Александр Твардовский (1910-1971) — советский поэт, прозаик и журналист, основной темой его творчества стали события Великой Отечественной войны. Самый известный персонаж его одноименной лирико-эпической поэмы, известной как на Родине, так и за рубежом и рассказывающей о судьбе, жизни и личных переживаниях простого человека в условиях войны, — солдат-герой Василий Теркин, простой русский человек, ставший на защиту Родины от завоевателей, проявившей в борьбе храбрость, мужество, смекалку, неиссякаемый оптимизм и здоровый юмор.
Появился на свет Твардовский в 1910 году в крестьянской семье (хутор Загорье, Смоленская губерния), происхождение родителей: папа - кузнец, мама - из семьи так называемых однодворцев (крестьян, живших на окраине России для охраны её граничных пределов). Родители-крестьяне были людьми грамотными, в доме любили читать произведения русских классиков (Пушкина, Гоголя, Лермонтова). Будущий поэт сочинил свои первые поэтические строки, еще даже не умея писать.
Учение Твардовского проходило в обычной школе в селе, к четырнадцати годам он уже несколько раз публиковал свои небольшие стихотворения в местных газетах. Редакторы положительно отзывались о его творчестве и всячески поддерживали юное дарование в его начинаниях и помогали публиковать его поэтические опусы.
Окончив школу, Твардовский переезжает в Смоленск, там он планировал учиться и работать, однако ему пришлось перебиваться случайными и непостоянными литературными заработками. Когда журнал «Октябрь» опубликовал пару его стихотворений, он в 1930 году решил перебраться в Москву, но попытка была не очень удачной и после возвращения, еще 6 лет он живет в Смоленске, поступает в педагогический университет. В 1936 году, не окончив обучение, он уезжает в столицу, поступает в Московский институт истории, философии и литературы. В этом же году он начинает активно печататься, тогда же выходит знаменитая поэма «Страна Муравия», в которой автор поддерживает проходящую в стране коллективизацию (несмотря на то, что его отец был репрессирован, а родной хутор разгромлен односельчанами). В 1939 году появляется его поэтический сборник «Сельская хроника», в тоже время поэта в рядах Красной Армии оказывается на Западно-Белорусском фронте, затем принимает участие в боевых действиях в Финляндии как военный корреспондент.
1941 год - Твардовский корреспондент газеты «Красная Армия» в Воронеже, он приступает к работе над поэмой «Василий Теркин» (одним из самых больших творческих достижений поэта, написанным простым и понятным для обычных людей слогом, которое создавалось на протяжении нескольких лет и было издано в 1945 году), поэтический сборник «Фронтовая хроника», закладывается начало поэмы «Дом у дороги». Каждая часть поэмы «Василий Теркин» периодически печаталась в военных газетах для поднятия морального и боевого духа бойцов Красной Армии.
В послевоенное время Твардовский активно ведет свою литературную деятельность. В 1947 была издана книга рассказов, посвященных военным событиям «Родина и чужбина», в период с 1950 по 1960 год была сочинена новая поэма «За далью даль».
1967-1969 года ознаменовались работой над автобиографической поэмой «По праву памяти», посвященной трагической судьбе отца, Трифона Твардовского, подвергшегося репрессиям со стороны советской власти. Эта книга в значительной мере испортила отношения автора с официальной цензурой, которая не разрешила публиковать данное произведение (читатели могли ознакомиться с ним только в конце 80-х).
Будучи долгое время редактором литературного журнала «Новый мир», Твардовский не раз боролся с представителями советской цензуры, борясь за право публикации в журнале произведений, принадлежащих авторам, не угодным советской власти (Ахматова, Солженицын, Бунин, Троепольский и другие). Таким образом, журнал «Новый Мир», знакомивший читателей с творчеством писателей-шестидесятников, представлял для власти определенную оппозиционную силу, которая высказывала явные антисталинские идеи, что, в конечном счете, привело к снятию Твардовского с занимаемой должности.
Закончил свой земной путь поэт, прозаик и публицист в небольшом городке Красная Пахра (Подмосковье) в декабре 1971 года. Он скончался от тяжелой и продолжительной болезни, рака легких, и погребен на московском Новодевичьем кладбище.
Имя: Александр Твардовский (Alexander Tvardovsky)
Возраст: 61 год
Место рождения: хутор Загорье, Смоленская область
Место смерти: Подольский район, Московская область
Деятельность: писатель, поэт, журналист
Семейное положение: был женат на Марии Гореловой
Александр Твардовский - биография
Хутор Загорье в Смоленской губернии для всех был лишь неприметным клочком земли, но Трифон Гордеевич Твардовский гордо называл его «мое имение». Здесь у него и родился 21 июня 1910 года - второй сын - Сашка. Мальчишку он любил, но нежностей не допускал. По этой части была мать - Мария Митрофановна, женщина добрейшей души.
Еще с детских лет в биографии Твардовского была любовь к сочинительствам. Сашка рос впечатлительным ребенком, любил природу, живность, с самого детства сочинял стихи. Дом у семьи был маленький, а хозяйство разрасталось. Чтобы никому не мешать, Саша убегал в баню, где и записывал свои стихотворения. Когда подрос, стал отправлять их в смоленские газеты. Талантливого паренька охотно печатали, но сам он так до конца и не мог поверить в себя. Вот вроде увидит в газете свое стихотворение - обрадуется. А на следующий день получит оплеуху от отца и обидное: «Дармоед, стихоплетчик!»
Устав от отцовской ругани, в 17 лет юноша ушел из дома. Приехал в Смоленск, где, как надеялся, наконец-то, сможет зажить по-человечески. К тому же - какая удача! -его заметил Михаил Исаковский, редактор местной газеты. Увидев в юноше талант, он отправил работы Твардовского в Москву. Там их тоже встретили на ура и позвали молодого человека в столицу.
