Ги де Мопассан
Два друга
Осажденный изголодавшийся Париж был при последнем издыхании. На крышах почти не осталось воробьев, в сточных канавах - отбросов. Люди ели все подряд, без разбора.
Ясным январским утром, спрятав руки в карманы форменных брюк и на пустой желудок уныло прогуливаясь по бульвару, Мориссо - по роду занятий часовщик, в силу обстоятельств оказавшийся не у дел, - внезапно остановился перед одетым, как и он, волонтером, в котором узнал своего приятеля. Это был Соваж, с которым он познакомился когда-то на берегу реки.
Каждое воскресенье до войны Мориссо чуть свет выходил из дому с удочкою в руках и жестяным коробом за спиной. Он ехал поездом в сторону Аржантейля, высаживался в Коломбе и пешком спускался к реке, к острову Марант. Едва достигнув вожделенных мест, он весь отдавался рыбной ловле и удил до темна.
Каждое воскресенье он встречал там маленького добродушного толстяка, Соважа, галантерейщика с улицы Нотр-Дам-де-Лорет, такого же заядлого рыболова, как и он. С удочками в руках, свесив ноги над водой, они часто полдня просиживали бок о бок и вскоре подружились.
Случалось, они не разговаривали вовсе. В иные же дни беседовали, но, впрочем, великолепно понимали друг друга без слов, поскольку вкусы у них были сходны и чувства во всем совпадали.
Весенними утрами, часов около десяти, когда обновленное солнце развешивало над гладью реки легкую дымку, уносившуюся вместе с водой, и обдавало ярых рыболовов еще непривычным по времени года теплом, Мориссо, бывало, говорил соседу:
Экая благодать!
Да уж, на что лучше, - отвечал Мориссо.
И этого им было вполне достаточно, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенними вечерами, когда кровавое на закате небо разбрасывало по воде отражения алых облаков, заливало пурпуром реку, воспламеняло горизонт, освещая друзей огненными бликами и золотя порыжелую листву, зябко трепетавшую в предчувствии зимы, Соваж, улыбаясь, поглядывал на Мориссо и говорил:
Красота!
Получше, чем на бульварах, а? - не спуская глаз с поплавка, отвечал зачарованный Мориссо.
Узнав друг друга, они обменялись крепким рукопожатием, до глубины души взволнованные встречей, столь непохожей на прежние. Соваж пробормотал со вздохом:
Вот как все обернулось!
Мориссо простонал сокрушенно:
А погода какая! Нынче первый ясный денек с начала года.
Небо и в самом деле сияло яркой голубизной. Они зашагали рядом, задумчивые и унылые.
А как мы, бывало, рыбку удили, а? Вспомнить - и то приятно! - нарушил молчание Мориссо.
Когда еще доведется нам вновь побывать в тех местах? - спросил Соваж.
Они заглянули в маленькое кафе, выпили по рюмке абсента, потом опять побрели по тротуарам. Вдруг Мориссо остановился:
Может, еще по рюмочке, а?
Соваж согласился:
Давайте.
Они зашли в ближайший ресторанчик.
Вышли они отуда в сильном подпитии, с отуманенными головами, как оно и бывает, если хлебнуть спиртного на голодный желудок. Было тепло. Ласковый ветерок овевал их лица.
На воздухе Соваж захмелел и, остановившись, предложил:
А не податься ли нам туда?
Что значит куда?.. Удить рыбу.
Но куда?
Да к нашему острову. Французские аванпосты находятся у Коломба. А полковника Дюмулена я знаю, нас пропустят.
Мориссо сразу загорелся:
Решено! Я с вами!
И они разошлись по домам, чтобы снарядиться в путь.
Через час друзья бок о бок шагали по дороге. Наконец они подошли к вилле, которую занимал полковник. Он улыбнулся, когда они изложили свою просьбу, однако согласился удовлетворить их причуду. Получив пароль, они продолжали свой путь.
Вскоре они миновали аванпосты, прошли через оставленный жителями Коломб и очутились возле небольших виноградников, сбегавших к Сене. Время приближалось к одиннадцати.
Деревня Аржантейль, раскинувшаяся напротив, казалась вымершей. Высоты Оржемон и Саннуа господствовали над всем краем. Обширная равнина, тянувшаяся до Нантера, была безлюдна, совершенно безлюдна - виднелись лишь голые вишневые деревья да серая земля.
Указав на обе высоты, Соваж прошептал:
Пруссаки вон там, наверху!
И два друга тревожно замерли, оглядывая пустынный край.
«Пруссаки»! Ни тот, ни другой ни разу их не видели, но уже не первый месяц они чувствовали сужавшееся вокруг Парижа кольцо врагов, которые опустошали Францию, грабили, убивали, морили людей голодом - невидимые и всесильные. И к ненависти, какую вызывал у них этот незнакомый и одерживавший победу за победой народ, примешивался неясный мистический ужас.
Осажденный изголодавшийся Париж [осада Парижа пруссаками началась 16 сентября 1870 года. В январе 1871 года, когда происходит действие новеллы, пруссаки начали артиллерийский обстрел Парижа] был при последнем издыхании. На крышах почти не осталось воробьев, в сточных канавах - отбросов. Люди ели все подряд, без разбора.
Ясным январским утром, спрятав руки в карманы форменных брюк и на пустой желудок уныло прогуливаясь по бульвару, Мориссо - по роду занятий часовщик, в силу обстоятельств оказавшийся не у дел, - внезапно остановился перед одетым, как и он, волонтером, в котором узнал своего приятеля. Это был Соваж, с которым он познакомился когда-то на берегу реки.
Каждое воскресенье до войны Мориссо чуть свет выходил из дому с удочкою в руках и жестяным коробом за спиной. Он ехал поездом в сторону Аржантейля, высаживался в Коломбе и пешком спускался к реке, к острову Марант. Едва достигнув вожделенных мест, он весь отдавался рыбной ловле и удил до темна.
