История с царским золотом. Миф об успешности российской империи. Историческая справка по золотодобыче в России

Думаю, что уместно будет поговорить о тех, кто гото-вит армию к войне, - о генералах. По отношению к ним у историков и в обществе сложились совершенно иска-женные представления: по описаниям историков невоз-можно понять, кто является хорошим генералом, а кто лишь создает о себе такое впечатление, являясь на самом деле пустым местом.

Давайте, к примеру, зададим себе чапаевский вопрос: где должен находиться командир - настоящий генерал- профессионал? Уверен, что подавляющее большинство историков определит ему место там, где обычно наших генералов и снимали фотокорреспонденты - в штабе у топографических карт. У нас сложился стереотип, что если умный и грамотный генерал, то работает с картами, а если вроде Чапаева, безграмотный, - то тогда впереди, на лихом коне.

Во многом это идет от политработников, начиная от Фурманова . Они всегда у нас этакие интеллектуалы. Кро-ме того, они непосредственно не командуют войсками и уже в силу этого безделья чаще сидят во время боя в шта-бе, что правильно - никому не мешают. А когда они в штабе, а командир где-то впереди, то выглядит это не со-всем красиво, думаю, что и поэтому тоже у нас в обществе властвует мысль, что грамотный генерал сидит за столом, окруженный телефонами, смотрит на карту и отдает рас-поряжения.

Вот, к примеру, историк Зенькович описывает началь-ный период войны: с ее началом на Западный фронт были посланы маршалы Г.И. Кулик и Б.М. Шапошников : «Вое-начальники засели за карты и документы. Кулику такой род деятельности был в тягость, то ли дело живая организа-торская работа в войсках. Узнав о готовящемся контрударе на Белостокском направлении, где находился заместитель Павлова генерал-лейтенант Болдин , маршал решил лично побывать там».

По тону этой цитаты легко понять, кого из маршалов Зенькович считает профессионалом, а кого - нет. Как видите, по его оценке, Шапошников - грамотный про-фессионал, а Кулик - глуповатый солдафон, который в картах не разбирается, поэтому и поехал в войска. (Попал вместе с ними в окружение и вышел из него пешком.)

Между тем топографическая карта - это лист бумаги с обозначенной условными знаками местностью. Генералу на нее имеет смысл смотреть только тогда, когда работ-ники штаба на карту нанесли расположение своих войск и войск противника. Но Западный фронт с самого начала войны потерял всякую связь со своими войсками, и его штаб ничего не знал ни о них, ни о противнике. Работни-кам штаба фронта нечего было нанести на карту, они не знали обстановки. И что же на этой карте рассматривал маршал Шапошников?

А Кулик, поскольку в штабе обстановка была неизвест-на, уехал изучать ее на месте, так как настоящий военный профессионал изучает не карту, а местность, не донесе-ния об обстановке, а непосредственно обстановку.

Судя по дневникам Гальдера , он и в начале войны с наибольшим уважением относились к маршалам С.М. Буденному и С.К. Тимошенко . Кстати, и предавший Родину генерал Власов , давая немцам показания о качест-ве советского командования, также отметил Тимошенко как наиболее сильного полководца.

Генерал И.И. Федюнинский пишет в своих мемуарах, что маршал Тимошенко изучал обстановку не так, как «профессионал» Шапошников: «С.К. Тимошенко очень де-тально изучал местность перед нашим передним краем. Це-лую неделю мы с ним провели в полках первого эшелона. Ему хотелось все осмотреть самому. При этом он проявлял ис-ключительное спокойствие и полное презрение к опасности.

Однажды гитлеровцы заметили наши автомашины, ос-тановившиеся у опушки леса, и произвели артиллерийский налет. Я предложил маршалу Тимошенко спуститься в блиндаж, так как снаряды стали рваться довольно близко.

— Чего там по блиндажам лазить, - недовольно сказал он. - Ни черта оттуда не видно. Давайте останемся на опушке.

И он невозмутимо продолжал рассматривать в бинокль передний край обороны противника. Это не было рисовкой, желанием похвалиться храбростью. Нет, просто С.К. Тимо-шенко считал, что опасность не должна мешать работе.

— Стреляют? Что ж, на то и война, - говорил он, по-жимая широкими плечами».

А маршал Г.К. Жуков даже после войны пояснял, что 33-ю армию, выполнявшую главную задачу фронта Жу-кова, под Вязьмой немцы окружили потому, что ему, Жу-кову, из штаба фронта не было видно - оставил генерал Ефремов силы для прикрытия своего прорыва к Вязьме или нет. (Генерал Ефремов оставил для прикрытия про-рыва 9-ю гвардейскую дивизию, но Жуков ее забрал и отдал 43-й армии, так как ему из штаба фронта не было видно, зачем эта дивизия в данном месте без дела стоит. Немцы по этому пустому месту и ударили, причем снача-ла всего лишь силами батальона, отрезав 33-ю армию от фронта.)

Но наши историки Жукова считают военным гением, а Тимошенко чуть ли не таким же глупым, как и Кулика.

Кстати, и у немцев с этим были не все согласны. Гуде-риан в «Воспоминаниях солдата» писал:

«Значительно тяжелее было работать с новым началь-ником генерального штаба генералом Беком ... С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск...

Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.

«Как же они будут руководить боем, - говорил он, - не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не чита-ли Шлиффена ?» То, что командир дивизии может выдви-нуться вперед настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания».

Чему тогда удивляться, что это было свыше понимания наших «начитавшихся Шлиффена» партийных идеологов и полководцев типа Жукова, свыше понимания большин-ства историков?

Тут есть еще один момент.

Есть наука стратегия - как выиграть войну. И есть так-тика - как выиграть бой. У меня сложилось впечатление, что у нас в среднем, как только генерал получает стол с картой и телефон, то он сразу становится стратегом и так-тика ему уже не нужна. Это удел всяких там капитанов и майоров. Генерал уже не думает над тем, как выиграть бой, каким оружием это сделать, как подготовить и экипиро-вать для боя солдат. Зачем ему это, раз он уже генерал?

Но, сидя в Москве, он пишет уставы и наставления, как вести бой, он заказывает оружие и экипировку для солдат. А потом получается, что вроде и оружие есть, и солдаты есть, а толку - нет.

У немцев, похоже, ни один генерал не мыслил себя не тактиком, они все были прежде всего тактиками, специа-листами по победе в бою.

Возможно, важнейшей субъективной причиной по-ражений Красной Армии в начальном периоде Великой Отечественной войны было то, что наши генералы (в сум-ме) готовились к прошлой войне, а не к той, в которой им пришлось реально воевать.

Но этот вопрос можно поставить еще более определен-но и более актуально: а готовились ли они к войне во-обще? Делали ли они в мирное время то, что нужно для победы в будущей войне, или только то, что позволяло им делать карьеру? Прочитав довольно много мемуаров наших полководцев, я не могу отделаться от чувства, что они, по сути, были больше профессионалами борьбы за должности и кабинеты и только во вторую очередь - во-енными профессионалами. Остается чувство, что их во-енное дело интересовало не как способ самовыражения, способ достижения творческих побед, а как способ зара-ботка на жизнь. Это видно не только по мемуарам, а и по тому, как была подготовлена Красная Армия к войне.

В войне побеждает та армия, которая уничтожит наи-большее количество солдат противника. Их уничтожают не генералы и не офицеры, а солдаты, в чью боевую зада-чу входит непосредственное действие оружием.

И у профессионалов военного дела, как и у профес-сионалов любого иного дела, голова болит прежде всего о том, насколько эффективны их солдаты, их работни-ки. Все ли у них есть для работы, удобно ли им работать? Бессмысленно чертить стрелки на картах, если солдаты неспособны достать противника оружием. А глядя на тот период, складывается впечатление, что у нас до войны об этом думали в среднем постольку-поскольку, если вооб-ще думали. Похоже, считалось, что главное - чтобы сол-дат был идейно подготовлен, а то, что он не умеет или не имеет возможности убить противника, оставалось в стороне.

Немцы исключительное внимание уделяли конечному результату боя и тому, кто его обеспечивает - солдату, у немецких генералов голова об этом болела постоянно, и это не могло не сказываться на результатах сражений начала войны.

Когда читаешь, скажем, о немецкой пехоте, то пора-жает, насколько еще в мирное время немецкие генералы продумывали каждую, казалось бы, мелочь индивидуаль-ного и группового оснащения солдат. И дело даже не в механизации армии, механизация - это только следствие вдумчивого отношения немецких генералов к военному делу.

К примеру, у нас до конца войны на касках солдат не было ни чехлов, ни сеток для маскировки, и они отсвечи-вали, демаскируя бойцов. А у немцев не то что чехлы или резиновые пояски на касках - по всей полевой одежде были нашиты петельки для крепления веток и травы, они же первые ввели полностью камуфлированную полевую форму, разгрузочные жилеты. В походе немецкий пехо-тинец нес ранец, а в бою менял его на легкий штурмовой комплект - плащ и котелок с НЗ. Основное оружие - обычная, неавтоматическая винтовка, поскольку только она дает наивысшую точность стрельбы на расстояниях реального боя (400-500 м). У тех, для кого непосредст-венное уничтожение противника не являлось основным делом, - скажем, у командиров, на вооружении были автоматы (пистолет-пулеметы). Но немецкий автомат по сравнению с нашим имел низкую скорострельность, что-бы обеспечить высокую точность попадания при стрельбе с рук. (У нашего автомата ППШ темп стрельбы - 1000 выстрелов в минуту, а у немецкого МП-40 - всего 350.) А вот у немецкого пулемета, из которого стреляют с со-шек или со станка, темп стрельбы был вдвое выше, чем темп стрельбы наших пулеметов: от 800-1000 у немецкого пулемета МГ-34 до 1200-1500 у его модификации МГ-42 против 600 выстрелов в минуту нашего ручного пулемета Дегтярева и станкового пулемета Максима .

В немецком пехотном отделении не было пулеметчи-ка - владеть пулеметом обязан был каждый. Но вручался пулемет самому лучшему стрелку. При постановке на ста-нок на пулемет ставился оптический прицел, с которым дальность стрельбы доходила до 2000 м. Наши пулеметы тоже могли забросить пулю на это расстояние, но кого ты невооруженным глазом на такой дальности увидишь и как прицелишься? Бинокли, кстати, в немецкой армии имели очень многие, он полагался уже командиру немец-кого пехотного отделения. Дальномеры были при каждом орудии, начиная с 81-мм миномета. Кто хоть однажды в жаркий день пил воду из горлышка нашей солдатской алюминиевой фляги в брезентовом чехле, тот помнит отвратительный, отдающий алюминием вкус перегре-той жидкости. У немцев фляги были в войлочных чехлах со стаканчиком, войлок предохранял воду от перегрева. И так во всем - вроде мелочи, но когда эти мелочи со-браны воедино, то возникает совершенно новое качест-во, которое заставляет с уважением относиться к тем, кто продумывал и создавал армию противников наших отцов и дедов.

Скажем, у командира немецкого пехотного батальона в его маленьком штабе был солдат-топограф, непрерывно определявший координаты объектов на местности, и спе-циальный офицер для связи с артиллерией. Это позволяло немецкому батальону в считаные минуты вызвать точный огонь полковой и дивизионной артиллерии на сильного противника. В немецкой гаубичной батарее дивизионно-го артполка непосредственно обслуживали все 4 легкие гаубицы 24 человека. А всего в батарее было 4 офицера, 30 унтер-офицеров и 137 солдат. Все они - разведчики, телефонисты, радисты и т.д. - обеспечивали, чтобы сна-ряды этих 4 гаубиц падали точно в цель и сразу же, как только цель появилась на местности. Стреляют ведь не пушки, стреляют батареи. Немецкие генералы не пред-ставляли бой своей пехоты без непрерывной ее поддерж-ки всей артиллерией.

