Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то... не то, избави боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.

Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки... Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

В помощь Пушкину:-))

Этакий душевный стриптиз автора:-) Нестарый еще человек говорит о себе, как о том, кому перевалило 80. Хотя некая зависть к Онегину подспудная чувствуется:-) И тут неожиданное дальше.... Если Вы уже внимательно читали, то заметили, что Александр Сергеевич очень пристальное внимание уделяет именно женским ногам. То ли это единственная возможность выразить свое влечение в культурной форме, то ли Пушкин был заядлым фут-фетишистом. Ну во всяком случае, ножки у него везде. Удивляет другое. Известный "ходок" Александр Сергеевич утверждает что трудно найти по всей России(!) три пары стройных ног. Что с генетикой то было, а? :-)) Благородный народ без всплеска простолюдинской крови совсем вырождался? :-) То ли увлечение выездкой в мужском седле было столь популярным... Непонятно:-))

Ну а 2 ножки, которые помнит Пушкин... Давайте я предположу, что это он о балерине Екатериные Семеновой, о который мы с Вами уже говорили ранее: Хотя не факт,конечно....

Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.

Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.

"Диана" Рубенса

Дальше тема продолжается и развивается. Автор рисует картину этакой идеальной в его глазах дамы, причем акцент делается опять на ножке. Причем Терпсихоры, которая, как мы уже с Вами выяснили, является музей танца (опять аллюзии на балет:-))) Пушкин пишет, что он не чурается канонов красоты того времени - груди Дианы (а это намек на Рембрандта или даже Рубенса), ланит (то есть щек) Флоры (а это аллюзия на того же Боне),сиречь дам крупных, полных здоровья и с румянцем на щеках, но больше любит девушек воздушных, парящих в танце:-)

Флора Боне

Очень большой вопрос - кто такой(ая) Элвина. тут есть 2 основных позиции - или и что то связано с эротической лирикой раннего Карамзина, или же с романтизмом Элвины из баллады Жуковского "Эльвина И Эдвин". Мне кажется, ближе первая позиция к истине. Вы же можете считать по-другому.

Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

А. Белуччи "Армида и Рейнальдо"

Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя...
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!..
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы... как ножки их.

Нет, он все таки фут-фетишист:-)))) Армида - это героиня рыцарской поэма Торквато Тассо "Освобождённый Иерусалим". Она была послана дядею своим Гидраотом, принцем Дамасским, в лагерь крестоносцев. Чарующая красота ее так увлекла нескольких храбрейших рыцарей, что они последовали за нею в Дамаск. На пути они были освобождены прекрасным Ринальдо. Однако позднее и Ринальдо не избежал чар Армиды. Она воспылала к нему пламенной любовью и увезла на далекий остров, где среди волшебных садов Армиды он забыл о высокой цели, которой посвятил себя. Двое крестоносцев посланы были на остров, чтобы освободить Ринальдо, и ему удалось бежать. В отчаянии Армида разрушила свои сады и поспешила к сарацинам, чтобы воодушевить их вождей на битву с Ринальдо, но все они погибли под ударами его меча. В заключение Армида сама бросается в битву, но Ринальдо признался ей в любви и объявляет себя ее рыцарем.

Вот такой вот сюжет, который использовался для постановки нескольких опер у того же Россини или Глюка. Их видел Пушкин и этот образ увлек его. Видимо так он в своих мечтах видел молодых и привлекательных соблазнителец:-)

Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.

Нормально так погулял...возвращается домой не ранее 6 утра:-) Васидас (от нем. was ist Das? - что это такое?) -это такая небольшая форточка в двери или в окне, в данном случае для торговли булками.

Но, шумом бала утомленный
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?

Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.

Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.

Понятно угнетенное состояние Онегина. Дел особых нет, увлечений тоже. По балам шастать - скучно. Все доступные красавицы опробованы - недоступными заниматься лень... Спит мало, есть единообразно. Опять шампанское и паштет (страсбургский пирог). Благо хоть бифштекс решил опробовать...не все же ростбифы кушать:-) Child-Harold — герой поэмы Байрона «Странствования Чайльд-Гарольда». Модно же, да:-)))
Ну а бостон -это такая карточная игра по типу виста:-)

Продолжение следует...
Приятного времени суток.