Каждое воскресенье он встречал там маленького добродушного толстяка, Соважа, галантерейщика с улицы Нотр-Дам-де-Лорет, такого же заядлого рыболова, как и он. С удочками в руках, свесив ноги над водой, они часто полдня просиживали бок о бок и вскоре подружились.
Случалось, они не разговаривали вовсе. В иные же дни беседовали, но, впрочем, великолепно понимали друг друга без слов, поскольку вкусы у них были сходны и чувства во всем совпадали.
Весенними утрами, часов около десяти, когда обновленное солнце развешивало над гладью реки легкую дымку, уносившуюся вместе с водой, и обдавало ярых рыболовов еще непривычным по времени года теплом, Мориссо, бывало, говорил соседу:
Экая благодать!
Да уж, на что лучше, - отвечал Мориссо.
И этого им было вполне достаточно, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенними вечерами, когда кровавое на закате небо разбрасывало по воде отражения алых облаков, заливало пурпуром реку, воспламеняло горизонт, освещая друзей огненными бликами и золотя порыжелую листву, зябко трепетавшую в предчувствии зимы, Соваж, улыбаясь, поглядывал на Мориссо и говорил:
Красота!
Получше, чем на бульварах, а? - не спуская глаз с поплавка, отвечал зачарованный Мориссо.
Узнав друг друга, они обменялись крепким рукопожатием, до глубины души взволнованные встречей, столь непохожей на прежние. Соваж пробормотал со вздохом:
Вот как все обернулось!
Мориссо простонал сокрушенно:
А погода какая! Нынче первый ясный денек с начала года.
Небо и в самом деле сияло яркой голубизной. Они зашагали рядом, задумчивые и унылые.
А как мы, бывало, рыбку удили, а? Вспомнить - и то приятно! - нарушил молчание Мориссо.
Когда еще доведется нам вновь побывать в тех местах? - спросил Соваж.
Они заглянули в маленькое кафе, выпили по рюмке абсента, потом опять побрели по тротуарам. Вдруг Мориссо остановился:
Может, еще по рюмочке, а?
Соваж согласился:
Давайте.
Они зашли в ближайший ресторанчик.
Вышли они отуда в сильном подпитии, с отуманенными головами, как оно и бывает, если хлебнуть спиртного на голодный желудок. Было тепло. Ласковый ветерок овевал их лица.
На воздухе Соваж захмелел и, остановившись, предложил:
А не податься ли нам туда?
Что значит куда?.. Удить рыбу.
Но куда?
Да к нашему острову. Французские аванпосты находятся у Коломба. А полковника Дюмулена я знаю, нас пропустят.
Мориссо сразу загорелся:
Решено! Я с вами!
И они разошлись по домам, чтобы снарядиться в путь.
Через час друзья бок о бок шагали по дороге. Наконец они подошли к вилле, которую занимал полковник. Он улыбнулся, когда они изложили свою просьбу, однако согласился удовлетворить их причуду. Получив пароль, они продолжали свой путь.
Вскоре они миновали аванпосты, прошли через оставленный жителями Коломб и очутились возле небольших виноградников, сбегавших к Сене. Время приближалось к одиннадцати.
Деревня Аржантейль, раскинувшаяся напротив, казалась вымершей. Высоты Оржемон и Саннуа господствовали над всем краем. Обширная равнина, тянувшаяся до Нантера, была безлюдна, совершенно безлюдна - виднелись лишь голые вишневые деревья да серая земля.
Указав на обе высоты, Соваж прошептал:
Пруссаки вон там, наверху!
И два друга тревожно замерли, оглядывая пустынный край.
«Пруссаки»! Ни тот, ни другой ни разу их не видели, но уже не первый месяц они чувствовали сужавшееся вокруг Парижа кольцо врагов, которые опустошали Францию, грабили, убивали, морили людей голодом - невидимые и всесильные. И к ненависти, какую вызывал у них этот незнакомый и одерживавший победу за победой народ, примешивался неясный мистический ужас.
Мориссо с запинкой пробормотал:
А вдруг… вдруг мы на них наткнемся?
Соваж ответил с тою бравадой, которая никогда не покидает истого парижанина:
Мы их попотчуем жареной рыбой!
Ну что ж, идем! Только осторожнее.
Они пригнулись чуть не до земли и, прячась за кустами, опасливо озираясь и чутко прислушиваясь, спустились по винограднику в долину реки.
Чтобы выйти на берег, оставалось пересечь полосу голой земли. Они пустились бегом и, достигнув берегового откоса, затаились в камышах.
Мориссо прильнул ухом к земле, боясь услышать неподалеку шаги. Но ничего не услышал. Они были одни, совершенно одни.
Приободрясь, друзья занялись рыбной ловлей.
Между ними и противоположным берегом лежал, прикрывая их, оставленный людьми остров Марант. Маленький ресторанчик стоял там запертый и казался заброшенным давным-давно.
Первый пескарь достался Соважу, второй - Мориссо, а дальше удочки с трепыхавшейся на конце лески серебристой рыбешкой приходилось вытаскивать поминутно: клев был поистине сказочный.
Они бережно опускали рыбу в веревочный садок с мелкими ячейками, покачивавшийся в воде у их ног. Друзья блаженствовали, охваченные той радостью, которую мы испытываем, возвращаясь к любимому занятию после того, как надолго были его лишены.
Солнце обдавало их спины ласковым теплом; они уже ничего не слышали, ни о чем не думали, весь мир перестал для них существовать - они удили.
Неожиданно глухой рокот, идущий словно из-под земли, потряс берег. Вновь заговорила пушка.
Мориссо оглянулся и увидел слева, вдали, над величественными очертаниями Мон-Валерьена белый плюмаж - только что взлетевшее облачко порохового дыма.
И тут же второе облачко взвилось над крепостью, и через несколько секунд прогрохотал новый выстрел.
За ним последовали другие, гора поминутно изрыгала смерть, выбрасывая клубы молочно-белого дыма, которые медленно всплывали в безмятежное небо и облаком застывали над ее вершиной.