И возникает вопрос: а чем же занимались наши гене-ралы, наши славные теоретики до войны? Ведь речь в по-давляющем большинстве случаев идет о том, что до вой-ны можно было дешево и элементарно сделать.

В литературе часто встречается, что до войны у нас были гениальные военные теоретики, которые разработа-ли гениальные военные теории. Но как-то не упоминает-ся о том, что за теории в своих кабинетах разрабатывали эти военные теоретики и кому, в ходе какой войны они пригодились.

А на совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 года, в частности, вскрылось, что в ходе советско-финской войны войска были вынуждены вы-бросить все наставления и боевые уставы, разработанные в московских кабинетах теоретиками. Выяснилось, что если действовать по этим теориям, то у наступающей ди-визии практически нет солдат, которых можно послать в атаку. Одни, по мудрым теориям, должны охранять, дру-гие отвлекать, третьи выжидать и т.д. Все вроде при деле, а атаковать некому. Дело доходило до того, что пулеметы сдавали в обоз, а пулеметчикам давали винтовки, чтобы пополнить стрелковые цепи. Такие были теории...

Командовавший в советско-финской войне 7-й армией генерал К.А. Мерецков докладывал на этом совещании:

«Наш опыт войны на Карело-финском фронте говорит о том, что нам немедленно надо пересмотреть основы во-ждения войск в бою и операции. Опыт боев на Карело-финском театре показал, что наши уставы, дающие основные направления по вождению войск, не отвечают требованиям современной войны. В них много ошибочных утверждений, которые вводят в заблуждение командный состав. На войне не руководствовались основными положениями наших уставов потому, что они не отвечали требованиям войны.

Главный порок наших боевых порядков заключается в том, что две трети наших войск находится или в сковы-вающих группах, или разорваны.

Переходя к конкретному рассмотрению боевых порядков, необходимо отметить следующее.

При наступлении, когда наша дивизия готовится к ак-тивным действиям в составе корпуса, ведущего бой на глав-ном направлении, идут в атаку 16 взводов, причем из них только 8 ударных, а 8 имеют задачу сковывающей группы. Следовательно, в ударной группе имеется только 320 бойцов, не считая минометчиков. Если допустить, что и ударная, и сковывающая группы идут одновременно в атаку, то ата-кующих будет 640 бойцов. Надо признать, что для 17-тысячной дивизии такое количество атакующих бойцов слишком мало. По нашим уставам часть подразделений, расположен-ных в глубине, предназначены для развития удара. Они рас-пределяются так: вторые эшелоны стрелковых рот имеют 320 бойцов, вторые эшелоны стрелковых батальонов - 516 бойцов, вторые эшелоны стрелковых полков - 762 бойца и вторые эшелоны стрелковых дивизий - 1140 бойцов. В итоге получается, что в атаку на передний край выходят 640 бой-цов и для развития успеха в тылу находятся 2740 бойцов...

Крайне неудачно построение боевых порядков. Началь-ствующему составу прививаются неправильные взгляды на характер действия сковывающих групп, наличие которых в атаке действующих частей первой линии создает видимость численного превосходства в силах, тогда как на самом деле в атаке принимает участие только незначительная часть войск. На войне это привело к тому, что в боях на Халхин-Голе немедленно потребовали увеличения численности пехо-ты, считая, что в дивизии некому атаковать.

На войне на Карельском перешейке вначале командующие 7-й и 13-й армиями издавали свои инструкции, а когда поя-вился командующий фронтом, он дал свои указания, как бо-лее правильно, на основе опыта и прошлой войны и текущей войны, построить боевые порядки для того, чтобы повести их в атаку.

По нашим предварительным выводам, отмена по суще-ству установленных нашими уставами боевых порядков во время атаки линии Маннергейма сразу же дала большие ус-пехи и меньшие потери».

Следует также напомнить, что на этом совещании выступил с большим теоретическим докладом о наступ-лении Г. К. Жуков, а после совещания он даже выиграл в военной игре у генерала Павлова. Но реальные немцы с Жуковым не играли и по теориям Жукова не воевали. Трижды Сталин поручал Жукову самостоятельное прове-дение наступательных операций, и Жуков их трижды ре-шительно провалил: под Ельней, под Ленинградом и под Москвой в начале 1942 года.

Под Ельней, дав Жукову силы и месяц на подготов-ку, Ставка ему приказала: «...30.8 левофланговыми 24-й и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: покончить с ельнинской группировкой противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлении Починок и Рославля, к 8.9 выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи, Петро-вичи».

Ни на какой фронт «Долгие Нивы, Хиславичи, Пет-ровичи» Жуков не вышел, хотя немцы организованно от-ступили и Ельню сдали. Но непонятно благодаря кому - то ли Жукову, то ли Гудериану, который еще с 14 августа просил Генштаб сухопутных войск Германии оставить дугу под Ельней и дать ему высвободившиеся войска для действий в других направлениях, в частности для уже по-рученного ему прорыва на Украину.

Под Ленинградом Жуков вообще оказался неспособен организовать прорыв блокады, а под Москвой сорвал об-щий план Ставки по окружению немцев, не организовав взятие Вязьмы и бездарно погубив войска 33-й армии.

А какой теоретик был!

Но оставим Жукова и вернемся еще к кое-каким теоре-тическим находкам наших генералов, к примеру, к требо-ваниям наших тогдашних уставов, чтобы солдаты в оборо-не рыли не траншеи, а ячейки. В кабинете теоретика это требование выглядит блестяще. Ячейка - это яма в рост человека. Боец в ней защищен от осколков землей со всех сторон. А в траншее он с двух сторон защищен плохо. Вот эти ячейки и ввели в Устав, запретив рыть траншеи. Под Москвой Рокоссовский залез в такую ячейку и переждал в ней артналет. Понял, что в ячейке солдат одинок, он не видит товарищей, раненому ему невозможно помочь, командир не может дать ему команду. Рокоссовский рас-порядился вопреки уставам рыть траншеи. А до войны сесть в эту ячейку и представить себе бой было некому? От теорий некогда было отвлечься?

И ведь таких мелочей было тысячи! И из них слагались наши поражения и потери.

Рассказывал ветеран танкового сражения под Прохоровкой на Курской дуге 1943 года. В этом месте 5-я гвар-дейская танковая армия Ротмистрова контратаковала ата-кующий 3-й танковый корпус немцев. Считается, что в этом сражении участвовало 1200 танков, и немцы потеря-ли здесь 400 танков. Но когда после сражения к месту боя приехал Жуков, то он сначала собрался отдать Ротмистро-ва и остальных под суд, поскольку на полях сражения не было подбитых немецких танков - горели только сотни советских танков, в основном полученных по ленд-лизу американских и английских машин. Но вскоре выясни-лось, что немцы начали отступать, т.е. победили мы, под суд никого не отдали и начали радоваться победе. Вопрос: а куда же делись немецкие подбитые танки? А немцы их за ночь все вытащили с поля боя и направили в ремонт. У нас таких мощных ремонтных служб не было: мы строи-ли новые танки, а немцы обходились отремонтированны-ми. Спасали они не только танки - в немецком танковом батальоне врач имел персональный танк, чтобы оказывать танкистам немедленную помощь прямо на поле боя.

Кстати, чтобы закончить рассказ ветерана о сражении под Прохоровкой. Он был командиром танка в этом сра-жении. Развернувшись в атаку против немцев, их рота в дыму и пыли потеряла ориентировку и открыла огонь по тем танкам, которые ей встретились. Те, естественно, открыли огонь по роте. Вскоре вышестоящий штаб вы-яснил, что они стреляют по своим. Но радиостанция во всей роте была только в танке этого ветерана. Он выну-жден был вылезти из танка и под огнем бегать с лопатой от машины к машине, стучать ею по броне, передавая вы-глядывающим танкистам приказ прекратить огонь. Такая была связь, такое было управление.

А мы по-прежнему гордимся: наши пушки могли стре-лять дальше всех! Это, конечно, хорошо, да только инте-реснее другой вопрос: как часто они попадали туда, куда надо? Мы гордимся: наш танк Т-34 был самым подвиж-ным на поле боя! Это хорошо, да есть вопрос: а он часто знал, куда двигаться и куда он двигается?

Основатель немецких танковых войск Г. Гудериан в своих «Воспоминаниях солдата» писал о 1933-1935 го-дах:

«Много времени потребовалось также и на то, чтобы наладить производство радиоаппаратуры и оптики для танков. Однако я не раскаивался, что в тот период твердо настаивал на выполнении своих требований: танки долж-ны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными для управления. Что касается управления танком, то мы в этом отношении всегда превосходили своих противников; ряд имевшихся не очень существенных недостатков мы смогли исправить в дальнейшем».

Заботились немцы не только, так сказать, о деловом оснащении своих солдат, но и о моральном, причем без партполитбесед. Скажем, о каждом случае геройства, о наградах, о присвоении званий сведения посылались не в какие-то армейские газеты, а в газеты городов на родине героя, чтобы его родные и друзья им гордились. А такой контроль тех, за кого солдат воюет, значил много. Помимо орденов были значки, которыми отмечались менее значи-тельные подвиги, скажем, участие в атаке. В нашей армии офицеры имели специальные продовольственные пайки, полковники - личных поваров, генералы возили с собой спальные гарнитуры и даже жен. В немецких дивизиях не только офицеры, но и генералы ели из солдатского котла. И это тоже делало немцев сильней.

Подытожив сказанное, можно утверждать, что немец-кое командование было гораздо ближе к тому, кто делает победу, - к солдату, к бою. Это звучит странно, но это, похоже, так. Причем идеология играла, и это точно, вто-ростепенное значение. На первом месте была тактика, военный профессионализм - понимание, что без силь-ного солдата бесполезен любой талантливый генерал. Без выигранного боя бесполезен стратег. Мы за непонимание этого платили кровью.

Сделали ли мы на опыте той войны какие-либо выво-ды для себя в этом вопросе? Глядя на сегодняшнюю ар-мию, можно сказать твердо: никаких!

У нас в воспоминаниях ветеранов довольно часто при-сутствует утверждение, что немцы, дескать, воевали по шаблону. Когда пытаешься понять, о каком шаблоне идет речь, то выясняется, что немцы просыпались утром, зав-тракали, высылали на наблюдательные посты артиллери-стов и авиационных представителей, вызывали авиацию и бомбили наши позиции, проводили по ним артилле-рийскую подготовку, затем атаковали их танками с под-держкой пехоты. А что должны были делать немцы, чтобы прослыть у наших военных спецов оригинальными? Не бомбить наши позиции и посылать пехоту впереди тан-ков? Или наступать ночью, когда артиллерия и авиация не могут поддержать пехоту? Немцы и ночью наступа-ли, но специально подготовленными подразделениями и только тогда, когда это было выгодно.

Скажем, немцы потому использовали конную тягу для артиллерии пехотных дивизий, что собирались вести ма-невренную войну - в отрыве от своих баз снабжения. Ло-шади, в отличие от машин, более автономны - корм им добывают прямо на месте. А бензин на месте не добудешь.

Поэтому в начале войны мы очень много артиллерии бро-сили у границ именно по этой причине - не было ни топ-лива для тягачей, ни артиллерийских лошадей. Хитростей здесь немного, но наши генералы, за редким исключени-ем, думать об этом не хотели. Поэтому, как это ни па-радоксально звучит, но немецкая артиллерия на конной тяге была подвижнее, чем наша на механической. Зачем тянуть артиллерию пехотной дивизии со скоростью боль-ше скорости пехотинца? И в немецкой пехотной дивизии только противотанковый дивизион, самые легкие пушки, буксировался тягачами. Танки быстрые могут появиться в любом месте, следовательно, в том же месте немедленно должны оказаться и противотанковые пушки.

