Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкетеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.

Он пробудился…

«Да, все это было!..» – сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.

На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель-адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись для поездки во дворец в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.

Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nôtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, по-видимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные веселые шутки и пересуды.

– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища-дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?..

– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим-то пользуется этот донжуан, этот ужасный человек!

Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.

– Attendez, je n’ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l’intervention sera plus forte que la non-intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer а la fin de non-recevoir notre dépêche du 28 novembre. Voilà comment tout cela finira.

И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.

– Démosthène, je te reconnais au caillou que tu as caché dans ta bouche d’or! – сказал Билибин, у которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.

Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.

– Ну, вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Вене, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave, это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brünn. Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.

– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.

– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.

– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.

– К императору.

– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь, приезжайте же обедать раньше, – послышались голоса. – Мы беремся за вас.

– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.

– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь, отвечал Болконский.

– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.

На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель-адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию. Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.

– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.

Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «Здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.

– В котором часу началось сражение? – спросил император.

– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в шестом часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.

Но император улыбнулся и перебил его:

– Сколько миль?

– Откуда и докуда, ваше величество?

– От Дюренштейна до Кремса.

– Три с половиною мили, ваше величество.

– Французы оставили левый берег?

– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.

– Достаточно ли фуража в Кремсе?

– Фураж не был доставлен в том количестве…

Император перебил его:

– В котором часу убит генерал Шмит?

– В семь часов, кажется.

– В семь часов? Очень печально! Очень печально!

Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель-адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии 3-й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.

Роль эпизода "Первый бал Наташи Ростовой" в романе Л.Н.Толстого "Война и мир"

Первый бал Наташи Ростовой - самые запоминающиеся страницы романа Л.Н.Толстого "Война и мир". Ведь здесь мы можем разглядеть многое из того, что было или будет, а также рассмотреть характеры главных героев.
Бал происходит 31 декабря, накануне нового 1810 года, но это не только наступление нового года по календарю: бал приносит новое и в судьбы, мысли, чувства главных героев.
Л.Н.Толстой подробно описывает последние приготовления к балу в семье Ростовых, их переживания, что "не устроится все так, как было нужно", хлопоты и беспокойство Наташи - ведь это ее первый бал! И ей хочется, чтобы все было "как нельзя лучше": она поправляет ленту Соне и прикалывает току ма-тери. И это лишь малая часть тех забот, которые она на себя возложила. Юбка Наташи оказывается длинна. Мне кажется, что она еще не повзрослела, что в душе она еще совершеннейший ребенок, не так давно говоривший первому "поклоннику" Борису "целуй куклу!" или не давеча, как вчера, матери: "Не за-муж, а так." Она такая же "чистая и воздушная", как и ее платье. Рядом с приготовлениями у Ростовых мы видим краткое описание приготовлений Перонской, но, несмотря на то, что Толстой говорит "точно то же, что у Ростовых", сразу бросается в глаза повторенное несколько раз слово "старая", то есть для абсо-лютного большинства этот бал стоит в ряду таких же балов.
"В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты" едет Наташа на бал и представляет то, что ее там ожидает: музыку, цветы, танцы, общество блестящей молодежи Петербурга. В таком же полумраке, предшествующем свету, она увидит раненого князя Андрея и попросит у него прощения. Казалось бы, в похожем полумраке театральной ложи она встретит и Анатоля Курагина, но это станет ее переходом не к свету, а к тьме страдания, мукам совести, к душевной боли. Таким образом, перемена состояния окружающего мира сопутствует Наташе в пере-ломные моменты ее жизни.
Пройдя по освещенной лестнице, Наташа вспоминает,"как ей надо было себя держать на бале", но манера эта ей не идет, она "не могла принять того, что сделало бы ее смешной", не зная этого, но чувствуя. Кровь, которая "стала стучать у ее сердца", помогла остаться Наташей - очаровательной девочкой-подростком, тоненькой, но бесконечно тихой: "... ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой..."
В этом коротеньком отрывке видна вся Элен - надменная, фальшивая, порочная женщина, у которой нет сердца. Она не смогла оценить такого человека, как Пьер.
Пьер, как и в салоне Анны Павловны Шерер, не вписывается в светское общество. "Шут гороховый", по словам Перонской, просит Андрея пригласить Наташу, тем самым положив начало их любви. Здесь же, на балу, он впервые чувствует себя оскорбленным "тем положением, которое занимала его жена в высших сферах", и, мне кажется, это не только недовольство ею, это недовольство, неудовлетворенность прежде всего собой: тем, что не разглядел змею под красивой шкуркой (Элен), что не видит смысла жизни для себя сейчас (разоча-рование в масонстве), ищет цель и не может найти. Он смотрит в окно, на улицу, и с помощью этой детали Толстой показывает, что цель Пьер найдет не в обществе, а за его пределами, извне (Платон Каратаев).
Князь Андрей Болконский, как и его единственный друг Пьер Безухов, получает нелестную характеристику из уст Перонской, основная мысль которой формулируется коротко: "Терпеть его не могу". Это мнение бытует среди мно-гих, так как князь Андрей не принадлежит светскому обществу, но не внешне, нет, внешне его даже можно назвать блестящим молодым человеком, а внутренне, духовно. Он одет в белый мундир, что является символом нового и светлого (освобождение от чувства вины перед Лизой), предвестником его военного под-вига и очищения от наносного, ненужного (после ранения на Бородинском по-ле). Князь Андрей выделяет Наташу как "то, что не имело на себе общего свет-ского отпечатка". Он любуется радостным блеском ее глаз, беседует о самых простых и ничтожных предметах, но его сущность все - таки проявляется: "Ежели она подойдет прежде к своей кузине..., то она будет моей женой". Он ставит свою будущую жизнь в зависимость от случая, то есть слушает прежде всего голос разума, а не сердца.
Я думаю, что роль эпизода "Первый бал" очень велика, потому что ина-че нельзя было бы до конца понять характеры героев и их путь к счастью.