Соваж пожал плечами.
Ну вот, опять взялись за свое! - сказал он.
Мориссо, озабоченно наблюдавшего за поплавком, который то и дело уходил под воду, вдруг охватила ярость; мирный по натуре человек, он ненавидел этих кровожадных вояк.
Надо быть болванами, чтобы уничтожать друг друга, - проворчал он.
Они хуже зверей, - поддержал его Соваж.
Мориссо, выхватив из воды уклейку, произнес:
И подумать только, что так будет всегда, покуда существуют правительства!
А вот республика не объявила бы войны., - возразил Соваж.
При королях, - прервал его Мориссо, - воюют за пределами страны, при республике - внутри.
И они спокойно занялись сложными политическими вопросами; обсуждая их, они выказывали здравый смысл мирных и простоватых обывателей и сошлись на том, что людям свободными не бывать. А Мон-Валерьен неумолчно громыхал, изрыгая ядра, и они сносили французские дома, обрывали жизни, губили все живое, сокрушали так много мечтаний, так много долгожданных радостей, так много надежд на счастье, причиняли сердцам жен, сердцам дочерей, сердцам матерей во Франции и в чужой стране неизбывные муки.
Такова жизнь, - произнес Соваж.
Скажите лучше: такова смерть, - с улыбкой подхватил Мориссо.
Но тут оба содрогнулись от страха, явственно различив сзади шаги; скосив глаза, они увидели прямо над собой четверых бородатых великанов, четверых вооруженных людей в странной одежде, напоминавшей лакейские ливреи, и в плоских фуражках; вскинув ружья, бородачи держали друзей под прицелом.
Две удочки, выпав из рук, поплыли вниз по реке.
Схватить, связать, поднять их, бросить в лодку и переправить на остров было делом нескольких секунд.
Теперь они увидели позади дома, который считали покинутым, десятка два немецких солдат.
Лохматый верзила, сидя верхом на стуле, попыхивал большой фарфоровой трубкой; он обратился к ним на отличном французском языке:
Ну, что, господа, хорошо ли удилась рыбка?
Один из солдат, не поленившийся захватить с собою садок, полный рыбы, положил его к ногам офицера.
О, о, сам вижу, улов неплохой! Но сейчас речь не об этом. Выслушайте меня спокойно. Вы - шпионы, подосланные, чтобы следить за мной. Я схватил вас, и я вас расстреляю. Вы думали скрыть свои замыслы под видом рыбной ловли. Но вы попались мне в руки, тем хуже для вас - это война. Однако вы прошли за аванпосты и, разумеется, знаете пароль, чтобы вернуться обратно. Скажите мне пароль, и я вас помилую.
Друзья стояли рядом, с посеревшими лицами, руки у них дрожали мелкой дрожью; они молчали.
Никто никогда не узнает об этом, - опять заговорил офицер, - вы тихо-мирно вернетесь к своим. Тайна уйдет вместе с вами. Но если откажетесь - смерть, и немедля! Выбирайте.
Они не шелохнулись, не открыли рта.
Указав на реку, пруссак невозмутимо продолжал:
Подумайте: всего пять минут, и вы окажетесь на дне реки. Всего пять минут! У вас, вероятно, есть близкие?
А Мон-Валерьен по-прежнему грохотал.
Рыболовы стояли молча, не шевелясь. Немец скомандовал что-то на своем языке. Затем, взяв стул, пересел подальше от пленников, а двенадцать солдат выстроились в двадцати шагах от них с приставленными к ноге ружьями.
Даю вам одну минуту, ни секунды больше.
Вдруг он вскочил, подошел к двум французам, взял Мориссо под руку и, отведя в сторону, прошептал:
Пароль, быстро! Ваш товарищ об этом не узнает, я сделаю вид, что пожалел вас обоих.
Мориссо не ответил.
Тогда пруссак подхватил Соважа и то же самое предложил ему.
Соваж промолчал.
И они опять оказались рядом, плечом к плечу.
Офицер подал команду. Солдаты вскинули ружья.
И тут взгляд Мориссо случайно упал на садок с пескарями, валявшийся на траве, в нескольких шагах от него.
Слабо шевелившаяся рыба поблескивала в лучах солнца. И Мориссо овладела слабость. Он старался преодолеть ее как мог, но все же глаза его застлало слезами.
Прощайте, Соваж! - вымолвил он через силу.
Прощайте, Мориссо! - ответил Соваж.
Сотрясаемые неодолимой дрожью, они обменялись рукопожатием.
Огонь! - крикнул офицер.
Двенадцать выстрелов прозвучали одновременно. Соваж рухнул ничком, как подкошенный. Мориссо, который был выше ростом, зашатался, сделал полоборота и свалился на своего товарища, поперек его тела, навзничь; по мундиру, пробитому на груди, побежали, пузырясь, струйки крови.
Немец вновь приказал что-то.
Его люди быстро разошлись, потом вернулись с веревками и камнями; привязав камни к ногам трупов, они отнесли их на крутой берег.
Мон-Валерьен громыхал без передышки, шапка дыма выросла над ним, как гора.
Двое солдат схватили Мориссо за голову и за ноги; двое других взяли Соважа. Раскачав оба тела, солдаты бросили их далеко в реку, и, описав кривую, трупы стоймя ушли под воду, увлекаемые привязанными к ногам камнями.
Разлетелись брызги, вода закипела, пошла кругами, потом успокоилась, и лишь мелкие волны добежали до берегов.
А поверхность ее слегка окрасилась кровью.
Офицер, по-прежнему невозмутимый, заметил вполголоса:
Остальное сделают рыбы.
И повернулся, чтобы войти в дом.
Но тут он заметил на траве садок с пескарями. Поднял его, осмотрел, улыбнулся.
Вильгельм!
Солдат, подбежавший на зов, был в белом фартуке. И пруссак, бросив ему рыбу тех, кого только что расстрелял, распорядился:
Ну-ка, поджарь мне этих рыбешек, да мигом, пока они еще живые. Вот это будет лакомое блюдо!