Возможно, благодаря контрразведке СССР, органи-зованной Л.П. Берия , для немцев оказались полной не-ожиданностью наши танки Т-34 и КВ . Каким-то образом НКВД сумел скрыть не только то, что мы уже их разра-ботали, но и то, что уже массово поставляем их в войска. Противотанковое оружие немецкой пехотной дивизии оказалось бессильным против брони именно этих танков, и они стали в ходе войны заменять его сначала на 50-мм, а затем 75-мм противотанковые пушки, стали придавать пехотным дивизиям самоходные противотанковые диви-зионы.

А вот почему для наших генералов оказалась неожи-данной толщина брони немецких танков и T- III и T- IV и бессилие против них нашей 45-мм противотанковой пушки - непонятно. Ведь немцы применяли эти танки и столь же хорошо бронированные самоходные пушки еще в войне с Польшей в 1939 году.

Почему снаряды наших 45-мм пушек, и так не очень мощных, ломались о броню? Почему не был поставлен на вооружение подкалиберный снаряд для них? Известны фамилии тех, кто воспрепятствовал поставить на танки КВ 107-мм мощную пушку, предлагаемую Куликом и Грабиным. Известно, какими теориями руководствовались они, чтобы не дать оснастить эти танки мощным оружием. Но чем, какими теориями руководствовались те, кто снял с производства собственно противотанковую 57-мм пушку в 1941 году (было изготовлено всего 320 шт.), чтобы уже в 1942 году начать производить гибрид 57-мм ствола с ла-фетом пушки ЗИС-З ?

Какие теории подсказали нашим военным профес-сионалам, что Красной Армии не потребуются противо-танковые ружья, которые мы бросились конструировать только после начала войны? С чего наши генералы взяли, что не потребуется противотанковая ручная фаната, ко-торую тоже начали конструировать, когда гром грянул?

И еще об одном. Из процитированного выступления Мерецкова на декабрьском совещании РККА видно, что, по теориям наших довоенных «профессионалов», у насту-пающей дивизии в атаку шли 640 стрелков, а в тылу за этим наблюдали 2740 стрелков.

Для немцев это настолько дико, что они почти все от-мечают эту особенность советской военной теории - вво-дить войска в бой по частям, беречь резервы, как копейку на черный день.

Немецкие генералы исповедовали совершенно другой принцип - массированного удара. Не только вся пехота, а вообще все рода войск должны участвовать в бою. Если бой идет, то никто не должен отсиживаться, даже если по его боевой профессии вроде и нет сейчас работы.

Скажем, саперный взвод пехотного батальона созда-вался только в случае, если не было боя, в бою его солда-ты были в стрелковых цепях, вернее, это стрелков допол-нительно обучали саперному делу. У командира пехотной роты по штату было 4 курьера (связных). Поскольку они не все сразу бегают с приказаниями, то, чтобы не сидели во время боя без дела, им дали снайперскую винтовку.

Я, например, никогда не читал, чтобы наши саперы были истребителями танков. А у немцев истребление тан-ков было одной из боевых задач полковых саперов, они были обязательны в группах истребителей танков - затя-гивали на шнурах противотанковые мины под гусеницы двигающегося танка, ослепляли его дымовыми гранатами и шашками, подрывали поврежденный танк, если эки-паж не сдавался. Саперный батальон немецкой дивизии был вооружен стрелковым оружием и противотанковым оружием, как и пехота. Помимо своих прямых обязанно-стей - строительства мостов, установки минных полей и разминирования - его обязанностью был штурм укре-плений противника, для чего он и имел на вооружении 9 огнеметов.

Еще пример. Предположим, идет бой, а у противника нет танков. Получается, что противотанковой артилле-рии нечего делать. Нет, это не по-немецки. У Гудериана в воспоминаниях есть момент, когда он в бою в поисках своих частей подъехал к деревне, занятой нашими, а де-ревню атаковала всего лишь «одна 37-мм противотанко-вая пушка». Это сразу не понять: как артиллеристы без пехоты могли атаковать? Но дело в том, что во всех про-тивотанковых подразделениях немецкой пехотной диви-зии были и стрелки. На каждую пушку, кроме собственно артиллеристов, приходилось еще и по 3 пехотинца с руч-ным пулеметом. Вместе с 6 вооруженными винтовками артиллеристами они составляли что-то вроде пехотного отделения, усиленного пушкой. Поэтому наряду со стрел-ками и оборонялись, и атаковали, а когда у противника появлялись танки, то они занимались своими прямыми обязанностями.

По штатной численности в начале войны наш полк даже превосходил немецкий, но когда начинался бой, то в немецком полку оружием действовало одновременно гораздо больше бойцов, чем в нашем.

Видите ли, когда мы разбираемся, почему наша авиа-ция уступала немецкой, видим те проблемы, которые были в стране с производством авиамоторов, то это все же объективная, не зависящая от наших предков причи-на. В 1913 году, к примеру, царские вузы подготовили всего 1821 инженера абсолютно всех специальностей. Это был настолько низкий старт, что как потом большевики ни торопились, а к финишу успеть было нельзя - нельзя было достигнуть высокого уровня во всех отраслях науки и техники.

Но то, что я обсуждал выше, касается не уровня тех-ники как такового, а разумного выбора ее генералами и разумного применения ее в бою. Генералы-то в России всегда были. Причина не в низком уровне боевой техни-ки, а в хронически низком уровне генеральского профес-сионализма в мирное время. А отсюда и пренебрежение тактикой, и отсутствие радиосвязи и т.д.

Читая стенограммы декабрьского 1940 года совещания высшего командного состава РККА, приходишь к мысли, что у советских и немецких генералов перед войной были существенные расхождения по основополагающим идеям ведения боевых действий.

Взгляд на цель боевых действий. Как мне видится, у советских генералов целью боевых действий был рубеж. Рубежи либо достигались в наступлении, либо отстаива-лись в обороне. Уничтожение противника являлось как бы следствием выхода на рубеж: враг мешал это сделать, и его уничтожали, а для удержания рубежа или его заня-тия не жалели никакие средства. Это, кстати, отмечают и те немецкие генералы, которые в своих воспоминаниях пытаются оценить своего советского противника.

Отмечают и удивляются. Поскольку у немцев целью боевых действий было только уничтожение противника, рубежи имели второстепенное значение. Немцы исходили из мысли, что если уничтожить противника, то занять или удержать любой рубеж не составит проблем.

Главный фактор победы. Судя по всему, немцы глав-ным фактором победы считали нанесение по противнику удара как можно большей силы, для чего у них предусмат-ривались для участия в бою одновременно и все силы, и все рода войск.

А вот из выступления на совещании советских гене-ралов совершенно явственно видно и даже выпирает, что они главным фактором победы считали огромное числен-ное преимущество над врагом.

Сможет ли страна обеспечить это преимущество или не сможет - их это в основном не колыхало. Как в сказке Салтыкова-Щедрина о мужике, который на необитаемом острове двух генералов прокормил. Если помните, то по-сле того, как один генерал выдал мужику приказ на обес-печение пропитания, другой поинтересовался у первого: а где же мужик это все достанет? На что первый безапелля-ционно заявил: «Ён мужик, ён достанет!»

Вот глава ВВС РККА П.В. Рычагов на совещании док-ладывает: «Из опыта современных прошедших и идущих войн авиационная плотность достигается до 25 самолетов на один километр фронта».

Из опыта каких войн он это рассчитал?! Дело в том, что уже перед его докладом выступающие обсуждали, что немцы в мае 1940 года ударили по французам на фронте 1000 км силами авиации в 2,5 тыс. самолетов, т.е. плотность в 10 раз меньше, чем берет за основу Рычагов. Далее.

«Необходимо сделать вывод, что в современной войне на главном, решающем направлении (примерно по фронту 100-150 км. - Ю.М.) в составе фронта будет действо-вать не менее 15-16 дивизий, т.е. 3500-4000 самолетов».

С П.В. Рычаговым не согласился, в частности, просла-вившийся громкими поражениями в последовавшей вой-не Ф.И. Кузнецов , генерал-лейтенант, командующий вой-сками Северо-Кавказского военного округа: «Я считаю, что эта цифра должна быть значительно больше».

С Кузнецовым солидаризировался Г. К. Жуков, кото-рый считал: если «общая ширина участков главного удара в предпринимаемой операции должна быть не менее 100- 150 км», то для обеспечения операции потребуется «30- 35 авиационных дивизий», т.е. до 8000 самолетов.

А вот мысль из выступления Е.С. Птухина , генерал- лейтенанта, командующего ВВС Киевского особого воен-ного округа: «Для того чтобы уничтожить материальную часть на аэродромах (противника. - Ю.М.), а мы счита-ем в среднем на аэродроме будет стоять 25-30 самолетов, нужно подумать о мощном ударе на этот аэродром. Зна-чит, группа должна быть не менее 100-150 самолетов».

Правда, это как-то не координировалось с тем, что немцы с 10 мая 1940 года в течение трех дней проводи-ли налет на 100 французских аэродромов на глубину до 400 км «мелкими группами без прикрытия истребителей» (Я.В. Смушкевич ) и «было выведено из строя около 1000 са-молетов» (М.Н. Попов , генерал-лейтенант, командующий 1-й Краснознаменной армией Дальневосточного фронта).

Давайте теперь сравним цифры совещания с теми, ко-торые через полгода показала война с немцами. Немцы завоевали господство в воздухе и наступали на РККА на фронте более чем в 3000 км. Исходя из «скромных цифр» П.В. Рычагова - 25 самолетов на 1 км фронта, с которы-ми не согласны ни Кузнецов, ни Жуков, немцы должны были бы иметь 75 тыс. самолетов. Но на 22 июня 1941 года они против 9917 наших самолетов в западных округах сосредоточили всего около 3 тыс. самолетов (в три раза меньше, чем Жукову требовалось всего лишь для прове-дения фронтовой операции на фронте в 400 км). И завое-вали господство в воздухе вплоть до 1943 года!

Не менее щедро наши генералы относятся и к живой силе. В своем докладе Г.К. Жуков подсчитал, что для на-ступательной операции на фронте 400-450 км, с главным ударом на фронте 100-150 км, ему требуется «стрелко-вых дивизий порядка 85-100 дивизий, 4-5 механизиро-ванных корпуса, 2-3 кавалерийских корпуса». Это свыше 1,9 млн человек даже без артиллерийских, инженерных, транспортных, тыловых и прочих соединений и частей армейского и фронтового подчинения. Сравним: 22 июня 1941 года в сухопутные силы Германии на Восточном фронте, протяженностью свыше 3000 км, входило всего 85 пехотных дивизий, а все эти силы составляли 3,3 млн человек. Но немцы наступали до осени 1942 года - до Кавказа! В ходе войны никогда ни один фронт ни в од-ной операции не имел плотности войск, запрошенной Жуковым.

Еще. Из доклада Г.К. Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить на «участке главного удара шириною 25-30 км... около 200 000 людей, 1500-2000 ору-дий, массу танков». То есть 7 человек на погонный метр фронта. С такой плотностью, надо сказать, и затоптать противника несложно.

Немудрено, что и после войны материалы этого со-вещания оставались секретными - слишком много во-просов они оставляют о профессиональной компетенции наших генералов.

Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою согласно советской военной мыс-ли до и военной поры наносился штыком. Пехота должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и поставить точку в бою рукопашной схваткой. Че-тырехгранный штык, который для других целей невозмож-но применить, был неотъемлемой частью винтовки Моси-на - основного оружия советской пехоты. В 1943 году ее модернизировали в карабин, но штык оставили, причем несъемным. Даже автомат Калашникова 1947 года без штыка не мыслится. Штыковому бою учили пехоту и до войны, и всю войну. А у кавалерии шашка являлась обяза-тельной для солдата, и кавалерия должна была последнюю точку в бою ставить холодным оружием.