Но Москва не приняла поэта и поставила его на место. Не найдя себе пристанища, он вынужден был вернуться в Смоленск.
Александр Твардовский - кулацкий сын...
Горькие вести всегда приходят не вовремя. Только Твардовский встретил любимую женщину, только она подарила ему дочку и они наладили семейный быт, личную жизнь, как он узнает - родители в беде.
Когда в 1931 году стали создаваться колхозы и раскулачиваться зажиточные крестьяне, глава семьи Трифон Гордеевич и подумать не мог, что это коснется и его. Какой же он кулак, ведь всю жизнь трудился, не разгибая спины? Но власти посчитали иначе. Все имущество семьи Твардовских отобрали, а самого отца с женой и остальными детьми отправили в ссылку на Урал.
Александр, узнав об этом, ринулся к секретарю обкома. В голове стучало: надо спасти, надо помочь! Его пыл охладили слова: «Вам придется выбирать: или революция, или отец с матерью. Но вы же разумный человек, не ошибетесь. ..»
Твардовский долго мерил шагами комнату - думал. Жена все понимала, но помочь ничем не могла: переживания мужа были слишком личными. Через несколько дней он отправил родителям письмо со словами: «Мужайтесь! Писать вам, к сожалению, не смогу. Александр».
Отстранившись от «незавидного» прошлого и родных, Твардовский так и не сумел избавиться от клейма «кулацкий сын». Из-за него поэта выгнали из ассоциации писателей, завели дело.
В 1936 году Твардовский закончил работу над поэмой «Страна Муравия», воспевающей коллективизацию. Произведение получилось мощным, а главное - понравилось Сталину. Петля на шее Твардовского ослабла. Тут же забыли, что он «кулацкий сын», и поэт даже смог вернуть из ссылки родных. Наконец-то его совесть замолчала! Ведь только сейчас он смог без страха за свою судьбу поселить их в смоленской квартире. Сам с семьей переехал в столицу - теперь это можно было себе позволить.
Жизнь налаживалась. Жена вскоре подарила Твардовскому сына. Отец души в нем не чаял, баловал. А потом... похоронил - полуторагодовалый малыш подхватил воспаление легких.
Утрата в биографии Твардовского была невосполнима, Александр Трифонович не находил себе места. Казалось, он немного отвлекся лишь 22 июня 1941 года, когда услышал от дочки Вали: «Папа, война началась!» На следующий же день устремился в Киев, куда его командировали в качестве военного корреспондента. События Твардовский предпочитал освещать не со стороны, а залезая в самую гущу, где пылал огонь, разрывались снаряды. Все ждал - когда же ранят и его, и физическая боль вытеснит душевную?..
С войны Александр Трифонович вернулся невредим и не с пустыми руками. Рядом с ним незримо присутствовал его друг и герой Василий Теркин. Этого солдата он вместе с товарищами придумал еще в 1939 году, когда шла советско-финская война. Нужно было подбодрить своих, вот и начали корреспонденты вести юмористическую рубрику в журнале. В годы Великой Отечественной Теркин стал настоящим талисманом для солдат. «Ну, хоть так могу внести я свой вклад в эту войну», - думал про себя Александр Трифонович.
Но война закончилась, а с ней и Теркин. Вот только Твардовский расставаться с ним не хотел и решил отправить его... на тот свет.
Александр Твардовский - друг мой, Никита Хрущев
Осенью 1961 года поэт получил бандероль от рязанского учителя Александра Солженицына. Внутри была рукопись, на первой странице заголовок «Один день одного зека». Звучит неоднозначно, но прочесть стоит... Утром Твардовский проснулся другим человеком.
Товарищи отговаривали Александра печатать рассказ в журнале «Новый мир», редактором которого он был. Припоминали недавнее увольнение из-за попытки опубликовать политико-сатирическую поэму «Теркин на том свете». Но Твардовский все уже для себя решил: «Зачем мне журнал, если я не напечатаю в нем это?»
В тот момент Александру Трифоновичу было на кого опереться. Его негласным защитником являлся сам Никита. Хрущев. Генсек с радостью пропустил и Солженицына, и Твардовского с его новым Теркиным.
Зато пришедшему к власти Брежневу «выскочка» Твардовский категорически не нравился. Журнал «Новый мир», считавшийся в то время передовым, был для Леонида Ильича бельмом на глазу. Издание травили нещадно. Страдала и редакция - в один прекрасный день уволили сразу четверых сотрудников, близких друзей Твардовского. На их место поставили противников поэта. Александр Трифонович работать с ними не смог и написал заявление об уходе.
Многие люди, близко знавшие Александра Твардовского, отмечали в его биографии необычайную жажду справедливости. Искренне веря в коммунистическую идею, он часто выступал против линии партии. Например, осуждал ввод войск в Чехословакию и отказался подписать письмо в поддержку этих действии. Немного позже заступился за опального ученого Жореса Медведева, которого сначала уволили, а затем отправили в психиатрическую больницу. Твардовский лично поехал спасать Медведева. На все предупреждения - «У тебя на носу юбилей - 60 лет. Тебе же не дадут Героя Соцтруда!», - отвечал: «В первый раз слышу, что Героя у нас дают за трусость».
