостата. Хор (поет трижды). Господи, помилуй.

Стон. Движение в толпе.

Кокошкина. Что такое? (Соседке даме.) Это, душечка, невозможно. Хоть бы они двери отворили, что ли... Умрешь от жары. В толпе. Ее ведут, а она не хочет... Кто она? Тссс! Дьякон. Еще молимся о супруге его, благочестивейшей государыне, императрице Марии Федоровне... Хор (поет). Господи, помилуй. Дьякон. Еще молимся о наследнике его, благоверном государе, цесаревиче и великом князе Николае Александровиче и о всем царствующем доме. Хор (поет). Господи, помилуй! Сабинин. О боже мой... Оленина. Что? Дьякон. Еще молимся о святейшем правительствующем Синоде и о господине нашем, преосвященнейшем Феофиле, епископе N-ском и Z-ском, и всей во Христе братии нашей. Хор (поет). Господи, помилуй. В толпе. А вчера в Европейской гостинице опять отравилась какая-то женщина. -- Да. Говорят, жена доктора какого-то. -- Отчего, не знаете? Дьякон. Еще молимся о всем их христолюбивом воинстве... Хор (поет). Господи, помилуй. Волгин. Точно как будто кто плачет... Неприлично ведет себя публика. Дьякон. Еще молимся о братиях наших, священиицех, священномонасех и всем во Христе братстве нашем. Хор (поет). Господи, помилуй. Матвеев. Важно нынче певчие поют. Комик. Нам бы таких, Захар Ильич! Матвеев. Ишь, чего захотел, харя!

Тссс! Дьякон. Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении рабов божиих Петра и Веры. Хор (поет). Господи, помилуй! Дьякон. Еще молимся о блаженных... В толпе. Да, докторша какая-то... в гостинице... Дьякон. ...и приснопамятных, святейших патриарсех православных... В толпе. С легкой руки Репиной это уж четвертая отравляется. Вот объясните-ка мне, батенька, эти отравления! -- Психоз. Не иначе. -- Подражательность, думаете? Дьякон. ...и благочестивых царех и благоверных царицах, и создателях святаго храма сего, и о всех прежде почивших отцех и братиях... В толпе. Самоубийства заразительны... -- Сколько психопаток этих развелось, ужас! -- Тише! Да перестаньте вы ходить! Дьякон. ...зде лежащих и повсюду, православных. В толпе. Не орите, пожалуйста.

Хор (поет). Господи, помилуй! В толпе. Репина своею смертью отравила воздух. Все барыни заразились и помешались на том, что они оскорблены. -- Даже в церкви отравлен воздух. Чувствуете, какое напряжение? Дьякон. Еще молимся о плодоносящих и добродеющих во святом и всечестнем храме сем, труждающихся, поющих и предстоящих людях, ожидающих от тебя великия и богатыя милости... Хор (поет). Господи, помилуй. О. Иван. Яко милостив и человеколюбец бог оси и тебе славу воссылаем отцу и сыну и святому духу, ныне и присно и во веки веков. Хор (поет). Аминь. Сабинин. Котельников! Котельников. Ну? Сабинин. Ничего... О боже мой... Татьяна Петровна здесь... Она здесь... Котельников. Ты с ума сошел! Сабинин. Дама в черном... это она. Я узнал... видел... Котельников. Никакого сходства... Только что брюнетка и больше ничего. Дьякон. Господу помолимся! Котельников. Не шепчись со мной, это неприлично. Публика следит за тобой... Сабинин. Ради бога... Я едва на ногах стою. Это она.