У немцев к винтовке тоже полагался штык - ножевид-ный. (Кстати, после войны он очень ценился на совет-ских мясокомбинатах - благодаря хорошей затачиваемости его ценили обваловщики, срезавшие мясо с костей.) Но на фотографиях той войны нельзя увидеть немецкого солдата с винтовкой с примкнутым штыком. Штык но-сился только на поясе или на чехле лопатки. Связано это с тем, что немецкую пехоту штыковому и рукопашному бою не учили вовсе. Немецкие генералы от него начисто отказались. Соответственно из немецких кавалерийской дивизии и эскадронов (в составе разведбатальонов пехот-ных дивизий) были изъяты пики и палаши. Почему?

Думаю потому, что для нас атака - это был захват рубежа, а для немцев рубеж сам по себе не имел значе-ния - им требовалось только уничтожение противника. В рукопашной схватке вероятность гибели своего солда-та - 50%. Для немцев такая цифра была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнем и с расстояния, при котором гибель своего солдата была ми-нимально вероятной.

Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, чтобы иметь возможность поразить огнем противника везде, в любом укрытии без рукопашного боя. Нашим генералам, при наличии штыка-молодца, это, по-видимому, казалось излишеством.

Чтобы не было так грустно, отметим, что ведь та вой-на - это не исключение. Возьмите русско-японскую войну.

На начало века было отработано 3 типа артиллерий-ских снарядов. Они представляли собой цилиндр с конус-ной головной частью. Наиболее дешевой была осколочная граната - толстостенный цилиндр с небольшим количе-ством взрывчатки и латунным взрывателем мгновенного ударного действия. Далее шла бомбэ или фугасный сна-ряд - такой же стальной цилиндр, но тонкостенный с примерно двойным количеством взрывчатки и латунным взрывателем, срабатывающим при полной остановке сна-ряда.

Самым дорогим снарядом была шрапнель, по сути пу-шечка, которой пушки стреляли. Цилиндр снаряда был стволом этой пушечки, на дне его был порох, а сам ствол был заполнен шариками (шрапнельными пулями) из сплава свинца с сурьмой. У шрапнели был очень сложный взрыватель из очень дорогого в то время алюминия, он имел (у трехдюймовой шрапнели) 130 делений, установка на которые позволяла произвести срабатывание шрапне-ли в воздухе на любом участке траектории до дальности 5,2 км. Выстрел шрапнели в воздухе посылал на врага сверху вперед 260 пуль, и эффективность шрапнели при стрельбе по открыто расположенному противнику была чуть ли не вдвое выше, чем осколочной гранаты.

Но, повторяю, шрапнель была очень дорогим издели-ем, как по применяемым материалам, так и по сложности изготовления.

Так вот, в начале века русские генералы были очаро-ваны шрапнелью, и в 1904 году русская армия выступила на войну с Японией, имея в зарядных ящиках полевой ар-тиллерии исключительно шрапнель. Но что произошло?

Японцы начали строить полевые укрепления и прятаться в деревнях под глинобитными перекрытиями китайских фанз. Пули шрапнели не пробивали брустверов окопов и глинобитных стен, артиллерия, не имея, в общем-то, дешевых фугасных снарядов, ничем не могла помочь пе-хоте, и русская пехота шла в атаку на укрепленного про-тивника, неся огромные потери от японского ружейно-пулеметного огня.

Сделали ли наши военные теоретики выводы к началу Первой мировой войны? Сделали. Но какие?!

Они пришли к выводу о малой эффективности ар-тиллерии вообще, о том, что основные потери в будущей войне будут наноситься ружейно-пулеметным огнем. Эта теория внесла в практику два следствия. Во-первых, ко-личество гаубичной, крупнокалиберной артиллерии в армии было сокращено до пределов, необходимых для взятия крепостей у австрийцев и немцев, а запас артил-лерийских снарядов к полевым пушкам был сделан столь малым, что был израсходован через несколько месяцев с начала войны. И с 1915-го по 1917 год наша пехота хро-нически не имела поддержки своей артиллерии. (Правда, почти так же ошиблись с гаубичной артиллерией и наши союзники - французы с англичанами.)

Единственными, кто все предусмотрел для будущей войны - и количество артиллерии, и ее состав, - были немецкие генералы.

Так что особо пенять только советским генералам не приходится - царские были не лучше. Может, они в чем- то были и профессиональнее, но зато советские офицеры и генералы дрались более яростно, меньше сдавались в плен и быстрее учились в боях, что с горечью констати-руют немецкие генералы из тех, кто воевал обе мировые войны.

Юрий Мухин

Из книги «Уроки Великой Отечественной»

После шести лет тяжелейшей борьбы гитлеровская Германия была побеждена. Но в ночь на 9 мая в Европе прекратились лишь широкомасштабные военные действия, а отдельные бои с нацистами, не желавшими сложить оружие, продолжались до второй половины мая. Основную часть этих боев после победы вынесли на себе войска Красной армии. Сотни советских солдат и офицеров погибли, уже зная, что войне конец, уже готовясь ехать домой, предвкушая скорую встречу с родными...

В своем завещании Гитлер снял со всех постов и исключил из партии и Геринга, и Гиммлера, назначив рейхспрезидентом гросс-адмирала Карла Деница.

Возглавив правительство, Дениц начал переговоры о капитуляции Германии. Ряд крупных войсковых группировок сдались еще до официального объявления о капитуляции всего Вермахта: 29 апреля (еще при жизни Гитлера) немцы сдались в Северной Италии, 2 мая — в Берлине, 4 мая — в Голландии, 5 мая — в Западной Австрии.

7 мая в 20:41 по среднеевропейскому времени представители Вермахта и командования союзников подписали в Реймсе Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Все германские военные части обязаны были с 23:01 8 мая 1945 года прекратить всякое сопротивление на суше, на море и в воздухе, сдаться в плен и передать свое военное имущество в руки союзников. Однако Сталин настоял на том, чтобы капитуляцию вновь подписали в столице поверженного рейха, на территории, контролируемой частями Красной армии. 8 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте был подписан Окончательный Акт о безоговорочной капитуляции Германии — а реймсский документ стал называться «предварительным актом».

Акт о безоговорочной капитуляции Германских вооружённых сил

Обращение Сталина к народу

Большая часть подразделений германской армии действительно прекратила огонь и начала сдаваться сразу после вступления в силу капитуляции. Но далеко не все. Одной из главных причин продолжения боестолкновений в некоторых регионах Европы после подписания капитуляции было нежелание немцев сдаваться в плен именно Красной армии - многие части Вермахта и СС пытались пробиться с Восточного фронта на Запад, чтобы сдаться англичанам или американцам.

Наиболее крупная фашистская группировка, отказавшаяся сложить оружие перед нашими войсками, находилась в Чехии. Это были остатки группы армий «Центр» под командованием Фердинанда Шернера. Немцы стремились удрать на Запад, но Красная армия, развивая свое наступление, 11-12 мая завершила разгром этих соединений.

Прага весна 1945 года

Гарнизон оккупированного Германией датского острова Борнхольм в Балтийском море тоже не пожелал оказаться в советском плену. По соглашениям между союзными державами Дания должна была быть освобождена англо-американскими войсками, и немцы уцепились именно за это обстоятельство. Комендант Борнхольма заявил высадившимся на острове 9 мая советским десантникам: «Большевикам следует уйти, если они хотят остаться в живых». В ответ «большевики» постарались в максимально жесткой форме доказать нацистам, что те переоценили свои силы. Немедленно началась операция по освобождению Борнхольма. Под артиллерийским огнем и бомбовыми ударами немцы попытались прорваться на имевшихся у них кораблях на континент, к англичанам, но большинство кораблей было потоплено. 11 мая остатки нацистского гарнизона капитулировали.

Советские солдаты на острове Бронхольм

Одна из самых крупных «послепобедных» битв произошла на территории Югославии, между силами коммунистической Югославской народно-освободительной армии (НОАЮ) и членами националистических группировок.

Бойцы 1-й Пролетарской дивизии Народно-Освободительной Армии Югославии

Весной 1945 года немецкие войска на территории Югославии были разгромлены, остатки нацистской группировки начали отход на Запад. Вместе с ними на Запад уходили тысячи членов хорватских и словенских коллаборационистских формирований. В 1941-1945 годах хорватские националисты (усташи), пользовавшиеся покровительством немцев и итальянцев, совершили в оккупированной Югославии многочисленные военные преступлениия и акты откровенного геноцида в отношении сербов, евреев и цыган. Марионеточное «Хорватское независимое государство» было настоящей фабрикой смерти. При виде средневековых зверств усташей бледнели даже некоторые гитлеровские офицеры, никак, впрочем, не ограничивая садизм своих подопечных. Разумеется, попадание в плен к югославским коммунистам не сулило усташским бандитам ничего хорошего, и бегство на Запад было для них вопросом жизни и смерти.

Помимо усташей в спасительный англо-американский плен пытались попасть и сербские националисты (четники). В годы войны четники были, по сути, альтернативной коммунистической НОАЮ силой Сопротивления. Эти сербские национал-монархисты ориентировались не на Москву, а на Лондон, воевали как с немцами и усташами, так и с партизанами-коммунистами, и поэтому в «новой Югославии» четникам места также не было.

В западной части Югославии, на территории Словении, силы НОАЮ заблокировали отступающих националистов. 14-15 мая в ходе ожесточенного Полянского сражения (с обеих сторон в нем участвовали десятки тысяч бойцов) националисты были разгромлены. После войны в социалистической Югославии именно 15 мая отмечался день победы.

Не сразу сдалась и находившаяся в «курляндском котле» (Латвия) немецкая группировка — остатки бывшей группы армий «Север». В Прибалтике немцы и прибалтийские коллаборационисты были отрезаны от основных сил Вермахта еще осенью 1944 года. Группа армий «Курляндия» составляла более двухсот тысяч человек. Советское командование с октября 1944 по март 1945 года предприняло пять попыток добить окруженного противника («пять битв за Курляндию») но сломить оборону нацистов не получалось. В конце концов было принято решение ограничиться блокадой курляндского котла и все внимание сосредоточить на наступлении на Берлин. Таким образом, к маю 1945 года западная Латвия оставалась единственной территорией СССР, все еще оккупированной немцами.

Курляндский котел

Получив сообщение о капитуляции Германии, часть курляндской группировки сдалась, но многие немецкие части продолжили воевать до 15 мая, а командующий 6 корпусом СС обергруппенфюрер СС Вальтер Крюгер не сдался и 15-го. С небольшой группой солдат он попытался уйти в Германию, но план не удался. В бою 22 мая 1945 года Крюгер расстрелял в пистолете все патроны и последний выстрел направил себе в голову

Место капитуляции остатков Курляндской группы армий Вермахта, село Бунка, Латвия

Советский ветеран вспоминает: "С финской границы нас перебросили в Латвию. Наступали на Прекуле, готовились к окончательному разгрому немцев, но в наступление не пошли, наши уже брали Берлин, а "мешок" так и остался, в него попала группа армий. "Курляндия", которую немцы планировали использовать для наступления на Ленинград. Мы стояли два или три месяца, 9 мая немцы сдались, а 10 мая нас пустили в атаку на остатки власовцев и "зеленых". В "мешке" еще оставались власовцы, "зеленые", так себя латышские националисты называли, литовцы были, Гитлер им разрешил свастику использовать - красные нарукавные повязки с крестом. Они неплохо сражались, видел, как приковывали себя к пулеметам. Все равно им смерть была. К берегу, к Тукумс-Либаве, вышли 12 мая, остатки власовцев пытались по воде в Швецию и Финляндию убежать".

Также в боях по разгрому Курляндского котла принимал участие Юрий Никулин.