«Ода революции» Владимир Маяковский

Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
«О»!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя еще звали?
Как обернешься еще, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтеру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля,-
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
«Слава».
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
- о, будь ты проклята трижды!-
и мое,
поэтово
- о, четырежды славься, благословенная! -

Анализ стихотворения Маяковского «Ода революции»

Восторженное отношение Владимира Маяковского к революции красной нитью проходит через все творчество поэта. Однако автор прекрасно осознает, что смена власти – это серьезное общественное потрясение, которое несет в себе не только свободу простому народу, но и разруху, голод, болезни и пьяный разгул. Поэтому в своей оценке событий 1917 года Маяковский беспристрастен, он не возносит дифирамбы и не тешит себя иллюзиями. В 1918 году поэт публикует стихотворение «Ода революции», судя по названию которого можно сделать вывод, что речь в произведении пойдет именно о восхвалении диктатуры пролетариата. Но это совсем не так, потому что поэт живет в реальном, а не вымышленном мире, и каждый день сталкивается с обратной стороной свободы, равенства и братства, провозглашенных новой властью.

«Ода революции», выдержанная в традициях этого стихотворного жанра, действительно начинается с хвалебных строк, в которых поэт сразу же очерчивает тематику произведения, заявляя, что восторженно возносит «над руганью реемой
оды торжественное «О»!». И сразу же награждает революцию такими нелестными эпитетами, как «звериная», «копеечная», «детская», подчеркивая при этом, что все равно она является великой .

«Как обернешься еще, двуликая?», — интересуется поэт, и в этом вопросе нет праздного любопытства, так как за очень короткий период времени Маяковский увидел не только достижения новой власти, но и ее беспардонность, грубость, несостоятельность. Поэтому автор теряется в догадках, что именно сулят его родине эти перемены, пугающие своей беспощадностью. Поэт не знает, чем именно обернется революция для России — «стройной постройкой» или же «грудой развалин», так как любой из этих вариантов на фоне общей эйфории может быть запросто претворен в жизнь . Чего только стоят слова так популярного в эти дни «Интернационала», призывающего до основания разрушить старый мир!

Впрочем, Маяковского такое развитие событий нисколько не пугает, он действительно верит в то, что мир станет другим, более справедливым и свободным. Однако автор понимает, что для этого его еще предстоит освободить от «седых адмиралов» и «тысячелетий Кремля» — символов прошлой жизни, которым не место в новом обществе. При этом Маяковский прекрасно понимает, как именно все это будет происходить, так как еще свежи в воспоминаниях недавние события, когда революция «пьяной толпой орала» и требовала расстрела для всех, кто не согласен с большевистскими идеями. Действительно, одним пришлось после революции долго зализывать «вчерашние раны», вспоминая о славных сражениях с «контрой». Однако были и те, кто предпочел «вскрытые вены» позору и унижению. И таких оказалось немало. Из их уст, по словам поэта неслись обывательские проклятья, так как вполне успешные и обеспеченные сословия вмиг потеряли не только свое благосостояние, но и саму родину, ставшую для них чужой. В то же время Маяковский в восторге от перемен, поэтому, обращаясь к революции, с воодушевлением восклицает «О, четырежды славься, благословенная!» . И в этой строчке нет пафоса, так как поэт искренне верит в новое общество, не подозревая, что двойственная суть революции, которую он воспевает, еще не раз проявит себя, обернувшись для народа лишениями и унижениями. Однако это осознание придет к Маяковскому гораздо позже и выльется с цикл саркастических стихов, в которых критика смешивается с юмором, а негодование – с беспомощностью. Но даже на фоне общественных, политических и социальных перегибов поэт остается верен своим идеалам, считая революцию не злом, а великим достижением русского народа.

Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
«О»!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя ещё звали?
Как обернешься ещё, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтёру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный *
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля,
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
«Слава». *
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
- о, будь ты проклята трижды! -
и моё,
поэтово
- о, четырежды славься, благословенная! -

Анализ стихотворения «Ода революции» Маяковского

В. Маяковский еще задолго до Октябрьской революции жаждал великих общественных потрясений. Поэт-бунтарь яростно ненавидел окружающий его буржуазный мещанский быт. Примкнув к большевикам, Маяковский полностью поддержал их стремление к полному уничтожению старого мира. Его перу принадлежит немало стихотворений, прославляющих революцию. В 1918 г. он посвятил этому грандиозному событию произведение «Ода революции».

Маяковский в своем творчестве всегда стремился к максимальной правдивости. Он не выносил недомолвок и замалчивания фактов. Поэтому его произведения звучали слишком резко даже для убежденных революционеров. Официально одобряемой была идеализация победы коммунизма. Об ужасах и зверствах революции предпочитали не упоминать. Поэтому стихотворение Маяковского выделяется на общем фоне возносимых похвал.