Александр Твардовский - долгожданный покой
В Кунцевскую больницу пациента привезли вовремя. Еще немного, и спасти его уже не удалось бы. Диагноз неутешительный: инсульт, частичный паралич. «Переволновался, наверное», - подумал врач. Так оно и было. Как ни просила супруга Александра Трифоновича не переживать, как ни уговаривала его подумать о себе - все напрасно. Позже врачи сообщили: у поэта запущенный рак легких, давший метастазы, и осталось ему недолго. Так и вышло. Александр Твардовский умер 18 декабря 1971 года в дачном поселке Красная Пахра Московской области и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Александр Трифонович Твардовский; СССР, Смоленский уезд, хутор Загорье; 08.06.1910 – 18.12.1971
Книги Александра Твардовского стали поистине народными в нашей стране. На его самом знаменитом произведении «Василий Теркин» выросло не одно поколение, а произведение стало образцом для подражания многих молодых писателей. Тем не менее это не единственная поэма Твардовского. Еще три произведения писателя были удостоены Сталинских премий, а лирика писателя была удостоена Государственной премии СССР. Вклад писателя в развитие отечественной литературы сложно переоценить и это касается не только произведений Твардовского.
Биография Александра Твардовского
Александр Твардовский родился в 1910 году на хуторе Загорье недалеко от села Сельцо Смоленской области. Его отец сначала был кузнецом, а затем скопил денег и стал почти однодворцем. Земли у них было не много всего десять десятин, и та поросшая ельник да лозняком, но к ней он как до этого человек безземельный, питал искреннюю любовь. И прививал эту любовь детям. Мать Твардовского действительно походила из однодворцев и к ней Александр питал самые теплые чувства. В их семье всегда много читали книги Пушкина, Николая Гоголя и других отечественных классиков. Благодаря этому свои первые стихи Александр начал сочинять, когда еще был неграмотным.
Первые труды Александра Твардовского читать стало возможно уже в 1924 году. На тот момент будущему писателю было всего 14 лет, а его стих «Новая изба» уже был опубликован в Смоленской газете. Чуть позже он с несколькими своими стихотворениями пришел в газету «Рабочий путь» и редактор высоко оценил творчество юнца. Поэтому, когда Александру исполнилось восемнадцать лет он оставил семью и перебрался в Смоленск.
Первая поэма Алесандра Твардовского «Путь к социализму» была опубликована в 1931 году. Через год он поступает в педагогический институт, а еще через три года выходит первый сборник стихов писателя. В 1936 году писатель поступает на третий курс Московского института философии, литературы и истории. В этом же году выходит поэма Твардовского «Страна Муравия», в которой главный герой по примеру произведения ищет идеальную страну. В 1941 году эта поэма была отмечена Сталинской премией второй степени.
После окончания института в 1939 году Александр Твардовский был принят на работу в газету «На страже Родины». Это позволило ему в качестве корреспондента поучаствовать в походе Красной Армии в Западную Беларусь, а затем в Финской войне. Примерно в это же время Александр Твардовский придумал образ своего самого знаменитого героя – Василия Теркина.
В 1941 году Александр Твардовский продолжал работать военным корреспондентом. Как раз в это время он начал работу над поэмой «Василий Теркин». Первые главы поэмы вышли в 1942 году в «Красноармейской правде» Западного фронта. Тогда еще поэма называлась «Книга про бойца». Истории о Теркине мгновенно стаи очень популярными и поэт начал выступать перед бойцами и офицерами на линии фронта. За эту поэму Александр Твардовский был удостоен несколькими орденами и по окончанию войны ушел со службы в звании подполковника.
В 1950 году началась новая веха в жизни Александра Твардовского. Он был назначен редактором журнала «Новый мир». Но за публикацию «Василий Теркин на том свете» снят с этого поста в 1954 году. Через четыре года ему вернули эту должность. Журнал мгновенно стал символом антисталинских сил в литературе, а сам Твардовский пересмотрел отношение к этой личности. Ведь в первых его трудах Сталин у него упоминался исключительно в положительном ключе. В 1961 году Твардовского удалось разрешения у Хрущева на публикацию . Постепенно журнал «Новый мир» становился прибежищем многих молодых писателей скептически относившихся к сталинизму и советской власти вообще. Это начало вызывать критику со стороны власти. В конечном итоге это привело к снятию Твардовского с поста редактора в 1970 году. Вместе с ним ушло и часть коллектива журнала. Но это оказало глубокую психологическую травму поэту. Всего через год в 1971 году Александр Твардовский умер от рака легких.
Книги Александра Твардовского на сайте Топ книг
Поэмы А. Т. Твардовского читать сейчас не так популярно, как в былые годы. Исключение составляет его самая знаменитая поэма «Василий Теркин», которая и попала в наш . При этом с годами интерес к произведению не падает, а в преддверии Дня Победы неизменно растет. Поэтому мы наверняка еще не раз увидим поэму в нашем .
Александр Твардовский список книг
Поэмы:
Василий Теркин:
Сборники стихов:
- Дорога
- Загорье
- Сельская хроника
- Стихи
Автобиография
Родился я в Смоленщине, в 1910 году, на "хуторе пустоши Столпово", как назывался в бумагах клочок земли, приобретенный моим отцом, Трифоном Гордеевичем Твардовским, через Поземельный крестьянский банк с выплатой в рассрочку. Земля эта – десять с небольшим десятин – вся в мелких болотцах – "оборках", как у нас их называли, – и вся заросшая лозняком, ельником, березкой, была во всех смыслах незавидна. Но для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до святости. И нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле, – нашему "имению", как в шутку и не в шутку называл он свой хутор. Местность эта была довольно дикая, в стороне от дорог, и отец, замечательный мастер кузнечного дела, вскоре закрыл кузницу, решив жить с земли. Но ему то и дело приходилось обращаться к молотку: арендовать в отходе чужой горн и наковальню, работая исполу.
