«Пьяный корабль» поэзии и трезвое дно жизни

Знал ли юноша из французского Шарлевиля, что создал уникальное произведение мировой литературы, которое впоследствии станет гимном символистов? Возможно, знал. Ведь жизнь Артюра Рембо (1854 - 1891) была необычной и, казалась, лишенной здравого смысла. В возрасте, когда многие таланты только вступают в литературу, он уже из нее вышел. Все свои гениальные стихи Рембо успел написать до двадцати лет. Затем, проведя анализ современной поэзии, решил, что лучше путешествовать по свету и зарабатывать на жизнь торговлей.

В 1871 году, когда был написан «Пьяный корабль», в литературной среде еще не существовал термин «символизм». Он был введен в обращение немного позже французским поэтом Жаном Мореасом. Однако манера письма Рембо, его художественные средства и эстетические принципы полностью соответствовали духу символизма. Особенно характерным в этом плане был «Пьяный корабль».

Удивительно, но в период создания своего шедевра юный Артюр еще не видел ни моря, ни кораблей, а уж тем более не бороздил отважно морские просторы. Такую удивительную картину рисовало его гениальное воображение. Вместе с тем «Пьяный корабль» - это не хаотичный набор эмоций впечатлительного юноши. Это хорошо осмысленное и четко продуманное стихотворение, поражающее не только фантасмагорией событий, но и прекрасной поэтической формой. Стих написан строгим александрийским гекзаметром.

Корабль опьянел от свободы и в этом вихре чувств полностью отдался воле рока. В его стремительно-фантастическом движении по морским просторам и есть, по мнению юного Рембо, смысл бытия, где перемешаны все чувства, как позитивные:

Ослепительной радугой мост изогнулся,

так и негативные:

Загрязненный пометом, увязнувший в тину.

Корабль без руля и парусов – великолепный символ поэта, который смело бросается в водоворот жизни. Он ощущает себя опьяневшим от беспредельности пространства и неутолимой жажды странствий, приключений. Поэт стремится открывать неразгаданные тайны, неизвестные земли. Однако на этом пути его ждет и немало разочарований, а в итоге разбитость и усталость. В свои шестнадцать лет Рембо уже прекрасно это понимал.

Пусть мой киль разобьет о подводные камни,
Захлебнуться бы, лечь на песчаное дно…

К сожалению, так произошло и в судьбе самого Рембо. Он был выброшен из жизни ее бурным течением в самом расцвете творческих сил. Поэту тогда было 37.

(«ЭТИ СПЕКТРЫ БАРРОКО...»)

Французский моралист XVIII века Луи Вовенарг в своей книге «Максимы и афоризмы» написал коротко и ясно: «Старики никчемны». Известно, что бродячие туземные племена в голодные годы или перед долгой утомительной охотой оставляли стариков, где придется – в ущельях, пещерах, пустынях, - медленно и верно умирать от голода и холода. Еще неизвестно, что лучше – голодная смерть в пустыне или загнивание в «доме престарелых», в страшных больницах, в квартирах не менее страшных родственников. Понятно, речь идет о бедных стариках, которых большинство и которым судьба дает в спутники болезни и скверный характер. У богатых дурные привычки – признаки вздорной оригинальности, не более того.

Среди общегуманных высказываний о старости, звучащих несколько сомнительно или просто лицемерно, лучше всех вопрос закрывает откровенная фраза: «Тот, кого любят боги, умирает молодым». Это, по крайней мере, честно.

Бодлер создал стихотворение «Семь стариков» в манере безобразия или, говоря по-ученому, в эстетике турпизма: старость расцветает «цветами зла» на фоне чуть менее безобразного города. Серое и желтое выделяется в тумане серого и желтого.

«В городе-муравейнике, городе полном кошмаров, где ревенант ясным днем цепляется к прохожему, тайны бурлят повсюду в тесных каналах гигантского колосса»

«Однажды утром на особенно печальной улице туман удлиннял вверх крыши домов, образуя две набережных неведомой реки, словно в театральной декорации».

«Грязный и желтый туман заполнял все пространство. Я шел, героически напрягая нервы, и рассуждал с моей усталой душой. Предместье сотрясалось от тяжелых повозок».