И опять задымил трубкой.
Ги де Мопассан
Два приятеля
Париж был осажден, голодал, задыхался. Воробьев на крышах становилось все меньше, сточные канавы пустели. Ели что попало. Г-н Мориссо, часовщик по профессии и солдат в силу обстоятельств, уныло и с пустым желудком прогуливался в ясное январское утро вдоль внешнего бульвара, заложив руки в карманы форменных штанов; внезапно он остановился перед другим солдатом, узнав в нем своего старого приятеля. То был г-н Соваж, его знакомец по рыбной ловле. До войны каждое воскресенье, на рассвете, Мориссо отправлялся по железной дороге в Аржантей с бамбуковой удочкой в руке и жестяною коробкою за спиной. Он доезжал до Коломба, оттуда пешком добирался до, острова Марант и, достигнув этого места своих мечтаний, закидывал удочку и рыбачил до самой ночи. Каждое воскресенье встречал он там другого рыболова-фанатика, г-на Соважа, веселого и дородного человечка, торговца галантереей с улицы Нотр-Дам-де-Лорет. Часто проводили они по полдня, сидя рядышком с удочкой в руке, свесив над водой ноги, и скоро между ними возникла тесная дружба. Бывали дни, когда они совсем не разговаривали. Иногда же беседовали, но чудесно понимали друг друга и без слов, так как у них были общие вкусы и одинаковые переживания. Весною, по утрам, часов в десять, когда помолодевшее солнце поднимало над спокойной рекою легкий пар, уносящийся вместе с водою, и славно припекало спины ярых рыболовов, Мориссо порою говаривал соседу: -- А? Какова теплынь! На что г-н Соваж отвечал: -- Не знаю ничего приятнее. И этого им было достаточно, чтобы понимать и уважать друг друга. Осенью к концу дня, когда небо, окровавленное заходящим солнцем, отражало в воде очертания пурпуровых облаков, заливало багрянцем всю реку, воспламеняло горизонт, освещало красным светом обоих друзей и позлащало уже пожелтевшие деревья, трепетавшие ознобом зимы, г-н Соваж, глядя с улыбкой на г-на Мориссо, говорил: -- Каково зрелище? И Мориссо, восхищенный, отвечал, не отрывая глаз от поплавка: -- Это будет получше бульваров, не правда ли? Узнав теперь друг друга, они обменялись крепким рукопожатием, взволнованные встречей при столь изменившихся обстоятельствах. Г-н Соваж, вздохнув, тихо сказал: -- Ну и дела! Мориссо угрюмо простонал: -- Погода-то какова! Сегодня первый ясный день с начала года. Небо действительно было совсем синее и залито светом. Они пошли рядом задумчиво и печально. Мориссо снова заговорил: -- А рыбная ловля? А? Вот приятные воспоминания! Г-н Соваж спросил: -- Когда только мы опять вернемся туда? Они вошли в маленькое кафе, выпили абсенту и снова стали бродить по тротуарам. Вдруг Мориссо остановился: -- Не пропустить ли еще стаканчик? Г-н Соваж не возражал: -- К вашим услугам. Они зашли в другой кабачок. Когда они вышли оттуда, головы их были сильно отуманены, как бывает с людьми, основательно выпившими на пустой желудок. Было тепло. Ласковый ветерок порхал по их лицам. Г-н Соваж, которого совсем развезло от теплого воздуха, остановился: -- А не отправиться ли нам туда? -- Куда? -- Ловить рыбу. -- Но куда же? -- Да на наш остров. Французские аванпосты стоят у Коломба. Я знаю полковника Дюмулена; нас пропустят легко. Мориссо задрожал от желания. -- Хорошо. Я согласен. И они расстались, чтобы захватить свои рыболовные снасти. Час спустя они шагали рядом по большой дороге. Добрались до дачи, занимаемой полковником. Он улыбнулся, выслушав их просьбу, дал согласие на их каприз, и они отравились дальше, снабженные паролем. Вскоре они оставили за собою аванпосты, прошли через покинутый жителями Коломб и очутились на краю маленького, спускавшегося к Сене виноградника. Было около одиннадцати часов утра. Деревня Аржантей, напротив них, казалась вымершей. Высоты Оржемон и Саннуа господствовали над всей окрестностью. Широкая долина, идущая к Нантерру, с ее оголенными вишневыми деревьями и серою землей, была пуста, совершенно пуста. Г-н Соваж, указывая пальцем на горы, прошептал: -- Пруссаки там наверху! И беспокойство охватило обоих друзей при виде этой опустевшей местности. "Пруссаки!" Они ни разу еще не видели, но уже несколько месяцев ощущали их вокруг Парижа -- невидимым и всемогущих, разорявших Францию, грабивших, убивавших, моривших голодом людей. И ненависть, которую они питали к неизвестному и побеждавшему народу, соединялась у них со своего рода суеверными ужасом. Мориссо пролепетал: -- А что, если мы их встретим? Г-н Соваж отвечал с тем зубоскальством, которое, несмотря ни на что, всегда свойственно парижанину: -- Мы угостим их жареною рыбой! Тем не менее они медлили идти дальше в поля, как бы пугаясь этого безмолвия окрестности. Наконец г-н Соваж решился: -- Ну, идем! Но только осторожно! Они спустились по винограднику ползком, согнувшись в три погибели, пользуясь для прикрытия каждым кустом, беспокойно оглядываясь и настороженно прислушиваясь. Оставалось пройти лишь полосу пустой земли, чтобы достигнуть речного берега. Они пустились по ней бегом и, достигнув обрыва, притаились в сухих тростниках. Мориссо приложил ухо к земле, прислушиваясь, не раздается ли поблизости шагов. Ничего не было слышно. Они были одни, совсем одни. И успокоившись, они принялись удить рыбу. Обезлюдевший остров Марант, находившийся против них, скрывал их от другого берега. Маленькое здание ресторана было заколочено и казалось заброшенным много лет тому назад. Г-н Соваж выудил первого пескаря, Мориссо поймал второго, и они стали то и дело вытаскивать удочки, где на конце лесы трепетала серебристая рыбка; то была поистине чудесная ловля. Они осторожно клали рыбу в веревочную сетку с мелкими петлями, мокнувшую в воде у их ног. Восторженная радость переполняла их, радость, охватывающая человека, когда он возвращается к любимому удовольствию, которого был долго лишен. Ласковое солнце пригревало им спины; они ничего не слышали, ни о чем не думали, забыли весь мир; они удили. Но внезапно глухой звук, словно подземный удар, потряс землю. Пушки начинали грохотать снова. Мориссо повернул голову и над берегом, налево, увидел высокий силуэт Мон-Валерьена, вершина которого