В каких произведениях русских писателей звучит тема образования и в чем сходство или различие этих произведения со стихотворением Н. А. Некрасова Школьник? (Аргументы ЕГЭ). Основные темы и жанры русской поэзии начала XIX века Тема образования в русской по

В статье представлена небольшая подборка стихотворений, посвященных теме поэзии и судьбы поэта, и их краткий анализ. Данная подборка поможет выпускникам, сдающим ЕГЭ по литературе, при написании развернутого ответа в задании 16, где необходимо сопоставить приведенный отрывок из лирического текста с другими стихотворениями со схожей тематикой и процитировать их.

Его преследуют хулы:
Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья…

Стихотворение Некрасова построено на антитезе. Первая часть посвящена поэтам, которые не затрагивают актуальные, злободневные темы, не использует в своем творчестве сатиру и, таким образом, находят большое количество почитателей своего творчества: «И современники ему при жизни памятник готовят…». Вторая же часть стихотворения отражает творческую жизнь поэта-бунтаря, того, кто пишет остро, искренне, не старается понравиться. Он остается честным с читателями и, прежде всего, с самим собой, а в своих произведениях показывает правду жизни без прикрас. Несмотря на то, что такой поэт не находит признания при жизни («И каждый звук его речей плодит ему врагов суровых»), Некрасов отмечает, что после его смерти великие произведения будут поняты и оценены даже теми, кто ранее их критиковал. Таким образом, автор стихотворения отражает следующую точку зрения: гениальным поэтом является тот человек, который не боится в стихотворениях выразить свою гражданскую позицию, не боится быть не понятым и не стремится к славе, и который видит смысл своей жизни в возможности говорить через свое творчество.

Маяковский «Необычайное приключение…»

Я буду солнце лить свое,
а ты – свое,
стихами.

Автор изображает диалог между поэтом и солнцем, тем самым как бы уподобляя человека, создающего стихотворения, светилу, проливающему свет на землю. Стихотворец так же, как и звезда, рассеивает тьму, но только делает это в душе каждого отдельного читателя. Важным является посыл Маяковского: необходимо много и упорно трудиться, и тогда приозведения могут стать для людей тем самым солнечным светом, согревающим и освещающим жизненный путь:

Светить всегда, светить везде,
до дней последних донца,
светить — и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой и солнца!

Твардовский «Вся суть в одном единственном завете…»

Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.

В большинстве своих стихотворений Твардовский призывает людей всегда быть честными, говорить только то, что думается. Он изображал современную ему жизнь и русского человека с открытой душой. Лирическое произведение «Вся суть в одном единственном завете…» не стало исключением, но здесь Твардовский обращает внимание на особое предназначение поэта. Единственной целью творчества для него является выражение мыслей и чувств через свои строки. Творец должен говорить открыто и напрямую, без лжи и фальши – это единственно возможное условие существования искусства. Произведение построено как монолог-декларация, то есть как провозглашение своей правды, которая для лирического героя является неоспоримой истиной.

Пушкин «Поэт»

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.

В представлении Пушкина, поэт – это создание возвышенное, небесное – именно таким его описывает Александр Сергеевич в своих произведениях. Поэтому в начале стихотворения отражена жизнь творца в обыденном мире, в котором нет места возвышенным идеям и мечтам. Он задыхается и чувствует себя никчемным, являясь частью этой рутинной и прозаичной жизни: «И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Вторая же половина стихотворения посвящена самому моменту творчества, когда к поэту приходит муза и он становится не причастен к миру обычных людей. Автор подчеркивает, что творческий человек не может жить без вдохновения, только в присутствии него он становится по-настоящему свободным и счастливым, ему чужда привычная земная жизнь. И именно в момент создания своих произведений он может находиться наедине со своим искусством.

Бальмонт «Выше, выше»

Выше, выше, все за мной,
Насладитесь вышиной,
Попадитесь в сеть мою,
Я пою, пою, пою.

В стихотворении «Выше, выше» Бальмонт описал творческий процесс. Он изображает поэта как творца, создателя, который касается души каждого, кто читает его стихотворение: «Я коснулся душ чужих, точно струн, но струн моих». Ещё один образ, на который нас наталкивает метафоричность Бальмонта – это лирик как музыкант, который с помощью слов создаёт произведение, которое играет на струнах души человека. Стихотворение можно рассматривать также и как процесс чтения этого произведения: «Трепетаньем звонких крыл отуманил, опьянил». Ведь действительно, с каждой прочитанной строкой все больше погружаешься в художественный мир Бальмонта и сам неосознанно становишься его частью.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Волчков Владислав Александрович, ученик 9 «Б» класса

Цель работы:Исследование отражения в русской поэзии, живописи и музыке темы «Времена года» с целью расширения кругозора и развития интеллекта учащихся; формирования у них эстетического и художественного вкуса, интереса к национальному культурному наследию; воспитания чувства любви к родной природе.

Скачать:

Предварительный просмотр:

МБОУ «Шумячская СШ им. В.Ф. Алешина»

Итоговый проект по литературе на тему:

«ВРЕМЕНА ГОДА

В РУССКОЙ ПОЭЗИИ»

Александрович,

ученик 9 «Б» класса

Руководитель: Шашкова Валентина Васильевна,

учитель русского языка и литературы

п. Шумячи

2018 год

Паспорт проектной работы…………………………	Стр.
План выполнения работы…………………………..	Стр.
Цель работы и задачи по ее реализации…………...	Стр
Введение……………………………………………..	Стр.
Пролог………………………………………………..	Стр.
Времена года в русской поэзии: Зима Весна Лето Осень	Стр.
Заключение…………………………………………..	Стр.
Список использованных литературных источников…………………………………………..	Стр.
Приложение I(CD диск «Времена года» Чайковский mp3) ………………………………………...	Стр.
Приложение II(Стихи) ……………………………………….	Стр.
Приложение III (Иллюстрации картин)………………………………………	Стр.

Паспорт проектной работы

Тема проекта:	Времена года в русской поэзии
	Волчков Владислав Александрович
Руководитель проекта:	Шашкова Валентина Васильевна
Учебный предмет:	литература
	ученики 9-11классов
Цель проекта:	формирование у учащихся литературно-эстетического и художественного вкуса, интереса к национальному культурному наследию; воспитание чувства любви к родной природе.
Время работы над проектом:	один месяц
Форма работы:	внеурочная
Мотивация к работе:	личный интерес
Материально-техническое оборудование:	мультимедийный проектор
Продукт проекта:	мультимедийная презентация

План выполнения работы

Вводный этап	Обоснование идей проекта. Составление индивидуального плана работы над проектом.
Поисковый этап	Изучение произведений русских поэтов, просмотр альбомов произведений живописи, прослушивание музыки в звукозаписи. Подбор стихотворений, картин и музыкальных произведений, посвященных выбранной теме. Анализ и систематизация собранного материала по отдельным направлениям исследования.
Аналитическая часть работы	Исследование отражения в русской поэзии, живописи и музыке темы «Времена года».
Обобщающий этап	Изложение результатов проведенного исследования, формулировка выводов и рекомендаций по использованию для воспитания эстетического и художественного вкуса учащихся.
Оформление проекта	Создание мультимедийной презентации проекта, работа с иллюстративным материалом и музыкальным сопровождением, оформление готовой работы.
Заключительный этап	Подготовка к публичной защите проектной работы.

Цель работы и задачи по ее реализации

Цель работы:	Исследование отражения в русской поэзии, живописи и музыке темы «Времена года» с целью расширения кругозора и развития интеллекта учащихся; формирования у них эстетического и художественного вкуса, интереса к национальному культурному наследию; воспитания чувства любви к родной природе.
Задачи работы:	Найти произведения русских поэтов, художников и композиторов, посвященные временам года в русской природе. Подобрать необходимую для этого литературу, просмотреть и отобрать, подходящие произведения живописи. Прослушать музыкальные произведения в звукозаписи. Сделать мультимедийную презентацию по исследуемой теме. Подготовиться к публичному выступлению

ВВЕДЕНИЕ

С временами года в русской поэзии впервые я осознанно столкнулся год назад, в 8 классе. Мне был задан проект по литературе на тему: «Стихи русских поэтов о родной природе. Зима». Подбирая, а затем анализируя материал для будущей работы, я был очень впечатлен красотой русской природы и очарованием русской поэзии. Увидел, как через зимний пейзаж передаются чувства, настроения поэтов. Ощутил любовь к родной земле, к большой и малой Родине. И тогда я задумался о том, что природа настолько привычна для нас, что мы зачастую не замечаем ее красоты, да и не каждый способен ее разглядеть. Именно это меня сподвигло к работе над нынешним проектом. Зная, что природа – неисчерпаемый благодатный источник поэзии, я решил рассмотреть поэтическую красоту каждого времени года, выбрать самых ярких для меня представителей пейзажной лирики и выложить из их работ, словно из кусочков ткани, свою единую картину русского пейзажа. Для того чтобы в дальнейшем донести ее до одноклассников и приоткрыть им дверь в мир прекрасного, высокого и одновременно близкого и такого родного каждому. Я стал задумываться над тем, как же сделать свое выступление перед сверстниками более эффектным, запоминающимся. У меня в памяти всплыли хрестоматийные диски для прослушивания художественной речи из учебника литературы. На них звучали стихи в записи известных чтецов, а перед некоторыми из них звучала музыка, словно настраивая слушателя на нужный лад, передавая настроение.

(Выйти на «Времена года» Чайковского и русских пейзажистов)…………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Этот удивительный мир стал частью моей жизни. И мне искренне хочется рассказать о нем моим одноклассникам и всем тем, кто любит русскую природу, музыку, поэзию и живопись.

ПРОЛОГ

Вряд ли есть что-нибудь столь же властно занимающее человеческий ум и воображение, как природа. И это вполне естественно, ибо мир природы входит в жизнь и душу человека с момента его появления на свет, вызывая неподдельное изумление, восторг и преклонение. «Ты у моей стояла колыбели, Твои я песни слышал в полусне, Ты ласточек дарила мне в апреле, Сквозь дождик солнцем улыбалась мне. Когда порою изменяли силы И обжигала сердце горечь слез, Со мною, как сестра, ты говорила Неторопливым шелестом берез. Не ты ль под бурями беды наносной Меня учила (помнишь те года?) Врастать в родную землю, словно сосны, Стоять и не сгибаться никогда? В тебе величье моего народа, Его души бескрайние поля, Задумчивая русская природа, Достойная красавица моя!» (В.А.Рождественский). С первых своих шагов человек ощущает могучие силы окружающего мира, свою тесную и органичную связь с ним, испытывает желание узнать этот мир и передать словами, изображениями, звуками наполняющие его душу чувства другим людям. «Только человек, и только он один во всем мироздании, чувствует потребность спрашивать: Что такое окружающая природа? Откуда все это? Что он сам? Откуда? Куда? Зачем? И чем выше человек, чем могущественнее его нравственная природа, тем искреннее возникают в нем эти вопросы». (А.А.Фет)

Без этого единения с природой нет и не может быть содержательной, творческой и полноценной жизни как отдельного человека, так и народа в целом. «Я вопрошал природу, и она Меня в свои объятья приняла… Но, потеряв отчизну и свободу, Я вдруг нашел себя, в себе одном Нашел спасенье целому народу; И утонул деятельным умом» . В этих поэтических строках М.Ю.Лермонтова человек как бы включается в вечную жизнь природы, соотносится с ней и поверяется ею. Об этом единении прекрасно сказал М.М.Пришвин: «Мы в природе соприкасаемся с творчеством жизни и соучаствуем в нем… Дело человека высказать то, что молчаливо переживается миром. От этого высказывания, впрочем, изменяется и самый мир».