Естественно, поэт также начинает свою «Оду» с «торжественного «О»». Но при этом он дает революции свои, не укладывающиеся в установленные рамки определения: «звериная», «детская», «копеечная». За этими словами скрываются убийства, насилие, грабежи и голод. Маяковский сразу же окрестил революцию «двуликой». Он видит, что вместе с победой нового справедливого общества («стройная постройка»), она принесла стране разруху («груда развалин»).

Маяковский не был, в отличие от многих фанатиков революции, палачом и садистом. Его резкие высказывания в поддержку насилия (например, в «Левом марше») были всего лишь поэтическим преувеличением, мощным средством эмоционального воздействия. Обладая чуткой и отзывчивой душой, Маяковский по-своему жалел тех, кто был сметен революционным вихрем. Поэтому вместе с победившими «машинистом» и «шахтером» он упоминает о мольбах собора Василия Блаженного. Неприкрытая боль чувствуется в описании жестокой расправы «пьяной толпы» над «седыми адмиралами». Во имя революции действительно совершались страшные преступления, которым нет оправдания. Причем чаще всего невинные люди становились жертвами тех, кто имел весьма отдаленное понятие о политике.

Автор не забывает сказать и о «вскрытых венах» людей, которые не смогли принять или пережить происходящие перемены. С этими потерями также нельзя не считаться. Маяковский считает закономерным и естественным, что в адрес революции раздается «О, будь ты трижды проклята!». Сам поэт, беспристрастно рассматривая все положительные и отрицательные моменты, выносит свой вердикт революции: «Четырежды славься, благословенная!».

В «Оде революции» Маяковский, безусловно, прославляет победу большевиков. Но при этом он не закрывает глаза на те беды, которые революция принесла России. Создание подобного произведения в 1930-е гг. по меньшей мере могло бы вызвать подозрения со стороны власти.

