Смена общественного строя и его кардинальные трансформации стали для одних русских писателей мощным стимулом в творчестве, для других — началом кризиса. Слишком впечатляющим оказалось превращение революционной свободы творчества в строгую идеологическую организованность сталинской пролетарской литературы.

Николай Асеев - один из тех, кто мучительно пережил это. Некоторые исследователи творчества поэта отмечают, что официальное признание потребовало от него жертв, размер которых оказался слишком велик.

Родом из глубинки

Он родился 28 июня 1889 года в Курской губернии, в маленьком провинциальном Льгове, в небогатой дворянской семье. Его отец - то ли страховой агент, то ли агроном. Некоторые источники указывают фамилию отца поэта как Штальбаум, другие утверждают, что его фамилия писалась как Ассеев. Большее влияние на будущего литератора оказал дед по материнской линии - Николай Павлович Пинский, у которого жил юный Николай Асеев после ранней потери матери и вторичной женитьбы отца.

Дед обладал талантом замечательного рассказчика, знал много народных сказок и песен. Он любил природу, охотно приобщал внука к рыбалке и охоте, без которых не представлял жизни. Увлекательной была история его женитьбы — он выкупил будущую бабку поэта из крепостной неволи, влюбившись в молодую крестьянку, встреченную им во время охоты. Рассказы о прежних временах очень любил слушать будущий литератор Николай Асеев — биография бабки Варвары Степановны увлекала его романтическим сюжетом.

В Москву

В 1907 году Николай окончил реальное училище в губернском Курске и вскоре уехал в Москву, чтобы продолжить образование в столичном университете. К тому времени он уже осознал, что занятия писательством - это то, чему он хотел бы посвятить жизнь. Став вольнослушателем на историко-филологическом факультете Московского университета, Николай Асеев окунулся в бурную литературную жизнь Первопрестольной. Его творения печатаются в журналах и альманахах, которые во множестве появлялись в Москве: «Проталинка», «Весна», «Заветы», «Первоцвет».

Как поэт, Николай Асеев прошел периоды увлечения символизмом, став одним из учредителей творческих групп «Лирика» и «Лирень». В Москве и в Харькове, где он продолжал образование, молодой человек сблизился с поэтами и писателями, исповедующими различные новые формы словотворчества: В. Брюсовым, В. Ивановым, В. Хлебниковым, Б. Пастернаком. В стихах Асеева того периода явственно ощущается интерес к национально-архаическим традициям, к словотворчеству футуристического характера.

Бурное время революции

С момента начала Первой мировой Николай Асеев на себе испытал масштаб общественных катаклизмов. Он был призван в действующую армию, где оказался в самой гуще революционных событий. Был выбран в Совет солдатских депутатов и принимал участие в массовом братании с противником, в оставлении ненавистных окопов. Асеев оказался на Дальнем Востоке, где продолжал участвовать в творческом процессе, создав литературно-художественное объединение футуристического толка «Балаганчик».

В текстах Асеева — от предреволюционных до постоктябрьских — виден весь путь трансформации его поэтического языка. В первой книге, которую опубликовал Николай Асеев («Ночная флейта»,1914 г.), — изысканность символов и эпатажность футуризма, в сборниках «Зор» (1914), «Леторей» (1915) — новаторство словотворчества, в книгах «Бомба» (1921), «Стальной соловей» (1922), «Совет ветров» (1923) — острые ожидания социальных изменений и оптимизм романтических революционных надежд.

«Маяковский начинается»

С 1922 года Николай Николаевич Асеев, биография которого с 1914 года - череда переездов по всей стране — от Харькова до Владивостока, — окончательно поселяется в Москве. Он был вызван с Дальнего Востока по личному указанию Наркома просвещения А. В. Луначарского. В столице Асеев вместе с Маяковским и составляет ядро «Левого фронта искусств» (ЛЕФ) — творческого объединения, считавшего себя единственным достойным представителем нового искусства.