«Не слепок, не бездушный лик – В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык...» – так понимал и чувствовал природу Ф.И.Тютчев. Именно с родной природой связывается первое осознание человеком важнейшего в его жизни понятия – понятия Родины, рождение чувства любви к ней и осознания долга перед ней. Нельзя любить Родину, не живя одной душой с жизнью любимой березки. Нельзя любить весь мир, не любя Родину. «Любовь к родной природе – один из важнейших признаков любви к своей стране…» Эти слова Г.К.Паустовского, непревзойденного мастера описания русского пейзажа, писателя, сердце которого было переполнено нежностью и любовью к родной природе, ведут нас к истокам формирования у человека чувства патриотизма, гражданственности, любви и преданности своему народу, как в минуты его высочайшего торжества, так и в минуты его глубочайшего трагизма, воспитывают у человека уважение к истории, культуре и искусству своего Отечества, рождают желание защитить все это даже ценой своей жизни. «Да, можно выжить в дождь, жару, морозы, Да, можно голодать и холодать, Идти на смерть, но эти три березы При жизни никому нельзя отдать» (К.М.Симонов).

Поэтому неудивительно, что тема русской природы, ее взаимоотношения с человеком, их диалог между собой являются одной из основных тем русской поэзии, а также живописи и музыки. Тем более, что русская природа с ее чередованием зимы, весны, лета и осени, с их вечным праздником красок и линий, постоянными изменениями и движениями дает неисчерпаемый источник для вдохновения, фантазий, чувств и размышлений.

Поэзия – это живопись, которую слышат.

Леонардо да Винчи

ВРЕМЕНА ГОДА В РУССКОЙ ПОЭЗИИ

Зима … Начало календарного отсчета нового года… Самая суровая, лишенная буйства красок и птичьего многоголосья и, вместе с тем, самая загадочная и таинственная пора в русской природе. Она будит воображение русского человека, дает беспредельный простор его фантазии. В народных сказках, стихах русских поэтов зима с любовью называется «волшебницей», «чародейкой»; с этим временем года связаны любимые многими из нас сказочные образы нежной Снегурочки и грозного Мороза-воеводы. Начало русской пейзажной лирики, включая и описания картин русской зимы, как и многому другому, если не сказать, всему лучшему, что есть в отечественной поэзии, положено Александром Сергеевичем Пушкиным. Следуя его гениальному поэтическому воображению, мы, не задумываясь, одухотворяем природу, где: «…север, тучи нагоняя, Дохнул, завыл – и вот сама Идет волшебница зима!» . «Здоровью моему полезен русский холод», – признавался А.С.Пушкин. И не случайно один из любимейших его поэтических образов – Татьяна Ларина «…русская душою, Сама не зная, почему, С ее холодною красою Любила русскую зиму. На солнце иней в день морозный, И сани, и зарею ​ поздней Сиянье розовых снегов…» Зима в стихах А.С.Пушкина – это блеск, сверкание, непрекращающийся радостный праздник: «Опрятней модного паркета, Блистает речка, льдом одета» , «И мягко устланные горы Зимы блистательным ковром. Всё ярко, всё бело кругом».

Сказочно загадочным, заколдованным миром природы предстает перед нами зима в поэзии другого великого русского поэта Ф.И.Тютчева. Присущее его поэзии одухотворение природы, наделение ее человеческими чувствами, духовностью, порождает восприятие природы как огромного живого существа: «Чародейкою Зимою Околдован, лес стоит – И под снежною бахромою, Неподвижною, немою, Чудной жизнью он блестит» .

Тема природы занимает значительное место и в творчестве одного из замечательнейших русских поэтов А.А.Фета. В своих произведениях А.А.Фет продолжает традиционное для русской поэзии отождествление картин природы с определенным настроением и состоянием души человека. Примечательно, что, следуя А.С.Пушкину, А.А.Фет именно зиму, как наиболее оригинальное явление нашей природы, делает и образом русской души; связывает с ней свое ощущение Родины: «Чудная картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна…» . Удивительно, но это стихотворение, в котором нет ни одного глагола, передает с такой полнотой те явления, те чувства, которые происходят в природе и душе человека!

Любовь к родной природе, ощущение единства с ней человека проходит через творчество всех русских поэтов, оставивших заметный след в отечественной литературе. И.С.Никитин, у которого зима воспринимается как свое, родное, с чем человек связан кровными узами. И оттого «матушка-зима», долгожданная «гостья-зима» у него – добрая заступница не только от невзгод, но и от врага: «И случится ли, к нам Гость незваный придёт И за наше добро С нами спор заведёт (...) Для постели ему Белый пух припаси И метелью засыпь Его след на Руси!» . С.А.Есенин – один из самых проникновенных певцов русской природы, этот, по образному выражению А.М.Горького – «оргáн, созданный природой исключительно для поэзии», с только ему присущим камертональным восприятием родной природы мог услышать, как: «Поет зима – аукает, Мохнатый лес баюкает Стозвоном сосняка» . А сколько еще замечательных строк о родной природе, русской зиме заключено в стихах А.Н.Некрасова, А.Н.Майкова, А.А.Блока, И.А.Бунина, В.Я.Брюсова, С.А.Есенина, С.Я.Маршака, И.З.Сурикова… Этот ряд нескончаем.

Но вот и подходят к концу долгие зимние месяцы, природа освобождается от ледяных оков; во всем чувствуется приближение весны … И хотя «Зима еще хлопочет И на весну ворчит, Та ей в глаза хохочет И пуще лишь шумит. Взбесилась ведьма злая И, снегу захватя, Пустила, убегая, В прекрасное дитя. Весне и горя мало: Умылася в снегу И лишь румяней стала Наперекор врагу» , и пусть «Еще в полях белеет снег, А воды уж весной шумят» (Ф.И.Тютчев). Как созвучны этому настроению пушкинские строки: «Улыбкой ясною природа Сквозь сон встречает утро года; Синея, блещут небеса. Еще прозрачные леса Как будто пухом зеленеют. Пчела за данью полевой Летит из кельи восковой. Долины сохнут и пестреют; Стада шумят, и соловей Уж пел в безмолвии ночей» . Читая эти строки, мы вместе с поэтом переживаем приход и утверждение весны. Здесь все рядом, все прекрасно, и фетовские «…шепот, робкое дыханье, Трели соловья…» , «…верба вся пушистая Раскинулась кругом; Опять весна душистая Повеяла крылом» , и «Травка зеленеет, Солнышко блестит; Ласточка с весною В сени к нам ​летит» в стихах А.Н.Плещеева, и «Голубенький, чистый, Подснежник цветок!» А.Н.Майкова, и неожиданный «…весенний первый гром, Как бы резвяся и играя, Грохочет в небе голубом» Ф.И.Тютчева. И вот уже «На солнце темный лес зардел, В долине пар белеет тонкий, И песню раннюю запел В лазури жаворонок звонкий. Он голосисто с вышины Поет, на солнышке сверкая: Весна пришла к нам молодая, Я здесь пою приход весны!» (В.А.Жуковский). Наступила недолгая, трогательная и оттого такая дорогая сердцу русского человека весна: «О, весна без конца и без краю – Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!» (А.А.Блок).

Лето. В русской пейзажной лирике это время года традиционно связано с крестьянским трудом в поле. По словам Н.В.Гоголя: «…здесь человек идёт рядом с природой, соучастник и собеседник всему, что совершается в твореньи… Наступило лето... А тут покосы, покосы… И вот закипела жатва: за рожью пошла рожь, а там пшеница, а там и ячмень, и овес. А как отпразднуется всё, да пойдет свозиться на гумны, складываться в клади…» . Какая величественная картина напряженного и многообразного крестьянского труда, и как хорошо подчеркнута его значимость для русского крестьянина неожиданным словом «отпраздновать». И, пожалуй, ни один русский поэт в своих стихах не прошел мимо картины благородного крестьянского труда. Как народная песня звучат строки стихотворения А.В.Кольцова «Косарь»: «Раззудись плечо, Размахнись, рука! Ты пахни в лицо, Ветер с полудня! Освежи, взволнуй Степь просторную! Зажужжи, коса, Как пчелиный рой! Молоньей, коса, Засверкай кругом! Зашуми, трава, Подкошонная; Поклонись, цветы, Головой земле!». Это стихотворение А.В.Кольцова буквально источает энергию, дает представление о труде крестьянина, как ярком, сильном и резком действии. «На каком другом языке передали бы вы всю поэтическую прелесть этих выражений: расстилается, пораскинулось, понадвинулось?», – восхищался В.Г.Белинский. Разумеется, разные поэты описывали картину крестьянского труда по-своему. Так спокойно, деловито и обстоятельно описывает сенокос А.Н.Майков: «Пахнет сеном над лугами... В песне душу веселя, Бабы с граблями рядами Ходят, сено шевеля. Там – сухое убирают; Мужички его кругом На воз вилами кидают... Воз растет, растет, как дом» . В жанре элегии изображает страдную пору Е.А.Баратынский: «А между тем досужий селянин Плод годовых трудов сбирает; Сметав в стога скошенный злак долин, С серпом он в поле поспешает…». С тонким, только ему присущим лиризмом, рисует картины страдной поры А.А.Фет: «Смиренно преклонясь челом, Горит алмазами пшеница, Как новобрачная ​царица Перед державным женихом…Уже подрезан, каждый ряд Цветов лежит пахучей цепью. Какая тень и аромат Плывут над меркнущею степью!». Эти волнующие ощущения, которые дарит нам лето, предельно сжато, емко и динамично переданы в стихах Б.Л.Пастернака: «В стихи б я внес дыханье роз, Дыханье мяты, Луга, осоку, сенокос, Грозы раскаты…» . Но как бы не описывал тот или иной поэт картину крестьянского труда, во всех стихотворениях неизменно присутствует глубокое уважение к этому благородному труду русского человека: «А в поле труд… Обычной чередою Идет косьба: хлеба не будут ждать! Но это время названо страдою, – Другого слова нет его назвать... Кто испытал огонь такого неба, Тот без труда раз навсегда поймет, Зачем игру и шутку с крошкой хлеба За тяжкий грех считает наш народ!» (К.К.Случевский).

А вокруг живет своей жизнью родная русская природа: «Ясно утро. Тихо веет Теплый ветерок; Луг, как бархат, зеленеет; В зареве восток. Окаймленное кустами Молодых ракит, Разноцветными огнями Озеро блестит…», «Звезды меркнут и гаснут. В огне облака. Белый пар по лугам расстилается. По зеркальной воде, по кудрям лозняка От зари алый свет разливается» (И.С.Никитин).