Одним из важных событий нынешнего юбилейного года стал приезд из Нью-Йорка внука Владимира Маяковского Роджера Томпсона. Он презентовал в Москве третье издание книги своей матери Елены Владимировны. Называется она «Маяковский на Манхэттене. История любви с отрывками из мемуаров Элли Джонс». В США автор больше известна как Патриция Томпсон. Дочь великого поэта планировала отметить свое 90-летие в Москве во время празднования 125-летия отца. Однако, к сожалению, не дожила до этого дня, скончавшись в 89. Американские потомки В новом издании книги еще больше фотоматериалов о поездке поэта в Нью-Йорк в 1925 году - из фондов Государственного музея В.В. Маяковского, из коллекции Российского государственного архива литературы и искусства, из личного архива Елены Владимировны. Здесь же письма его возлюбленной Элли Джонс. Внук поэта посетил площадку Государственного музея В.В. Маяковского «Квартира на Большой Пресне». Именно тут организована выставка «Дочка», посвященная матери Роджера - Патриции Томпсон. Сын выполнил ее волю и способствовал передаче московскому музею семейного архива и мемориальных предметов. Среди новых поступлений оказалось много редчайших документов и неожиданных снимков, которые недавно оцифрованы и выложены на сайте музея. Архивные поиски Рассматривая бесценные свидетельства эпохи, сотрудники самарского Музея модерна обнаружили нечто удивительное. На одной из фотографий девушка позирует на фоне знаменитой «Дачи со слонами», построенной в Самаре Константином Головкиным! Кто она? Это была ниточка, которая позволила начать архивные поиски. Ключом к ним стала девичья фамилия Элли Джонс - Зиберт. Музейщики сопоставили портреты этой прекрасной женщины, написанные Давидом Бурлюком и самим Маяковским, с найденными в архивах фотографиями. И сомнения отпали. Это, несомненно, одно и то же лицо. Сотрудница Музея модерна Елена Жидкова рассказывает: - Мы установили, что на портрете работы Давида Бурлюка 1925 года изображена американская возлюбленная Маяковского Элли Джонс, родившая ему его единственного ребенка. А на фотографиях, снятых в 1922 году в Самаре на даче Константина Головкина, - Елизавета Петровна Зиберт, работавшая с беспризорниками в детском доме, что размещался в бывшей купеческой даче. Да-да, это одна и та же девушка! И то, что она жила в Самаре, стало для историков настоящим откровением. Далее музейщики восстановили всю биографию девушки из Поволжья, ставшей американской гражданкой. Они узнали, что Елизавета Зиберт родом из башкирского села Давлеканово. Дочь немецких колонистов-меннонитов. Ее отца Питера Зиберта расстреляли большевики. В годы страшного голода совсем юной девушка оказалась в Самаре. И поскольку знала иностранные языки, поступила на службу в Американскую администрацию помощи голодающим. АРА распределяла помощь по охваченным бедствием регионам. В том числе, судя по фотографии, и в детдома Самары. Один из них располагался в узнаваемом шедевре модерна - даче со слонами. Вскоре было найдено еще одно фото Елизаветы Зиберт, уже вместе с воспитанниками детдома. По словам экспертов, обе фотографии сделаны в один день. Попавшие в объектив фрагменты здания вполне узнаваемы. Случайная встреча? Историки установили, что Елизавета Зиберт работала в отделениях АРА в Уфе, Самаре, а потом в Москве. В 1923 году она выходит замуж за сослуживца и уезжает с ним за границу. Меняет имя и фамилию на Элли Джонс и быстро разводится с американцем. Возможно, этот брак был только предлогом, чтобы покинуть Россию. С этими выводами, кажется, соглашалась и Патриция Томпсон. Она утверждала, что сам Маяковский хотел с ними жить. Но история распорядилась другим образом. Верх взяли разные взгляды на жизнь. Маяковский был тем, кто воспевал революцию, а его любимая просто сбежала от перемен. Когда Патрисию Томпсон спрашивали, как Элли познакомилась с Владимиром, она отвечала: Маяковский сам ее повстречал. Было это на вечеринке в Манхэттене, когда поэт в 1925 году приехал в Америку. Элли была очень хороша собой, тогда ей должен был исполниться всего 21 год. Умна, интеллектуальна. Разговаривала на русском, английском, французском и немецком языках. Просто стала переводчицей и гидом для знаменитого советского поэта. С другой стороны, есть сведения, что сам Маяковский тоже сотрудничал с АРА и занимался распределением гуманитарной помощи. Не мог ли он встретить Элли в Москве, когда та еще носила имя Елизавета Зиберт? К тому же у них был один близкий знакомый - Давид Бурлюк. Так что вопрос о том, насколько встреча Лизы и Владимира в Нью-Йорке случайна, остается открытым. На презентации книги Патриции Томпсон в Москве директор музея Маяковского Алексей Лобов продемонстрировал командировочный отчет поэта о поездке в США. Оказалось, он уезжал из-за того, что у него совершенно закончились деньги. Возвращался, купив самый дешевый билет на пароход. Каюта была третьего класса, рядом с двигателем. Его провожала заплаканная Элли-Лиза. Вернувшись домой, она обнаружила, что ее постель усыпана незабудками. Женщина не забывала о своем удивительном возлюбленном вплоть до самой смерти в 1984 году. Элли Зиберт у нее на родине в башкирском поселке называли Елизаветой Петровной. Внука Маяковского, знаменитого писателя революции, зовут Роджер Томпсон, он работает адвокатом в Нью-Йорке, а живет на Пятой авеню. Становится не по себе при одном только взгляде на дочь Маяковского. Иногда просто кажется, что Маяковский сошел со своего мраморного постамента. У нее высокая худощавая фигура и одновременно сверкающий взгляд, который очень знаком, судя по многим портретам знаменитого футуриста. Ее квартира обставлена портретами и скульптурами Маяковского». Из статьи на сайте «Владимир Владимирович Маяковский» По отцовской линии моим предком был Роджер Шерман, один из отцовоснователей США. Он участвовал в написании Декларации независимости и подписании Конституции. Меня назвали в его честь. Так что я чувствую сильную связь с американской историей. Но и с российской историей - тоже. И с революциями в обеих странах. У меня со всех сторон в предках сплошные революционеры и бунтари. Роджер Томпсон, внук Маяковского О том, что она дочь Маяковского, Патрисия Томпсон знала всегда, так как помнила о встрече с отцом в Ницце в 1928 году. Но ее мать, Элли Джонс, просила Елену-Патрисию не говорить о своем происхождении. Это больно ранило бы ее второго мужа, который относился к девочке как к родной дочери. И она смогла сказать правду только после смерти своей матери и отчима. У Патрисии в юности тоже появилась мысль о том, что ей нельзя просто так использовать имя великого отца. Нужно было самой хотя бы приблизиться к нему по своей значимости. Она стала профессором социологии и автором 15 книг. Заявить о себе как о дочери Маяковского в России ей помог Евгений Евтушенко. Алексей Лобов, директор музея В.В. Маяковского