Цитаты и Афоризмы 10.06.2018
Дорогие читатели, сегодня мне хотелось бы поговорить с вами о том прекрасном времени года, которого мы с нетерпением ждем целый год – о лете. Лето – это безудержное солнце, это тепло, это летний дождь, приносящий радугу, после которого все живое выглядит таким свежим и новым.
Даже количество депрессий снижается в это время года. Ведь по утрам нас будит яркое солнце и бодрое щебетание птиц, которое буквально заряжает нас энергией на целый день. Лето – это постоянное ожидание счастья, время отдыха и путешествий. И даже если не получается выкроить время на полноценный отпуск, отвести душу можно на выходных, отправившись на озеро, речку, да просто на пикник в парк. Об этом волшебном времени года так ярко и метко говорится в цитатах и афоризмах про лето.
«Есть что-то прекрасное в лете, а с летом прекрасное в нас».
Сергей Есенин
««Я буду любить тебя всё лето», - это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и - главное - куда дольше!»
Марина Цветаева
«Я хочу окунуться в море приключений. Бегать утром по сырой траве босиком. Собрать рюкзак и пойти исследовать лес. Собрать огромный букет ромашек и подарить его маме. Написать кучу писем своим друзьям, которые живут далеко. И во время лета я все это сделаю».
Тимур Айбергенов
«Летом будет легче. Летом всегда легче. Но к лету должно что-то измениться, иначе я до лета не доживу».
Евгений Гришковец
Три месяца лета
Каждый месяц лета прекрасен по-своему. Яркий, свежий, молодой июнь – пора клубники и черешни, первых полевых цветов и самых ярких радуг. Знойный июль, макушка лета – время ягод и меда, душистый до головокружения от запахов цветущей липы и земляники. И, на десерт, зрелый август – пора дождей и гроз, сезон грибной и ягодной охоты. В цитатах и афоризмах о лете так вкусно и сочно сказано об этом.
«Мое любимое время года – июнь, начало лета. Когда все еще впереди. Так и надо жить, не оборачиваясь. И верить, что впереди все лето, а позади вся зима».
Рэй Брэдбери
«Лето как выходные. Такое же прекрасное, и так же быстро проходит. Июнь – это пятница, июль – суббота, август – воскресенье».
Марина Цветаева
«Подари мне июнь… с незабудками,
Ярким солнцем и звонким ручьем,
Васильками и счастья минутками…
Да чтоб ты непременно был в нем!»
Наталья Розбицкая
«У июня фантазий небывалый размах, он рисует нам лето в изумрудных тонах».
Наталья Радолина
«Июнь. Какое красивое слово, до чего же сладко звучит! От него веет блаженной ленью и солнечным светом».
Патриция Хайсмит
«Какое сладкое слово – июнь! В нем вкус черешен, аромат клубники… А на проблемы и печали – плюнь! Есть только синь и солнечные блики…»
«Как испортить себе лето? Влюбиться в июле».
Фредерик Бегбедер
«Стоял июль – время, когда алхимия лета преображает лес в сливающуюся воедино яркую массу зелени, когда кружится голова от запахов пульсирующего моря влажной листвы и неопределимых ароматов земли и плодов. Когда перестаешь видеть мир в истинном свете, время и пространство становятся пустыми словами, а эхо давно минувших времен настойчиво звучит в очарованном сознании».
Говард Лавкрафт
«Стремится нас покинуть лето… К концу уж близится июль…А может все же загостишься, роднуль?»
«Июль – макушка лета. Еще месяц – и лето покажет пятки».
Наталья Розбицкая
«Быстрей бы наступил июль… Возьму паузу и предамся лени».
«Июль – краса лета, середка цвета».
Русская народная мудрость
«Август – месяц, когда в автобусе невозможно открыть окно, которое нельзя было закрыть в декабре».
Леонард Луис Левинсон
«Доктор дает мне две недели жизни. Хорошо бы в августе».
Ронни Шейкс
«Август – это такой своеобразный реквием по лету. По солнцу, по беззаботности. И потом все эти последние уикенды, те же прогулки с друзьями. А в воздухе все равно чувствуется, что скоро осень».
«Завтра август – последний бокал лета…»
«Август – один месяц, который нужно провести как три».
«Чуть помедленнее, август…»
«Мне вспоминаются, туманны и бессвязны, обрывки августов, их встречи, их уход…»
Игорь Северянин
«Август – это вечер воскресенья…»
В коротких и красивых цитатах и афоризмах про лето собрана вся суть этого прекрасного времени года. Времени, когда хочется либо бросить все и уехать в путешествие, либо прямо сейчас начать новую жизнь.
«Лето – это когда тебе ничего не хочется и хочется сразу всего».
«Я собираю лето по крупицам, мне пропустить его никак нельзя!»
«Даже юная луна в начале лета влюблена»
«Самые вкусные поцелуи – летом. Они со вкусом клубники, черешни и черники!»
«Лето – это печь, в которой Господь обжигает великолепные краски осени».
Генрих Белль
«Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня непобедимое лето».
Альбер Камю
«Почему-то детство всегда вспоминается летним».
Анар Мамедханов
«Лето - сезон безответственности».
«Лето снаружи. Лето внутри…»
Рэй Брэдбери
Держитесь, люди, скоро лето…
Все люди, независимо от возраста, ждут наступления лета. Почему его с таким нетерпением ожидают дети – понятно. Три месяца каникул, беззаботное время… Но почему его так ждем мы, взрослые? Может быть, ожидание лета – это что-то из детства? Ожидание новых впечатлений, отпуска, свободы и беспечности… Обо всем об этом – в цитатах о том, что скоро лето.
«Нет новости чудеснее на свете, чем весть о приближающемся лете!»
«… Смутная, беспокойная тоска трех долгих весенних месяцев как-то улеглась. На завершающей неделе она перегорела - вспыхнула, взорвалась и рассыпалась в прах. Он без сожалений развернулся лицом к безграничным возможностям лета»
Френсис Скотт
«Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета».
Рей Бредбэри
«Начало лета… Какого же счастья еще можно пожелать?»
Лето – это маленькая жизнь…
Лето – самое время для новых возможностей, когда кажется, все таким простым и ясным и ты чувствуешь в себе так много сил и энергии для совершения новых дел. Как точно сказано об этом в цитатах и афоризмах про лето со смыслом.
«Наверное, у каждого в жизни бывает такое лето, когда ходишь по земле, словно летаешь по небу».