была украшена белым султаном -- только что выпущенным пороховым облачком. И тотчас над вершиною крепости взлетело второе облачко, а несколько секунд спустя прогремел новый выстрел. Потом последовали другие. Гора ежеминутно изрыгала смертоносное дыхание, выбрасывая клубы молочного пара, и они медленно подымались в спокойном небе, образовывая над нею облако. Г-н Соваж пожал плечами. -- Снова принимаются, -- сказал он. Мориссо, беспокойно следивший за ежеминутным нырянием своего поплавка, почувствовал вдруг, что его охватывает гнев миролюбивого человека против тех безумцев, которые никак не могли прекратить драку. И он проворчал: -- Какими надо быть идиотами, чтобы так убивать друг друга. Г-н Соваж добавил: -- Это хуже, чем у зверей! Мориссо поймал уклейку и заявил: -- И подумать только, что так будет всегда, пока будут существовать правительства! Г-н Соваж остановил его: -- Республика не объявила бы войны... Но Мориссо продолжал: -- При королях война идет с внешним врагом, а при республике -- внутри страны. И они спокойно принялись спорить, разрешая важные политические вопросы с точки зрения здравого смысла мирных и ограниченных людей, сходясь на том, что люди никогда не будут свободны. А Мон-Валерьен грохотал без умолку, разрушая своими ядрами французские дома, обрывая жизни, уничтожая людей, кладя конец стольким мечтам, разрушая столько фантазий, столько лелеемых радостей, столько надежд на счастье, причиняя сердцам женщин, сердцам девушек, сердцам матерей, здесь и в других странах, страдания, которым никогда не будет конца. -- Это жизнь, -- заявил г-н Соваж. -- Скажите лучше: это смерть, -- возразил, улыбаясь, Мориссо. Но они вздрогнули в испуге, отчетливо услыхав за собою шаги. Обернувшись, они увидели над своими головами четырех мужчин, четырех вооруженных и бородатых мужчин, одетых как бы в ливреи, подобно лакеям, и с плоскими фуражками на головах; эти люди целились в них из ружей. Удочки выскользнули из рук рыболовов и поплыли вниз по течению. В несколько секунд их схватили, связали, понесли, бросили в лодку и перевезли на остров. Позади дома, который им казался покинутым, они увидели десятка два немецких солдат. Волосатый великан, куривший большую фарфоровую трубку, сидя верхом на стуле, спросил у них на чистейшем французском языке: -- Ну, как, господа, хорош ли улов? Один из солдат положил к ногам офицера сетку, полную рыбы, которую он позаботился прихватить. Пруссак улыбнулся: -- Эге, я вижу, что ловилось неплохо. Но дело не в этом. Выслушайте меня и не волнуйтесь. -- На мой взгляд, вы -- два шпиона, подосланные чтобы выследить меня. Я вас захватил и расстреляю. Вы делали вид, что заняты рыбной ловлей, чтобы замаскировать свои планы. Однако вы попались мне в руки: тем хуже для вас; такова война. -- Но вы шли через аванпосты, и у вас, конечно, имеется пароль, чтобы пройти обратно. Сообщите мне пароль, и я вас пощажу... Оба друга, мертвенно-бледные, стоя рядом, молчали; их руки нервно подергивались. Офицер продолжал: -- Никто об этом никогда не узнает, вы мирно вернетесь к себе. Тайна исчезнет вместе с вами. Если же вы откажетесь, -- немедленная смерть! Выбирайте. Они стояли неподвижно, не раскрывая рта. Пруссак, по-прежнему спокойный, продолжал, протянув руку по направлению к реке: -- Подумайте, что через пять минут вы будете там, на дне. Через пять минут! Наверное, у вас есть родные? Мон-Валерьен продолжал греметь. Оба рыболова стояли безмолвно. Немец отдал какой-то приказ на своем языке. Затем он перенес свой стул, чтобы поместиться подальше от пленных, и двенадцать солдат стали в двадцати шагах от них с ружьями к ноге. Офицер продолжал: -- Даю вам одну минуту, ни секунды больше. Затем он вдруг встал, подошел к обоим французам, взял под руку Мориссо, отвел его в сторону и сказал шепотом: -- Ну, живо, пароль! Ваш товарищ ничего не узнает; я сделаю вид, что смягчился. Мориссо ничего не ответил. Пруссак отвел г-на Соважа и сказал ему то же самое. Г-н Соваж тоже не ответил. Их снова поставили рядом. Офицер скомандовал. Солдаты вскинули ружья. В эту минуту взгляд Мориссо случайно упал на сетку с пескарями, оставшуюся на траве, в нескольких шагах от него. Луч солнца играл на куче рыбы, еще продолжавшей биться. И Мориссо охватила слабость. Как ни старался он владеть собою, глаза его наполнились слезами. -- Прощайте, господин Соваж, -- пролепетал он. Г-н Соваж ответил: -- Прощайте, господин Мориссо. Они пожали друг другу руки, трясясь с головы до ног в непреодолимой дрожи. Офицер крикнул: -- Огонь! Двенадцать выстрелов слились в один. Г-н Соваж упал сразу, лицом вниз. Мориссо, выше его ростом, качнулся, перевернулся и рухнул поперек своего товарища, лицом кверху; струйки крови бежали из его куртки, пробитой на груди. Немец отдал новые приказания. Солдаты разошлись и снова вернулись, с веревками и камнями, которые привязали к ногам убитых; затем отнесли тела на берег. Мон-Валерьен не переставал грохотать, окутавшись теперь целой горой дыма. Двое солдат взяли Мориссо за голову и за ноги, двое других таким же способом подняли г-на Соважа, сильно раскачали их и далеко бросили в воду; тела описали дугу и стоймя погрузились в реку, так как камни тянули их ноги вниз. Вода брызнула, забурлила, закипела, но постепенно ее волнение улеглось, лишь мелкие волны расходились к берегам. На поверхности плавало немного крови. Офицер, неизменно спокойный, сказал вполголоса: -- Теперь ими займутся рыбы. И он направился к дому. Вдруг он увидел на траве сеть с пескарями. Он поднял ее, осмотрел, улыбнулся и крикнул: -- Вильгельм! Подбежал солдат в белом фартуке. И, бросая ему улов двух расстрелянных, пруссак скомандовал: -- Изжарь мне сейчас же этих рыбешек, пока они живы. Это будет восхитительное блюдо! И он снова закурил трубку. Напечатано в "Голуа" 24 марта 1883 года. Источник текста: Ги де Мопассан. Собрание сочинений в 10 тт. Том 2. МП "Аурика", 1994 Перевод А.Н. Чеботаревской Ocr LongsoftГи де Мопассан
Два приятеля
Париж был осажден, голодал, задыхался. Воробьев на крышах становилось все меньше, сточные канавы пустели. Ели что попало.