Чувствуется безнадежный и невыносимо-угрюмый, напоминающий типично бодлеровский сплин, пейзаж огромного города, где призраки ничем не отличаются от живых; пейзаж, где ядовитая скука порождает нищих, воров, мошенников, убийц и заставляет заниматься своим ремеслом с охотой или без, дабы не сгинуть в грязно-желтом тумане.

«Вдруг возник старик. Его желтые лохмотья напоминали цвет дождливого неба. Его вид вытягивал милостыню, несмотря на злобу, которой светились его глаза».

«Глаза. Зрачки словно утопали в желчи. От его взгляда шли мурашки по коже. Его борода в волосах жестких, как лезвия, выдавалась вперед, словно борода Иуды».

«Его нельзя было назвать сутулым или согбенным, а скорее переломанным пополам. Его позвоночник составлял с правой ногой такой великолепный прямой угол, что его палка завершая фигуру, придавала общему очертанию болезненно- уродливую хромоту…»

«…искалеченного четвероногого или еврея о трех лапах, который, путаясь в грязи и снегу, топтал мертвецов своими башмаками, ненавидя вселенную более чем безразличную».

«Точно похожий следовал за ним: борода, глаза, спина, палка… ничем

не отличались. Из того же ада пришел сей столетний близнец. И эти спектры барокко

передвигались своим жутким шагом к неизвестной цели».

И тут произошла странная история, объясняемая, возможно, фантасмагорией тумана:

«Какого безумного заговора стал я мишенью, жертвой какого дурного случая?

Я тщательно пересчитал семь раз одного зловещего старика, который умножался!»

«Тот, кто не задрожит от родственного ужаса, и кто не посмеется над моей тревогой

подумает вероятно, что, несмотря на все свои немощи, эти безобразные монстры олицетворяют вечность!»

Это уже не тревога. Может быть, объединенные силы тумана, нервической

тревоги поэта и еще чего-то неизвестного сотворили группу монстров, от которых нечего ждать пощады?

«Я бы умер, если б увидел восьмого – какого-нибудь безжалостного

Созия, иронического и фатального, какого-нибудь отвратительного Феникса – собственного сына и отца...

Но я оставил за спиной инфернальный кортеж».

«Потрясенный, словно пьяница, который увидел двойника,

я вбежал домой и отчаянно хлопнул дверью. Раэбитый, с головной болью, с лихорадочной душой, истерзанный тайной и абсурдом».

«Напрасно разум нашептывал свои логичные аргументы, ураган играючи раскидывал и топил его схемы и построения, и моя душа, старая габара, лишенная мачт, плясала, плясала на волнах моря чудовищного и безграничного».

Стихотворение крайне радикально. Можно перефразировать Поля Валери (жизнь - только изъян в кристалле небытия) в духе Бодлера: «Красота только волна в море безобразия». Причем, если красота встречается редко, крайне редко, то безобразие – уродливые грибы и растения, уродливые здания, покрытые бесформенными, кричащими пятнами, люди в гнойных опухолях и въедливых наростах – явление довольно частое. Разумеется, Бодлер мог изобразить семь реальных отвратительных стариков, но он ограничился только одним, погрузив его в туманную фантасмагорию. Подобного старика – всем старикам старика – трудно встретить в жизни. Это необычайная история о двойниках обязана своим рождением только автору «Цветов зла», уникальный романтический гротеск возможен только в строках поэзии. Давать ему характеристику бесполезно. В романах существуют колоритные образы стариков, однако никто не сравнится с «переломанным под прямым углом» монстром Бодлера. Все эти Гарпагоны, Гобсеки, Ф.П.Карамазовы, несмотря на их физическое и моральное уродство, часто попадаются в жизни: в их повадках, привычках, наклонностях много «человеческого, слишком человеческого»; скупость, обусловленная сладострастием; похоть, порожденная жадностью; упоительное торжество над бедным, но благородным должником и т.д. Всем известны привычки стариков для «пользы дела» выгодно использовать недостатки, дарованные возрастом: если человек глуховат, он постоянно прикладывает ладонь к уху, делая вид, что не слышит ничего. То же самое со зрением. Всем известно обращение стариков с наследниками или с людьми зависимыми. Вздорные привычки, требования почета и уважения при богатстве; угодничество, лицемерие, льстивость, низкопоклонство при бедности. Если некто молод и хорош собой, а он стар и неказист, это часто приводит к жгучей ненависти.

