Так бы я и жила в неведении, не подозревая о существовании этого автора, если бы не мама Галя. А так я уж устроена, что коль узнала, да еще и посоветовал человек, который мне импонирует (Галя, лови комплимент) - то проигнорировать не в состоянии.
И пошла я, значит, просвещаться. Ирина Петровна Токмакова очень плодовитый и признанный детский автор. Количество (и судя по отзывам, качество) ее книг меня безо всяких преувеличений поразили. Но во всех этих литературных предложениях я, признаться честно, растерялась, поэтому постаралась выбрать для знакомства (и своего, и сына) что-то стартовое и легенькое. Выбор пал на книгу стихов "Почитай мне, мама".
В предвкушении я ждала доставку. Илья книга понравилась уже потому, что на обложке "мимиш" (да и вообще хорошие иллюстрации, фамилия иллюстратора - Карамелькина, что умиляет меня очень и очень). А мама с нетерпением принялась за изучение содержания.
Что я вам хочу сказать: меня всегда покоряли люди обладающие детской непосредственностью. Вот автор всех этих стихотворений обладает ею несомненно, потому что она берет и развивает сюжеты, что называется, на ровном месте. Все очень забавно, реальность переплетается с вымыслом, но веришь всему безоговорочно. Заканчивая читать один стишок, уже не терпится узнать, что же Токмакова сотворит в следующем.
В общем, очень яркие стихи: и в плане речи, и в плане образов. Стихи, которые помогают выйти за рамки, освободить ум и фантазию.
Здорово. Я вне всяких сомнений хочу познакомиться еще и с прозой Ирины Токмаковой.
Почитай мне, мама!
«Дайте ребенку книгу с картинками, и он заговорит» К.Д. Ушинский
К сожалению, современным детям мало читают дома. В настоящее время родители, как правило, поставлены в достаточно жесткие условия. Им приходится работать с утра до вечера, обеспечивая достойную жизнь себе и ребенку. Придя уставшими домой, «уходят» в свои компьютеры, ноутбуки, планшеты, телефоны, телевизоры, предпочитая их внутрисемейному общению. И ни сколько об этом не жалеют, думая, что у их ребенка все есть.
Близкие люди, находясь рядом друг с другом, практически не разговаривают, что не может не отразиться на речевом и общем развитии ребенка. Живое общение не может заменить никакое, даже самое совершенное техническое устройство. Трудно сделать первый шаг? Начните читать ребенку на ночь сказки. Помните, как бабушка рассказывала вам сказку? Пусть чтение сказки на ночь станет семейной традицией, ритуалом перед засыпанием, которого ребенок очень ждет.
Иногда родители жалуются, что ребенок не хочет слушать сказку, не воспринимает и не запоминает прочитанное. Возможно, вам стоит обратиться за помощью к неврологу. Попробуйте начать с коротких, доступных для понимания сказок с яркими, красочными картинками.
Дети 3-4 года
Дети старше трех лет уже довольно легко могут воспринимать объемные произведения, их лучше читать малышу вечером, перед сном. Сюда можно отнести бессмертные творения «Приключения Буратино» Толстого, «Малыш и Карлсон» Астрид Линдгрен, «Винни-пух», «38 попугаев», «Трое из Простоквашино» и «Крокодил Гена и все-все-все».
Четырехлетние дети начинают осознавать все, что вокруг них происходит, а также выражать по этому поводу свое мнение. Очень важно для родителей этот момент не упустить и на книжную полку добавить «Белоснежку», «Золушку», «Приключения олененка Бэмби». В таких книгах много взаимоотношений, переживаний и боли, такие чувства для маленького человека нужны, он должен их понимать.
Каждый родитель должен четко уяснить одну прописную истину – одного раза прочесть книгу ребенку недостаточно. Каждый раз, прочитав ту или иную книгу малышу, нужно его расспросить о том, понял ли он содержание, что ему понятно, что он не понял. Особенно это касается объемных произведений, которые разбиваются на несколько вечеров.
Когда вы читаете книгу, в обязательном порядке останавливайтесь на тех местах и тех словах, которые не совсем ясны малышу. Очень часто он может встретить непонятные слова, также это касается книг со сложной сюжетной линией. Чтобы более точно знать, на сколько понята ребенком книга, ему можно задать несколько вопросов по поводу прочитанного.
Относительно длительности чтения, то здесь все весьма индивидуально – для одних детей достаточно 10 минут почитать, а другие могут слушать и пол часа.
Чтение сказок способствует:
Развитию словаря. Речь становится богаче, ярче, пополняется словарный запас.
Развитию грамматического строя речи.
Развитию и совершенствованию диалогической и монологической речи.
Совершенствованию звуковой стороны речи.
Таким образом
, можно сделать вывод, что роль чтения в развитии детей очень велика. Чтение оказывает огромное влияние на интеллектуальное, умственное, речевое, психологическое развитие ребенка!
(10.09(29.08).1867, г. Симбирск - 12.01.1937, г. Тверь), поэт, прозаик и этнограф.
Родился в дворянской семье, внук знаменитого архитектора Поволжья М. П. Коринфского (Варенцова). Матери лишился в день своего рождения, а в пять лет - потерял отца. Воспитывался родственниками и гувернёрами. Детство провёл в родовом имении Симбирского уезда (ныне с. Майнского района). В августе 1879 г. поступил в Симбирскую классическую гимназию, учился в одном классе с В. Ульяновым. В пятом классе издавал рукописный журнал «Плоды досуга». В 1885 г. был исключён из гимназии за чтение «недозволенных» книг и знакомство с политическими ссыльными. В 1886 г. сделал неудачную попытку стать театральным антрепренёром, разорился, продал имение. В 1887-1888 гг. начал заниматься литературным творчеством, заведовал симбирским отделом «Казанского биржевого листка». Его корреспонденции, фельетоны, историко-этнографические и библиографические материалы печатались в «Самарской газете», «Казанском вестнике», а с 1888 г. - в столичной прессе. Юношеские стихотворения поэта были большей частью лирического содержания, а позднее его влекли картины природы, народные сказания, которые он эффектно стилизовал под допетровскую старину. В декабре 1889 г. переезжает в Москву, где сотрудничает в редакции журнала «Россия», печатается в «Русском богатстве», «Гусляре», «Русском сатирическом листке». Весной 1891 г. переезжает в Петербург, печатается в «Северном вестнике», «Русских ведомостях», «Историческом вестнике» и мн. др. Занимается переводческой деятельностью, пишет стихи и прозу для детей. Интересуется творчеством писателей из народа, дружит с поэтом-самоучкой С. Д. Дрожжиным, пишет статьи о нём, о поэтах А. Е. Разорёнове, . Сам писатель придавал наибольшее значение своим, так называемым бывальщинам - историческим балладам и стихотворным рассказам из народной жизни: «Волга. Сказания, картины и думы» (М., 1903), «Бывальщины. Сказания, картины и думы» (СПб., 1896, 1899, 1900), «В тысячелетней борьбе за Родину. Бывальщины X-XX веков. (940-1917 гг.)» (П., 1917) и др. Собирает и записывает тексты календарно-обрядовой и духовной поэзии Смоленской, Симбирской, Казанской, Олонецкой, Нижегородской и других губерний. Стихотворения писателя положены на музыку композиторами А. Глазуновым, С. Рахманиновым, Б. Варламовым и др. Некоторые его сочинения переведены на немецкий, английский, французский, польский, чешский и болгарский языки. В воспоминаниях писателя есть страницы об учёбе в Симбирской классической гимназии, характеристики преподавателей, учеников. С 1929 г. жил в г. Твери, где и скончался 12 января 1937 г.