В жизни нашей семьи бывали изредка просветы относительно достатка, но вообще жилось скудно и трудно и, может быть, тем труднее, что наша фамилия в обычном обиходе снабжалась еще шутливо-благожелательным или ироническим добавлением "пан", как бы обязывая отца тянуться изо всех сил, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать ее. Между прочим, он ходил в шляпе, что в нашей местности было странностью и даже некоторым вызовом, и нам, детям, не позволял носить лаптей, хотя из-за этого случалось бегать босиком до глубокой осени. Вообще многое в нашем быту было "не как у людей".
Отец был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски. Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-либо книги. Первое мое знакомство с "Полтавой" и "Дубровским" Пушкина, "Тарасом Бульбой" Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А. К. Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов: "Бородино", "Князя Курбского", чуть ли не всего ершовского "Конька-Горбунка". Кроме того, он любил и умел петь, – смолоду даже отличался в церковном хоре. Обнаружив, что слова общеизвестной "Коробушки" только малая часть "Коробейников" Некрасова, он певал при случае целиком всю эту поэму.
Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слез трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далеких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.
Стихи писать я начал до овладения первоначальной грамотой. Хорошо помню, что первое мое стихотворение, обличающее моих сверстников, разорителей птичьих гнезд, я пытался записать, еще не зная всех букв алфавита и, конечно, не имея понятия о правилах стихосложения. Там не было ни лада, ни ряда, – ничего от стиха, но я отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого, – и лада, и ряда, и музыки, – желание родить их на свет и немедленно, – чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу. Что стихи можно сочинять самому, я понял из того, что гостивший у нас в голодное время летом дальний наш городской родственник по материнской линии, хромой гимназист, как-то прочел по просьбе отца стихи собственного сочинения "Осень":
Листья давно облетели,
И голые сучья торчат...
Строки эти, помню, потрясли меня тогда своей выразительностью: "голые сучья" – это было так просто, обыкновенные слова, которые говорятся всеми, но это были стихи, звучащие, как из книги.
С того времени я и пишу. Из первых стихов, внушивших мне какую-то уверенность в способности к этому делу, помню строчки, написанные, как видно, под влиянием пушкинского "Вурдалака":
Раз я позднею порой
Шел от Вознова домой.
Трусоват я был немного,
И страшна была дорога:
На лужайке меж ракит
Шупень старый был убит...
Речь шла об одинокой могиле на середине пути от деревни Ковалево, где жил наш родственник Михайло Вознов. Похоронен в ней был некто Шупень, убитый когда-то на том месте. И хотя никаких ракит там поблизости не было, никто из домашних не попрекнул меня этой неточностью: зато было складно.
По-разному благосклонно и по-разному с тревогой относились мои родители к тому, что я стал сочинять стихи. Отцу это было лестно, но из книг он знал, что писательство не сулит больших выгод, что писатели бывают и не знаменитые, безденежные, живущие на чердаках и голодающие. Мать, видя мою приверженность к таким необычным занятиям, чуяла в ней некую печальную предназначенность моей судьбы и жалела меня.
Лет тринадцати я как-то показал мои стихи одному молодому учителю. Ничуть не шутя, он сказал, что так теперь писать не годится: все у меня до слова понятно, а нужно, чтобы ни с какого конца нельзя было понять, что и про что в стихах написано, таковы современные литературные требования. Он показал мне журналы с некоторыми образцами тогдашней - начала двадцатых годов - поэзии. Какое-то время я упорно добивался в своих стихах непонятности. Это долго не удавалось мне, и я пережил тогда, пожалуй, первое по времени горькое сомнение в своих способностях. Помнится, я, наконец, написал что-то уж настолько непонятное ни с какого конца, что ни одной строчки вспомнить не могу оттуда и не знаю даже, о чем там шла речь. Помню лишь факт написания чего-то такого.
Летом 1924 года я начал посылать небольшие заметки в редакции смоленских газет. Писал о неисправных мостах, о комсомольских субботниках, о злоупотреблениях местных властей и т. п. Изредка заметки печатались. Это делало меня, рядового сельского комсомольца, в глазах моих сверстников и вообще окрестных жителей лицом значительным. Ко мне обращались с жалобами, с предложениями написать о том-то и том-то, "протянуть" такого-то в газете... Потом я отважился послать и стихи. В газете "Смоленская деревня" появилось мое первое напечатанное стихотворение "Новая изба". Начиналось оно так:
Пахнет свежей сосновой смолою,
Желтоватые стены блестят.
Хорошо заживем мы с весною
Здесь на новый, советский лад.
После этого я, собрав с десяток стихотворений, отправился в Смоленск к М. В. Исаковскому, работавшему там в редакции газеты "Рабочий путь". Принял он меня приветливо, отобрал часть стихотворений, вызвал художника, который зарисовал меня, и вскоре в деревню пришла газета со стихами и портретом "селькора-поэта А. Твардовского".
М. Исаковскому, земляку, а впоследствии другу, я очень многим обязан в своем развитии. Он единственный из советских поэтов, чье непосредственное влияние на меня я всегда признаю и считаю, что оно было благотворным для меня. В стихах своего земляка я увидел, что предметом поэзии может и должна быть окружающая меня жизнь советской деревни, наша непритязательная смоленская природа, собственный мой мир впечатлений, чувств, душевных привязанностей. Пример его поэзии обратил меня в моих юношеских опытах к существенной объективной теме, к стремлению рассказывать и говорить в стихах о чем-то интересном не только для меня, но и для тех простых, не искушенных в литературном отношении людей, среди которых я продолжал жить. Ко всему этому, конечно, необходима оговорка, что писал я тогда очень плохо, беспомощно ученически, подражательно.