«Вам нравится мокнуть под дождем? Конечно, это мало кому нравится. Но, я советую вам попробовать. Хотя бы раз в год, вы должны промокнуть! В летний день, после изнурительной жары, теплый дождь бывает очень желанным. Главное - сделать первый шаг. Самое трудное вначале, потом пройдёт.
Это как, когда вы хотите зайти в воду, но не можете решиться. Вам она кажется холодной, вы заходите по колени и останавливаетесь. Но чем медленнее вы продвигаетесь, тем мучительнее для вас процесс.
Иногда, самым безболезненным способом сделать то, что вы сделать не решаетесь, это плюхнуться с разбега».
Джон Голсуорси
«В жизни человека бывает, видно, только одно по-настоящему знойное лето. Все, что случается после, - чуть греет».
«Да лето же! Не успеешь оглянуться - бах! - и ушло! Давай быстрей!»
Рэй Брэдбэри
«Странное такое летнее безделье, в котором дни ползут изнурительно медленно, а время летит непостижимо быстро».
Евгений Гришковец
С юмором о лете
Лето буквально пропитано весельем и беззаботностью, слегка приправлено беспечностью и чуточку бездельем. Долой грусть и хандру! Пусть эти забавные афоризмы и цитаты про лето поднимут вам настроение.
«Лето пришло так стремительно, что в коридоре стоят зимние сапоги, весенние сапоги и босоножки. В один ряд».
«Раньше я любил лето, но потом понял, что лето может быть в любое время года, были бы деньги… Теперь я люблю деньги».
«Вот и наступило лето, и началась борьба тех, кому дует с теми, кому жарко».
«Хорошие новости:
1. Сегодня лето.
2. Завтра лето.
3. Послезавтра лето.
4. Через месяц лето.
5. Через два месяца лето.
6. Через год лето».
«Предлагаю оштрафовать лето за превышение скорости!»
«Лето – это такое время года, когда из-за чрезмерной жары мы не делаем того, чего не делали зимой из-за чрезмерного холода».
«-Пап, а мы этим летом поедем на море?
— С твоими оценками…в этом году на море поедут твои репетиторы!»
«Если зима шутит до апреля, хочу, чтобы лето мстило до декабря!»
«А лето пахнет дымом от мангала, малиной, морем, проливным дождем, черешней спелой, кремом для загара и отпуском, которого так ждем».
«Летом надо жить на даче, носить ситцевые платья, соломенные шляпы и обгорелые плечи. Купаться в речке, есть укроп прямо с грядки, собирать на лице веснушки и гербарий в книжки, и ни о чём не беспокоиться, ни о чём».
Hello, summer!
В Великобритании, стране дождей и туманов настоящее знойное и жаркое лето – большая редкость. Именно поэтому англичане по-настоящему умеют ценить те нечастые теплые солнечные дни, которые дарит им природа. Не правда ли, очень красиво звучат эти цитаты про лето на английском с переводом?
«Summer’s lease hath all too short a date.
Аренда лета имеет слишком короткий срок».
Уильям Шекспир
«Summer is leaving silently. Much like a traveler approaching the end of an amazing journey.
Лето уходит молча. Как путешественник приближается к концу удивительного путешествия».
Дарнелл Ламонт Уокер
«It is easy to forget now, how effervescent and free we all felt that summer.
Легко забыть сейчас, насколько шипучим и свободным мы все чувствовали это лето».
Анна Годберсен
«I love how summer just wraps it’s arms around you like a warm blanket.
Мне нравится, как лето просто обхватывает руками тебя, как теплое одеяло».
Келли Элмор
«In summer, we grow younger and stay young forever.
Летом мы становимся моложе и остаемся молодыми навсегда».
Дебасиш Мридха
Летние ночи, ждем вас очень
Немало существует красивых цитат и афоризмов про лето. А как же иначе? Ведь что может сравниться с теплым летним солнечным днем? Только прекрасные летние вечера и чарующие ночи, совершенно не созданные для того, чтобы спать.
«Как хорошо летним вечером сидеть на веранде; как легко и спокойно; вот если бы этот вечер никогда не кончался!»
Рэй Брэдбери
«Есть нечто совсем особое в теплых и светлых ночах русских уездных городов в конце лета. Какой мир, какое благополучие!»
И.А. Бунин
«Летняя ночь, когда безжалостное солнце исчезает, но в воздухе ещё чувствуется его запах, когда выходишь на улицу просто так, не замечая порога двери, у которой раньше ты проводил ритуал натягивания куртки, шапки и ботинок, чётко разделяющий там и тут. Стёртая теплом граница дозволенного».
Аль Квотион
«День заканчивался. Казалось бы, хоть в последнем дне уходящего лета могло проступить чуть больше вкуса и смысла…»
Харуки Мураками
О лете и море
Что может быть прекраснее летнего дня? Только летний день на море. Лето, отпуск и море – практически синонимы. Мягкий баюкающий шепот волн, ласковое солнце, теплый песок или галька… А вечером – неспешные прогулки по набережной, маленькое уютное кафе на самом берегу, чтобы не пропустить не минуты из волшебного зрелища южного заката. Обо всем об этом в цитатах и афоризмах о лете и море.
«Лето… Солнце… теплый песок… море… И хочется разбежаться, прыгнуть и окунуться с головой в этот прекрасный мир красок, цветов и позитива!»
«Море и небо – два летних символа бесконечности».
«Лето лучше проводить на море. А зиму… Тоже на море».
«Отпуск: две недели на пляже и пятьдесят на мели.»
Левинсон Леонард Луисм
«Хочу на море этим летом… У меня традиция такая, каждое лето хотеть на море».
«Ничто так не радует глаз, как собранный на море чемодан».
«Моя душа уже отправилась на море. Тело же еще нет…»
«Что такое счастье? Это белый песок, это лазурные небеса и соленое море».
Фредерик Бегбедер
«Я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы, бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень».
Анна Ахматова
«Утром - море и счастливое лицо. Вечером - сгоревшие плечи и белое полусладкое. Я верю - доживу до этого времени…»
Вино из одуванчиков
Говоря об этом чудесном времени, невозможно не вспомнить самое солнечное и цветное произведение Рэя Брэдбери. Цитаты про лето из его повести «Вино из одуванчиков» собрали в себе все летние краски и эмоции.
«Вино из одуванчиков. Самые эти слова - точно лето на языке. Вино из одуванчиков - пойманное и закупоренное в бутылки лето».
Вот, слушай, что я записал про это вино:
«Каждый раз, когда мы разольем его по бутылкам, у нас остается в целости и сохранности кусок лета двадцать восьмого года».