Библиография:
Коринфский А. А. Чёрные розы : стихотворения 1893-1895 гг. — Санкт-Петербург, 1896. — 294 с.
Коринфский А. А. "Бывальщины", " Картины Поволжья" и "Северный лес" . — Санкт-Петербург, 1900. — 343 с.
Коринфский А. А. Трудовой год русского крестьянина. IV. Озимая запашка . — М., 1904. — 16 с. — (Б-ка народных наук).
Коринфский А. А. Трудовой год русского крестьянина. V. Рост хлебов . — М., 1904. — 20 с. — (Б-ка народных книг).
Коринфский А. А. Трудовой год русского крестьянина. III. Сенокос . — М., 1904. — 16 с. — (Б-ка народных книг).
Коринфский А. А. Трудовой год русского крестьянина. VII. Сноповоз. — М., 1904. — 16. с. — (Б-ка народных книг).
Коринфский А. А. В мире сказаний : очерки народных взглядов и поверий. — Санкт-Петербург, 1905. — 232 с.
Коринфский А. А. Песни Баумбаха. — Санкт-Петербург, 1906. — 190 с.
Коринфский А. А. Под крестною ношей : стихотворения 1905-1908 гг. — Санкт-Петербург, 1909. — 416 с.
Коринфский А. А. Памяти А. С. Хомякова: стихотворение. — Санкт-Петербург, 1910. — 4 с.
Коринфский А. А. Поздние огни : новые стихотворения: 1908-1911. — Санкт-Петербург, 1912. — 736 с.
О нём:
Кузьмина М. Ю. «Здесь - первых грёз моих качалась колыбель»: о симбирских истоках творчества А. А. Коринфского // Симбирский текст русской культуры: проблемы реконструкции: сб. материалов конф. / УлГУ. - Ульяновск, 2011. - С. 58-67.
Петров С. Б. А. А. Коринфский о поэте А. Е. Разорёнове // Сборник материалов научной конференции, посвящённой 190-летию Симбирской губернской гимназии (1809-1999). - Ульяновск, 1999. - С. 162-171.
Трофимов Ж. А. А. А. Коринфский о Д. Н. Садовникове // Трофимов Ж. А. Симбирск литературный (поиски, находки, исследования). - Ульяновск, 1999. - С. 312-321.
Шимонек Е. В. Воспоминания об А. А. Коринфском в Государственном архиве Свердловской области // Страницы культурной жизни Симбирской губернии-Ульяновской области: сб. материалов межрегион. науч.-практ. конф. (Ульяновск, 22 марта 2012 г.). - Ульяновск, 2012. - С. 119-127.
Шинкарова Н. В. Материалы А. А. Коринфского в фондах Ульяновского областного краеведческого музея. Письма к О. Д. Садовниковой // Краеведческие записки / Ульян. обл. краеведческий музей им. И. А. Гончарова. - Ульяновск, 2006. - Вып. 12. - С. 195-209.
***
Народные твердыни // Мономах. — 2015. — № 1. — С. 24: фот. — (Имена писателей на карте Ульяновской области).
Аполлон Аполлонович Коринфский
Коринфский Аполлон Аполлонович (29.08/10.09.1868-12.01.1937), русский писатель, этнограф. Родился в Симбирске в семье мирового судьи. Наибольший интерес в его творчестве представляют историко-этнографические очерки и бывальщины - рассказы из народной жизни. Собирал и записывал тексты календарно-обрядовой и духовной поэзии Казанской, Нижегородской, Олонецкой, Симбирской, Смоленской и др. губерний.
Основные сочинения: “Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа” (1901); “Трудовой год русского крестьянина” (вып. 1-10, 1904); “Волга. Сказания, картины и думы” (1903); “Бывальщины. Сказания, картины и думы” (1896); “В Тысячелетней борьбе за Родину. Бывальщины X-XX веков” (1917).
О. Платонов
Коринфский Аполлон Аполлонович (29.08.1868-12.01.1937), поэт, прозаик. Родился в Симбирске в семье дворянина, мирового судьи и мирового посредника.
Детство Коринфского прошло в родовом имении, в сельце Ртищево-Каменский Отколок Симбирского у. Матери лишился в день своего рождения, отца - в 5-летнем возрасте. Но именно благодаря отцу, страстному любителю поэзии и музыки, Коринфский, еще не умея читать, знал наизусть стихи А. А. Фета, А. Н. Майкова, Я. П. Полонского, «явившихся т. о. первыми учителями его в области изящного». Самостоятельно овладев грамотой, Коринфский рано пристрастился к чтению и «в то же время с жадностью прислушивался» «к народному слову, доходившему до него в виде сказок, пословиц, загадок и преданий словоохотливой деревни». Оставшись сиротой, Коринфский воспитывался родственниками и гувернерами. В 1879 поступил в Симбирскую классическую гимназию. С первых классов начал писать стихи, в 5-м издавал рукописный журнал «Плод досуга». В 1886 пытался стать театральным антрепренером, разорился, продал имение. Решив проявить себя на литературном поприще, опубликовал первое стихотворение в одном из мелких петербургских журналов и почти одновременно рассказ «Живой покойник».
В дек. 1889 переехал в Москву, где сотрудничал с журналом «Россия», печатался в «Русском богатстве», «Гусляре», «Русском сатирическом листке». Весной 1891 переехал в Петербург, служил в журнале «Наше время», «Всемирная иллюстрация». С мая-июня 1894 заведовал редакцией журнала «Север», в 1897-99 редактировал его самостоятельно, выступая в нем также с обзорами «Литература и журналистика» (под псевд. Присяжный читатель), направленными против «тенденции» в литературе и критике, в защиту «чистого искусства»; писал о творчестве В. Я. Брюсова, Ф. Сологуба, М. А. Лохвицкой, К. М. Фофанова, П. В. Засодимского, Н. Н. Златовратского. Одновременно (с 1895 по 1904) состоял помощником редактора «Правительственного вестника» К. Случевского по историческому отделу, где ему принадлежали все историко-этнографические очерки, составившие впоследствии книгу «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа» (М., 1901). С осени 1904 по март 1908 - редактор газеты «Голос правды».
С 1894 начали выходить его книги стихов «Песни сердца (1889-93)» (1894, 1897), «Черные розы. 1893-95» (1986), «Гимн красоте и др. новые стихи. 1896-98» (1899), «В лучах мечты. 1898-1905» (1906, 1912). Стихи Коринфского - лирика, публицистика, «народные сказания» - имели читательский успех.
Коринфский писал для детей стихи и прозу о природе, нравоучительные зарисовки, произведения на исторические темы: «На ранней зорьке» (1896, 1903), «В детском мире» (1909), «В родном краю» (1911) и др., а также много переводил из английских, немецких, французских, польских, армянских и др. поэтов: «Старый моряк» С. Т. Колриджа (1893; 2-е изд., 1897), «Полное собрание песен Беранже в переводе русских поэтов» (Т. 1-4. СПб., 1904-05), «Песни Баумбаха» (1906, 1912). Был одним из первых переводчиков на русский язык Я. Купалы, с которым встречался и переписывался.