Творческое взаимодействие и личная дружба с Владимиром Маяковским - важнейшее событие в жизни Асеева. Впитывая революционный накал стихов Маяковского, поэт создал несколько произведений крупного формата и отчетливой идейной направленности. К ним относятся поэмы «Свердловская буря» (1924), «Семен Проскаков» (1928) и сделавшая его по-настоящему знаменитым «Поэма о двадцати шести бакинских комиссарах» (1925).

Высоко оценили читатели и коллеги поэтические воспоминания о друге и наставнике, написанные Асеевым через 10 лет после трагической гибели Владимира Владимировича, в 1940 году — «Маяковский начинается». Это манифест верности убеждениям молодости, дань уважения великому современнику.

За и против, плюс и минус

Всего поэт выпустил около 80 поэтических сборников, стал лауреатом многочисленных премий и официальных наград. Асеев прожил внешне безмятежную жизнь. Но при внимательном рассмотрении его творчества можно обнаружить некую двойственность, которой нельзя было избежать любому, кто занимался таким важным в идеологическом смысле делом, как советская литература.

В советских учебниках присутствовал поэт-классик, апологет соцреализма, переводивший стихи Мао-Цзе Дуна, - Николай Асеев. «Простые строки» - стихи тонкого лирика, которому не чужды формалистические поиски, — тоже Асеев. Маститый советский литератор, верный линии партии, которого дочь Марины Цветаевой — Ариадна Эфрон — прямо обвиняла в равнодушии, приведшим её мать к самоубийству, - сталинский лауреат Асеев. Человек, бросившийся хлопотать о московской прописке для сына Цветаевой, бесстрашно защищавший перед Хрущевым молодых поэтов, - это тоже Асеев.

Расставлять знаки, выносить оценки - личное дело каждого, дело истории...

Родом из обедневших дворян. Отец - страховой агент. Родители оказали большое влияние на развитие личности будущего поэта. Рано лишившись матери, Асеев воспитывался у деда - помещика и страстного любителя русского фольклора.

Окончив Курское реальное училище (1907), поступил в Московский коммерческий институт (1908-10), затем перешёл в Харьковский университет; одно время был вольнослушателем Московского университета (историко-филологический факультет).

«Выученик символистов»

С 1908 печатался в журнале «Весна», в 1912-14 - в журналах «Заветы», «Новый журнал для всех», «Проталинка», в альманахе «Первоцвет». Непродолжительное время был секретарём в журнале «Русский архив».

На раннее творчество поэта оказали влияние символисты, прежде всего К. Д. Бальмонт , а также немецкие романтики (Э. Т. А. Гофман). Был знаком с В. Я. Брюсовым , Вяч. И. Ивановым , С. П. Бобровым. «Выученик символистов, отталкивавшийся от них, как ребёнок отталкивается от стены, держась за которую он учится ходить» - писал о себе Асеев в книге «Проза поэта» (1930).

Несамостоятельность первых публикаций (1911) позволила поэту В. Шершеневичу назвать их «символической дешёвкой». Но книги «Ночная флейта» (1914) и особенно «Оксана» (1916), посвящённая Ксении Синяковой - красавице-жене поэта (с 1917) и единственной спутнице всей его жизни, свидетельствовали о незаурядном поэтическом даре Асеева. «…Среди молодёжи…, возводившей косноязычие в добродетель и оригинальной поневоле, только двое, Асеев и Цветаева , выражались по-человечески» - писал позже Б. Л. Пастернак . Вместе с Пастернаком входил в близкую к футуристам группу «Центрифуга».

Маяковский и Хлебников в жизни Асеева

Во время Первой мировой войны в 1915 был призван в армию, служил в запасном полку в Мариуполе; освобождён от службы в связи с открывшимся туберкулёзом, но в феврале 1917, несмотря на болезнь, был призван вновь. Служил в пехотном запасном полку в Гайсине, где был избран в Совет солдатских депутатов. Направленный в юнкерское училище, он вместе с женой уехал (вернее, сбежал) во Владивосток, где примкнул к футуристической группе «Творчество». Работал в советских учреждениях, в 1918 читал лекции о новейших русских поэтах в Японии. В 1922 вернулся в Москву. В это время им была создана поэма «Будённый» . Большой популярностью стали пользоваться песни композитора А. А. Давиденко, написанные на стихи Асеева: «Конная Будённого» , «Первая конная» , «Винтовочка» .

