Николай Чижов. Сочинения и материалы. Тула. 2007. (150 с.). Издание подготовил учёный секретарь ГУК ТО «Объединение ТОИАЛМ» М. В. Майоров.
Впервые за 200 лет на Тульской земле издаются сочинения декабриста (не Чижова, а декабриста вообще). Лирика Н. А. Чижова не раз публиковалась в сборниках и периодике, но его проза, напечатанная лишь однажды (1823), сегодня почти недоступна читателю. Мы постарались собрать всё, что сохранилось из наследия Чижова. Он писал стихи, политические и научные статьи, очерки, вместе с П. П. Ершовым создал первое произведение будущего Козьмы Пруткова. Участник морской экспедиции Ф. П. Литке (1821 – 1824), Чижов составил первое научное описание архипелага Новая Земля.
Майоров М. В. Николай Алексеевич Чижов (Биографический очерк).
I. Алфавит декабристов. Из справочника «Декабристы».
Боровков А. Д. Из «Алфавита декабристов».
II. Николай Алексеевич Чижов
Стихотворения
К N.N.
Сибирские цветы.
Журавли
Вздох
Русская песня.
По эмы
Нуча: якутский рассказ
Азадовский М. К. Якутская поэма
декабриста Чижова
Чижов Н. А. Воздушная дева: якутская фантазия
Азадовский М. К. Примечания
Азадовский М. К. Комментарии
Одесский сад (Отрывок из Воспоминаний о Чёрном море.)
Майоров М. В. Комментарии
О Новой Земле
Майоров М. В. Комментарии
Бухштаб Б. Я. Стихи декабриста в наследии Козьмы Пруткова.
Чижов Н. А. и Ершов П. П. Черепослов, сиречь Френолог.
III. Следственное дело 1825-1826.
IV. Родословная Чижовых (по В. И. Чернопятову).
V. Библиография.
Публикации произведений Н. А. Чижова..
Литература о Н. А. Чижове.
Указатель имён, упомянутых во вступлении, следственном деле и библиографии Н. А. Чижова.
(р., по собственным показаниям, 23.3.1803, ум. 1848). - Лейтенант 2 флотского экипажа.
Род. в Петербурге.
Отец - военный советник (1812) Алексей Петр. Чижов (ум. до 1822), мать - Прасковья Матв., владела в Чернском уезде Тульской губ. 551 душой и небольшим конным заводом, двоюродный дядя - заслуженный профессор Петербургского ун-та Дм. Сем. Чижов. Воспитывался в Николаеве в пансионе учителя Черноморского штурманского училища Голубева, записан в Черноморский флот гардемарином - 30.8.1813, изучал морские науки под руководством учителя штурманского училища Дружинина, в 1814, 1816 и 1817 плавал от Николаева до Очакова и Одессы, мичман - 9.2.1818, в 1818 переведен в Петербург во 2 фл. экипаж и находился "при береге", в 1821 плавал под командой Ф. П. Литке к Новой Земле (его именем назван мыс на Кольском полуострове), лейтенант - 21.4.1824, с сент. 1825 служил в Кронштадте.
Член Северного общества (1825), участник восстания на Сенатской площади.
Арестован - 17.12.1825 на квартире проф. Чижова и помещен "особо на караул у Петровских ворот" ("присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту"). Осужден по VIII разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен к ссылке в Сибирь на поселение вечно, срок сокращен до 20 лет - 22.8.1826. Отправлен в Олекминск Якутской обл. - 29.7.1826 (приметы: рост 2 арш. 8? верш., "лицом бел, глаза голубые, нос большой, прямой, брови, волосы и бакенбарды светло-русые, бороду бреет, на руках имеет пятна от прививания коровьей оспы"), прибыл туда в сентябре, на ходатайство его в 1832 о переводе в Якутск последовала Высоч. резолюция: "Перевести в другое место, но не в Якутск", после чего по распоряжению ген.-губ. А. С. Лавинского переведен в Александровский винокуренный завод Иркутской губ., доставлен туда - 25.1.1833, в том же году переведен в с. Моты Жилкинской волости Иркутского округа.
По ходатайству матери ему разрешено поступить в рядовые в один из Сибирских линейных бат., зачислен в 14 бат. 4 бригады 29 пех. див. (Иркутск) - 16.9.1833, переведен в 1 бат. в Тобольск - 25.11.1833,унтер-офицер - 15.6.1837,прапорщик - 15.2.1840, назначен пом. нач. продовольственного отряда при штабе Сибирского корп. - 6.9.1840, уволен в четырехмесячный отпуск в Тульскую губ. - 12.6.1842, уволен от службы - 26.2.1843 с разрешением жить в с. Покровском Чернского уезда Тульской губ., разрешено жить в с. Троицком Орловской губ. и в других губерниях, где есть имения кн. Горчаковой, коими он управлял, с сохранением секретного надзора.
Умер холостым.
Писал и публиковал стихи. Братья (1826): Петр, офицер 6 карабинерного полка; Павел, прапорщик в свите по квартирмейстерской части; Дмитрий, Михаил - в 1826 учились в Тульском Александровском дворянском военном училище.
ВД, XV, 257-263; ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 109.
Чижов Николай Алексеевич.
(1803 -- 1848 гг.).
Избранные стихотворения.
Нуча .
Ночь ненастна, темна, В чёрных тучах луна. Шумно бьются валы О крутые скалы. Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Кто полночной порой Бродит там, над рекой, В непогоду один?.. Круто темя стремнин, Скользок путь по горам; Что же ищет он там? Он глядит с берегов На плесканье валов; Ворон вьётся над ним... Он стоит недвижим... Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Здесь пустая страна, И дика и страшна, Здесь собранье духов; С вечно снежных гольцов Их слетается рой В час полночи глухой. Они бродят в хребтах, По лесам, на лугах, По речным берегам, По заглохшим жильям; Но им более мил Прах забытых могил. Но во мгле на брегу Распознать я могу, Будто в солнечный день Нучи скорбную тень Хищный вран на горах Расклевал его прах. Я бывал с ним знаком, Посещал он мой дом; Он пивал мой кумыс, Мы друзьями звались. Но весёлой порой Он бывал нам чужой Равнодушен и тих, Он смотрел на исых* Пляски стройные дев, Их весёлый напев, Их роскошный убор Не влекли его взор. * (исых - весенний праздник якутов) Вечно дик и суров, Полюбил он лесов Беспробудную тень; Там, бродя ночь и день Средь безжизненных скал, Он вольнее дышал. Говорили, что он Ведал тайный закон Призыванья духов, Что будил мертвецов, Что гроба вопрошал, Что шаманство он знал. Но правдив ли рассказ? Не видал я ни раз, Чтоб в дюгюрь он бивал, Чтоб власы распускал, Чтоб безумствовал он, Чародейством смущён. Нуча был не таков! Презирал он духов! Он бессташно бродил Вкруг шаманских могил, Где властительный прах Схоронён на древах. Раз, осенней порой, Дружен с жизнью простой, Шёл он вслед тунгусам По пустынным хребтам. Путь змеёй им лежал Меж разлогов и скал. Вот стоит на пути, Где им должно пройти, Вековая сосна; Почиталась она, Ото всех тунгусов Пребываньем духов. Все с оленей сошли И дары принесли Властелинам стремнин; Только Нуча один, Покачав головой, Не дал жертвы лесной. Путь их дале лежал Тихо день погасал; Поднял месяц рога. Вот в верху кабарга На висящих скалах Притаилась в кустах. Нуча страха не знал, Был легок и удал. Он, как горный орел, К кабарге полетел. Прочь она - он за ней, Всё быстрей и быстрей. Вот пропали из глаз! Знать пробил его час... Только с горных стремнин Пес к ночлегу один, Без стрелка прибежал Он назад не бывал. Как хозяин