Хор. Господи, помилуй! В толпе. Тише! Тссс! Господа, кто там сзади напирает? Тшш! -- За колонну увели... -- Нигде от дам проходу нет... Сидели бы дома! Кто-то (кричит). Тише! О. Иван (читает). Господи боже наш, во спасительном твоем смотрении, сподобивый в Кане Галилейстей... (Оглядывает публику.) Народ какой, право... (Читает.) ...честный показати брак твоим пришествием... (Возвысив голос.) Прошу вас потише! Вы мешаете нам совершать таинство! Не ходите по церкви, не разговаривайте и не шумите, а стойте тихо и молитесь богу. Так-то. Надо страх божий иметь. (Читает.) Господи боже наш, во спасительном твоем смотрении, сподобивый в Кане Галилейстей честный показати брак твоим пришествием, сам ныне рабы твоя Петра и Веру, яже благоволил еси сочетаватися друг другу, в мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благоволи, и сподоби я в старости маститей достигнути, чистым сердцем, делающи заповеди твоя. Ты бо еси бог наш, бог еже миловати и спасати, и тебе славу воссылаем, со безначальным твоим отцем, и всесвятым и благим и животворящим твоим духом, ныне и присно и во веки веков. Архиерейский хор (поет). Аминь. Сабинин. (Котельникову). Пошли сказать жандармам, чтоб не впускали никого... Котельников. Кого же еще не впускать? Церковь и так битком набита. Молчи... не шепчи. Сабинин. Она... Татьяна здесь. Котельников. Ты бредишь. Она на кладбище. Дьякон. Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, боже, твоею благодатию! Соборный хор (поет). Господи, помилуй. Дьякон. Дне всего совершенна, свята, мирна и безгрешна у господа просим. Соборный хор (поет). Подай, господи. Дьякон. Ангела мирна, верна наставника, хранителя душ и телес наших у господа просим. Хор (поет). Подай, господи! В толпе. Этот дьякон никогда не кончит... То господи помилуй, то подай господи. -- Надоело уж стоять. Дьякон. Прощения и оставления грехов и прегрешений наших у господа просим. Хор (поет). Подай, господи! Дьякон. Добрых и полезных душам нашим и мира мирови у господа просим. В толпе. Опять зашумели! Ну, народ! Хор (поет). Подай, господи! Оленина. Петр, ты весь дрожишь и тяжело дышишь... Тебе дурно? Сабинин. Дама в черном... она... Мы виноваты... Оленина. Какая дама?

Сабинин. Репина стонет... Я креплюсь, креплюсь... Котельников давит мне голову венцом... Ничего, ничего... Дьякон. Прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати у господа просим. Хор. Подай, господи. Кокошкин. Вера бледна, как смерть. Гляди, кажется, слезы на глазах. А он, он... погляди! Кокошкина. Я же ей говорила, что публика будет дурно вести себя! Не понимаю, как она решилась тут венчаться. Ехала бы в деревню. Дьякон. Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны и добраго ответа на страшнем судилищи Христове просим. Хор (поет). Подай, господи! Кокошкина. Надо бы попросить отца Ивана поторопиться. На ней лица нет. Волгин. Позвольте, я вас сменю! (Сменяет Котельникова.) Дьякон. Соединения веры и причастия святаго духа испросивше, сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу богу предадим! Хор (поет). Тебе, господи! Сабинин. Крепись, Вера, как я... Да... Впрочем, скоро обедня кончится. Сейчас поедем... Она это... Волгин. Тссс! О. Иван. И сподоби нас, владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати тебя, небесного бога отца, и глаголати! Архиерейский хор (поет). Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое... Матвеев (актерам). Раздвиньтесь немножко, ребятки, я хочу на коленки стать... (Становится на колени и кланяется в землю.) Да будет воля твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша... Архиерейский хор. ...да будет воля твоя, яко на небеси... на небеси... хлеб наш насущный... насущный! Матвеев. Помяни, господи, усопшую рабу твою Татьяну и прости ей грехи вольные и невольные, а нас прости и помилуй... (Поднимается.) Жарко! Архиерейский хор. ...даждь нам днесь и остави... и остави нам долги наша... якоже и мы оставляем должником нашим... нашим... В толпе. Ну, затянули нотное! Архиерейский хор. ...и не введи нас... нас... нас! во искушение, но избави нас от лука-а-аваго! Котельников (товарищу прокурора). Нашего жениха муха укусила. Посмотрите, как дрожит! Товарищ прокурора. Что с ним? Котельников. Даму в черном, что сейчас истерика была, за Татьяну принял. Галлюцинирует. О. Иван. Яко твое есть царство, и сила, и слава, отца и сына и святого духа, ныне и присно и во веки веков. Хор. Аминь. Товарищ прокурора. Смотрите, как бы он какой-нибудь штуки не выкинул! Котельников. Вы-ыдержит! Не таковский! Товарищ прокурора. Да, круто ему приходится. О. Иван. Мир всем. Хор. И духови твоему. Дьякон. Главы ваша господеви приклоните! Хор. Тебе, господи! В толпе. Сейчас, кажется, водить будут. Тссс! -- Докторшу вскрывали? -- Нет еще. Говорят, муж бросил. А ведь Сабинин тоже Репину бросил! Правда это? -- Да-а... -- Я помню, как Репину вскрывали... Дьякон. Господу помолимся! Хор. Господи, помилуй! О. Иван (читает). Боже, вся сотворивый крепостию твоею и утвердивый вселенную, и украсивый венец всех сотворенных от тебе, и чашу общую сию подаваяй сочетавающимся ко общению брака, благослови благословением духовным. Яко благословися твое имя и прославися твое царство всегда, ныне и присно и во веки веков. (Дает Сабинину и Олениной пить вино.) Хор. Аминь. Товарищ прокурора. Смотрите, как бы ему дурно не сделалось. Котельников. Сильная скотина. Выдержит. В толпе. Так вы же, господа, не расходитесь, все вместе выйдем. Зипунов здесь? -- Здесь. Надо будет окружить карету и свистать минут пять. О. Иван. Позвольте ваши руки. (Связывает Сабинину и Олениной платком руки.) Не туго? Товарищ прокурора (студенту). Давайте мне, юноша, венец, а вы шлейф тащите. Архиерейский хор (поет). Исаие ликуй, дева име во чреве...