Выросший в приволжской деревне, Коринфский навсегда сохранил интерес к народному слову, собирал и записывал тексты календарно-обрядовой и духовной поэзии Смоленской, Симбирской, Казанской, Олонецкой, Нижегородской и др. губерний, изучал и издавал их: «Народная Русь…», «Трудовой год русского крестьянина» (вып. 1-10, 1904), «В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий» (1905) и др.; интересовался творчеством писателей из народа, писал о них статьи (в т. ч. о Д. Н. Садовникове, А. Е. Разоренове), много лет дружил с С. Д. Дрожжиным. Наибольшее значение поэт придавал своим т. н. бывальщинам - стихотворным переложениям сюжетов из исторического прошлого России: «Волга. Сказания, картины и думы» (1903), «Бывальщины. Сказания, картины и думы» (1896, 1899, 1900), «В тысячелетней борьбе за Родину. Бывальщины X-XX вв. (940-1917)» (1917) и др.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru
Коринфский Аполлон Аполлонович - поэт, прозаик.
Родился в семье дворянина, мирового судьи и мирового посредника. Фамилию и дворянство унаследовал от деда: Михаил Петрович Баренцев, одаренный арзамасский крестьянин-мордвин, подростком бежал из дома, окончил Казанскую гимназию, Петербургскую Академию художеств, где за выпускной проект «в коринфском стиле» получил золотую медаль, звание академика и по желанию присутствующего на торжественном акте Александра I фамилию Коринфский.
Детство Коринфского прошло в родовом имении, в сельце Ртищево-Каменский Отколок Симбирского уезда. Матери лишился в день своего рождения, отца - в 5-летнем возрасте. Но именно благодаря отцу, страстному любителю поэзии и музыки, Коринфский, еще не умея читать, знал наизусть стихи А.А.Фета, А.Н.Майкова, Я.П.Полонского, «явившихся таким образом первыми учителями его в области изящного» (Автобиография. ИРЛИ. Ф.93. Оп.3. №646). Самостоятельно овладев грамотой, Коринфский рано пристрастился к чтению и «в то же время с жадностью прислушивался» «к народному слову, доходившему до него в виде сказок, пословиц, загадок и преданий словоохотливой деревни» (Автобиография. ИРЛИ. Ф.357. Оп.5. №55). Оставшись сиротой, Коринфский воспитывался родственниками и гувернерами.
В 1879 поступил в Симбирскую классическую гимназию, где учился в одном классе с В.И.Ульяновым (См.: Вечернее слово. 1918. 1 июня). С первых классов начал писать стихи, в 5-м издавал рукописный журнал «Плоды досуга», из выпускного класса исключен «за чтение "недозволенных" книг и знакомство с политическими ссыльными» (Русские писатели. 1800-1917. М., 1994. Т.3. С.70).
В 1886 пытался стать театральным антрепренером, разорился, продал имение. Решив проявить себя на литературном поприще, опубликовал первое стих, в одном из мелких петербургских журналов, и почти одновременно рассказ «Живой покойник» (Самарская газета. 1886; подпись - Борис Колюпанов).
В 1887-88 заведовал симбирским отделом «Казанского листка», сотрудничал в местной печати: «Волжский вестник», «Самарская газета», «Казанский вестник», а также в столичной: «Русский курьер», «Современные известия».
В дек. 1889 переехал в Москву, где сотрудничал в журнале «Россия», печатался в «РБ», «Гусляре», «Русском сатирическом листке».
Весной 1891 переехал в Петербург, служил в журнале «Наше время», «Всемирная иллюстрация», в дальнейшем печатался в «Мире Божьем», «Северном вестнике», «Русских ведомостях», «Историческом вестнике» и многих других. Посещал вечера Я.П.Полонского, Ф.Ф.Фидлера, К.К.Случевского.
С мая-июня 1894 заведовал редакцией журнала «Север», в 1897-99 редактировал его самостоятельно, выступая в нем также с обзорами «Литература в журналистике» (под псевдонимом Присяжный читатель), направленными против «тенденции» в литературе и критике, в защиту «чистого искусства»; писал о творчестве В.Я.Брюсова (1897. №3), Ф.Сологуба (1897. №17), М.Горького (1897. №26), М.А.Лохвицкой (1897. №29, 44; 1898. №14), К.М.Фофанова (1897. №48), П.В.Засодимского (1897. №30), Н.Н.Златовратского (1897. №46). Одновременно (с 1895 по 1904) состоял помощником редактора «Правительственного вестника» К.Случевского по историческому отделу, где ему принадлежали все историко-этнографичес-кие очерки, составившие впоследствии книгу «Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа» (М., 1901).
С 1894 начали выходить его книги стихов «Песни сердца (1889-1893)» (1894, 1897), «Черные розы. 1893-1895 гг.» (1896), «Гимн красоте и др. новые стихи (1896-1898)» (1899), «В лучах мечты. 1898-1905 гг.» (1906, 1912). Стихи Коринфского - лирика, публицистика, «народные сказания» - имели читательский успех. Критика также не обходила вниманием его творчество (более 400 отзывов); одни сравнивали поэта с А.К.Толстым, Л.А.Мейем, А.Н.Майковым, др. (более взыскательные - И.А.Бунин, В.Я.Брюсов, А.Волынский) отмечали вторичность, косноязычие, многословность его поэзии. В литературной среде творчество Коринфского получило невысокую оценку.
Во время революции 1905-07 Коринфский опубликовал в периодике множество сатирических стих, (под псевдонимами), позднее выпустил книгу «Под крестною ношей. Стихи 1905-1908 гг.» (1909), отразившую общее для творческой интеллигенции увлечение революционными идеями, затем разочарование ими.
Коринфский писал для детей стихи и прозу о природе, нравоучительные зарисовки, произведения на исторические темы: «На ранней зорьке» (1896,1903), «В детском мире» (1909), «В родном краю» (1911) и др., а также много переводил из английских, немецких, французских, польских, армянских и др. поэтов: «Старый моряк» С.Т.Колриджа (1893; 2-е изд.- 1897), «Полное собрание песен Беранже в переводах русских поэтов» (Т.1-4. СПб., 1904-05), «Песни Баумбаха» (1906, 1912). Был одним из первых переводчиков на русский язык Я.Купалы, с которым встречался и переписывался.
Выросший в приволжской деревне, Коринфский навсегда сохранил интерес к народному слову, собирал и записывал тексты календарно-обрядовой и духовной поэзии Смоленской, Симбирской, Казанской, Олонецкой, Нижегородской и других губерний, изучал и издавал их: «Народная Русь...», «Трудовой год русского крестьянина» (Вып.1-10, 1904), «В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий» (1905) и др.; интересовался творчеством писателей из народа, писал о них статьи (в т.ч. о Д.Н.Садовникове, А.Е.Разорёнове), много лет дружил с С.Д.Дрожжиным. Наибольшее значение поэт придавал своим т.н. бывальщинам - стихотворным переложениям сюжетов из исторического прошлого России: «Волга: Сказания, картины и думы» (1903), «Бывальщины: Сказания, картины и думы» (1896,1899,1900), «В тысячелетней борьбе за Родину. Бывальщины Х-ХХ веков (940-1917 гг.)» (1917) и др.
Восторженно встретив Февральскую революцию 1917, Коринфский не принял Октябрьскую и ее трагические последствия. Это было причиной фактического ухода от литературной деятельности, одиночества, материальной нужды. Лишь в конце 1920-х Коринфский создал небольшой цикл стихотворений: «Моя страна», «Рабоче-крестьянская республика» и др. Служил в мелких издательствах, затем конторщиком, библиотекарем в школе. Жил под Ленинградом, на станции Лигово, с 1929 в Твери, где работал в типографии корректором и умер в безвестности.
