Что такое «обломовщина»? (по роману И. А. Гончарова «Обломов»)

Н. А. Добролюбов в своей знаменитой статье «Что такое "обломовщина"?» писал об этом явлении как о «знамении времени». С его точки зрения, Обломов - это «живой современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью». Добролюбов понимал «обломовщину» социально - как аллегорию крепостного права.

Обломовизм и стахановство - две стороны одной и той же монеты, презираемые. Игривая жизнь полностью несовместима с существующей реальностью. Хуже того, что «реальность» - это гравитационная скважина, которая поглощает жизненную силу маленького в жизни, который все еще отличает ее от простого выживания. Любопытно - а может и нет - все старые идеологии консервативны, потому что они верят в работу. Некоторые из них, такие как марксизм и большинство отраслей анархизма, верят в работу еще более яростно, потому что они не верят ни в что другое.

Либералы говорят, что мы должны прекратить дискриминацию на рабочих местах. Консерваторы поддерживают права на работу. Левые выступают за полную занятость. Трокисты волнуются за перманентную революцию. Но если все идеологи защищают работу - и не только потому, что они планируют заставить других людей сделать свое, они странно неохотно признают это. Они бесконечно говорят о заработной плате, часах, условиях работы, эксплуатации, производительности, прибыльности. Они будут радостно говорить обо всем, кроме самой работы.

И. А. Гончаров прослеживает ее страшное влияние на примере одного человека - Ильи Ильича Обломова. «В Гороховой улице, в одном из больших домов... лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов»,- такими словами начинается роман и таким мы узнаем главного героя. Мы видим Обломова за самым его любимым и привычным занятием - лежанием на диване. Но ведь, когда мы знакомимся с Обломовым, он находится в возрасте тридцати двух-тридцати трех лет. Одцако Обломов ничего не хочет знать о труде. По его мнению, для этого есть другие люди, а он - барин. Лежа на диване и обдумывая планы переустройства своей усадьбы, он представляет себе вечное лето, вечное ве-" селье, вкусную еду и покой. «Кто же я? Что я такое? Пойдите спросите у Захара, и он скажет вам: "Барин!" Да, я барин и делать ничего не умею!» - говорит Обломов. Диван, халат и туфли становятся определенными символами его жизни. Это - символы лени и апатии. У Обломова нет желания служить, да и просто выходить из дома. Круг его общения сузился едва ли не до одного Захара. Суета большого города не для него. Ведь он родился и вырос в Обломовке, где текла тихая, спокойная жизнь. Такая жизнь и стала обломовским идеалом.

Эти эксперты, которые предлагают думать за нас, редко делятся своими идеями о работе, несмотря на их важность в нашей жизни. Они спорят между собой о деталях. Профсоюзы и работодатели согласны с тем, что мы должны продавать время нашей жизни в обмен на выживание, даже если они торгуются по цене. Марксисты считают, что нас должны командовать бюрократы.

Анархо-капиталисты считают, что мы должны быть отправлены предпринимателями. Феминистам все равно, какой способ командовать, пока женщины отправляют. Понятно, что у этих идеолоков есть серьезные различия в том, как разделить добычу власти. Также ясно, что ни у кого из них нет никаких возражений против самой власти, и все они хотят, чтобы мы работали. Быть людским не смешно.

Детству Илюши Обломова посвящена отдельная глава романа, которая называется «Сон Обломова». Кода ее читаешь, становится ясно, что Обломовка и есть та почва, на которой взросла и укоренилась «обломовщина». Это типичный пример крепостного поместья, где источником существования является труд крепостных крестьян.

Все обитатели Обломовки оторваны от внешнего мира. Все силы обломовцев направлены на удовлетворение своих потребностей: «Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке». Впрочем, не менее важным «занятием» в Обломовке считался сон: «всепоглощающий, ничем не гюбе-димый сон, истинное подобие смерти».

Игра не должна быть легкомысленной, хотя легкомыслие не является тривиальным: мы должны часто относиться к легкомыслию серьезно. Альтернативой работе является не отдых в одиночку. Быть людичным не является статичным. Свободное время не работает ради работы. Свободное время - это время, потраченное на восстановление работы, и в безумной, но бесполезной попытке забыть о работе.

Многие люди возвращаются из отпуска так истощены, что хотят вернуться на работу, чтобы отдохнуть. Основное различие между досугом и работой заключается в том, что они платят вам хотя бы за отчуждение и истощение. Мое минимальное определение работы - принудительный труд, то есть навязанное производство. Оба элемента важны. Работа - это производство, навязываемое экономическими или политическими средствами, морковкой или кнутом. Но не все творение - это работа. Работа никогда не делается для любви к самой работе, а для получения продукта или результата, получаемого от него работником.