Радуются дарам лета крестьянские дети: «Грибная пора отойти не успела, Гляди – уж чернехоньки губы у всех, Набили оскому: черница поспела! А там и малина, брусника, орех! Ребяческий крик, повторяемый эхом, С утра и до ночи гремит по лесам…» (Н.А.Некрасов). Теплые ясные дни: «Сияет солнце, воды блещут, На всем улыбка, жизнь во всем Деревья радостно трепещут, Купаясь в небе голубом» (Ф.И.Тютчев). Умиротворенная природа, тишина и покой, прерываемые изредка летней грозой: «Как весел грохот летних бурь. Когда, взметая прах летучий, Гроза, нахлынувшая тучей, Смутит небесную лазурь И опрометчиво-безумно Вдруг на дубраву набежит, И вся дубрава задрожит Широколиственно и шумно!... И сквозь внезапную тревогу Немолчно слышен птичий свист, И кой-где первый желтый лист, Крутясь, слетает на дорогу...» (Ф.И.Тютчев).

Да, «…наше северное лето, Карикатура южных зим, Мелькнет и нет: известно это, Хоть мы признаться не хотим» ; «Уж небо осенью дышало, Уж реже солнышко блистало, Короче становился день, Лесов таинственная сень С печальным шумом обнажалась» ; «Осыпал лес свои вершины, Сад обнажил свое чело, Дохнул сентябрь, и георгины Дыханьем ночи обожгло» ; «Отговорила роща золотая Березовым, веселым языком… В саду горит костер рябины красной…» ; «Унылая пора! Очей очарованье!» .

Трудно остановить, прервать этот поэтический поток восторга перед величественным явлением увядания природы, до глубины души волнующим русского человека, возбуждающим в нем чувство щемящей грусти и сопереживания: «Ущерб, изнеможенье - и на всем Та кроткая улыбка увяданья, Что в существе разумном мы зовем Божественной стыдливостью страданья» . Во всех этих строках из стихотворений А.С.Пушкина, Ф.И.Тютчева, А.А.Фета, А.Н.Плещеева, С.А.Есенина русская природа полна неизъяснимой притягательной прелести, по-человечески переживает завершение еще одного года своей жизни. «Есть в осени первоначальной Короткая, но дивная пора – Весь день стоит как бы хрустальный, И лучезарны вечера…». И в этой «светлости осенних вечеров Умильная, таинственная прелесть: Зловещий блеск и пестрота дерев, Багряных листьев томный, легкий шелест, Туманная и тихая лазурь Над грустно-сиротеющей землею, И, как предчувствие сходящих бурь, Порывистый, холодный ветр порою…» . Уже «птички отпели, Цветы отцвели…» , природа беспомощна и одинока перед приближающейся зимой, «О буйные ветры, Скорее, скорей! Скорей нас сорвите С докучных ветвей! Сорвите, умчите, Мы ждать не хотим, Летите, летите! Мы с вами летим!...» , «Ласточки пропали, А вчера с зарей Всё грачи летали Да, как сеть, мелькали Вон над той горой. С вечера все спится, На дворе темно. Лист сухой валится, Ночью ветер злится Да стучит в окно» . Хотя «Еще вчера, на солнце млея, Последним лес дрожал листом, И озимь, пышно зеленея, Лежала бархатным ковром… Сегодня вдруг исчезло лето; Бело, безжизненно кругом, Земля и небо – все одето Каким-то тусклым серебром» ; «И болью сладостно-суровой Так радо сердце вновь заныть, И в ночь краснеет лист кленовый, Что, жизнь любя, не в силах жить».

Зима, весна, лето, осень. О чем бы ни писали в своих стихах русские поэты: о временах года, о музыке и красках наших полей и лесов, о родных просторах или крестьянском труде – они всегда помнили о главном – о любви к Родине, родной природе, своему народу. Некоторые из этих стихотворений помещены в Приложении II.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Работа над проектом завершена, но я все время мысленно возвращаюсь к прочитанным стихам о русской природе, любуюсь изображениями зимы, весны, лета и осени на картинах русских художников, слушаю музыкальные пьесы из «Времен года» П.И.Чайковского. Они дали ответ на мой вопрос, который определил цель проведенного исследования: «Есть ли в отечественной поэзии, живописи и музыке произведения, посвященные временам года в русской природе?» Ответ не просто положительный: прочитанное, увиденное и услышанное мною позволяет сделать вывод о том, что тема русской природы – это одна из любимейших тем в отечественной поэзии, а также живописи и музыке. И независимо от того, какому из времен года посвящена поэтическая лирика русских поэтов, какой период в жизни русской природы изображен художниками на картинах, какое музыкальное звучание лесов и полей услышано композитором, все они наполнены огромной и искренней любовью к родному краю, восхищением русской природой и чувством гордости за свою Родину. «Нет лучше страны, чем Россия… Только в России может быть настоящий пейзажист. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. И может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти ощущения». Эти слова И.И.Левитана раскрывают побудительные мотивы творчества многих русских художников, поэтов, музыкантов, которые языком поэзии, живописи и музыки говорили о переживаемом ими чувстве восхищения и любви к родной природе, которые подарили миру совершеннейшие образцы духовной красоты и глубочайшие откровения человеческой мысли. Поэтому естественным является желание собрать эти ощущения вместе, объединить слова, краски, линии, звуки в едином образе русской природы в различные периоды ее жизни, тем более, что наше поэтическое, художественное и музыкальное наследие дает для этого безграничные возможности. (Приложения I, II, III).

Мне представляется, что такое объединение в общем тематическом плане красочных произведений живописи, поэзии и музыки оказывает более сильное эмоциональное воздействие на человека, создает благоприятную среду воспитания его художественного и эстетического вкуса, чем каждое из этих произведений в отдельности. Это можно показать и используя материал, собранный в проекте. Такое органичное единство красок, слова и музыки достигается, например, при объединении художественного произведения В.А.Серова «Заросший пруд. Домотканово» (Пр. III, илл. 16), музыкальной пьесы П.И.Чайковского «Баркарола», в которой слышится томная грусть человека среди умиротворенного покоя природы (Пр. I), и стихов И.А.Бунина «Нет солнца, но свéтлы пруды, Стоят зеркалами литыми, И чаши недвижной воды Совсем бы казались пустыми, Но в них отразились сады. Вот капля, как шляпка гвоздя, Упала - и, сотнями игол Затоны прудов бороздя, Сверкающий ливень запрыгал» (Пр. II. Лето). Картины Г.Г.Мясоедова «Косцы» (Пр. II, илл. 25), полной поэзии напряженного, спорого труда в поле под палящими лучами солнца «Песни косаря» из «Времен года» П.И.Чайковского (Пр. I) и стихотворения К.К.Случевского: «Полдневный час. Жара гнетет дыханье; Глядишь, прищурясь, − блеск глаза слезит, И над землею воздух в колебанье, Мигает быстро, будто бы кипит. И тени нет. Повсюду искры, блестки; Трава слегла, до корня прожжена. В ушах шумит, как будто слышны всплески, Как будто где-то подле бьет волна... Ужасный час! Везде оцепененье: Жмет лист к ветвям нагретая верба, Укрылся зверь, затем что жжет движенье, По щелям спят, приткнувшись, ястреба. А в поле труд... Обычной чередою Идет косьба: хлеба не будут ждать! Но это время названо страдою, − Другого слова нет его назвать... Кто испытал огонь такого неба, Тот без труда раз навсегда поймет, Зачем игру и шутку с крошкой хлеба За тяжкий грех считает наш народ!» (Пр. II. Осень). Пейзажа И.Э.Грабаря «Рябинка» (Пр. III, илл. 24), «Осенней песни» П.И.Чайковского, наполненной прощальным шепотом опадающей листвы в пустеющем осеннем саду (Пр. I), и поэтических строк А.К.Толстого «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад, Листья пожелтелые по ветру летят; Лишь вдали красуются, там на дне долин, Кисти ярко-красные вянущих рябин» (Пр. II. Осень). И такие примеры можно множить, множить и множить…

Что же является главным в союзе музыки, слова и живописи? Замечательный русский поэт Н.С.Гумилев, отдавал предпочтение музыке, считая, что «Музыка – это то, что соединяет мир земной и мир бесплотный. Это душа вещей и тело мысли». Как «первооснову жизни», дающей начало любому искусству, считал музыку и другой прекрасный русский поэт О.Э.Мандельштам: «Она еще не родилась, Она и музыка, и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь». И неслучайно И.И.Левитан, страстно любя музыку, часто работал над своими произведениями, не только наслаждаясь, но и вдохновляясь музыкой П.И.Чайковского, в которой он находил «лирическое раскрытие длящегося как песня состояния природы в русских веснах и осенях». В свою очередь М.А.Волошин считал, что поэтическая манера И.А.Бунина очень близка «тонкому и золотистому, чисто левитановскому письму». И это не исключение, а, скорее, правило, ибо сказанное является общим и характерным для многих русских поэтов, художников и композиторов.

Чрезвычайно важно и то, что поэзия, живопись и музыка, посвященные родной природе, наряду с воспитанием эстетического и художественного вкуса, одновременно вырабатывают у человека внутреннюю мотивацию его активной гражданской позиции, заинтересованной и осознанной познавательной деятельности. Известный русский мыслитель Г.П.Федотов справедливо отмечал: «Без воздуха культуры школа теряет свое влияние, книга перестает быть вполне понятной… Дело не в грамотности, не в запасе благородных, но бесполезных сведений по истории, литературе и мифологии. Все остается мертвым грузом, если не совершится чудо возрождения подлинной культуры».

В своем проекте я постарался собрать воедино некоторые из произведений живописи, поэзии и музыки, дающих возможность каждому самому выбрать стихи, пейзажные картины, музыкальные пьесы, которые, может быть, станут его любимыми художественными произведениями, откроют, возможно, новые для него страницы истории отечественного искусства, позволят составить свое собственное представление о таком уникальном явлении мировой культуры, каким, без сомнения, является русская культура; увидеть, услышать, почувствовать окружающий нас мир природы таким, каким видели, слышали и воспринимали его русские художники, поэты и композиторы. И в этом воздействии искусства на человека, по-видимому, и есть высшее его предназначение, ибо: «Благо, даруемое нам искусством, заключается не в том, что мы, благодаря ему, узнаем, а в том, какими мы, благодаря ему, становимся» (О.Уайльд). Искусство нашего народа через произведения живописи, поэзии и музыки, через их гармоничное соединение в слове, цвете и звуке формирует чувство любви к русской природе, Родине; пробуждает стремление и в делах, и в мыслях быть преданными интересам своего Отечества, и ни на мгновение не позволяя «душе лениться», пройти долгий путь, чтобы в конце его стать достойным своего великого народа: «Родиться Русским – слишком мало: Им надо быть, им надо стать!» (И.В.Северянин).