Каждое время года по-своему прекрасно. Смена месяца напоминает новую жизнь. Все можно начать заново, с чистого листа. А лето - это не только период возможностей, но и период желаний.
Все, что происходит летом, дарит людям радость, счастье и тепло.
Цитаты о лете русских поэтов
Русские поэты всегда отличались красноречивостью и глубиной слов. Поэтому они, как никто другой, смогли передать все оттенки лета.
««Я буду любить тебя всё лето», — это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и — главное — куда дольше!»
М.И.Цветаева
«Ах, лето красное, любил бы я тебя, когда б не пыль, да зной, да комары, да мухи...»
А.С.Пушкин
«Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас».
С.А.Есенин
«Как ясен август, нежный и спокойный,
Сознавший мимолетность красоты.
Позолотив древесные листы,
Он чувства заключил в порядок стройный»
К.Д.Бальмонт
«Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала…
И над тусклою землёю
Небо, полное грозою,
Всё в зарницах трепетало…»
Ф.И.Тютчев
Цитаты о лете русских писателей
Красоту и прелесть летних дней описывали не только поэты, но еще и прозаики. В своих записях о лете, они смогли не просто описать красоту этих месяцев, но и передать читателю свои чувства, свое отношение к жизни.
«Есть нечто совсем особое в теплых и светлых ночах русских уездных городов в конце лета. Какой мир, какое благополучие!»
И.А. Бунин
«Ах наше северное лето - карикатура южных зим».
А.С. Пушкин
«Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима».
А.П.Чехов
«Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго».
И.С.Тургенев
«Все главнейшие события жизни у нас приходились на лето по большей частью. Зимой уж очень в сон клонит вследствие холодов. Правда летом тоже клонит (из-за жары!), но зимой больше. Потому все события мы, по силе возможности, подгоняли к летнему времени».
Л.М.Леонов
Цитаты о лете зарубежных писателей
Зарубежные писатели ни в чем не уступают русским. Каждая написанная ими строчка несет в себе огромное количество энергии, которую автор хотел нам передать. Поэтому читая эти тексты, нам кажется, что мы проживаем чью-то жизнь.
«... Смутная, беспокойная тоска трех долгих весенних месяцев как-то улеглась. На завершающей неделе она перегорела — вспыхнула, взорвалась и рассыпалась в прах. Он без сожалений развернулся лицом к безграничным возможностям лета»
Френсис Скотт
«Наше лето только выкрашенная в зелёный цвет зима».
Гегель
«Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета».
Рей Бредбэри
«Лето — это время года, когда очень жарко, чтобы заниматься вещами, которыми заниматься зимой было очень холодно»
Марк Твен
«Чуешь, какой воздух? Август пришёл. Прощай, лето».
Рей Бредбэри
Цитаты о лете из фильмов
Кажется, что кинематографам намного легче передать все красоты летних дней. Да, картинка имеет немаловажную роль, но слова куда важнее.
«Сейчас лето, забыл? Всё только начинается!»
Из мюзикла "Каникулы"
«Если ты заботишься о плохих вещах летом, тогда проблемы пойдут за тобой и в осень»
Из кинофильма "Обнаженное лето"
«Наверное, у каждого в жизни бывает такое лето, когда ходишь по земле, словно летаешь по небу».
Из кинофильма "Я люблю тебя"
Цитаты о лете современников
«Мое любимое время года - июнь, начало лета. Когда все еще впереди. Так и надо жить, не оборачиваясь. И верить, что впереди все лето, а позади вся зима».
Наталья Андреева
«Странное такое летнее безделье, в котором дни ползут изнурительно медленно, а время летит непостижимо быстро».
Евгений Гришковец
«Впрочем, в конце лета всегда печально вспоминать, как оно начиналось…»
Юрий Слепухин
Великие о стихах:
Поэзия — как живопись: иное произведение пленит тебя больше, если ты будешь рассматривать его вблизи, а иное — если отойдешь подальше.
Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.
Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.
Марина Цветаева
Среди всех искусств поэзия больше других подвергается искушению заменить свою собственную своеобразную красоту украденными блестками.
Гумбольдт В.
Стихи удаются, если созданы при душевной ясности.
Сочинение стихов ближе к богослужению, чем обычно полагают.
Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда... Как одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда.
А. А. Ахматова
Не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас. Взгляните на эти деревья, на это небо — отовсюду веет красотой и жизнью, а где красота и жизнь, там и поэзия.
И. С. Тургенев
У многих людей сочинение стихов — это болезнь роста ума.
Г. Лихтенберг
Прекрасный стих подобен смычку, проводимому по звучным фибрам нашего существа. Не свои — наши мысли заставляет поэт петь внутри нас. Повествуя нам о женщине, которую он любит, он восхитительно пробуждает у нас в душе нашу любовь и нашу скорбь. Он кудесник. Понимая его, мы становимся поэтами, как он.
Там, где льются изящные стихи, не остается места суесловию.
Мурасаки Сикибу
Обращаюсь к русскому стихосложению. Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, верный и лицемерный, и проч.
Александр Сергеевич Пушкин
- …Хороши ваши стихи, скажите сами?
– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.
– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван…
Михаил Афанасьевич Булгаков. "Мастер и Маргарита"
Мы все пишем стихи; поэты отличаются от остальных лишь тем, что пишут их словами.
Джон Фаулз. "Любовница французского лейтенанта"
Всякое стихотворение — это покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звёзды, из-за них и существует стихотворение.
Александр Александрович Блок
Поэты древности в отличие от современных редко создавали больше дюжины стихотворений в течение своей долгой жизни. Оно и понятно: все они были отменными магами и не любили растрачивать себя на пустяки. Поэтому за каждым поэтическим произведением тех времен непременно скрывается целая Вселенная, наполненная чудесами - нередко опасными для того, кто неосторожно разбудит задремавшие строки.
Макс Фрай. "Болтливый мертвец"
Одному из своих неуклюжих бегемотов-стихов я приделал такой райский хвостик:…
Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!
- Мои стихи не печка, не море и не чума!
Владимир Владимирович Маяковский
Стихи - это наша внутренняя музыка, облеченная в слова, пронизанная тонкими струнами смыслов и мечтаний, а посему - гоните критиков. Они - лишь жалкие прихлебалы поэзии. Что может сказать критик о глубинах вашей души? Не пускайте туда его пошлые ощупывающие ручки. Пусть стихи будут казаться ему нелепым мычанием, хаотическим нагромождением слов. Для нас - это песня свободы от нудного рассудка, славная песня, звучащая на белоснежных склонах нашей удивительной души.