Задачи и тесты по теме "Роль эпизода Первый бал Наташи Ростовой в романе Л.Н.Толстого Война и мир"

  • Роль мягкого и твёрдого знаков - Правописание гласных и согласных в значимых частях слова 4 класс

    Уроков: 1 Заданий: 9 Тестов: 1

  • Именительный падеж имён существительных. Роль в предложении существительных в именительном падеже - Имя существительное 3 класс
Страна
Земля
Район
Координаты

 /   / 52.26083; 9.04917 (G) (Я) Координаты : 52°15′39″ с. ш. 9°02′57″ в. д.  /  52.26083° с. ш. 9.04917° в. д.  / 52.26083; 9.04917 (G) (Я)

Внутреннее деление

13 подрайонов
Глава
Площадь
Высота центра
Население
Часовой пояс
Телефонный код
Почтовый индекс
Автомобильный код
Официальный код
Официальный сайт

Показать/скрыть карты

Бюккебург (нем. Bückeburg ) - город в Нижней Саксонии , в 50 км к западу от Ганновера , бывшая столица графства Шаумбург-Липпе . Население - около 21 тыс. чел.

Достопримечательности

  • Дворец Бюкебург (нем. Bückeburg Palais )

Напишите отзыв о статье "Бюккебург"

Примечания

Это заготовка статьи по географии Нижней Саксонии . Вы можете помочь проекту, дополнив её.

Отрывок, характеризующий Бюккебург

– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.

Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, 9 найдете дежурного флигель-адъютанта, - сказал ему чиновник. - Он проводит к военному министру. Дежурный флигель-адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель-адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель-адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. "Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!" подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно-медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги. - Возьмите это и передайте, - сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера. Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. "Но мне это совершенно всё равно", подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей. - От генерала-фельдмаршала Кутузова? - спросил он. - Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора! Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
- Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! - сказал он по-немецки. - Какое несчастие, какое несчастие! Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что-то соображая. - Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать. Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра. - До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, - повторил он и наклонил голову. Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием. 1 [Ваше высокородие,]
X.
Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата.Билибина. - А, милый князь, нет приятнее гостя, - сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. - Франц, в мою спальню вещи князя! - обратился он к слуге, провожавшему Болконского. - Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите. Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина. Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по-русски (они говорили по-французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам. Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по-французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос "зачем?", а вопрос "как?". В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение - в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах. Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно-остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что-нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально-остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес. Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, 10 и часто имели влияние на так называемые важные дела. Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело. - Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, - сказал он. Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра. - Ils m"ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, 11 заключил он. Билибин усмехнулся и распустил складки кожи. - Cependant, mon cher, - сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, - malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j"avoue que votre victoire n"est pas des plus victorieuses. 12 Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по-русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть. - Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа? - Однако, серьезно говоря, - отвечал князь Андрей, - всё-таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма... - Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала? - Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера. - Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, - улыбаясь сказал Билибин, - надо было притти в семь часов утра. - Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? - тем же тоном сказал князь Андрей. - Я знаю, - перебил Билибин, - вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen 13 на Пратер... Правда, здесь нет Пратера. Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба. - Теперь мой черед спросить вас "отчего", мой милый, - сказал Болконский. - Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme 14 французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности. - Именно от этого, мой милый. Voyez-vous, mon cher: 15 ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, 16 но что нам, я говорю - австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда - un archiduc vaut l"autre, 17 как вам известно - хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: 18 с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!... Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C"est comme un fait expres, comme un fait expres. 19 Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками. - Как занята? Вена занята? - Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями. Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал. - Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, - продолжал Билибин, - и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement... 20 Вы видите, что ваша победа не очень-то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель... - Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! - сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. - Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, 21 и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, - сказал он. - Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё-таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней. - Но это всё-таки не значит, чтобы кампания была кончена, - сказал князь Андрей. - А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, 22 вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, - сказал Билибин, повторяя одно из своих mots, 23 распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. - Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l"Autriche, 24 и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio.25 - Но что за необычайная гениальность! - вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. - И что за счастие этому человеку! - Buonaparte? 26 - вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot. 27 - Buonaparte? - сказал он, ударяя особенно на u. - Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l"u. 28 Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court. 29 - Нет, без шуток, - сказал князь Андрей, - неужели вы думаете,что кампания кончена? - Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во-первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), 30 армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du 31 Сардинское величество. И потому entre nous, mon cher 32 - я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного. - Это не может быть! - сказал князь Андрей, - это было бы слишком гадко. - Qui vivra verra, 33 - сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора. Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, - он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его. Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства. Он пробудился... "Да, всё это было!..." сказал он, счастливо, детски-улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
XI.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель-адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин. Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды. - Но особенно хорошо, - говорил один, рассказывая неудачу товарища-дипломата, - особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?... - Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим-то пользуется этот Дон-Жуан, этот ужасный человек! Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся. - Parlez-moi de ca, 34 - сказал он. - О, Дон-Жуан! О, змея! - послышались голоса. - Вы не знаете, Болконский, - обратился Билибин к князю Андрею, - что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал - русской армии) - ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек. - La femme est la compagne de l"homme, 35 - произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги. Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе. - Нет, я должен вас угостить Курагиным, - сказал Билибин тихо Болконскому. Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность. Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих. - Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d"alliance, - начал Ипполит, значительно оглядывая всех, - sans exprimer... comme dans sa derieniere note... vous comprenez... vous comprenez... et puis si sa Majeste l"Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance... 36 - Attendez, je n"ai pas fini... - сказал он князю Андрею, хватая его за руку. - Je suppose que l"intervention sera plus forte que la non-intervention. Et... - Он помолчал. - On ne pourra pas imputer a la fin de non-recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. 37 И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил. - Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d"or! 38 - сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия. Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо. - Ну вот что, господа, - сказал Билибин, - Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave 39, это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. 40 Вы возьмите на себя театр, я - общество, вы, Ипполит, разумеется, - женщин. - Надо ему показать Амели, прелесть! - сказал один из наших, целуя кончики пальцев. - Вообще этого кровожадного солдата, - сказал Билибин, - надо обратить к более человеколюбивым взглядам. - Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, - взглядывая на часы, сказал Болконский. - Куда? - К императору. - О! о! о! - Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, - пocлшaлиcь голоса. - Мы беремся за вас. - Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, - сказал Билибин, провожая до передней Болконского. - И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, - улыбаясь отвечал Болконский.
- Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть - аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
XII.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель-адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию. Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел. - Скажите, когда началось сражение? - спросил он поспешно. Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: "здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?" и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его. - В котором часу началось сражение? - спросил император. - Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел. Но император улыбнулся и перебил его: - Сколько миль? - Откуда и докуда, ваше величество? - От Дюренштейна до Кремса? - Три с половиною мили, ваше величество. - Французы оставили левый берег? - Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние. - Достаточно ли фуража в Кремсе? - Фураж не был доставлен в том количестве... Император перебил его. - В котором часу убит генерал Шмит?... - В семь часов, кажется. - В 7 часов. Очень печально! Очень печально! Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель-адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии-Терезии З-й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним. Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией-Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери. Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке. - Что такое? - спросил Болконский. - Ach, Erlaucht? - сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. - Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! 41 - Что такое? Что? - спрашивал князь Андрей. Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение. - Non, non, avouez que c"est charmant, - говорил он, - cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l"ont passe sans coup ferir. 42 Князь Андрей ничего не понимал. - Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе? - Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал. - И не видали, что везде укладываются? - Не видал... Да в чем дело? - нетерпеливо спросил князь Андрей. - В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче-завтра они будут здесь. - Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован? - А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает. Болконский пожал плечами. - Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, сказал он. - В этом-то и штука, - отвечал Билибин. - Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, - говорит один, - вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. - Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения. - Полноте шутить, - грустно и серьезно сказал князь Андрей. Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею. Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана. - Полноте шутить, - сказал он. - Не шучу, - продолжал Билибин, - ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. 43 Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал-лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон-Маутерн. "Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку... император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга". Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu"il n"y voit que du feu, et oubl celui qu"il devait faire faire sur l"ennemi. 44 (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, - продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, - это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: "Князь, вас обманывают, вот французы!" Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: "Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, - говорит он, - и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!" C"est genial. Le prince d"Auersperg se pique d"honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c"est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n"est ni betise, ni lachete... 45 - С"est trahison peut-etre, 46 - сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его. - Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, - продолжал Билибин. - Ce n"est ni trahison, ni lachete, ni betise; c"est comme a Ulm... - Он как будто задумался, отыскивая выражение: - c"est... c"est du Mack. Nous sommes mackes,47 - заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться. Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти. - Куда вы? - сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату. - Я еду. - Куда? - В армию. - Да вы хотели остаться еще два дня? - А теперь я еду сейчас. И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату. - Знаете что, мой милый, - сказал Билибин, входя к нему в комнату. - Я подумал об вас. Зачем вы поедете? И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица. Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил. - Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг - скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c"est de l"heroisme.48 - Нисколько, - сказал князь Андрей. - Но вы un philoSophiee, 49 будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны... Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске. - Перестаньте шутить, Билибин, - сказал Болконский. - Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией. И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима. - Этого я не могу рассудить, - холодно сказал князь Андрей, а подумал: "еду для того, чтобы спасти армию". - Mon cher, vous etes un heros, 50 - сказал Билибин.
XIII.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами. В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно-бегущей армии подтверждал эти слухи. "Cette armee russe que l"or de l"Angleterre a transportee, des extremites de l"univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l"armee d"Ulm)", 51 вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы.