СПИСОК

использованных литературных источников

1. Баратынский Е.А. Стихотворения. Проза. Письма. – М.: Изд-во «Правда», 1983.
2. Брюсов В.Я. Избранные сочинения в двух томах. Том I. – М.: ГИХЛ, 1955.
3. Бунин И.А. Собрание сочинений в восьми томах. Том I. – М.: ГИХЛ, 1955.
4. Волошин М.А. Автобиографическая проза. Дневники. – М.: Книга, 1991.
5. Времена года. Родная природа в поэзии. – М.: Молодая гвардия, 1976.
6. Гумилев Н.С. Сочинения в трех томах. Том III. – М.: Художественная литература, 1991.
7. Есенин С.А. Сочинения в двух томах. Том I. – М.: ГИХЛ, 1955.
8. Заболоцкий Н.А. Столбцы и поэмы. Стихотворения. – М.: Русская книга, 1996.
9. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в трех томах. Том I. – М.: ИПО «Полигран», 1996.
10. Мандельштам О.Э. Стихотворения, переводы, очерки, статьи. – Тбилиси: Мерани, 1990.
11. Путешествие в страну «Поэзия». Поэзия – школе в двух книгах. Книги 1, 2. – Лениздат, 1968.
12. Пушкин А.С. Собрание сочинений в десяти томах. Том I, II, IV. – М.: Художественная литература, 1975.
13. Родная природа. Стихи русских поэтов. – М.: Детская литература, 1971.
14. Тарковский А.А. Собрание сочинений в трех томах. Том I. – М.: Художественная литература, 1991.
15. Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. – Л.: Советский писатель, 1987.
16. Фет А.А. Стихотворения. – М.-Л.: Советский писатель, 1963.

«школьного сценария» рассказы цикла выстраиваются в последовательность со сквозной и незавершенной фабулой обучения в школе бытия и подготовки к новым экзаменам (уже за пределами собственно школьной и университетской жизни), которые приносят герою чувство удовлетворения и в то же время стимулируют к получению новых знаний и умений. «Школьный сценарий» в «Записках юного врача» М. А. Булгакова играет роль метафоры жизни. Юный Врач выражает свое кредо:

Сотни раз теряться и вновь обретать присутствие духа и вновь окрыляться на борьбу.

Эти слова напоминают знаменитое высказывание Л. Н. Толстого: «Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться...»

ЛИТЕРАТУРА Исупов К. Г. Культурный концепт «учитель/ученик» на фоне русской «правды» Ц Диалог в образовании: Сб. материалов конференции. Серия «Symposium». -Вып. 22. - СПб., 2002.

Яблоков Е. А. Текст и подтекст в рассказах М. Булгакова («Записки юного врача»). - Тверь, 2002.

ЗАГАДКИ ТЕКСТА

А. Л. ГОЛОВАНЕВСКИИ

Архаизмы в русской поэзии XIX в.: Ф. И. Тютчев -А. С. Пушкин

Анализ архаизмов в поэзии Пушкина и Тютчева помогает при решении серьезных задач текстологического характера.

Ключевые слова: лексические архаизмы; семантические дублеты; поэтический образ; параллельные морфологические формы.

спользование архаизмов в русской поэзии не всегда обусловлено только факторами стилистического характера и влиянием традиций предшественников. Предпочтение, отдаваемое архаическим средствам, часто объясняется особенностями мировоззрения автора, которое, как известно, не всегда остается постоянным. Так, в ранние, детско-юношеские периоды творчества Тютчева и Пушкина комплекс архаических элементов в их поэзии связан с влиянием предшествующих традиций. Мы имеем в виду прежде

Работа выполнена при финасовой поддержке РГНФ: проект 11-14-3200 (а/ц).

Голованевский Аркадий Леонидович, доктор филол. наук, профессор Брянского гос. университета им. акад. И. Г. Петровского. E-mail: [email protected]

всего одические традиции Г. Р. Державина. Начальный период творчества Тютчева, как и Пушкина, относится к тому времени, когда русский литературный язык, и в особенности язык художественной литературы, находился в поиске новых средств выражения мысли, в процессе переоценки прежних литературных традиций, отбора и использования наиболее устойчивых из них. О сосуществовании различных стилистических систем в поэзии Пушкина писали многие исследователи, прослеживая эволюцию пушкинских «поэтических вольностей». Г. О. Винокур, например, обращал внимание на I) усечение прилагательных и причастий; 2) окончания -ыя @-ия) в родительном падеже единственного числа прилагательных и местоимений женского рода;

3) звук [е] вместо [о] после мягких согласных в рифме; 4) полногласие и неполногласие [Винокур 1991: 246]. В. В. Виноградов рассматривал эволюцию пушкинского стиля как освобождение языка поэта от фонетико-морфологичес-ких архаизмов церковно-книжной речи [Виноградов 1982: 253].

Об архаичности языка поэзии Тютчева с различных позиций писали так называемые «формалисты» Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов, В. Брюсов и др. Л. В. Пумпянский, один из первых исследователей системных методов, на которые опирался Тютчев в своей поэзии, так оценивал их роль в языке поэта: «Имя Державина в связи с Тютчевым впервые отчетливо произнесено было формалистами... Все же "доктрина" помешала и здесь, ибо отношение Тютчева к Державину понято было прежде всего как отношение в области вопросов поэтического языка (Тютчев -поэт "высокого" языка на фоне пушкинской поэзии и пр. ...)» [Пумпянский 1928: 37]. Упреки Пумпянского в адрес «формалистов» кажутся нам не совсем справедливыми. Ибо отрицать, что язык Тютчева в сравнении с языком Пушкина более архаичен, бессмысленно. Другое дело - понять, как это связано с влиянием Державина. Скорее всего, надо с большой осторожностью сопоставлять использование архаической лексики в поздней поэзии Тютчева с державинскими традициями. Несомненно, здесь на первое место следует поставить мировоззренческие позиции поэта, обусловленные принципами славянофильской теории, в первую очередь ориентацией на исконные средства русского языка. Интересно проследить, как в поэзии Тютчева представлена лексика иноязычного происхождения, как она соотносится с исконной лексикой, существовала ли для поэта проблема выбора: «свое - чужое». Но ясно одно: Тютчев чаще, чем Пушкин, предпочитал современному архаическое.

Известно, что лексические архаизмы встречаются в языке художественной литературы чаще, чем другие виды архаизмов. Но в поэзии Тютчева и Пушкина не им принадлежит ведущее место. Основные приметы архаичности у них можно

найти в области семантики и словообразования. Надо сказать, что классификация архаической лексики, как и любая классификация, не может быть жесткой, однозначной. Лексические архаизмы могут усложняться словообразовательными архаическими компонентами, словообразовательные - морфологическими и т.п. Типологию архаической лексики, в основном разработанную Н. М. Шанским [Шанский 1954], можно представить в таком виде: архаизмы собственно лексические, архаизмы фонетические, архаизмы семантические. Собственно лексические архаизмы - это семантические дублеты слов с различной стилистической окраской. В поэзии Тютчева и Пушкина они, к примеру, представлены такими словами: браш-но, брашник (1-1), вретище (1-1), ков (10), крин (1-0), лепта (1 - лепт-1), обитель (8-26), тать (1-0), уповать (1-0), упование (2-6) и нек. др.

Брашно - яства, пища, кушанье:

Возженны не льстеца рукой, Душистый анемон и крины Лиют на брашны аромат... (Тютчев. Послание Горация к Меценату, в котором приглашает его к сельскому обеду).

Брашна - яства, кушанья:

Сидят три витязя младые; Безмолвны за ковшом пустым, Забыли кубки круговые, И брашна неприятны им. (Пушкин. Руслан и Людмила).

Брашник - распорядитель пира:

Старец Нестор днесь, маститый Брашник, кубок взяв, встает И сосуд, плющом обвитый, Он Гекубе подает. (Тютчев. Поминки).

Вретище - убогая одежда:

Жертвой мести - купим друга. Пурпур -вретища ценой. (Тютчев. Песнь Радости. Из Шиллера).

У Пушкина эта лексема не встречается.

Ков - заговор, злой умысел:

Сын царский умирает в Ницце - И из него нам строят ков... (Тютчев. Сын царский умирает в Ницце.).

У Пушкина это слово отсутствует.

Лепта - посильное пожертвование:

Тут и она - та старица простая. Что принесла, крестясь и воздыхая, Вязанку дров,

как лепту, на костер. (Тютчев. Гус на костре).

Ср. у Пушкина (о ничтожно малой сумме):

Вдовы Клико или Моэта Благословенное вино В бутылке мерзлой для поэта На стол тотчас принесено. .. .за него Последний бедный лепт, бывало, Давал, я... («Евгений Онегин»).

Почему Пушкин употребил это слово в мужском роде? По словарям лепта (именно в такой форме лексема употреблялась в древнерусском языке) - «мелкая медная монета», а для Пушкина - это то же самое, что грош.

В языке Пушкина мы не встретим многих архаизмов, используемых Тютчевым, в их числе собственно лексических; ср.: ларвы (в римской мифологии - души безвременно умерших или погибших насильственной смертью, скитающиеся по ночам в виде привидений), штуцер - вид оружия (у Тютчева - символ устрашения), уже упоминавшийся брашник (у Тютчева - «распорядитель пира»).

Тать - вор, грабитель:

Какие песни в той стране... где эта мысль, лишась прямых путей, По закоулкам татем бродит, От грубых прячась сторожей. (Тютчев. Какие песни, милый мой.).

В языке Пушкина слово тать не употребляется, в то время как вор - довольно часто (48 раз).

Уповать, упованье - надеяться (надежда) на обязательное исполнение своих чаяний:

О жертвы мысли безрассудной, Вы уповали, может быть, Что станет вашей крови скудной, Чтоб вечный полюс растопить! (Тютчев. 14 декабря 1825 г.); Познал я новую печаль; Для первой нет мне упований, А старой мне печали жаль. (Пушкин. Евгений Онегин).

Как разновидности собственно лексических архаизмов мы рассматриваем лек-сико-словообразовательные и лексико-морфологические архаизмы. Лексико-словообразовательные архаизмы - это самая значительная по количественному составу группа архаизмов в языке поэзии Тютчева и, возможно, Пушкина. Приве-

дем некоторые примеры с указанием употребленных словоформ (вначале у Тютчева, затем у Пушкина):

велелепный (1-0), вероломец (1-0), возглавие (1-0), воздымать (1-1), вопрошать (1-10), воскрылие (1-0), воскрыляться (1-0), вра-титься (1-0), вратящийся (1-0), дружество (123), заржавый (1-8), злоречье (1-7), игралище (1-4), иноземие (1-9), казать (1-8), обстать (1-0), презритель (1-0), приноситель (1-0), промыслитель (1-0), соревновать (1-0), соревнователь (0-1), таинственник (1-0), усопший (2-6) и др.

Большая часть подобных слов относится к моносемичной лексике и является общей для Тютчева и Пушкина. Но здесь мы рассмотрим только лексику, встречающуюся у Тютчева.

Велелепный - великолепный, блистающий красотой:

Пусть велелепные столпы, Громады храмин позлащенны Прельщают алчный взор не-смысленной толпы. («Послание Горация к Меценату...»).

