Я играл с судьбой, событиями, жребиями, сфинксами и химерами
Элеонора Дузе и другие великие женщины Поэта
Габриэле привлекал женщин не только стихами, харизмой и своей сексуальностью. Как же он покорил Луизу Казати, Элеонору Дузе и других великих женщин?
Габриэле хорошо знал женскую натуру и еще в юности понял, что женщин чаще всего привлекает слава и возможность быть причастной к чему-то «великому».
Д’Аннунцио был врожденным Любовником и знал, как обольстить женщину, делая это умело. На ложе любви, после нежных, страстных объятий, осыпая ее лепестками роз и звучными поэтическими именами богинь, он умел преподнести роскошный подарок, припав к ее ногам, ну и, разумеется, посвятить ей поэму или даже роман.
С красавицей Барбарой Леони д’Аннунцио познакомился в 1887 году на одном из концертов. К этому времени он уже четыре года был женат на Марии, которая рожала ему одного ребенка за другим. Д’Аннунцио был поражен божественной красотой Барбары. Они безумно влюбились в друг друга и начали тайно встречаться. Она как-то призналась Габриэле: «Ах, дорогой, до встречи с тобой я была просто девственницей». Они поддерживали отношения в течение пяти лет, и при каждой их встрече, как и на первом свидании, прежде чем предаться любви, д’Аннунцио осыпал Барбару лепестками свежих роз. Это был настоящий любовный ритуал. А когда Барбара засыпала, Габриэле устраивался поблизости и, рассматривая ее прекрасное лицо и формы, делал подробные записи в свой дневник, передавая свои тончайшие ощущения, чтобы потом использовать эти наблюдения в стихах и романах. Все шло на пользу и благо великого искусства. Эротические чувствования, вызванные Барбарой Леони, он запечатлел в романе «Невинный».
После Барбары у него начался роман с женой неаполитанского дворянина Марией Гравиной ди Рамакка – в результате на свет появился ребенок. Страстная неаполитанка старалась всеми средствами удержать его возле себя, тратила на него большие суммы денег, угрожала, что убьет их совместного ребенка, если он не перестанет ей изменять, а он ей изменял, как и другим.
Из-за скандального романа с замужней женщиной д’Аннунцио оказался под судебным следствием. Ему грозило несколько месяцев тюрьмы, но это решение вскоре благополучно отменили.
Несмотря на все угрозы д’Аннунцио сбежал и от Марии, вырвавшись на свободу из пут любви.
Едва только улеглись неаполитанские страсти, как д’Аннунцио встретил знаменитую итальянскую актрису Элеонору Дузе, которая была старше его на четыре года и с которой он поддерживает отношения в течение аж… девяти лет. Невероятное постоянство!.. Она была родом из Падуи из потомственной актерско-режиссерской семьи, но познакомились они в Венеции, где в своей вилле Капончина довольно роскошно жил в то время Поэт. Недалеко от него, в своей вилле, обитала Элеонора Дузе.
Увидев ее впервые, он сразу решил ее соблазнить. Они катались вместе на гондолах, он читал ей свои стихи, посвященные именно ей, дарил огромные букеты цветов. Он даже не мог тогда предположить, что их роман затянется на такой долгий срок. Элеонора была очень умной, изящной женщиной, красивой, талантливой и известной. И еще она была очень уверена в себе. Ее любви добивались Бернард Шоу, Антон Чехов и многие другие известные личности той поры, но она влюбилась в д’Аннунцио. Это был не только любовный, но и творческий союз, потому что именно она помогла Поэту достичь европейской славы, активно продвигая его пьесы во Франции.
Она вдохновляла его, давала ему советы, опекала, снабжала его деньгами, которых у него постоянно не хватало, оплачивала его поездки, развлечения и даже расходы его любовниц. А он в благодарность ей писал пьесы, в которых Дузе исполняла главные роли, делая его пьесы знаменитыми.
Именно в этот период их страстной любви появились слухи о том, что д’Аннунцио пьет вино из черепа девственницы и ходит в туфлях из человеческой кожи. Распускали эти слухи его близкие друзья, разумеется, услышав их из уст самого Поэта. Некоторые выдумки д’Аннунциобыли настоящими шедеврами искусства. Его друг Маринетти рассказывал всем, что Поэт купается в море нагишом верхом на коне, а на берегу его ждет красавица Элеонора, держа в руках наготове пурпурную мантию, в которую она закутывает своего возлюбленного после купания.
Но рано или поздно этому «жрецу эротики» и любви надоедали все женщины, и с Элеонорой он тоже расстался, объясняя другим, что ее грудь потеряла свежесть, а он ценил в женской облике прежде всего красоту груди. Дузе говорила, что она не желает его видеть и даже слышать о нем, но при этом она обронила такую фразу: «Он мне отвратителен. Но я обожаю его».
Среди его муз было несколько женщин, которые оказались жертвами несчастной и безумной любви. Так, например, очень печально закончился его роман с набожной графиней Манчини, которая сошла с ума от любви к Поэту и попала в психиатрическую лечебницу. Она испытывала чувство вины за грех прелюбодеяния и порока, после наслаждений с ним. Еще один роман – с маркизой Александрой ди Рудини Карлотти, дочерью премьер-министра Италии – тоже закончился весьма печально. Любовь к Поэту так потрясла ее, что она отреклась от своей семьи, приняла монашеский постриг и умерла настоятельницей в одном из монастырей Савойи.
Когда читаешь произведения д’Аннунцио, поражаешься его знанию женской души, он понимает каждое ее движение, импульс и самое тонкое переживание и чувствование. «Есть женские взгляды, которые любящий мужчина не променял бы на полное обладание телом женщины. Кто не видел, как в ясных глазах загорается блеск первой нежности, тот не знает высшей ступени человеческого счастья. После же, с этим мгновением не сравнится никакое иное мгновение восторга», – так выразил он одно из состояний платонических любовных отношений между мужчиной и женщиной. И таких примеров знания женской души можно привести много.
Д’Аннунцио возводил секс в ранг искусства, как Луиза Казати – свои знаменитые балы и карнавалы. Но если праздники Луизы носили историко-театральный характер, то Габриэле устраивал театрализованные вечеринки в античном стиле, носившие сексуально-эротический смысл, с танцами вакханок и даже с садомазохистскими сценами.
Эстет, ценитель искусства и свободы
Современникам Поэт запомнился всегда изысканно одетым, в окружении роскошного интерьера (на виллах в Риме, Неаполе, Флоренции, Венеции, Парижа). Он всегда был со свитой, в которой преобладали красивейшие женщины.
Поэт знал толк в роскоши и придавал большое значение окружающим его предметам и интерьеру, которые возбуждали в нем творческое вдохновение. Так, в том же романе «Наслаждение» он великолепно описывает отношение к предметам устами своего главного героя Андреа Сперелли: «Все окружающее принимало для него то невыразимое подобие жизни, какое приобретают, например, священные сосуды, атрибуты религии, орудия богослужения, всякая вещь, на которой сосредоточивается людское раздумье или которую людское воображение полагает в основание той или иной идеальной высоты. Как сосуд после долгих лет сохраняет запах бывшей когда-то в нем эссенции, так и некоторые предметы сохраняли неопределенную часть любви, которою мечтательный любовник осенил и пропитал их. И столь глубоким возбуждением веяло на него от них, что порою он приходил в смущение, точно от присутствия сверхъестественной силы».
Утонченный эстет с безграничной любовью к искусству… У него есть удивительные строки о Риме, где он через героя говорит о своих чувствах к Вечному городу: «А сам он поселился в Риме, предпочитая этот город другому, Рим составлял его великую любовь: не Рим Цезарей, но Рим пап; не Рим арок, терм, форумов, но Рим вилл, фонтанов, церквей. Он отдал бы весь Колизей за виллу Медичи, Кампо Ваччино – за Испанскую площадь, арку Тита – за Фонтан с Черепахами. Княжеская роскошь рода Колонны, Дориа, Барберини привлекала его гораздо больше, нежели разрушенное величие императоров. И высшей его мечтою было владеть дворцом, увенчанным Микеланджело и расписанным Караччи, как например дворец Фарнезе; или галереей, полной Рафаэлей, Тицианов, Доменикино, как Боргезе; или виллой, как вилла Алессандро Альбани, где бы тенистые пальмы, восточный красный гранит, белый мрамор из Луни, греческие статуи, живопись Возрождения, само предание места окружали очарованием какую-нибудь горделивую любовь его. В доме своей кузины маркизы д’Аталета в альбом светских признаний на вопрос: “Кем вы хотели бы быть?” он написал: “Римским князем”».
Так желал его герой, а Поэт в 1924 году действительно получил титул князя, который ему пожаловал король Италии Витторио Эмануэле II. Д’Аннунцио считал, что и к жизни нужно относиться как к произведению искусства. Один из его героев высказывает это его отношение к жизни: «Необходимо созидать свою жизнь, как создается произведение искусства. Необходимо, чтобы жизнь образованного человека была его собственным творением. В этом все истинное превосходство».
Он, как все творческие люди, ценил свободу, которая была для него осознанной необходимостью: «Необходимо во что бы то ни стало сохранять всю свою свободу – даже в опьянении. Вот правило образованного человека – Habere, non haberi. – Обладать, не даваясь обладать».
Сценарист, кинематографист, аферист и главный декадент Европы
Из-за полного отсутствия денег ему пришлось влезть в очередную аферу и очутиться в Париже. Один приятель предложил ему почитать лекции в Латинской Америке, и д’Аннунцио попросил его выплатить ему аванс, якобы на срочное лечение зубов. Отправившись «лечить зубы» в Париж на две недели, он задержался там почти на восемь лет. В Париже знаменитого поэта, писателя, драматурга и великого Любовника встретили восторженно поклонники и поклонницы. Здесь он становится главным декадентом Европы. Многие его произведения переведены на французский. Приехав во Францию, он продолжил тот же вольный образ жизни.
У него разгорается роман с художницей Наталией Кросс-Голубевой, с которой он окунается с головой в парижскую богемную жизнь. Она знакомит его с Бакстом, Дебюсси и Идой Рубинштейн. Именно там он написал свою скандальную драму «Мученичество святого Себастьяна». Ему нравилось отождествлять себя со святым мучеником Себастьяном. Музыку к ней сочинил Дебюсси, декорации сделал Бакст, а христианского святого станцевала Ида Рубинштейн – вот такая знаменитая творческая группа. После столь порочного произведения отношения с Ватиканом у д’Аннунцио испортились, его отлучили от церкви и запретили благоверным католикам читать все произведения злостного грешника и еретика.
Вскоре от Кросс-Голубевой Поэт ушел к балерине Иде Рубинштейн, ему удалось соблазнить даже лесбиянку. А затем он вступает в любовную связь с подругой Иды Рубинштейн – американской художницей Ромейн Брукс.
Интерес к писателю и поэту растет, благодаря его новому увлечению кинематографом и авиацией, которые находятся на пике моды того времени. Вот тогда и возникает шестичасовая киноэпопея «Кабирия» о Древнем Риме, что было невероятно для того времени. Этот фильм из жизни Древнего Рима, согласно сценарию д’Аннунцио, получился со всем размахом: битвы гладиаторов, египетские пирамиды, извержение вулкана Этны… Можно вполне сказать, что он проложил дорогу историческому голливудскому кинематографу.