В развитии и росте моего литературного поколения было, мне кажется, самым трудным и для многих губительным то, что мы, втягиваясь в литературную работу, ее специфические интересы, выступая в печати и даже становясь, очень рано, профессиональными литераторами, оставались людьми без сколько-нибудь серьезной общей культуры, без образования. Поверхностная начитанность, некоторая осведомленность в "малых секретах" ремесла питала в нас опасные иллюзии.
Обучение мое прервалось по существу с окончанием сельской школы. Годы, назначенные для нормальной и последовательной учебы, ушли. Восемнадцатилетним парнем я пришел в Смоленск, где не мог долго устроиться не только на учебу, но даже на работу, – по тем временам это было еще не легко, тем более что специальности у меня никакой не было. Поневоле пришлось принимать за источник существования грошовый литературный заработок и обивать пороги редакций. Я и тогда понимал незавидность такого положения, но отступать было некуда, – в деревню я вернуться не мог, а молодость позволяла видеть впереди в недалеком будущем только хорошее.
Когда в московском журнале "Октябрь" напечатали мои стихи и кто-то где-то отметил их в критике, я заявился в Москву. Но получилось примерно то же самое, что со Смоленском. Меня изредка печатали, кто-то одобрял мои опыты, поддерживал ребяческие надежды, но зарабатывал я не намного больше, чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня все заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни. Зимой тридцатого года я вернулся в Смоленск и прожил там лет шесть-семь до появления в печати поэмы "Страна Муравия".
Период этот – самый решающий и значительный в моей литературной судьбе. Это были годы великого переустройства деревни на основе коллективизации, и это время явилось для меня тем же, чем для более старшего поколения – Октябрьская революция и гражданская война. Все то, что происходило тогда в деревне, касалось меня самым ближайшим образом в житейском, общественном, морально-этическом смысле. Именно этим годам я обязан своим поэтическим рождением. В Смоленске я, наконец, принялся за нормальное учение. С помощью добрых людей поступил я в Педагогический институт без приемных испытаний, но с обязательством сдать в первый же год все необходимые предметы за среднюю школу, в которой я не учился. Мне удалось в первый же год выровняться с моими однокурсниками, успешно закончить второй курс, с третьего я ушел по сложившимся обстоятельствам и доучивался уже в Московском историко-философском институте, куда поступил осенью тридцать шестого года.
Эти годы учебы и работы в Смоленске навсегда отмечены для меня высоким душевным подъемом. Никаким сравнением я не мог бы преувеличить испытанную тогда впервые радость приобщения к миру идей и образов, открывшихся мне со страниц книг, о существовании которых я ранее не имел понятия. Но, может быть, все это было бы для меня "прохождением" институтской программы, если бы одновременно меня не захватил всего целиком другой мир – реальный нынешний мир потрясений, борьбы, перемен, происходивших в те годы в деревне. Отрываясь от книг и учебы, я ездил в колхозы в качестве корреспондента областных редакций, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал газетные статьи и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном и величественном процессе переустройства деревни.
Около этого времени я совсем разучился писать стихи, как писал их прежде, пережил крайнее отвращение к "стихотворству" – составлению строк определенного размера с обязательным набором эпитетов, подыскиванием редких рифм и ассонансов, попаданием в известный, принятый в тогдашнем поэтическом обиходе тон.
Моя поэма "Путь к социализму", озаглавленная так по названию колхоза, о котором шла речь, была сознательной попыткой говорить в стихах обычными для разговорного, делового, отнюдь не "поэтического" обихода словами:
В одной из комнат бывшего барского дома
Насыпан по самые окна овес.
Окна побиты еще во время погрома
И щитами завешаны из соломы,
Чтобы овес не пророс
От солнца и сырости в помещеньи.
На общем хранится зерно попеченьи.
Поэма, выпущенная в 1931 году издательством "Молодая гвардия" отдельной книжкой, встречена была в печати положительно, но я не мог не почувствовать сам, что такие стихи – езда со спущенными вожжами – утрата ритмической дисциплины стиха, проще говоря, проза. Но и вернуться к стихам в прежнем, привычном духе я уже не мог. Новые возможности погрезились мне в организации стиха из его элементов, входящих в живую речь, – из оборотов и ритмов пословицы, поговорки, присказки. Вторая моя поэма "Вступление", вышедшая в Смоленске в 1933 году, была данью таким именно односторонним поискам "естественности" стиха:
Жил на свете Федот,
Был про него анекдот:
– Федот, каков умолот?
– Как и прошлый год.
– А каков укос?
– Чуть не целый воз.
– А как насчет сала?
– Кошка украла...
По материалу, содержанию, даже намечавшимся в общих чертах образам обе эти поэмы предваряли "Страну Муравию", написанную в 1934–1936 годах. Но для этой новой моей вещи я должен был на собственном трудном опыте разувериться в возможности стиха, который утрачивает свои основные природные начала: музыкально-песенную основу, энергию выражения, особую эмоциональную окрашенность.
Пристальное знакомство с образцами большой отечественной и мировой поэзии и прозы подарило мне еще такое "открытие", как законность условности в изображении действительности средствами искусства. Условность хотя бы фантастического сюжета, преувеличение и смещение деталей живого мира в художественном произведении перестали мне казаться пережиточными моментами искусства, противоречащими реализму изображения. А то, что я носил в душе наблюденное и добытое из жизни мною лично, гнало меня к новой работе, к новым поискам. То, что я знаю о жизни,- казалось мне тогда,- я знаю лучше, подробней и достоверней всех живущих на свете, и я должен об этом рассказать. Я до сих пор считаю такое чувство не только законным, но и обязательным в осуществлении всякого серьезного замысла.