О. Иван идет вокруг налоя; за ним молодые и шафера.

В толпе. Студент запутался в шлейфе. Архиерейский хор. ...и роди сына Еммануила, бога же и человека, восток имя ему... Сабинин (Волгину). Это конец? Волгин. Нет еще. Архиерейский хор. ...его же величающе, деву ублажаем.

О. Иван идет вокруг налоя в другой раз.

Соборный хор (поет). Святии мученицы, добре страдальчествовавшии, и венчавшийся, молитеся ко господу помиловатися душам нашим. О. Иван (идет в третий раз и подпевает). ...душа-ам нашим. Сабинин. Боже мой, это бесконечно. Архиерейский хор (поет). Слава тебе, Христе боже, апостолом похвало, мучеников радование, их же проповедь, троица единосущная. Офицер из толпы (Котельникову). Предупредите Сабинина, что студенты и гимназисты собираются освистать его на улице. Котельников. Благодарю. (Товарищу прокурора.) Однако, как длинно тянется эта история! Они никогда не кончат служить. (Утирает платком лицо.) Товарищ прокурора. Да и у вас руки дрожат... Экие вы все неженки? Котельников. У меня Репина из головы не выходит. Мне все чудится, что Сабинин поет, а она плачет. О. Иван (принимая от Волгина венец, Сабинину). Возвеличися, женише, якоже Авраам, и благословися, якоже Исаак, и умножися, якоже Иаков, ходяй в мире и делаяй в правде заповеди божия! Молодой актер. Какие прекрасные слова говорятся мерзавцам! Матвеев. Бог у всех один. О. Иван (принимая венец от товарища прокурора, Олениной). И ты, невесто, возвеличися, якоже Сарра, и возвеселися, якоже Ревекка, и умножися, якоже Рахиль, веселящися о своем муже, хранящи пределы закона, зане тако благослови господь. В толпе (сильное движение к выходу). -- Тише, господа! Еще не кончилось! -- Тссс! Не напирайте! Дьякон. Господу помолимся! Хор. Господи, помилуй. О. Алексей (читает, сняв темные очки). Боже, боже наш, пришедый в Кану Галилейскую и тамошний брак благословивый, благослови и рабы твоя сия, твоим промыслом ко общению брака сочетавшыяся; благослови их входы и исходы, умножи во благих живот их, восприими венцы их в царствии твоем, нескверны и непорочны, и ненавстны соблюдали, во веки веков. Хор (поет). Аминь. Оленина (брату). Скажи, чтобы мне дали стул. Мне дурно. Студент. Сейчас кончится. (Товарищу прокурора.) Вере дурно! Товарищ прокурора. Вера Александровна, сейчас кончится! Сию минуту... Потерпите, голубушка! Оленина (брату). Петр меня не слышит... Точно у него столбняк... Боже мой, боже мой... (Сабинину.) Петр! О. Иван. Мир всем! Хор. И духови твоему! Дьякон. Главы ваша господеви приклоните. О. Иван (Сабинину и Олениной). Отец, сын и святый дух, всесвятая и единосущная, и живоначальная троица, едино божество и царство да благословит вас, и да подаст вам долгожитие, благочадие, преспеяние живота и веры, и да исполнит вас всех сущих на земли благих! Да сподобит вас и обещанных благ восприятия, молитвами святыя богородицы и всех святых, аминь! (Олениной, с улыбкой.) Поцелуйте вашего мужа. Волгин (Сабинину). Что ж вы стоите? Целуйтесь!