исчез, Не сказал про то пес Только выл он порой Над стремниной крутой, Где на каменном дне Бьёт поток в глубине. С того времени тень, Когда скроется день, Бродит в мраке ночей До рассветных лучей. Страшно мщенье духов! Жребий казни суров! Словом "нуча" якуты называют русских. Герой стихотворения "Нуча" - русский, похоже ссыльный. У Нучи много друзей среди якутов, но он любит уединение и бродит среди лесов и скал. Якуты говорят, что Нуча колдун, шаман. Но русский, напротив, презирает духов. Это и губит его. Однажды Нуча отказался принести жертву духам. В этот же день он не вернулся с охоты, и теперь только тень Нучи бродит по горам. Якуты считали, что духи отомстили русскому. Стихотворение "Нуча" - типичное романтическое произведение. В нём изображение дикой природы, и описание быта "экзотических" народов, и предание о духах. Есть и романтический герой, стоящий выше окружающих, одинокий и загадочный, погибающий в единоборстве с тёмными силами. Нет точных сведений, что именно Александр Бестужев передал "Нучу" издателю журнала "Московский телеграф" Николаю Алексеевичу Полевому - но больше некому. В эти как раз годы декабрист сдружился с Полевым, внимательно следил за его журналом, писал критические заметки о помещённых в нём произведениях, причём письма эти довольно часто отправлялись, минуя правительственную цензуру и перлюстрацию. Стихотворение Чижова было опубликовано с подписью Н.Ч., но адрес "Олёкминск" расшифровывал авторство и это обеспокоило начальника III отделения "Собственной его императорского величества канцелярии" генерал-адъютанта графа А.Х. Бенкендорфа. Началось дознание. В государственном архиве Иркутской области хранится "Дело о стихотворении государственного преступника Чижова, напечатанном в "Московском телеграфе" 1832 г., No 8". Начато 19.09.1832 г., завершено 23.03.1833 г. те дни отправлялся в Якутск коллежский регистратор Слежановский для исполнения должности губернатора, ему поручено было произвести самое обстоятельное расследование. Были допрошены все знакомые Чижова - их оказалось не так уж много: купцы Василий Подъяков и Василий Дудников, крестьянин Иван Яныгин, были сделаны запросы бывшему исправнику Фёдорову, лекарю Фоме Кривошапкину, губернскому секретарю Фёдору Попову. Все отвечали, что стихов декабриста не читали и о пересылке их ничего не знают. Якутский гражданский губернатор 5 ноября 1832 г. доносил генерал-губернатору Восточной Сибири А.С. Лавинскому: "Оказалось, что стихи те сочинил находящийся в Олёкме государственный преступник Николай Чижов, в чём он сам сознался и в приложенной тетради, как означенные стихи "Нуча", так и в другом виде самим Чижовым писанные это удостоверяют, но что касается до отсылки оных в Москву для перепечатывания, Чижов сознания не учинил"... "Стихи сии, - писал Чижов Иркутскому генерал-губернатору И.Б. Цейдлеру, - были известны моим товарищам, разделившим со мною ссылку, но давали ли они кому-нибудь списывать их, этого я не знаю. Сам я не давал никому постороннему, и даже не читал, сколько могу припомнить. Впрочем, в них не заключается ничего предосудительного..." Более всего грешили на купца Василия Подъякова, ибо он единственный в этом краю выписывал "Московский телеграф", да на проехавших через Олёкминск государственных преступников, назначенных на Кавказ. Но, вопрос, поставленный Бенкендорфом, так и остался без ответа. Впрочем, и сам Чижов просился на Кавказ. "Милосердие Вашего императорского величества, - писал он 28 апреля 1829 г. - подаёт мне смелость пасть к священным стопам Вашего величества и просить назначить меня в победоносные Вашего величества войска, действующие противу неприятеля. Благоволите, всемилостивейший государь! Внять голосу чистосердечного раскаяния, готовому смыть своею кровию заблуждения и поступки молодых лет своих, и горящему пламенным рвением служить отечеству и престолу"... Благоволения не последовало и Чижов остался прозябать в Олёкминске. "Имею в Олёкме собственный дом, никакого особенного занятия не имею, промышленности и торговли не произвожу..." - так он охарактеризовал свой быт в ссылке. Единственной отдушиной Чижову служит написание стихов. Мы уже упоминали, что при обыске у него в связи с публикацией "Нучи" в "Московском телеграфе" была отобрана тетрадь, в которой были записаны стихотворения: "Нуча", "Журавли", "Вздох", "Признание", "Сибирские цветы", "Эпитафия", "Эпиграмма", "Надпись к портрету учёного мужа", "Надпись к портрету красавицы", "Надпись к портрету скромницы" и "К П.П." Кроме того, известны ещё два стихотворения декабриста: "Воздушная дева" и "Русская песня". При жизни Чижова в печати появились только "Нуча", "Русская песня" и "Воздушная дева". "Русскую песню" напечатали в 1837 г. в "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду", "Воздушную деву" - в 1839 г. в альманахе "Утренняя заря". В 1861 г. уже после смерти Чижова, декабрист М.И. Муравьёв-Апостол поместил в журнале "Библиографические записки" стихотворение "Журавли". Прочие стихотворения Чижова долгое время оставались неизвестными. Лишь в 1947 г. литературовед Б.Я. Бухштаб опубликовал их в "Омском альманахе". Стихотворения "Нуча", "Воздушная дева", "Русская песня", "Журавли" и "Сибирские цветы" неоднократно переиздавались: другие после первого появления в печати были почти забыты. Кроме того, изданные тексты несколько отличаются от автографов Чижова, сохранившихся в архивае III отделения. Стихотворения "К П.П.", "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам" - образцы обычной "светской" поэзии 1820-х гг. Такие небольшие стихотворения на балах и в салонах сочиняли экспромтом и читали вслух или записывали в альбомы дам. Трудно сказать, когда они написаны. Может быть, Чижов сочинил их ещё в Петербурге и в Олёкминске только воспроизвёл по памяти, а может, создал в первые годы ссылки, когда его ещё тревожили мысли о прошлом, и он предавался воспоминаниям. Стихотворение "К П.П." обращено к даме, которая возбудила любовь в сердце поэта, но сама осталась холодна:К П.П .
Глаза прекрасные и полные огня! Что смотрите так быстро на меня? Ужель на облике моём вы прочитали Причину тайную моей печали? - И если всё ж наш острый взор поник, Что скрылося в душе моей глубоко, Об чём молчал коснеющий язык, Что смертного не достигало ока, - Ужель на прах надежд моих разбитых Бесчувственно падёт ваш хладный взор И не прочтёт в моих страданьях скрытых Самим себе начертанный укор! (Стихи цитируются по архивным автографам Н.А. Чижова) Предмет страданий поэта неизвестен. Неизвестно также, к кому относятся "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам". Возможно, они не отображали конкретных лиц, а были задуманы, как сатирические характеристики различных типов "светских людей". Иначе дело обстоит с "Эпитафией". Чижов не пишет, кому она посвящена, но можно догадаться:Эпитафия .