Вероломец - наделенный свойствами вероломного (прилагательное вероломный у Тютчева отсутствует):

Правоправящий Кронид Вероломцу страшно мстит - И семье его и дому. («Поминки»).

Возглавие - передняя часть могилы, где находится изголовье гроба:

И над могилою, раскрытой, В возглавии, где гроб стоит, Ученый пастор сановитый Речь погребальную гласит. («И гроб опущен уж в могилу.»).

Воскрыляться - возноситься:

И Дух во мне, оживши, воскрылялся И к солнцу, как орел, парил... («Кораблекрушение. Из Гейне»).

Вратиться - вращаться, безостановочно двигаться. Вратящийся - безостановочно вращающийся:

И быстро, с быстротой чудесной, Кругом вратится шар земной. («Из "Фауста" Гете»); .И по течению вратящихся времен, Как капля в океан, Он в вечность погрузился! («На новый 1816 год»).

ПЛУЖНИКОВА ДИАНА МИХАЙЛОВНА - 2013 г.

О. В. ЗЫРЯНОВ

(Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина, г. Екатеринбург, Россия)

УДК 8ПЛ61Л"42:821Л61Л-1(Державин Г. Р.)

ББК Ш33(2Рос=Рус)5-8,445

«РЕКА ВРЕМЕН...» КАК СВЕРХТЕКСТОВОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ Х1Х-ХХ вв.

Аннотация. Анализируется сверхтекстовое образование, складывающееся в русской поэтической традиции вокруг последнего стихотворения Г.Р. Державина «Река времен в своем стремленьи...». Выявленный рецептивный цикл определяется как «ситуационный» сверхтекст (наряду с уже известными видами сверхтекстов - локальным и персональным). На отдельных примерах (стихотворения В. Капниста, К. Батюшкова, Ф. Тютчева, О. Мандельштама, В. Ходасевича) показывается, как в ходе литературной эволюции в «интертекстуальном потомстве» державинского сверхтекста увязываются воедино экзистенциальный и историософский аспекты, традиции Екклесиаста и Горация.

Ключевые слова: Г.Р. Державин, рецептивный цикл, сверхтекст, лирическая ситуация, последнее стихотворение, традиция поэтического «памятника»

Предметом филологии является «текст во всех его аспектах и внешних связях» (С. С. Аверинцев). Но текст в таком случае выступает не просто как лингвообъект, или «внешнее произведение», но именно как образование ментальной природы, иначе говоря, как «своеобразная монада, отражающая в себе все тексты (в пределе) данной смысловой сферы» [Бахтин 1986: 299]. В национальной поэтической традиции особое внимание следует обратить на сильные в «энергетическом» отношении прецедентные тексты, вокруг которых складываются всевозможные рецептивные циклы, или сверхтекстовые образования. Обладая огромным заразительным воздействием, данные тексты-прецеденты порождают вокруг себя многочисленный ряд текстов, своего рода «интертекстуальное потомство» (термин А. К. Жолковского). Обозначенный данным явлением феномен интертекстуальных связей (по принципу «избирательного сродства») может быть с полным основанием уподоблен некоему рецептивному циклу, разворачивающемуся по ходу литературной эволюции и обнаруживающемуся в виде «своеобразной монады, отражающей в себе все тексты (в пределе) данной смысловой сферы».

Присмотримся в этой связи к такому сверхтекстовому

образованию, которое складывается в русской поэтической традиции вокруг последнего стихотворения Г. Р. Державина «Река времен в своем стремленьи...». Опубликованный в журнале «Сын отечества» (1816, № 30), данный текст сопровождался примечательной редакторской припиской: «За три дня до кончины своей, глядя на висевшую в кабинете его известную историческую карту: Река времен, начал он стихотворение "На тленность" и успел написать первый куплет» [Державин 2002: 688]. Заметим, что в системе жанров классицизма и в свете эстетического сознания классицистической эпохи указанный текст и не мог восприниматься иначе, как незавершенный фрагмент, отрывок более крупного стихотворного целого - на правах отдельной восьмистишной строфы в контексте незавершенного одического жанра. В эстетической же перспективе рецептивного сознания Нового времени державинская «Река времен.» предстает как вполне автономный образец лирико-философской миниатюры, органически вписывающийся в круг антологической лирики, что, кстати, подкрепляется уже неоднократно отмечаемой (еще со времен американского исследователя Мориса Халле) формой акростиха: по вертикали начальные буквы стихотворных строк образуют связное высказывание РУИНА ЧТИ. Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и судьбы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы! [Державин 2002: 541-542].

К сказанному следует добавить, что «Река времен.», буквально предсмертное стихотворение Державина, открывает в русской поэзии Нового времени устойчивую традицию такой сверхтекстовой общности, как парадигма «последнего стихотворения». Примечательный опыт в этом отношении - выделить и описать проявленный в русской поэтической традиции сверхтекст «последнего стихотворения» - принадлежит екатеринбургскому поэту и филологу Ю. В. Казарину, составителю объемной антологии «Последнее стихотворение 100 русских поэтов ХУШ-ХХ вв.» (Екатеринбург, 2011). Подобная структурно-семантическая или жанровая парадигма «последнего стихотворения» определяется исследователем как «особый, итоговый поэтический текст духовно-идентифицирующего и метатекстового характера», приобретающий к началу XIX в. «типовые,

повторяющиеся формально-содержательные параметры» [Последнее стихотворение. 2011: 48]. Несомненно, что семантическое «ядро» указанного сверхтекста задает именно предсмертная ода Державина «На тленность». Она же определяет и еще одну не менее характерную черту данной сверхтекстовой общности. Представляется далеко не случайным тот факт, что парадигма «последнего стихотворения» включает в себя многие примеры восьмистиший, или двухкатренных стиховых композиций, наподобие державинской оды «Река времен.». Вот только некоторые примеры подобных восьмистишных миниатюр: «Жуковский, время все поглотит..» К. Батюшкова, «Последние стихи» («Люби питомца вдохновенья.») Д. Веневитинова, «Милый друг, я умираю.» Н. Добролюбова, «Черный день! Как нищий просит хлеба.» Н. Некрасова, «До свиданья, друг мой, до свиданья.» С. Есенина, «Революция губит лучших.» М. Волошина, «Поговори со мной еще немного.» Г. Иванова, «Элегия» («Отложу свою скудную пищу..») Н. Рубцова, «Вот какое намерение» Б. Слуцкого, «Все люди

Живопись, а я чертежик.» С. Липкина. Однако пожалуй, лишь только первое стихотворение из приведенного списка («Жуковский, время все поглотит.» Батюшкова) самым непосредственным образом наследует мотивно-семантическую структуру державинского текста-прецедента.

Указанный сверхтекст, ведущий свое происхождение от державинской «Реки времен.», уместнее обозначить именно как «ситуационный» сверхтекст (наряду с уже известными видами сверхтекстов - локальным и персональным). Понятие «ситуация», с нашей точки зрения, наиболее полно выражает мотивную структуру произведения, ценностно-иерархическую систему смыслов, интенциональность лирического сознания. В плане генеративной поэтики «ситуация» выступает как модель текстопорождения, некая дискурсивная практика. В онтологическом плане «ситуация» - это та основа, которая обусловливает «самовоспроизводимость кластера», представляя собой «убедительную манифестацию поэтической памяти» [Жолковский 2005: 396]. В структурном отношении ситуация

- «ядро» смыслового континуума («смысловой сферы» на языке М. М. Бахтина), некая формально-содержательная константа, скрепляющая сверхтекстовую общность. Именно о сверхтекстовом образовании, сложившемся в русской поэтической традиции вокруг последнего стихотворения Державина «Река времен.», и пойдет речь в данной статье.

Отметим уже имевшую место попытку представить державинскую оду «На тленность» как логическое завершение, своего

рода эталонное выражение «руинного текста» русской культуры второй половины XVIII века [см.: Зверева 2007]. В этом плане напрашиваются параллели из лирики не только самого Державина, но и других поэтов - его современников (так, уже были отмечены в плане генезиса сближения державинского текста с лирическим циклом Н.Е. Струйского «Эротоиды» [Васильев 2003] и фрагментом А. Н. Радищева из «Осьмнадцатого столетия» [Лаппо-Данилевский 2000: 157])1. Однако гениальное поэтическое завещание Державина, несомненно, обращенное к традиции «руинного текста» русской культуры, далеко не ограничивается только «руинной» семантикой. Его смысловое содержание внутренне противоречиво и парадоксально. Приведем лишь одну достаточно оригинальную трактовку текста, данную А. А. Левицким в аспекте соотношения образа воды и образа поэта: «Но если раньше воды времени истекали из урн, то в этом стихотворении, олицетворяя себя самого в руине, Державин одновременно сам становится источником "реки времен". Будучи ее "ключом", он "уходит" общей судьбы вечности и воздвигает себе грандиознейший последний памятник - надгробие над звуками своей лиры, которое прочнее самого жерла вечности. Такого памятника не воздвиг и сам Гораций» [Левицкий 1996: 69]. Действительно, внутренняя парадоксальность смысловой структуры текста Державина как раз и заключается в противоречивой взаимообусловленности двух принципов - «руины» и «памятника».

Смысловое пространство державинской «Реки времен...» образуется пересечением двух сюжетно-тематических линий. Одна, экзистенциальная и историософская, идет от Екклесиаста: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (гл. 1, ст. 11). Другая, творческо-онтологическая, -исходит из горацианской традиции «Памятника» («Non, omnis moriar...»). Не случайно центральная метафора стихотворения «река времен» задает идею тленности, или быстротечности, всех дел человеческих, всего, что присуще историческому процессу (ср. «И топит в пропасти забвенья / Народы, царства и царей»). При этом в разряд человеческих дел, казалось бы, включается и то, что «остается чрез звуки лиры и трубы» (обратим внимание на парадоксальное

1 Заметим, что в известном канте петровской эпохи «Песня застольная» («Для чего не веселиться?»), частично восходящем к студенческому гимну «Gaudeamus igitur», уже появляется характерный для позднейшей державинской оды мотив: «Время скоро изнурится, / Яко река, пробежит: / И еще себя не знаем, / Когда к гробу прибегаем» [Западов 1979: 26]. Державин, создавая «Реку времен...», вполне мог (сознательно или бессознательно) ориентироваться на этот текст.

сочетание глагольной формы «остается» и выражения «общей не уйдет судьбы»). «Остается», надо полагать, именно то, что избегает полного «потопления» - пусть даже не навечно, а лишь на какой-то неопределенный срок (какой? - остается так до конца и не ясно). Эффект неопределенности еще более усиливается за счет того, что тема духовной составляющей «памятника», хотя и подводится под власть «общей судьбы», но в то же время вызывает в читательском воображении амбивалентный образ «жерла вечности» («вечность» и «забвение» вряд ли могут рассматриваться как банальные синонимы). Однако, на фоне обнаруживающейся позитивной тенденции «памятника»1 семантика поглощения (ср. «топят - пожрется») - это логически последовательное развитие исходной екклесиастической линии - приобретает все более зловещий вид.