Господин Мориссо, часовщик по профессии и солдат в силу обстоятельств, уныло и с пустым желудком прогуливался в ясное январское утро вдоль внешнего бульвара, заложив руки в карманы форменных штанов; внезапно он остановился перед другим солдатом, узнав в нем своего старого приятеля. То был господин Соваж, его знакомец по рыбной ловле.
До войны каждое воскресенье, на рассвете, Мориссо отправлялся по железной дороге в Аржантей с бамбуковой удочкой в руке и жестяной коробкой за спиной. Он доезжал до Коломба, оттуда пешком добирался до острова Марант и, достигнув этого места своих мечтаний, закидывал удочку и рыбачил до самой ночи.
Каждое воскресенье встречал он там другого рыболова-фанатика, господина Соважа, веселого и дородного человечка, торговца галантереей с улицы Нотр-Дам-де-Лорет. Часто проводили они по полдня, сидя рядышком с удочкой в руке, свесив над водой ноги, и скоро между ними возникла тесная дружба.
Бывали дни, когда они совсем не разговаривали. Иногда же беседовали, но чудесно понимали друг друга и без слов, так как у них были общие вкусы и одинаковые переживания.
Весной, по утрам, часов в десять, когда помолодевшее солнце поднимало над спокойной рекой легкой пар, уносящийся вместе с водой, и славно припекало спины ярых рыболовов, Мориссо порой говаривал соседу:
– А? Какова теплынь!
На что господин Соваж отвечал:
– Не знаю ничего приятнее.
И этого им было достаточно, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенью, к концу дня, когда небо, окровавленное заходящим солнцем, отражало в воде очертания пурпуровых облаков, заливало багрянцем всю реку, воспламеняло горизонт, освещало красным светом обоих друзей и позлащало уже пожелтевшие деревья, трепетавшие ознобом зимы, господин Соваж, глядя с улыбкой на господина Мориссо, говорил:
– Каково зрелище?
И Мориссо, восхищенный, отвечал, не отрывая глаз от поплавка:
– Это будет получше бульваров, не правда ли?
Узнав теперь друг друга, они обменялись крепким рукопожатием, взволнованные встречей при столь изменившихся обстоятельствах. Господин Соваж, вздохнув, тихо сказал:
– Ну и дела!
Мориссо угрюмо простонал:
– Погода-то какова! Сегодня первый ясный день с начала года.
Небо действительно было совсем синее и залито светом.
Они пошли рядом, задумчиво и печально. Мориссо снова заговорил:
– А рыбная ловля? А? Вот приятные воспоминания!
Господин Соваж спросил:
– Когда только мы опять вернемся туда?
Они вошли в маленькое кафе, выпили абсента и снова стали бродить по тротуарам.
Вдруг Мориссо остановился:
– Не пропустить ли еще стаканчик?
Господин Соваж не возражал:
– К вашим услугам.
Они зашли в другой кабачок.
Когда они вышли оттуда, головы их были сильно отуманены, как бывает с людьми, основательно выпившими на пустой желудок. Было тепло. Ласковый ветерок порхал по их лицам.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Ги де Мопассан
Два приятеля
Париж был осажден, голодный; город задихалось. Воробьев на крышах становилось все меньше, и даже на помойках уже ничего нельзя было найти. Люди ели, что придется.
Однажды ясным январским утром господин Мориссо, часовщик по специальности и солдат через стечение обстоятельств, мрачно, на голодный желудок, расхаживал вдоль внешнего бульвара, заложив руки в карманы своих форменных брюк. Вдруг Мориссо остановился перед другим солдатом, в котором он узнал своего давнего приятеля. Это был господин Соваж, с которым он познакомился на реке.
Каждое воскресенье, перед войной, Мориссо на рассвете выходил из дома с бамбуковой удочкой в руке и с жестяной банкой за плечами. Он садился в поезд, который шел на Аржантейль, сходил в Коломби и потом пешком шел до островка Марант. Добравшись до этой желанной места, он забрасывал удочку и удил до ночи.
Каждое воскресенье он встречал там низенькой человечка, полнокровного и жизнерадостного, господина Соважа, владельца галантерейной лавки на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, такого же заядлого рыбака, как и он. Часто они по полдня сидели рядышком на берегу с удочками в руках, спустив ноги над водой, и вскоре подружились.