Л.Н.Иванова
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 260-262.
Далее читайте:
Русские писатели и поэты (биографический справочник).
Сочинения:
Стихотворения // Поэты 1880-1890 годов. Л., 1972. С.420-454. (Б-ка поэта. Б. серия).
[Николаева Л. А. Биографическая справка] (Б-ка поэта. Б. серия).
Литература:
Белоусов И.А. Воспоминания // Сегодня. Альм. М., 1926. Вып.1. С.122-123;
Селиванов К.А. Литературные места Ульяновской обл. Саратов, 1969. С.68-70;
Воронин И.Д. Литературные деятели и литературные места в Мордовии. Саранск, 1976. С.202-203;
Малютина А. С.Д.Дрожжин в его переписке с Коринфским // Ученые записки Енисейского государственного педагогического института. Вып.5. Красноярск, 1963. С.65-92;
Николаева Л.А. Биографическая справка // Поэты 1880-1890 годов. Л., 1972. С.414- 420. (Б-ка поэта. Б. серия);
Лиокумович Т. Первый переводчик Янки Купалы // Волга. 1982. №7;
Иванова Л.И. Архив С.Д.Дрожжина // Литературный архив. Материалы по истории русской литературной и общественной мысли. СПб., 1994. С.73-75.
Безотчетные порывы...
Безотчетные порывы
Мимолетного волненья,
Мимолетные приливы
Безотчетного томленья!
Грезы юности желанной,
Отблеск страсти пережитой,
Свет весны моей туманной,
Безо времени забытой, -
Всё мелькает предо мною
В них нестройной вереницей -
Потухающей зарею,
Отдаленною зарницей...
Нет вам смены, нет забвенья,
Мимолетные порывы
Безотчетного волненья!
Для меня полны значенья
Безотчетные приливы
Мимолетного томленья!..
Бледное, чахлое утро туманное...
Бледное, чахлое утро туманное
Робко встает над безмолвной столицею;
Скоро проснется и солнце румяное
Вместе с толпою рабов бледнолицею...
В темных подвалах, в палатах блистательных
Снова застонет нужда беспощадная -
Бич всех людей идеально-мечтательных,
Злая, больная, жестокая, жадная...
Жаль мне вас, дети нужды истомленные,
Жаль мне и вас, дети праздности чванные,
Жаль мне и дни беспросветно-туманные,
Жаль мне и песни, в тумане рожденные...
В вагоне
Несется поезд... Дым змеистый
Клубами тает позади,
Картиной яркой и лучистой
Даль развернулась впереди...
Ручьев серебряных извивы
Мелькают всюду предо мной,
Кустов щетинистые гривы
Плывут зеленою волной;
Водой размытые долины
Хранят остатки снежных гор;
Толпятся сосны-исполины,
Взбежав на каменный бугор;
Лучей полдневных позолота
Слегка покрыла небеса,
И мхом одетые болота,
И темнокудрые леса...
И ни начала, ни конца нет
Гирляндам серых деревень, -
Родная глушь невольно манит
В свою задумчивую сень...
Несется поезд... Обгоняя,
Летит мечтаний бледный рой -
Как птиц встревоженная стая
Передрассветною порой...
Что их влечет в простор лазурный,
Что их зовет в немую даль?
Затишья сонного печаль,
Волненья ль прошлой жизни бурной?!
Их не догнать! Из душных стен,
На миг отрясши прах столицы,
Летят, забыв недавний плен,
Их окрыленные станицы...
Куда летят? Зачем, к кому?!
Не всё ль равно! Вернуться снова
Им суждено в свою тюрьму
От неба ясно-голубого,
От этих ласковых долин,
От хвойных стен лесов унылых,
От грустных северных картин,
Вдвойне больному сердцу милых...
В полях
Еду я, еду... Везде предо мной
Чахлые нивы родимые
Стелются мертвенно-бледной волной,
Солнца лучами палимые...
Колос пустой от межи до межи
Перекликается с колосом;
Нудится: кто-то над волнами ржи
Слышится ропот тревоги больной,
Слышатся слезы смирения, -
Это рыдает над нивой родной
Гений труда и терпения!..
Чутко дремлет в полях недожатая рожь,
С нетерпеньем жнецов дожидается;
Побурел-пожелтел шелковистый овес,
Точно пьяный от ветру шатается.
Нарядилась гречиха в цветной сарафан
И белеет над горными скатами....
Ветерок, пробегая хлебами, шумит:
«Будем золото гресть мы лопатами!..»
Солнце красное сыплет лад грудью земли,
Над рабочею ратью могучею,
Золотые снопы искрометных лучей,
Ни на миг не скрываясь за тучею...
Улыбается солнце... До ясных небес
С нивы песня доносится женская...
Улыбается солнце и шепчет без слов:
«Исполать тебе, мощь деревенская!..»
В стенах неволи городской...
В стенах неволи городской
Кончая хмурый день печальный,
С какой безвыходной тоской
Я вспомнил плеск реки кристальной,
Повисший над обрывом сад,
Берез развесистые сени,
В старинном доме комнат ряд,
Террасы шаткие ступени,
Поля, луга... Как будто вдруг -
Под стон озлобленной столицы -
Перечитал мне старый друг
Забытой повести страницы...
Казалось мне: в степной глуши
Я вновь живу, - поля родные
Со мной беседуют в тиши
И мне внимают как живые;
И я люблю, люблю впервые,
Всем юным трепетом души!..
В тумане
И вот опять ползут косматые туманы
Из северных болот и сумрачных лесов,
Покинув нехотя просторные поляны
Для тесной суеты шумливых городов...
Задернуты с утра какой-то мутной мглою
Огромные дома, сады и острова,
Гранитные дворцы над смолкшею рекою
И в латах ледяных красавица Нева...
И снова целый день по улицам туманным
Брожу я, затаив в груди печаль свою,
И - как больной в бреду - в своем кошмаре странном
Ни близких, ни врагов кругом не узнаю...
Худые, бледные, измученные лица
Повсюду предо мной мелькают; из-за них
Глядит в мои глаза туманная столица
Зрачками мутными несчетных глаз своих...
И думается мне: весь этот город шумный
Внезапно заболел, и бред его больной,
Сливаяся с моей тоскою многодумной,
Звучит во мне самом и гонится за мной...
С.-Петербург
Венок цветущих иммортелей...
Венок цветущих иммортелей,
В своей печальной красоте,
Висит под сенью старых елей
На покачнувшемся кресте.
Но безымянная могила
Молчит про то, кто в ней зарыт,
О ком молва не сохранила
Ни лжи, ни правды в камне плит.
Но может быть, и здесь витала
Недавно фея светлых грез
И холм надгробный орошала
Святою влагой чистых слез:
Обросший мохом крест убогий -
Соперник памяти людской,
Могильных сводов сторож строгий,
Увенчан любящей рукой...
Всесильна вечностью своею
Слепая смерть, но всё же власть
И сила есть у нас над нею:
Та власть - любовь, та сила - страсть!
Под балдахином хмурых елей
О них гласит моей мечте
Венок печальных иммортелей
В своей цветущей красоте...
Сентябрь 1892
Влюбленные фавны
Каждый день румяным утром
За белеющею виллой
Появлялась дочь архонта,
Словно призрак легкокрылый.