Никулин Юрий Владимирович 1-й ряд, 3-й слева

Самые драматичные европейские военные события мая 1945 года происходили на голландском острое Тексел в Северном море. На этом острове дислоцировался батальон Вермахта «Царица Тамара», численностью около 800 человек, сформированный из военнопленных красноармейцев, грузин по национальности. Эти грузины не были идейными сторонниками гитлеризма — немецкую военную форму одеть их заставили фактически насильно. В батальоне с 1944 года действовали подпольные антифашистские группы, которые даже установили контакты с представителями голландского Сопротивления на Текселе. В начале апреля 1945 года грузины подняли восстание, за два дня убив около 400 немцев и фактически полностью захватив остров — гитлеровцы удержали только укрепленные артиллерийские батареи на севере и юге Тексела.

Разъяренные немцы высадили на Тексел карательный десант. Две тысячи солдат 163 полка Вермахта на протяжении нескольких недель подавляли восстание, используя артиллерию и огнеметы. Восставшие ожесточенно сопротивлялись, надеясь, что на острове вот-вот высадятся англичане, но помощи все не было. В ходе боев была повреждена радиосвязь, и официальная капитуляция Германии прошла незамеченной. 15 мая немцы, одолев грузин (погибла большая часть батальона), устроили военный парад в главном городе острова, Ден Бурге. С момента капитуляции германской армии прошло 6 дней, а по улицам Ден Бурга, празднуя свою победу, маршировали нацистские солдаты в касках и с оружием, под знаменем со свастикой.

Еще пять дней спустя на Тексел наконец пришли союзники, и немцы сдались. В ходе боев на Текселе погибло как минимум 565 грузин и более ста жителей острова, помогавших восставшим.

Грузинское восстание апреля-мая 1945 года жители Тексела до сих пор помнят и называют «русской войной».

Грузины с Текселя после прибытия в Вильгельмсхафен (Германия)

Выживших грузин ждала нелёгкая судьба. Но после репатриации в СССР, в отличие от других бывших заключённых лагерей для военнопленных, они в советские лагеря не попали.

Англичанам и американцам немцы сдавались куда охотнее, но и тут бывали заминки. Например, гарнизон острова Олдерни, одного из Нормандских островов в проливе Ла-Манш, сдался союзникам 16 мая 1945 года. На севере Италии небольшая группа немцев и русские коллаборационисты из организации «Казачий стан» сдались англичанам 18 мая 1945 года. Казаки надеялись остаться в плену на Западе, но англичане выдали их советской стороне.

Вопреки расхожим представлениям, последним днем Третьего рейха все же стоит считать не 8 или 9 мая, а 23 мая 1945 года. Дело в том, что гросс-адмирал Дениц, ставший после смерти Гитлера рейхспрезидентом, после капитуляции продолжал заседать со своим правительством в городе Фленсбурге на севере Германии. Фленсбургское правительство контролировало германскую землю Шлезвиг-Гольштейн, в его распоряжении имелись дислоцированные в Шлезвиге войска, в портах стояли корабли под флагами со свастикой, эти же флаги развевались на административных зданиях, на улицах дежурила полиция в шлемах с нацистским орлом. Разумеется, никаких военных действий против союзников Фленсбургское правительство, подписавшее капитуляцию, не вело, но все же продолжало как ни в чем не бывало заседать и управлять последним осколком гитлеровского государства. Лишь 23 мая у союзников дошли руки до Деница и его странного постгитлеровского режима — члены фленсбургского правительства были арестованы, некоторых сразу отправили в Нюрнберг, судить за военные преступления. Флаги со свастикой были сняты, военные и полицейские части были разоружены, Шлезвиг-Гольштейн стал частью союзнических оккупационных зон. Тысячелетний рейх, существовавший с 1933 года, прекратил свое существование.

Адмирал Карл Дениц (в центре) во время ареста Фленсбургского правительства, 23 мая 1945 года

Но самыми последними солдатами Вермахта, сложившими оружие, были десять человек на Шпицбергене. Причем их поздняя капитуляция была связана не с фанатизмом, а с обстоятельствами непреодолимой силы.

Группу отправили на архипелаг в 1944 году для установления метеостанции и контроля над ней, так как метеорология в условиях войны — важная штука. 29 апреля эти девять солдат во главе с офицером потеряли радиосвязь с Германией. Несколько месяцев они жили в условиях полного информационного вакуума и не знали, что Вторая мировая война в Европе давно закончилась и подходит к концу даже в Азии. Немцы кормились рыбной ловлей и предпринимали отчаянные попытки дать знать о себе при помощи швыряемых в море бутылок с записками. В конце августа военнослужащие уже несуществующего государства были обнаружены норвежскими охотниками на тюленей, которые вызвали представителей союзников. Робинзоны с радостью сдали им оружие — пулемет, пистолет и восемь винтовок. Это было 4 сентября 1945 года, два дня спустя после капитуляции последней страны оси - Японии — и окончательного завершения Второй Мировой войны.

Григорий Савкун, рядовой участник Великой Отечественной войны.

День Победы… Его ждали на фронте и в тылу с первых минут войны. Многие фразы начинались со слов «Когда кончится война…». Не все дождались этого светлого дня. Но тот, кто дожил до Победы, во всех подробностях запомнил первые мирные дни.

Воины Ленинградского фронта в городе, который они защищали. Фото из архива Александра Цыганова

Солдаты идут по мирному Ленинграду. Цветы - победителям. Фото из архива Александра Цыганова.

В конце апреля 1945 года наш полк стоял в Латвии. Армейская жизнь текла своим чередом, война была там, в Германии, и о ходе боевых действий мы читали в газетах, которые вывешивались на витрине, установленной в расположении нашей батареи.

Поздним вечером 1 мая вдруг началась стрельба из автоматов и винтовок. Стреляли вверх обычными и трассирующими пулями. Я стоял и смотрел на сотни светлячков, устремившихся вверх. Своим светом они очерчивали расположение полкового лагеря, занимавшего в длину не одну сотню метров. Стрельба эта, как тотчас же стало известно, была самопроизвольным салютом в честь взятия Берлина. Теперь известно, что в отдельных районах Берлина сопротивление продолжалось и на следующий день, и только к 15 часам 2 мая с врагом было покончено. Но Верховный главнокомандующий в приказе объявил, что войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боёв 1 мая овладели городом Берлином - очагом немецкой агрессии.

Первая неделя мая прошла у нас в обычном режиме: подъём в шесть утра, в семь - завтрак, в час дня - обед, в семь вечера - ужин и в десять часов - отбой. Разумеется, весь день занимались по расписанию. Солдат не должен оставаться без дела ни минуты. Но 8 мая после обеда старшина батареи объявил:

Всем забрать личные вещи и в 14 часов быть готовыми к построению.

Личные вещи каждого находились в его вещмешке и состояли из котелка и вафельного полотенца. Ложку солдат всегда носил с собой. Так что слова старшины «забрать личные вещи» означали, что мы оставляем этот лагерь и больше в него не вернёмся. Про орудия старшина не сказал ничего, следовательно, ездовые двигаться будут самостоятельно.

В 14 часов нас построили, и после поверки личного состава мы отправились в путь. Куда пойдём и зачем - не было сказано ни слова. Солнце светило нам в спину, значит, мы шли на север. Время от времени над нашими головами на бреющем полёте с юга на север пролетали штурмовики, но нигде не было слышно ни одного выстрела.

Часа через два мы оказались на возвышении, с которого увидели немецкие окопы, разукрашенные белыми простынями и белыми полотенцами, и поняли, что гитлеровцы капитулируют. К моему удивлению, это были как раз те самые окопы, наступать на которые мы собирались 24 марта утром, но наступление отменили. Только тогда мы смотрели на эти окопы две-три секунды, чтобы снайпер не успел прицелиться, а теперь, повернув налево, шли по гребню, разглядывая траншею, тянувшуюся справа внизу.

Стало темнеть. Мы углублялись в бывший тыл гитлеровцев. В полку много подразделений, поэтому маршрутов следования было несколько. Наша колонна состояла из артиллеристов. Всю ночь мы шли и стояли, шли и стояли.

Остановились возле костра, который горел справа у дороги. Через некоторое время подъехала открытая немецкая штабная машина. Это были старшие офицеры: все в фуражках с высоким верхом и в тёмных плащах. К машине приблизились несколько советских военных, и скоро она последовала в наш тыл. Примерно через час у костра остановилась колонна немецких солдат. К ним подошли наши военные, переводчик что-то негромко сказал. Затем шеренга за шеренгой немецкие солдаты выходили к костру, бросали в кучу оружие и возвращались в строй. Мы ещё постояли некоторое время, а затем двинулись вперёд.

Когда выглянуло солнце, мы подошли к небольшому городку с аккуратными кирпичными одноэтажными домиками. Метров за двести до первых домов стояли два немецких дорожных указателя. Латинскими буквами на одном было написано Goldingen, а на другом - Kuldiga. (Я сделал для себя вывод, что городок, к которому мы подходим, по-немецки называется Гольдинген, а по-латышски - Кулдига.) А рядом - надпись на фанере химическим карандашом - Кулдыга. Кто-то из наших был здесь раньше и поставил такой вот самодельный «дорожный указатель» быстрого изготовления.

Уже в мирное время в Большом энциклопедическом словаре я прочитал, что Кулдига (Kuldiga) (до 1917 года - официальное название Гольдинген) - город в Латвии на реке Вента и что известен он с 1242 года.

Мы входили в Кулдигу утром. Прошли недалеко и остановились около здания, в котором, наверное, располагалась местная власть. Примерно через полчаса к нам подошла колонна немецких солдат без оружия, без ранцев, без шинелей и без командиров. Ни одного офицера, никто ими не командовал. Подошли строем по четыре человека в шеренге, а всего шеренг четырнадцать-пятнадцать. Тихо подошли, остановились и повернулись так, как если бы кто-то тихо скомандовал «направо», но я никакой команды не слышал.

Мы одеты в шинели, утро прохладное, и первая мысль, мелькнувшая в моей голове: что же вы будете делать сегодня ночью без шинелей? Я пробежал взглядом по шеренгам. Удивительно, но все немцы были рослые, выше среднего роста, и все примерно одного возраста, лет 25-27. Я посмотрел на их лица. Мы не спали ночь, а они все выглядели выспавшимися. Мы не ужинали и не завтракали и не знали, когда же нас покормят, а у них лица были как у только что позавтракавших людей. Все чисто выбриты, все в курточках с одинаковыми небольшими чёрными погонами рядовых. Курточки у всех на две верхние пуговицы (или на два верхних крючка) не застёгнуты. На всех кожаные сапоги с невысокими голенищами раструбом. Мы стоим и рассматриваем немецких солдат.

Савкун! Отведи эту колонну немецких солдат на сборный пункт, - и он назвал улицу и номер дома, - прямо вот по этой улице, на которой я стою, до конца, - и махнул рукою в том направлении, в котором надо было отвести немцев.

Я не ожидал такого приказания, стал лихорадочно вспоминать немецкие слова и сказал:

Achtung! Hören meine Kommando! (Внимание! Слушать мои команды!)

Солдаты стояли ко мне лицом, а чтобы идти по улице в указанном старшиной направлении, им надо было повернуться налево, и я отчётливо и достаточно громко для моего тихого голоса скомандовал:

Links! (Налево!) - И был удивлён безукоризненной чёткостью выполненной ими команды.

Потом я сказал:

Ruhig, langsam, direkt vorwärts marsch! (Спокойно, медленно, прямо вперёд марш). - Они и пошли прямо и спокойно по улице, а я за ними.

