Толстой Лев Николаевич

О народном образовании

Л.Н.Толстой

О НАРОДНОМ ОБРАЗОВАНИИ

Народное образование всегда и везде представляло и представляет одно, непонятное для меня, явление. Народ хочет образования, и каждая отдельная личность бессознательно стремится к образованию. Более образованный класс людей - общества, правительства - стремится передать свои знания и образовать менее образованный класс парода. Казалось, такое совпадение потребностей должно было бы удовлетворить как образовывающий, так и образовывающийся класс. Но выходит наоборот. Народ постоянно противодействует тем усилиям, которые употребляет для его образования общество или правительство, как представители более образованного сословия, и усилия эти большею частью остаются безуспешными. Не говоря о школах древности - Индии, Египта, древней Греции и даже Рима, устройство которых нам так же мало известно, как и народное воззрение на эти учреждения, явление это поражает нас в европейских школах со времен Лютера до нашего времени.

Германия, родоначальница школы, почти 200-летнею борьбой не успела еще покорить противодействия народа школе. Несмотря ни на назначения заслуженных солдат инвалидов в учителя Фридрихами, несмотря на строгость закона, 200 лет существовавшего, несмотря на приготовление учителей самого нового фасона в семинариях, несмотря на все чувство покорности закону немца, принудительность школы еще до сей поры всею силою тяготеет над народом; немецкие правительства не решаются уничтожить закон обязательности школ. Германия может гордиться только образованием народа по статистическим сведениям, народ же по-прежнему, большею частью, выносит из школы только отвращение к школе. Франция, несмотря на переходы образования из рук короля к директории и из рук директории в руки духовенства, так же мало успела в деле народного образования, как и Германия, и еще меньше, говорят историки образования, судящие по официальным отчетам. Во Франции серьезные государственные мужи предлагают еще теперь, как единственное средство победить противодействие парода, - введение закона принуждения. В свободной Англии, где не могло и не может быть мысли введения такого закона - о чем многие, однако, соболезнуют - не правительство, а общество всеми возможными средствами боролось и борется по сие время с еще сильнее, чем где-нибудь, выражающимся противодействием народа школам. Школы вводятся там отчасти правительством, отчасти частными обществами. Громадное распространение и деятельность этих религиозно-филантропически-образовательных обществ в Англии лучше всего доказывают ту силу отпора, которую встречает там образовывающая часть народа. Даже новое государство, Северо-Американские Штаты, не обошло этой трудности и сделало образование полупринудительным. Что и говорить о нашем отечестве, где народ еще большею частью озлоблен против мысли о школе, где образованнейшие люди мечтают о введении немецкого закона школьного принуждения и где все школы, даже для высшего сословия, существуют только под условием приманки чина и вытекающих из него выгод. До сих пор детей везде почти силою заставляют идти в школу, а родителей, строгостью закона или хитростью - предоставлением выгод, заставляют посылать своих детей в школу; а народ сам собой везде учится и считает образование благом.

Что ж это такое? Потребность образования лежит в каждом человеке; народ любит и ищет образования, как любит и ищет воздуха для дыхания. Правительство и общество сгорают желанием образовать народ, и, несмотря на все насилие, хитрости и упорство правительств и обществ, народ постоянно заявляет свое недовольство предлагаемым ему образованием и, шаг за шагом, сдается только силе.

Как при каждом столкновении, так и при этом, нужно было решить вопрос: что более законно, - противодействие или самое действие; нужно ли сломить противод 1000 ействие или изменить действие?

До сих пор, сколько можно было видеть из истории, вопрос был решен в пользу правительства и образовывающего общества. Противодействие признавалось незаконным, в нем виделось начало зла, присущее человечеству, и, не отступая от своего образца действия, то есть не отступая от той формы и от того содержания образования, которым владело общество, оно употребляло силу и хитрость для уничтожения противодействия народа. Народ медленно и неохотно до сих пор покорялся этому действию.

Должно быть, образовывающее общество имело какие-нибудь основания для того, чтобы знать, что образование, которым оно владело в известной форме, было благо для известного народа и в известную историческую эпоху.

Какие же эти основания? Какие имеет основания школа нашего времени учить тому, а не этому, учить так, а не иначе?