Но Бодлер не интересовался психологией своих «стариков» и общими проблемами старости. Как и во многих других стихотворениях, он набросал зловещий пейзаж, где человек и люди играют серьезную, если не главную роль. Правда, главного героя трудно назвать человеком, для поэта он – «монстр». Известно увлечение Бодлера артистами барокко – Калло, Гроссом, Лилахом и другими великими рисовальщиками. Отсюда яркая оригинальность и карикатурность образа. Это не человек и не монстр, это антропоморфное биотворение из тумана долин Цирцеи или Прозерпины, эфемерное и вечное одновременно.

В стихотворении «Сидящие» Артюра Рембо название отражает физическую черту группы стариков. Вообще говоря, они способны оторваться от своих седалищ, но для них это катастрофа, «подобная кораблекрушению».Человеко-стулья в прямом и переносном смысле: «В приступе эпилептической любви они вжали свой человеческий костяк в черные деревянные скелеты; икры и ступни страстно переплели рахитичные ножки стульев. И такую позитуру они сохраняют с утра до вечера.» Комментаторы полагают, что Рембо увидел своих стариков в библиотеке родного города Шарлевиля. Во-первых, не в стиле Рембо использовать «картинки с натуры»; во-вторых, при внимательном чтении понятно, что столь отвратительных креатур не так-то просто встретить в реальности:

«Черные от волчанки. Рябые. Глаза обведены зелеными кругами. Пальцы вцепились в бедра. Черепа в уродливых пятнах, словно старые стены, расцвеченные лепрой».

«Эти старики постоянно пытаются устроиться на своих сидениях, приятно чувствуя, как от яркого солнца их кожа обретает шероховатость коленкора. Или, уставив глаза на окна, где тает снег, словно загипнотизированные, они дрожат тягостной дрожью жаб».

Они преданы своим стульям, привязаны, как к самым дорогим в жизни вещам и не расстанутся с ними ни за что и никогда. Естественно, это роман вечный, «пока смерть не разлучит их». Правда, подобное утверждение легкомысленно: они могут оговорить в завещании, чтобы их похоронили на стульях. И сидения добры к ним: коричневая солома уступает углам их ягодиц. Душа старых солнц еще согревает бывшие колосья, где ферментируют зерна: «И Сидящие, прикасаясь коленями к зубам, зеленые пианисты, десятью пальцами барабанят под сидениями. Слушая печальные баркароллы, они трясут головами в ритмах любви».

Любовь стариков к скамейкам, креслам, шезлонгам общеизвестна и понятна: после простой или особенно спешной ходьбы подобный отдых доставляет, вероятно, необходимое и ни с чем не сравнимое удовольствие. Удовольствие, да. Но здесь речь идет о самозабвении, о преданной любви, более того, о сладострастии, сугубо необходимом для жизни. Легче оторвать двух любовников друг от друга, нежели стариков от стульев:

«Не вздумайте заставить их подняться. Это кораблекрушение…Они вскакивают, ворча, как разъяренные коты; их одежда раскрывается, плечи вылезают; их панталоны вздуваются на задах».

«Кораблекрушение» - любопытная метафора, отражающая панику, суету, внезапную суматоху людей, привыкших к многодневному рутинному сидению в каюте. Метафора в данном случае далекая от ситуации, но точная при характеристики взрывного состояния потревоженных стариков.

«И вы слушаете, как плешивые головы бьются о мрачные стены, как назойливо стучат кривые ножки стульев, и пуговицы сюртуков, словно зрачки хищников, ловят ваши глаза до конца коридора».

«У них есть невидимая убивающая рука. Когда они наконец усаживаются, их взгляды фильтруют черный яд, который чувствуется в страдающих глазах избитой собаки. И вы потеете, словно проваливаясь в жестокую воронку».

Согнутый пополам старик Бодлера и его инфернальная свита двойников, пожалуй, менее опасны, чем «сидящие». Но мы не видели персонажей Бодлера в действии. Старики Рембо внешне спокойны, хотя, когда их потревожат, они способны на скрытую, судорожную, жестокую активность змеи.