Борис Кригер. "Тысяча жизней"
Стихи - это трепет сердца, волнение души и слёзы. А слёзы есть не что иное, как чистая поэзия, отвергнувшая слово.
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Владимир Короленко
В дурном обществе
Из детских воспоминаний моего приятеля
I. Развалины
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, – никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.
Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною «заставой». Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и – вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов», казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и – вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.
Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове – старый, полуразрушенный замок.
Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчи́ще», передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым зáмком. От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, – так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.
А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого зáмка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» – пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.
Старый, седобородый Януш, за неимением квартиры приютившийся в одном из подвалов зáмка, рассказывал нам не раз, что в такие ночи он явственно слышал, как из-под земли неслись крики. Турки начинали возиться под островом, стучали костями и громко укоряли панов в жестокости. Тогда в залах старого зáмка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков. Януш слышал совершенно ясно, под рев и завывание бури, топот коней, звяканье сабель, слова команды. Однажды он слышал даже, как покойный прадед нынешних графов, прославленный на вечные веки своими кровавыми подвигами, выехал, стуча копытами своего аргамака, на середину острова и неистово ругался: «Молчите там, лайдаки, пся вяра!»
Потомки этого графа давно уже оставили жилище предков. Большая часть дукатов и всяких сокровищ, от которых прежде ломились сундуки графов, перешла за мост, в еврейские лачуги, и последние представители славного рода выстроили себе прозаическое белое здание на горе, подальше от города. Там протекало их скучное, но все же торжественное существование в презрительно-величавом уединении.
Изредка только старый граф, такая же мрачная развалина, как и зáмок на острове, появлялся в городе на своей старой английской кляче. Рядом с ним, в черной амазонке, величавая и сухая, проезжала по городским улицам его дочь, а сзади почтительно следовал шталмейстер. Величественной графине суждено было навсегда остаться девой. Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню. Завидев этих трех всадников, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по дворам, испуганно-любопытными глазами следили за мрачными владельцами страшного зáмка.
В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это была родная дочь расстилавшегося в долине собственно обывательского города. Некогда в ней собирались, по звону колокола, горожане в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками в руках вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.
Отсюда был виден остров и его темные громадные тополи, но зáмок сердито и презрительно закрывался от часовни густою зеленью, и только в те минуты, когда юго-западный ветер вырывался из-за камышей и налетал на остров, тополи гулко качались, и из-за них проблескивали окна, и зáмок, казалось, кидал на часовню угрюмые взгляды. Теперь и он, и она были трупы. У него глаза потухли, и в них не сверкали отблески вечернего солнца; у нее кое-где провалилась крыша, стены осыпались, и, вместо гулкого, с высоким тоном, медного колокола, совы заводили в ней по ночам свои зловещие песни.
Но старая, историческая рознь, разделявшая некогда гордый панский зáмок и мещанскую униатскую часовню, продолжалась и после их смерти: ее поддерживали копошившиеся в этих дряхлых трупах черви, занимавшие уцелевшие углы подземелья, подвалы. Этими могильными червями умерших зданий были люди.
Было время, когда старый зáмок служил даровым убежищем всякому бедняку без малейших ограничений. Все, что не находило себе места в городе, всякое выскочившее из колеи существование, потерявшее, по той или другой причине, возможность платить хотя бы и жалкие гроши за кров и угол на ночь и в непогоду, – все это тянулось на остров и там, среди развалин, преклоняло свои победные головушки, платя за гостеприимство лишь риском быть погребенными под грудами старого мусора. «Живет в зáмке» – эта фраза стала выражением крайней степени нищеты и гражданского падения. Старый зáмок радушно принимал и покрывал и перекатную голь, и временно обнищавшего писца, и сиротливых старушек, и безродных бродяг. Все эти существа терзали внутренности дряхлого здания, обламывая потолки и полы, топили печи, что-то варили, чем-то питались, – вообще, отправляли неизвестным образом свои жизненные функции.
Однако настали дни, когда среди этого общества, ютившегося под кровом седых руин, возникло разделение, пошли раздоры. Тогда старый Януш, бывший некогда одним из мелких графских «официалистов», выхлопотал себе нечто вроде владетельной хартии и захватил бразды правления. Он приступил к преобразованиям, и несколько дней на острове стоял такой шум, раздавались такие вопли, что по временам казалось, уж не турки ли вырвались из подземных темниц, чтобы отомстить утеснителям. Это Януш сортировал население развалин, отделяя овец от козлищ. Овцы, оставшиеся по-прежнему в зáмке, помогали Янушу изгонять несчастных козлищ, которые упирались, выказывая отчаянное, но бесполезное сопротивление. Когда, наконец, при молчаливом, но, тем не менее, довольно существенном содействии будочника порядок вновь водворился на острове, то оказалось, что переворот имел решительно аристократический характер. Януш оставил в зáмке только «добрых христиан», то есть католиков, и притом преимущественно бывших слуг или потомков слуг графского рода. Это были все какие-то старики в потертых сюртуках и «чамарках», с громадными синими носами и суковатыми палками, старухи крикливые и безобразные, но сохранившие на последних ступенях обнищания свои капоры и салопы. Все они составляли однородный, тесно сплоченный аристократический кружок, взявший как бы монополию признанного нищенства. В будни эти старики и старухи ходили, с молитвой на устах, по домам более зажиточных горожан и среднего мещанства, разнося сплетни, жалуясь на судьбу, проливая слезы и клянча, а по воскресеньям они же составляли почтеннейших лиц из той публики, что длинными рядами выстраивалась около костелов и величественно принимала подачки во имя «пана Иисуса» и «панны Богоматери».
Привлеченные шумом и криками, которые во время этой революции неслись с острова, я и несколько моих товарищей пробрались туда и, спрятавшись за толстыми стволами тополей, наблюдали, как Януш, во главе целой армии красноносых старцев и безобразных мегер, гнал из зáмка последних, подлежавших изгнанию, жильцов. Наступал вечер. Туча, нависшая над высокими вершинами тополей, уже сыпала дождиком. Какие-то несчастные темные личности, запахиваясь изорванными донельзя лохмотьями, испуганные, жалкие и сконфуженные, совались по острову, точно кроты, выгнанные из нор мальчишками, стараясь вновь незаметно шмыгнуть в какое-нибудь из отверстий зáмка. Но Януш и мегеры с криком и ругательствами гоняли их отовсюду, угрожая кочергами и палками, а в стороне стоял молчаливый будочник, тоже с увесистою дубиной в руках, сохранявший вооруженный нейтралитет, очевидно, дружественный торжествующей партии. И несчастные темные личности поневоле, понурясь, скрывались за мостом, навсегда оставляя остров, и одна за другой тонули в слякотном сумраке быстро спускавшегося вечера.