Молодые целуются.

О. Иван. Поздравляю вас! Дай бог... Кокошкина (идет к Олениной). Милая моя, дорогая... Я так рада! Поздравляю! Котельников (Сабинину). Поздравляю, окрутившись... Ну, будет бледнеть, кончилась канитель... Дьякон. Премудрость!

Поздравления.

Хор (поет). Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без нетления бога слова рождшую, сущую богородицу тя величаем. Именем господним благослови, о-отче!

Народ валит из церкви; Кузьма тушит ставники.

О. Иван. Иже в Кане Галилейстей пришествием своим честен брак показавый, Христос истинный бог наш, молитвами пречистыя своея матере, святых славных и всехвальных апостол, святых благовенчанных царей и равноапостольных Константина и Елены, святаго великомученика Прокопия и всех святых, помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец! Хор. Аминь. Господи, помилуй, господи, помилуй, гос-по-ди, по-ми-и-илуй! Дамы (Олениной). Поздравляю, дорогая... Сто лет жить... (Поцелуи.) Зоненштейн. M-me Сабинин, вы, так сказать, как это говорится на чистом русском языке... Архиерейский хор. Многая, мно-огая ле! та!! Многая лета... Сабинин. Pardon, Вера! (Берет под руку Котельникова и бистро отводит его в сторону; дрожа и задыхаясь.) Едем сейчас на кладбище! Котельников. Ты с ума сошел! Теперь ночь! Что ты там будешь делать? Сабинин. Ради бога, едем! Я прошу... Котельников. Тебе нужно с невестой домой ехать! Сумасшедший! Сабинин. Плевать я на все хотел, и будь оно все проклято тысячу раз! Я... я еду! Панихиду отслужить... Впрочем, я с ума сошел... Едва я не умер... Ах, Котельников, Котельников! Котельников. Идем, идем... (Ведет его к невесте.)

Через минуту слышится с улицы пронзительный свист. Народ мало-помалу выходит из церкви. Остаются только дьячок и Кузьма.

Кузьма (тушит паникадила). Народу-то навалило... Дьячок. М-да... Богатая свадьба. (Надевает шубу.) Живут люди. Кузьма. Все это ни к чему... Зря. Дьячок. Что? Кузьма. Да вот венчание... Каждый день венчаем, крестим и хороним, а все никакого толку... Дьячок. А чего бы ты хотел собственно? Кузьма. Ничего... Так... Все это зря. И поют, и кадят, и читают, а бог все не слышит. Сорок лет тут служу, а ни разу не случилось, чтоб бог слышал... Уж где тот и бог, не знаю... Все зря... Дьячок. М-да... (Надевает калоши.) Зафилософствуй -- и ум вскружился. (Идет, гремя калошами.) До свиданция! (Уходит.) Кузьма (один). Сегодня в обед хоронили барина, сейчас венчали, завтра утром крестить будем. И конца не видать. А кому это нужно? Никому... Так, зря.

Слышится стон.
Из алтаря выходит о. Иван и лохматый о. Алексей в темных очках.