В Париже он увлекся авиацией и в течение короткого времени стал прекрасным авиатором, что пригодилось ему впоследствии.
Война как средство возрождения Поэта
Накануне Первой мировой войны Поэта настиг творческий кризис, нужна была новая цель, новые идеи. И Первая мировая война пришлась как раз кстати. Война пробудила в нем героя, дав пищу его уму и воображению. На этот раз он возродился в роли национального героя, общественного и политического деятеля, предводителя масс. Ему уже 50, сначала он становится военным корреспондентом, свои фронтовые репортажи он пишет в стихах. Степень патриотизма его военной поэзии настолько велика, что итальянцы запоминают их наизусть декламируют друг другу и с боевым текстом воодушевленно идут в бой. В этот же период он оттачивает свое ораторское искусство. В Риме он выступает перед публикой, облачившись в древнеримскую тогу, именно тогда он возродил жест римских легионеров, приветствуя своих слушателей.
А 23 мая 1915 года Италия объявляет войну Австрии. Поэт отправляется на фронт в качестве капитана действующей армии в Венецию. Воюет он отважно, как настоящий герой. Он гениально мог сочетать в себе смелость Героя, умение рисковать с эстетством и самовлюбленностью Нарцисса. В перерывах между боевыми экспедициями он возвращался в свой дворец на Большом канале, куда из Франции им была выписана необходимая ему для жизни обстановка: женщины, персидские ковры, гобелены, породистые домашние животные, изысканная еда. Говорят, что быт д’Аннунцио был обустроен более, чем быт воевавшего на том же фронте Хемингуэя.
Во флоте он участвует в вылазках торпедных катеров, а затем переходит в авиацию. Д’Аннунцио летает на Триест, на Пулу, на Сплит, сбрасывает бомбы и прокламации, видит гибель боевых товарищей, при неудачной посадке повреждает себе зрительный нерв и слепнет на один глаз. Командуя воздушной эскадрильей, он совершил одну из самых впечатляющих авиационных авантюр Первой мировой – «Полет над Веной». Десять итальянских пилотов с д’Аннунцио во главе пролетели более 1200 километров и разбросали 400 тысяч листовок над Веной.
Д’Аннунцио и здесь пишет, но не художественные произведения, а доклады об улучшении положения дел в военной авиации, надгробные речи, репортажи о воздушных боях, секретные записки с проектами авантюрных военных экспедиций. Некоторые свои идеи он воплощает с успехом, не отчитываясь ни перед кем. Например, на Рождество 1917 года д’Аннунцио организует и проводит ночную вылазку торпедных катеров при поддержке авиации (прожектора на катерах должны были служить навигационными ориентирами для пилотов) на австрийскую военно-морскую базу в Далмации, форт Буккари.
После окончания войны теперь уже не только Поэту, но и Герою, становится скучно и он пишет: «Чувствую зловоние мирной жизни».
Но на ловца и зверь бежит – и появляется «на горизонте» город-порт Фиуме, до войны принадлежавший Австро-Венгрии. Габриэле д’Аннунцио получает возможность стать частью Великой Империи и повоевать за честь своей страны.
Поэт-правитель
«Всякое восстание – это творчество!» – как-то сказал Поэт. Самую колоритную роль ему удалось исполнить в своей жизни именно в Фиуме – роль коменданте, правителя самого странного и анархистского государства, когда-либо существовавшего.
11 сентября 1919 года д’Аннунцио в открытом автомобиле, усыпанный лепестками роз и цветами, впереди колонны из 15 машин с добровольцами направился к Фиуме. На пути к цели к ним присоединялось все больше и больше желающих. Д’Аннунцио пользовался такой популярностью, что ему никто не мог противостоять. Правительственные войска, встречающиеся на пути, либо пропускали Героя, либо присоединялись к пламенным революционерам, охваченные под воздействием его харизмы патриотизмом. А если не пропускали, то он подставлял увешанную орденами и медалями грудь, предлагая стрелять в нее. Стрелять в Героя было немыслимо, и все ему аплодировали.
Без единого выстрела он добрался со своей армией до мятежного порта, где его встретили колокольным звоном, приветственным ревом сирен и орудийным салютом стоящих на рейде военных кораблей. Так началась полуторагодовая эпопея. Д’Аннунцио поднял над городом государственный стяг с созвездием Большой Медведицы на пурпурном фоне, окольцованном змеей, кусающей собственный хвост. А тут еще и черная бархатная повязка на выбитом глазу д’Аннунцио – он очень эффектно смотрелся, выступая на балконе своего дворца в центре города. Поэт произнес следующую знаменитую речь: «Итальянцы Фиуме! В этом недобром и безумном мире наш город сегодня – единственный островок свободы. Этот чудесный остров плывет в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты Земли погружены во тьму торгашества и конкуренции… Мы – это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастут всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений…»
Д’Аннунцио сразу объявил порт итальянской провинцией, а части союзников он отправил домой. Правительство Италии было шокировано и отказалось от «подарка». Тогда Герой объявил город свободным «Королевством Карнаро» (Фиуме расположен на берегу залива Карнаро). Правительство в ответ направило в залив боевые корабли и окружило войсками город. Корабли д’Аннунцио вскоре конфисковал, так как моряки дезертировали; а войска бездействовали, поскольку симпатизировали д’Аннунцио и мятежникам.
Д’Аннунцио, как и положено, начал с конституции, которую написал в стихах. Его с трудом уговорили придать документу официальный вид. Свое новое государство он посвятил музам, по этой причине главным пунктом в конституции страны было обязательное обучение всех граждан музыке, а министром культуры стал композитор Артуро Тосканини. Также был введен государственный культ муз с сооружением соответствующих храмов. Министром иностранных дел был назначен поэт-анархист Кохницкий, а министр финансов имел три судимости за кражи.
В свободный порт начали отовсюду стекаться авантюристы, творческая богема, искатели приключений, всякие маргинальные личности и любители острых ощущений. В Фиуме процветали проституция и гомосексуализм. Разодетые в пестрые костюмы жители и гости города веселились дни и ночи напролет. Это был своеобразный фиумский карнавал.
Население, впавшее в веселье и разгул, нужно было чем-то кормить и поить. Когда в городе кончился хлеб, д’Аннунцио приказал выдавать всем желающим кокаин. Пришлось мятежникам освоить и профессию пиратов, захватывая проходящие корабли, а затем возвращая груз за вознаграждение. А боевые летчики, переквалифицировавшиеся в воздушных пиратов, тоже активно пополняли закрома нового свободного государства.
Можно ли было политические идеи и программы д’Аннунцио отнести к какой-то определенной партии? У него была слишком свободная душа, чтобы выполнять какие-то ограниченные предписания и программы, его идеи были универсальными, они вмещали в себя все элементы – от анархизма и коммунизма до монархизма – и то, что он называл «политикой красоты», с большой долей театральности и эпатажности, а также многое другое, чему нет еще названия в политических играх.
Команданте ежедневно произносил на главной площади зажигательные речи. Известно, что будучи блестящим оратором, он импровизировал на ходу, его речи были полны сложных метафор и ярких образов, они самым волшебным образом действовали на слушателей, проникая прямо в их подсознание. Comаndante впоследствии станет чем-то вроде почетного звания д’Аннунцио. Именно так все будут обращаться к нему до самой его смерти.
Последние дни Команданте
В конце своей удивительной жизни д’Аннунцио предался приятным размышлениям и занялся строительством мемориала в своей роскошной вилле Витториале на озере Гарда. Этот мемориал, посвященный всему итальянскому народу, на самом деле отражает полностью жизнь Поэта. Но разве жизнь великого итальянского Поэта не отражает жизнь итальянского народа?
На вилле Поэта – и копии античных статуй, и работы Микеланджело; на поляне перед виллой – тот самый самолет, на котором Поэт кружил над Веной, и торпедный катер, на котором он атаковал противника; а в самом центре парка – военный крейсер с действующими пушками, и еще многие другие экспонаты.
Д’Аннунцио был главным соперником Дуче, который заставил его бездействовать посредством разных почестей, наград и привилегий, лишь бы он только не соперничал с ним в политике. Поэт считал Муссолини своим посредственным подражателем, а фашизм – плебейской, жалкой и извращенной пародией на свои великие идеи. Безусловно, образ Муссолини становился блеклым по сравнению с колоритнейшей личностью д’Аннунцио. Дуче пытался избавиться от него: в один прекрасный день Поэт выпал из окна, но самым чудесным образом остался жив. Это произошло накануне выборов, д’Аннунцио назвал свое падение «полетом архангела».
Даже в преклонном возрасте Поэт всегда был окружен женщинами. Он посылал своих верных слуг на поиски красивых женщин в окрестные деревни. И вот, уже больной, зависимый от наркотиков, он заканчивает свою жизнь в первый день весны 1938 года, не дожив 11 дней до своего 75-летия. Казалось, что этот «жрец любви» должен был умереть в объятиях очередной женщины?.. Но он скончался от апоплексического удара во время работы за письменным столом!.. Правда, за несколько часов до смерти из его спальни выпорхнула юная очаровательная нимфа (на старости лет он отдавал предпочтение молодым девушкам).
В «Секретной книге» он пишет: «Я играл с судьбой, событиями, жребиями, сфинксами и химерами». Нужно еще добавить – «с женщинами». Он был не только Поэтом, Пророком, Героем, Первым Любовником Италии, Сверхчеловеком в своем собственном понимании этого слова, но и великим Актером, умевшим наслаждаться своими ролями. Жизнь Поэта действительно была «его собственным творением», он преобразовал ее в «настоящее произведение искусства».