«Рассевшись на любимых стульях, спрятав кулаки в грязных манжетах, они думают о тех, кто заставил их подняться. С утра до вечера гроздь миндалин под неопрятным худым подбородком трясется от негодования».

Конечно, поэты – не психологи, познание ближних – не их дело. По блестящим стихотворениям Бодлера и Рембо нельзя судить об отношении к престарелым людям во второй половине девятнадцатого века. Но что таковое отношение резко изменилось сравнительно с былыми временами – это факт. Старики перестали быть учителями и наставниками в житейской мудрости – достаточно вспомнить «Отцов и детей» Тургенева или «Братьев Карамазовых» Достоевского. Рембо писал в «Письме провидца»: «Поэт должен определить меру неизвестного, присущую его эпохе.»Старики уже не входили в это «неизвестное». Их рассказы о прошлом мало кого привлекали, подобно сказкам и легендам. «Современность», «настоящее» расценивалось не просто как период времени, который приходит и уходит, но как вечная темпоральная постоянная, а старики менее всех в ней ориентировались. Обычные старческие недостатки – лень, праздность, нелепые причуды, мелкие хитрости – стали считаться пороками «зажившихся идиотов», которым «место в гробу».

Хотя весьма трудно назвать финал «Сидящих» старческой причудой. Этот финал поражает своей необычностью: «Когда угрюмый сон смежает им веки, они, опустив голову на руки, грезят о плодоносных стульях: от их реальных интрижек родились бы маленькие сиденья, окружающие гордые бюро.» Последняя строфа полна странного фантазма: «Чернильные цветы выплевывают пыльцу в виде запятых: она убаюкивает сидящих, словно полет стрекоз укачивает гладиолусы. Жесткие прутья дразнят их вялые пенисы».

Рябые, серые; зелеными кругами
Тупые буркалы у них обведены;
Вся голова в буграх, исходит лишаями,
Как прокаженное цветение стены;

Скелету черному соломенного стула
Они привили свой чудовищный костяк;
Припадочная страсть к Сиденью их пригнула,
С кривыми прутьями они вступают в брак.

Со стульями они вовек нерасторжимы.
Подставив лысину под розовый закат,
Они глядят в окно, где увядают зимы,
И мелкой дрожью жаб мучительно дрожат.

И милостивы к ним Сидения: покорна
Солома бурая их острым костякам.
В усатом колосе, где набухали зерна,
Душа старинных солнц сияет старикам.

И так Сидящие, поджав к зубам колени,
По днищу стульев бьют, как в гулкий барабан,
И рокот баркарол исполнен сладкой лени,
И голову кружит качанье и туман.

Не заставляй их встать! Ведь это катастрофа!
Они поднимутся, ворча, как злобный кот,
Расправят медленно лопатки... О Голгофа!
Штанина каждая торчком на них встает.

Идут, и топот ног звучит сильней укоров,
И в стены тычутся, шатаясь от тоски,
И пуговицы их во мраке коридоров
Притягивают вас, как дикие зрачки.

У них незримые губительные руки...
Усядутся опять, но взор их точит яд,
Застывший в жалобных глазах побитой суки, -
И вы потеете, ввергаясь в этот взгляд.

Сжимая кулаки в засаленных манжетах,
Забыть не могут тех, кто их заставил встать,
И злые кадыки у стариков задетых
С утра до вечера готовы трепетать.

Когда суровый сон опустит их забрала,
Они увидят вновь, плодотворя свой стул,
Шеренгу стульчиков блистательного зала,
Достойных стать детьми того, кто здесь уснул.

Чернильные цветы, распластанные розы
Пыльцою запятых восторженно блюют,
Баюкая любовь, как синие стрекозы,
И вновь соломинки щекочут старый уд.