Косность - основа жизни обломовцев. Они неотступно придерживаются старых традиций

и обычаев, завешанных им предками. Духовный мир обломовцев беден и ограничен. Их интересуют только бытовые проблемы, которые за них решают крепостные крестьяне. Обломовцы никогда не задаются вопросом: «Зачем дана жизнь?» Их жизнь течет, «как покойная река», и все дышит «первобытной ленью».

Это и должно быть. Но работа обычно хуже, чем указывает ее определение. Динамика доминирования, содержащегося в работе, со временем развивается. В развитых и трудозакоренных обществах, включая все индустриальные, капиталистические или «коммунистические» общества, работа всегда приобретает другие атрибуты, которые делают ее еще более вредной. Обычно - и это еще более верно в «коммунистических» странах, чем в капиталистах, где государство является практически единственным работодателем, и все являются работниками.

Потомственные дворяне и бояре - "обломовцы"?

Работа - это заработная плата, а это означает продажу себя в рассрочку. Так что 95% работающих американцев работают на кого-то другого. Только укрепленные бастионы крестьян третьего мира - Мексики, Индии, Бразилии, Турции - временно располагают значительными концентрациями фермеров, которые увековечивают традиционное соглашение большинства рабочих за последние тысячелетия: уплата налогов государству или доход на паразитических землевладельцев, в обмен на то, чтобы оставить их в покое. Даже эта простая сделка начинает выглядеть красиво.

Родители старались уберечь Илюшу от труда как от тяжкого наказания - ведь для этого существуют «Захар да еще 300 Захаров». И что же в результате? Илюша Обломов, который от природы был живым и любознательным мальчиком, приучился смотреть на все окружающее глазами обломовцев. Из-за барского воспитания его «ищущие проявления силы обратились внутрь и никли, увядая».

Все промышленные рабочие находятся под видом надзора, который обеспечивает рабство. Но современная работа имеет более серьезные последствия. Люди не просто работают, у них есть «рабочие места». Даже если задача имеет даже атом, представляющий неотъемлемый интерес, монотонность его исключительной обязанности устраняет его лудический потенциал. «Работа», которая могла бы привлечь энергию некоторых людей в течение разумного времени для развлечения, является лишь бременем для тех, кто вынужден делать это в течение сорока часов в неделю без голоса или голоса по поводу того, как это должно быть сделано в интересах владельцев, которые ничего не вносят в проект, и нет возможности делиться задачами или распространять работу среди тех, кто должен это делать.

«Началось с неумения одевать чулки, а кончилось - неумением жить.»

Обломов ничего не сумел сделать полезного ни для общества, ни для себя. Единственное, что он мог, - это лежать на диване, мечтать и сокрушаться, что «сказка не жизнь, а жизнь не сказка». Обломову доставляли дискомфорт любые вторжения в его мирное существование. Такой тревожащей силой стал Андрей Штольц, который пытался возродить Обломова к жизни. Он всеми силами старался уберечь своего друга от неминуемой гибели. И на какой-то миг Обломова увлекла перспектива обновления: «Идти вперед - это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума, вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть». Но боязнь жизни оказалась сильнее.

Это реальный мир работы: мир бюрократической глупости, сексуальных домогательств и дискриминации, пустых вождей, эксплуатирующих и освобождающих вину от своих подчиненных, которые, согласно любым рационально-техническим критериям, должны руководить всем. Но капитализм в реальном мире жертвует рациональной максимизацией производительности и прибыли перед лицом требований организационного контроля.

Деградация, испытываемая большинством работников, представляет собой сумму нескольких унижений, которые можно назвать «дисциплиной». Фуко видит это явление сложным образом, но это очень просто. Дисциплина состоит из совокупности тоталитарного контроля на рабочем месте - надзора, повторяющихся движений, установленных норм работы, производственных квот, маркировки карты и т.д. дисциплина - это то, что фабрика, офис и магазин разделяют с тюрьмой, школой и психиатрической больницей. Это нечто исторически новое и ужасное.