- Жанр:
- Роман «Наслаждение» (1889) принадлежит перу одного из наиболее ярких и знаменитых писателей Италии - Габриэле д’Аннунцио (1863–1938). В основе романа лежит традиционный конфликт между искренней любовью и чувственным наслаждением. С тонким психологизмом и изысканным вниманием к деталям автор вскрывает внутреннюю драму молодого человека, разрывающимся между погоней за удовольствиями и тем чувством, которое бывает в жизни один раз, да и то не у каждого. «Любовь - одна, а подделок под нее - тысячи». Этот афоризм как нельзя более подходит к определению сути этого произведения. Неумение отличить главное от второстепенного, эгоизм, фатовство закономерно приводят к духовному банкротству даже такого умного, тонкого человека, как главный герой романа - Андреа Сперелли. Этот роман является одним из шедевров мировой литературы эпохи «модерн» (конец XIX-начало ХХ века) и стоит в одном ряду с произведениями таких авторов, как Оскар Уайльд, Анатоль Франс, Жорис-Карл Гюисманс. Литература этого периода почему-то называется - «декаданс» («dйcadence» - «упадок, разложение»), хотя, по всем признакам, это был расцвет. Для писателей того времени характерно стремление к изысканности, тонкости изложения, внимание к деталям, необычным переживаниям, редким красивым вещам и их описанию. Все это в полной мере относится к творчеству Габриэле д’Аннунцио, который прошел сложный путь от убогой описательности т. наз. «реалистической школы» или «веризма» к раскрепощенности и изящной занимательности повествования. Творчество Габриэле д’Аннунцио очень мало известно на просторах бывшего СССР. Как же так? Один из наиболее знаменитых (даже скандально знаменитых) писателей. Книгами его зачитываются не только в Италии, пьесы его не сходят со сцен лучших мировых театров, стихи считаются образцом итальянской лирики. И вдруг - неизвестен. «А ларчик просто открывался!». Дело в том, что В. И. Ленин (считавшийся до недавнего времени образчиком вкуса и главным литературоведом всех времен и народов) в статье «Партийная организация и партийная литература» (1905) весьма нелестно отозвался о творчестве д’Аннунцио. Вдобавок к этому, Габриэле д’Аннунцио был страстным патриотом Италии, что заставило его воевать в 1-ю Мировую войну, а в дальнейшем пойти на сотрудничество с фашистским режимом. Во время этого режима он даже получил титул «князь» и стал президентом Королевской Академии изящных искусств. Все. После этого на знакомстве отечественного читателя с творчеством Габриэле д’Аннунцио можно было поставить жирный крест. Его практически не переводили и не издавали с дореволюционных времен. Исключение - сборник «Итальянская новелла» (1960). Даже это издание романа «Наслаждение», предпринятое издательством «Лествица» в 1993 г. является всего лишь перепечаткой с дореволюционного издания под редакцией Ю. Балтрушайтиса (1908). При упоминании д’Аннунцио традиционно приводились и приводятся глупые обвинения в «аморализме», «гедонизме», «эстетизме» и прочих «-измах», на которые так щедра истеричная отечественная критика со времен Белинского. А, зря! Читайте роман - сами убедитесь. И еще одно. Книга предназначена для образованного читателя. Она вся проникнута многовековым духом итальянской (и не только) культуры. Поэтому получить от нее удовольствие может только человек, у которого имена Полайоло, Бернардино Пинтуриккьо, Аннибале Караччи, Клодион, Юбер Гравело, Рамо, мадам де Парабер и др. не вызывают страстного желания полезть в энциклопедический словарь. Кроме того, в дореволюционном издании и в перепечатке отсутствуют примечания, а переводы иностранных фраз даются только для греческого, испанского и английского языка, но не для французского и латыни в силу их общеизвестности в то время. Итак, этот роман - приятное противоядие, антидот, панарион от всяческого «реализма», «пролетарской литературы», «ужастиков», «чернухи», «народности», «эротики», «триллеров» и прочих образин многоликой пошлости. Полуянов П. Ф. (Amfortas)
- | | (0)
- Жанр:
- Роман «Наслаждение» (1889) принадлежит перу одного из наиболее ярких и знаменитых писателей Италии - Габриэле д’Аннунцио (1863–1938). В основе романа лежит традиционный конфликт между искренней любовью и чувственным наслаждением. С тонким психологизмом и изысканным вниманием к деталям автор вскрывает внутреннюю драму молодого человека, разрывающимся между погоней за удовольствиями и тем чувством, которое бывает в жизни один раз, да и то не у каждого.«Любовь - одна, а подделок под нее - тысячи». Этот афоризм как нельзя более подходит к определению сути этого произведения. Неумение отличить главное от второстепенного, эгоизм, фатовство закономерно приводят к духовному банкротству даже такого умного, тонкого человека, как главный герой романа - Андреа Сперелли.Этот роман является одним из шедевров мировой литературы эпохи «модерн» (конец XIX-начало ХХ века) и стоит в одном ряду с произведениями таких авторов, как Оскар Уайльд, Анатоль Франс, Жорис-Карл Гюисманс. Литература этого периода почему-то называется - «декаданс» («d?cadence» - «упадок, разложение»), хотя, по всем признакам, это был расцвет. Для писателей того времени характерно стремление к изысканности, тонкости изложения, внимание к деталям, необычным переживаниям, редким красивым вещам и их описанию.Все это в полной мере относится к творчеству Габриэле д’Аннунцио, который прошел сложный путь от убогой описательности т. наз. «реалистической школы» или «веризма» к раскрепощенности и изящной занимательности повествования. Творчество Габриэле д’Аннунцио очень мало известно на просторах бывшего СССР. Как же так? Один из наиболее знаменитых (даже скандально знаменитых) писателей. Книгами его зачитываются не только в Италии, пьесы его не сходят со сцен лучших мировых театров, стихи считаются образцом итальянской лирики. И вдруг - неизвестен.«А ларчик просто открывался!». Дело в том, что В. И. Ленин (считавшийся до недавнего времени образчиком вкуса и главным литературоведом всех времен и народов) в статье «Партийная организация и партийная литература» (1905) весьма нелестно отозвался о творчестве д’Аннунцио. Вдобавок к этому, Габриэле д’Аннунцио был страстным патриотом Италии, что заставило его воевать в 1-ю Мировую войну, а в дальнейшем пойти на сотрудничество с фашистским режимом. Во время этого режима он даже получил титул «князь» и стал президентом Королевской Академии изящных искусств.Все. После этого на знакомстве отечественного читателя с творчеством Габриэле д’Аннунцио можно было поставить жирный крест. Его практически не переводили и не издавали с дореволюционных времен. Исключение - сборник «Итальянская новелла» (1960). Даже это издание романа «Наслаждение», предпринятое издательством «Лествица» в 1993 г. является всего лишь перепечаткой с дореволюционного издания под редакцией Ю. Балтрушайтиса (1908).При упоминании д’Аннунцио традиционно приводились и приводятся глупые обвинения в «аморализме», «гедонизме», «эстетизме» и прочих «-измах», на которые так щедра истеричная отечественная критика со времен Белинского. А, зря! Читайте роман - сами убедитесь.И еще одно. Книга предназначена для образованного читателя. Она вся проникнута многовековым духом итальянской (и не только) культуры. Поэтому получить от нее удовольствие может только человек, у которого имена Полайоло, Бернардино Пинтуриккьо, Аннибале Караччи, Клодион, Юбер Гравело, Рамо, мадам де Парабер и др. не вызывают страстного желания полезть в энциклопедический словарь. Кроме того, в дореволюционном издании и в перепечатке отсутствуют примечания, а переводы иностранных фраз даются только для греческого, испанского и английского языка, но не для французского и латыни в силу их общеизвестности в то время.Итак, этот роман - приятное противоядие, антидот, панарион от всяческого «реализма», «пролетарской литературы», «ужастиков», «чернухи», «народности», «эротики», «триллеров» и прочих образин многоликой пошлости.
Гардоне-Ривьера, Ломбардия , Королевство Италия
Габрие́ле д’Анну́нцио (итал. Gabriele D"Annunzio ; 12 марта 1863 года - 1 марта 1938 года) - итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель.
Биография
Кроме того Д’Аннунцио посвящено стихотворение Н. С. Гумилёва ().
Произведения
Романы
- Трилогия «Романы Розы»:
- Il piacere («Наслаждение» («Сладострастие»), 1889; экранизация П. Чардынина - 1915),
- Giovanni Episcopo («Джованни Эпископо», 1891; экранизация 1947),
- L’innocente («Невинный», 1892; экранизация Л. Висконти - 1976).
- Il trionfo della morte («Триумф смерти», 1894).
- Le vergini delle rocce («Девы утёсов», 1895).
- Il fuoco («Пламя», 1900).
- Forse che sì forse che no («Может быть, да, может быть, нет», 1910).
- La Leda senza cigno («Леда без лебедя», 1912).
Трагедии
- La città morta («Мёртвый город», 1899),
- La Gioconda («Джоконда», 1899),
- Francesca da Rimini («Франческа да Римини», 1902),
- L’Etiopia in fiamme (1904),
- La figlia di Jorio («Дочь Йорио», 1904),
- La fiaccola sotto il moggio («Факел под мерой», 1905),
- La nave («Корабль», 1908),
- Fedra («Федра», 1909).
Сборники стихотворений
- Primo vere («Весна», 1879),
- Canto novo («Новая песнь», 1882),
- Poema paradisiaco (1893),
- Laudi del cielo, del mare, della terra e degli eroi (1903-1912):
- Maia (Canto Amebeo della Guerra),
- Elettra,
- Alcyone,
- Merope,
- Asterope (La Canzone del Quarnaro).
- Ode alla nazione serba (1914)
Автобиографические работы
- Notturno,
- Le faville del maglio,
- Le cento e cento e cento e cento pagine del Libro Segreto di Gabriele d’Annunzio tentato di morire o Libro Segreto.
Библиография
- Gabriele D’Annunzio: Defiant Archangel by J.R. Woodhouse (2001, ISBN 0-19-818763-7)
- D’Annunzio: The First Duce by Michael A. Ledeen (ISBN 0-7658-0742-4)
- Dannunzio: The Poet As Superman by Anthony Rhodes (ISBN 0-8392-1022-1)
- Gabriele D’Annunzio: The Dark Flame by Paolo Valesio (trans. by Marilyn Migiel, ISBN 0-300-04871-8)
- D’Annunzio and the Great War by Alfredo Bonadeo (Fairleigh Dickinson University Press, 1995, ISBN 0-8386-3587-3)
- Biographical Dictionary of the Extreme Right Since 1890 edited by Philip Rees (1991, ISBN 0-13-089301-3)
- The Appeal of Fascism: A Study of Intellectuals and Fascism 1919-1945 by Alastair Hamilton (London, 1971, ISBN 0-218-51426-3)
- Л. Троцкий .
- Кормильцев Илья. Три жизни Габриеле Д’Аннунцио. // Иностранная литература. 1999, № 11.
- Руссо А., Желтова Е. Л. Авиация в жизни и творчестве Габриеле Д’Аннунцио: от «авиационной» поэзии к пропаганде авиации // Вопросы истории естествознания и техники. - 2008. - № 1. - С. 97-116. - ISSN 0205-9606
- Плотников А. Плутовской роман Габриеле Д’Аннунцио. // Журнал CIGAR CLAN 3/ 2004
- Коваль Л. М. Габриэле Д’Аннунцио в России. // Книга. Исследования и материалы. 1999. Вып. 76.
- Ч. Де Микелис. Д’Аннунцио в русской культуре. // Начало века. Из истории международных связей русской литературы. - СПб., 2000. - С. 281-315.
- Чекалов К. А. Д’Аннунцио на российской сцене: рубеж двух столетий. // Новые российские гуманитарные исследования. 2008, № 3.
- Чекалов К. А. Блок, Брюсов и «спор двух Франчесок». // Шахматовский вестник, вып. 10-11. - М.: Наука, 2010. - С. 427-439.
- Шварц Е. Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп. - СПб.: Вита Нова , 2010. - С. 528. - ISBN 978-5-93898-291-8 - (Серия: Жизнеописания)
Награды
- Офицер Военного ордена Италии (Награждён Королевским декретом № 87, 10 ноября 1918 года .)
- Кавалер Военного ордена Италии (Награждён Королевским декретом № 72, 3 июня 1918 года.)
Напишите отзыв о статье "Д’Аннунцио, Габриеле"
Ссылки
- З. А. Венгерова. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Примечания
См. также
Отрывок, характеризующий Д’Аннунцио, Габриеле
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j"ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
Габриэ́ле д’Анну́нцио (итал. Gabriele D"Annunzio, настоящая фамилия Рапанье́тта [итал. Rapagnetta]; 12 марта 1863 года — 1 марта 1938 года) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель.
Рапанье́тта родился 12 марта 1863 года в городе Пескаре, в итальянской провинции Абруццо. В одиннадцатилетнем возрасте поступил в привилегированный колледж Чиконьини.
