О работе в морге, «кодексе чести», о реакции людей на профессию и необычных просьбах близких покойного – в интервью Край.бай рассказала врач-патологоанатом Вилейского межрайонного отдела Минского областного патологоанатомического бюро 29-летняя Мария Каркотко.

– Мария, когда Вы решили, что будете патологоанатомом?

– Мне всегда были интересны исследования и лабораторные работы. Я поступила в медицинский университет и изначально хотела стать психиатром. На третьем курсе мы изучали патологическую анатомию, и когда пришла в научный кружок, поняла – это мое.

– Вспомните свою первую практику. Какие эмоции испытывала молодая девушка на первом вскрытии?

– Я проходила интернатуру в патологоанатомическом бюро в Боровлянах. Мне повезло: я была единственным интерном, поэтому все внимание опытных врачей досталось мне. Уже в первый день практики предстояло вскрыть труп. Это было мое боевое крещение. Нет, страха не было. За шесть лет учебы в университете я повидала не один десяток умерших. В момент первого вскрытия мне было интересно, потому что я выступала уже не в качестве зрителя, а как врач.

– Вскрывая труп, задумываетесь ли Вы о возрасте покойного?

– Всегда жалко молодых. В моей практике были такие случаи: вскрывала молодую женщину и парня. Очень тяжело морально. В такие моменты я думаю о том, как переживают их родственники, и переживаю вместе с ними. Впечатления остаются надолго.

– А как расслабляетесь?

– Обычно отдыхаю дома, люблю вязать, смотрю фильмы. Очень впечатляют артхаусные картины датского режиссера Ларса фон Триера. Его фильмы меня действительно расслабляют, заставляют о многом задуматься, вжиться в роль героев.

– Какие эмоции испытывает врач-патологоанатом при вскрытии тела?

– Страх, волнение и прочие чувства – в процессе их нет. Они свойственны обывателю, когда тот говорит или думает об этой профессии. Для патологоанатома тело умершего – материал исследования. И удовольствие от работы заключается не в том, чтобы покопаться в органах, а в том, чтобы изучить течение болезни от появления и до конечного результата. А если в процессе вскрытия или исследования выявляется редкая болезнь, интерес к профессии удваивается.

– Практически каждый день Вы встречаетесь с людьми, убитыми горем. В какой-то степени они ждут от Вас утешения. Вы жалеете людей?

– Я чувствую, когда люди переживают искренне. Несколько месяцев назад женщина скоропостижно умерла после операции. Ее муж очень сильно плакал. Увидев его состояние, я не смогла сдержать слез, потому что раньше никогда не видела, чтобы мужчины так плакали.

Вместе с тем, были моменты, когда поведение близких покойного меня удивляло. Однажды приехали родственники умершего и стали делить между собой, кто заберет его тело из морга и, соответственно, получит деньги на погребение. Возникло ощущение, что для них в тот момент деньги были важнее…

А вот еще один случай, после которого тоже остался неприятный осадок. Когда женщина умерла, ее сын был в тюрьме. Его отпустили, чтобы похоронить мать. Пришел к нам и, угрожая, стал требовать свидетельство о смерти. В итоге бросил мать и уехал без документа, а женщину хоронило государство.

– Из чего состоит рабочий день патологоанатома?

– В представлении обывателя патологоанатом – «мясник» в кровавом фартуке, который только и занимается тем, что вскрывает трупы. Это стереотип. На самом деле вскрытие занимает в нашей работе лишь 5%. Патологоанатом является полноценным участником лечебно-диагностического процесса. Мы исследуем операционный и биопсийный материал больных пациентов, в том числе фрагменты внутренних органов и тканей. Даем заключение, например, злокачественная у пациента опухоль или доброкачественная, и уже на основании этого врачи назначают соответствующее лечение. В процессе исследования секционного материала также изучаем ткани, фрагменты органов, чтобы сделать заключение о причине смерти.


Вот так выглядит материал для биопсийного исследования

– Есть ли у врачей-патологоанатомов какие-то принципы, «кодекс чести»?

– Например, мы никогда не вскрываем тела родственников и людей, которых хорошо знали при жизни. Есть еще одно правило: относится к умершему с уважением, как к живому человеку.

– Приходилось ли выполнять необычные или странные просьбы родственников умершего?

– Однажды делали пожилой женщине маникюр. Когда я работала в Слуцке, родственники попросили накрутить волосы покойной на бигуди. Многие просят надеть на умершего кольца или серьги. Были в нашей практике и странные просьбы. Однажды у нас просили ногти и воду, которой обмывали покойного. Те, кто просили ногти, пояснили, что собираются лечить родственника от алкоголизма.

– Не пугает ли Ваша профессия новых знакомых, когда те узнают, кем Вы работаете?

– У людей разная реакция: взрослые в основном реагируют спокойно, а вот молодежь обычно не скрывает эмоций: «Как ты в морге работаешь?!» Некоторые родственники до сих пор относятся к моей работе скептически. Я всегда говорю людям:чтобы понять патологоанатома, нужно быть патологоанатомом. У некоторых коллег из-за профессии даже не налаживалась личная жизнь. Когда их пассии узнавали, кем они работают, сразу же прекращали с ними отношения.