Чуть с востока выплывала
Розоперстая Аврора,
Ключевой водой поспешно
Наполнялася амфора;
И на мраморных ступенях,
За плющом темно-зеленым,
Заглушался шум потока
Страстным шепотом влюбленным.
Стороною пробирался
Вслед затем пастух кудрявый;
Выбегал за ним неслышно
Из засады фавн лукавый.
И - счастливцу подражая -
Обращался к деве страстно,
О любви своей кипучей
Говорил ей, но - напрасно...
Утром - новое свиданье...
Но соперника однажды
Сговорились фавны злые
Отучить навек от жажды, -
Сговорились втихомолку
И красавца усыпили
Сонным зельем так, что спит он
В преждевременной могиле.
С той поры не видно больше
У источника свиданий,
С той поры не слышно фавнам
Упоительных лобзаний...
Всё прошло, хотя, как прежде,
В час, когда спешит Аврора
На восток, водою снова
Наполняется амфора,
И в тени плюща заметен,
За белеющею виллой,
Над источником холодным
Тот же призрак легкокрылый.
Взор у дочери архонта
Полон жгучей, страстной муки,
И сидит она, на мрамор
Опустив бессильно руки.
«Изменил тебе коварный!» -
Шепчет фавн с усмешкой едкой,
Приютись у водоема
За зеленой зыбкой сеткой.
Но напрасно козлоногий
Ей твердит любви признанья -
Не глядит она на фавна,
Вся в истоме ожиданья.
Лепет струй воды прозрачной -
Мелодично-музыкальный -
Для нее звучит мотивом
Милой сердцу песни дальной;
И сидит она - безмолвна,
Словно призрак легкокрылый, -
Над источником певучим,
За белеющею виллой...
Во дни безвременья
Ослеп наш дряхлый век, и, как слепец несчастный,
Бредет он наугад, окутан дымной тьмой;
И кажется ему весь божий мир прекрасный
Огромною тюрьмой...
Ни солнце Истины на небе мирозданья,
Ни звезды яркие Добра и Красоты
Не светят для него, - не льют благоуханья
Живой Любви цветы.
Забыл наш хмурый век надежды молодые,
Не вспомнить старику о радужных мечтах, -
Встречает он теперь все радости земные
С печалью на устах.
Больной, угрюмый век, - бредет впотьмах несчастный,
И некому слепца седого довести
Рукою любящей, рукою смелой, властной
До нового пути.
А этот новый путь лежит так недалеко;
Над ним не меркнет свет борьбы с житейской тьмой;
И мир, вокруг него раскинувшись широко,
Не кажется тюрьмой...
Гигантские чаши
Котловины между гор - что чаши,
Зеленым вином налитые с краями...
Где места привольнее и краше?
Что красой сравнится с Жигулями?!.
Высоко взобрались на шиханы
Темных сосен траурные гривы;
Низко-низко на берег песчаный
Плещут волн, певучих волн приливы...
По буграм - разросся лес дремучий;
По-над лесом - гребни да утесы...
Каждый раз, над ними встретясь с тучей,
Ветер ей об них расчешет косы,
Словно хмельный, ходит Жигулями...
А они - всё выше да всё краше...
Ходит ветер валкими шагами, -
Ходит он от чаши к новой чаше,
Зеленым вином наполненной с краями...
Если в мгновенье тоски роковой...
Если в мгновенье тоски роковой
Сердце твое вдруг сильнее забьется,
Если в душе, усыпленной средой,
Чувство живое нежданно проснется
И, обо всем позабыв,
Бросишься ты на призыв
К бурям и грозам борьбы
Против всевластной судьбы, -
Милый мой друг, под тревожной грозой
Не вспоминай ты, встречая невзгоды,
Тихого счастья бесстрастные годы:
Мертвому - мертвый покой!..
Если - измученный тяжкой борьбой -
Ты, без трофеев, увенчанных славой,
С сердцем изнывшим, с разбитой душой,
С поля далекого битвы кровавой
Снова вернешься сюда,
К пристани мирной труда, -
С гнетом бессилья в груди,
С мукою ран впереди, -
Милый мой друг, не клонись головой
И не рыдай у бескрестной могилы,
Где схоронил ты кипучие силы:
Мертвому - мертвый покой!..
Симбирск
Жигули
Жигули, Жигули!..
И - опять предо мной
К облакам вознесли
Горы лес вековой.
Взоры верхом скользят -
От скалы до скалы,
Где лишь тучки парят
Да ширяют орлы.
Люб им Волги простор -
Белопенная гладь,
Зеленеющих гор
Красота-благодать.
Здесь пред ними встает
За курганом курган,
Где (гуторит народ)
«Думу думал Степан»,
Где бессудным судьей
Разин правил свой суд,
Где о воле родной
Бури песни поют...
Из осенних набросков
Сегодня целый день бродил я по лугам,
С двустволкою в руках... Знакомые картины
Мелькали предо мной... Пестрели здесь и там
Усадьбы серые: дымилися овины
На гумнах у крестьян; по берегу реки
Ютилось на горе село с убогим храмом;
Паслись по озимям стада-особняки;
Обманывая глаз, на горизонте самом
Зубчатою стеной вставал сосновый бор,
И летом, и зимой хранящий свой убор...
На всем заметен был истомы грустной след...
Угрюм, печален вид природы сиротливой
Осеннею порой, - а всё ж иной поэт
Найдет ее подчас и пестрой, и красивой!..
Его пленит собой узорная гряда
Курчавых облаков на бледном небосводе,
Излучина реки; быть может, иногда
И самая печаль, разлитая в природе...
Она его душе мечтательной сродни:
Она исполнена тревоги, как они,
Она таинственна, как своенравный гений
Певца-художника... Невидимая нить
Привязывает к ней природы властелина,
И - с ней наедине - способен он забыть
Минуты горькие, часы тупого сплина,
Обиду кровную, лишений тяжкий гнет,
Измену женщины, грядущих дней тревогу, -
Его упавший дух невольно оживет,
Больная мысль найдет желанную дорогу...
Куда ни кинет он пытливо грустный взгляд -
Мелькают образы, плывут живые тени;
Повеет ветерком - неслышно налетят
Все спутники его минутных вдохновений;
Тут рифмы звонкие ласкают чуткий слух,
Здесь строфы мерные сплетают ряд созвучий,
А там - растет мотив... И вмиг воспрянет дух,
И сердце застучит, и стих готов летучий...
Так вот и я с утра до вечера бродил
По берегам реки, среди родной природы...
Забывши о ружье, нередко я следил
За стаей вольных птиц, прорезывавших своды
Тяжелой мантией нависших облаков,
Терявшихся вдали, в таинственном просторе;
И крикнуть был порой, смотря им вслед, готов:
«Снесите мой привет за радужное море!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лишь поздним вечером вернулся я домой,
С пустою сумкою, измученный, усталый...
Казался город мне огромною тюрьмой,
И грудь была полна тоскою небывалой;
Душа опять рвалась от каменных громад
На волю, на простор... А сердце в песню муки,
В больную песнь любви, слагало наугад
Природой серою подсказанные звуки...
К пустынному приволью...
К пустынному приволью
Склонился небосклон;
Душистый воздух смолью
И зноем напоен.
Ни зверя и ни птицы
Среди прямых стволов;
Над ними - вереницы
Жемчужных облаков.
Пески, да мхи, да хвоя
В безлюдной стороне.
Предчувствие покоя -
В природе и во мне!..