Рано открыл в себе поэтический талант. Взял себе литературный псевдоним "Габриэле д’Аннунцио" (т.е. "Гавриил-Благовестник").
В своих романах, стихах и драмах отразил дух романтизма, героизма, эпикурейства, эротизма, патриотизма. Повлиял на русских акмеистов. К началу Первой мировой войны был наиболее известным и популярным итальянским писателем.
Находился в близких отношениях с Луизой Казати.
Итало-турецкой войне за Ливию д’Аннунцио посвятил цикл стихов "Песни о заморских подвигах" (1911 г.). В 1915-1918 годах д’Аннунцио участвовал в боях на фронтах Первой мировой войны: вначале в авиации, затем (после ранения) в пехоте. Дослужился до майора. После войны стал одним из лидеров националистического движения, связанного с фашистскими организациями. С 1919 года поддерживал Муссолини. Возглавил националистическую экспедицию, захватившую 12 сентября 1919 года хорватский портовый город Риеку. Итальянцы, равно как и венгры, именуют этот порт: Fiume (Фиуме)... Присвоив себе титул «commandante» (восходящий к должности «commandant» у бурских партизан-коммандос), Габриэле д’Аннунцио стал фактическим диктатором республики Фиуме (вплоть до декабря 1920 г.). Комманданте д’Аннунцио поставил своей целью превратить многонациональную Риеку в «Terra orientale già Italiana» («Восточные земли — уже итальянские»). В период оккупации Риеки были апробированы многие элементы политического стиля фашистской Италии: массовые шествия в чёрных рубашках, воинственные песни, древнеримское приветствие поднятой рукой и эмоциональные диалоги толпы с вождём. В декабре 1920 г. - в связи с решительным требованием Антанты - итальянское правительство вынудило д’Аннунцио и его отряд покинуть Риеку.
Д’Аннунцио приветствовал военные акции итальянского фашизма, прославлял его колониальные захваты (сборники статей и речей «Держу тебя, Африка», 1936), хотя в 1921—1922 гг. и пытался создать собственный центр политической силы, конкурирующий с фашистским. При фашизме в 1924 он получил титул князя, в 1937 возглавил Королевскую Академию наук.
Писатель скончался от апоплексического удара 1 марта 1938 года в своем поместье Виттореале на озере Гарда, в Ломбардии. Режим Муссолини устроил ему торжественные похороны.
Произведения
Романы
- Трилогия «Романы Розы»:
- Il piacere («Наслаждение» («Сладострастие»), 1889; экранизация П. Чардынина — 1915),
- Giovanni Episcopo («Джованни Эпископо», 1891; экранизация 1947),
- L’innocente («Невинный», 1892; экранизация Л. Висконти — 1976).
- Il trionfo della morte («Триумф смерти», 1894).
- Le vergini delle rocce («Девы утёсов», 1895).
- Il fuoco («Пламя», 1900).
- Forse che sì forse che no («Может быть, да, может быть, нет», 1910).
- La Leda senza cigno («Леда без лебедя», 1912).
Трагедии
- La città morta («Мёртвый город», 1899),
- La Gioconda («Джоконда», 1899),
- Francesca da Rimini («Франческа да Римини», 1902),
- L’Etiopia in fiamme (1904),
- La figlia di Jorio («Дочь Йорио», 1904),
- La fiaccola sotto il moggio («Факел под мерой», 1905),
- La nave («Корабль», 1908),
- Fedra («Федра», 1909).
Сборники стихотворений
- Primo vere («Весна», 1879),
- Canto novo («Новая песнь», 1882),
- Poema paradisiaco (1893),
- Laudi del cielo, del mare, della terra e degli eroi (1903—1912):
- Maia (Canto Amebeo della Guerra),
- Elettra,
- Alcyone,
- Merope,
- Asterope (La Canzone del Quarnaro).
- Ode alla nazione serba (1914)
Автобиографические работы
- Notturno,
- Le faville del maglio,
- Le cento e cento e cento e cento pagine del Libro Segreto di Gabriele d"Annunzio tentato di morire o Libro Segreto.
Библиография
- Gabriele D’Annunzio: Defiant Archangel by J.R. Woodhouse (2001, ISBN 0-19-818763-7)
- D’Annunzio: The First Duce by Michael A. Ledeen (ISBN 0-7658-0742-4)
- Dannunzio: The Poet As Superman by Anthony Rhodes (ISBN 0-8392-1022-1)
- Gabriele D’Annunzio: The Dark Flame by Paolo Valesio (trans. by Marilyn Migiel, ISBN 0-300-04871-8)
- D’Annunzio and the Great War by Alfredo Bonadeo (Fairleigh Dickinson University Press, 1995, ISBN 0-8386-3587-3)
- Biographical Dictionary of the Extreme Right Since 1890 edited by Philip Rees (1991, ISBN 0-13-089301-3)
- The Appeal of Fascism: A Study of Intellectuals and Fascism 1919—1945 by Alastair Hamilton (London, 1971, ISBN 0-218-51426-3)
- Л. Троцкий. Кое-что о философии сверхчеловека
- Кормильцев Илья. Три жизни Габриеле Д’Аннунцио. // Иностранная литература. 1999, № 11.
- Руссо А., Желтова Е. Л. Авиация в жизни и творчестве Габриеле Д’Аннунцио: от «авиационной» поэзии к пропаганде авиации // Вопросы истории естествознания и техники. — 2008. — № 1. — С. 97-116. — ISSN 0205-9606
- Плотников А. Плутовской роман Габриеле Д’Аннунцио. // Журнал CIGAR CLAN 3/ 2004
- Шварц Елена. Крылатый циклоп. Путеводитель по жизни Габриеле Д’Аннунцио. Роман. (Отрывок из романа «Город жизни» о периоде Республики Фиуме // журнал «Звезда», 2009, № 5)
- Коваль Л. М. Габриэле Д’Аннунцио в России. // Книга. Исследования и материалы. 1999. Вып. 76.
- Ч. Де Микелис. Д’Аннунцио в русской культуре. // Начало века. Из истории международных связей русской литературы. — СПб., 2000. — С. 281-315.
- Чекалов К. А. Д’Аннунцио на российской сцене: рубеж двух столетий. // Новые российские гуманитарные исследования. 2008, № 3.
- Чекалов К. А. Блок, Брюсов и «спор двух Франчесок». // Шахматовский вестник, вып. 10-11. — М.: Наука, 2010. — С. 427-439.
- Шварц Е. Габриэле Д"Аннунцио. Крылатый циклоп. — СПб.: Вита Нова, 2010. — С. 528. — ISBN 978-5-93898-291-8 — (Серия: Жизнеописания)
Награды
- Офицер Военного ордена Италии (Награждён Королевским декретом № 87, 10 ноября 1918 года.)
- Кавалер Военного ордена Италии (Награждён Королевским декретом № 72, 3 июня 1918 года.)
Отец Габриеле Д’Аннунцио родился в богатой и родовитой семьи Рапаньетта-Д’Аннунцио, которая жила в одном из самых провинциальных уголков тогдашней Италии - городе Пескара в Абруццо. Пескара - древний город Италии, раздираемый страстями и междоусобицами, прошлое в котором сохранилось только в устном фольклоре и давало о себе знать внезапными вспышками вражды между родами и общинами - такими, как древнее соперничество Пескары и стоявшего на другом берегу реки Кастелламаре. Спустя годы, в дни своего величия и славы, Д’Аннунцио почти спустя полвека одержал окончательную победу над кастелламарцами, упросив Муссолини упразднить ненавистный город и сделать его районом родной Пескары. Такой была Южная Италия, когда появился на свет поэт.
Позже, создавая себе романтизированную биографию в духе то ли Светониевой “Жизни двенадцати цезарей”, то ли новелл о знаменитых авантюристах Возрождения, Д’Аннунцио утверждал, что событие это произошло на борту бригантины “Ирена” во время шторма. Но на самом деле он появился на свет при вполне прозаичных обстоятельствах - на суше, в родительском доме 12 марта 1863 года.
Социальные барьеры были для южных людей не менее существенны, чем для северных, но на юге они часто не имели столь зримого выражения. Поэтому детство Д’Аннунцио было детством обычного средиземноморского мальчика - ярким, вольным, богатым впечатлениями от общения с самыми разномастными представителями человеческого рода. Родственники и друзья семьи - люди, как правило, не бедные и знатные - не исчерпывали круг знакомств юного Габриеле. Никто не препятствовал ему водиться и с уличным людом - старым нищим Паскио, бывшим моряком и даже пиратом, или живописным городским сумасшедшим по прозвищу Цинциннат. От них мальчик набрался историй и россказней, богатого запаса которых ему хватило на всю писательскую жизнь.
Дома свирепый и жадный до чувственных удовольствий отец (“Он ел как Полифем и спал как Полифем”, - уже на склоне лет вспоминал о нем знаменитый сын) и тихая, заботливая мать с лицом святой дополняли впечатления будущего героя о страстях и гротеске повседневности. С ранних лет пристрастие к риторике и театральности вошло в плоть и кровь Габриеле и определило его будущий литературный стиль. И стиль жизни тоже.
В десять лет Габриеле впервые испытал чувство, которое позже назвал “spasimo dell’orrore” (нечто вроде “сладкого трепета ужаса”). Способностью испытывать именно такой “spasimo” он чрезвычайно гордился всю жизнь, всячески ее культивировал и развивал. Случилось это так: мальчик полез на крышу своего дома, чтобы снять с нее ласточкино гнездо, но упал и сильно повредил себе руку. Вид хлынувшей из раны крови вызвал у подростка сильнейшее сладострастное возбуждение. Впрочем, дело было, очевидно, во врожденной психической аномалии, а несчастный случай просто разбудил дремавший рефлекс. Впоследствии Д’Аннунцио запечатлевал это свое пристрастие на страницах многих книг. Отрубленные руки, стигматы, кровавые раны кочевали из одного романа в другой, из пьесы в пьесу с навязчивым постоянством. Как и образ мученичества святого Себастьяна, с которым писатель впоследствии начал себя отождествлять. Но это было гораздо позднее, а пока одиннадцатилетнего Д’Аннунцио отдали в привилегированный колледж Чиконьини.
Какие бы бури ни бушевали в душе мальчика, держать себя в руках он умел. Учителя и соученики вспоминали его как сдержанного, весьма способного ученика, неизменно заканчивавшего класс с отличными отметками, но при этом - юного денди, самого элегантного среди мальчиков, тратившего на духи, перчатки и шарфы почти все присылаемые из дома деньги.
В четырнадцать лет, тем не менее, успеваемость, а вместе с ней и дисциплина пошатнулись: как это обычно бывает - под воздействием первой влюбленности и проснувшегося интереса к поэзии. Первую любовь Габриеле звали Клеменца Кокколини: Д’Аннунцио познакомился с ней во Флоренции на каникулах, в семье друзей отца. Вскоре произошла знаменательная история, впоследствии пересказанная взрослым писателем в литературной форме. Юная парочка отправилась в Этрусский музей, где в пустом зале надолго задержалась перед бронзовой статуей химеры. С юношеской бравадой Д’Аннунцио засунул руку в страшную пасть чудовища и поцарапался (вполне возможно, нарочно) об острые клыки фантастической твари. Возбужденный видом собственной крови, Габриеле набросился на бедную девушку и больно укусил ее в губы. Восторг, испытанный им при этом, стал основой для будущей жизненной программы: никогда больше он ни в чем не отказывал себе, потворствовал своим инстинктам, какими бы низменными они ни казались.