Он пал на берегах Евфрата! Завидна смерть его для нас! На славной выси Арарата Последний взор его погас! Евфрат, действительно, начинается недалеко от Арарата. Но вряд ли указание на Евфрат и Арарат следует понимать буквально. Вероятно, это поэтический приём, показывающий, что герой "Эпитафии" погиб на Кавказе. Кто же этот человек? Видимо, его следует искать среди декабристов, сосланных на Кавказ и погибших там до 1832 г., когда у Чижова была отнята тетрадь с "Эпитафией". Такой декабрист известен. Это бывший лейтенант Гвардейского экипажа Борис Андреевич Бодиско, вместе с Чижовым вышедший на площадь 14 декабря. Его сначала разжаловали в матросы, а потом перевели рядовым на Кавказ. В апреле 1828 г. Бодиско за участие в боях был произведён в унтер-офицеры, а в мае погиб. Становится и понятной строка "Завидна смерть его для нас". Действительно, смерть в бою могла вызвать зависть у товарищей погибшего, осуждённых на многолетнюю каторгу или ссылку. В стихотворении "Признание" автор выразил разочарование в жизни, охлаждение чувств:Признание .
Тоска души, души усталость, Любви минутной краткий сон... Разочарованная младость И сердца полувнятный тон; О днях протекших сожаленье, Холодность светская друзей, И мыслей бурное волненье, И утомление страстей, - Певал и я вас в лета оны, Когда, восторгами дыша, Приличий строгие законы Блюла покорная душа. Теперь свидетель равнодушный И порицаний, и похвал, Не свету, разуму послушный, Молву следить я перестал. Пишу без всех предубеждений! Но стих мой холоден и вял, И прежних быстрых вдохновений Летучий след на нём пропал! Вопреки последнему утверждению автора, стихотворение "Признание" написано, несомненно, с большим вдохновением и мастерством, чем "Надписи к портретам", "Эпиграмма" и "Эпитафия", которые, видимо, следует считать первыми опытами поэта. Те же мотивы разочарования звучат и в стихотворении "Вздох":Вздох .
Зачем, во глубине души таимой, Ты рвёшься вон, как узник из тюрьмы? Покорен будь судьбе непримиримой: Умри среди молчания и тьмы! Ты выскажешь скрываемые тайны, Жилец души безмолвный и печальный! Тебя стрегут, моих страданий вестник, Безумие и ненависть людей, И смех врагов, и разума наместник - Холодный иль пустой совет друзей. К чему ж, раскрыв заветные скрижали, В них начертать мне новые печали! Стихотворения "Вздох" и "Признание" могли быть написаны и в Петербурге, и в первые годы ссылки. Все последующие стихотворения относятся к сибирскому периоду. В "Журавлях" ссыльный декабрист выразил тоску узника, его мечты о свободе:Журавли .
Чуть-чуть видны на высоте воздушной, Заслыша осени приход, Несётесь с криком вы станицей дружной Назад в полуденный отлёт -- Туда, где светлого Амура воды Ласкают зелень берегов, Не ведая осенней непогоды, Ни хлада зимнего оков. Свободны вы, как ветр непостоянный, Как лоно зыбкое морей, Как мысль, летящая к стране желанной, - Вы чужды участи моей. Земного раб, окованный страстями, Подъяв слезящие глаза, Напрасно я хочу вспорхнуть крылами И унестись под небеса. 27 июня 1828 г. Но наряду с мотивами тоски и разочарования в стихах якутского периода появляется и иное. Перечисляя "Сибирские цветы", декабрист в одноименном стихотворении выражает примирение с тихой и скромной жизнью в Сибирской глуши, проявляет интерес к природе края, который он уже считает своим:Сибирские цветы .
В глуши лесов уединенный, Устрою домик я и сад, И будет мой приют смиренный Милей мне каменных палат! Не стану из краёв далёких Сбирать растенья в садик мой, С полей отчизны, с гор высоких Сберу цветы страны родной. С долин Даурии гористой, Возьму роскошный анемон, Статис блестящий и душистый И нежной белизны пион. Сберу фиалки полевые Эмблему скромной красоты, И колокольчики простые, И гордой лилии цветы. С вершин высокого Алтая Переселятся в садик мой Спирей и астра голубая, Нарцисс с завистливой красой. Возьму душистых роз махровых С Саянских каменистых гор, И сараны цветов багровых - Камчатки сумрачный убор. Пуская приют мой небогатый, В замену счастия даров, Рукою флоры тароватой Украсит роскошью цветов! 1828 г. Стихотворение "Воздушная дева" представляет собою поэтическую переработку якутской легенды о лунной деве. Оно построено как монолог девушки, которая жалуется на свою участь. Житель звёзд явился на землю и предстал пред девушкой "в красе земной", а затем увлёк полюбившую его "в страну воздушных сил". Но "могучий дух" не смог или не захотел донести её до страны звёзд. Чем выше они поднимались, тем "легче, тоней, реже" был дух, а вскоре и совсем растаял. Девушка осталась одна между небом и землёй, и с тех пор носит ветер её взад и вперёд по "обширному воздушному дому". Тучи закрывают землю. Лишь иногда облака, на которых сидит девушка, несутся низко над землёй, и она видит родину, по которой тоскует и до которой никогда не сможет добраться:Воздушная дева
.
(Якутский рассказ
, якутская фантазия
).
Никита Кирсанов.
https://www.proza.ru/2015/10/09/1691 В феврале 1837 г. П. П. Ершов вместе с письмом присылает своему другу В. В. Григорьеву несколько стихотворений Н. А. Чижова. Порядок их несколько иной: 1. "Воздушная дева". 2. "Русские песни". Что мне делать, сердце бедное, Как мне быть с твоей тоской? Ты сгораешь, безответное, Воска ярого свечой. Дума есть в тебе глубокая, Дума тяжкая, как гнёт: За рекою чёрноокая Светик-девица живёт. Злые люди весть напрасную Ей про молодца твердят; Всё её, девицу красную, Разлучить со мной хотят. В мыслях девица мешается, От лукавых тужит слов: Он по Волге-де шатается, Не к добру его любовь! С ней вчера мы повстречалися На заполье у ключей, И как будто век не зналися - Ни привета, ни речей. Как же быть мне, сердце бедное? Чем кручине пособить? Иль угаснешь, безответное? Иль разучишься любить? Злые люди! Я понравлюсь вам! Я от вас укроюсь вдаль! И на Волге по седым волнам Разгоню свою печаль! У подгорья студены ключи шумят, Льются, бьются и на миг не замолчат. Такова у красной девицы печаль: Друга милого покинуть сердцу жаль. Злые люди отравили счастья дни, О любви моей доведались они. Разлучили с милым другом, развели, Но забыть его заставить не могли. В лютом горе утешенье мне одно - Сесть, задумавшись, под красное окно. Может, милый друг по улице пройдёт, Грусть от сердца на минуту отведёт. Может, милый на окошко поглядит, Красну девицу поклоном подарит. Может, скажет, оглядевшись, он вокруг: "Я по-прежнему люблю тебя, мой друг"! 3. "Последняя роза". Уж лето минуло, Повяли цветы, В саду опустелом Осталась лишь ты. Нет розы-подруги На ближних кустах, Нет запаха в бледных Опавших листах. К кому же с любовью Ты взор обратишь? С кем в час непогоды Печаль разделишь? Ах! Жалок, кто мычет Свой век сиротой! Поди ж, успокойся С увядшей семьёй! Со вздохом срываю Цветок красоты И вкруг рассыпаю Младые листы. Увянь, коль увяли Всё розы-друзья! Ах! В мире не долго Останусь и я! Кто пережил дружбу, Любовь схоронил, - Желать ли, что б бедный Томился и жил?! 4. "Гробница". В долине безмолвной, где говор людской Порою лишь слышен с дороги большой, Печальна, как память умчавшихся дней, Маячит гробница под сенью ветвей. Дни днями сменялись и годы текли... Расселись уж камни и мхом поросли, И, плющом одетые, тлеют окрест Разбитая урна, свалившийся крест. Старинную надпись на ржавой меди Изгладило время и смыли дожди; Преданья погибли, а камни молчат. Чьи ж хладные кости под ними лежат? Вечерней порою в таинственный час, Когда призывает задумчивость нас, Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать, И память о прошлом в душе пробуждать. И мнится, под сенью плакучих ветвей, Чуть видная в блике вечерних лучей, Сидит у гробницы безвестная тень И смотрит, как гаснет на западе день. 5. "А. П. Жилиной". На ваш призыв поэт бывалый Дерзнул с нахмуренным челом, Прикрыв свой сплин улыбкой вялой, Явиться смело в ваш альбом. Беспечно юность исписала Среди забав его листы; Здесь дружба дружбе поверяла Свои надежды и мечты. А я?.. Мои мечты увяли! Мои надежды пали в прах! И мрачным облаком печали Оделась жизнь в моих глазах! Простите ж, коль поэт смирённый Не впишет строк, достойных вас, В его душе опустошённой Огонь поэзии угас! Источник текста : Савченкова Т. П. " Ершов П. П. Летопись жизни и творчества", Ишим, " Русский мир", 2014 г. С. 94 - 100, 133 .Тогда ещё не было интернета, который обещает, что на его сайтах найдётся все. Известные всем любителям истории книги о декабристах академика М.В. Нечкиной и ее блестящего ученика Н.Я. Эйдельмана только-только стали печататься в научных журналах в виде отдельных статей. А до появления «биографического справочника «Декабристы», в которых сообщаются точные данные о каждом из причастных к восстанию на Сенатской площади, было ещё почти 40 лет. Правда, был «Алфавит декабристов», но, выпушенный в 1927 году, он и тогда уже стал библиографической редкостью. Поэтому о личностях героев 14 декабря, поневоле ставших нашими земляками, тогда было известно очень мало. Иногда, кроме фамилий и основных дат жизни из того же «Алфавита», почти ничего. Часто и сейчас эти же данные и кочуют из одной статьи в другую.