Не помогла Обломову и встреча с Ольгой Ильинской. Сначала любовь захватила его, и он стал мечтать о счастье. Он даже как будто помолодел. Ольга так же, как и Штольц, пыталась пробудить Обломова к деятельной жизни, сделать его полезным для общества. Но ей не удалось этого добиться. «Обломовщина» победила чувство любви. Обломов испугался новых волнений и тревог, изменения привычного образа жизни. После разрыва с Ольгой Обломова опять потянуло к прежней спокойной и ленивой жизни. И он нашел для себя последнее прибежище - дом Агафьи Матвеевны Пшеницыной, которая создала для него примерно те же условия, что были когда-то в Об-ломовке. Таким образом, все вернулось на круги своя. С Обломовки началась жизнь Ильи Ильича, Обломовкой и закончилась. Когда-то Ольга спросила Обломова: «Отчего погибло все? Кто проклял тебя, Илья? Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...» - «Есть, - сказал он чуть слышно...- "Обломовщина"!»

Это выходит за рамки возможностей демонических диктаторов прошлых лет, таких как Нерон, Чингисхан и Иван Грозный. Несмотря на их злые намерения, у них не было механизма для контроля над своими предметами так же, как современные деспоты. Дисциплина - это режим современного контроля, особенно дьявольский, это новое нарушение, которое необходимо остановить при первой же возможности.

Игра противоположная. Игра всегда добровольная. То, что в противном случае было бы игрой, - это работа, если она принудительна. Берни де Ковен определил игру как «приостановку последствий». Это неприемлемо, если это означает, что игра несущественна. Дело не в том, что игра не имеет последствий. Проблема в том, что последствия, если таковые имеются, свободны. Игра и дарение тесно связаны, поведенческие и транзакционные грани одного и того же импульса, игрового инстинкта. Оба разделяют аристократическое презрение к результатам.

Добролюбов Н А

Добролюбов Н А

Что такое обломовщина

Николай Александрович Добролюбов

Что такое обломовщина?

(Обломов, роман И.А.Гончарова.

"Отечественные записки", 1859 г., № I-IV)

Где же тот, кто бы на родном

языке русской души умел бы сказать

нам это всемогущее слово "вперед"?

Веки проходят за веками, полмильона

Игрок получает что-то во время игры; поэтому он играет. Но главная награда - это опыт самой деятельности. Некоторые игровые эксперты, обычно внимательные, определяют это как «следовать правилам». Есть хорошие игры, которые регулируются правилами, но играть гораздо больше, чем следовать правилам. Разговор, секс, танцы, путешествия - эти практики не следуют правилам, но это игры без сомнения.

И можно играть с правилами так же, как и с чем-либо еще. Работа делает свободу насмешкой. В официальном дискурсе говорится, что все мы имеем права и живем в условиях демократии. Другие несчастные люди, которые не такие свободные, как мы, должны жить в полицейских штатах. Власти постоянно контролируют их. Государственные чиновники контролируют даже мельчайшие детали повседневной жизни. Офицеры, которые подталкивают их из одного места в другое, отвечают только начальству, государственному или частному.

сидней, увальней и болванов дремлет

непробудно, и редко рождается на

Руси муж, умеющий произнести его,

это всемогущее слово...

Гоголь[*]*

* Примечания к словам, отмеченным [*], см. в конце текста.

Десять лет ждала наша публика романа г.Гончарова. Задолго до его появления в печати о нем говорили как о произведении необыкновенном. К чтению его приступили с самыми обширными ожиданиями. Между тем первая часть романа[*], написанная еще в 1849 году и чуждая текущих интересов настоящей минуты, многим показалась скучною. В это же время появилось "Дворянское гнездо", и все были увлечены поэтическим, в высшей степени симпатичным талантом его автора. "Обломов" остался для многих в стороне; многие даже чувствовали утомление от необычайно тонкого и глубокого психического анализа, проникающего весь роман г.Гончарова. Та публика, которая любит внешнюю занимательность действия, нашла утомительною первую часть романа потому, что до самого конца ее герой все продолжает лежать на том же диване, на котором застает его начало первой главы. Те читатели, которым нравится обличительное направление, недовольны были тем, что в романе оставалась совершенно нетронутою наша официально-общественная жизнь. Короче - первая часть романа произвела неблагоприятное впечатление на многих читателей.

В любом случае, разногласия и непослушание наказываются. Информаторы регулярно сообщают властям. Все это должно быть очень плохо. И это, за исключением того, что это всего лишь описание современного рабочего места. Либералы и консерваторы и анархо-капиталисты, которые жалуются на тоталитаризм, ложны и лицемерны. В любой умеренно десталинизированной диктатуре больше свободы, чем на типичном американском рабочем месте. Вы находите такую ​​же иерархию и дисциплину в офисе или на заводе, как в тюрьме или монастыре.