Пыл ранних любовных переживаний, обильное чтение античных авторов и современных итальянских поэтов принесли поэтические плоды: в шестнадцать лет Д’Аннунцио завершил первый сборник стихотворений и при финансовой поддержке отца издал его тиражом в пятьсот экземпляров. Переполненный гордостью, дебютант дарил и рассылал книжечку всем своим знакомым, в том числе и ректору колледжа. Здесь его ждало, впрочем, горькое разочарование, сборник насторожил педагогов. Собрался административный совет, и дело шло к исключению, но юный талантливый шалопай, в общем-то, был симпатичен всем и посему отделался строгим предупреждением. Резонанс за стенами учебного заведения, однако, вскоре залечил раны его честолюбия: во всех литературных обозрениях писали о новом таланте - большинство критиков восхваляли его.
Д’Аннунцио был полон планов: стихи писались легко. Не проходило и года, как у него была готова большая поэтическая книга - “Новая песнь”. Она издавалась как вполне серьезный труд в авторитетном издательстве, но честолюбивому Д’Аннунцио было мало уже существующего внимания публики. Он затеял рекламный трюк вполне в духе современного шоу-бизнеса: в день появления книги в продаже одна флорентийская газета получала телеграмму от неизвестного лица. В ней рассказывалось о трагической гибели юного поэта во время катания на лошади. Книга мгновенно раскупалась, в то время как автор книги и телеграммы был жив и здоров. Внезапно свалившаяся слава и первый в череде многих и многих скандал, а также многочисленные любовные увлечения не мешали Габриеле окончить с отличием колледж и поступить в Римский университет на отделение литературы и филологии.
К 1881 году Рим был столицей Италии всего только десять лет: сонный во времена папского государства, город превратился в котел, переполненный политиканами, аферистами, предпринимателями и артистической богемой. В этот котел, где кипели страсти, и окунулся юный “дикарь из Абруццо”, как его окрестили в литературной среде. Д’Аннунцио быстро сходился со столичной элитой, триумфально переиздавал все свои написанные к тому времени поэтические книги, а также первый сборник рассказов и с удовольствием занялся журналистикой. Он писал сразу для нескольких изданий, в основном для разделов светской хроники, в духе скандальном, провокационном, на грани фола, с цинизмом и нахальным юмором. Писались и стихи: в римский период Д’Аннунцио перестал сдерживать свою тягу к претенциозно эротическим темам. Содержание очень часто носило откровенно автобиографический характер, поэтому публикация почти каждой его новой элегии или канцоны заканчивались небольшим скандалом, а иногда - и дуэлью.
В Риме Д’Аннунцио, освободившись от опеки родителей и учителей, получил возможность создать собственный стиль жизни, которому не изменял на протяжении последующих тридцати лет: сонм порхающих вокруг прелестных созданий, квартиры, заставленные цветами, античными статуями и безделушками, заваленные чудовищными собраниями гобеленов и кружев, пропахшие куреньями и дорогими сортами табака, простыни, пропитанные ароматическими эссенциями, - помесь быта индийского махараджи и фантазий провинциального эстета, этакий лубок с претензией на роскошь и исключительность. Вся жизнь поэта была похожа на мистерию, наполненную роскошью и бесконечными долгами, увеличивающимися по мере необходимости субсидировать всю эту роскошь, поскольку литературные и журналистские заработки не в состоянии и на десять процентов были прикрыть постоянно разрастающуюся финансовую брешь.
Конечно, приходилось соблюдать и внешние условности: 28 июля 1883 года в возрасте двадцати лет Д’Аннунцио женился на молодой аристократке Марии ди Галлезе, в браке с которой он формально и прожил всю жизнь. Свадьба была сыграна после бурного романа с бегством девушки от родителей, но Габриеле вскоре потерял интерес к Марии, получившей в его классификации сразу три поэтических имени - Йелла, Марайя и Мариоска. Лет через пять после свадьбы отношения с ди Галлезе были полностью прекращены, но она осталась его законной супругой. Впрочем, за недолгую совместную жизнь Габриеле и Мария успели произвести на свет троих детей.
А тем временем необузданный юный эстет вновь погрузился во вращение столичной жизни. Откровенное распутство поэта вскоре дало повод для едкого фельетона, напечатанного неким Карло Маньико в провинциальной газете “Абруцци”. К несчастью, это была именно та газета, которую читали родители Габриеле и его жена. Разозленный поэт вызвал коллегу по цеху на дуэль и потерпел поражение. Д’Аннунцио был ранен в голову. Вызванный врач обильно обработал рану модным тогда антисептиком - перхлоратом железа. Но эскулап перестарался: от воздействия химиката Д’Аннунцио в двадцать три года стал совершенно лысым. В результате медицинской ошибки и создался образ поэта - такой, каким мы его знаем на многочисленных портретах и фотографиях: маленький лысый мужчина с огромным носом и рыбьими глазами навыкат, глазами маньяка или гения.
В 1889 году, ко дню выхода первого романа Д’Аннунцио “Наслаждение”, жизнь его выглядела вполне сложившейся, хотя и не во всем уютной: события в этой жизни повторялись с удивительным однообразием - за одним романтическим приключением следовало другое, не менее романтическое: художница Барбара Леони, затем неаполитанская аристократка графиня Гравина Ангуисола - от нее у Д’Аннунцио было еще двое детей в дополнение к трем законным, - затем великая итальянская актриса Элеонора Дузе. Но каждое увлечение кончалось трагическим разрывом. А потребность Д’Аннунцио в роскоши становилась все больше и больше, долги же достигали астрономической величины.
И на фоне всех этих жизненных коллизий писались книги - одна за другой. Книги, которые составили европейскую славу Д’Аннунцио: “Пескарские рассказы”, “Джованни Эпископо”, “Невинный”, “Непобедимое” и еще многие другие, пьеса “Триумф смерти”.
Проза и стихи пользовались неизменным успехом, но пьесы чаще проваливались на итальянских и европейских сценах. В литературном творчестве, стилистически Д’Аннунцио был неоднороден: если драмы его были написаны в русле исканий европейского декаданса рубежа веков, то проза, за редкими исключениями, была близка к натурализму.
С начала 1890-х годов благодаря переводам началась шумная популярность Д’Аннунцио во Франции, не без помощи верной подруги Элеоноры Дузе. Актриса энергично “продвигала” на европейской сцене зрелые пьесы Д’Аннунцио, такие, как “Мертвый город” и “Дочь Йорио”, написанные Габриеле “под нее”, хотя реакция публики и критиков весьма неоднозначна. Есть два абсолютно полярных мнения о творчестве Д’Аннунцио – одни принимали его с восторгом и поклонением, другие были полны ненависти и отвращения. К этому времени Д’Аннунцио большую часть времени проводил между Венецией и флорентийской виллой “Капончина”, где “д’аннунцианский стиль” достигал своего наивысшего выражения во всем: в убранстве, в распорядке жизни, во вьющейся кругом свите слуг и поклонников. В этот период начали возникать характерные легенды о Д’Аннунцио: Жарро утверждал, что поэт пил вино из черепа девственницы и носил туфли из человеческой кожи. Маринетти рассказывал, что каждое утро Д’Аннунцио купался в морском прибое нагой, верхом на коне, а на берегу его поджидала Дузе с пурпурной мантией в руках, чтобы накинуть ее на плечи Габриеле после купания. Тогда же впервые прозвучало словечко “д’аннунцианизмы” в приложении к подобным декадентским вывертам.
“Не отказывай себе ни в чем, потворствуй всем своим инстинктам”. Но “сверхчеловеческое Я” Д’Аннунцио не заглядывало слишком глубоко в темные бездны; страсти его были достаточно старомодны: женщины, роскошь и тщеславие южанина. Он мог претендовать на звание нового Петрарки или итальянского Вагнера, но напоминал больше всего пародию на просвещенного сеньора эпохи Ренессанса. “В сущности, он был человек простой, хотя и с опасными странностями, но вовсе не полубог, как считали его поклонницы”, - подводил итог своим впечатлениям от общения с поэтом Ромен Роллан.
Честолюбие подвигло Д’Аннунцио в 1897 году баллотироваться в парламент от избирательной коллегии города Ортоны. Кандидат выступил с более чем эзотерической программой “политики красоты”. “У нас больше нет времени для спокойного сна в тени лавров и миртов. Интеллектуалы, объединив свои силы, должны, исполнившись воинственного духа, выступить на стороне рассудка против варварских орд”, - обращался поэт к избирателям. Тем не менее он был избран. Став депутатом, “политик красоты”, естественно, заседаниями откровенно манкировал. Чаще в это время его видели на собачьих бегах, которые стали еще одной его маниакальной страстью.
Начало нового века Д’Аннунцио встречал почти сорокалетним мужчиной. Жизненные обстоятельства его при этом были достаточно печальны. На новых выборах 1900 года депутат от Ортоны потерпел сокрушительное поражение, долгая любовная связь с Дузе, долговая пропасть углубилась до двух миллионов тогдашних лир, а само имя Д’Аннунцио приобрело в Италии крайне одиозный оттенок. Этому способствовало многое: и скандальный образ жизни поэта, и путаные политические высказывания, колебавшиеся в диапазоне от ультраправых до почти анархических, и становившийся все более манерным и “прециозным” язык его произведений.
И хотя многое из написанного им продолжало пользоваться популярностью, в том числе и из написанного совсем недавно драма “Франческа да Римини”, внутреннее состояние Д’Аннунцио было неустойчивым. Длительные периоды эмоциональной депрессии и неуверенности в себе стали для него обычными в этот период жизни.
В 1908 году преследуемый кредиторами Д’Аннунцио пошел, в сущности, на мошенничество: некто Джованни Дель Гуццо, итальянский эмигрант, ставший миллионером в Аргентине, предложил организовать для поэта турне по Латинской Америке, в ходе которого Д’Аннунцио выступил бы с публичными лекциями. Под залог будущих прибылей Дель Гуццо взялся урегулировать проблему с долгами поэта. Гонорар предполагался огромный. Аванс Д’Аннунцио взял, но в Латинскую Америку не поехал. Сказав Дель Гуццо, что сперва должен подлечить зубы в Париже, Габриеле отправился во Францию. Вместо недели, обещанной Дель Гуццо, он провел там без малого семь лет.
Явление Д’Аннунцио в Париж было триумфальным. Во Франции он пользовался неизменной популярностью с начала 1890-х годов, и популярность эта не была омрачена теми мелкими дрязгами и пересудами, которые окружали его фигуру на родине. Здесь Габриеле в компании с новой спутницей жизни, русской по происхождению, Наталией Кросс-Голубевой, окунулся в космополитическую жизнь довоенного Парижа. Интерес к писателю, помимо литературной славы и репутации изысканного сердцееда, подогревался также тем, что Д’Аннунцио в то время стал активным проповедником двух новомодных увлечений: авиации и кинематографа.