Загадочность державинского текста заключается в его смысловой неоднородности, которая поддерживается за счет динамического равновесия двух указанных жанровых традиций, идущих одновременно от Екклесиаста и Горация. Но, как показывает «интертекстуальное потомство» державинского сверхтекста, последующие поэты либо редуцируют смысловой континуум текста-прецедента, сводя его к какому-то одному семантическому центру, либо кардинально переакцентируют содержащиеся в нем смысловые полюса.

Анализ сверхтекстового единства «Реки времен.» позволим себе начать не с рассмотрения «интертекстуального потомства», а с современного Державину текста малоизвестного поэта Василия Тихоновича Феонова (1791-1835). Одно из самых ранних его произведений - «Ода, сочиненная и читанная 5 дня 1816 года при торжественном собрании императорского Казанского университета студентом Василием Феоновым». В ней еще совсем молодой сочинитель демонстрирует искусное владение устоявшимся к тому времени жанровым каноном похвальной оды. Но, пожалуй, самое примечательное, что выдает знакомство поэта-студента с античной традицией, - это близость к горацианскому оригиналу, знаменитой «Оде к Мельпомене», воспринятой как напрямую (Феонов прекрасно

1 Ср.: «.В последних строках Державина присутствует и какая-то странная радость, нет, точнее, не радость, но некий свет, приобщение к вечности. В чем тут секрет? Может быть, так: гениальные стихи даже на самую печальную тему всегда заключают в себе и выход, "бессмертья, может быть, залог". Если на свете создаются такие стихи - не все потеряно. И Державин объясняет: все проходит, уносится, пожирается, но если поэт, человек способен все это охватить, понять, то самим этим пониманием он уже как бы вечен, бессмертен» [Эйдельман 1985: 32].

Русская классика: динамика художественных систем

владел латинским языком), так и через поэзию великого русского посредника, Державина. В аспекте интересующей нас темы отметим лишь самый колоритный пример - 17-ю строфу, с ее противопоставлением разрушительному бегу времени - вечной славы России:

Ликуй! О славная Россия,

И пресловутых мать племен!

Твои деяния благие

Переживут и смерти плен.

Пусть время острою косою

Все зримое перед собою

Сразит, разрушит и сотрет;

Пусть вся Вселенна изменится,

Пусть в ряд развалин превратится,

И все живущее умрет. [Бурцев 2003: 115].

Поэт, казалось бы совсем в духе Державина, рисует апокалипсическую картину, но при этом тотальному разрушению мира (как материального, так и духовного) противопоставляет нетленность славы россов, причастность их вечности:

Но слава подвигов великих

Твоих героев и сынов

Сквозь ужас естества толикий,

Сквозь дым сгорающих миров,

Сквозь красны зарева, пожары,

Сквозь треск, громовые удары

Себе проложит путь прямой;

Пророет мраки вековые,

Туманы влажные, седые,

Достигнет вечности самой [Бурцев 2003: 116].

Как явствует из заглавия, ода сочинена Феоновым «5 дня 1816 года», т. е. 5 января, практически за полгода до «Последних стихов» Державина. Но это оригинальная трактовка горацианской темы, к тому же скрещенная с темой Экклезиаста, совсем как в державинской оде «На тленность».

Две последующие оды поэта посвящены морально-религиозным предметам: «Вера» и «Совесть». По форме это оды горацианские, по содержанию же - духовно-философские. Но и здесь примечателен, ставший уже «визитной карточкой» Феонова, мотив разрушительного хода времени, вызывающий в воображении поэта поистине апокалипсическую картину:

Исчезнет все и помрачится, Как сон, пройдет и превратится

Русская классика: динамика художественных систем

В ничтожество своей чредой: И блеск честей, богатства, славы И роскошь, пышность и забавы С своею прелестью земной.

Исчезнет бытие Вселенны, И племена земли прейдут; Как лист, от древа отрясенный, Светила с тверди ниспадут И тьмою в безднах облекутся, Как свиток, небеса свиются: Едина не исчезнешь ты [Там же: 120].

Лишь одна Вера пребывает бессмертной, сливаясь, по словам самого автора, «с началом жизнедарным». То же, между прочим, наблюдается и с совестью: обретающая место в человеческом сердце, она выступает как данная свыше «указка», мистический проводник от Бога к человеку. Не случайно в тексте Феонова (и прежде всего на уровне ритмико-синтаксическом) появляются многочисленные реминисценции из державинской оды «Бог»: Ты есть - я опытом то знаю, Ты есть - присутствуешь во мне, Ты есть - я живо ощущаю, Ты есть, ты сердца в глубине С могучей властью обитаешь, Моей свободой управляешь, Душевных чувств, рассудка свет, Источник истины, познаний, Судья всех дел моих, желаний! Ты есть - и в том сомненья нет [Там же: 121].

Феонов, как видим, разрабатывает тему тленности всего земного параллельно Державину (и независимо от него), акцентируя прежде всего то, что «остается» от всеобщего разрушения. А остаются, по мысли поэта, именно духовные ценности - благие деяния России, Вера и Совесть.

Теперь можно перейти к непосредственному рассмотрению «интертекстуального потомства» державинской оды «Река времен.». По сути, первой реакцией на нее следует признать оду В.В. Капниста «На тленность» (1816). К уже имеющейся 8-стишной строфе Державина Капнист приписывает еще две такие же строфы, одна из которых носит преимущественно нарративный характер, а другая, выдержанная исключительно в горацианской традиции, содержит категорическое опровержение Екклесиаста:

Из века в век сей звук прольется.

Державин, нет! Всежруща тлень К венкам твоим не прикоснется, Пока светящий смертным день Чредиться будет с ночью звездной, Пока ось мира не падет, -Времен над реющею бездной

Венок твой с лирою всплывет [Капнист 1973: 255-256].

Как видим, державинские метафоры «река времен» и «потопление» людских дел в «пропасти забвения» получают у Капниста свое полемическое продолжение в виде «реющей бездны времен» и всплывающего «венка с лирою». Ход поэтической мысли Капниста (противопоставление «всежрущей тлени» и удостоенных бессмертия духовных ценностей венка славы и лиры) очень напоминает тот же самый сюжетный ход, что мы уже наблюдали в одах Феонова. Однако полемическое опровержение державинского текста-прецедента (как мы видели, откровенно парадоксального в семантическом отношении) достигается у Капниста исключительно за счет риторического усилия, которое не затрагивает философско-онтологической глубины и потому не предъявляет какого-то достойного контраргумента-опровержения, выдержанного в экзистенциально-онтологическом духе поэта-предшественника. Редукция смыслового пространства державинского текста выступает здесь особенно наглядно.

Достойным откликом на державинскую «Реку времен.», сохраняющим драматическую двойственность исходного текста-прецедента, можно считать 8-стишную миниатюру К. Н. Батюшкова «Жуковский, время все проглотит.» (1821). Хотя концовка текста уводит к традиции жанра комической эпиграммы, начало его выдержано в предельно серьезном тоне:

Жуковский, время все проглотит,

Тебя, меня и славы дым,

Но то, что в сердце мы храним,

В реке забвенья не потопит! [Батюшков 1989: 424].

Исходным моментом, свидетельствующим о включении данного стихотворения в державинский сверхтекст, опять-таки выступает развитие уже знакомой нам метафоры «реки времен»: только на смену «пропасти забвенья» приходит «река забвенья», а место пожирающего «жерла вечности» занимает время, «глотающее» друзей и «славы дым». Все это продолжение столь органичной для Батюшкова традиции Екклесиаста (ср. элегию «К другу» и фрагмент «Изречение Мельхиседека»). Но в пику данной традиции в стихотворении можно усмотреть и развитие темы горацианского «памятника», причем

углубление ее за счет романтической эстетики «памяти сердца», особенно полно развитой в трактате Батюшкова «О лучших свойствах сердца».

Пожалуй, наиболее адекватное соответствие барочно-одической традиции Державина находим в поэзии Ф. И. Тютчева. Так, мотивика державинской «Оды на тленность» прослеживается в стихотворении поэта «Сижу задумчив и один..» (начало 1830-х гг.): Былое - было ли когда? Что ныне - будет ли всегда?..

Оно пройдет -Пройдет оно, как все прошло, И канет в темное жерло

За годом год [Тютчев 1965: т. 1, 70].

Именно с державинским образом «темного жерла» («жерла вечности») связывается в стихах Тютчева, равно как вообще в отечественной поэзии, первые ростки экзистенциального мироощущения.

Продолжением этой державинской линии - в ее принципиально экзистенциальном изводе - может служить тютчевское стихотворение «Смотри, как на речном просторе.» (1851). Образ плывущих во всеобъемлющее море и тающих льдин наводит Тютчева-поэта на схожие с Державиным размышления:

На солнце ль радужно блистая, Иль ночью в поздней темноте, Но все, неизбежимо тая, Они плывут к одной мете.

Все вместе - малые, большие, Утратив прежний образ свой, Все - безразличны, как стихия, -Сольются с бездной роковой!..

О, нашей мысли обольщенье,

Ты, человеческое Я,

Не таково ль твое значенье,

Не такова ль судьба твоя? [Тютчев 1965: т. 1, 130].

Особенно поразителен у Тютчева образ «роковой бездны», идущий в сопровождении мотивов «неизбежности» и «судьбы» (одной и роковой «меты»). Приравниваясь к стихийному процессу, судьба захватывает «малых» и «больших», как у Державина - «народы, царства и царей». Блестящий анализ данного текста в аспекте поэтического диалога с державинской традицией произведен С.В. Галян, что освобождает нас от подробного разговора на эту тему.

Приведем только одно любопытное наблюдение исследовательницы, касающееся поэтики времени в сравниваемых произведениях обоих поэтов: «Заданное с помощью глаголов действия время в державинском тексте отчетливо делит его на два фрагмента: в первом - настоящее протяженное время (глаголы настоящего времени несовершенного вида "уносит", "топит"), во втором - два глагола будущего времени совершенного вида ("пожрется" и "не уйдет"). Это созданная на грамматическом уровне «река времен», текущая и оборвавшаяся в вечность. Аналогично выстроено художественное время в стихотворении Тютчева. Несмотря на то, что слова "время" (или производных от него) в тексте нет, ощущение времени очень сильно. В "пейзажной" части, как и у Державина, движение реки создается глаголами настоящего времени несовершенного вида (или глагольными формами): "плывет", "блистая", "тая". И внезапный переход - единственный глагол будущего времени ("сольются"), и совершенный вид этого глагола как будто свидетельствуют о неизбежности общего конца. Но два последних стиха тютчевского стихотворения вовсе лишены категории времени: они создают впечатление его отсутствия, безвременья или, если угодно, вечности» [Галян 2012: 95].

Нетривиальный аспект поэтического диалога с державинской традицией, и в первую очередь, с «Рекой времен.», являет стихотворение Тютчева «Михаилу Петровичу Погодину» (1868). Особенно примечательна вторая, заключительная строфа этого стихотворного послания, своего рода стихотворения на случай: В наш век стихи живут два-три мгновенья, Родились утром, к вечеру умрут. О чем же хлопотать? Рука забвенья Как раз свершит свой корректурный труд [Тютчев 1965: т. 2, 200].