Мой супруг меня понимает. Он тоже медик – хирург, поэтому моя профессия его не пугает.


– Не возникало ли у Вас желания переквалифицироваться, например, на терапевта?

– Однозначно – никогда. Я не очень люблю общаться с пациентами. Когда мы распределялись, многие однокурсники были шокированы моим выбором, не понимали, как я решилась пойти в такую профессию. Но, спустя время, когда поработали врачами, изменили свое мнение, потому что сейчас им приходится дежурить по ночам, работать в выходные, не хватает времени на детей, отдых.

Министру культуры Российской Федерации

Мединскому Владимиру Ростиславовичу

от Атаманенко Николая Ивановича

Уважаемый Владимир Ростиславович!

В средствах массовой информации в последние годы все чаще появляется противоречивая информация о судьбе Наследия семьи Рерихов. Многих граждан нашей страны и соотечественников за ее пределами волнует участь и перспективы развития созданного два года назад филиала Государственного музея Востока – Государственного Музея Рерихов. Система управления: Государственный Музей Востока – Музей Рерихов не отвечает текущим задачам становления Музея и планам его перспективного развития.

Возглавляющий Государственный Музей Востока — Александр Всеволодович Седов практически передал руководство деятельностью Музея своей бывшей жене – Анне Сергеевне Ковалец, которая работает в музее заместителем генерального директора по науке. После запрещения родственникам руководящих работников работать на руководящих должностях в одной государственной бюджетной организации культуры, А.В. Седов и А.С. Ковалец развелись, сохранив при этом семейные отношения на прежнем уровне с совместным ведением хозяйства. Фактически все вопросы, и не только семейные, но и служебные, решаются теперь только после одобрения Анны Сергеевны Ковалец.

С ее подачи появилась новая идея создания буддийского центра на базе здания, где расположился сейчас Музей Рерихов (Малый Знаменский пер., дом 3/5). Эта идея была сразу поддержана Седовым А.В. и к её реализации уже приступили. Таким образом, план становления Государственного Музея с коллекцией произведений и уникальным материалом философского Наследия семьи Рерихов оказывается под угрозой забвения. Последствия такого изменения в судьбе Усадьбы Лопухиных не ждут ни противники, ни сторонники идеи создания Музея Рерихов. Скандал неизбежен, и в него будут вовлечены и руководители Министерства культуры РФ, как вышестоящей организации — инициатора решения о создании Филиала ГМВ.

Обращаю внимание, что решение о месте размещении Наследия Рерихов в усадьбе Лопухиных (Малый Знаменский пер., дом 3/5) было принято руководством СССР (М.С. Горбачевым и Н.И. Рыжковым) после того, как Святослав Николаевич Рерих лично выбрал и одобрил размещение Архива и культурно-художественного Наследия семьи Рерихов, передаваемого в дар советскому народу, в этот вариант размещения. Это было одно из условий С.Н.Рериха по передаче Наследия из Индии в СССР с целью создания Центра-Музея Рерихов, концепцию которого он изложил в своей знаменитой статье «Медлить нельзя!» (опубликована в газете «Советская культура», 29 июля 1989 г.). Этот же вариант места размещения Наследия Рерихов в усадьбе Лопухиных, был подтвержден Вами 16.02.2016 года решением коллегии Министерства культуры Российской Федерации по вопросу «О проекте концепции Музея семьи Рерихов».

В сложившейся ситуации становится окончательно понятно, что судьба Наследия Рерихов руководителей ГМВ совершенно не интересует. Об этом можно судить и по проходящей сейчас выставке на ВДНХ. В павильоне, до сих пор не принятом по акту, не приспособленном для проведения выставок живописных работ и их хранения согласно музейным требованиям, плохо работают системы вентиляции и климатического контроля, практически отсутствует противопожарная и охранная системы, т.е. в любой момент страна может лишиться картин Рериха.

Вопросами приспособления павильона к выставочной деятельности ведал заместитель директора по эксплуатации музейного оборудования Александр Александрович Лемещук. Генеральный директор А.В. Седов доверил право подписи финансовых документов и распоряжение большими бюджетными средствами человеку сомнительной репутации. Выясняется, что А.А.Лемещук не имеет высшего образования, а диплом, предъявленный им в отдел кадров ГМВ, является подделкой. Через него фактически идут потоки средств, что позволяет ему «рулить» не только по хозяйственным вопросам, но и вмешиваться в решение вопросов, не имеющих отношение к его обязанностям.

Прошу Вас принять меры по защите Музея Рерихов – Филиала Государственного музея Востока от некомпетентного руководства, не заинтересованного в развитии Государственного Музея и сохранении Наследия семьи Рерихов.

PS: Также ставлю Вас в известность, что данное письмо и Ваш ответ будут опубликованы на интернет-сайте «Агнивести» (Новостной канал Рериховского движения).