Авиация с самого своего зарождения привлекала Габриеле: еще до отъезда во Францию он завязал знакомство с итальянскими авиаторами и не раз совершал полеты вместе с ними. Героем своего последнего написанного в Италии романа “Быть может - да, быть может - нет” он также сделал авиатора, наверное, первым из крупных литераторов обратив внимание на эту новую профессию. Кинематограф был еще одной неофитской страстью поэта: первый свой контракт на написание сценария Габриеле заключил в 1910 году; как кинодраматург он оказался фактически пионером среди именитых литераторов того времени. И хотя контракты он редко выполнял, ряд фильмов по его сценариям все же был поставлен, и в первую очередь невероятная для своего времени шестичасовая киноэпопея “Кабирия”. В этом псевдоисторическом фильме из жизни Древнего Рима все было задумано и исполнено с типично д’аннунциевским размахом: битвы гладиаторов, египетские пирамиды и “настоящее” извержение Этны.
Модный и прогрессивный, писатель стремительно прокладывал себе путь в парижском свете, щедро раздавая направо и налево интервью и обещания и, как уж было заведено, не задумываясь занимая деньги. Особенно сблизился он с кругом Иды Рубинштейн, которая познакомила его, в частности, с Клодом Дебюсси и Бакстом. Плодом этого знакомства стала самая известная работа Д’Аннунцио парижского периода - драма “Мученичество св. Себастьяна”. Она была поставлена в 1911 году - с музыкой Дебюсси, декорациями Бакста и Идой Рубинштейн в главной роли. Сама пьеса, женщина, играющая святого Себастьяна, да еще еврейка и лесбиянка окончательно испортила отношения Д’Аннунцио с Ватиканом. 8 мая 1911 года декретом Священной конгрегации он был отлучен от церкви, а католикам было запрещено чтение его произведений и посещение постановок его пьес. Конфликт со Святым престолом удалось загладить только спустя двадцать пять лет, уже перед самой смертью Габриеле.
В Париже Д’Аннунцио не изменял ни одной из своих привычек: многочисленные любовницы проживали вместе с ним в самых причудливых комбинациях, образуя некое подобие гарема. В отношениях с женщинами Д’Аннунцио был крайне эгоистичен и далеко не всегда бескорыстен, что не помешало ему остаться в памяти современниц великим любовником. Айседора Дункан вспоминала о поэте: “Этот лысый, невзрачный карлик в разговоре с женщиной преображался, прежде всего, в глазах собеседницы. Он казался ей почти что Аполлоном, потому что умел легко и ненавязчиво дать каждой женщине ощущение того, что она является центром вселенной”.
Но, несмотря на все это - на всемирную славу и на любовь прекрасного пола, - любой беспристрастный наблюдатель сказал бы, что жизнь Д’Аннунцио в целом прожита, а карьера - завершена. Казалось бы, что можно было добавить к сделанному и прожитому? В предвоенном 1913 году Габриеле исполнилось пятьдесят лет, писал он все меньше и меньше, и основное уже было написано. Для большинства людей требуется какое-то чрезвычайное событие, чтобы в этом возрасте придать своей жизни новое направление. Для Д’Аннунцио таким событием оказалась война. Он начал свою жизнь с чистого листа.
Италия должна была вступить в войну на стороне Тройственного союза, однако этого не произошло - помешали общественные настроения. Движение за разрыв соглашений и продолжение борьбы с австрийской империей, за возвращение Италии всех территорий с итальянским населением существовало уже давно. Воспитанный в консервативной провинциальной среде, Д’Аннунцио всегда был настроен националистически, но ничуть не больше и не меньше, чем большинство современных ему итальянских интеллектуалов. Время от времени в связи с какими-нибудь событиями он разражался монархо-патриотической одой, иногда высказывался на политические темы, однако говорить о какой-то жесткой позиции поэта в довоенное время не приходилось. Даже в период своего депутатства Д’Аннунцио оставался политическим путаником - ничего другого от модного поэта никто, впрочем, и не ждал.
Самым, пожалуй, ангажированным произведением Габриеле стала написанная в 1908 году трагедия “Корабль”. Этот бравурный опус, посвященный восхвалению былого величия Венецианской республики, уже содержал все характерные для будущего Д’Аннунцио-политика темы: господство над всей Адриатикой, желание увидеть Италию сильной морской державой. Постановка была осуществлена с помпой, рукопись шедевра - торжественно преподнесена городским властям Венеции. Д’Аннунцио восседал в цилиндре и рединготе в гондоле, принадлежавшей потомку знаменитой семьи дожей Фоскари, Пьеро; манускрипт, врученный синдику, был завернут в красное полотнище с золотым изображением льва святого Марка; синдик вручил Д’Аннунцио ключи от города. Личный спектакль вышел еще грандиознее, чем постановка пьесы. Тем не менее это был только эпизод в жизни Д’Аннунцио, впрочем, весьма знаменательный в свете будущих событий.
Оказавшись во Франции в начале войны, писатель занял откровенно проантантовскую позицию. Он посещал фронт, писал военные корреспонденции для итальянской прессы и американского концерна Хёрста. Ирредентисты и сторонники Антанты в Италии начали присматриваться к Д’Аннунцио - им была нужна крупная фигура, способная стать знаменем их движения. Однако Габриеле долго колебался, обдумывая ситуацию, боясь оторваться от привычной жизни во Франции, в небольшом поместье, где он был окружен своими наложницами, лошадьми и гончими псами.
Только в 1915 году, когда общественное мнение в Италии полностью созрело для вступления в войну на стороне Антанты, он решился: 3 мая Д’Аннунцио отбыл в Италию. На границе его встретили участники добровольческих итальянских бригад, сражавшихся во Франции и Бельгии под руководством внука Гарибальди - Пеппино. По мере того как поезд двигался в сторону Генуи, кортеж становился все более пышным и представительным - к нему присоединяется ряд высших военных чинов, мэры Рима и Неаполя, оппозиционные сенаторы.
В Геную Д’Аннунцио прибыл уже как триумфатор. На площади Кварто, перед огромным количеством народа он произнес знаменательную речь. Король первоначально также собирался присутствовать, но, ознакомившись с текстом речи, передумал. На самом деле решение давно было принято: уже был подписан секретный Лондонский пакт, по которому Италия отрекалась от всех военных обязательств по отношению к бывшим союзникам, однако Виктор Эммануил III считал неразумным раньше времени афишировать уже состоявшееся предательство. Д’Аннунцио, правда, не чинили никаких препятствий, и он провел собрание с огромным успехом.
Д’Аннунцио купался в лучах всенародной славы, произносил одну речь за другой и с удовольствием примерял на себя тогу национального героя. Явившись в Рим, Д’Аннунцио вновь разразился серией воинственных речей с балкона дома, у которого постоянно дежурили толпы солдат и столичной молодежи. Как раз в это время он впервые использовал приветственный жест легионеров Древнего Рима - тот самый, который позднее возьмет на вооружение Муссолини.
23 мая 1915 года при общем ликовании Италия объявила войну Австрии. Д’Аннунцио сразу же направился в действующую армию, в Венецию. В скромном чине капитана, однако с негласными и неписаными привилегиями, которые были обеспечены ему благодаря популярности и известности, и, конечно же, определенной дисциплинарной вольности.
Д’Аннунцио лихо воевал, но после боевых экспедиций он возвращался в свой уютный маленький дворец на Большом канале, куда из Франции им было выписано все необходимое для жизни гения: наложницы, борзые, персидские ковры и аррасские гобелены.
Быт его был устроеннее, чем быт воевавшего на том же фронте Хемингуэя. Но в бою Габриеле оказывался действительно смельчаком и азартно рисковал собой. Несмотря на свои пятьдесят два года, он записался сначала во флот, где участвовал в вылазках торпедных катеров, а к концу лета перешел в авиацию. Он летал на Триест, на Пулу, на Сплит, сбрасывал бомбы и прокламации, видел гибель боевых товарищей, при неудачной посадке повредил себе зрительный нерв и ослеп на один глаз. С этих пор канонический образ поэта дополняется наглазной повязкой.
И все это время Д’Аннунцио писал, но уже не художественные произведения, а доклады об улучшении положения дел в военной авиации, надгробные речи, репортажи о воздушных боях, секретные записки с проектами безумных военных экспедиций. Впрочем, особое положение Д’Аннунцио и его неподконтрольность делали его чем-то вроде полевого командира, некоторые свои идеи он воплощал, не спросившись у начальства. Как ни странно, с успехом, причем отдельные операции навсегда входили в историю войн.
Так, в августе 1918 года он совершил боевой вылет на Вену, ставший первым в истории воздушным налетом на столицу государства-противника и, по существу, рождением дальней бомбардировочной авиации. А на Рождество предыдущего, 1917 года Д’Аннунцио организовал и провел дерзкую ночную вылазку торпедных катеров при поддержке авиации на австрийскую военно-морскую базу в Далмации, форт Буккари. И хотя военный эффект от этой акции был равен нулю, театральный эффект превысил всякие ожидания.
Война завершилась 3 ноября 1918 года. Д’Аннунцио закончил ее в звании подполковника, героем в глазах солдат и большинства соотечественников. Прославленный в новом качестве, Д’Аннунцио тем не менее был далек от удовлетворенности: мир не обещает ему ничего интересного. “Чувствую зловоние мирной жизни”, - писал поэт в день заключения перемирия. Но нерастраченный воинственный пыл, однако, недолго остается невостребованным. В результате сложных политических интриг союзники решили поступить с Италией так, как обычно поступают с бедными родственниками, то есть оставить без обещанного куска пирога. В накаленной обстановке разоренной войной страны это вызвало массовое недовольство, особенно среди вернувшейся с фронтов молодежи. Демобилизованные двадцатилетние, которые умеют только воевать, становились, так же как в России и Германии, опасной и легковозбудимой революционной силой, способной оказывать давление на власть. Их влияние было так велико, что сложившаяся система солдатской демократии даже получила особое название “trincerocrazia” - “власть окопов”. Костяк этой жадно прислушивающейся к речам вождей молодежи составили так называемые “ардити”, “пылкие” - ветераны элитных формирований вооруженных сил: гвардии, кавалерии, авиации и флота. Они искали себе подходящего лидера. Основных претендентов на эту роль двое: молодой и энергичный Бенито Муссолини и Д’Аннунцио.
Вокруг Д’Аннунцио завязалась борьба с целью перетянуть его на свою сторону. Участвовала в ней и партия власти: правительство предложило поэту звание маршала авиации и пост вице-премьера. Осторожный, когда это было необходимо, Габриеле выжидал, присматривался к ситуации. По мере того как становилось все более и более ясно, что на версальских переговорах Италию собирались элементарно надуть, в областях с итальянским населением начались восстания ирредентистов. 30 октября 1918 года в городе Фиуме (современная хорватская Риека), где восемьдесят процентов населения составляли тогда итальянцы, восстание закончилось захватом власти. Восставшие провозгласили республику - с намерением впоследствии присоединиться к Италии. Город для поддержания порядка оккупировали союзники: французы и итальянцы.
Д’Аннунцио пытался определить свою политическую линию. С одной стороны, он начинал прощупывать почву для сближения с Муссолини, который в ту же осень окончательно порвал с социалистами и создал фашистское движение, объединившее значительную часть ветеранов войны. С другой - пытался склонить Пьетро Бадольо к высадке подчиненных тому войск в Далмации, чтобы пересмотреть результаты войны силовыми методами. Бадольо вынужден был осадить слишком строптивого подполковника; он приказал Д’Аннунцио не совать нос куда не следует. В ответ Габриеле подал в отставку, чтобы покончить с двусмысленностью своего положения и обеспечить себе свободу действий.