На улице, кроме меня и колонны немецких солдат, ни души. Власть в Кулдиге переменилась, и население сидело по домам. Мы идём, а конца улицы не видно. Старшина не сказал, что представляет собою сборный пункт и как он выглядит. Я смотрю вперёд и вижу, что далеко впереди улица поворачивает градусов на 40 влево, а за поворотом стоят два сооружения белого цвета, без окон, два полуцилиндра как будто из алюминия. Большой полуцилиндр недалеко от дороги, а другой, поменьше, левее. Может быть, в большем решили устроить сборный пункт для капитулировавших немецких солдат?

Когда колонна приблизилась к большому помещению, я командую:

Rechte Schulter vorwärts! (Правое плечо вперёд!), - а затем: - Direkt! - и они догадались, что я направляю их в большое складское помещение.

Солдаты зашли внутрь помещения, и я за ними.

Halt! (Стой!) - скомандовал я.

Они остановились. Несколько секунд я разглядывал помещение. Это, конечно, бывший склад. Но что в нём хранилось? Сейчас склад был совершенно пуст, и если его использовать в качестве сборного пункта для бывших немецких солдат, то в нём можно разместить не 50, а все 500 человек. На Курляндском полуострове было блокировано около 33 дивизий, и во время капитуляции сдались в плен более 189 тысяч человек.

Я выполнил приказание старшины: отвёл колонну немецких солдат «прямо... по... улице... до конца». Поэтому молча повернулся и пошёл назад, оставив их одних в помещении пустого склада. Теперь о них должны позаботиться старшина и более высокое командование, а я отправился в свою батарею.

На газетной витрине уже висела свежая дивизионная газета, из которой мы узнали, что 8 мая 1945 года Президиум Верховного Совета СССР издал Указ об объявлении дня 9 мая праздником Победы. Было около 10 часов утра. Мы на ногах уже 20 часов, но это первые часы после окончания войны.

Что же произошло на Западе? В Реймсе (город на северо-востоке Франции) 7 мая немцы подписали Акт безоговорочной капитуляции. Поэтому 8 мая мы видели белые простыни и полотенца над немецкими окопами. Но Сталин настоял на том, чтобы подписание Акта в Реймсе считать предварительным протоколом капитуляции. Немцы должны подписать его в Берлине, центре фашистской агрессии, перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции.

Проходила церемония подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии в Карлсхорсте, в восточной части Берлина, в двухэтажном здании бывшей столовой немецкого военно-инженерного училища. Началась она ровно в 24 часа 8 мая (то есть в 0 часов 9 мая 1945 года), а закончилась, по свидетельству маршала Жукова, в 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года.

В городке Кулдига мы были двое суток. В первый день, то есть 9 мая 1945 года, после обеда наш полк, выстроившись в одну цепочку, прочесал лес. Предположение о том, что в лесу могут скрываться немецкие солдаты, не пожелавшие капитулировать, не подтвердилось: никого не обнаружили.

Для артиллеристов нашего полка недалеко от Кулдиги выделили участок земли, на котором мы поставили палатки. Погода стояла тёплая, солнечная, дождя не было ни разу. Война закончилась, к новому наступлению готовиться не надо, и у нас впервые появилось свободное время.

17 мая 1945 года к нашему расположению подошли два офицера, которых раньше я не видел. Их встретил капитан Рогов и после минутного разговора с ними приказал старшине построить личный состав батареи.

Пришедшие офицеры медленно прошли вдоль строя, приказав выйти старшим сержантам Близнюку и Тихолозу. Кто-то тихо промолвил:

Отбирают на Парад Победы!

Я числился заместителем командира орудия, поэтому меня назначили замещать Тихолоза.

В Москве накануне приняли решение о проведении Парада Победы, и на следующий же день в войсках начался отбор участников. Приказ Верховного главнокомандующего о проведении Парада Победы 24 июня был опубликован в газетах только 22 июня, в день, когда четыре года назад гитлеровская Германия напала на Советский Союз, а ближайшее воскресенье - 24 июня.

Утром 18 мая мы пошли на восток, на «зимние квартиры», как нам сказали. Конечно, никто и нигде никаких квартир нам не приготовил. Мы идём в Ленинград, потому что наш корпус входит в состав Ленинградского военного округа, и мы просто идём «домой». Корпус гвардейский, состоит из двух гвардейских дивизий -
63-й и 45-й.

Первый день перехода Кулдига - Ленинград запомнился дождями. Не прошло и часу на марше, ещё не было ни одной команды «Привал!», а на нас обрушился дождь, который утром ну никак нельзя было предугадать. И когда команда «Привал!» прокатилась по колонне, то уже все были мокрые, как говорят, до нитки. Во время привала можно сойти с дороги и сесть или, даже лучше, лечь так, чтобы ноги были выше туловища. Я посмотрел вниз - всюду или мокрая земля, или мокрая трава. Так, стоя, мы и отдохнули на первом привале.

Тучи так же быстро растаяли, как и появились. Следующие часа два мы шли под ярким солнцем, и одежда на нас сохла. Потом снова пошёл дождь, и мы снова сушили одежду на ходу.

Прошли мимо груды немецкой бронетехники, стянутой в «кучку» у дороги. Раньше нам такие «кучки» встретились два раза. Первый раз осенью 1944 года и второй раз - в феврале этого года. Именно в такой «кучке» осенью 1944 года я впервые увидел немецкий танк «Пантера». Среди других, менее заметных бронемашин он выделялся конической формой башни.

Капитулировавшие немецкие солдаты, по крайней мере часть их, располагались в отведённых им местах в лесу. Мы миновали не менее двух таких лагерей.

Рига была первым городом, по которому мы прошли строем, и этот марш мы назвали между собой нашим маршем Победы. Жителям города, видимо, сообщили не только время, но и названия улиц, по которым мы будем проходить, а то как же объяснить, что по обеим сторонам дороги стояли толпы рижан с радостными лицами, с букетами сирени. Наши ездовые перед Ригой догнали нас, и ИПТБ (истребительно-противотанковая батарея) шла в составе полка с орудиями. Я замещал командира орудия и поэтому сидел на передке справа от ездового. Одна юная рижанка подарила мне большой букет сирени. Но мы же движемся. Я успел сказать: «Спасибо», а дарительницу не рассмотрел. В моём родном городе Грозном к этому времени сирень уже отцветает, а в Риге она только расцвела.

Следующим городом на нашем пути в Ленинград был Псков. Но до него наш полк дня три-четыре стоял в псковском селе, вернее, на том месте, где до войны находилось село. В 1941 году гитлеровцы сожгли его. В газетах на фотографиях сожжённых гитлеровцами сёл обычно видны печи и трубы, которые остаются после того, как деревянные дома сгорают. А здесь не видно никаких следов от села.

Прошли метров пятьдесят в сторону от улицы и увидели бугорок земли, из которого торчала невысокая труба. Село сожгли, но жить-то надо, где-то зимовать надо, и жители вырыли землянки. А в землянках надо и топить, и еду готовить, и они разобрали печи и трубы, оставшиеся от сгоревших домов, и поставили печурки в землянках. Как они прожили четыре зимы, чем питались?

Командир полка приказал каждой роте и каждой батарее за время нашего пребывания в селе поставить по дому. Под словом «дом» имелся в виду, конечно, сруб. Наша батарея поставила сруб из 12 венцов. Ездовые батареи, видя бедственное положение селян, оставили им одну лошадь, которую в хозвзводе держали сверх положенного числа.

Мы покидали село, идя строем по правой стороне улицы мимо стоявших слева срубов. Это был наш вклад в начало возрождения села. А сколько же таких сёл исчезло по России за войну?

Перед войной пели: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!» Хорошо пели, хорошие слова были в песнях, например, такие: «Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим!» Но это песни, а что на деле? Невольно вспоминались слова Ворошилова: «Мы чужой земли не хотим, но и своей не отдадим ни пяди!» В каждом клубе можно было прочитать это «заявление», написанное крупными буквами на плакате во всю ширину стены кинозала или читальни. Легко сказать, трудно сделать. До Волги допустили врага, а потом отгоняли назад ценой колоссальных человеческих жертв и материальных потерь. Стоявшие в стране на самом верху государственной власти до самого последнего дня ничего не предпринимали для организации отпора врагу. Даже в самый последний предвоенный день 21 июня 1941 года директиву о приведении приграничных войск в боевую готовность стали передавать в военные округа в 24 часа. Это за 4 часа до начала войны! Армия и страна были подставлены гитлеровцам на растерзание.

По Пскову мы прошли таким же маршем, как и по Риге. Это было 24 июня, в воскресенье, когда в Москве состоялся Парад Победы. Несмотря на пасмурную погоду, псковитяне вышли на улицу и приветливо смотрели на нас. К передку, на котором я сидел, подбежала девушка и протянула мне сложенную вчетверо записку. Я взял её и положил в нагрудный карман гимнастёрки, а прочитал, когда мы отъехали далеко от города. В записке были имя и фамилия девушки, состав семьи, адрес и просьба написать ей письмо. Мне казалось, что письмо налагает на меня какие-то обязательства, которые взять на себя я не решился, поэтому псковитянке не ответил.

Следующая продолжительная остановка была в большом лесу, в нескольких километрах до Гатчины. За время стоянки нас подстригли, искупали в походной бане (в ПДУ, в передвижной душевой установке) и переодели в новенькое обмундирование, с «иголочки», даже шинели выдали новые. Нас всех обули в новые, хоть и кирзовые, но сапоги. Наконец-то мы избавились от обмоток, уродовавших внешний вид солдата. Помня кровавые мозоли, натёртые коваными американскими негнущимися ботинками, я выбрал такой размер сапог, чтобы ногам с намотанными на них новыми портянками было чуть-чуть просторно. Я проходил в этих сапогах не один год и не натёр ни малейшей мозоли, и ноги в них не потели в любую жару. Нет для солдата обуви лучше, чем сапоги!

И вот по Гатчине мы прошли своим малым Парадом Победы в новеньком обмундировании и в новых сапогах. Широкая асфальтированная дорога вела на север, в Ленинград, по восточной окраине города. Слева от дороги соорудили помост, где стояло начальство, оценивавшее наш вид перед парадом в Ленинграде.

Это была последняя тренировка перед назначенным на воскресенье 8 июля 1945 года прохождением по Ленинграду отобранных частей войск Ленинградского военного округа. Переход до южной окраины Ленинграда был утомительным, и мы не особенно разглядывали место, где вечером разбивали палатки. Были белые ночи, солнце вставало очень рано.

Когда мы вышли из палатки, к северу открывался вид на Ленинград, лежавший в плоской низине, а мы стояли на возвышенности. Оказалось, что мы ночевали на самой северной из Пулковских высот.

То, что в мирное время называется холмом, в войну - уже высота, за иную нередко идут долгие и кровопролитные бои. Цепь холмов к югу от Ленинграда, высота которых не превышает 73 м, теперь известна как Пулковские высоты.

Немецко-фашистские войска захватили Гатчину и 13 сентября 1941 года подошли к Пулкову. Врагу не удалось прорвать оборону наших войск, и к 23 сентября линия фронта стабилизировалась и прошла у подножия Пулковских высот. Враг был отброшен только в январе 1944 года при снятии блокады. В 1967 году на 20-м километре Киевского шоссе установили мемориальный комплекс «Пулковский рубеж». (Пулковская астрономическая обсерватория, основанная в 1839 году, пострадала от военных действий и восстановлена в 1954 году.)

По Ленинграду все артиллеристы шли без орудий, одной колонной по четыре человека в шеренге. По сторонам стояли плотные ряды жителей Ленинграда. Ленинградцы были рады, что не только в Москве состоялся Парад Победы, но и по их городу проходят части Ленинградского военного округа, в рядах которых есть те, кто оборонял Ленинград, кто сражался на Невском пятачке, под Ораниенбаумом, на полуострове Ханко, на Синявинских высотах, кто охранял Дорогу жизни и снимал блокаду. Среди тех, кто сражался, шли и мы, пополнившие в июле 1944 года 190-й гвардейский стрелковый полк.