Со "Страны Муравии", встретившей одобрительный прием у читателя и критики, я начинаю счет своим писаниям, которые могут характеризовать меня как литератора. Выход этой книги в свет послужил причиной значительных перемен и в моей личной жизни. Я переехал в Москву; в 1938 году вступил в ряды ВКП(б); в 1939 году окончил Московский историко-философский институт (МИФЛИ) по отделению языка и литературы.
Осенью 1939 года я был призван в ряды РККА и участвовал в освободительном походе наших войск в Западную Белоруссию. По окончании похода я был уволен в запас, но вскоре вновь призван и, уже в офицерском звании, но в той же должности спецкорреспондента военной газеты, участвовал в войне с Финляндией. Месяцы фронтовой работы в условиях суровой зимы сорокового года в какой-то мере предварили для меня собственно военные впечатления Великой Отечественной войны. А мое участие в создании фельетонного персонажа "Васи Теркина" в газете "На страже родины" (ЛВО) – это по существу начало моей основной литературной работы в годы Отечественной войны 1941–1945 годов. Но дело в том, что глубина всенародно-исторического бедствия и всенародно-исторического подвига в Отечественной войне с первых дней отличили ее от каких бы то ни было иных войн и тем более военных кампаний.
"Книга про бойца" , каково бы ни было ее собственно литературное значение, в годы войны была для меня истинным счастьем: она дала мне ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. "Теркин" был для меня во взаимоотношениях поэта с его читателем – воюющим советским человеком – моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю. Впрочем, все это, мне кажется, более удачно выражено в заключительной главе самой книги.
Почти одновременно с "Теркиным" я начал еще на войне писать, но закончил уже после войны – лирическую хронику "Дом у дороги". Тема ее – война, но с иной стороны, чем в "Теркине". Эпиграфом этой книги могли бы быть строки, взятые из нее же:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем...
Всегда наряду со стихами я писал прозу - корреспонденции, очерки, рассказы, выпустил даже еще до "Муравии" нечто вроде небольшой повести – "Дневник председателя колхоза" – результат моих деревенских записей "для себя". В 1947 году опубликовал книгу очерков и рассказов под общим заглавием "Родина и чужбина".
Последние годы писал мало, напечатал с десяток стихотворений, несколько очерков и статей. Совершил ряд поездок в составе различных культурных делегаций за границу, – побывал в Болгарии, Албании, Польше, Демократической Германии и в Норвегии. Ездил и по родной стране в командировки на Урал, в Забайкалье и на Дальний Восток. Впечатления этих поездок должны составить материал моих новых работ в стихах и прозе.
В 1947 году был избран депутатом Верховного Совета РСФСР по Вязниковскому округу Владимирской области; в 1951 – по Нижнедевицкому Воронежской области.
С начала 1950 года работаю главным редактором журнала "Новый мир".
Лауреат Государственной премии (1941, за поэму «Страна Муравия»)
Лауреат Государственной премии (1946, за поэму «Василий Тёркин»)
Лауреат Государственной премии (1947, за поэму «Дом у дороги»)
Лауреат Ленинской премии (1961, за поэму «За далью - даль»)
Лауреат Государственной премии (1971, за сборник «Из лирики этих лет. 1959-1967»)
Кавалер трех орденов Ленина (1939, 1960, 1967)
Кавалер ордена Трудового Красного Знамени (1970)
Кавалер ордена Отечественной войны I степени (1945)
Кавалер ордена Отечественной войны II степени (1944)
Кавалер ордена Красной Звезды
Александр Твардовский родился 21 июня 1910 года в хуторе Загорье Смоленской губернии в семье деревенского кузнеца.
Свое тяжелое крестьянское детство, прошедшее в суровые военные и революционные годы, Твардовский называл «началом всех начал». Его отец Трифон Гордеевич был строг до суровости, честолюбив до болезненности, в нем были сильно развиты собственнические замашки, и детям, причем, впечатлительному и чуткому к любой несправедливости Александру - в особенности, бывало с ним порой очень нелегко. «Родился я в Смоленщине, - писал о себе Твардовский, - в 1910 году, 21 июня, на «хуторе пустоши Столпово», как назывался в бумагах клочок земли, приобретенный моим отцом Трифоном Гордеевичем Твардовским, через Поземельный крестьянский банк с выплатой в рассрочку. Земля эта - десять с небольшим десятин, вся в мелких болотцах, «Оборках», как их у нас называли, и вся заросшая лозняком, ельником, берёзкой, - была во всех смыслах незавидна. Но для отца, который был единственным сыном безземельного солдата и многолетним тяжким трудом кузнеца заработал сумму, необходимую для первого взноса в банк, земля эта была дорога до святости. И нам, детям, он с самого малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой и недоброй, но нашей земле - нашему «имению», как он в шутку и не в шутку называл свой хутор... Местность эта была довольно дикая, в стороне от дорог, и отец, замечательный мастер кузнечного дела, вскоре закрыл кузницу, решив жить с земли. Но ему то и дело приходилось обращаться к молотку: арендовать в отходе чужой горн и наковальню, работая исполу... Отец был человеком грамотным и даже начитанным по-деревенски. Книга не являлась редкостью в нашем домашнем обиходе. Целые зимние вечера у нас часто отдавались чтению вслух какой-нибудь книги. Первое мое знакомство с «Полтавой» и «Дубровским» Пушкина, с «Тарасом Бульбой» Гоголя, популярнейшими стихотворениями Лермонтова, Некрасова, А.В.Толстого, Никитина произошло таким именно образом. Отец и на память знал много стихов - «Бородино», «Князя Курбского», чуть ли не всего Ершовского «Конька-Горбунка».