7 апреля 1919 года делегация Фиуме предложила “герою моря и неба” занять пост руководителя государства. Габриеле колебался, ограничиваясь публикациями в газетах пылких памфлетов и произнесением патетических речей на сходках ардити. Но ситуация продолжала накаляться, подталкивая колеблющегося героя к выбору. 10 июня в итальянской и международной прессе распространились слухи о существовании заговора под руководством Д’Аннунцио, Муссолини и кузена короля герцога Д’Аосты с целью свержения правительства. Дело пахло арестом. Загнанный в угол Д’Аннунцио обратился к Виктору Эммануилу III c просьбой о личной аудиенции. Король принял поэта, выслушал его заверения в лояльности, но, когда дело дошло до империалистических прожектов Д’Аннунцио, остался непреклонен: “Конституция определяет минимум прав народа и максимум моих прав”.
Д’Аннунцио не оставалось ничего, кроме как пойти ва-банк. Он напечатал на страницах еженедельника “Идеа национале” пламенный манифест под названием “Не подчинюсь!” и собрал своих сторонников на площади Капитолия. Выйдя перед ними, он развернул знамя, которым был покрыт гроб его боевого товарища Рандаччио, и в течение нескольких часов целовал складки знамени, перечисляя при этом названия далматинских городов. Ни полиция, ни войска не решились помешать сборищу.
Между тем в Версале американский президент Вудро Вильсон внес предложение: большая часть Далмации должна отойти к новорожденному Королевству сербов, хорватов и словенцев. В Фиуме вспыхнули кровопролитные столкновения между итальянскими частями, поддерживающими ирредентистов, и французами, вставшими на сторону югославян.
Медлить дольше было нельзя: представители Фиуме явились в Венецию, куда вернулся из Рима Д’Аннунцио. Они хотели забрать его с собой. В последнем пароксизме нерешительности поэт попытался притвориться больным, но это не помогло. И вот рано утром 11 сентября начался “поход на Фиуме”. Впереди ехал Д’Аннунцио в открытом “фиате”, засыпанном лепестками роз, за ним следовали пятнадцать грузовиков с ардити. По дороге к колонне присоединились группы солдат, карабинеров и беженцев из Далмации. В километре от границы их попытался остановить командующий экспедиционным корпусом в Фиуме генерал Патталуга. Д’Аннунцио скинул шинель и продемонстрировал генералу грудь, покрытую боевыми орденами: “Если вы сможете прострелить это, то стреляйте”. Патталуга со своими солдатами перешел под командование Д’Аннунцио.
В 11 часов 45 минут 12 сентября 1919 года легионеры без единого выстрела вошли в город: их встретили колокольным звоном, приветственным ревом сирен и орудийным салютом со стоящих на рейде военных кораблей. Началась полуторагодовая история одного из самых странных государств, существовавших в ХХ веке, - Регентства Фиуме.
Утомленный путешествием, Д’Аннунцио пытался отоспаться в гостинице, но его разбудили и сообщили, что он назначен губернатором и военным комендантом города. “Кто? Я?” - удивленно переспросил Д’Аннунцио, но его уже вытащили на балкон, откуда он сказал собравшимся горожанам: “Итальянцы Фиуме! В этом недобром и безумном мире наш город сегодня - единственный островок свободы. Этот чудесный остров плывет в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты Земли погружены во тьму торгашества и конкуренции. Мы - это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастет всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений”.
Народ был в восторге, однако одних красивых слов было мало: надо заниматься государственным и военным строительством. Дело, впрочем, облегчало то обстоятельство, что в Фиуме начали стекаться силы: ардити со всех концов страны, дезертировавшие солдаты и матросы. Правительственные войска, подчиняясь приказам премьера Нитти, занимали позиции вокруг города, но бездействовали, поскольку их симпатии были всецело на стороне Д’Аннунцио.
14 сентября адмирал Казануова приказал боевым кораблям покинуть фиумский порт - но их капитаны отказались выполнять приказ и перешли на сторону республики. Триумфатор писал хвастливое письмо Муссолини, который так и не решился присоединиться к “походу на Фиуме”: “Я в равной степени потрясен Вами и итальянским народом… Вы хнычете, в то время как мы боремся… Где Ваши фашисты, Ваши волонтеры, Ваши футуристы? Проснитесь! Проснитесь и устыдитесь… Проколите дырку в Вашем брюхе и спустите жир. Иначе это сделаю я, когда моя власть станет абсолютной”. Муссолини не оставалось ничего другого, кроме как поддержать Д’Аннунцио деньгами и отрядом бойцов, но с этого момента он надолго затаил жгучую зависть к преуспевшему сопернику, смешанную с восхищением. Это чувство еще даст о себе знать позже.
Между тем народ надо было кормить. И Д’Аннунцио принял решение в духе того “революционного времени”: боевые корабли Фиуме отправились бороздить Адриатику, захватывая все повстречавшиеся по пути торговые суда. Так корсарство стало основным источником снабжения “республики красоты” провиантом и товарами первой необходимости. В пиратское государство начали стекаться самые удивительные персонажи: поэты, контрабандисты, воры, аферисты, кафешантанные певицы, безумные изобретатели и просто отбросы общества. Всех привлекал аромат абсолютной свободы и беззакония: на улицах Фиуме каждую ночь до утра шумел сюрреалистический карнавал. Хлеба все равно не хватало - для поддержания боевого духа и работоспособности гражданам вместо хлеба щедро раздавался кокаин. Сам Д’Аннунцио почти не спал: он писал декларации и приказы, обращался к толпе с речами несколько раз на дню. В этот период он и сам привык к кокаину, который остался его пагубной страстью вплоть до самых последних дней жизни.
Д’Аннунцио написал первый проект конституции. В стихах. Испуганные соратники призвали его не горячиться. Конституцию в прозе написал премьер вольного города, социалист Де Амбрис, но Габриеле все же добавил в нее от себя немало курьезных пунктов. В частности, обязательное музыкальное образование для детей, без которого гражданство Фиуме не предоставляется. Также вводился государственный культ муз с сооружением соответствующих храмов.
Революция в Италии заставляла себя ждать. Муссолини, понимающий, что нельзя отдать победу в руки конкурента, удерживал свои отряды от активных действий. Д’Аннунцио, которого неудержимо несло на поле боя, решил заняться пока альтернативной военной кампанией: он пытался сговориться с хорватскими сепаратистами, чтобы отправиться в поход на Загреб с целью “сбросить ненавистное сербское иго”. Попутно он не забывал и об искусстве: в Фиуме в качестве министра культуры был приглашен знаменитый Артуро Тосканини. Маэстро согласился, и теперь, кроме кокаина и речей, публику услаждали еще и симфоническими концертами на городской площади.
На должность министра иностранных дел Д’Аннунцио назначил бельгийского поэта-анархиста Леона Кохницкого. Первым делом министр-анархист обратился с предложением создать Лигу угнетенных Земли. Предложение было рассчитано в первую очередь на поддержку Советской России, но Совнарком ответил крайне осторожной сочувственной телеграммой: кремлевские комиссары понимали, что флибустьерская фиумская вольница больше напоминала контрреволюционный мятеж, чем советскую власть. На предложение откликнулись лишь некоторые, не менее экзотические, чем сам Фиуме, формирования: каталонские сепаратисты, вожди крестьянского восстания в Мексике и, зачем-то, египетский хедив.
Тем временем голод и разброд в городе нарастали: несмотря на ряд успешных пиратских рейдов, нехватка многих вещей очень ощущалась, особенно после того, как правительственные войска перешли к активной блокаде города. Но, вопреки всему, Д’Аннунцио держался. В первую очередь потому, что никто его не трогал. Ведь он был удобен всем: итальянскому правительству - в качестве жупела для торга с союзниками, союзникам - как противовес требованиям югославян и предлог для пребывания их частей в Далмации, Муссолини - как болячка, отвлекающая силы правительства от его собственного, планомерно подготавливаемого государственного переворота.
Фантазии Д’Аннунцио и его мистико-поэтические эксперименты все больше и больше отдаляли от него поднявших изначально восстание отцов города. Их целью было всего лишь войти в состав Итальянского королевства на правах провинциального города. Поднятый Д’Аннунцио над городом государственный стяг с созвездием Большой Медведицы на пурпурном фоне, окольцованном змеёй Уроборос, кусающей собственный хвост, вызывал у них ужас. Окружившие поэта авантюристы им были ненавистны. Обывательская мораль их содрогалась при виде вереницы дам всех сословий и наций, проходящих через спальню команданте, словно машины на фордовском конвейере. В среде ирредентистов созревало решение устранить Д’Аннунцио под предлогом того, что он пытается присвоить себе диктаторские полномочия.
Д’Аннунцио, не знающий о том, что творилось у него за спиной, продолжал свою буффонаду: 22 сентября он встретил прибывшего в Фиуме изобретателя радиотелеграфа Гульельмо Маркони. Поприветствовав очередной речью “мага пространства” и “покорителя космических энергий”, он обратился при помощи мощной радиостанции, установленной на борту маркониевского судна “Электра”, с речью “ко всем народам мира”. Но народы мира остались вполне равнодушны.
Заговорщики медлили, опасаясь верных Д’Аннунцио легионеров, но 12 ноября необходимость в заговоре отпала сама по себе. Италия подписала в Рапалло соглашения, по которым почти вся Далмация, включая Фиуме, отходила к Королевству сербов, хорватов и словенцев. Теперь Фиуме был обречен - с Д’Аннунцио не было больше никаких резонов считаться. Коварный Муссолини первым перешел на сторону победителей: руки у правительства были развязаны. Начиналась агония, шикарная агония под звуки оркестра, играющего на городской площади. Кольцо войск, окружавшее город, начинало сжиматься, рейд блокировали правительственные крейсеры.
26 декабря 1920 года Д’Аннунцио подал в отставку. 2 января нового, 1921 года после короткой и почти бескровной перестрелки Д’Аннунцио сдал город под гарантии личной безопасности и помилования всех участников фиумской эпопеи. Через пару недель все на том же “фиате”, но уже без лепестков роз, в сопровождении шофера и адъютанта он покинул город. Одно из первых в мире государств под руководством поэта закончило свое существование.
Д’Аннунцио вернулся в Венецию. Он был внутренне надломлен и отчетливо ощущал, что его звездный час миновал. Никто не обращал на него внимания. Никто, впрочем, и не преследовал. В глазах всей нации, не исключая и правящие круги, он все равно оставался героем. Национальное пристрастие итальянцев к “bella figura” оказалось важнее, чем идейные разногласия, к тому же идеи, которыми руководствовался Д’Аннунцио в фиумский период, были настолько пестры, что любой мог найти в них что-нибудь приемлемое для себя: и коммунист, и фашист, и анархист, и монархист.