О. Иван. И приданое взял хорошее, полагаю... О. Алексей. Не без того. О. Иван. Жизнь наша, посмотришь! Когда-то ведь и я сватался, венчался и приданое брал, но уж все это забыто в круговороте времени. (Кричит.) Кузьма, что ж это ты все потушил? Этак я упаду в потемках. Кузьма. А я думал, что вы уже ушли. О. Иван. Что ж, отец Алексей? Пойдем ко мне чай пить? О. Алексей. Нет, благодарствуйте, отец протоиерей. Не время. Мне надо еще отчет писать. О. Иван. Ну, как знаете. Дама в черном (выходит из-за колонны, пошатываясь). Кто здесь? Уведите меня... уведите... О. Иван. Что такое? Кто там? (Испуганно.) Что вам, матушка? О. Алексей. Господи, прости нас, грешных... Дама в черном. Уведите меня... уведите... (Стонет.) Я сестра офицера Иванова... сестра. О. Иван. Зачем вы здесь? Дама в черном. Я отравилась... из ненависти... Он оскорбил... Зачем же он счастлив? Боже мой... (Кричит.) Спасите меня, спасите! (Опускается на пол.) Все должны отравиться... все! Нет справедливости... О. Алексей (в ужасе). Какое кощунство! Боже, какое кощунство! Дама в черном. Из ненависти... Все должны отравиться... (Стонет и валяется по полу.) Она в могиле, а он... он... В женщине оскорблен бог... Погибла женщина... О. Алексей. Какое кощунство над религией! (Всплескивает руками.) Какое кощунство над жизнью! Дама в черном (рвет на себе все и кричит). Спасите меня! Спасите! Спасите!..

Занавес
а все остальное предоставляю фантазии А. С. Суворина.

Старший преподаватель кафедры междисциплинарных исследований в области языков и литературы

Филолог-германист, преподаватель английского языка и литературы. Родилась в Санкт-Петербурге. В 1991 году окончила Филологический факультет СПбГУ по специальности «Английский язык и литература» (диплом с отличием). В 1991-1994 годах обучалась в аспирантуре СПбГУ по специальности «Литература народов стран зарубежья». Имеет дополнительную специализацию гида-переводчика, является членом Ассоциации гидов-переводчиков Санкт-Петербурга, Филармонического общества Санкт-Петербурга, участницей образовательного центра Эрмитажа.

До СПбГУ преподавала в Санкт-Петербургском университете низкотемпературных и пищевых технологий. С 1989 года сотрудничала с отделом международных связей Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени академика И.П.Павлова и Медицинским факультетом Пенсильванского университета (США). В 1991-1992 годах была приглашена в Пенсильванский университет для научных исследований как стипендиат программы академического обмена IREX-ACTR. С 1993 года – штатный преподаватель СПбГУ: преподавала английский язык и страноведение, а также занималась учебно-методической работой в рамках совместных образовательных программ СПбГУ и Канадского христианского колледжа (Торонто); затем – на программе «Лингвистика и межкультурная коммуникация» и на образовательной программе второго высшего филологического образования Специального филологического факультета СПбГУ. С 1997 года в рамках направления «Искусства и гуманитарные науки» преподает обязательные и элективные курсы академического и профессионально-ориентированного английского языка.

Совмещает преподавательскую работу с исследованиями в области лингвистики и методики преподавания английского языка, принимает участие в международных и всероссийских научно-практических конференциях, методических семинарах и вебинарах, постоянно повышает профессиональную квалификацию на курсах Центра переподготовки и повышения квалификации Филологического факультета СПбГУ и по программам Cambridge Professional Development, Cambridge English Language Assessment Series, Delta English Teacher Development, Delta Business English Professional Development и другим.

Дополнительное образование и повышение квалификации

• 2017 Best Practices for Syllabus and Assignment Design. Институт письма и мышления, Бард колледж (США), Центр письма и академических ресурсов, Американский университет Центральной Азии (Кыргызстан)
• 2016 Teaching English in the 21st Century. National Geographic Learning (США)
• 2015 Inquiry into Essay. Институт письма и мышления, Бард колледж (США)
• 2015 Writing and Thinking with Technology. Институт письма и мышления, Бард колледж (США)
• 2015 Лингводидактическая тестология в прикладном аспекте: экспертная оценка продуктивных умений письменной речи. ЦППК ФЛ СПбГУ
• 2015 Методика преподавания иностранных языков и тестология. СПбГУ
• 2015 Преподавание и тестирование по иностранному языку. Организация образовательного процесса. ЦППК ФЛ СПбГУ
• 2014 Teaching: Challenges and Opportunities. Delta Teacher Development (Великобритания)
• 2014 Интерактивные методы преподавания в системе современного образования. Модуль 2. Письмо в системе современного образования. СПбГУ

Область научных интересов: методика преподавания и инновационные технологии в преподавании иностранных языков, лексикология и стилистика английского языка, межкультурная коммуникация, американская литература XIX и XX веков, история и культура США, страноведение англоязычных стран.