В 1923 вошёл в ЛЕФ - литературную группу, возглавляемую В. В. Маяковским . Дружба с Маяковским , с которым Асеев познакомился, скорее всего, в 1914 изменила не только его поэтическую манеру, но и саму жизнь. Он стал как бы «тенью» великого поэта, хотя ни мироощущением своим, ни песенным складом, ни прозрачностью стиха не был близок громоподобному Маяковскому . Велимир Хлебников , чьё словотворчество родственно русскому фольклору, был ему гораздо ближе. В «Лирическом отступлении» (1924) и (1926), поэтических вершинах Асеева, особенно выразительна звукопись; хотя Асеев заявлял, что он «лирик по складу души, по самой строчечной сути», лирика в этих вещах приглушена, звук явно сильнее мысли и чувства.

После самоубийства Маяковского Асеев одно время выдвигался властью на роль первого поэта, получил за поэму «Маяковский начинается» (1940) Сталинскую (Государственную) премию (1941). Но по мере того как советская эпоха теряла внешние бодряческие черты, интерес к Асееву падал. При жизни он выпустил около 80 книг, в том числе несколько эссеистических, в которых проявил себя тонким ценителем стихов. В последнем прижизненном сборнике «Лад» (1961) отказался от новаторской формы стиха.

Помимо поэзии, Асеев страстно увлекался картами и бегами.

В. Н. Корнилов

Энциклопедия КМ, 2000 (CD)

АСЕЕВ, Николай Николаевич [р. 28.VI(10.VII).1889, г. Льгов] - русский советский поэт. Родился в семье страхового агента; детские годы провел в доме деда - охотника, любителя народных песен и сказок. В 1909 закончил Курское реальное училище, учился в Москве в Коммерческом институте и на филологических факультетах Московского и Харьковского университетов. Начал печататься в 1913 в Харькове. Первое десятилетие творчества Асеева проходило в сложных поэтических исканиях. Первый сборник стихов («Ночная флейта», 1914) носил следы влияния символистской поэтической школы. Асеев входил в близкие к футуристам литературные группы «Лирика» и «Центрифуга» (вместе с С. П. Бобровым, Б. Л. Пастернаком и др.). Знакомство с произведениями В. В. Хлебникова , увлечение древнеславянской поэзией наложили отпечаток на поэтические искания Асеева, определив его интерес к «жизни слова», к фольклору (сборники «Зор», 1914, «Леторей», 1915). Дружба и творческое общение с В. В. Маяковским (с 1913) помогли формированию самобытного таланта Асеева. В его стихах крепнет протест, вызванный неприятием буржуазной действительности (сборники «Ой кониндан окейн» и «Оксана», 1916). Служба в действующей армии (1916-17) и участие в утверждении Советской власти на Дальнем Востоке способствовали усилению революционных мотивов в поэзии Асеева (сборник «Бомба», Владивосток, 1921). Во Владивостоке он участвует в футуристической группе «Творчество» (вместе с С. М. Третьяковым и др.). В 1922 переехал в Москву. Сборник стихов «Стальной соловей» (1922) и «Совет ветров» (1923) были дальнейшими вехами становления Асеева как советского поэта. Его «Марш Будённого» из поэмы «Будённый» (1922) стал массовой песней (музыка А. А. Давиденко). С 1923 участвовал в литературной группе «Леф», возглавлявшейся Маяковским . Растерянность поэта в связи с оживлением мещанской стихии в период нэпа отразилась в поэме «Лирическое отступление» (1924). Преодолевая усложнённость поэтической образности, Асеев стремился к простоте и ясности стиха. Революционно-романтическим пафосом проникнуты поэмы «Свердловская буря» (1924), «Семён Проскаков» (1928), стихи о русских революционерах (, 1926, «Чернышевский» , 1929), о бакинских комиссарах («Двадцать шесть» , 1925). Образ В. И. Ленина воссоздан в (1926). После поездки за границу в 1928 Асеев написал стихи о Западе («Дорога» , , , «Форум-Капитолий» и др.).