Д’Аннунцио погрузился в меланхолическую депрессию. Он отвергал любые предложения, связанные с общественной деятельностью. Все, что ему теперь было нужно, - это “приют на берегу моря или озера, далекий от железных дорог, где, укрывшись от верных легионеров и слишком преданных друзей”, где он смог бы в покое окончить свои литературные труды. 30 января 1921 года поэт приобрел на берегу озера Гарда виллу, реквизированную у немецких хозяев, дальних родственников Рихарда Вагнера. Команданте дал вилле величавое название “Vittoriale degli Italiani” - что-то вроде “Храма победы итальянского народа”. Но суждено ей было стать не столько храмом, сколько прижизненным мавзолеем для самого Д’Аннунцио.
Начиналась осень патриарха, пятнадцать лет добровольного заточения и депрессии. Тем временем Муссолини стремительно продвигался к власти. Сам Д’Аннунцио смотрел на Муссолини сверху вниз, считая его старательным, но посредственным подражателем, а фашизм - плебейской пародией на свои идеи, что не мешало ему льстить более молодому вождю так же неумеренно, как тот льстил ему. Но действовать Д’Аннунцио уже не хотел или не мог, и, когда Муссолини посещал “Витториале” с тайным визитом, желая узнать отношение команданте к готовящемуся фашистскому перевороту, Д’Аннунцио встал в надмирную позу обитателя башни из слоновой кости. Муссолини это более чем устраивало. Обеспечив нейтралитет ардити, фашисты могли чувствовать себя хозяевами страны.
30 октября 1922 года Муссолини сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Он был благодарен Д’Аннунцио за невмешательство и выражал свою благодарность с размахом: государство выкупило “Витториале” и взяло на себя все расходы по его содержанию. Указом дуче был создан национальный институт для издания полного собрания сочинений Д’Аннунцио, государство приобрело у поэта все архивы, его осыпали целым ливнем новых наград, избрали академиком.
Д’Аннунцио с увлечением втянулся в эту игру. Он решил создать в “Витториале” нечто вроде прижизненного дома-музея. Д’Аннунцио без конца принимал у себя прибывающие с визитами вежливости делегации политиков, писателей и легионеров, проводил по парку и вилле, демонстрируя мемориал в честь своего собственного героического прошлого. Для самых почетных гостей команданте лично производил салют из носового орудия торпедного катера.
Он слишком поздно начал понимать хитрый замысел “друга Бенито”. Со всех сторон Д’Аннунцио был окружен соглядатаями: личный секретарь, водитель, пилот гидросамолета, охрана были сплошь агенты фашистской службы безопасности. Любая безобидная прихоть Д’Аннунцио, любая его просьба - оказать протекцию старым друзьям или наградить кого-нибудь орденом - незамедлительно удовлетворялись. Но на все его попытки вмешаться в политику дуче отвечал вежливыми письмами - и делал все по-своему. Вскоре уже и руководство движением легионеров ускользнуло из рук Д’Аннунцио; в большинстве своем ардити влились в ряды фашистских организаций.
Каждодневная переписка между поэтом и диктатором продолжалась почти пять лет: Д’Аннунцио наставлял, угрожал, требовал, торговался; Муссолини увещевал, подкупал и восторгался. К 1927 году неизбежная капитуляция фактически совершилась: Д’Аннунцио потерял последние рычаги власти и стал почетным пленником режима.
Д’Аннунцио признал поражение: в его письмах уже не встретишь просьб о назначениях министров или указаний, как вести внешнюю политику, - все больше жалкие старческие просьбы о новой медали к юбилею или сетования на недостатки в работе местной администрации. Начиналась деградация - физическая и психическая, - ускоренная неумеренным потреблением кокаина и эфира. Временами Д’Аннунцио снова пробовал писать, однако, за исключением пары автобиографических произведений, из-под его пера выходили одни только неоконченные фрагменты.
В последние годы жизни он практически не покидал “Витториале”, не принимал посетителей, полностью погрузившись в атмосферу грез и воспоминаний, перечитывая дневники, письма и записные книжки. Болезни все чаще и чаще преследовали его, и вечером 19 сентября 1938 года смерть настигла семидесятипятилетнего поэта.
Впрочем, в одном Д’Аннунцио, несмотря на свои болезни и печали, остался верен себе до конца: последняя дама покинула его спальню за четыре часа до того, как перестало биться его сердце.
Русский читатель познакомился с творчеством д’Аннунцио в 1893 году - первой ласточкой стал перевод «Невинного», выполненный М.Ивановым. Вскоре же лучшим переводчиком д’Аннунцио на русский язык стал Ю.Балтрушайтис, будущий литовский дипломат. На рубеже двух столетий популярность писателя в России приняла характер настоящей мании, отмеченной потоком статей и рецензий, выходом в свет полного (на тот момент) собрания сочинений д’Аннунцио (Киев, 1904), обилием театральных постановок и появлением экранизации. В дальнейшем интерес к творчеству д’Аннунцио в России упал - во многом это произошло под влиянием хорошо привившегося на русской почве итальянского футуризма. Д`Аннунцио было посвящено стихотворение Николая Гумилёва «Ода д’Аннунцио» в 1916 году.
Сегодня в сети Вы можете найти бесчисленное количество его лирических стихотворений, пожалуй, можно сказать, что Д’Аннунцио - один из самых цитируемых иностранных поэтов на женских и любовных форумах и сайтах. Но я хочу предложить Вашему вниманию одно из лучших стихотворений Габриэле “La pioggia nel pineto”(Дождь в сосновом лесу) из сборника “Леда без лебедя".
ДОЖДЬ В СОСНОВОМ ЛЕСУ
Тише. На полянах лесных
я не слышу
слов твоих
человечьих. Я слышу,
как капли и листья
шепчут слова на странных
наречьях.
Послушай. Литься
продолжают капли
по веткам провисшим,
тяжелым лапам,
по чешуйкам сосновым,
колючим кронам,
листам зеленым
лавровым,
по мокрым кистям
и листьям дрока,
по цветам с душистым
тягучим соком,
по нашим одиноким
лицам
вода струится,
по ткани, по легким чистым
одеждам
и по нежданным надеждам.
И дождь станет лаской,
волшебной сказкой,
что прежде
тебя манила, меня так манит,
о Эрмиона.
Ты слышишь? Колышет
дождь печальные ветки -
частые, редкие,-
меняя звучание
на кистях и листьях -
звонче, тише…
Послушай. Так близко
вторят хором дождю цикады,
словно им не преграда
нависшее низко небо и тучи.
И звучны
песни сосен и мирта
и говор дрока,
словно пальцами дождик
к струнам прикасается странным.
И в юном
лесном мире
лишь двое
на поляне в роще,
и лицо твое строго
и вдохновенно,
кудрей сплетенья
пахнут неуловимо
цветами жасмина
и резедою,
о созданье земное,
чье имя
Эрмиона.
Слушай, слушай. Летучих
цикад стрекотанье
все глуше,
и тучи все звонче плачут.
Тени
прячут в сплетеньи
ветвей набухших,
как тайну,
трескучий отзвук
далекий. Слушай,
звук гаснет.
Лишь влажный воздух
задержит эхо. Звук гаснет.
И снова дрожит. И гаснет.
Шума моря не слышно
за шумом капель. Листья
колышет дождь серебристый,
звенит по лужам,
стучит торопливо
по иглам смолистым -
звонче, глуше, -
послушай.
Молчалива
дочь неба птица;
в глуши тенистой
за корягой
заговорила дочь ила.
И влага на твоих ресницах,
Эрмиона.
Дождинки на черных ресницах,
кажется, что ты плачешь,
и на наши лица иначе
упала тени зелень,
словно с лесом нас породнила.
И сок жизни в жилах хмелен,
и сердце плодом застыло
сладким,
и кажутся родниками
два глаза черных,
и зубы в деснах - миндальные зерна,
и мы идем без оглядки,
и нам на поляне
оплетают ноги
травы стеблями,
мочат влагой росной,
и мы идем куда-то, куда же?!
По нашим одиноким
лицам
вода струится,
по ткани,
по легким чистым
одеждам
и по нежданным надеждам;
и дождь станет лаской,
волшебной сказкой,
что прежде меня манила, тебя так манит,
о Эрмиона.
LA PIOGGIA NEL PINETO
Taci. Su le soglie
del bosco non odo
parole che dici
umane; ma odo
parole più nuove
che parlano gocciole e foglie
lontane.
Ascolta. Piove
dalle nuvole sparse.
Piove su le tamerici
salmastre ed arse,
piove su i pini
scagliosi ed irti,
piove su i mirti
divini,
su le ginestre fulgenti
di fiori accolti,
su i ginepri folti
di coccole aulenti,
piove su i nostri volti
silvani,
piove su le nostre mani
ignude,
su i nostri vestimenti
leggieri,
su i freschi pensieri
che l`anima schiude
novella,
su la favola bella
che ieri
t`illuse, che oggi m`illude,
o Ermione.
Odi? La pioggia cade
su la solitaria
verdura
con un crepitío che dura
e varia nell`aria
secondo le fronde
più rade, men rade.
Ascolta. Risponde
al pianto il canto
delle cicale
che il pianto australe
non impaura,
nè il ciel cinerino.
E il pino
ha un suono, e il mirto
altro suono, e il ginepro
altro ancóra, stromenti
diversi
sotto innumerevoli dita.
E immersi
noi siam nello spirto
silvestre,
d`arborea vita viventi;
e il tuo volto ebro
è molle di pioggia
come una foglia,
e le tue chiome
auliscono come
le chiare ginestre,
o creatura terrestre
che hai nome
Ermione.
Ascolta, ascolta. L`accordo
delle aeree cicale
a poco a poco
più sordo
si fa sotto il pianto
che cresce;
ma un canto vi si mesce
più roco
che di laggiù sale,
dall`umida ombra remota.
Più sordo e più fioco
s`allenta, si spegne.
Sola una nota
ancor trema, si spegne,
risorge, trema, si spegne.
Non s`ode voce del mare.
Or s`ode su tutta la fronda
crosciare
l`argentea pioggia
che monda,
il croscio che varia
secondo la fronda
più folta, men folta.
Ascolta.
La figlia dell`aria
è muta; ma la figlia
del limo lontana,
la rana,
canta nell`ombra più fonda,
chi sa dove, chi sa dove!
E piove su le tue ciglia,
Ermione.
Piove su le tue ciglia nere
sìche par tu pianga
ma di piacere; non bianca
ma quasi fatta virente,
par da scorza tu esca.
E tutta la vita è in noi fresca
aulente,
il cuor nel petto è come pesca
intatta,
tra le pàlpebre gli occhi
son come polle tra l`erbe,
i denti negli alvèoli
con come mandorle acerbe.
E andiam di fratta in fratta,
or congiunti or disciolti
e il verde vigor rude
ci allaccia i mallèoli
c`intrica i ginocchi)
chi sa dove, chi sa dove!
E piove su i nostri vólti
silvani,
piove su le nostre mani
ignude,
su i nostri vestimenti
leggieri,
su i freschi pensieri
che l`anima schiude
novella,
su la favola bella
che ieri
m`illuse, che oggi t`illude,
o Ermione.
(Data di composizione ignota.
Probabile fra la metà di luglio 1902 e
la metà dell`agosto dell`anno successivo)
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
www.liceopertini.net
www.gabrieledannunzio.net
www.vittoriale.it
Новелла «Фиуме или смерть». Оливер Риттер.
А.Большаков. «Государство д’Аннунцио: опыт аристократического анархизма на республиканской почве».
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости
, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