Михаил Иванович вёл переписку с музеями и архивами Омска, Тобольска, Томска, Тюмени и постепенно выяснил, что в нашем городе отбывали наказание или бывали не четыре, а семь декабристов: прапорщики Л. И. Вронский, И. С. Высоцкий, Н. П.Кожевников, С. М. Палицын, подпоручики М. Д. Лаппа и В. О. Сизиневский и лейтенант флота Н. А. Чижов.
Правда, некоторые из них пребывали у нас совсем недолго — кто проездом, а кто по делам службы. У каждого из них не раз менялись места ссылки или службы. Никто из них не был сразу отправлен в наш город и, кроме одного, не находился в нём до конца дней своих, поэтому на «петропавловских декабристов» могут претендовать и другие города Сибири, Казахстана и России.
Несколько лет назад судьба впервые забросила меня в Тулу. Родственник, выкапывая на дачных грядках осколки фарфора и глиняных черепков, ворчал: «Кухня, что ли, тут у декабриста была?!». В ответ на моё удивление рассказал, что лес вокруг дачного поселка — заросший парк, посаженный в 40-50 годы 19 века семьей декабриста Нарышкина. «Вон горка сохранилась! Наверно, какой-то амур на ней стоял!»
Мне показали в том же лесу небольшой обелиск с изображением факела и с надписью: «Здесь стоял дом — декабриста М.М. Нарышкина».
Князь Михаил Михайлович — лицо очень известное, один из руководителей восстания и… «сосед» петропавловцев: после восьмилетней каторги он был отправлен на поселение в Курган, а еще через 5 лет, «по милости» наследника Александра Николаевича, путешествовавшего по Сибири, отправлен солдатом на Кавказ. Про Михаила Михайловича, князя, родственника царей, разжалованного полковника, и его жену Елизавету Петровну столько написано! Она была в числе 11 жен, совершивших «подвиг любви бескорыстной», отправившись к нему в Сибирь, затем на Кавказ. Когда бывший полковник в 48 лет снова дослужился до первого офицерского чина, он был «уволен от службы». Жена заранее купила имение Высокое в 7 км от Тулы. Выйдя в отставку, Нарышкин стал жить в нём, сажать леса, выращивать пшеницу и картошку и, как прежде в Сибири, помогать друзьям. К не имевшему права ездить даже в Тулу «Большому Мишелю» приезжали в гости почти все его «братья по 14 декабря», получившие такое право.
— А вы ничего не слышали, бывал в Высоком декабрист Чижов? – спросила я у родственника.
— Я читал, Чижов тоже тульский, из Черни. Там у его матери было имение. Едва ли он здесь бывал. Им ведь разрешали отъезжать от места ссылки только на 30 км, и то по разрешению властей, — подтверждает собеседник и добавляет: — Недавно по телевидению говорили, что наш краевед Майоров книгу о Чижове написал.
Тогда бегом в библиотеку!
В отделе «Краеведение» выдали небольшую стопку брошюр с одинаковым названием «Декабристы – туляки». Самая первая была выпущена к 100-летию восстания – в 1926 году. В каждой – по полстранички о Н.А.Чижове, но и там те же короткие сведения, что и в статьях петропавловских краеведов: основные даты жизни, суть «преступления» и где отбывал наказание. О Чижове еще: «жил в имении матери Покровское в Тульской губ. Писал стихи».
Михаил Майоров, ученый секретарь общества тульских краеведов, и его мать Татьяна Викторовна, профессор Тульского педуниверситета, — авторы нескольких книг по топонимике и генеалогии. Их исследования подтверждают мысль, что все дворяне – родственники. Среди декабристов было немало родных братьев, кузенов и более дальней родни. Изучив родственные связи тульских знаменитостей, Майоровы установили: Н. Чижов и М.Лермонтов были родней по линии Арсеньевых. Это первое открытие.
Но главное в другом. Во всех статьях о декабристе говорится, что он писал стихи, однако до декабрьских событий 1825 г. были только три его публикации: зарисовка «Воспоминание о Черном море. Одесский сад», несколько лирических стихов и очерк о полярном путешествии фрегата «О Новой Земле». Стихи остались не замеченными критикой и братьями по перу, но очерк о северных морях и ныне ценится географами.
Заслуга М. Майорова, составителя книги «Николай Чижов. Сочинения и материалы», в том, что он нашел эти затерянные в старинных журналах публикации, а в архивах — рукописи поэта и десятки обращений его матери к властям с просьбами простить ее несчастного сына и смягчить наказание. В Бархатной книге «Дворянское сословие Тульской губернии» записаны Чижовы — четыре брата декабриста. Сам он был лишен «прав состояния», поэтому даже мать в прошениях называет его просто Чижов, без титула.
Теперь ясно, что скрывается за двумя словами «писал стихи» в справочнике «Декабристы»: поэтическое творчество до восстания и на протяжении 20 лет жизни в сибирских городках было любимым занятием Н.А. Чижова. Стихов и очерков набралось на целую книгу в 200 страниц.
По морям, по волнам
М. Майоров назвал своего героя «призрачным декабристом», о котором, казалось бы, все известно и все загадка. Но нет таких тайн, которые не раскрыли бы краеведы.
Пройдемся по пунктам давно известного «опросного листа», заполненного Н.Чижовым собственноручно во время следствия по делу «тайных обществ». Из него и черпают обычно сведения о декабристе.