Всегда и во все века человечество пыталось дать и давало более или менее удовлетворительные ответы на эти.вопросы, и в наше время ответ этот еще более необходим, чем когда-нибудь. Китайскому мандарину, не выезжавшему из Пекина, можно заставлять заучивать изречения Конфуция и палками вбивать в детей эти изречения. Можно было это делать и в средние века, но где же взять в наше время ту силу веры в несомненность своего знания, которая бы могла нам дать право насильно образовывать народ? Возьмите какую угодно средневековую школу, до или после Лютера, возьмите всю ученую литературу средних веков, - какая сила веры и твердого, несомненного знания того, что истинно и что ложно, видна в этих людях! Им легко было знать, что греческий язык - единственное, необходимое условие образования, потому что на этом языке был Аристотель, в истине положений которого никто не усомнился несколько веков после. Как было монахам не требовать изучения священного писания, стоявшего на незыблемых основаниях. Хорошо было Лютеру требовать непременного изучения еврейского языка, когда он твердо знал, что на этом языке сам бог открыл истину людям. Понятно, что, когда критический смысл человечества еще не пробуждался, школа должна была быть догматическая; что естественно было ученикам заучивать наизусть истины, открытые богом и Аристотелем, и поэтические красоты Виргилия и Цицерона. Ни истины, более истинной, ни красоты, более красивой, никто несколько веков после не мог себе представить. Но какое положение школы нашего времени, оставшейся на тех же догматических принципах, когда, рядом с классом заучивания истины о бессмертии души, ученику стараются дать уразуметь, что нервы, общие человеку и лягушке, суть то, что называли прежде душою; когда после истории Иисуса Навина, переданной ему без объяснений, он узнает, что солнце никогда не ходило вокруг земли; когда после объяснения красот Виргилия он находит красоты Александра Дюма, проданные ему за пять сантимов, гораздо большими; когда единственная вера учителя состоит в том, что ничего нет истинного, что все, что существует, то разумно, что прогресс есть добро, а отсталость - зло; когда никто не знает, в чем состоит эта всеобщая вера прогресса?

(1885-1946) - русский поэт.

Родился в семье купца второй гильдии и содержателя трактира Василия Ивановича Чурилина и Александры Васильевны Ломакиной (1857-1894), также из купеческой семьи из Ефремова Тульской губернии. Его настоящим отцом был еврей-провизор Александр Яковлевич Тицнер, впоследствии провизор вольной аптеки в Орске.

В 1894 году поступил в Лебедянскую мужскую гимназию. Принимал активное участие в литературных вечерах, вступил в Лебедянское Музыкальное Драматическое общество, играл в любительских спектаклях. Переписывался с В. Э. Мейерхольдом. В 1897 году впервые выступил в печати (две заметки в «Тамбовских губернских ведомостях»).

В 1904 году порвал с отчимом и уехал в Саратов, где связался с революционными объединениями. В 1905 году переехал в Москву, где начал писать стихи (первая публикация - в 1908 году в литературных приложениях к журналу «Нива») и женился (о первом его браке достоверных сведений нет).

В 1907 году был вольнослушателем экономического отделения Московского коммерческого института. В 1908 году выехал за границу, вернулся в 1909 году. Был вызван в охранку; после оскорбления жандармского офицера помещён в психиатрическую лечебницу с диагнозом «мания преследования». В 1910 году объявил голодовку, до конца своего пребывания в лечебнице (1912) подвергался насильственному питанию через зонд.

После выхода из лечебницы сблизился с М. Ларионовым, Н. Гончаровой, В. Хлебниковым, А. Кручёных. В 1915 году выпустил первую книгу стихов «Весна после смерти» с литографиями Н. Гончаровой. В стихах книги отразились впечатления от пребывания в лечебнице и близких отношений с М. Цветаевой, считавшей Чурилина гением.

В феврале 1916 года заключил договор с Московским Камерным театром о принятии его в труппу. В мае уехал в Крым, где познакомился с будущей женой - художницей Брониславой Иосифовной Корвин-Каменской, ученицей К. Коровина. Осенью 1917 года приехал в Евпаторию, где принял участие в «Вечере новой поэзии и прозы».