Пришли на Дворцовую площадь. Перед зданием Главного штаба стояло много колонн красноармейцев. Когда подошли последние колонны участников парада, состоялся короткий митинг, и под звуки оркестра мы пошли с Дворцовой площади дальше на север.

Наш полк остановился на большом открытом поле за Ленинградом. Прошло, наверное, часа два. Мы успели рассредоточиться по подразделениям и разбить палатки, как вдруг стало темнеть, хотя до вечера было далековато. Началось солнечное затмение, причём полное, но предварительно о нём ничего не слышали. Очень высоко были видны мелкие и частые облака. А до затмения солнце светило так ярко, что нельзя было и подумать об облаках.

Командир полка решил сделать смотр личного состава, вернувшегося с войны домой на место постоянной дислокации. Через день сапёры соорудили помост для принимавших наш парад. Сначала командиры подразделений поупражняли своих бойцов в чёткости выполнения строевых команд, а потом все построились по подразделениям в полковую колонну. Через две-три минуты раздался громкий голос командующего парадом:

К торжественному маршу! Дистанция на одного линейного! Автоматная рота прямо, остальные напра…во! Шагом марш!

Заиграл полковой оркестр. Мы прошли по полю торжественным шагом, а затем перед помостом. Во время движения по команде «равнение нале…во!» я заметил среди офицеров, стоящих на помосте, командира полка подполковника Дервоеда. Он выделялся большой бородой и клялся не брить её до победы. Клятву свою он сдержал!

Этим марш-парадом мы поставили последнюю точку в нашем неспешном переходе «на зимние квартиры», за время которого прошли около семисот километров от латышского города Кулдига до поля севернее Ленинграда. Это было место расположения летних лагерей полка. Начиналась армейская служба в мирное время.

Не любить батальные картины просто невозможно, ведь киноделы вкладывают огромные усилия и средства, чтобы красочная историческая битва заворожила своим кровавым вальсом простых зрителей. Только вот очень любит Голливуд приврать. Нужны примеры? Да пожалуйста!

1. Правила древнего боя: куча-мала, и никто не умеет сражаться

В кино
Поле, широкое ирландское поле, имитирующее, скажем, Каталунские поля. Пара сотен статистов плюс несколько тысяч, нарисованных на компьютере, выстроились в идеальные, геометрически ровные линии. Пацаны стоят носок в носок, все похожи друг на друга, как на подбор, стоят и с остервенелым спокойствием смотрят в глаза своему врагу. Неестественно громогласный, будто через громкоговоритель, крик полководца разносится над долиной, он указывает мечом на врага, и изящные ряды рушатся, превращаясь в кучу-малу. Все бегут, все орут, скалят рожи, словно шакалы. Никаких резервов, все до последнего – в атаку. Никакой тактики, никакой формации, исключительно резня, где каждый сам за себя. Хорошо ещё, что все в разных одеяниях, даже простой копейщик в кольчуге или доспехах с гербом. А иначе различить, где свой, а где чужой, невозможно.

Самое обидное, что воевать умеют только персонажи, все остальные уныло и некрасиво бодаются да тыкают друг в друга мечом по очереди, словно в доисторических стратегиях. А вот главные герои, причем все, дерутся красиво, с эффектными комбо, кульбитами, умудряясь показывать чудеса акробатики и благородную жестокость. Вырезают всех, паршивцы, с одного удара, режут солдат, как свиней, да ещё без прощения, задерживаясь максимум на каком-нибудь здоровом бородатом варваре, не обращающем внимание на глубокие колотые раны.

В какой-то момент самый главный герой как бы случайно обнаруживает самого главного злодея или его лейтенанта и начинает бежать через все поле битвы, при этом убив парочку попавшихся под руку солдат вражеской армии.

В жизни
Конечно, такие идиоты встречались на полях сражений, но в том-то и дело, что идиоты. Обычно после боя их хоронили. Секрет побед македонцев, римлян и персов над неорганизованным варварским сбродом как раз в том, что они держали свои скучные, незрелищные формации и следовали жесткой боевой дисциплине. Внешне они, конечно, не особенно впечатляют, но уж поверь, воинам, державшим позицию было совершенно нескучно. Стоя плечом к плечу, они продавливали себе путь шаг за шагом через груды бешеных варваров.

Все эти боевые построения были некими подобиями танка, которые позволяли армиям не спеша передвигаться по полю битвы и тыкать во всех своими копьями, одновременно сдерживая позывы некоторых солдат в жажде выбежать и подраться один на один. Это в кино враги нападают исключительно по одному, максимум по двое, а в жизни его бы зарубили со всех сторон, несмотря на все военные таланты.

Стратегия всегда была преимуществом цивилизованных войск. Собственно, варвары начали притеснять Рим после длительного контакта с цивилизацией, обучившись у них искусству военного ремесла. Даже викинги, эталон недисциплинированных и пораженных неистовым гневом и яростью людей, зачастую строили некие подобия простейших щитовых формаций. Посмотри на реконструкции варяжских боев – скучная толчея стенка на стенку. Воины прижались щитом к щиту и пытаются попасть колюще-рубящим орудием по жбану. Собственно говоря, в таких вот тесных формациях не было места для свистоплясок с мечом. Начнёшь вертеться – порежешься о меч соседа. Поэтому приходилось прижиматься так, что можно пропитаться его потом, и давить на врага.

Поэтому в древности, а особенно в эру Греков и Римлян, битвы гоплитов или легионеров зачастую сводились к тому, чья сторона лучше удержит свою линию, и выталкиванию другой стороны назад.
Проще говоря, битвы напоминали унылое говно, как соревнования по перетягиванию каната. Если показывать такое в кинотеатре, зрители заснут.

Спустя века, уже в эпоху огнестрельного оружия, традиции тесных формаций сохранились, но напоминали уже взаимный расстрел. Это по мнению режиссеров…

2. Правила имперских войн: все мы мишень для противника. Стреляй, сколько хочешь, дорогой враг!

Это была славная эпоха: балы, красавицы, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки, и военные забавы в стиле «сейчас мы выстроимся в одну линию друг напротив друга и будем стрелять». Какая нелепая картина: расфуфыренные, напомаженные офицеры, в пышных, облакоподобных париках смотрят на поле боя через бинокли, в то время как солдаты в дурацких шапках и в вызывающе ярких мундирах (чтобы врагу было проще целиться) медленно приближаются друг к другу. Остановившись на небольшом расстоянии друг от друга, солдатушки вскидывают ружья и стреляют друг в друга несколькими залпами, пытаясь уничтожить как можно больше врагов, хотя всё дело в солдатской меткости. Затем солдаты бросаются навстречу друг другу, дабы угостить друг друга звенящим штыком. Как это глупо и нелепо, но, чёрт возьми, по-джентльменски!

В жизни
Многие сомневаются в том, что линейные построения когда-либо вообще считались идеальными. Собственно, их использовали только из острой необходимости, ведь огнестрельное оружие тех эпох было крайне неэффективным. Гораздо чаще солдаты использовали ружья как копья, потому как гораздо проще было заколоть противника, нежели зарядить тяжелое ружьё бумажным патроном, который, ко всему прочему, приходилось делать самому.

Более того, гладкоствольные ружья были очень неточными. На расстоянии в 50 метров попасть из них во врага было очень затруднительно, а учитывая то, что после пары залпов над солдатами нависала непроглядная белёсая пелена дыма, через которую сложно было разглядеть свои руки, у этого принципа ведения войны появляется логическое объяснение.

И если огромный рой пуль задевал хотя бы нескольких солдат, то атаку можно было считать успешной.
Но на самом деле линейный обмен пулями встречался не так часто, как показано в голливудских фильмах. Процент урона после таких атак был чрезвычайно низок – всего 13-15%.

Что касается штыковых атак, то они, конечно, были, но их убойная эффективность равнялась количеству смертей по случайности, вроде споткнулся и напоролся на штык. Несмотря на то, что рукопашный бой восславлялся в «Бородино» и «Полтаве», даже в самой кровопролитной битве урон от него был небольшой – всего 2%.
Так же, как и идиотские ружейные залпы, штыки как тактический выбор были хорошо развиты. Но, хоть и выглядели они страшно, на самом деле не являлись чем-либо еще, кроме как сотрясанием воздуха. Что подводит нас к следующему разоблачению…

3. Правило любой войны: все хотят умирать, все хотят убивать

В кино
Практически во всех военных фильмах солдаты обеих сторон лезут в бой. Дезертир встречается от силы в нескольких фильмах, да и то потом теряется из виду. В киномире трусливых мужчин, которые боятся за свою жизнь, нет. Все лезут в бой, во всех эпохах вне зависимости от вооружения, возраста и опыта. Даже если парень не хотел воевать, даже если попал в войска насильно, он все равно побежит впереди войска, чтоб вогнать меч под панцирь самого опасного противника.

В жизни
На самом деле во все времена были солдаты, которым не очень-то и хотелось умерщвлять людей, которых они не знали вовсе. Были и трусы, вынужденные нести военную повинность вопреки желанию и мировоззрению. Даже в темные времена встречались пацифисты, и вряд ли человек, боящийся за свою жизнь, для которого морально сложно убить другого, полезет на рожон.
В годы Второй мировой в США было проведено интересное исследование с целью узнать, может ли обычный человек нажать на курок, направив оружие на предполагаемого врага. Выяснилось, что не более 20% мужчин без лишних раздумий откроют огонь. Остальные же не станут стрелять, если только поблизости не будет офицера, который отдаст соответствующий приказ.

Поэтому и в реальных войнах большинство людей просто уклонялось от возможности убивать. Это сейчас, в наши дни, с появлением профессиональной армии процент «настоящих убийц» значительно вырос. К тому же, здорово помогла пропаганда, всеми силами пытавшаяся объяснить бестолковому армейскому уму, что убивать людей – это правильно и хорошо.

Во время Вьетнамской войны американское военное руководство сумело довести количество стреляющих солдат до 95%. Но даже столь внушительная цифра не говорит о том, что большинство военных пыталось поразить цель.
Как показывает статистика, американские солдаты выпустили более 52 тысяч пуль на каждого убитого ими вьетнамца. Это наглядная демонстрация разницы между голливудскими фильмами и реальным положением дел. Люди не любят воевать, во всяком случае, нормальные люди уж точно.

И ещё, стрелять из автомата во время боя, несмотря на сверхтехнологии, по-прежнему дело нелёгкое. Попасть во врага с одного выстрела, не тратя слишком много пуль, может разве что солдат-спецназовец ГРУ и прочих спецподразделений.

4. Правило любой войны: всех убью, всех зарежу

В кино
Сражение закончено, костры догорают, поле битвы покрыто грудами тел. И только выжившие главные герои, осматриваясь, радуются тому, что уцелели. Почти все убиты, все зарезаны, кроме небольшой горстки павших воинов. Но военноначальников, казалось бы, большие потери не беспокоят. Ничего, бабы новых нарожают.

В жизни
Разумеется, жертв было много, но не так, чтобы из целого войска оставался один единственный солдат. Даже редкие супер-битвы типа Битвы при Вердене в Первой мировой войне – одна из самых смертоносных битв за всю историю человечества – оканчиваются тем, что большинство солдат уходит живыми.

Наибольшие потери и удар по репутации армии составляли пленные и дезертиры. А ребят, поддававшихся мыслям: "Ну нахрен, я домой", – было чуть меньше, чем убитых в битвах.
Когда говорят про солдатских жертв гражданских и мировых войн, нужно помнить, что львиная часть из них – это пленные или убитые в плену. На поле боя цифры были поскромнее.