Мотивы молодости и грозовой свежести нового мира, образ летящего времени - в центре поэзии Асеева (сборники «Время лучших», 1927, «Молодые стихи», 1928, «Москва-песня», 1934, «Высокогорные стихи», 1938, и др.). В поэме «Маяковский начинается» (1940; Государственная премия СССР, 1941), сочетающей черты дневниково-мемуарные и лирико-публицистические, утверждаются традиции Маяковского . Сборники «Первый взвод» (1941) и «Пламя победы» (1946) явились патриотическим откликом на события Отечественной войны. Книга стихов «Раздумья» (1955) и «Лад» (1961) отличаются напряжёнными лирико-философскими размышлениями об исторических судьбах 20 века. «Лирик по складу своей души, по самой строчечной сути», как он сам себя характеризовал, Асеев остро ощущает героико-трагедийный характер современной эпохи (стихи «Друзьям» , 1955, «Вспомним свои молодые годы…» , 1956, и др.). В поэзии Асеева, соединяющей, по его словам, «с берёзою и мятой стальные дни», сплавились песенные и ораторские интонации. Асеев выступает как переводчик украинских, польских, чешских, прибалтийских, западно-европейских поэтов. Асеев - автор литературно-критических статей, очерков, рассказов, воспоминаний, опубликованных в книгах «Дневник поэта» (1929), «Работа над стихом» (1929), «Разгримированная красавица» (1928), «Проза поэта» (1930), «Зачем и кому нужна поэзия» (1961). Теоретические статьи Асеева посвящены вопросам истории и теории русского стиха, поэтического языка, проблемам традиции и новаторства.

Соч.: Собр. стихотворений, 2 изд., т. 1-4, М. - Л., 1931-1932; Избр. произв., т. 1-2, М., 1953; Стихотворения и поэмы, т. 1-2, М., 1959; Автобиография, в кн.: Советские писатели, т. 1, М., 1959.

Лит.: Селивановский А. П., Николай Асеев, в его кн.: В литературных боях, М., 1959; Левин Ф., Н. Асеев, «Лит. критик», 1939, № 4; Плиско Н., Творчество Н. Асеева, «Нов. мир», 1941, № 4; Марголина А., О стихотворной судьбе Н. Асеева, «Октябрь», 1940, № 11; Лесневский С., Выросли мы в пламени, «Октябрь», 1959, № 6; Мильков В., Поэт неугасающей молодости, «Молодая гвардия», 1959, № 6; Сарнов Б. М., Н. Н. Асеев, в кн.: История русской советской лит-ры в трёх томах, т. 2, М., 1960.

С. С. Лесневский

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 1. - М.: Советская энциклопедия, 1962

АСЕЕВ Николай Николаевич - современный русский поэт. В войну 1914-1918 мобилизован. После Октябрьской революции живёт во Владивостоке, работает на бирже труда, затем в полулегальной советской газете, печатает там антиинтервенционистские политические фельетоны, в то же время организует литературное общество «Балаганчик», преследующее чисто богемные цели. Вернувшись в Москву, Асеев стал одним из виднейших поэтов и теоретиков «Лефа».

Асеев дебютировал книжкой стихов в 1914. Вот как Асеев рисует свой предреволюционный облик: «я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов… я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда, одним словом, я - рафинированный интеллигент». В первых же книгах Асеев выступил как типичный декадент-романтик. Асеев примкнул к группе С. Боброва «Центрифуга», пытавшейся сочетать классическую «чистую» лирику с техническими завоеваниями молодого ещё тогда кубо-футуризма.