Николая Чижова можно считать потомственным моряком. Его отец — военный советник Черноморского флота Алексей Петрович Чижов в отставке жил в своем тульском имении Покровское близ городка Чернь. Но душа его болела за Черноморский флот, тогда находившийся в упадке по сравнению с Балтийским. Имение Чижовых было совсем небольшим – 550 крепостных да маленький конный завод. Вот и окончили четверо их сыновей военные училища. Учились «на казенном коште», по-нынешнему – на бюджете.
— Вон там, около Музея оружия, было Александровское военное училище, — махнул рукой в сторону великолепного здания в виде богатырского шлема мой экскурсовод-дачник. – Там учились братья Чижова и отец Лермонтова».
Память о декабристах в Туле на каждом шагу! Губерния воспитала 11 бунтарей, да еще некоторых жили здесь после «помилования».
«По малолетству я был отдан в Черноморское штурманское училище в г. Николаеве», написал Николай Чижов. Заметим, не «записан», как большинство дворянских недорослей, гонявших голубей дома, пока сами числились на службе и получали чины, а «отдан». Десятилетнего мальчика в 1813 году родители отвезли в город Николаев и поместили в пансион при Училище штурманов. Он стал гардемарином. Жил на пансионе у своего педагога и изучал сложнейшие точные науки, «полезные морскому делу». Гардемарины-черноморцы напряженно учились и служили на кораблях, а не гонялись со шпагами за мифическими шпионами, как в известных фильмах Светланы Дружининой. Зимой — классы. В одном из них даже стоял разобранный на части корабль – наглядное пособие. В другом – огромный глобус с нанесенными на него морями, океанами и материками. По нему и штурманским картам прокладывались маршруты будущих плаваний. Бронзовая копия огромного шара и сейчас стоит во дворе Николаевского морского училища. Летом будущие морские волки плавали вдоль побережья Черного моря – от Николаева до Очакова и Одессы и обратно. Набирались опыта.
В училище существовали две дисциплинарные книги. В «черную» записывали проступки гардемаринов. Попав в нее, можно было выйти из училища только нижним чином. В «Золотой книге» — имена лучших гардемаринов. Николай Чижов — среди них: 9 февраля 1818 года он получил первый морской офицерский чин мичмана и при выпуске переведен в Петербург во 2 флотский экипаж. Сначала «служил при береге», в Кронштадте – тогда главной военно-морской базе Балтийского флота.
До 1820 года на фрегате «Елена» 17-летний помощник штурмана ходил в Архангельск и обратно. Там, видимо, он и познакомился, с молодым, но уже знаменитым мореходом Федором Литке (1795-1882) и подружился с его братом Александром, с которым через пять лет плечом к плечу выйдет на Сенатскую площадь, Но Александра оправдают. Федор недавно вернулся из кругосветного плавания на Камчатку и готовился к экспедиции к Новой Земле. К Северу тогда было такое же пристальное внимание, как сейчас, только морской путь был еще почти не изучен.
Легко представить себе, как радовался Чижов, получив в 1821 году назначение в команду фрегата «Новая Земля», на котором и отправилась полярная экспедиция Ф.Литве в северные моря. Среди моряков было немало романтиков, мечтавших о кругосветках, об открытиях новых островов. Чижов — среди них. Моряки под командованием Ф.Литке в четырех экспедициях провели первые топографические исследования западных берегов пустынной Новой Земли, нанесли на карту их очертания, исследовали глубины фарватера и опасные отмели. Они вели метеорологические наблюдения, изучали флору и фауну Белого моря. Ф. Литке отметил, что Николай Чижов работал так вдохновенно, что на карте Кольского полуострова появился мыс его имени.
После похода, в 1823 году, в журнале «Сын Отечества» Н.А. Чижов опубликовал очерк «О Новой Земле». Это был художественный и вместе с тем научный отчет об арктической экспедиции и размышления о будущем Севера и Сибири. Знать бы Николаю Алексеевичу, какую роль сыграет край земли в его жизни совсем скоро!
Любопытно, что Ф.П.Литке через три года выпустил свой труд о четырех своих северных экспедициях, но рассказ о первой из них был тот самый – написанный рукою Н.А.Чижова: в строгом научном отчете чувствуется его романтический стиль. Специалисты считают: составленное мичманом Чижовым описание Новой Земли, было замечено в научной среде и сейчас остаётся ценным памятником физико-географической публицистики.
Николай Алексеевич Чижов после экспедиции продолжал служить в Кронштадте. 21 апреля 1824 года он получил чин лейтенанта.
14 декабря 1825 года
«Мятеж не может кончиться удачей — в противном случае его зовут иначе», сказал поэт. Выступление на Сенатской площади тоже называли по-разному: смутой, мятежом, бунтом, первой русской революцией. Его участников тоже оценивали по-разному.
Первый этап полупризрачной биографии Николая Чижова – появление его в казармах Второго гвардейского экипажа, а затем и на Сенатской площади. Об этом написано так мало, что некоторые биографы сомневаются, можно ли считать его декабристом. Яснее других сказал об этом в «Алфавите тайных злоумышленных обществ» секретарь следственной комиссии Боровков. «Чижов Николай Алексеев. Лейтенант 2-го флотского экипажа. Принят в Северное общество за месяц до возмущения. Знал цель – ограничение самодержавия. 14 декабря был в Гвардейском экипаже и первый сообщил там о возмущении Московского полка и о прибытии нескольких рот оного на Петровскую площадь с экипажем и сам туда отправился. По приговору Верховного уголовного суда осужден к ссылке в Сибирь на поселение бессрочно. Высочайшим же указом 22 августа повелено оставить на поселении 20 лет».
Сейчас, в эпоху постоянного переписывания нашей «непредсказуемой истории», чего только не наговорили о декабристах! Но не о том, ради чего они, рискуя жизнью, вышли на площадь. Когда за месяц до «возмущения» один из братьев Бестужевых предложил Николаю Чижову вступить в тайное общество, он, не раздумывая, ответил: «Если это для блага народа – я согласен»! И два офицера флота Михаил Бестужев и Николай Чижов 14 декабря 1825 года повели на Сенатскую площадь свои экипажи — более 1100 моряков, построили их в каре «К атаке!»…Но «мятеж не может кончиться удачей…»
Арестованный, Николай Алексеевич Чижов на вопрос членов «высочайше учрежденного тайного комитета» по расследованию событий 14 декабря «Что побудило вас вступить в тайное общество?» дал достойный ответ: «Вступил я с единственной целью: во благо моих соотечественников, именем сего священного чувства и был я в оное приглашен». Видимо ответ так разозлил Николая I, что он написал коменданту Петропавловской крепости Сукину: «Присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту». Можно гадать, почему именно Чижову была оказана такая честь. За смелые ли и честные ответы или за то, что он был поэт и уже тем опасен.
О декабристах-моряках написано немного. Казалось бы, и наказали их мягко: из 26 находившихся под следствием моряков только 19 были осуждены Верховным уголовным судом, а матросы — специально созданной следственной комиссией. Следствие затушевывало выступление гвардейских экипажей, чтобы по желанию Николая I замять этот конфуз — участие его личной гвардии в восстании. Моряков представляли обманутыми некими «злодеями». К тому же опытные морские офицеры на допросах указывали свежеиспеченному царю, в каком бедственном положении находился флот.