Карнавал. Южные картинки
Огни, цветы и маски,
Пьеретты и Пьеро...
Алмазы, а не глазки;
Не смех, а серебро!
Лукавый Мефистофель
К наивности самой
Склоняет резкий профиль,
Обвив ей стан рукой.
Глядят полишинели
На них со всех сторон -
Под вздох виолончели,
Под скрипок томный стон...
Мандола, мандолина,
И флейты, и фагот;
И ширится картина,
И вихорь-вальс растет...
Не слушая оркестра,
Несется пестрый бал,
И правит им маэстро -
Веселый карнавал...
То площадь или море?
И смех, и крик, и гул,
И пламя в каждом взоре,
И на сердце разгул.
Плащи, мантильи, маски,
Пьеретты и Пьеро, -
Смешалось в буйной пляске
Всё шумно и пестро.
Блестят с балконов взоры;
Цветов и фруктов град
Посыпали синьоры
В летучий маскарад.
За ними - и confetti
Ударила картечь...
Монтекки с Капулетти
То не ведут ли речь?!.
О нет! Борясь с истомой,
На свой турнир созвал -
С враждою незнакомый -
Весь город карнавал...
Красная весна
То не белая купавица
Расцвела над синью вод -
С Красной Горки раскрасавица
Ярью-зеленью идет.
Пава павой, поступь ходкая,
На ланитах - маков цвет,
На устах - улыбка кроткая,
Светел-радошен привет.
Красота голубоокая, -
Глубже моря ясный взгляд,
Шея - кипень, грудь высокая,
Руса косынька - до пят.
Летник - празелень, оборчатый -
Облегает стройный стан;
Голубой под ним, узорчатый
Аксамитный сарафан...
За повязку, зернью шитую,
Переброшена фата:
Ото взоров неукрытою
Расцветает красота...
Ни запястий, ни мониста нет,
Ожерелий и колец;
И без них-то взглянешь - выстынет
Сердце, выгорит вконец!
Следом всюду за девицею -
Ступит красная едва -
Первоцветом, медуницею
Запестреет мурава.
Где прошла краса - делянками
Цвет-подснежник зажелтел;
Стелет лес пред ней полянками
Ландыш, руту, чистотел...
В темном лесе, на леваде ли,
По садам ли - соловьи
Для нее одной наладили
Песни первые свои...
Чу, гремят: «Иди, желанная!
Будь приветлива-ясна!
Здравствуй, гостья богоданная!
Здравствуй, Красная Весна!..»
Знай спешит, идет без роздыху
Раскрасавица вперед:
От нее - волной по воздуху -
Радость светлая плывет.
Переливами звенят,
Травы-цветики душистые
Льют медвяный аромат.
Сыплет солнце дань богатую -
Злато-серебро лучей -
В землю, жизнью тороватую, -
Ослепляет взор очей;
Проникают в глубь подземную.
Чудодейно-горячи, -
Выгоняют подъяремную
Силу вешнюю лучи.
Выбивает сила волнами,
Расплывается рекой, -
Силу пригоршнями полными
Черпай смелою рукой!
Набирайся мочи на лето
По весне, родимый край!
Всюду силы столько налито, -
Сила плещет через край!..
То не заревом от пламени
Утром пышет даль, горя, -
В зеленеющие рамени
Льются золота моря.
Лес дремучий, степь раздольная,
Хлебородные поля, -
Дышит силой вся привольная
Неоглядная земля...
Что ни день - то ароматнее
Духовитые цветы;
Что ни пядь - всё необъятнее
Чары вешней красоты...
Всё звончей, звончей крылатая
Песня в честь ее слышна:
«Расцветай, красой богатая, -
Царствуй, Красная Весна!..»
В полном цвете раскрасавица,
Заневестилась совсем, -
Всем купавицам - купавица,
Алый розан - розам всем!
Закраснелся лес шиповником,
В незабудках - все луга,
Розовеет степь бобовником;
В небе - радуга-дуга.
Время к Троице... Далёко ли
Праздник девичий - Семик!
По низинам ли, высоко ли -
Всюду зелен березник...
Заплетать венки бы загодя
Красным девушкам себе, -
Уж гадать пора на заводи
О негаданной судьбе!
Ветлы - полны черным галочьем;
Возле ветел, в тальнике,
Ночью выкликом русалочьим
Кто-то кличет на реке...
Впрямь - русалки по-над водами
Пляс заводят по ночам,
Тешат сердце хороводами
На соблазн людским очам.
То они порой вечернею,
Выплывая там и тут,
Над водой, повитой чернию,
Зелень кос своих плетут...
Семь ночей - в Семик - положено
Вспоминать былое им, -
Так судьбою наворожено,
А не знахарем мирским!
Семь ночей им - в волю вольную
Петь-играть у берегов,
Жизнь посельскую-попольную
Зазывать к себе с лугов...
И по логу неоглядному
Семь ночей их песнь слышна:
«Уступай-ка лету страдному
Царство, Красная Весна!»
Круговорот
Летят часы... За ними вслед -
Как призрачная тень -
Бежит зари вечерней свет,
И гаснет шумный день...
И меркнет день... И ночь кругом.
И ночь, и мрак, и тишь.
И сном больным, тревожным сном,
Ты грезишь, а не спишь...
Уходит ночь за грани гор,
Проснулися поля,
В - волшебный утренний убор
Оделася земля...
Заря румяная горит
На бархате небес;
Росой посеребренный щит
Встряхнул зеленый лес...
И - разогнав обрывки туч
В синеющую даль -
Прорезал солнца знойный луч
Ночных небес эмаль...
Опять растет в груди порыв,
Опять томит покой,
Опять хандра, опять прилив
Тоски моей больной...
Микула. Песня о старом богатыре
Стародавние былины,
Песни родины моей!
Породили вас равнины,
Горы, долы, даль полей.
Ширь, размах, захват глубокий -
Всё звучит в вас, всё поет,
Как в забытый край далекий -
В глубь былых веков зовет...
Песнотворцев древних ладом
Убаюкивает слух,
Дышит зноем, веет хладом
Струн гусельных русский дух.
Вижу я: седое время
Восстает в лучах зари;
Вижу - едут, стремя в стремя,
О конь конь, богатыри.
Шишаки, щиты, кольчуги,
Шестоперы, кистени,
Самострелы, шелепуги,
Копий лес... В его тени -
Волх Всеславьевич с Добрыней,
Ставр, Поток, Алеша млад,
Стар Илья - седой, что иней,
Всем хоробрым - старший брат;
А за ним - еще, еще там
Богатырь с богатырем;
Все стоят стеной-оплотом
Перед вражьим рубежом.
Словно сталь- несокрушимый,
Окрыленный духом строй...
Кто же в нем из всех любимый
Богатырь заветный мой?!.
С непокрытой головою
И с распахнутой душой -
Он встает передо мною
Из-за дали вековой.
Вон он - мощный и счастливый
Сын деревни и полей!
Ветерок, летя над нивой,
Треплет шелк его кудрей...
Нет копья, меча-булата,
Каленых-пернатых стрел;
И без них бы супостата
Наземь грянуть он сумел, -
Да, о том не помышляя,
Знай свершает подвиг свой,
Сам-друг с лошадью шагая
За кленового сохой.
Пашет он, каменья, корни
Выворачивая прочь;
Что ни шаг - идет проворней,
Могутнеет сила-мочь.