Иногда они совсем не разговаривали. Случалось и так, что между ними шла беседа. Но и без разговоров они прекрасно понимали друг друга, потому что имели схожие вкусы и одинаково воспринимали действительность.
Весной, утром, часов в десять, когда обновленное солнце підіймало над спокойной рекой едва заметный туман, плывший за водой, и приятно, уже по-летнему припекало спины двух заядлых рыбаков, Мориссо говорил своему соседу: "Как красиво! и господин Соваж отвечал: "Лучше и быть не может". И этого было для них достаточно, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенью, вечером, когда небо, окровавленное вечерней зарей, бросало на воду блики ярко-красных облаков, заливало пурпуром всю реку, охватывало пламенем горизонт, озарял красным светом обоих приятелей и золотило листья деревьев, что уже успели пожелтеть и дрожал, будто от предчувствия зимних холодов, господин Соваж, улыбаясь, смотрел на Мориссо и говорил:
"Какая красота!" И увлечен Мориссо отвечал, не отрывая взгляда от поплавка. "Да, на бульварах не увидишь!"
Сейчас они крепко пожали друг другу руки, взволнованные встречей за новых и таких необычных обстоятельствах. Господин Соваж, вздохнув, прошептал:
- Вот какие дела!
Мориссо печально простонал:
- А какая погода! Сегодня первый хороший день в этом году.
Небо, действительно, было совсем голубое и залито светом. Они пошли вместе, задумчивые и мрачные. Мориссо заговорил первый
- А рыбалка? Какие замечательные воспоминания!
Господин Соваж спросил:
- Когда-то мы снова будем рыбачить?
Они зашли в небольшое кафе и выпили абсента, потом снова пошли по улице.
Вдруг Мориссо остановился:
- Еще по стаканчику, хорошо?
Господин Соваж согласился:
- С большой охотой.
И приятели вошли в другое питейное заведение.
Они вышли очень возбуждены, как это бывает с людьми, хорошо выпили на пустой желудок. Было тепло. Приятный ветерок ласково обвевал их лица.
Господин Соваж, совершенно опьяневший от теплого воздуха, остановился.
- Может, поехать туда?
- Кіуди это?
- И на рыбную ловлю!
- Но куда?
- И па наш островок. Французские аванпости стоят возле Коломба. Я знаком с полковником Дюмуленом; нам позволят пройти.
Мориссо задрожал от неудержимого желания:
- Решено! Я согласен.
И они разошлись, чтобы взять удочки.
Через час они шагали бок о бок большим путем. Скоро они добрались до виллы, которую занимал полковник. Он улыбнулся на просьбы друзей и дал разрешение. Заручившись паролем, друзья двинулись дальше.
Вскоре они миновали аванпости, прошли через заброшенный Коломб и оказались у небольшого виноградника, что спускался к Сене. Было что-то около одиннадцати часов.
Городок Аржантейль напротив них казалось мертвым Холмы Оржемона и Саннуа господствовали над всей местностью. Широкая равнина с обнаженными вишневыми деревьями и серыми полями, что доходило до Нантера, была безлюдная, совершенно безлюдная.
Господин Соваж прошептал, указывая пальцем на холмы:
- Там, наверху, пруссаки!
И тревожное беспокойство охватило их перед этой безлюдной местностью.
Пруссаки! Они еще никогда не видели их, но чувствовали их уже несколько месяцев здесь, вокруг Парижа, пруссаков, что разоряли Францию, грабили, убивали, несли с собой голод, невидимые и всемогущи. И какой-то суеверный страх присоединялся к ненависти, которую вызвал у них этот незнакомый воинственный народ.
Мориссо пробормотал:
- А что, как мы их встретим?
Господин Соваж ответил с юмором, который, несмотря ни на что, никогда не изменяет парижанина:
- Мы угостим их жареной рыбой.
Однако, напуганные тишиной, которая царила везде, они не решались двинуться дальше, вглубь полей. Наконец господин Соваж решился:
- Ну, пошли! Только осторожно.
И они начали спускаться вдоль виноградника, согнувшись, почти плазуючи, пользуясь кустарником как укрытием, оглядываясь на все стороны и напрягая слух.
Между ними и рекой оставалась только полоса голой земли. Воины перебежали ее и, достигнув берега, спрятались в сухом тростнике.
Мориссо припал ухом к земле, чтобы послушать, не ходит ли кто поблизости. Он ничего не услышал. Они были одни, совсем одни.
Они успокоились и принялись удить рыбу.
Необитаемый остров Марант, напротив, скрывал обоих друзей от взглядов с противоположного берега. Маленький, наглухо запертый домик ресторана, казалось, был оставлен уже несколько лет назад.
Господин Соваж поймал первого пескаря, Мориссо поймал второго, и они начали раз вытаскивать удочки с маленькой серебристой рыбкой, что трепетала на кончике лески: это была просто сказочная ловля.
Они осторожно составляли рыбу в густую веревочную сетку, мокла у их ног. И волшебное чувство радости переполняло их душу, чувство, которое охватывает человека, когда она возвращается к любимой развлечения, которой была лишена долгое время.
Ласковое солнце пригревало их спины, они ничего больше не чули. ни о чем не думали, забыли обо всем на свете; они удили рыбу.
И вдруг глухой шум, который исходил откуда-то из глубины, встряхнул землю: пушки начали греметь снова.
Мориссо поднял голову и увидел над берегом, слева, высокий силуэт Мон-Валер"єна, украшенный сейчас белой шапочкой - легким облаком дыма, которую он только что выплюнул.
Сразу же облачко дыма поднялась также над крепостью, а за несколько секунд прогремел второй залп.
За ним послышались новые и новые залпы, через каждые несколько минут гора выбрасывала теперь свое смертоносное дыхание, випльовувала молочный дымок, который медленно поднимался в спокойное небо и тучкой повисав в нем.
Господин Соваж пожал плечами.
- Снова взялись за дело, - сказал он.
Мориссо, что с волнением следил за пушком своего поплавка, который беспрестанно нырял в воду, вдруг почувствовал гнев - гнев мирного человека, возмущенного безумцами, что нтумали драться.