Прошу прощения за монотонность моих эссе: о великом мастерстве Толстого – почти ничего… Но если еще и об этом говорить, то просто утонешь в восторгах и деталях. Вот близится в романе Аустерлиц… Каждая сцена полна неимоверного художественного богатства: тут и персонажи, и их разговоры, и их настроения… При этом – неизменная толстовская малозаметная ирония, которую так легко спрятать под маской метафоры.
Итак, мы читаем третью часть первого тома. В седьмой главе появляется князь Андрей. «На сцене» - Борис Друбецкой, жаждущий стать адъютантом; Николай Ростов, «участник Шенграбенской битвы», лихой гусар, который жаждет признания как воина. Он настроен против всяких адъютантиков. Гордость собою его переполняет. И тут входит князь Андрей:
«Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису (!), поморщился (!), прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво (!) сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. (!!). Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему все равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный (!), насмешливый(!) тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое, с своей армейской боевой точки зрения, имел Ростов ко всем штабным адъютантикам, и которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал».
(Однако... Что же за сила проступила в князе Андрее? Аристократизм? Прямое неприятие гусара? Но Болконский выигрывает некий поединок простым приемом – презрительным отношением ко всякого рода бравадам, тем более к «гусарству». Кстати, насмотрелись мы на многих этих лихих вояк по нашим фильмам и потому готовы встать на сторону князя Андрея)….
- О вашем деле, - обратился князь Андрей опять к Борису, - мы поговорим после, - и оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы все сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостаивал заметить, и сказал:
- Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
- Я (!) был там, - с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно (!). Он слегка презрительно (!) улыбнулся.
- Да! Много теперь рассказов про это дело.
- Да, рассказов! – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского. – Да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
- К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? - спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединилось в это время в душе Ростова.
- Я говорю не про вас, - сказал он, - я вас не знаю и, признаться, не желаю знать. Я говорю вообще о штабных.
(Вот как: Ростов – готов! Его истерику вполне можно счесть оскорбительным вызовом на дуэль. А ведь он из того семейства, которое подано в романе как истинно русское, близкое к народу. Но Толстой на то и гений, чтобы показывать и конфузы молодых гусаров, и их подвиги. Вот и князь Андрей выступает здесь как очень взрослый и снисходительный человек, являя нам опять иные грани своего характера).
- А я вам вот что скажу, - с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения (!) к самому себе (!!); но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться.
(И это тот «бешеный» князь?! Да это просто отец, поучающий зарвавшегося сынка! Спокойствие, ирония, сожаление, что сын недовоспитан, так и звучат в тоне князя! Право, влюбиться можно!).
Впрочем, - сказал он, вставая, - вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня. Но не забудьте, - прибавил он, - что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий…
(Ах, какая прелесть этот князь! Ни я, ни вы не оскорблены, и пора бросить это детство! Каково-то слышать такое от резкого и презрительного Болконского! Браво, Андрей Николаевич! Вот как классики-то подают «светотени» характеров своих героев!
И ведь Ростов, хоть и мечтал увидеть страх Болконского на дуэли, но все-таки возобладало в нем другое, и вызова не последовало.
А нам еще многое надо прочесть про последний «Тулон» князя Андрея…).