Дальнейшая судьба декабристов — моряков, в частности, и Н.А.Чижова, трагична. Пушкин, узнав о расправе над участниками восстания, среди которых были его друзья, сказал: «…повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна». «Ссылка в Сибирь навечно», пусть и замененная на 20 лет, действительно, была ужасна. Но и этого человеколюбивому императору было мало. Прежде, чем оправить приговоренных в места отдаленные, морским офицерам пришлось перенести унизительную процедуру гражданской казни. Государственные преступники были привезены на баркасах из Петропавловской крепости, выведены на палубу флагманского корабля «Князь Владимир» и поставлены в середине построенных в каре моряков. После прочтения приговора над головами офицеров были переломлены заранее подпиленные шпаги, сорваны эполеты и вместе со снятыми мундирами выброшены за борт. Затем «казненных» снова доставили в казематы Петропавловской крепости. У ее ворот уже стояли телеги, чтобы увезти их в Сибирь.
Интересно, что матросов наказали не так уж строго, как солдат: не тысяча рядовых, а только около 120 были определены в полки Кавказского корпуса, в том числе, около 70 человек отправлены на Кавказ для участия в боевых действиях русско-персидской войны в составе особого Сводного гвардейского полка. Кому-то нужно было служить на кораблях. Но «дело декабристов не пропало»: сразу после восстания началось реформирование флота.
В местах отдалённых
11 августа 1826 года Н. А.Чижов был доставлен фельдъегерем Ефимовым в Омск, затем – в Иркутск, где узнал, что местом ссылки ему назначен Олёкминск.
Едва ли кто-то из наших читателей знает, что такое Олёкма, или Олёкминск. Это то самое «место отдалённое», куда Макар телят не гонял, – крошечный городок на юге, но на юге Якутии. Даже сейчас в нем около 10 тыс. жителей, а в первой половине Х1Х века было около 200 человек, в основном, ссыльных. «По соседству» — всего в 650 км! — жил в ссылке М.И. Муравьев-Апостол (1793- 1886), родной брат повешенного Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1795-1626). Будущий обыватель Бухтарминска, Матвей Иванович описал, какими были якутские городки, куда отправляли навечно «друзей 14 декабря». В его Вилюйске — четыре кирпичных дома. Там обитали те, кто следил за ссыльными и сообщал об их поведении высокому начальству в Петербург. А вокруг – 40-50 якутских юрт. Они совсем не похожи на казахские. Это сложенные из бревен крошечные халупки с печкой-камином в центре и с окошком из ледяной пластины. Однажды Матвей Иванович вернулся с прогулки, а у его печки сидят якуты-охотники. Погрелись, молча встали и ушли.
Но и там, на краю света, «в пропастях земных», живя в таких же юртах, Николай Алексеевич Чижов и его «брат по несчастью, по судьбе» А.Н. Андреев (1803 или 1804-1831) создали небольшой кружок, в который вошли олёкминские интеллигенты: доктор Орлеанский, купцы Подъяков и Дудников, исправник Федоров. Они устраивали чтение книг и журналов, общественные гуляния, выписывали прогрессивные журналы. «Желая принести пользу населению Олёкминска», А. Н. Андреев и Н. А. Чижовым на собственные средства построили первую в городе мельницу, учили местных жителей сажать диковинную тогда картошку. Большим праздником были ярмарки, на которые русские купцы привозили свои товары и меняли их на меха, оленину и рыбу.
Когда сейчас кто-то ноет, как невыносима жизнь, пусть вспомнит этих 20-летних юношей – «сотню прапорщиков, решивших изменить Россию», оказавшихся в «дикой Сибири» среди «диких» народов. Кстати, сами они так никогда не называли местных жителей и с достоинством несли свой крест – наказание «за умысел», т.е. за крамольные мысли.
Н.А. Чижов и там не оставлял литературные занятия. Он изучал якутский фольклор, составил первый русско-якутский словарь, перевел несколько народных сказаний. В Республике Саха его считают первым якутским ученым-этнографом.
Можно представить, какое впечатление на низкорослых смуглых якутов производил Чижов – высокий, около 190 см ростом, блондин с голубыми глазами и большим прямым носом! Редкие отзывы о Николае Алексеевиче, сохравшиеся в мемуарах и письмах его товарищей по несчастью, говорят, что он был веселый, общительный, терпеливый и совсем не склонный к какими-то «буйствам». А как же восстание 1825 года? Нынешние историки часто пишут, что тогда моряки вообще замешались не в свое дело.
В Якутии судьба подарила Николаю Алексеевичу встречу с человеком, равным ему по уму и образованию. В 1828 правительство Норвегии отправило лейтенанта Дуэ в кругосветную научную экспедицию для исследования северных окраин Евразии. Дуэ поручалось спуститься по Лене к предполагаемому месту магнитного полюса Земли. Для Чижова, в прошлом моряка-профессионала, исследователя Севера, общение с исследователем была настоящей отдушиной. М. И. Муравьёв — Апостол называет имена вчерашних морских офицеров Чижова и Бестужева среди тех, кого полюбил Дуэ. Чижов тесно с ним общался, был у гостей в качестве переводчика и знатока местных обычаев и фольклора. В марте 1829 года Дуэ задание выполнил, и его экспедиция двинулась на Охотск для выхода к океану.
Через пять лет жизни в Олёкме Н.Чижов оказался в центре громкого скандала. Такого, что прискакал жандарм из самого Петербурга. В нарушение запрета на переписку и тем более на публикации, в журнале «Московский телеграф» появилось стихотворение Н. А. Чижова «Нуча». Ах, какой это был скандал – на всю Евразию! Как посмели отправить стихи?! Кто посмел?! Началась переписка генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского с Третьим отделением «Собственной его императорского величества канцелярии», допросы Чижова и других жителей Олёкминска. Никто в преступлении не сознался и подельников не выдал.
А ведь «Нуча» — всего-навсего безобидная поэтическая переработка якутской легенды. Нуча (что означает «русский») не приносит жертвы богам, а потому погибает во мраке ночи. Все местные жители, соблюдавшие правила общения с богами, уцелели. Какой тут политический намек усмотрели власть предержащие, неизвестно, но проверки обрушились на олёкминских чиновников изрядные. Местные и иркутские блюстители порядка получили нагоняй. У Чижова была изъята тетрадка со стихами. Спасибо бдительным стражам – тетрадка сохранилась в архивах и стихи дошли до нас.
Происшествие имело важные для ссыльного последствия. Еще по прибытии в Олёкминск, убитый впечатлениями от увиденных «пропастей земли», Чижов стал писать прошения о переводе хотя бы в Якутск. Из Тульского имения в разные ведомства шли письма и его матери Прасковьи Матвеевны, (отец умер в 1822 году), а также дяди, профессора математики Петербургского университета, в квартире которого Николай был арестован.
После шумного происшествия с тетрадкой Николая Алексеевича «помиловали» во второй раз: высочайше разрешили «перевести, но не в Якутск». Наверное, моряк был очень опасен для столицы Якутии! А ведь в то время ее буквально наводнили другими ссыльными — из духовного звания, уволенными из различных епархий за самые разнообразные проступки: дурное поведение, пьянство, грубость, развратную жизнь, дерзость родителям и другие грехи. Неизвестно, представителями каких конфессий были эти ссыльные. Начальство сделало попытку исправить грешников трудом, но ничего из этого не получилось. Современник пишет, что ссыльные этой категории «буквально терроризировали горожан: ходили по домам, вымогали, попрошайничали и дебоширили в пьяном виде, распевали по кабакам «целые обедни» и этим зарабатывали от пьяной компании».