• Проекты

• Использование полиязычной среды в повышении конкурентоспособности российской высшей школы // Международная конкурентоспособность университетов опыт и перспективы создания полиязычной образовательной среды. Материалы II Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Екатеринбург, 2017. С.61-78.
• Underestimated or Undiscovered Potential of Feedback in English teaching. In: GSOM Emerging Markets Conference – 2016. October 6-8, 2016. St.Petersburg, 2016. P.320-322.
• Коммуникативные стратегии и их реализация в педагогическом дискурсе // Герценовские чтения. Иностранные языки: Всероссийская межвузовская научная конференция с международным участием. 14-15 апреля 2016 года. СПб., 2016. С.272-274.
• Речевое поведение и тактики в педагогическом дискурсе высшей школы // XLV Международная филологическая научная конференция. 14-21 марта 2016 года. СПб., 2016. С.299-300.
• Many Faces of the English Language in Russian Higher Education. In: GSOM Emerging Markets Conference – 2015: Business and Government Perspectives. St.Petersburg, 2015. P.375-384.
• Английский язык как lingua franca и лингводидактические особенности его изучения // Электронный научный журнал. М., 2015. С.293-297.
• Направления и способы оптимизации профессионально ориентированной иноязычной подготовки студентов гуманитарных специальностей // XLIV Международная филологическая научная конференция. Cанкт-Петербург, 1-15 марта 2015 года. СПб., 2015. С.636-637.
• Способы оптимизации профессионально ориентированной иноязычной подготовки студентов гуманитарных специальностей // Языки и культуры в эпоху глобализации: особенности функционирования, перспективы развития и взаимодействия. Материалы межвузовской научно-практической конференции. 23 марта 2015 года. СПб., 2015. С.93-95.
• Цифровые и интернет-ресурсы в обучении иностранному языку // Герценовские чтения. Иностранные языки. Материалы Всероссийской межвузовской научной конференции. 14-15 мая 2015 года. СПб., 2015. С.233-235.
• Возможности Sakai как платформы сетевого и дистанционного обучения иностранным языкам // Материалы XII научно-практической конференции «Дополнительные образовательные программы по иностранным языкам». СПб., 2013. С.73-79.
• Организация групповой работы студентов на базе систем поддержки образования // Новое в преподавании иностранных языков. Международный научно-практический интернет-семинар. 28 марта – 28 июня 2013 года. Саранск, 2013.

То было видение…

Передо мною появилось два ангела… два гения.

Я говорю: ангелы… гении – потому что у обоих на обнаженных телах не было никакой одежды и за плечами у каждого вздымались сильные длинные крылья.

Оба – юноши. Один – несколько полный, гладкокожий, чернокудрый. Глаза карие, с поволокой, с густыми ресницами; взгляд вкрадчивый, веселый и жадный. Лицо прелестное, пленительное, чуть-чуть дерзкое, чуть-чуть злое. Алые пухлявые губы слегка вздрагивают. Юноша улыбается, как власть имеющий – самоуверенно и лениво; пышный цветочный венок слегка покоится на блестящих волосах, почти касаясь бархатных бровей. Пестрая шкурка леопарда, перехваченная золотой стрелою, легко повисла с округлого плеча на выгнутое бедро. Перья крыльев отливают розовым цветом; концы их ярко-красны, точно омочены багряной, свежей кровью. От времени до времени они трепещут быстро, с приятным серебристым шумом, шумом весеннего дождя.

Другой был худ и желтоват телом. Ребра слабо виднелись при каждом вдыхании. Волосы белокурые, жидкие, прямые; огромные, круглые, бледно-серые глаза… взгляд беспокойный и странно-светлый. Все черты лица заостренные; маленький полураскрытый рот с рыбьими зубами; сжатый, орлиный нос, выдающийся подбородок, покрытый беловатым пухом. Эти сухие губы ни разу, никогда не улыбнулись.