С этого памятного вечера и Януш, и старый зáмок, от которого прежде веяло на меня каким-то смутным величием, потеряли в моих глазах всю свою привлекательность. Бывало, я любил приходить на остров и хотя издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою крышей. Когда на утренней заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся на солнце, я и на них смотрел с каким-то уважением, как на существа, облеченные тою же таинственностью, которою был окутан весь зáмок. Они спят там ночью, они слышат все, что там происходит, когда в огромные залы сквозь выбитые окна заглядывает луна или когда в бурю в них врывается ветер. Я любил слушать, когда, бывало, Януш, усевшись под тополями, с болтливостью 70-летнего старика, начинал рассказывать о славном прошлом умершего здания. Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по светлой зелени чистого поля.
Но с того вечера и зáмок, и его бард явились передо мной в новом свете. Встретив меня на другой день вблизи острова, Януш стал зазывать меня к себе, уверяя с довольным видом, что теперь «сын таких почтенных родителей» смело может посетить зáмок, так как найдет в нем вполне порядочное общество. Он даже привел меня за руку к самому зáмку, но тут я со слезами вырвал у него свою руку и пустился бежать. Зáмок стал мне противен. Окна в верхнем этаже были заколочены, а низ находился во владении капоров и салопов. Старухи выползали оттуда в таком непривлекательном виде, льстили мне так приторно, ругались между собой так громко, что я искренно удивлялся, как это строгий покойник, усмирявший турок в грозовые ночи, мог терпеть этих старух в своем соседстве. Но главное – я не мог забыть холодной жестокости, с которою торжествующие жильцы зáмка гнали своих несчастных сожителей, а при воспоминании о темных личностях, оставшихся без крова, у меня сжималось сердце.
Как бы то ни было, на примере старого зáмка я узнал впервые истину, что от великого до смешного один только шаг. Великое в зáмке поросло плющом, повиликой и мхами, а смешное казалось мне отвратительным, слишком резало детскую восприимчивость, так как ирония этих контрастов была мне еще недоступна.
II. Проблематические натуры
Несколько ночей после описанного переворота на острове город провел очень беспокойно: лаяли собаки, скрипели двери домов, и обыватели, то и дело выходя на улицу, стучали палками по заборам, давая кому-то знать, что они настороже. Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства, город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы. А ночь, как нарочно, спускалась на землю среди холодного ливня и уходила, оставляя над землею низко бегущие тучи. И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и напевая мне в моей постели о десятках людей, лишенных тепла и приюта.
Но вот весна окончательно восторжествовала над последними порывами зимы, солнце высушило землю, и вместе с тем бездомные скитальцы куда-то схлынули. Собачий лай по ночам угомонился, обыватели перестали стучать по заборам, и жизнь города, сонная и однообразная, пошла своею колеей. Горячее солнце, выкатываясь на небо, жгло пыльные улицы, загоняя под навесы юрких детей Израиля, торговавших в городских лавках; «факторы» лениво валялись на солнцепеке, зорко выглядывая проезжающих; скрип чиновничьих перьев слышался в открытые окна присутственных мест; по утрам городские дамы сновали с корзинами по базару, а под вечер важно выступали под руку со своими благоверными, подымая уличную пыль пышными шлейфами. Старики и старухи из зáмка чинно ходили по домам своих покровителей, не нарушая общей гармонии. Обыватель охотно признавал их право на существование, находя совершенно основательным, чтобы кто-нибудь получал милостыню по субботам, а обитатели старого зáмка получали ее вполне респектабельно.
Только несчастные изгнанники не нашли и теперь в городе своей колеи. Правда, они не слонялись по улицам ночью; говорили, что они нашли приют где-то на горе, около униатской часовни, но как они ухитрились пристроиться там, никто не мог сказать в точности. Все видели только, что с той стороны, с гор и оврагов, окружавших часовню, спускались в город по утрам самые невероятные и подозрительные фигуры, которые в сумерки исчезали в том же направлении. Своим появлением они возмущали тихое и дремливое течение городской жизни, выделяясь на сереньком фоне мрачными пятнами. Обыватели косились на них с враждебною тревогой; они, в свою очередь, окидывали обывательское существование беспокойно-внимательными взглядами, от которых многим становилось жутко. Эти фигуры нисколько не походили на аристократических нищих из зáмка, – город их не признавал, да они и не просили признания; их отношения к городу имели чисто боевой характер: они предпочитали ругать обывателя, чем льстить ему, – брать самим, чем выпрашивать. Они или жестоко страдали от преследований, если были слабы, или заставляли страдать обывателей, если обладали нужною для этого силой. Притом, как это встречается нередко, среди этой оборванной и темной толпы несчастливцев встречались лица, которые по уму и талантам могли бы сделать честь избраннейшему обществу зáмка, но не ужились в нем и предпочли демократическое общество униатской часовни. Некоторые из этих фигур были отмечены чертами глубокого трагизма.
До сих пор я помню, как весело грохотала улица, когда по ней проходила согнутая унылая фигура старого «профессора». Это было тихое, угнетенное идиотизмом существо, в старой фризовой шинели, в шапке с огромным козырьком и почерневшею кокардой. Ученое звание, как кажется, было присвоено ему вследствие смутного предания, будто где-то и когда-то он был гувернером. Трудно себе представить создание более безобидное и смирное. Обыкновенно он тихо бродил по улицам, по-видимому, без всякой определенной цели, с тусклым взглядом и понуренною головой. Досужие обыватели знали за ним два качества, которыми пользовались в видах жестокого развлечения. «Профессор» вечно бормотал что-то про себя, но ни один человек не мог разобрать в этих речах ни слова. Они лились, точно журчание мутного ручейка, и при этом тусклые глаза глядели на слушателя, как бы стараясь вложить в его душу неуловимый смысл длинной речи. Его можно было завести, как машину; для этого любому из факторов, которому надоело дремать на улицах, стоило подозвать к себе старика и предложить какой-либо вопрос. «Профессор» покачивал головой, вдумчиво вперив в слушателя свои выцветшие глаза, и начинал бормотать что-то до бесконечности грустное. При этом слушатель мог спокойно уйти или хотя бы заснуть, и все же, проснувшись, он увидел бы над собой печальную темную фигуру, все так же тихо бормочущую непонятные речи. Но, само по себе, это обстоятельство не составляло еще ничего особенно интересного. Главный эффект уличных верзил был основан на другой черте профессорского характера: несчастный не мог равнодушно слышать упоминания о режущих и колющих орудиях. Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг поднявшись с земли, вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная птица, испуганно озирался и хватался за грудь. О, сколько страданий остаются непонятными долговязым факторам лишь потому, что страдающий не может внушить представления о них посредством здорового удара кулаком! А бедняга-«профессор» только озирался с глубокою тоской, и невыразимая мука слышалась в его голосе, когда, обращая к мучителю свои тусклые глаза, он говорил, судорожно царапая пальцами по груди:
– За сердце, за сердце крючком!.. за самое сердце!..