На винокуренном заводе
Видимо, в отместку за скандал со стихами, по указанию А.С. Лавинского, Чижова перевели в Иркутскую губернию, на Александровский винокуренный завод. Это страшное место – будущий Александровский централ — уже знали некоторые из декабристов. В 1826 г. там побывали А. Муравьев, В. Давыдов, братья Борисовы, которые пробыли здесь всего около пяти недель, с августа по 6 октября. Благородных преступников не использовали на тяжелых работах. Только отправляли в лес на заготовку дров. Уголовники жалели «несчастных» и выполняли за них норму. В то же самое время другие ссыльные на заводе «…целые дни стояли голыми в удушливом жару около печей или в затворщиках у квашни, когда намоченные руки зябнут едким невыносимым ознобом, а вся полусгнившая одежда покрывается инеем – куржавеет. Человек становится похожим на белую пушистую птицу. От холода и сырости каторжники испытывают постоянную дрожь во всем теле и многие погибают на месте. Иных достают из бадей с закваской мертвыми… Бывали времена, когда придумывали для рабочих хлеб из барды». Специфика производства водки – гибель работников от алкоголизма. Никто не печалился о погибших. Каторжан и ссыльных в Сибири всегда хватало: умирали одни — тут же пригоняли других. В таких условиях более полугода — с 25 января по 16 сентября 1833 года — трудился на Александровском винокуренном заводе и Николай Алексеевич.
Возможно, ухудшение здоровья, на которое ссылалась в прошениях его мать, не было лишь предлогом для попыток освободить сына из якутской неволи. Это могло быть правдой, и Чижова перевели с винокуренного завода в деревню Моты. О жизни декабриста в этом забытом богом уголке ничего неизвестно.
Село существует и сейчас. Оно находится всего в 50 км от Иркутска, но до него можно добраться только зимой — по льду замерзшей реки Иркут. Красивое место привлекает туристов. Они сравнивают красные скалы на берегу реки со всемирно известным каньоном в США — «Гранд Каньоном».
В селе и в советское время никогда не было более 500 человек. А уж времена Чижова и вовсе. Какими были тогда селения, куда ссылали декабристов можно судить по описаниям другого медвежьего угла – села с «поэтическим» названием Мертвый Култук. По воспоминаниям декабриста Николая Ивановича Лорера, отбывавшего в этом невеселом месте ссылку, в 1833 году Мертвый Култук представлял собой «…с десяток шалашей, служащих жилищем тунгусам, самоедам и поселенцам». Изба в селении была одна единственная – остальное юрты. Едва ли село Моты сильно отличалось от Мертвого Култука. Правда, в нем и сейчас стоят три дома 300-летней давности. Возможно, в одном из них жил декабрист Чижов или кто-нибудь его товарищей по несчастью.
До сих пор в этих местах бытуют легенды о разбойничьих кладах в тайге, злых духах. Уже в советское время даже удавалось что-то найти из тех «схронов», а над красноватой скалой Шаманкой видели НЛО.
Солдатская лямка
Разбойников, беглых каторжан и других опасных и людей в Сибири всегда было немало. С того же Александровского винокуренного завода часто бежали каторжные рабочие. Для надзора за ними в начале XIX в. при заводе состояло всего 30 казаков. Обязанности у них была уйма: наблюдать за всем внешним и внутренним порядком в заводе, охранять винницы, винные подвалы, хлебные и материальные магазины, стоять у денежной казны. А еще ходить за рабочими в лес, наблюдать, как идет заготовка дров, и нести все караулы по заводу. Разумеется, что таким числом казаков нельзя было поддерживать порядок. Рабочие беспрестанно разбегались с завода, унося с собой казенные вещи, крали вино, разбойничали на дорогах.
Говоря о Сибирских линиях, обычно имеют в виду казаков. Но кроме казачьих воинских соединений, существовали линейные батальоны. Это была особая категория войск, предназначенная для прикрытия рубежей империи в труднодоступных местах. Вот эти солдаты, кроме того, конвоировали и охраняли каторжан и ссыльных, охраняли остроги и заводы, где трудились каторжане. Служба в этих войсках была очень трудна и непрестижна. Людей в линейных батальонах обычно не хватало — их пополняли бывшими солдатами и офицерами, у которых окончен срок ссылки. Хотя Чижов прожил в Сибири только 7 лет из положенных 20, с сентября 1833 года ему опять «смягчили» наказание — отдали в солдаты, а это шанс выслужиться в офицеры и уйти в отставку. Он был определён рядовым в 14-ю батарею 4-й бригады 29-го пехотного дивизиона Сибирского линейного батальона в Иркутске. Линейные части постоянно реформировались, переводились с одного места в другое. Так, в ноябре 1833 года декабрист Чижов оказался в 1-й артиллерийском батальон в Тобольске.
Тобольск и далее везде
Тобольские краеведы гордятся, что в их городе в первой половине 19 века оказалось самое большое количество декабристов (хотя чем уж тут гордиться?). Из 40 «государственных преступников», поселенных до и после каторги в губернии, пятнадцать проживали именно в Тобольске.
Николай Алексеевич Чижов прибыл в город одним из первых. Он по-прежнему был солдатом, всегда очень одиноким, чем можно объяснить отсутствие его имени в письмах и мемуарах декабристов. Его имя изредка встречается в переписке Фонвизиных, замечательных людей, тепло относившихся ко всем товарищам по несчастью.
В Тобольске Н.А.Чижов сначала познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в восстании 1830-1831 гг. Его ближайшим другом стал военный капельмейстер, воспитанник Пражской консерватории Констанций Валицкий. Не очень давно краеведы нашли его воспоминания на польском языке и перевели их. Вот что писал музыкант: «Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который… был помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь». Особенно тесная дружба связала этих двух друзей с вернувшимся в Тобольск в 1836 г. после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым (1815-1869). Он тоже считается нашим «земляком», т.к. в детстве жил в Петропавловске.
Молодой преподаватель гимназии, автор уже знаменитой сказки «Конёк-горбунок», стал другом и опекуном Н.А.Чижова и К. Валицкого. Они вместе сочиняли «пиески» и ставили музыкальные спектакли в театре Тобольской гимназии, созданном П.П.Ершовым. Пьесы и «куплетцы» писали Ершов и Чижов, а музыку – Валицкий. В 1836 г. юнкер «Чернявский и Чижов, — вспоминал Валицкий, — написали пьесу…вроде оперетки, под названием «Удачный выстрел, или Гусар – учитель». Был другой спектакль – «Якутские божки», поставленный друзьями явно под впечатлением рассказов Чижова о его жизни в Олекминске. К сожалению, тесты «опереток» не сохранились.
Так, благодаря Ершову, и на военной службе Чижов смог заниматься литературным трудом. Его произведения печатались в «Литературном прибавлении к «Русскому инвалиду», в альманахе «Утренняя заря» и других столичных изданиях. 12 февраля 1837 г. Павел Петрович писал приятелю в Петербург: «Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша, «Воздушную деву» и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!». В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три тогда ещё не публиковались.
Это были стихи «в народном духе», которые могли бы стать словами народной песни. Такие создавали многие современники Чижова. «Русские песни» писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.
Судя по письмам Ершова, именно он и Чижов придумали «остроумца» Козьму Пруткова, воскресшего в журналах «Современник», «Искра» в 50-60-е годы XIX века. Была еще стихотворная музыкальная постановка «Черепослов, сиречь Френолог», высмеивающая тогдашнее увлечение френологией, одной из первых псевдонаук о связи психики человека и формы его черепа.
П.П.Ершов писал приятелю в Петербург: «Мы с Чижовым стряпаем водевиль Черепослов, в котором Галль (основатель френологии. – А.К.) получит шишку пречудесную. Куплетцы - загляденье! Вот ужо пришлю их к тебе после первого представления».
Автором «Черепослова» издатели объявили Петра Федотыча Пруткова — отца Козьмы. Это была веселая остроумная пародия не столько на френологов, сколько на бессодержательные пьесы с обязательным «слащавым концом», которых в репертуаре русских театров было немало.