Большое влияние в детстве на формирование будущего поэта оказала «учёба» в отцовской кузнице, которая для всей округи была «и клубом, и газетой, и академией наук». Нет ничего удивительного или случайного в том, что первое стихотворение Твардовского, сочиненное в таком возрасте, когда автор еще не знал всех букв алфавита, обличало мальчишек-сверстников, разорителей птичьих гнезд, и звучало пронзительно звонко и ритмично. «Эстетику труда», о которой Твардовский впоследствии говорил на учительском съезде, ему не нужно было постигать специально - она входила в его жизнь сама, когда он «ребенком малым» видел, как под кузнечным молотом отца «рождалось все, чем пашут ниву, корчуют лес и строят дом». А часы ожидания заказчика заполнялись яростными спорами людей, жаждавших потолковать с грамотным человеком. Поэтому в сельской школе Твардовский учился с удовольствием, продолжая под руководством школьного учителя литературы писать стихи в соответствии с веяниями тогдашней поэтической моды, хотя как признавался впоследствии, выходило у него это плохо в борьбе с самим собой.
Вскоре Александр Твардовский покинул родное Загорье. К этому времени он не раз бывал в Смоленске, однажды побывал в Москве, познакомился с Михаилом Исаковским, и стал автором нескольких десятков напечатанных стихотворений. Впервые имя Александра Твардовского увидело свет 15 февраля 1925 года, когда в газете «Смоленская деревня» была опубликована его заметка «Как происходят перевыборы кооперативов». 19 июля эта же газета напечатала его первое стихотворение «Новая изба». В последующие месяцы появилось еще несколько заметок, публикация стихов Твардовского в различных газетах Смоленска, а в начале 1926 года, когда поэт специально приехал в этот город, чтобы познакомиться с Исаковским, он снова опубликовал свои стихи в газете «Рабочий путь». Художник И.Фомичев нарисовал карандашный портрет «селькора Александра Твардовского», который был напечатан на газетной странице с его стихами. В апреле 1927 года смоленская газета «Юный товарищ» поместила заметку об Александре Твардовском вместе с подборкой его стихов и фотографией - все это было объединено общим заголовком «Творческий путь Александра Твардовского». На тот момент Александру Твардовскому было всего 17 лет. По свидетельству Исаковского, «это был стройный юноша с очень голубыми глазами и светло-русыми волосами. Одет был Саша в куртку, сшитую из овчины. Шапку он держал в руках».
Твардовский переселился в Смоленск, но в редакции «Рабочего пути» никакой штатной должности для Твардовского не нашлось, и ему предложили писать заметки в хронику, что не гарантировало постоянного заработка. Твардовский согласился, хотя прекрасно понимал, что обрекает себя на полуголодное существование. Летом 1929 года, когда многие сотрудники «Рабочего пути» ушли в отпуск, Твардовского загрузили работой, посылая его с корреспондентскими заданиями в районы. Прибавились заработки, расширился круг его знакомств, в том числе - и литературных. Поэт осмелился послать свои стихи в Москву, в редакцию журнала «Октябрь», где Михаилу Светлову понравились стихотворения молодого поэта, и он напечатал их в журнале «Октябрь». После этого события смоленские горизонты стали казаться Твардовскому слишком узкими, и он переехал в столицу. Но получилось примерно то же самое, что и со Смоленском: «Меня изредка печатали, - вспоминал Твардовский, - кто-то одобрял мои опыты, поддерживая ребяческие надежды, но зарабатывал я ненамного больше, чем в Смоленске, и жил по углам, койкам, слонялся по редакциям, и меня всё заметнее относило куда-то в сторону от прямого и трудного пути настоящей учебы, настоящей жизни. Зимой тридцатого года я вернулся в Смоленск».
Трудно сказать, как бы складывалась дальнейшая литературная судьба Твардовского, если бы он остался в Москве. Главной причиной его возвращения в Смоленск была в том, что у Твардовского возросла требовательность к себе, как поэту, и он стал все чаще испытывать неудовлетворённость своими стихами. Позднее он писал: «Был период, когда я, уйдя из деревни, одно время был, по существу, оторван от жизни, вращаясь в узколитературной среде».
После возвращения в Смоленск Александр Твардовский поступил в педагогический институт. В течение первого года обучения в институте он обязался сдать экзамены за среднюю школу по всем предметам и успешно с этим справился. «Эти годы учебы и работы в Смоленске - писал впоследствии Твардовский, - навсегда отмечены для меня высоким душевным подъемом... Отрываясь от книг и учебы, я ездил в колхозы в качестве корреспондента областных газет, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал статьи, корреспонденции и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном процессе становления колхозной жизни».
Начиная с 1929 года, Твардовский стал писать по-новому, добиваясь предельной прозаичности стиха. Ему, как он впоследствии рассказывал, хотелось писать «естественно, просто», и он изгонял «всякий лиризм, проявление чувства». Поэзия немедленно отомстила ему за это. В некоторых стихотворениях («Яблоки», «Стихи о всеобуче») наряду с подлинно поэтическими произведениями стали появляться и такие, например, строчки:
И сюда
Ребят больших и малых
Соберётся школьный коллектив.