Сидящие Черны от папиллом, корявые, с кругами Зелеными у глаз, с фалангами в узлах, С затылками, где злость топорщится буграми И расцветает, как проказа на стенах, Они в припадочном соитии привили К скелетам стульев свой немыслимый каркас; С брусками дерева сплетаются в бессилье Их ноги по утрам, и днем, и в поздний час. Да, эти старики с сиденьями своими Едины и в жару и в дни, когда их взгляд На окна устремлен, где увядает иней,-- И дрожью жаб они мучительно дрожат. Но милостивы к ним сиденья, чья солома К телам костлявым их приучена давно; Дух солнца прошлых лет вновь светится знакомо В колосьях, что сплелись, отдав свое зерно. И вот Сидящие, к зубам поджав колени И барабаня по сидениям слегка, Внимают грустным баркаролам, и в томленье Качается, как на волнах, у них башка. Не заставляйте их вставать! Крушенье это! Подобно битому коту, они шипят, Топорщатся штаны -- о ярость без ответа! -- Наружу вылезя, ключицы заскрипят. И вы услышите шагов их мерзкий шорох, Удары лысин о дверные косяки, И пуговицы их -- зрачки, что в коридорах Вопьются вам в глаза, спасаясь от тоски. Когда ж назад они вернутся, взгляд их черный Яд источать начнет, как взгляд побитых сук, И пот вас прошибет, когда начнет упорно Воронка страшная засасывать вас вдруг. Упрятав кулаки под грязные манжеты, Они припомнят тех, кто их заставил встать; Под подбородком их до вечера с рассвета, Миндалин гроздья будут двигаться опять. Когда же голову на локоть сон склоняет, Тогда зачавшие сиденья снятся им И стулья-малыши, чья прелесть обрамляет Конторы важные присутствием своим. Цветы чернильные укачивают спящих, Пыльцу выплевывая в виде запятых На этих стариков, как на горшке сидящих... -- И колос высохший щекочет член у них. ***

Шкаф

Вот старый шкаф резной, чей дуб в разводах темных На добрых стариков стал походить давно; Распахнут шкаф, и мгла из всех углов укромных Влекущий запах льет, как старой вино. Полным-полно всего: старья нагроможденье, Приятно пахнущее желтое белье, Косынка бабушки, где есть изображенье Грифона, кружева, и ленты, и тряпье; Тут медальоны вы найдете и портреты, Прядь белую волос и прядь другого цвета, Одежду детскую, засохшие цветы... О шкаф былых времен! Историй всяких кучу И сказок множество хранишь надежно ты За этой дверцей, почерневшей и скрипучей.

*** Евгений Головин «ЭТИ СПЕКТРЫ БАРРОКО...» *** H.И.Балашов. Рембо и связь двух веков поэзии Л.Г.Андреев. Феномен Рембо *** Первый вечер Она была полураздета, И со двора нескромный вяз В окно стучался без ответа Вблизи от нас, вблизи от нас. На стул высокий сев небрежно, Она сплетала пальцы рук, И легкий трепет ножки нежной Я видел вдруг, я видел вдруг. И видел, как шальной и зыбкий Луч кружит, кружит мотыльком В ее глазах, в ее улыбке, На грудь садится к ней тайком. Тут на ее лодыжке тонкой Я поцелуй запечатлел, В ответ мне рассмеялась звонко, И смех был резок и несмел. Пугливо ноги под рубашку Укрылись: "Как это назвать?" И словно за свою промашку Хотела смехом наказать. Припас другую я уловку! Губами чуть коснулся глаз; Назад откинула головку: "Так, сударь, лучше... Но сейчас Тебе сказать мне что-то надо..." Я в грудь ее поцеловал, И тихий смех мне был наградой, Добра мне этот смех желал... Она была полураздета, И со двора нескромный вяз В окно стучался без ответа Вблизи от нас, вблизи от нас. 1870 *** Прозрачная вода, как соль слезинок детства; порывы к солнцу женских тел с их белизною; шелка знамен из чистых лилий под стеною, где девственница обретала по соседству защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое теченье, рук его движенье, черных, влажных и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно, холмов ли тень над ней иль небо голубое. *** О мокрое окно и пузырей кипенье! Вода покрыла бледным золотом все ложе. Зелено-блеклые одежды дев похожи на ивы, чья листва скрывает птичье пенье. Как веко желтое, и чище луидора, раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! - на тусклом зеркале, испытывая ревность к Светилу милому, что скроется так скоро. *** Мадам стояла слишком прямо на поляне соседней; зонт в руке, и попирая твердо цветок раздавленный; она держалась гордо; а дети на траве раскрыли том в сафьяне и принялись читать. Увы, Он удалился... Подобно ангелам, расставшимся в дороге, невидим за холмом. И вот Она в тревоге, черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся. ***

- Как отмечается 150-летие Артюра Рембо?