В девятой главе князь Андрей идет к князю Долгорукову хлопотать за Бориса.
« В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противовес мнению стариков – Кутузова и князя Шверценберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. … Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета». Все сомнения в победе отсутствовали у этой партии. Численное превосходство над войском Наполеона было двойным... Командовать войсками было поручено генералу Вейротеру. Была разработана детальнейшая диспозиция на все случаи нахождения французов. Долгоруков был абсолютно уверен в победе, ибо просто восторгался планом Вейротера, который предусмотрел все возможности нахождения французов. (То есть никаких точных сведений о войсках Наполеона ни у кого не было, и все полагались на «гений» Вейротера, который предусмотрел множество вариантов сражения. Тут невольно вспоминается, что Толстой любил шахматы и прилично в них играл. Видимо, и Вейротер тоже был «шахматистом», который рассчитал великую комбинацию, и при любых ходах противника комбинатор побеждал).
А Долгоруков, ликуя, уверяет, что Наполеон запросил мира. И ему дали отрицательный ответ... И далее он пренебрежительно отзывается о Наполеоне, как «императоре». Всем ясно, что тот обречен.
В главе 11-й говорится о том же – о просьбе Наполеона увидеться с Александром, но в этом ему было отказано. И войска двинулись по «диспозиции», а французы всё отступали, что воспринималось как их слабость.
Князь Андрей 19-го ноября был при Кутузове, который был мрачен. Но князь Андрей выбрал минутку, чтобы поговорить с Долгоруким, который и переговаривался с Наполеоном. И потому уверяет Болконского, что Наполеон боится сражения.
Вот так и обманул всех этот хитрый лис Бонапарт.
А Долгоруков поведал Болконскому план флангового движения Вейротера.Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, но Долгоруков не стал слушать и предложил выступить на военном совете.
Гл.12-я.
Вейротер со всеми своими планами переехал к Кутузову. «Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым». Так тот и заснул под речи Вейротера, который уже почти и не считался с Кутузовым... Наконец, военный совет начался. И Толстой приводит длиннющий абзац на немецком из диспозиции, а потом просто, через многоточие… иронически цитирует: первая колонна марширует… вторая колонна марширует… Но это магически действует на многих, в частности на Милорадовича.
Против плана возражал лишь француз Ланжерон, который говорил, что Наполеон может поломать все планы. Но был встречен презрением.
Князь Андрей на совете не выступил и теперь находился в большом сомнении. И задумался о завтрашнем дне: «Да, очень может быть, что завтра убьют… И вдруг, при этой мысли о смерти,целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении: последнее прощание с отцом и женою; он вспомнил первые времена своей любви к ней; вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко ее (!) и себя…» Но тут же он думает и о сражении:
« И ему представилось сражение, потеря его сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены (!) верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтоб уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один (!!) одерживает победу. А смерть, а страдания? – говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи(!!). Диспозиция следующего сражения делается им одним(!). Он носит звание дежурного по армии при Кутузове,но делает все он один(!). Следующее сражение выиграно им одним (!). Кутузов смещается, назначается он(!). Ну а потом? – говорит опять другой голос, - а потом.. Ну, а потом, - отвечает сам себе князь Андрей, - я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели хочу этого, хочу славы (!), хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то я не виноват, что хочу этого,что одного этого и хочу, для одного этого и живу. Да, для одного этого!»