Эпиграмматическая концовка нуждается в своем объяснении. В данном контексте «рука забвенья» может быть обусловлена паронимической аттракцией (сближением сходнозвучных слов «река» и «рука»), а также невольной контаминацией в сознании поэта двух державинских словосочетаний («реки времен» и «пропасти забвенья»). Получив от Тютчева сборник стихов с указанным текстом-посланием (эпиграммой), М. П. Погодин парировал - совершенно в том же духе, что и В. Капнист Державину: «Вы заставили меня пожалеть, что не пишу стихов, любезнейший Федор Иванович. Возражу вам прозою, что такие стихи, родясь утром, не умирают вечером, потому что чувства и мысли, их внушающие, принадлежат к разряду

вековечных.» [Там же: 396]. Опять-таки истинная поэзия сталкивается с риторической природой прозаического суждения!

Державинская «Река времен.» находит заслуженный отклик и у поэтов XX века. Достаточно вспомнить О. Э. Мандельштама с его знаменитой «Грифельной одой» (1923), в интертекстуальном пространстве которой уживаются образно-тематические линии, идущие одновременно от Державина, Лермонтова и Тютчева. Пожалуй, самая наглядная преемственность с прецедентным текстом Державина обнаруживается в черновой редакции оды: <И что б ни> вывела рука <Хотя> бы жизнь или голубка <Все> смоет времени река И ночь сотрет мохнатой губкой

[Мандельштам 1995: 468].

Попутно отметим у Мандельштама контрастирующую в семантическом плане рифму рука - река (у Тютчева в послании М. Погодину, как мы помним, проявлялась бессознательная подмена того и другого). «Выводящая» нечто рука однозначно связывается с творческим, созидательным процессом, тогда как река (именно «времени река»), восходящая к ночной стихии небытия, «стирает» все очертания сущего. Державинская традиция дает о себе знать и в окончательном тексте «Грифельной оды»: вслед за поэтом XVIII века Мандельштам предлагает «свою интерпретацию проблемы времени, которая в первом приближении сводится к отказу от линейной модели в пользу циклической» [Левченко 1996: 199]. Циклическая же модель времени - в силу ее культурно-исторического генезиса - опять заставляет вспомнить древнего мудреца Экклезиаста.

Более ранний пример существенной реминисценции из державинской «Реки времен.» находим в стихотворении Мандельштама «С веселым ржанием пасутся табуны.» (1915). «Сухое золото классической весны / Уносит времени прозрачная стремнина» [Мандельштам 1995: 126] напрямую перекликается с державинским «Река времен в своем стремленьи.». Интересно, что слово «стремнина» означает «обрыв, крутизна, пропасть, бездна», а также «быстрота течения». Словарь В. Даля даже фиксирует устойчивое словосочетание: «Века низринулись в стремнину вечности» [Даль 1991: 338]. Звуко-семантическая близость мандельштамовской «стремнины» и державинского «стремленья реки времен» может показаться поразительной. «Державиным яблоком катящиеся годы» [Мандельштам 1995: 127] - это выражение анаграмматически намекает на традицию классического поэта-

Русская классика: динамика художественных систем

предшественника, а именно Державина, прославившегося, как известно, своим державно-одическим слогом. Хотя «сухое золото классической весны» ассоциируется у Мандельштама не только с Державиным, но и, прежде всего, с античным Овидием и, конечно же, с Пушкиным, нельзя игнорировать тот факт, что общий строй мандельштамовского стихотворения полемически направлен против трагического скепсиса Державина. Как это ни покажется странным, но именно в Пушкине (подтверждением тому следующие реминисценции: «Средь увядания спокойного природы», «Я вспомню Цезаря прекрасные черты», «Да будет в старости печаль моя светла») Мандельштам находит опору для духовного противостояния -историческому времени и судьбе, таким образом преодолевая трагическую концепцию предсмертного стихотворения Державина.

В аспекте интересующего нас державинского сверхтекста не менее примечательно стихотворение В. Ф. Ходасевича «Памятник» («Во мне конец, во мне начало.», 1928). Выполненное, казалось бы, исключительно в горацианской традиции (отсюда и «прочное звено», и памятник поэту в виде «двуликого идола» «в России новой, но великой»), данное стихотворение оказывается насквозь пронизано двусмысленно-иронической интонацией.

Во мне конец, во мне начало. Мной совершённое так мало! Но все ж я прочное звено: Мне это счастие дано.

В России новой, но великой, Поставят идол мой двуликий На перекрестке двух дорог,

Где время, ветер и песок. [Ходасевич 1989: 254-255].

Авторская ирония ощущается уже с первого стиха - в реминисценции из «Откровения св. Иоанна Богослова («Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель»). Да и в образе «двуликого идола», поставленного «на перекрестке двух дорог, / Где время, ветер и песок..», что удивительным образом смахивает на египетского сфинкса в пустыне, не предчувствуется ли апокалипсическое дыхание ветра, своего рода знак конца времен? Не сказывается ли кризисный характер новой исторической эпохи на самом повороте авторского интереса от ветхой книги Екклесиаста к новозаветной тематике апокалипсиса? Но, пожалуй, здесь и сегодня остается больше предположений и вопросов, нежели готовых ответов.

Подведем некоторые итоги. Как мы имели возможность убедиться, в ходе литературной эволюции на протяжении XIX-XX вв. увязываются воедино экзистенциальный и историософский варианты державинской «Оды на тленность», вступают между собой в конкуренцию открывающиеся в ее смысловой структуре традиции Екклесиаста и Горация. «Река времен..» Державина - по сути, корректив к его более раннему программному стихотворению «Памятник» (1795), а также «мостик» к позднейшему поэтическому завещанию Пушкина (ср.: «Нет, весь я не умру - душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит.» [Пушкин 1977: 340]). Именно так: пушкинское «тленья убежит» - одновременно и полемика, и творческое состязание с Державиным-предшественником, одним словом, продолжение державинской традиции.

В теоретическом плане важен еще один момент. На примере «интертекстуального потомства» державинского текста-прецедента «Река времен.» становится очевидным, что «ядро» образуемого им рецептивного цикла задается сюжетной ситуацией, иначе говоря, качественно определенной структурой мотивов, а не их количественным набором, пусть и взятым в разнообразной комбинации. Именно следование исходной, заданной текстом-прецедентом, лирической ситуации (несмотря на неизбежно пунктирный характер рассмотренной нами линии поэтической преемственности от Державина к Ходасевичу) - испытанно-надежный критерий в определении рецептивных границ любого сверхтекстового образования.

ЛИТЕРАТУРА

Батюшков К. Н. Соч. : в 2 т. М. : Худож. лит., 1989. Т. 1.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. 2-е изд. М. : Искусство, 1986.

Бурцев Г. Н. Пермский пленник, или Житие и стихи В. Т. Феонова. Пермь: Арабеск, 2003.

Васильев Н. Л. Г. Р. Державин и Н. Е. Струйский (Об одном из возможных источников предсмертного стихотворения Державина) // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 2003. Т. 61. № 2. С. 44-50.

Галян С. В. «Река времен.» у Г. Р. Державина и Ф. И. Тютчева // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2012. Вып. 1 (17). С. 93-96.

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М. : Рус. яз., 1991. Т. 4.

Державин Г. Р. Сочинения. СПб. : Академический проект, 2002. Жолковский А. К. Интертекстуальное потомство «Я вас любил.» Пушкина // Жолковский А. К. Избр. статьи о русской поэзии: Инварианты, структуры, стратегии, интертексты. М. : РГГУ, 2005.

Западов В. А. Русская литература века. 1700-1775: Хрестоматия. Учеб пособие / сост. В. А. Западов. М. : Просвещение, 1979.

Зверева Т. В. Взаимодействие слова и пространства в русской литературе второй половины XVIII века. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2007.

Капнист В. В. Избранные произведения. Л. : Сов. писатель, 1973. Лаппо-Данилевский К. Ю. Последнее стихотворение Г. Р. Державина // Русская литература. 2000. № 7. С. 146-158.

Левицкий А. А. Образ воды у Державина и образ поэта // XVIII век: сб. 20. СПб. : Наука, 1996. С. 47-71.

Левченко Я. «Грифельная ода» О. Э. Мандельштама как логодицея // Критика и семиотика. 2005. Вып. 8. С. 197-212.

Мандельштам О. Э. Полн. собр. стих. СПб. : Академический проект, 1995.

Последнее стихотворение 100 русских поэтов Х^П-ХХ вв. : антология-монография / авт.-сост. Ю. В. Казарин. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011.

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. 4-е изд. Л. : Наука, 1977. Т.

Тютчев Ф. И. Лирика: в 2 т. М.: Наука, 1965. Ходасевич В. Ф. Стихотворения. Л. : Сов. писатель, 1989. Эйдельман Н. Я. Последние стихи // Знание - сила. 1985. № 8. С. 32-34.

План

Пути развития поэзии для детей во второй половине Х1Х века

Лекция №7

1. Пути развития поэзии для детей: поэзия «чистого искусства» (А. Фет, А. Майков, Ф. Тютчев, А.К. Толстой) и «некрасовская школа» (А. Плещеев, И. Никитин, И. Суриков).

2. Характеристика детской лирики представителей «чистого искусства».

3. Творчество поэтов некрасовской школы в детском чтении.

4.Н.А. Некрасов в детском чтении. Произведения, написанные специально для детей и вошедшие в круг детского чтения. Социальные мотивы в стихотворениях «Плач детей», «Соловьи», «Дядюшка Яков». Проблемы воспитания в стихотворениях «Железная дорога», «Дедушка». Поэтический образ ребенка из народа («Крестьянские дети»). Народность, национальный характер стихов.

Литература

Бегак Б. Классики в стране детства. - М.: Дет. лит., 1983.

Зуев Н. «Крестьянские дети» Некрасова//«Жизнь и поэзия - одно»: Очерки о русских поэтах XIX-XX вв. - М.: Современник, 1990.

Русская поэзия детям/Вступ. статья, составление, подго­товка текста, биографические справки и примеч. Е.О.Пути­ловой. - Л.: Сов. писатель, 1989. (Б-ка поэта. Большая сер.).

Лирика второй половины XIX столетия - замечательный период в истории нашей отечественной поэзии. В эти годы заявило о себе крупное созвездие поэтов, внесших богатей­ший вклад в русскую классику. Это период, когда русские поэты обратили внимание на мир детства с его особой этикой и эстетикой. В детских журналах, альманахах появляют­ся имена А. Фета, А. Майкова, И. Никитина, позже А.Плещее­ва, И.Сурикова, стихи Ф.Тютчева, А.Толстого, Я.Полонско­го. Стихи выдающихся русских лириков открывают юным читателям разнообразный и неповторимый мир природы, кра­соту родной земли. Каждый автор вносит свои краски, свои штрихи в огромный портрет родной природы, «в слове яв­ленный». В целом поэзия для детей стала более демократичной по форме и содержанию, в нее начали входить доступные для детского ума и чувства сложные философские, социальные, психологические, эстетические идеи.