2004 год во Франции - Год Артюра Рембо, и эта дата особенно важна для нашего небольшого городка Шарлевиля, в котором сегодня проживает около 60 тысяч человек. Весь год мы будем отмечать эту дату в разных формах, но общая идея одна: покинуть тесные стены музеев и библиотек и выйти на улицы. В нашем городе мы устроим парад с праздничной иллюминацией - на фасады домов XVII века на центральной площади (напоминающей, кстати, парижскую площадь Вогезов) будут проецироваться строки из стихотворений поэта. На этой же площади выставлены 800 бюстов Рембо. Между тем, разумеется, мы проводим много выставок, посвященных его жизни и творчеству, - например, мы подготовили экспозицию ста пятидесяти иллюстраторов стихов Рембо. Будут проводиться и конференции, в том числе - посвященные Африке Артюра Рембо, то есть самому позднему и наименее исследованному периоду жизни поэта. Но нельзя забывать, что именно в нашем городе, в наших Арденнах начался путь Рембо.

- В торжествах принимают участие родственники Рембо?

Да, у его старшего брата Фредерика было две дочери, у них тоже были дети, и сегодня во многих мероприятиях участвует правнучатая племянница самого поэта. Например, завтра она поможет открыть кинофестиваль, посвященный памяти Артюра Рембо, а сегодня она же перережет ленточку на открытии нового пространства дома-музея Рембо. Там, в частности, будут представлены некоторые рукописи, которые до сих пор не выставлялись. Между прочим, эти до сих пор закрытые для публики тридцать квадратных метров дома на набережной реки Мёз, где прошло детство Артюра, и есть то место, где он задумывал свои первые стихи. Может, он и не писал их здесь, ведь для нас он остается прежде всего поэтом-путешественником, но первые замыслы родились определенно в этом доме.

- Какая публика сегодня более всего интересуется творчеством Рембо? Вы, как хранитель музея, должны это знать.

Артюр Рембо остается поэтом молодым и поэтом для молодых. Это образ, символ. Он умер молодым, самые знаменитые фотографии показывают нам юного Рембо, и он был совсем молод, когда перестал писать. Однако еще важнее актуальность его стихов и прозы, которая делает его поэтом не только ХХ-го, но и ХХI века. Сборники его стихов переведены на 37 языков, это почти Библия! Мы, кстати, знаем, как много поклонников гения Рембо живет в России.

- «Проклятые поэты» были культовыми для эпохи модернизма - сегодня же даже постмодернизм считается вышедшим из моды. Что делает Рембо «поэтом XXI века»?

Не все стихи так уж известны и популярны сейчас - все-таки многие его ранние работы были вдохновлены классикой, «парнасской» школой. Однако главной задачей Рембо, по его собственным словам, было изобретение новых слов, нового языка, новых метафор. Музыка его поэзии была абсолютно новаторской, он предвидел ХХ век. Он догадывался о многом, что еще только должно было произойти. Артюр Рембо - еще и поэт-предсказатель.

- Что дает образу Артюра Рембо тот факт, что сравнительно недавно его роль в фильме Агнешки Холланд «Полное затмение» сыграл невероятно популярный голливудский актер - Леонардо Ди Каприо?

Я бы сказал, что для нас, подлинных и даже одержимых поклонников поэта, не существует актера, достойного сыграть роль Артюра Рембо. Дело тут не в таланте актеров - будь то Ди Каприо или Терренс Стэмп, - и даже не во внешнем сходстве. Этот номер не проходит! Сам персонаж Рембо отказывается от возможного воплощения в кино. Выбирая любого актера на его роль, мы совершаем предательство по отношению к поэту. Артюр прежде всего был литератором, и открыть его подлинное лицо мы можем только через поэзию, а не через образ юнца, который читает «Пьяный корабль», стоя на столе в кабаке, или блуждает по туманным улицам Брюсселя в компании с Верленом. Это, простите меня, какая-то карикатура, в которой отношения двух поэтов важнее, чем творчество.