- Надо быть настоящими дураками, чтобы убивать друг друга, - проворчал он.
Господин Соваж подхватил:
- Они хуже, чем дикие звери.
И Мориссо сказал, вытягивая верховодку:
- Подумать только, что это будет всегда, пока будут существовать правительства.
Господин Соваж остановил его:
- Республика не объявила войны...
Но Мориссо перебил приятеля:
- За королей бьются с чужими, за республику - со своими.
И они начали спокойно обсуждать важные политические проблемы, выражая умные рассуждения, присущие добродушным, ограниченным людям, и соглашаясь на том, что свободы никогда не видеть.
А Мон-Валер"єн непрерывно гремел, разрушая ядрами дома французов, разбивая жизни и уничтожая живых существ, пряча навеки мечты, радости и надежды на счастье, причиняя невигойних ран и здесь, и в других землях - сердцам матерей, жен, дочерей.
- Такова жизнь, -сказал господин Соваж.
-Скажите лучше-такая смерть, - с улыбкой возразил Мориссо.
И вдруг приятели вздрогнули от испуга, отчетливо услышав у себя за спиной чьи-то шаги; обернувшись, они увидели четырех мужчин, четырех здоровенных мужчин, вооруженных и бородатых, одетых в ливреи, словно слуги, и в плоских фуражках. Эти люди целились в них из ружей.
Удочки выскользнули из рук рыбаков и поплыли вниз по течению.
За несколько секунд их схватили, связали, бросили в лодку и перевезли на остров.
И позади того самого дома, который казался им безлюдным, они увидели человек двадцать немецких солдат.
Какой-то волосатый великан, сидевший верхом на стуле и курил большую фарфоровую трубку, спросил у них чистом французском языке:
- Ну, господа, много ли вы наловили рыбки?
Тогда один из солдат положил к ногам офицера сетку, полную рыбы, которую не забыл взять с собой. Пруссак улыбнулся.
- Ого! Я вижу, неплохой улов. Однако сейчас речь не об этом. Выслушайте меня и не волнуйтесь. На мой взгляд, вы - два шпионы, подосланные для того, чтобы выследить меня. Я вас поймал и намерен вас расстрелять. Чтобы лучше скрыть свои намерения, вы делали вид, будто вудите рыбу. Вы попали мне в руки, тем хуже для вас, - на то и война. Но вы прошли через аванпости, и, конечно, у вас есть пароль, чтобы пройти обратно. Скажите мне этот пароль, и я пощажу вас.
Друзья стояли рядом, бледные, как смерть, руки нервно дрожали; оба они молчали.
- Об этом никто никогда не узнает, - продолжал офицер, - вы спокойно отправитесь домой. Тайна исчезнет вместе с вами. Если же вы откажетесь, вас ждет смерть и к тому же немедленно. Выбирайте.
Они продолжали стоять неподвижно, не раскрывая рта. Пруссак так же спокойно заговорил снова, показывая рукой на Сену:
- Подумайте... Через пять минут вы будете там, на дне реки. Через пять минут! У вас, видимо, есть родные?
Мон-Валер"єн продолжал греметь.
Двое рыбаков молча стояли на месте. Немец отдал, какой-то приказ на своем языке. Потом он передвинул стул чуть дальше от пленных; двенадцать солдат подошли и выстроились в двадцати шагах, с ружьями к ноге.
Офицер сказал:
- Даю вам одну минуту, ни секунды больше.
Вдруг он встал, подошел к французов, взял под руку Мориссо, отошел с ним в сторону и сказал шепотом:
- Быстрее говорите пароль. Ваш товарищ ничего не будет знать. Я притворюсь, что пожалел вас.
Мориссо ничего не ответил.
Тогда пруссак отвел в сторону господина Соважа и предложил ему то же самое.
Господин Соваж не ответил.
Их снова поставили рядом.
И офицер дал команду. Солдаты подняли ружья.
В эту секунду взгляд Мориссо случайно упал на сетку с піскарями, что лежала на траве в нескольких шагах от него.
Солнечный луч сверкнул на купцы рыбок, которые еще трепетали. И вдруг Мориссо почувствовал, что слабеет. Как он не сдерживал себя, глаза его наполнились слезами.
Он прошептал:
- Прощайте, господин Соваж.
Тот ответил:
- Прощайте, господин Мориссо.
Они пожали друг другу руки; обоих, с ног до головы, трясло, как в лихорадке. Офицер крикнул:
- Пли!
Двенадцать выстрелов слились в один.
Господин Соваж повалился на землю лицом вниз. Мориссо, более высокий, зашатался, перевернулся и упал на своего товарища поперек, лицом кверху; по его мундиру, пробитом на груди, потекли ручейки крови.
Немец отдал еще несколько приказов.
Солдаты разошлись и скоро вернулись с веревками и камнями, которые привязали к ногам мертвецов; затем они отнесли трупы на берег.
Мон-Валер"єн не переставал греметь; над ним стояла теперь целое облако дыма.
Двое солдат взяли Мориссо за голову и за ноги, двое других таким же способом взяли господина Соважа. Какую-то минуту солдаты сильно раскачивали тела, затем бросили их далеко в реку; они описали дугу и стоймя исчезли под водой, потому что камни прежде всего потянуло вниз ноги.
Вода вспенилась, закипела, забурлила, потом успокоилась, и только мелкие волны побежали к берегам. На поверхности плавало немного крови.
Офицер, по-прежнему спокойный, проговорил вполголоса:
- Все остальное доделают рыбы.
Затем он направился к дому.
И вдруг он заметил в траве сетку с піскарями. Он поднял, посмотрел и, улыбаясь, крикнул:
- Вильгельм!
Подбежал солдат в белом фартуке.
И, бросив ему улов двух расстрелянных французов, пруссак приказал:
- Поджарь-ка мне этих рыбок, и быстрее, пока они еще живы. Это будет очень вкусно.
И он снова закурил свою трубку.