Вероятно, он хотел сказать, что этими криками у него истерзано сердце, но, по-видимому, это-то именно обстоятельство и способно было несколько развлечь досужего и скучающего обывателя. И бедный «профессор» торопливо удалялся, еще ниже опустив голову, точно опасаясь удара; а за ним гремели раскаты довольного смеха, и в воздухе, точно удары кнута, хлестали все те же крики:
– Ножи, ножницы, иголки, булавки!
Надо отдать справедливость изгнанникам из зáмка: они крепко стояли друг за друга, и если на толпу, преследовавшую «профессора», налетал в это время с двумя-тремя оборванцами пан Туркевич или в особенности отставной штык-юнкер Заусайлов, то многих из этой толпы постигала жестокая кара. Штык-юнкер Заусайлов, обладавший громадным ростом, сизо-багровым носом и свирепо выкаченными глазами, давно уже объявил открытую войну всему живущему, не признавая ни перемирий, ни нейтралитетов. Всякий раз после того, как он натыкался на преследуемого «профессора», долго не смолкали его бранные крики; он носился тогда по улицам, подобно Тамерлану, уничтожая все, попадавшееся на пути грозного шествия; таким образом он практиковал еврейские погромы, задолго до их возникновения, в широких размерах; попадавшихся ему в плен евреев он всячески истязал, а над еврейскими дамами совершал гнусности, пока, наконец, экспедиция бравого штык-юнкера не кончалась на съезжей, куда он неизменно водворялся после жестоких схваток с бунтарями. Обе стороны проявляли при этом немало геройства.
Другую фигуру, доставлявшую обывателям развлечение зрелищем своего несчастия и падения, представлял отставной и совершенно спившийся чиновник Лавровский. Обыватели помнили еще недавнее время, когда Лавровского величали не иначе, как «пан писарь», когда он ходил в вицмундире с медными пуговицами, повязывая шею восхитительными цветными платочками. Это обстоятельство придавало еще более пикантности зрелищу его настоящего падения. Переворот в жизни пана Лавровского совершился быстро: для этого стоило только приехать в Княжье-Вено блестящему драгунскому офицеру, который прожил в городе всего две недели, но в это время успел победить и увезти с собою белокурую дочь богатого трактирщика. С тех пор обыватели ничего не слыхали о красавице Анне, так как она навсегда исчезла с их горизонта. А Лавровский остался со всеми своими цветными платочками, но без надежды, которая скрашивала раньше жизнь мелкого чиновника. Теперь он уже давно не служит. Где-то в маленьком местечке осталась его семья, для которой он был некогда надеждой и опорой; но теперь он ни о чем не заботился. В редкие трезвые минуты жизни он быстро проходил по улицам, потупясь и ни на кого не глядя, как бы подавленный стыдом собственного существования; ходил он оборванный, грязный, обросший длинными, нечесаными волосами, выделяясь сразу из толпы и привлекая всеобщее внимание; но сам он как будто не замечал никого и ничего не слышал. Изредка только он кидал вокруг мутные взгляды, в которых отражалось недоумение: чего хотят от него эти чужие и незнакомые люди? Что он им сделал, зачем они так упорно преследуют его? Порой, в минуты этих проблесков сознания, когда до слуха его долетало имя панны с белокурою косой, в сердце его поднималось бурное бешенство; глаза Лавровского загорались темным огнем на бледном лице, и он со всех ног кидался в толпу, которая быстро разбегалась. Подобные вспышки, хотя и очень редкие, странно подзадоривали любопытство скучающего безделья; немудрено поэтому, что, когда Лавровский, потупясь, проходил по улицам, следовавшая за ним кучка бездельников, напрасно старавшихся вывести его из апатии, начинала с досады швырять в него грязью и каменьями.
Когда же Лавровский бывал пьян, то как-то упорно выбирал темные углы под заборами, никогда не просыхавшие лужи и тому подобные экстраординарные места, где он мог рассчитывать, что его не заметят. Там он садился, вытянув длинные ноги и свесив на грудь свою победную головушку. Уединение и водка вызывали в нем прилив откровенности, желание излить тяжелое горе, угнетающее душу, и он начинал бесконечный рассказ о своей молодой загубленной жизни. При этом он обращался к серым столбам старого забора, к березке, снисходительно шептавшей что-то над его головой, к сорокам, которые с бабьим любопытством подскакивали к этой темной, слегка только копошившейся фигуре.
Если кому-либо из нас, малых ребят, удавалось выследить его в этом положении, мы тихо окружали его и слушали с замиранием сердечные длинные и ужасающие рассказы. Волосы становились у нас дыбом, и мы со страхом смотрели на бледного человека, обвинявшего себя во всевозможных преступлениях. Если верить собственным словам Лавровского, он убил родного отца, вогнал в могилу мать, заморил сестер и братьев. Мы не имели причин не верить этим ужасным признаниям; нас только удивляло то обстоятельство, что у Лавровского было, по-видимому, несколько отцов, так как одному он пронзал мечом сердце, другого изводил медленным ядом, третьего топил в какой-то пучине. Мы слушали с ужасом и участием, пока язык Лавровского, все более заплетаясь, не отказывался, наконец, произносить членораздельные звуки и благодетельный сон не прекращал покаянные излияния. Взрослые смеялись над нами, говоря, что все это враки, что родители Лавровского умерли своей смертью, от голода и болезней. Но мы чуткими ребячьими сердцами слышали в его стонах искреннюю душевную боль и, принимая аллегории буквально, были все-таки ближе к истинному пониманию трагически свихнувшейся жизни.