Пьяный школьник

Жан Никола Артюр Рембо родился 20 октября 1854 года во французском городке Шарлевиль в семье военного. В школе Артюр был одним из самых блестящих и прилежных учеников. Первые строчки Рембо срифмовал в восемь лет, а в четырнадцать уже увидел свои стихи опубликованными. В том же возрасте меняется характер Рембо. Он сбегает из дома, попадает в тюрьму, начинает себя вести экстравагантно и грубо. Именно таким узнал Артюра поэт Поль Верлен, которому в августе 1871 года Рембо отправил письмо с рукописью "Пьяного корабля". У них начинается бурный роман, из-за которого Верлен бросает семью. В 1873 году во время обычного для них скандала Верлен ранит Рембо из пистолета и попадает в тюрьму. После разрыва с Верленом Рембо больше не писал стихов. Он много путешествовал, добрался даже до Африки, где и заболел саркомой. В мае 1891 года Рембо ампутировали правую ногу, но это его не спасло и 10 ноября он умер. Похоронен Артюр Рембо в Шарлевиле.


Артюр Рембо (Jean Arthur Nicolas Rimbaud, 1854—1891) — выдающийся французский поэт. Биография Рембо необычайна. Родился он в Шарлевиле в небогатой мелкобуржуазной семье. В детском возрасте Рембо бунтовал против домашнего гнета, религиозного воспитания, ханжества провинциальных мелких буржуа. В период Франко-прусской войны подросток Рембо насмехался над патриотами. В 1871, попав в Париж, участвовал в борьбе Коммуны. Очутившись после парижских баррикад в провинциальном захолустьи, Рембо послал свои стихи в Париж к Верлену, тогда уже известному поэту, и вскоре получил приглашение в столицу. Знакомство с Рембо превратилось у Верлена, человека неуравновешенного, в пылкую дружбу, повидимому сексуально окрашенную. Вместе с Верленом Рембо странствовал по Франции и Бельгии, довольно долго жил в Лондоне. В Брюсселе после крупной ссоры Верлен стрелял в Рембо, ранил его и попал на два года в тюрьму. Рембо снова пришлось прожить некоторое время в провинции, где он в 1873 напечатал (единственную, изданную лично им) книгу стихов и прозы «Une saison en enfer» (Четверть года в аду). Попытки Рембо проникнуть в прессу не удались. Понемногу жизнь Рембо превратилась в настоящий приключенческий роман. Рембо отправился бродить по Германии, Швейцарии, Италии, подумывал даже о России. Записался волонтером в карлистские войска, затем поступил в голландскую армию, но по прибытии на Яву дезертировал, рискуя головой. Одно время Рембо служил в кипрских каменоломнях, разъезжал с цирком и т. д. Отказавшись от многих ранних мечтаний, в том числе и от мечты о лит-ой славе, Рембо в качестве торгового агента поселился сначала в Адене, затем в Абиссинии, где и прожил свыше 10 лет, совершая торговые экспедиции в глубь страны. Постепенно изменились все убеждения и вкусы Рембо. Он принялся копить деньги, чтобы со временем начать «солидную» жизнь. Но как раз в эту пору началась поэтическая слава Рембо. Давние друзья издали его стихи, Верлен написал о нем яркую статью. Вести об этом доходили к Рембо, но, покончив с химерами, он о своем литературном прошлом отзывался пренебрежительно. В феврале 1891 Рембо, упав с лошади, заболел и был вынужден ехать в Европу уже для лечения. А в ноябре того же года поэт умер в Марсельском госпитале мучительной смертью.