Посвист пахаря в далеком
Слышен во поле кругом;
Не окинуть сразу оком
Новь, им вспаханную днем!
А сохи его кленовой
Не взяла и Вольги рать;
Сумки ратая холщовой
Святогор не смог поднять!
Не живал он в неге-холе
Княженецкого кремля, -
Нет, Микулу в чистом поле
Любит Мать Сыра Земля...
Мать Земля Микулу любит,
До сих пор Микула жив,
И ничто его не сгубит
Посреди родимых нив.
День за днем и год за годом
Он крестьянствует века,
Ухмыляется невзгодам,
Счастлив счастьем бедняка.
И зимой теплы полати,
Коль не пусто в закромах;
Светит свет и в дымной хате,
Просвет есть и в черных днях!
День красен: пирушки правит,
Мужиков зовет на пир;
И Микулу-света славит
По Руси крещеный мир.
Чуть весна на двор - за дело:
Селянина пашня ждет!
Только поле зачернело -
Там Микула... Вот он, вот -
С непокрытой головою
И с распахнутой душой,
Держит путь свой полосою
За кленового сохой.
Шелест ветра, птичий гомон
И весенний дух цветов -
Всё, с чем вёснами знаком он
С незапамятных веков, -
Всё зовет его в одну даль -
В даль полей, в степную ширь;
И, сохе вверяя удаль,
Знает пахарь-богатырь,
Что за ним-то - вдоль загонов
Идут родиной своей
Девяносто миллионов
Богатырских сыновей!..
С.-Петербург
На чужом пиру
Пир - горой... В пылу разгула
Льются волнами слова;
У честных гостей от гула
Закружилась голова.
Речи буйные сменяя.
По столам - полным-полна -
Ходит чаша круговая
Чудодейного вина.
Кто хоть выпьет, хоть пригубит -
Словно горя не видал;
Как зазноба, всех голубит
Хмель под сводом ярких зал...
На пиру всем честь и место -
Только, песня, нет тебе,
Вдохновенных дум невеста
И сестра мне по судьбе!
Только мы одни с тобою
Обойденные стоим:
Ты кручинишься со мною,
Я - горю огнем твоим...
Но недаром пьяной чашей
Обнесли нас на пиру -
С простодушной музой нашей
Не пришлись мы ко двору!
Здесь поют певцы другие -
Пира шумного льстецы,
От разгула не впервые
Захмелевшие певцы...
Где царит одна услада,
Не знававшая тоски, -
Там с тобою нас не надо,
Мы для всех там - чужаки!
Место наше - за порогом
Этих праздничных хором;
По проселочным дорогам
Мы, сестра, с тобой пойдем...
Мы послушаем, поищем,
Что и как поют в глуши;
С каждым путником и нищим
Погуторим от души...
Перехожею каликой,
Скоморохом-гусляром
Мы по всей Руси великой
С песней-странницей - вдвоем.
По деревням и по селам
Расстилается наш путь.
Нам, и грустным и веселым,
Будет рад хоть кто-нибудь...
Гой вы гусли! Гей вы мысли!
Гой ты струн гусельных строй!
Что вам тучи, что нависли
Над победной головой?!
Гряньте песню дружным ладом,
Как певали в старину, -
Русским словом, русским складом
Подпевать я вам начну...
Здравствуй, удаль! Здравствуй, воля -
Воля вольная!.. Авось
На просторе наше поле
Клином в поле не сошлось!..
Никогда!
Как звезд, далеких звезд, не счесть ночной порою,
Когда в чертог небес - бледна и холодна -
В венце своих лучей, неслышною стопою
Взойдет луна;
Как не исчерпать зла, которым знаменуют
Дни равномерное течение времен;
Как не сдержать ветров, когда они бушуют
Со всех сторон, -
Так не постичь умом мечты певца мятежной,
Когда с дрожащих уст - наперекор судьбе -
Срывается волна поэзии безбрежной,
Неся в себе
Волшебный дар небес - дар творчества победный,
Понятный для певца, не зримый никому,
И тихо льется песнь, как свет лампады бледный
В ночную тьму...
Ответ
Молчанье, молчанье...
Другого не будет
А кто-то так жаждет привета...
Нет, в сердце его не пробудит
Признанье...
В холодной могиле
Все чувства, все страсти
И к жизни не вызвать их снова
Ничьей очарованной власти
О, если б желанье...
Но нет, не пробудит
Поэзия поздних признаний!
Ответом одним только будет
Молчанье...
Памяти графа Алексея Константиновича Толстого
Наш вдохновенный бард, наш северный Баян.
Он был певец - воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.
В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный «гость случайный»!
«Двух станов не боец» - входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.
Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага -
Звучала в ней «любовь, широкая - как море»,
И были тесны ей «земные берега»...
С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей -
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.
Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад-
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.
И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты...
Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, - когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной!
О, если бы - вещий певец-богатырь -
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором!
О, если б весь гул перекрестных речей,
Стон песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом!
Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.
Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом, -
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом...
«За честь нашей родины я не боюсь!» -
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»
С.-Петербург
Под темным наметом сосны вековой...
Под темным наметом сосны вековой,
Пронизанной солнца лучами,
Лежу я безмолвно... Ковер меховой
Пестреется всеми цветами.
В глуши благодатной, вдали от людей,
Недвижно - как мертвый - лежу я
И в ближний просвет из-за хвои ветвей
Любуюсь на высь голубую.
Кругом - тишина, тишина, тишина...
Как будто в истоме от зноя
Забылась природа, в объятиях сна
Неспящую жизнь успокоя.
Пролетное облачко держит свой путь;
За облачком думы несутся.
И хочется здесь мне заснуть, так заснуть -
Чтоб после вовек не проснуться!..
Поздно! Цветы облетают...
Поздно! Цветы облетают,
Осень стучится в окно...
Поздно! Огни догорают,
Завечерело давно...
Поздно... Но что ж это, что же, -
С каждой минутой светлей,
С каждым мгновеньем дороже
Память промчавшихся дней!..
В сердце нежданно запала
Искра живого тепла:
Всё пережить бы сначала
И - догореть бы дотла!..
Расчет
В последней пристани... К затону
Их ловко «хватальщик» подвел...
Стоят по горному услону
На якорях... Весь лес дошел!..
Окончен плес... С плотовщиками
Свел счет приказчик кое-как...
И торопливыми шагами
С плотов побрел народ - в кабак...
Расчет - разгул... Бренчат казною...
Дешевка плещет через край...
Сошлись пред стойкою одною
Волгарь, пермяк и ветлугай...
«А ловко, братцы, обсчитали?..»
- «Куда ловчей! Народ лихой!..
Всё берегли, недоедали;
Осталось - разве на пропой!..»
Яр-хмель - давно свой брат в артели.
В соседстве с ним и бурлаки
Не то чтоб очень захмелели -
Поразвязали языки!..
«Хватили горя?!.» - «Было дело!
Чуть не пропали все за грош!..»
- «Аль жить на свете надоело?»
- «Не плыть, так по миру пойдешь!..»
«По чарке дай еще на брата!..»
- «Ну, со свиданьем!» - «Сто лет жить!..»
- «Бог спас... Спасет еще, ребята!..»
- «Как ни гадай, придется плыть!..»
И впрямь - хоть спорь не спорь с судьбою -
А нет другого им труда:
Погонят с новою водою
Они - плоты, а их - нужда!..
Роковые вопросы страстей...
Роковые вопросы страстей -
Порождение дня многошумного!