Но самым лютым убийцей армии, безусловно, является госпиталь, причем умирают не только от ран, но и от болезней.
Дело в том, что из большого воинства лишь немногие хорошо владеют оружием. Воспользоваться мечом в суматохе довольно сложно, а убить закованного в доспехи воина ещё сложнее, особенно когда у него самого в руках оружие.

5. Правило современной войны: взрывы ничто – пули всё!

В кино
В любом уважающем себя фильме про войну века XX-го обязательно найдётся бюджет на крупную пиротехнику и
спецэффекты. Толку от них никакого, это ведь не автоматная очередь, зато очень много взлетающих в небо комьев грязи и дыма. И меж этих взрывов и грязевых вихрей бежит главный герой со своими товарищами. Если кого-то из них заденет взрывом – это чудо.

В жизни
Складывается ощущение, что на протяжении всей истории своего существования Голливуд ставил перед собой цель убедить народ в том, что взрыв – это нечто обыденное и совершенно безопасное, почти как укус комара. Пулемётные гнёзда – бессмысленные укрепления для транжирства патронов, а снайперы – и вовсе бессмыслица, если только речь не идёт о Василии Зайцеве.

Однако реальность, как всегда, кардинально отличается от кино. На самом деле в годы Второй мировой артиллерия отобрала жизни примерно 70% личного состава (включай сюда подорванные танки и т. п.).
Цельнометаллическое пушечное ядро, использовавшееся в прошлых конфликтах, имело привычку не просто приземляться на землю, оно могло с лёгкостью пронестись через ряды солдатских тел, словно нож сквозь масло. Дьявольский шар, отрывающий конечности личному составу и разбрасывающий их ошметки повсюду.

А потом хитрые люди додумались прятать в ядра картечь, чтобы увеличивать радиус поражения. Собственно говоря, вот тебе наглядный пример из карьеры одного полного мужчины в самом расцвете сил, поставившего в позу элеганта всю Европу. Речь, разумеется, о Наполеоне. Главной причиной его успехов и побед на поле боя стала его страсть к артиллерийским баталиям, и он прекрасно понимал, какие разрушения может нанести куча свалившихся на голову снарядов. Его армия имела больше пушек, чем любая из армий того времени, что позволило ему наносить больше урона с больших дистанций.

Но Голливуд не любит обезличенность, он хочет, чтобы гибель была следствием дуэли двух крутых парней. Каждая смерть – это кульминация сюжетной линии и геройской драмы.

Но, увы, реальность такова, что большинство героев войны полегло не как Андрей Болконский под Аустерлицем – красиво и горделиво, не упало на спину в изумруд родных полей, зияя аккуратной раной на груди, а ползло по грязи из последних сил, пытаясь собрать вываливающиеся кишки и оторванные взрывом конечности. Их чаще убивал не заклятый враг, а нехорошие походная диарея и гангрена. Вот такие дела.

Житель из Актау сохранил газету "Правда" от 10 мая 1945 года с известием о Победе. Более 70 лет выпуск "Правды", вышедший в первый мирный день после окончания страшной войны, Евгений Григорьевич Радохин хранит как зеницу ока. В семье уже сложилась традиция: на 9 Мая доставать эту газету и читать всей семьей.

"Моя семья в то время жила в Челябинске. Мой дедушка так и не вернулся с войны. А этот номер мне достался от бабушки. И теперь я передам его своим внукам. Я считаю, что именно такими поступками мы и воспитываем в своих детях чувство патриотизма", - говорит Евгений Радохин.

Пожелтевшие страницы газеты даже боязно брать в руки. По словам Евгения Радохина, сохранить газету в таком прекрасном состоянии ему помогли некоторые секреты. Мужчина убирает ее в темное место и никогда не показывает на ярком солнечном свету, что губительно для типографской краски.

Вчера в Москве

Когда в личном архиве обычных людей хранится такой раритет - это говорит об огромной ценности памятной даты для всего народа. Так о чем же писали в первом послевоенном номере газеты "Правда"?

На первой странице - огромный, во весь рост, живописный портрет Иосифа Сталина, а также фотографии премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, президента США Гарри Трумэна и групповой снимок Сталина, Рузвельта и Черчилля в дни Тегеранской конференции. Лидеры стран-союзников поздравляют с Великой Победой. Здесь же - акт о безоговорочной капитуляции немецких войск. А самое главное - это обращение вождя к своему народу.

"Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию. 7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая. Зная волчью повадку немецких заправил, считающих договора и соглашения пустой бумажкой, мы не имеем основания верить им на слово. Однако сегодня с утра немецкие войска во исполнение акта капитуляции стали в массовом порядке складывать оружие и сдаваться в плен нашим войскам. Это уже не пустая бумажка. Это - действительная капитуляция вооруженных сил Германии. Правда, одна группа немецких войск в районе Чехословакии все еще уклоняется от капитуляции. Но я надеюсь, что Красной Армии удастся привести ее в чувство. Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день окончательного разгрома Германии, день великой победы нашего народа над германским империализмом. Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, - не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией. Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами. Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: "Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться". Это было три года назад. Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию.
Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития.
С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!
СЛАВА НАШЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ, ОТСТОЯВШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ РОДИНЫ И ЗАВОЕВАВШЕЙ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ!
СЛАВА НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ НАРОДУ, НАРОДУ-ПОБЕДИТЕЛЮ!
ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ, ПАВШИМ В БОЯХ С ВРАГОМ И ОТДАВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА СВОБОДУ И СЧАСТЬЕ НАШЕГО НАРОДА!"

На следующей странице - статья о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии. На фото запечатлены слева направо: А.Я. Вышинский, Главный маршал авиации Теддер, Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, генерал Спаатс, генерал Делатр де Тассиньи. Подписывает акт фельдмаршал Кейтель.

Но самая воодушевленная - это статья Эренбурга о первом утре после войны. Она и сейчас, спустя 71 год, никого не оставляет равнодушным.

"Свершилось! Она перед нами, не слово, не мрамор, горячая, живая, в гимнастерке, полинявшей от солнца и дождей, седая от пыли походов, с ленточками ранений на груди, самая прекрасная и самая любимая, наша Победа!

Отгремели последние залпы, и после долгих лет Европа обрела великий дар - тишину. Впервые матери могут спокойно ласкать своих детей - на колыбели больше не ложится тень смерти. Расцветают цветы, прорастают зерна, подымаются нивы, их не растопчут гусеницы танков. И в необычной тишине этого утра салютуют победе миллионы взволнованных сердец.

От смертельной опасности Красная Армия спасла человечество. Я не стану омрачать этот час картинами фашистских злодеяний; да и нет в том нужды: бывает горе, которое длиннее жизни. Мы не забудем пережитого, и в этом - порука мира. Он стоит на часах, ограждая будущее, солдат Сталинграда; он все видел, он все помнит, и он знает, что фашизму - конец.

Как крысы, метались последние немецкие фашисты по подземным ходам Берлина, по щелям, по трубам. Есть в этой картине глубокое значение: чумные крысы, потрясенные торжеством света, пытаются продлить ночь. Они еще скребутся, пищат, грозят своим ядом в различных подпольях Старого и Нового Света. Но им не будет спасения: слишком стосковались люди по свету, по правде, по разуму.

Теперь все народы знают, что делали гитлеровцы. Это было попранием человеческого достоинства, ужасом, одичанием. И все народы теперь понимают, от какой судьбы спасла их Красная Армия. Наш мирный, наш добрый народ пошел на все жертвы, только чтобы не было такого попрания человека. Четыре года землепашцы и литейщики, строители и агрономы, горняки и учителя, лесорубы и механики, зодчие и студенты, люди, влюбленные в мирный труд, героически сражались против хищных захватчиков. В нашу страну вторглась самая мощная армия мира. Мы помним то лето, лязг вражеских танков и плач крестьянских телег, дороги Смоленщины, кровь детей, клятву: выстоим! Мы помним лето сорок второго, горький дух полыни, горечь и обет: отобьем! Мы победили потому, что крепкие советские люди, когда судьба их искушала малодушным спасением, умирали, но не покорялись. Мы пришли в Берлин потому, что на смену павшего тотчас приходил другой, потому что советские воины защищали каждый холмик, каждую ямку родной земли, потому что были подмосковные огороды, и пригороды Ленинграда, и камни Севастополя, и Тракторный Сталинграда, и Курская дуга, и партизаны, и девушки "Молодой гвардии", и заводы, выросшие на пустырях, и четыре года жизни народа-подвижника. Долго мы боролись один на один против огромной силы Германии. Что стало бы с детьми канадского фермера или парижского рабочего, если бы русский боец, хлебнувший горя на Дону, не дошел до Шпрее? Мы спасли не только нашу Родину, мы спасли всечеловеческую культуру, древние камни Европы и ее колыбели, ее тружеников, ее музеи, ее книги. Если суждено Англии породить нового Шекспира, если будут во Франции новые энциклопедисты, если мы дадим человечеству нового Толстого, если воплотятся в жизнь мечты о золотом веке, то это потому, что солдаты свободы прошли тысячи верст и над городом тьмы водрузили знамя вольности, братства, света.

Казалось, нет границ у той ночи, которая легла на мир; но границы были - советское сознание, советская совесть. Кто обуздал фашистов, сжигавших книги? Печатники Москвы и Ленинграда. Кто победил детоубийц? Сибиряки и белорусы, строившие детские ясли. Кто поверг фашизм? Народ, который исповедует братство, мирный труд, солидарность всех трудящихся.

Югославы, поляки, чехословаки знают, кто принес им свободу: перед ними могилы советских братьев. Но и далеко от нашей земли, в Париже, в Осло, в Брюсселе, в Милане люда благословляют Красную Армию: она ведь нанесла самый страшный удар тюремщикам Европы. С нами сражались рука об руку наши доблестные союзники, и верность победила коварство: фашистская Германия капитулировала.

Всем народам найдется свое место под солнцем. Будет жить и немецкий народ, очистившись от фашистской скверны. Но нет и не будет на земле места фашистам: это наша клятва, клятва победителей. Свободные люди, мы никого не хотим поработить. Не хотим мы поработить и немцев. Мы хотим иного: выжечь страшную язву, спасти детей от возврата коричневой чумы.

Открывается новая эра: пахарей и каменщиков, врачей и архитекторов, садоводов и учителей, книжников и поэтов. Омытая слезами весны, израненная, лежит Европа. Много нужно труда, упорства, дерзаний духа и воли, чтобы залечить все раны, чтобы двадцатый век, выбравшись из окровавленного рва, куда загнали его фашисты, снова зашагал к счастью. Смелость, одаренность, совестливость нашего народа помогут миру встать на ноги. Кончилось затемнение - не только городов, но и сознания. И в утро победы мы с гордостью повторяем: да здравствует свет!

Не раз мы слышали высокие слова: "Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!". Глядя на зеленые и рубиновые ракеты, мы думали о тех, чья слишком короткая жизнь озарила дорогу народа. Бессмертны погибшие, и где бы ни были те могилы, на Кавказе или у Альп, перед ними снимет шапку прохожий: им он обязан своим дыханием. И много лет спустя дети будут говорить о годах большого горя и большой славы, как о своих истоках: ведь те, что погибли, спасли внуков и правнуков.

В это утро мира мы думаем об одном человеке, к нему обращаются взоры всех. Не только в военном гении дело, не только в зоркости, которая позволяет капитану провести корабль через страшный шторм. Сталин для нас больше - он как бы пережил горе каждого из нас и с каждым вместе сражался и побеждал, и не одно сердце бьется под его солдатской шинелью, а двести миллионов сердец. Вот почему имя Сталина не только у нас, во всем мире связано с концом ночи, с первый утром счастья.

Скоро обнимут мужья жен, сыновья матерей. Зазеленеют поля у Понар, у Корсуни, у Мги - там, где лилась кровь и бушевал огонь. Трудно найти слова, чтобы сказать о таком счастье. Ты победила, Родина!".