Во второй половине Х1Х века сосуществовали и постоянно противостояли друг другу две поэтические школы: «некрасовкая» школа (И.Никитин, Дрожжин, Плещеев, Суриков и др.) и школа «чистой поэзии» (Фет, Майков, А. Толстой, Я. Полонский, в некоторой степени Ф. Тютчев. Обе они создали целый поэтический мир для детей.

«Некрасовская» школа: демократизм идей, гражданственность, социальная проблематика, использование разговорной, просторечной лексики. Тема деревни, крестьянской жизни. Формировали активную жизненную позицию. Прямое обращение к читателю. Поэзия гражданской мысли.

Школа «чистой поэзии»: Развивали романтическую традицию русской поэзии, культ красоты, близкий к античному, созерцательное отношение к миру. Подчеркнутый отказ от изображения «грязи» и злобы дня. Книжная, приподнятая лексика, сложные синтаксические фигуры, изощренная образность. Поэзия сердца, чувства.

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!

И. Никитин

Душный воздух, дым лучины,

Под ногами сор,

Сор по лавкам, паутины

По углам узор.

Закоптелые полати,

Черствый хлеб, вода,

Кашель пряхи, плач дитяти,

О нужда, нужда!

Мыкать горе, век трудиться,

Нищим умереть.

Вот где нужно бы учиться,

Верить и терпеть.

2. Характеристика детской лирики представителей «чистой поэзии»

Федор Иванович Тютчев (1803-1873) - современник Пуш­кина, поэт-романтик. Романтична, таинственна природа в его стихах, сложно и драматично связанная с миром человека.

Характерная примета лирики Тютчева - пейзажи, яркие, выразительные. Особенно привлекательны картины измен­чивых, переходных состояний природы.

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом...

(Весенняя гроза)

Словно специально создано для детей стихотворение «Зима недаром злится», рисующее смену времен года как противо­борство молодой Весны и уходящей Зимы - «ведьмы злой»:

Зима еще хлопочет

И на весну ворчит,

Та ей в глаза хохочет

И пуще лишь шумит...

Образ природы у Тютчева романтичен, зрим, одушевлен. Поэт показывает природу в движении, в смене явлений, в борьбе противоположных сил света и тьмы. Часто показывает бурные проявления стихии («минуты роковые»). Поэт часто использует принцип параллелизма для изображения сложного мира человеческих чувств путем сопоставления с природой.

Певцами природы называют А.К.Толстого (1817-1875), А.А.Фета (1820-1892), А.Н.Майкова (1821-1897). В пейзаж­ной лирике они достигли высочайшего мастерства. Майков писал: «Чувство природы, возбуждаемое в нас ее созерцани­ем, везде одно... У нас в русской природе это чувство живее и непосредственнее оттого, что там вокруг лес, луга и нивы, и все это жужжит, шумит, шелестит, интересничает с вами». Это высказывание Майкова - своего рода эпиграф к его сти­хам и стихам его современников.

В хрестоматии, сборники стихов для детей младшего школьного возраста вошли стихотворения Алексея Констан­тиновича Толстого «Вот уж снег последний в поле тает», «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад», «Колокольчики мои, цветики степные», «Где гнутся над омутом лозы», «Край ты мой, родимый край», «Звонче жаворонка пеье». А.К. Толстой – поэт-романтик, отчасти мистик. Он отличается непосредственностью чувств, мажорные интонации у него сочетаются с элегическими, задушевными. Точность и ясность деталей, умение выделить наиболее яркий признак описываемого, созвучие картин природы человеческому настроению. Наивность детского восприятия сочетается с глубокой мудростью обобщения. Для поэтики А.Толстого характерна песенная образность, свободное использование просторечных слов, общепринятых эпитетов. У поэта встречаются мистические мотивы, для него характерна любовь к простору, свободе.

Афанасий Афанасьевич Фет представ­лен непревзойденными по чистоте и прозрачности слога сти­хами «Ласточки пропали...», «Чудная картина...», «Я пришел к тебе с приветом...», «Знаю я, что ты, малютка…». В творчестве Фета появляется герой-ребенок («Мама! глянь-ка из окошка...»), возникают сценки домашней жизни:

Кот поет, глаза прищуря, На дворе играет буря,

Мальчик дремлет на ковре. Ветер свищет на дворе...

Эти поэтические миниатюры отличаются особенно теп­лой, мягкой интонацией и в первую очередь привлекают ма­леньких читателей.

Его стихи проникнуты культом неуловимого, недосказанного. Восхищался мгновением, мимолетным впечатлением, прекрасным и исчезающим. Более всего его интересуют собственные чувства, настроения, ощущения. В природе его привлекают «тихие явления», неясные состояния (переход от зимы к весне, от лета к осени), полутона, оттенки, неуловимые сочетания. Часто он показывает не сам пейзаж, а его отражение в воде или небесах. Описания природы детализированы, конкретны. Каждая птица, каждое насекомое, каждое дерево показаны в своей неповторимости. Поэзия его музыкальна и напевна.

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу («Вечер»).

Лирический герой, как правило, находится «за кадром», он созерцатель, повествующий об увиденном.

Природы праздный созерцатель,

Люблю, забывши все кругом,

Следить за ласточкой стрельчатой

Над вечереющим прудом.

Вот понеслась и зачертила –

И страшно, чтобы гладь стекла

Стихией чуждой не схватила

Молниевидного крыла.

И снова то же дерзновенье

И та же темная струя, -

Не таково ли вдохновенье

И человеческого я?

Приметой детской поэзии Аполлона Николаевича Майко­ва стали стихотворения «Сенокос», «Осень» («Кроет уж лист золотой влажную землю в лесу...»), «Весна» («Уходи, Зима седая»), «Летний дождь» («Золото, золото падает с неба...») Особой оригинальностью отличается его «Колыбельная песня», в которой покой младенца оберегают сказочно могучие силы природы:

Спи, дитя мое, усни! В няньки я тебе взяла

Сладкий сон к себе мани: Ветер, солнце и орла.

Неповторимое своеобразие имеет творчество Ивана Сав­вича Никитина (1824-1861), выходца из мещанской среды (родился и жил в Воронеже), поэта некрасовской школы. Бли­зость поэта к народной жизни, к русской природе сказалась в его поэзии. В стихах Никитина звучит открытое чувство горя­чей любви к родной земле, восхищения силой и стойкостью народного характера. Достоянием детской литературы стали такие стихотворения Никитина: «Утро» («Звезды меркнут и гаснут. В огне облака...»), «Дедушка» («Лысый, с белой боро­дою, дедушка сидит...»), «Утро на берегу озера», «Жена ямщи­ка», «Помню я: бывало, няня...». Произведения поэта орга­нично включают мотивы и образы народных лирических пе­сен. Не случайно на стихи Никитина создано более 60 песен и романсов. Среди них «Русь», «На старом кургане, в широкой степи...». Особенно широко известной стала детская песня «Встреча зимы» («Здравствуй, гостья-зима!»).

В русле некрасовских традиций развивалась поэзия для детей А.Н.Плещеева (1825-1893) и И.З.Сурикова (1841-1880). В их творчестве соединились мотивы русской природы и крестьянского труда, зазвучала тема деревенского детства. Оба поэта проявляли интерес к современной им детской ли­тературе, активно участвовали в работе журналов «Детское чтение», «Семья и школа», «Детский сад», «Игрушечка».

Алексей Николаевич Плещеев, известный поэт, переводчик, прозаик, литературный и театральный критик, к детской ли­тературе обратился в 70-е годы. Он составил и издал для де­тей несколько сборников своих произведений, среди них «Подснежник» (1878) и «Дедушкины песни» (1891). Его сти­хи полны любви к детям и не могут не вызывать ответного чувства. Вот маленький попрошайка, которого пожалел и на­кормил собрат по несчастью («Нищие») , больной мальчик, мечтавший о весне, о тепле, о маме («Ожидания»). Дети, раз­ные, кроткие и живые, шумные, любознательные, - главные персонажи поэтических произведений Плещеева. Маленькие герои окружены, как правило, любящими их людьми - па­пами, мамами, дедушками и бабушками, нянями. Поэт рисует запоминающиеся картины семейной жизни: возвращение детей из школы, встреча с барбоской у крыльца, расспросы родных («Из жизни»), восторженный рассказ кудрявого Вани о школе («Бабушка и внучек»), разговоры деда с маленькими внуками, сказки «про лису, про колобка, да про квакушку-лягушку, да про мышкин теремок» («Ненастье»).

Глазами ребенка Плещеев видит природу. В его стихах все подвижно, изменчиво: «Травка зеленеет,/Солнышко блестит,/ Ласточка с весною/ В сени к нам летит», поют соловьи и жаворонки, бегут ручьи, разговаривают дождевые капли. «Краски плещеевского пейзажа скромны и умеренны, они привлекают своей естественностью. Пейзаж его прост и про­зрачен, высоко эмоционален и часто контрастен, сопостав­ляя бурю и тишину, спокойствие и тревогу». Стихи Плещее­ва музыкальны и так же, как и никитинские, многие из них стали популярными песнями и романсами.

Под влиянием Плещеева обратился к поэзии для детей Иван Захарович Суриков, талантливый поэт-самоучка, родив­шийся в крестьянской семье на Ярославщине. В деревне про­шли первые счастливые 8 лет его жизни, в целом суровой и нерадостной (умер он в 39 лет от чахотки). Впечатления дере­венского детства, светлые воспоминания о тепле родительско­го дома, о счастливых днях, проведенных в поле, в ночном, на рыбалке, питали творчество поэта. Это главная тема его чис­тых и бесхитростных стихотворений: «Детство», «В ночном», «На реке», «Зимой». Стихотворение «Детство», пожалуй, самое известное у Сурикова, стало главной приметой его поэзии.

Вот моя деревня; Вот качусь я в санках

Вот мой дом родной; По горе крутой...

Стихотворение при кажущейся простоте написано рукой мастера. Всего две картины рисует поэт: веселые забавы с друзьями мальчишками и вечер дома:

В уголке, согнувшись,

Лапти дед плетет;

Матушка за прялкой

Молча лен прядет.

А «бабушка седая» внуку сказку говорит:

Как Иван-царевич

Птицу-жар поймал,

Как ему невесту

Серый волк достал...

Внешних событий мало, но они так эмоционально напол­нены, что день, как это бывает только в детстве, кажется безграничным:

Зимний вечер длится,

Длится без конца...

Воспоминания одного дня вырастают в обобщенный об­раз детства.

Весело текли вы,

Детские года!

Вас не омрачали

Горе и беда.

Стихи поэтов 60-70-х годов прошлого столетия при всем разнообразии мотивов, интонаций удивительно добры и че­ловечны. Они воссоздают гармоничный мир единения чело­века и природы, теплоту семейных отношений, передают веру в доброе начало, стремление к знанию, к счастливой жизни.

Лучшие стихи поэтов этого времени хорошо знакомы и любимы многими поколениями россиян, бережно передава­лись от старших к младшим, без преувеличения можно ут­верждать, вошли в генетическую память народа, стали бес­ценным национальным культурным богатством.