«Обломовщина» в современном мире

Фактически, как показали Фуко и другие, тюрьмы и фабрики возникли почти одновременно, и их операторы сознательно скопировали методы управления того или другого. Работник - рабыня неполный рабочий день. Босс говорит, когда приходить, когда уходить, и что делать между ними. Это говорит вам, сколько работы нужно делать и как быстро. Вы можете взять под свой контроль унизительные крайности, регулировать, если хотите, одежду, которую вы носите, и как часто вы можете пойти в туалет. За некоторыми исключениями, вы можете стрелять по любой причине или без причины.

Кажется, немало было задатков на то, чтобы и весь роман не имел успеха, по крайней мере в нашей публике, которая так привыкла считать всю поэтическую литературу забавой и судить художественные произведения по первому впечатлению. Но на этот раз художественная правда скоро взяла свое. Последующие части романа сгладили первое неприятное впечатление у всех, у кого оно было, и талант Гончарова покорил своему неотразимому влиянию даже людей, всего менее ему сочувствовавших. Тайна такого успеха заключается, нам кажется, сколько непосредственно в силе художественного таланта автора, столько же и в необыкновенном богатстве содержания романа.

Вас проверяют осведомители и надзиратели, замешивают файл каждого сотрудника. Ответ на него называется «неповиновение», как будто рабочий был плохим мальчиком, и он не только уволен, но и дисквалифицирует вас за компенсацию по безработице. Не обязательно одобряя их для них, следует отметить, что дети дома и в школе получают аналогичное лечение, в данном случае оправданное их предполагаемой незрелостью. Что это говорит нам об их родителях и учителях, которые работают?

Для определенных целей не совсем неправильно называть нашу системную демократию или капитализм или, еще лучше, индустриализм, но его истинными именами являются фабричный фашизм и офисная олигархия. Тот, кто говорит, что эти люди «свободны», лжец или дурак. Если вы делаете скучную, глупую и монотонную работу, скорее всего, вы окажетесь скучным, глупым и монотонным. Работа объясняет растущую кретинизацию вокруг нас намного лучше, чем другие идиотские механизмы, такие как телевидение и образование. Те, кто живет по всей своей жизни, отбираются из школы на работу и обращаются к семье в начале и в убежище в конце, привыкли к иерархии и психологически порабощены.

Может показаться странным, что мы находим особенное богатство содержания в романе, в котором, по самому характеру героя, почти вовсе нет действия. Но мы надеемся объяснить свою мысль в продолжении статьи, главная цель которой и состоит в том, чтобы высказать несколько замечаний и выводов, на которые, по нашему мнению, необходимо наводит содержание романа Гончарова.

Его способность к автономии настолько атрофирована, что его страх перед свободой является одной из его немногих фобий с рациональной основой. Как только вы поглотите жизненную силу людей на работе, они, вероятно, будут подчиняться иерархии и экспертизе во всем. Мы живем так близко к миру работы, что не видим, что с нами делается. Мы должны полагаться на внешних наблюдателей из других времен или других культур, чтобы оценить экстремизм и патологию нашей нынешней позиции. Во всяком случае, нам просто нужно использовать мудрость древности, чтобы перенести работу в перспективе.

"Обломов" вызовет, без сомнения, множество критик. Вероятно, будут между ними и корректурные*, которые отыщут какие-нибудь погрешности в языке и слоге, и патетические**, в которых будет много восклицаний о прелести сцен и характеров, и эстетично-аптекарские, с строгою поверкою того, везде ли точно, по эстетическому рецепту, отпущено действующим лицам надлежащее количество таких-то и таких-то свойств и всегда ли эти лица употребляют их так, как сказано в рецепте. Мы не чувствуем ни малейшей охоты пускаться в подобные тонкости, да и читателям, вероятно, не будет особенно горя, если мы не станем убиваться над соображениями о том, вполне ли соответствует такая-то фраза характеру героя и его положению или в ней надобно было несколько слов переставить, и т.п. Поэтому нам кажется нисколько не предосудительным заняться более общими соображениями о содержании и значении романа Гончарова, хотя, конечно, истые критики и упрекнут нас опять, что статья наша написана не об Обломове, а только по поводу Обломова.

* Корректура (с лат.) - исправление ошибок на оттиске типографского набора; здесь имеется в виду мелкая, поверхностная критика литературного произведения.