Конечно, ежели мы любим нашего князя, то всё сие для нас умилительно и родственно: и мы хотим того же... А ведь планы-то – «наполеоновские»! И недаром князь Андрей вовремя одергивает себя: известно, к чему привели победы Наполеона!.. И сколько военачальников в нашей гражданской скатывалось к той же мысли – стать первым, подчинить себе все армии. А там… а там и поход на Москву. А там…
Честолюбие, конечно, двигатель карьеры, но это всё-таки, с этической стороны-то, суперменство. И не суть важно, в какой сфере это суперменство желает реализовать себя... Нет, для Толстого такое самовозвеличивание есть первейший порок человека, как бы привлекательно ни выглядел сей человек.

Рецензии

Игорь, прими мой восторг! Уже и разобрал ты здесь Андрея - пальчики оближешь:), наслаждалась! люблю "смаковать" характеры, при всём тот Андрея любила с тех еще времен, что и Наташу, Пьера всегда почему-то жалела, а Николеньку хотелось погладить по вихрам, хоть и сама была девчонкой:) И, всё-таки, думаю, даже с твоей подачи, вдумчивой, обнажающей характеры до мелочей, смогла ли бы в том возрасте принять так, как принимаю сейчас. Всего скорее - нет. Проскакала бы по верхам:) Перечитывала как минимум дважды с возрастом, и каждый раз - своё, новое открывала, не опираясь ни на какие источники, что виделось самой. А сейчас вот в твои "детали" вчитываюсь и укладываю в голове по полочкам. Дай Бог, дойду с тобой до завершения и мое знакомство с "Войной и миром" можно будет считать состоявшимся:)

С Рождеством тебя! Здоровья семье и благополучия!