Богемный характер творчества молодого Асеева быть может ярче всего сказался в образах «Океании» (небоночное кафе, полуголая луна, возлежащая на синей покатой софе, дежурящая звезда, подающая устриц) или «Нового утра» (курят ангелы сигары, вчерашняя ночь - старая кокотка). Асеев презирал трезвенно-меркантильный мир. Ему казалось, что «мир - только страшная морда», он мечтал с любимой «из мира убежать», «чтобы вечно не встречаться ни друзьям, ни домочадцам». Он скорбел, что «жизнь осыпается пачками рублей». Он провозглашал свою особность, свою несвязанность с миром меркантильного мещанства - «меня не заманишь ты в клерки». И войну 1914-1918 Асеев радостно воспринял как грандиозное крушение устоявшегося мещанского уклада («Время Европу расшвырять. Пусть рушатся камни зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира»). В дореволюционных стихах Асеева, кроме всего этого, чувствовалась романтика запорожских песен («Песни сотен» , «Песня Ондрия» ), образы русских сказок («Ещё! Исковерканный страхом» ), славянская мифология («Над Гоплой» ). Эти элементы, усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова , окрасили в свои цвета на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит из Владивостока Советскую Россию («Россия издали» ) в деревенских образах: лён, синь, чёрные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. Ещё до революции Асеев провидел «судьбу грядущую свою, протоптанную Пугачёвым», а в торжествующей революции Асеев разглядел «Степана Тимофеевича». В этом стилизованном и бунтарском восприятии революции сказался восторг индивидуалиста из богемы, дождавшегося крушения ненавистного ему мещанского уклада. Вот как Асеев рисует своё послеоктябрьское настроение: «Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней, недостаточно пустившего в неё корни, быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были ещё набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении «хуже не будет», определении, ставившем многих на невозвратный путь».

Это восприятие революции со стороны стихийного разгрома мещанского уклада выразилось в большой силе ненависти к реакционной обывательщине («Мы пили песни» ) и в значительной беспомощности при выявлении положительных стремлений революции (стёршиеся штампы - правда, кривда, свобода, народ, враги народа и т. д.).

С переездом в Москву - центр пролетарской революции - Асеев сумел разглядеть и иные стороны революционной борьбы, революционных сдвигов. Ещё до 1917 в стихотворении Асеева «Заржавленная лира» встречается «завод стальных гибчайших песен», но там - это случайная ассоциация, не связанная ни с мироощущением автора, ни с тематикой, ни с системой образов. Но этот случайный старый мотив развёртывается в целую программу в прекрасном стихотворении . и «Гастев» означали конец восприятия Октябрьской революции как новой разиновщины и начало творческого приближения к подлинно пролетарскому, индустриальному Октябрю. Асееву, как и его «стальному соловью», захотелось в одно ярмо «с гудящими всласть заводами». Асеев приветствует Гастева, как «Овидия горняков, шахтёров, слесарей». Асеев сознаёт огромную разницу между своим мировосприятием и мировосприятием пролетарского авангарда («Мы - мещане. Стоит ли стараться, из подвалов наших, из мансард, мукой бесконечных операций нарезать эпоху на сердца?»), но в то же время провозглашает: «Нет. Никто б не мог меня поссорить с будущим, зовущим за собой».

На этом третьем этапе своего творчества (первый - 1912-1917, второй - 1918-1922, третий - 1923 и дальше) Асеев выступает как романтик, преданный делу пролетарской революции, но задыхающийся в революционных буднях. Асееву кажется, что «стало - очень похоже на прежнюю канитель», он с ужасом слышит, «как томно скулит Травиата со всех бесконечных эстрад». Поэта пугает не кажущееся или действительное наступление антипролетарских социальных сил, а цепкость мещанских бытовых навыков и старой эстетики. Богемные корни этого - в большей мере эстетического и бытового, чем политического - подхода к революционным будням - очевидны. Поэма «Лирическое отступление» особенно характерна для Асеева последнего периода. Призывы быть на-чеку против вкрадчивых, внешне-лойяльных, идущих не штурмом, а тихой сапой, врагов, неискоренимая, органическая ненависть к варварству мещанского быта, калечащего и грязнящего всякое сильное чувство, всякое человеческое переживание, - таковы сильные стороны поэмы. Явная переоценка эстетических и бытовых моментов, отчаяние, ощущение, что «день революции сгаснет в неясном рассветном бреду», что «крашено рыжим цветом, а не красным - время», - таковы её вывихи. Но в другой поэме, «Свердловская буря» , Асеев разглядел то, чего не заметил в «Лирическом отступлении» : «проросший сквозь нэп строевой молодняк», который «не сдастся на милость врага» и «прождёт - пока не избудем буден». К числу лучших стихотворений Асеева за последние годы, кроме названных, принадлежат: поэма «Чёрный принц» , , и т. д.