Когда голова Лавровского опускалась еще ниже и из горла слышался храп, прерываемый нервными всхлипываниями, – маленькие детские головки наклонялись тогда над несчастным. Мы внимательно вглядывались в его лицо, следили за тем, как тени преступных деяний пробегали по нем и во сне, как нервно сдвигались брови и губы сжимались в жалостную, почти no-детски плачущую гримасу.
– Уб-бью! – вскрикивал он вдруг, чувствуя во сне беспредметное беспокойство от нашего присутствия, и тогда мы испуганною стаей кидались врозь.
Случалось, что в таком положении сонного его заливало дождем, засыпало пылью, а несколько раз, осенью, даже буквально заносило снегом; и если он не погиб преждевременною смертью, то этим, без сомненья, был обязан заботам о своей грустной особе других, подобных ему, несчастливцев и главным образом заботам веселого пана Туркевича, который, сильно пошатываясь, сам разыскивал его, тормошил, ставил на ноги и уводил с собою.
Пан Туркевич принадлежал к числу людей, которые, как сам он выражался, не дают себе плевать в кашу, и в то время, как «профессор» и Лавровский пассивно страдали, Туркевич являл из себя особу веселую и благополучную во многих отношениях. Начать с того, что, не справляясь ни у кого об утверждении, он сразу произвел себя в генералы и требовал от обывателей соответствующих этому званию почестей. Так как никто не смел оспаривать его права на этот титул, то вскоре пан Туркевич совершенно проникся и сам верой в свое величие. Выступал он всегда очень важно, грозно насупив брови и обнаруживая во всякое время полную готовность сокрушить кому-нибудь скулы, что, по-видимому, считал необходимейшею прерогативой генеральского звания. Если же по временам его беззаботную голову посещали на этот счет какие-либо сомненья, то, изловив на улице первого встречного обывателя, он грозно спрашивал:
– Кто я по здешнему месту? а?
– Генерал Туркевич! – смиренно отвечал обыватель, чувствовавший себя в затруднительном положении. Туркевич немедленно отпускал его, величественно покручивая усы.
– То-то же!
А так как при этом он умел еще совершенно особенным образом шевелить своими тараканьими усами и был неистощим в прибаутках и остротах, то неудивительно, что его постоянно окружала толпа досужих слушателей и ему были даже открыты двери лучшей «ресторации», в которой собирались за бильярдом приезжие помещики. Если сказать правду, бывали нередко случаи, когда пан Туркевич вылетал оттуда с быстротой человека, которого подталкивают сзади не особенно церемонно; но случаи эти, объяснявшиеся недостаточным уважением помещиков к остроумию, не оказывали влияния на общее настроение Туркевича: веселая самоуверенность составляла нормальное его состояние, так же как и постоянное опьянение.
Последнее обстоятельство составляло второй источник его благополучия, – ему достаточно было одной рюмки, чтобы зарядиться на весь день. Объяснялось это огромным количеством выпитой уже Туркевичем водки, которая превратила его кровь в какое-то водочное сусло; генералу теперь достаточно было поддерживать это сусло на известной степени концентрации, чтоб оно играло и бурлило в нем, окрашивая для него мир в радужные краски.
Зато, если по какой-либо причине дня три генералу не перепадало ни одной рюмки, он испытывал невыносимые муки. Сначала он впадал в меланхолию и малодушие; всем было известно, что в такие минуты грозный генерал становится беспомощнее ребенка, и многие спешили выместить на нем свои обиды. Его били, оплевывали, закидывали грязью, а он даже не старался избегать поношений; он только ревел во весь голос, и слезы градом катились у него из глаз по уныло обвисшим усам. Бедняга обращался ко всем с просьбой убить его, мотивируя это желание тем обстоятельством, что ему все равно придется помереть «собачьей смертью под забором». Тогда все от него отступались. В таком градусе было что-то в голосе и в лице генерала, что заставляло самых смелых преследователей поскорее удаляться, чтобы не видеть этого лица, не слышать голоса человека, на короткое время приходившего к сознанию своего ужасного положения… С генералом опять происходила перемена; он становился ужасен, глаза лихорадочно загорались, щеки вваливались, короткие волосы подымались на голове дыбом. Быстро поднявшись на ноги, он ударял себя в грудь и торжественно отправлялся по улицам, оповещая громким голосом:
– Иду!.. Как пророк Иеремия… Иду обличать нечестивых!
Это обещало самое интересное зрелище. Можно сказать с уверенностью, что пан Туркевич в такие минуты с большим успехом выполнял функции неведомой в нашем городишке гласности; поэтому нет ничего удивительного, если самые солидные и занятые граждане бросали обыденные дела и примыкали к толпе, сопровождавшей новоявленного пророка, или хоть издали следили за его похождениями. Обыкновенно он прежде всего направлялся к дому секретаря уездного суда и открывал перед его окнами нечто вроде судебного заседания, выбрав из толпы подходящих актеров, изображавших истцов и ответчиков; он сам говорил за них речи и сам же отвечал им, подражая с большим искусством голосу и манере обличаемого. Так как при этом он всегда умел придать спектаклю интерес современности, намекая на какое-нибудь всем известное дело, и так как, кроме того, он был большой знаток судебной процедуры, то немудрено, что в самом скором времени из дома секретаря выбегала кухарка, что-то совала Туркевичу в руку и быстро скрывалась, отбиваясь от любезностей генеральской свиты. Генерал, получив даяние, злобно хохотал и, с торжеством размахивая монетой, отправлялся в ближайший кабак.
Оттуда, утолив несколько жажду, он вел своих слушателей к домам «подсудков», видоизменяя репертуар соответственно обстоятельствам. А так как каждый раз он получал поспектакльную плату, то натурально, что грозный тон постепенно смягчался, глаза исступленного пророка умасливались, усы закручивались кверху, и представление от обличительной драмы переходило к веселому водевилю. Кончалось оно обыкновенно перед домом исправника Коца. Это был добродушнейший из градоправителей, обладавший двумя небольшими слабостями: во-первых, он красил свои седые волосы черною краской и, во-вторых, питал пристрастие к толстым кухаркам, полагаясь во всем остальном на волю божию и на добровольную обывательскую «благодарность». Подойдя к исправницкому дому, выходившему фасом на улицу, Туркевич весело подмигивал своим спутникам, кидал кверху картуз и объявлял громогласно, что здесь живет не начальник, а родной его, Туркевича, отец и благодетель.