Литературой Рембо занимался каких-нибудь 4 года, в возрасте 16—20 лет. Но значение этих юношеских опытов таково, что в Рембо приходится видеть одного из крупнейших французских поэтов XIX в. Творчество Рембо поучительно тем, что неразрывно связано с первым периодом биографии поэта, важнейшим моментом к-рой является участие его в борьбе Парижской Коммуны. Основной пафос творчества Рембо — это пафос протеста радикальной мелкой буржуазии и деклассированных, отчасти люмпен-пролетарских низов против порядков Второй империи. Некоторые юношеские вещи Рембо написаны в парнасском духе, но наряду с этой подражательностью тогда же намечалась у Рембо другая творческая линия — линия гражданской лирики в духе Гюго — «Le forgeron» (Кузнец), а также очень непосредственная личная лирика, бытовые зарисовки, шаржи. Как бы прощаясь с застывшими традициями Парнаса, Рембо написал в 1870 злую пародию на излюбленный парнасцами образ Венеры, рождающейся из морской пены (богиня у Рембо вылезает из зеленой ванны жирной, татуированной женщиной, с омерзительной язвой на заду). Он стремительно перешел к своеобразнейшим стихам, насыщенным прежде всего политическим и антирелигиозным содержанием, — к стихам, полным издевательства над казенными публицистами, империей, военщиной, попами, буржуазными обывателями, версальскими палачами. Значительная часть этих стихов была написана Рембо уже после разгрома Коммуны. Однако отсутствие у Рембо определенного, классово-революционного миропонимания, отсутствие связей с передовой общественностью (правда, тогда рассеянной), полное одиночество поэта в условиях провинциальной жизни не могли содействовать укреплению Рембо на революционной позиции в годы реакции. В некоторых последних его стихах чувствуется безудержная ярость мятежника, но вместе с тем Рембо, находясь в захолустьи, попытался экзотически преобразовать омерзительный мир, написал поэму «Bateau ivre» (Пьяный корабль), сонет о цветных гласных («Voyelles») и т. п. Однако в новейшем издании «Стихов» (Poesies) в качестве заключительного стихотворения недаром стоят «Les corbeaux» (Вороны), этот реквием Коммуне, этот стон о разгроме. Оттого, учитывая все противоречия творчества и жизни Рембо, генетическую связь между мелкобуржуазными и люмпенпролетарскими настроениями раннего Рембо и позднейшим превращением поэта в колонизатора, ни в коем случае нельзя игнорировать основное, по существу революционное содержание литературного наследия Рембо.

Как художник слова Рембо является новатором. От выверенного стиха парнасского склада Рембо быстро перешел к нарочитому пренебрежению цезурами, к сознательному нарушению классической строфики, к свободным диссонансам. Стихи его поражают обилием самых смелых метафор и сравнений. Примечательно в поэзии Рембо безбоязненное использование жаргона и прозаической разговорной речи. В его страстных сатирах нередки также площадные ругательства, бросаемые со всей прямотой в лицо врагу. Немало у Рембо очень экстравагантных тем — «Les chercheuses de poux» (Ищущие в волосах), «Oraison du soir» (Вечерняя молитва) и мн. др., написанных явно в порядке вызова, но неизменно лиричных.

Быть может менее значительна проза Рембо — его «Les illuminations» (Озарения) и «Une saison en enfer» (Четверть года в аду). Впрочем ее словесная выразительность чрезвычайно высока. Обычные приемы поэзии перенесены Рембо именно в прозу. Указывая на декадентский спад в творчестве Рембо, данные произведения, как и некоторые поздние стихи, свидетельствуют об уходе этого мелкобуржуазного художника в область вымысла, уходе, вынужденном гнетущими впечатлениями французской действительности после 1871.

Влияние Рембо сказалось на целом ряде французских писателей и поэтов. Но преемниками Рембо заимствовалась и заимствуется меньше всего идейная направленность лучших вещей поэта. В России творчество Рембо было усвоено нашими символистами, позже повлияло и на футуристов.

Буржуазия давно уже создала свою версию о Рембо. Из его творческого наследия обычно извлекаются наиболее субъективные и фантастические вещи вроде «Пьяного корабля», сонета «Гласные» и т. п. Политический же характер творчества Рембо обычно игнорируется или перетолковывается на самые различные лады. Первые биографы, исследователи и издатели Рембо не останавливались даже перед исправлением его произведений и писем, а также соответствующим образом компановали тексты. Только в сравнительно недавнее время в работах М. Кулона и др. замечается приближение к более верному пониманию творчества и личности Рембо. В России неправильное представление о Рембо было усвоено большинством писавших о нем. В советское время появились иные суждения о Рембо, но подлинная оценка поэта все еще впереди.