** Патетический (с греч.) - страстный, взволнованный.

Нам кажется, что в отношении к Гончарову, более чем в отношении ко всякому другому автору, критика обязана изложить общие результаты, выводимые из его произведения. Есть авторы, которые сами на себя берут этот труд, объясняясь с читателем относительно цели и смысла своих произведений. Иные и не высказывают категорических своих намерений, но так ведут весь рассказ, что он оказывается ясным и правильным олицетворением их мысли. У таких авторов каждая страница бьет на то, чтобы вразумить читателя, и много нужно недогадливости, чтобы не понять их... Зато плодом чтения их бывает более или менее полное (смотря по степени таланта автора) согласие с идеею, положенною в основание произведения. Остальное все улетучивается через два часа по прочтении книги. У Гончарова совсем не то. Он вам не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов. Жизнь, им изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь - пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен. У него нет и той горячности чувства, которая иным талантам придает наибольшую силу и прелесть. Тургенев, например, рассказывает о своих героях как о людях близких ему, выхватывает из груди их горячее чувство и с нежным участием, с болезненным трепетом следит за ними, сам страдает и радуется вместе с лицами, им созданными, сам увлекается той поэтической обстановкой, которой любит всегда окружать их... И его увлечение заразительно: оно неотразимо овладевает симпатией читателя, с первой страницы приковывает к рассказу мысль его и чувство, заставляет и его переживать, перечувствовать те моменты, в которых являются перед ним тургеневские лица. И пройдет много времени, - читатель может забыть ход рассказа, потерять связь между подробностями происшествий, упустить из виду характеристику отдельных лиц и положений, может, наконец, позабыть все прочитанное, но ему все-таки будет памятно и дорого то живое, отрадное впечатление, которое он испытывал при чтении рассказа. У Гончарова нет ничего подобного. Талант его неподатлив на впечатления. Он не запоет лирической песни при взгляде на розу и соловья; он будет поражен ими, остановится, будет долго всматриваться и вслушиваться, задумается... Какой процесс в это время произойдет в душе его, этого нам не понять хорошенько... Но вот он начинает чертить что-то... Вы холодно всматриваетесь в неясные еще черты... Вот они делаются яснее, яснее, прекраснее... и вдруг, неизвестно каким чудом, из этих черт восстают перед вами и роза и соловей, со всей своей прелестью и обаяньем. Вам рисуется не только их образ, вам чуется аромат розы, слышатся соловьиные звуки... Пойте лирическую песнь, если роза и соловей могут возбуждать наши чувства; художник начертил их и, довольный своим делом, отходит в сторону; более он ничего не прибавит... "И напрасно было бы прибавлять, - думает он, - если сам образ не говорит вашей душе то, что могут вам сказать слова?.."

В этом уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова. И ею он особенно отличается среди современных русских писателей. Из нее легко объясняются все остальные свойства его таланта. У него есть изумительная способность - во всякий данный момент остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не сделается полной принадлежностью художника. На всех нас падает светлый луч жизни, но он у нас тотчас же и исчезает, едва коснувшись нашего сознания. И за ним идут другие лучи, от других предметов, и опять столь же быстро исчезают, почти не оставляя следа. Так проходит вся жизнь, скользя по поверхности нашего сознания. Не то у художника; он умеет уловить в каждом предмете что-нибудь близкое и родственное своей душе, умеет остановиться на том моменте, который чем-нибудь особенно поразил его. Смотря по свойству поэтического таланта и по степени его выработанности, сфера, доступная художнику, может суживаться или расширяться, впечатления могут быть живее или глубже, выражение их страстнее или спокойнее. Нередко сочувствие поэта привлекается каким-нибудь одним качеством предметов, и это качество он старается вызывать и отыскивать всюду, в возможно полном и живом его выражении поставляет свою главную задачу, на него по преимуществу тратит свою художественную силу. Так являются художники, сливающие внутренний мир души своей с миром внешних явлений и видящие всю жизнь и природу под призмою господствующего в них самих настроения. Так, у одних все подчиняется чувству пластической* красоты, у других по преимуществу рисуются нежные и симпатичные черты, у иных во всяком образе, во всяком описании отражаются гуманные и социальные стремления, и т.д. Ни одна из таких сторон не выдается особенно у Гончарова. У него есть другое свойство: спокойствие и полнота поэтического миросозерцания. Он ничем не увлекается исключительно или увлекается всем одинаково. Он не поражается одной стороною предмета, одним моментом события, а вертит предмет со всех сторон, выжидает совершения всех моментов явления и тогда уже приступает к их художественной переработке. Следствием этого является, конечно, в художнике более спокойное и беспристрастное отношение к изображенным предметам, большая отчетливость в очертании даже мелочных подробностей и ровная доля внимания ко всем частностям рассказа.

* Пластический (с греч.) - скульптурный, рельефный.

Вот отчего некоторым кажется роман Гончарова растянутым. Он, если хотите, действительно растян...

Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→