То было правильное, страшное, безжалостное лицо! (Впрочем, и у первого, у красавца, – лицо, хоть и милое и сладкое, жалости не выражало тоже.) Вокруг головы второго зацепилось несколько пустых поломанных колосьев, перевитых поблеклой былинкой. Грубая серая ткань обвивала чресла; крылья за спиною, темно-синие, матового цвета, двигались тихо и грозно.

Оба юноши казались неразлучными товарищами.

Каждый из них опирался на плечо другого. Мягкая ручка первого лежала, как виноградный грозд, на сухой ключице второго; узкая кисть второго с длинными тонкими пальцами протянулась, как змея, по женоподобной груди первого.

Всё, что живет – движется, чтобы питаться; и питается, чтобы воспроизводить.

Любовь и Голод – цель их одна: нужно, чтобы жизнь не прекращалась, собственная и чужая – всё та же, всеобщая жизнь».

Август, 1878

Эгоист

В нем было всё нужное для того, чтобы сделаться бичом своей семьи.

Он родился здоровым; родился богатым – и в теченье всей своей долгой жизни, оставаясь богатым и здоровым, не совершил ни одного проступка, не впал ни в одну ошибку, не обмолвился и не промахнулся ни разу.

Он был безукоризненно честен!… И, гордый сознаньем своей честности, давил ею всех: родных, друзей, знакомых.

Честность была его капиталом… и он брал с него ростовщичьи проценты.

Честность давала ему право быть безжалостным и не делать неуказного добра; и он был безжалостным – и не делал добра… потому что добро по указу – не добро.

Он никогда не заботился ни о ком, кроме собственной – столь примерной! – особы, и искренно возмущался, если и другие так же старательно не заботились о ней!

И в то же время он не считал себя эгоистом – и пуще всего порицал и преследовал эгоистов и эгоизм! Еще бы! Чужой эгоизм мешал его собственному.

Не ведая за собой ни малейшей слабости, он не понимал, не допускал ничьей слабости. Он вообще никого и ничего не понимал, ибо был весь, со всех сторон, снизу и сверху, сзади и спереди, окружен самим собою.

Он даже не понимал: что значит прощать? Самому себе прощать ему не приходилось… С какой стати стал бы он прощать другим?

Перед судом собственной совести, перед лицом собственного бога – он, это чудо, этот изверг добродетели, возводил очи горе? и твердым и ясным голосом произносил: «Да, я достойный, я нравственный человек!»

Он повторит эти слова на смертном ложе – и ничего не дрогнет даже и тогда в его каменном сердце, в этом сердце без пятнышка и без трещины.

О безобразие самодовольной, непреклонной, дешево доставшейся добродетели, ты едва ли не противней откровенного безобразия порока!

Декабрь, 1878

Пир у Верховного Существа

Однажды Верховное Существо вздумало задать великий пир в своих лазоревых чертогах.

Все добродетели были им позваны в гости. Одни добродетели… мужчин он не приглашал… одних только дам.

Собралось их очень много – великих и малых. Малые добродетели были приятнее и любезнее великих; но все казались довольными и вежливо разговаривали между собою, как приличествует близким родственникам и знакомым.

Но вот Верховное Существо заметило двух прекрасных дам, которые, казалось, вовсе не были знакомы друг с дружкой.

Хозяин взял за руку одну из этих дам и подвел ее к другой.

«Благодетельность!» – сказал он, указав на первую.

«Благодарность!» – прибавил он, указав на вторую.

Обе добродетели несказанно удивились: с тех пор как свет стоял – а стоял он давно, – они встречались в первый раз!

Декабрь, 1878

Сфинкс

Изжелта-серый, сверху рыхлый, исподнизу твердый, скрыпучий песок… песок без конца, куда ни взглянешь!

И над этой песчаной пустыней, над этим морем мертвого праха высится громадная голова египетского сфинкса.

Что хотят сказать эти крупные, выпяченные губы, эти неподвижно-расширенные, вздернутые ноздри – и эти глаза, эти длинные, полусонные, полувнимательные глаза под двойной дугой высоких бровей?

А что-то хотят сказать они! Они даже говорят – но один лишь Эдип умеет разрешить загадку и понять их безмолвную речь.