Асеев - один из лучших современных мастеров стиха. Асеев напевнее и лиричнее Маяковского , хотя нередко пользуется ораторским синтаксисом и лозунговостью последнего. Сам Асеев говорит о своих стихах как «о напеве» («Полярное путешествие» ), а «Свердловскую бурю» начинает признанием: «Я лирик по складу своей души, по самой строчечной сути».

Первый значительный опыт Асеева в области стихотворного повествования - поэма «Семён Проскаков» , созданная к десятилетию Октябрьской революции и разработавшая подлинную биографию пролетария-партизана, героя гражданской войны. «Семён Проскаков» - шаг вперёд к овладению конкретным революционным материалом. И это повествование Асеева насквозь лирично.

Для стиха Асеева характерна «установка на звук и ритм» (И. Аксенов). Асеев любит «звуковые повторы внутри фразы, доходящие до почти полного совпадения звуков слов, близких одно к другому» (Г. Горбачёв). Подобно Б. Пастернаку , Асеев охотно сближает в стихе слова по звуковым ассоциациям: «Я запретил бы «Продажу овса и сена»… Ведь это пахнет убийством отца и сына», «Матерой материк», «Солнце опалом на пальце», «Стекало с стекольных», «Тебе бы не повесть, а поезд, тебе б не рассказ, а раскат» и т. д. Редкое звуковое мастерство Асеева хранит однако отпечаток декадентского прошлого. Чрезмерная изощрённость звукового строя стихотворений Асеева нередко противоречит их идейному и эмоциональному содержанию, нередко затемняет смысл, делая целые строфы непонятными. Эти недостатки свойственны даже агитационным стихотворениям Асеева. Искусственность эта особенно явственна в рифмах Асеева. Декадентски футуристический формализм приводит порою к совершенно нестерпимым срывам. Таков размен революционной трагедии на дешёвые аллитерации в стихотворении «Тайга» («Тебя расстреляли, меня - расстреляли, и выстрелов трели ударились в дали, а даль растерялась - растрелилась даль»).

Трагедия Асеева - трагедия литературного попутчика, искренне рвущегося к революции, но отягощённого богемно-футуристическим прошлым.

Библиография: I. Ночная флейта, М., 1914; Зор, М., 1914; Ой кониндан окейн, М., 1915; Океания, М., 1916; Бомба, Владивосток, 1921; Стальной соловей, М., 1922; Софрон на фронте, М., 1922; Будённый, М., 1923; Совет ветров, М., 1923, Избрань, М., 1923; Октябрьские песни, М., 1925; Поэмы, М. - Л., 1925; Самое лучшее, М., 1926; Изморозь, М. - Л., 1927; Семён Проскаков, М. - Л., 1928. Критические статьи печатались в «Красной нови», «Печати и революции», «Лефе», «Новом лефе», «Новом мире», «Октябре» и альманахе «Удар». Интересны воспоминания Асеева - «Октябрь на Дальнем» («Новый леф», № 8-9), 1927.

II. Брюсов В. Я. , Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, журн. «Печать и революция», № 7, 1922; Гусман Б., 100 поэтов, М., 1923; Родов С., В литературных боях, М., 1926; Селивановский А., «На литературном посту», № 2, 1927; Горбачёв Г., Современная русская литература, Л., 1928.

Г. Лелевич

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939.

Асеев Николай Николаевич

Г. Лелевич

Асеев Николай Николаевич — совр. русский поэт. В войну 1914-1918 мобилизован. После Октябрьской революции живет во Владивостоке, работает на бирже труда, затем в полулегальной советской газете, печатает там антиинтервенционистские политические фельетоны, в то же время организует литературное общество «Балаганчик», преследующее чисто богемные цели. Вернувшись в Москву, А. стал одним из виднейших поэтов и теоретиков «Лефа» (см.).