В 1918 году приехал в Харьков, где познакомился с Г. Петниковым и присоединился к группе «Лирень», под маркой которой выпустил «Вторую книгу стихов» и повесть «Конец Кикапу». В 1920 году вместе с женой и Л. Аренсом организовал в Крыму содружество будетлян МОМ (Молодые Окраинные Мозгопашцы). В том же году, испытав разочарование в поэтике, существовавшей «до В. Маяковского», в том числе и в собственной, прекратил писать стихи и беллетристику.

В 1922 году вернулся в Москву, где сблизился с Н. Асеевым, Б. Пастернаком, О. Бриком, В. Маяковским. В 1927 году в связи с обострением психической болезни был помещён в московскую Донскую больницу, где провёл четыре года.

В 1931 году вернулся к поэзии. Подготовленный в 1932 году сборник «Жар-жизнь» был запрещён Главлитом. В середине 1930-х гг. работал над романом «Тяпкатань», устраивал домашние поэтические чтения. Жил в бедности.

Напечатанная в 1940 году книга «Стихи Тихона Чурилина» не успела поступить в продажу, тираж был уничтожен. В 1941 году получил заказ на книгу о К. Э. Циолковском, не увидевшую света.

После смерти жены Чурилина (10 октября 1944 года) у него вновь обострилась болезнь. 27 октября 1945 года в тяжелой депрессии был помещён в психиатрическую больницу № 4 им. Ганнушкина. Умер от общего истощения. 2 марта 1946 года кремирован в Донском крематории. Урна с прахом находится на Новодевичьем кладбище (Старая территория, колумбарий, секция 71).

- (1885 1946), русский поэт. Был близок к футуристам (см. Футуризм (см. ФУТУРИЗМ)). Поэзия отмечена словесным экспериментированием. Сборники стихов: «Весна после смерти» (1915), «Вторая книга стихов» (1918), «Агатовый Ага» (1922), «Стихи» (1940) … Энциклопедический словарь

ЧУРИЛИН Тихон Васильевич - (1885 1946) русский поэт. Был близок к футуристам (см. Футуризм). Поэзия отмечена словесным экспериментированием. Сборники стихов: Весна после смерти (1915), Вторая книга стихов (1918), Агатовый Ага (1922), Стихи (1940) … Большой Энциклопедический словарь

Чурилин, Тихон Васильевич - Чурилин Тихон Васильевич (1885–1946) – коммунист анархист; в 1919–1920 гг. – крымский подпольщик; футурист вне групп, нищий, дикий, отчаянный, подолгу страдавший приступами буйного помешательства. М. Цветаева в стихах сравнивала его с Рогожиным и … Русские поэты Серебряного века

Чурилин, Тихон Васильевич - Род. 1885, ум. 1946. Поэт новатор, близкий к футуристам. Автор сборников стихов "Весна после смерти" (1915), "Вторая книга стихов" (1918), "Агатовый Ага" (1922), "Стихи" (1940) … Большая биографическая энциклопедия

Чурилин - Содержание 1 Мужчины 1.1 A 1.2 В 1.3 Т … Википедия

Русские поэты Серебряного века - Хронологические рамки Серебряного века русской культуры не могут быть установлены с точностью до года. Начало этого периода обычно относят к первой половине 1890 х гг., между манифестами Николая Минского «При свете совести» (1890) и Дмитрия… … Википедия

Русские поэты-футуристы - Основная статья: Русский футуризм Фотография, напечатанная в «Пощёчине общественному вкусу». Справа налево … Википедия

Писатели «Серебряного века»

Поэты Серебряного века - Хронологические рамки Серебряного века русской культуры не могут быть установлены с полной точностью. Начало этого периода следует отнести к 1890 х гг. между манифестами Николая Минского «При свете совести» (1890) и Дмитрия Мережковского «О… … Википедия

Книги

  • Конец Кикапу. Полная повесть Тихона Чурилина , Чурилин Тихон Васильевич. Первая современная публикация повести Тихона Чурилина Конец Кикапу, вышедшей в 1918 году в издательстве Лирень. Текст малоизвестного в наши дни автора представляет собой оригинальный опыт…