Произведение Владимира Короленко носит весьма необычное название-"В дурном обществе". Речь в повести идет про сына судьи, который начал дружить с бедными детьми. Главный герой по началу не имел представления, что есть нищие люди и как они живут, пока не познакомился с Валерой и Марусей. Автор учит воспринимать мир с другой стороны, любить и понимать, он показывает как ужасно одиночество, как хорошо иметь свой дом, и как важно уметь поддержать того, кто нуждается.
Читать краткое содержание Короленко В дурном обществе
Действие разворачивается в городке Княжье-Вено, там родился и проживает главный герой повести-Вася, его отец главный судья в городе. Его жена и мать мальчика ушла из жизни, когда тот был еще маленький, это стало ударом для отца, поэтому он был зациклен на себе, а не на воспитании сына. Вася проводил всё свое время блуждая по улице, он смотрел на городские картины, которые глубоко оседали в его душе.
Сам городок Княжье-Вено вокруг был заполнен прудами, на одном из них посредине был островок со старым замком, который ранее принадлежал графскому роду. Про этот замок было не мало легенд, которые гласили о том, якобы остров был полон турок и из-за этого замок стоит на костях. Настоящие владельцы замка давно бросили жилье и тех пор это стало пристанищем для местных нищих и людей без жилья. Но со временем жить всем подряд там не разрешалось, графский слуга Януш сам выбирал кому положено там жить. Те, кому не удалось остаться в замке перешли проживать в подземелье возле часовни.
Так как Вася любил бродить по таким местам, то Януш при встрече пригласил его посетить замок, но тот предпочел так называемое общество изгнанных людей из замка, он чувствовал жалость перед этими несчастными людьми.
Общество подземелья включало в себя весьма популярных в городе людей, среди них был старый дедок, который что-то бормотал себе под нос и был всегда грустный, драчун Заусайлов, спившийся чиновник Лавровский, любимым его занятием было рассказывать придуманные истории, якобы из своей жизни.
Главным среди всех них был- Драб. Как он появился, как жил и что делал, никто не имел представления, единственное это то, что он являлся очень умным.
В один из дней Вася с друзьями пришел к той часовне с желанием попасть туда. Товарищи помогли ему забраться в здание, попав во внутрь они понимают, что они тут не одни, это очень напугало друзей и они убегают бросив Васю. Как оказалось потом, там находились дети Тыбурция. Мальчику было девять лет, звали его Валек, а девочке- четыре. С тех пор они начинают дружит с Васей, тот часто навещает новых друзей и носит им еду. Вася никому не намерен рассказывать об этом знакомстве, товарищам, которые его бросили он поведал историю, что якобы видел чертей. Тыбуция мальчик старается избегать и наведываться к Вальку и Марусе, когда его нет.
У Васи так же была еще младшая сестра - Соня, ей было четыре года, она роста веселым и шустрым ребенком, она очень любила своего брата, но нянька Сони не взлюбила мальчишку, ей не нравились его игры, да и вообще она считала его дурным примером. Так же считает и отец, он не желает любить своего сына, он больше внимания и заботы уделяет Соне, ведь она похожа на его покойную жену.
Однажды у Васи, Валька и Маруси зашла речь об отцах. Валек и Маруся рассказали, что Тыбурций любит их очень, на что Вася поведал им свою историю и том, как обижен на отца. Но Валек сказал, что судья хороший и честный человек. Сам Валек был умным, серьезным и добрым, Маруся росла очень слабой девочкой, грустной и постоянно о чем-то задумывалась, она была противоположностью Сони, её брат сказал, что так повлияла на неё такая серая жизнь.
Однажды Вася узнает, что Валек занимается воровством, он крал еду для голодающей сестры, это произвело на него сильное впечатление, но осуждать он его конечно же не стал. Валек проводит экскурсию для друга по подземелью, где собственно все и живут. Обычно Вася навещал их пока не было взрослых, они проводили вместе время, и вот однажды играя в прятки внезапно пришел Тыбурций. Ребята были очень напуганы, так как они о их дружбе никто не знал, а в первую очередь не знал глава "общества". Поговорив с Тыбурцием, Васе было разрешено все так же приходить в гости, но только, чтоб никто об этом не знал. Постепенно все окружающие подземелья начали привыкать к гостю и полюбили его. С приходом холодов Маруся заболела, видя её страдание Вася берет на время у своей сестры куклу на время, чтобы хоть как-то отвлечь девочку. Маруся очень радуется такому внезапному подарку и кажется её состояние улучшается.
До Януша доходит новость, что сын судьи начал общение с людьми "дурного общества", няня же обнаружила пропажу куклы, после этого Васю посадили под домашний арест, но тот убежал из дома.
Но вскоре его снова запирают дома, отец пытается поговорить с сыном и узнать где он проводит время и куда пропала кукла Сони, но мальчик ничего не собирается рассказывать. Но неожиданно приходит Тыбурций, приносит куклу и рассказывает всё, про дружбу с его детьми и про то, как он приходил к ним в подземелье. Отец поражен историей Тыбурция и это как бы сближает их с Васей, они наконец-то смогли почувствовать себя родными людьми. Васе говорят о том, что Маруся умерла и он идет прощаться с ней.
После этого практически все жители подземелья исчезли, там остался только «профессор» и Туркевич. Марусю похоронили, и пока Васе и Соне не нужно было уезжать из города они часто приходили к ней на могилу.
Картинка или рисунок В дурном обществе
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Дом у дороги Твардовский
Произведение Дом у дороги описывает страшные жизненные ситуации, с которыми день ото дня сталкиваются люди. Идёт рассказ о жизни и судьбе семьи, которая живёт в уютном и хорошем доме
- Краткое содержание Открытие Америки Аверченко
Свидетели ситуации, внушили обществу, что первооткрывателем Америки был Колумб. Его ценили в период жизни, как находчивого, не теряющегося в различных неординарных ситуациях человека
- Краткое содержание Белое безмолвие Лондон
Посреди бескрайних снежных просторов три человека пытаются выжить и вернуться домой. Один из них – это Мэйлмют Кид. Двое других – Мэйсон и Руфь, его жена-индианка. Запасов еды у путников совсем мало, а чем кормить собак из своих упряжек они не знают
- Краткое содержание На Волге Некрасов
Это стихотворение написано Некрасовым от имени человека, вернувшегося в родные края после долгого скитания. Он стоит на берегу Волги и вспоминает прожитые годы.
- Краткое содержание Куст сирени Куприн
Юный и небогатый офицер по фамилии «Алмазов» пришел домой с выступления в Академии ген. штаба и не снимая одежды уселся в своем кабинете. Жена сразу же поняла, что случилось несчастье