А. дебютировал книжкой стихов в 1914. Вот как А. рисует свой предреволюционный облик: «я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов... я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда, одним словом, я — рафинированный интеллигент». В первых же книгах А. выступил как типичный декадент-романтик. А. примкнул к группе С. Боброва «Центрифуга», пытавшейся сочетать классическую «чистую» лирику с техническими завоеваниями молодого еще тогда кубо-футуризма.

Богемный характер творчества молодого А. быть может ярче всего сказался в образах «Океании» (небоночное кафе, полуголая луна, возлежащая на синей покатой софе, дежурящая звезда, подающая устриц) или «Нового утра» (курят ангелы сигары, вчерашняя ночь — старая кокотка). А. презирал трезвенно-меркантильный мир. Ему казалось, что «мир — только страшная морда», он мечтал с любимой «из мира убежать», «чтобы вечно не встречаться ни друзьям, ни домочадцам». Он скорбел, что «жизнь осыпается пачками рублей». Он провозглашал свою особность, свою несвязанность с миром меркантильного мещанства — «меня не заманишь ты в клерки». И войну 1914-1918 А. радостно воспринял как грандиозное крушение устоявшегося мещанского уклада («Время Европу расшвырять. Пусть рушатся камни зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира»). В дореволюционных стихах А., кроме всего этого, чувствовалась романтика запорожских песен («Песни сотен», «Песня Ондрия»), образы русских сказок («Еще! Исковерканный страхом»), славянская мифология («Над Гоплой»). Эти элементы, усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, (см.), окрасили в свои цвета на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит из Владивостока Советскую Россию («Россия издали») в деревенских образах: лен, синь, черные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. Еще до революции А. провидел «судьбу грядущую свою, протоптанную Пугачевым», а в торжествующей революции А. разглядел «Степана Тимофеевича». В этом стилизованном и бунтарском восприятии революции сказался восторг индивидуалиста из богемы, дождавшегося крушения ненавистного ему мещанского уклада. Вот как А. рисует свое послеоктябрьское настроение: «Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней, недостаточно пустившего в нее корни, быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были еще набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении „хуже не будет“, определении, ставившем многих на невозвратный путь».

Это восприятие революции со стороны стихийного разгрома мещанского уклада выразилось в большой силе ненависти к реакционной обывательщине («Мы пели песни») и в значительной беспомощности при выявлении положительных стремлений революции (стершиеся штампы — правда, кривда, свобода, народ, враги народа и т. д.).

С переездом в Москву — центр пролетарской революции — А. сумел разглядеть и иные стороны революционной борьбы, революционных сдвигов. Еще до 1917 в стихотворении А. «Заржавленная лира» встречается «завод стальных гибчайших песен», но там — это случайная ассоциация, не связанная ни с мироощущением автора, ни с тематикой, ни с системой образов. Но этот случайный старый мотив развертывается в целую программу в прекрасном стихотворении «О нем». «О нем» и «Гастев» означали конец восприятия Октябрьской революции как новой разиновщины и начало творческого приближения к подлинно пролетарскому, индустриальному Октябрю. Асееву, как и его «стальному соловью», захотелось в одно ярмо «с гудящими всласть заводами». А. приветствует Гастева, как «Овидия горняков, шахтеров, слесарей». А. сознает огромную разницу между своим мировосприятием и мировосприятием пролетарского авангарда («Мы — мещане. Стоит ли стараться, из подвалов наших, из мансард, мукой бесконечных операций нарезать эпоху на сердца?»), но в то же время провозглашает: «Нет. Никто б не мог меня поссорить с будущим, зовущим за собой».