Кто ответит на вас сонму хмурых людей
В смуту нашего века разумного,
Кроме сердца безумного?
Роковые вопросы страстей!..
Роковые ответы судьбы -
Дети воли ничтожного случая!
Кто поймет вас в разгаре холодной борьбы? .
Только смерть, только смерть неминучая
Разгадает - могучая -
Роковые ответы судьбы...
Роковое во всем и везде -
Где ни взглянешь душою пытливою...
Неужели не вспыхнуть счастливой звезде
Над бездольной житейскою нивою?..
Нет, не быть ей счастливою, -
Роковое - во всем и везде!..
Русалочья заводь
Под суглинистым обрывом, над зеленым крутояром
День и ночь на темный берег плещут волны в гневе яром...
Не пройти и не проехать к той пещере, что под кручей
Обозначилась из груды мелкой осыпи ползучей...
Выбивают прямо с_о_ дна, и зимой не замерзая,
Семь ключей - семь водометов и гремят не умолкая...
Закружит любую лодку в пене их молочно-белой,
И погибнет, и потонет в ней любой безумец смелый.
Далеко потом, далёко - на просторе на гульливом -
Тело мертвое на берег Волга выбросит приливом...
Было время... Старожилы речь ведут, и не облыжно,
Что стояла эта заводь, как болото, неподвижно;
В камышах, огородивших омут чащею зеленой,
Семь русалок выплывали из речной воды студеной, -
Выплывали и прохожих звали песнями своими
Порезвиться в хороводе под луною вместе с ними.
И, бывало, кто поддается приворотному призыву
Да сойдет к речному логу косогором по обрыву -
На него все семь русалок и накинутся толпою,
Перекатным звонким смехом заливаясь над водою.
Защекотят сестры насмерть гостя белыми руками
И глаза ему замечут разноцветными песками;
А потом, потом зароют в той пещере, в той могиле,
Где других гостей без счету - без числа нахоронили...
Клич русалочий приманный услыхал один прохожий,
Вещей силой наделенный, прозорливый старец божий, -
Услыхал и проклял заводь нерушимым гневным словом,
И на берег, и на волны пал туман густым покровом...
В тот же миг стал осыпаться по обрыву щебень серый
И повис щитом надежным над осевшею пещерой;
А русалки так и сгибли в расходившейся пучине, -
Семь гремячих водометов выбивают там доныне...
Вешней ночью в этом плеске слышны тихие призывы,
Внятны робкие моленья, слез и смеха переливы;
А под утро над ключами, перед зорькой раным-рано,
Семь теней дрожат и вьются в дымном облаке тумана...
Конный мимо них несется, не жалея конской силы;
Пеший усталь забывает близ русалочьей могилы...
И поют ключи, и плачут - слезно плачут в гневе яром,
Точно правят панихиды над зеленым крутояром...
Свободною душой далек от всех вопросов...
Свободною душой далек от всех вопросов,
Волнующих рабов трусливые сердца, -
Он в жизни был мудрец, в поэзии - философ,
И верен сам себе остался до конца!
Он сердцем постигал все тайны мирозданья,
Природа для него была священный храм,
Куда он приносил мечты своей созданья,
Где находил простор и песням, и мечтам.
Он был певцом любви; он был жрецом природы;
Он презирал борьбы бесплодной суету;
Среди рабов он был апостолом Свободы,
Боготворил - одну святую Красоту.
И в плеске вешних вод, и в трепете пугливом
Полуночных зарниц, в дыхании цветов
И в шепоте любви мятежно-прихотливом, -
Во всем он находил поэзию без слов.
Привычною рукой касаясь струн певучих,
Он вызывал из них заветные слова,
И песнь его лилась потоком чувств кипучих -
В гармонии своей свободна и жива.
Но поздний дар любви упал из рук жреца...
И траурный венок я шлю к могиле Фета -
Венок стихов на гроб могучего певца...
Святогор
В старину Святогор-богатырь,
Чуя силу в себе дерзновенную,
В час недобрый надумал рукой
Приподнять-опрокинуть вселенную.
И на борзом своем скакуне
Он поехал в путину немалую, -
Едет тягу земную искать,
Видит гору вдали небывалую...
«Уж не здесь ли?!.» И плеткой коня
Он ударил рукою могучею, -
Конь взлетел, словно птица, наверх
И как вкопанный встал по-над кручею...
Слез с седла богатырь Святогор, -
Хоть бы птица кругом перелетная!
Ни души... Только смотрит: пред ним
Словно сумка лежит перемётная...
Поклонился земле богатырь,
Хочет сумку поднять - не ворохнется...
Что за диво! Ни взад, ни вперед,
А вокруг ветерок не шелохнется...
Понатужился - пот в три ручья
Покатился с лица загорелого,
И тревога за сердце взяла
Святогора, воителя смелого...
«Что за нечисть!.. Так нет же, умру,
А не дам надругаться над силою!..»
И опять приналег богатырь -
И гора стала силе могилою:
Где стоял, там он в землю ушел,
Не сдержав богатырского норова,
Вместе с тягой земною в руках...
Там - и место теперь Святогорово!..
На горе на крутой до сих пор -
Там, где бездна-овраг разверзается, -
Камень-конь своего седока
Больше тысячи лет дожидается...
А кругом - только ветер шумит,
Ветер песню поет неизменную:
«Не хвалился бы ты, Святогор,
Приподнять-опрокинуть вселенную!..»
Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни...
Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни
На сумрачной земле, забытой небесами;
Но мы не верим в них, - там, где и есть они,
Он одиноко жил, и друга не нашлось
Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи,
И он ушел навек во мрак загробной ночи
Один с своей тоской невыплаканных слез...
Я видел, как стоял мужик над полосой,
Распаханной его могучими руками,
Заколосившейся пшеницей золотой
И градом выбитой... Горючими слезами
Он не встречал своей негаданной беды:
Угрюм и даже дик был взор его унылый,
И молча он стоял, беспомощный и хилый,
Согбенный тяжестью безвыходной нужды...
Я видел, как дитя единственное мать
Сама несла в гробу, - как в церкви от страданья
Она уж не могла молиться и рыдать...
Окончился обряд печальный отпеванья, -
Она была без чувств... Малютку понесли
В последний путь, - она, собрав остаток силы,
Едва могла дойти до дорогой могилы
И сыну бросить горсть последнюю земли...
Я видел, как в тюрьме на дремлющую степь
Сквозь переплет окна задумчиво смотрела
Колодников толпа; и слышал я, как цепь
Нежданно в тишине на ком-то прозвенела;
И лица темные исполнились у них
Такого жгучего сознания и боли,
Что сразу понял я, что в этот самый миг
Забылись узники в мечтах о прежней воле.
Я видел, как в тоске голодной протянул
Оборванный бедняк нарядной даме руку
И, милостыню взяв, в лицо ее взглянул
И замер, как стоял, не проронив ни звука...
Немая скорбь прошла, и бросил деньги прочь
С рыданием старик: в раскрашенном созданье,
Проехавшем с толпой гуляк на посмеянье,
Бедняк узнал ее - свою родную дочь!..
Я видел это всё, когда одна печаль
Роднилася с моей пытливою душою,
Когда до боли мне чего-то было жаль,
К кому-то рвался вновь я с горькою мольбою...
Я видел это всё и понял, что тоска -
Тоска моей души, исполненной желанья, -
Пред всеми этими примерами страданья
Ничтожна и мелка...