«Все дворяне – родственники». Или сослуживцы. Николай Чижов 14 декабря 1825 отправился на квартиру к дяде Дмитрию Семеновичу не только потому, что в его положении некуда было больше идти. Дело было ещё и в том, что профессор математики, а позже проректор Петербургского университета Дмитрий Семёнович Чижов отличался мягким характером, отзывчивостью и состраданием к чужой беде.
Об этих качествах характера до конца дней помнил знаменитый химик Д. И. Менделеев. Дядя декабриста Д. С. Чижов в 1850 году помог ему поступить в Главный Педагогический институт, несмотря на то, что тот год считался неприёмным. Сыграла роль дружба дяди Чижова с Иваном Павловичем Менделеевым – отцом будущего учёного, с которым племянник профессора встретился в ссылке. Позже в Тобольске семья Менделеевых породнилась с декабристами. Старшая дочь Менделеевых Ольга Ивановна была замужем за декабристом Н.В. Басаргиным, а сын Павел женат на дочери декабриста А.Е.Мозгалевского – Полине. Декабристы научили Дмитрия играть в шахматы, фотографировать, клеить и мастерить футляры, коробки, чемоданы. А уж его сын Владимир стал настолько известным в России фотографом, что в 1891 г. сопровождал будущего царя Николая II во время его зарубежного путешествия и сделал о нем прекрасный фотоальбом.
Добавим: на дочери Д.И. Менделеева, «прекрасной незнакомке», был женат поэт А.Блок, чей прадед, Г.С.Карелин, в свое время обследовал природу почти всего Казахстана.
Большой переполох и его последствия
«Летом 1837 г. пронёсся слух, что наследник русского престола, будущий Александр II предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа, — писал в мемуарах декабрист Н.И. Лорер. — Сына царя встречали очень пышно, шумно». Высокому гостю демонстрировали, как водится и до сих пор, «достижения» губернии. Позже тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал: «… его высочество произвёл смотр линейному батальону (там и служил рядовой Чижов. — А.К.). Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:
Солнце новое встаёт
Над Сибирью хладной
И на тёмный Север льёт
Жизни луч отрадный».
Сопровождал наследника и его свиту новый губернатор Западной Сибири, он же командир Сибирского корпуса, П. Д. Горчаков. Знакомясь с городом год назад, он не мог не обратить внимания на «культурные достопримечательности» и гордость Тобольска – театр Ершова и военный оркестр под управлением Констанция Валицкого. Чижов очень понравился новому начальнику – образованный, умный, спокойный. Возможно, губернатора и солдата связывали узы землячества. В Тульской губернии находились имения не только матери Чижова, но и жены Горчакова. Но даже генерал-губернатор не мог просто так, по своей воле, освободить ссыльного солдата-декабриста. Воспользовались высоким визитом.
«Страждущий народ» подавал прошения сопровождавшему цесаревича В.А. Жуковскому. Явно под влиянием поэта «жизни луч отрадный», цесаревич, написал своему отцу – императору Николаю I: «Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение».
Ходатайство наследника престола царь удовлетворил: 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры. Жившим в Кургане ссыльным повезло меньше: их тогда тоже «помиловали» — отправили на Кавказ рядовыми. Впрочем, наши степи были не мене опасными.
Есть «призрачная информация», что следующие два года декабрист провел в Петропавловске, в крепости святого Петра, а откуда часто отправлялись экспедиции в степь.
Друг Н.А. Чижова М. А. Фонвизин в конце 1839 написал И. И. Пущину: «Чижов наш представлен в офицеры за экспедицию в степи». Обычно такие «командировки» связывают с восстанием Кенесары Касымова, но его отряды тогда носились в основном близ Акмолы и на юге. В «киргиз-кайсаксой степи» было немало и других происшествий, вроде межродовых стычек, нападений на караваны, идущие к северу из Ташкента или Бухары, и просто разбойных нападений на аулы, пленение людей и угон скота из аулов и казачьих селений. По распоряжению П.Д. Горчакова, для охраны караванов и отражения нападений на селения в крепостях формировались отряды по 50 казаков или солдат. Они и отправлялись в степь. В таких экспедициях, наверное, и принимал участие и отличился унтер-офицер Чижов.
Когда столицей Западной Сибири стал Омск, князь Горчаков, переехав туда, и взял с собой Чижова. Там он 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика. «Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе», — сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса. По делам службы тогда он тоже мог бывать в Петропавловске.
Помилование
Прапорщик Чижов недолго «правил дела при штабе». Николай Алексеевич 12 июня 1842 г. получил четырёхмесячный отпуск и уехал на родину. В Сибирь Николай Алексеевич больше не вернулся: 26 февраля 1843 г. по болезни он был уволен в отставку. Ему разрешили жить в родном имении — в селе Покровском Чернского уезда Тульской губернии «с сохранением секретного надзора». Там он через 17 лет впервые после разлуки встретился с братьями и увидел племянников.
Вероятно, декабристу удалось вырваться из Сибири все-таки благодаря покровительству князя Н.Д. Горчакова. Он стал управляющим орловских и тульских имений его жены Натальи Дмитриевны. Но даже дотошным краеведам не удалось установить, где были все ее имения.
А вот другой «милостыней», которую протянул «причастным к происшествию 14 декабря» в день коронации Александр II в 1865 году, «даруя дозволение жить, где пожелает, в пределах империи, не исключая столицы», Чижову воспользоваться не пришлось. За семь лет до «всемилостивейшего повеленья» его уже не было в живых.
Многие краеведы пишут, где и от чего скончался Н.А.Чижов, неизвестно. Но в архивах г. Орла давно найдено сообщение уездного исправника орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов «по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля 1848 года месяца умер». Было почившему 45 лет.
Давным-давно, еще на Севере, поэт-декабрист написал грустное стихотворение «Гробница»:
«В долине безмолвной, под говор людской,
Порою чуть слышный с дороги большой,
Печальна, как память минувшего дней,
Виднеет гробница под склоном ветвей».
Почти так и вышло…
Но ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви, ни прилегающего к ней погоста до нашего времени не сохранилось. Старожилы с трудом припоминают, что «не в долине безмолвной», а на холме когда-то находились три больших дома и церковь Троицы, окруженные липовым парком и фруктовым садом… Там тоже, как на месте парка Нарышкиных у села Высокое, шумит лес.
Наследство
Это не все, что осталось потомкам от Николая Алексеевича Чижова. Его труды изучают специалисты – литературоведы, филологи. Географы и моряки, изучая историю географических открытий, читают очерк «О Новой Земле».
Выступление моряков – декабристов подтолкнуло Николая I сразу после расправы над ними приняться за изучение состояния флота. На допросах офицеры флота говорили о недостатке средств, отпускаемых на содержание флота, и злоупотреблениях и казнокрадстве и непрофессионализме чиновников Морского министерства. Писали, что флот стал ветхим, т.к. не модернизировался со времен Петра I.
Новый император и сам понимал значение флота для России. Он учел высказывания морских офицеров, участников восстания, о бедственном состоянии российского флота. Они и подтолкнули Николая I к решительным шагам.
Уже 31 декабря 1825 года он подписал рескрипт, отметив в нём: «Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав». В 1826 году был утвержден штат нового Российского флота.
«Дело декабристов не пропало».
Призрачный декабрист Николай Алексеевич Чижов остался в истории как писатель, учёный, сделавший для Родины столько, сколько ему было отведено судьбой.
Кто может, пусть сделает больше.