На этом третьем этапе своего творчества (первый — 1912-1917, второй — 1918-1922, третий — 1923 и дальше) А. выступает как романтик, преданный делу пролетарской революции, но задыхающийся в революционных буднях. А. кажется, что «стало — очень похоже на прежнюю канитель», он с ужасом слышит, «как томно скулит Травиата со всех бесконечных эстрад». Поэта пугает не кажущееся или действительное наступление антипролетарских социальных сил, а цепкость мещанских бытовых навыков и старой эстетики. Богемные корни этого — в большей мере эстетического и бытового, чем политического — подхода к революционным будням — очевидны. Поэма «Лирическое отступление» особенно характерна для А. последнего периода. Призывы быть на-чеку против вкрадчивых, внешне-лойяльных, идущих не штурмом, а тихой сапой, врагов, неискоренимая, органическая ненависть к варварству мещанского быта, калечащего и грязнящего всякое сильное чувство, всякое человеческое переживание, — таковы сильные стороны поэмы. Явная переоценка эстетических и бытовых моментов, отчаяние, ощущение, что «день революции сгаснет в неясном рассветном бреду», что «крашено рыжим цветом, а не красным — время», — таковы ее вывихи. Но в другой поэме, «Свердловская буря», А. разглядел то, чего не заметил в «Лирическом отступлении»: «проросший сквозь нэп строевой молодняк», который «не сдастся на милость врага» и «прождет — пока не избудем буден». К числу лучших стихотворений А. за последние годы, кроме названных, принадлежат: поэма «Черный принц», «Русская сказка», «Синие гусары» и т. д.

А. — один из лучших современных мастеров стиха. А. напевнее и лиричнее Маяковского, хотя нередко пользуется ораторским синтаксисом и лозунговостью последнего. Сам А. говорит о своих стихах как «о напеве» («Полярное путешествие»), а «Свердловскую бурю» начинает признанием: «Я лирик по складу своей души, по самой строчечной сути».

Первый значительный опыт А. в области стихотворного повествования — поэма «Семен Проскаков», созданная к десятилетию Октябрьской революции и разработавшая подлинную биографию пролетария-партизана, героя гражданской войны. «Семен Проскаков» — шаг вперед к овладению конкретным революционным материалом. И это повествование А. насквозь лирично.

Для стиха А. характерна «установка на звук и ритм» (И. Аксенов). А. любит «звуковые повторы внутри фразы, доходящие до почти полного совпадения звуков слов, близких одно к другому» (Г. Горбачев). Подобно Б. Пастернаку, А. охотно сближает в стихе слова по звуковым ассоциациям: «Я запретил бы „Продажу овса и сена“... Ведь это пахнет убийством отца и сына», «Матерой материк», «Солнце опалом на пальце», «Стекало с стекольных», «Тебе бы не повесть, а поезд, тебе б не рассказ, а раскат» и т. д. Редкое звуковое мастерство А. хранит однако отпечаток декадентского прошлого. Чрезмерная изощренность звукового строя стихотворений А. нередко противоречит их идейному и эмоциональному содержанию, нередко затемняет смысл, делая целые строфы непонятными. Эти недостатки свойственны даже агитационным стихотворениям А. Искусственность эта особенно явственна в рифмах А. Декадентски футуристический формализм приводит порою к совершенно нестерпимым срывам. Таков размен революционной трагедии на дешевые аллитерации в стихотворении «Тайга» («Тебя расстреляли, меня — расстреляли, и выстрелов трели ударились в дали, а даль растерялась — растрелилась даль»).

Трагедия А. — трагедия литературного попутчика, искренне рвущегося к революции, но отягощенного богемно-футуристическим прошлым.

Список литературы

I. Ночная флейта, М., 1914

Зор, М., 1914

Ой кониндан окейн, М., 1915

Океания, М., 1916

Бомба, Владивосток, 1921

Стальной соловей, М., 1922

Софрон на фронте, М., 1922

Буденный, М., 1923

Совет ветров, М., 1923, Избрань, М., 1923

Октябрьские песни, М., 1925

Поэмы, М. — Л., 1925

Самое лучшее, М., 1926

Изморозь, М. — Л., 1927

Семен Проскаков, М. — Л., 1928. Критические статьи печатались в «Красной нови», «Печати и революции», «Лефе», «Новом лефе», «Новом мире», «Октябре» и альманахе «Удар». Интересны воспоминания А. — «Октябрь на Дальнем» («Новый леф», № 8-9), 1927.

II. Брюсов В. Я., Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, журн. «Печать и революция», № 7, 1922

Гусман Б., 100 поэтов, М., 1923

Родов С., В литературных боях, М., 1926

Селивановский А., «На литературном посту», № 2, 1927

Горбачев, Г., Современная русская литература, Л., 1928.