Впоследствии Твардовский понял, что выбрал ошибочный путь, ибо то, что он ставил превыше всего - сюжетность, повествовательность стиха, конкретность, - выражалось у него на практике, как признал он в 1933 году, «в насыщении стихов прозаизмами, «разговорными интонациями» до того, что они переставали звучать как стихи и все в общем сливалось в серость, безобразность... в дальнейшем эти перегибы доходи подчас до абсолютной антихудожественности». Поэту пришлось пройти долгий и трудный путь поисков, прежде чем он окончательно разуверился в жизненности полупрозаического стиха. Целое десятилетие он бился над решением мучительной задачи - «найти себя в себе самом». Твардовский прошел в молодости тернистый путь ученичества, подражания, временных успехов и горьких разочарований вплоть до отвращения к своим собственным писаниям, безрадостного и унизительного хождения по редакциям. Неудовлетворенность собой сказалась и на обучении в педагогическом институте, который он бросил на третьем курсе, и доучивался в Московском институте истории, философии и литературы, куда поступил осенью 1936 года. Произведения Твардовского печатались в период с 1931-го по 1933-й годы, но сам он считал, что только после написания им поэмы о коллективизации «Страна Муравия» в 1936 году, он состоялся как литератор. Эта поэма имела успех у читателей и критики. Выход этой книги изменил жизнь поэта: он окончательно переехал в Москву, в 1939 году окончил МИФЛИ, выпустил книгу стихов «Сельская хроника».
В 1939 году Твардовский был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освобождении Западной Белоруссии. Во время начала войны с Финляндией Твардовский получил офицерское звание, и служил в должности специального корреспондента военной газеты.
Во время вооруженного конфликта с Финляндией появились первые публикации с главным действующим лицом - Василием Теркиным. 20 апреля 1940 года, в день, когда его приняли в члены ВКП(б), Твардовский сделал запись в дневнике: «Вчера вечером или сегодня утром герой нашелся, и сейчас я вижу, что только он мне и нужен, именно он, Вася Теркин! Он подобен фольклорному образу. Он - дело проверенное. Необходимо только поднять его, поднять незаметно, по существу, а по форме почти то же, что он был на страницах «На страже Родины». Нет, и по форме, вероятно, будет не то. А как необходима его веселость, его удачливость, энергия и неунывающая душа для преодоления сурового материала этой войны! И как много он может вобрать в себя из того, чего нужно коснуться! Это будет веселая армейская шутка, но вместе с тем в ней будет и лиризм. Вот когда Вася ползет, раненный, на пункт и дела его плохи, а он не поддается - это все должно быть поистине трогательно...»
Уже в 1940 году имя Теркина было известно многим за пределами Ленинграда и Карельского перешейка, да и сами авторы фельетонных куплетов о нем смотрели на свое детище несколько свысока, снисходительно, как на нечто несерьезное. «Мы по справедливости не считали это литературой», - заметил впоследствии Твардовский.
Авторство создания этого героя не принадлежало одному Твардовскому, который позже рассказывал: «Но дело в том, что задуман и вымышлен он не одним только мною, а многими людьми, в том числе литераторами, а больше всего не литераторами и в значительной степени самими моими корреспондентами. Они активнейшим образом участвовали в создании «Теркина», начиная с первой его главы и до завершения книги, и поныне продолжают развивать в различных видах и направлениях этот образ. Я поясняю это в порядке рассмотрения второго вопроса, который ставится в еще более значительной части писем, - вопроса: как был написан «Василий Теркин»? Откуда взялась такая книга? Что вам послужило материалом к ней и что - отправной точкой? Уж не был ли автор сам одним из Теркиных? Об этом спрашивают не только рядовые читатели, но и люди, специально занимающиеся предметом литературы: студенты-дипломники, взявшие темой своих работ «Василия Теркина», преподаватели литературы, литературоведы и критики, библиотекари, лекторы и т. п. Попробую рассказать о том, как «образовался» «Теркин». «Василий Теркин», повторяю, известен читателю, в первую очередь армейскому, с 1942 года. Но «Вася Теркин» был известен еще с 1939-1940 года - с периода финской кампании. В то время в газете Ленинградского Военного Округа «На страже Родины» работала группа писателей и поэтов: Н.Тихонов, В.Саянов, А.Щербаков, С.Вашенцев, Ц.Солодарь и пишущий эти строки. Как-то, обсуждая совместно с работниками редакции задачи и характер нашей работы в военной газете, мы решили, что нужно завести что-нибудь вроде «уголка юмора» или еженедельного коллективного фельетона, где были бы стихи и картинки. Затея эта не была новшеством в армейской печати. По образцу агитационной работы Д.Бедного и В.Маяковского в пореволюционные годы в газетах была традиция печатания сатирических картинок со стихотворными подписями, частушек, фельетонов с продолжениями с обычным заголовком - «На досуге», «Под красноармейскую гармонь» и т. п. Там были иногда и условные, переходящие из одного фельетона в другой персонажи, вроде какого-нибудь повара-весельчака, и характерные псевдонимы, вроде Дяди Сысоя, Деда Егора, Пулеметчика Вани, Снайпера и других. В моей юности, в Смоленске, я имел отношение к подобной литературной работе в окружной «Красноармейской правде» и других газетах».
Так родился удивительный герой - Вася Теркин из деревни, но работающий где-то в городе или на новостройке. Весельчак, острослов и балагур. Соврать он может, но не только не преувеличит своих подвигов, а, наоборот, неизменно представляет их в смешном, случайном, настоящем виде. Поэма «Василий Теркин» писалась Твардовским на протяжении всей войны и стала его самым известным произведением. Будучи от природы чужд всякого тщеславия, Твардовский действительно довольно безразлично относился к тому, сколько в будущем посвятят его книге статей, исследований, диссертаций и читательских конференций. Но для него было очень важно, чтобы его книга, доставившая столько радости «на войне живущим людям», продолжала и после войны жить в народном сознании. Твардовский рассказывал: «А где-то в 1944 году во мне твердо созрело ощущение, что «Василий Теркин» - это лучшее из всего написанного о войне на войне. И что написать так, как написано это, никому из нас не дано». Для Твардовского «Книга про бойца» была самым серьезным личным вкладом в общее дело - в Победу над смертельной опасностью фашизма: «Каково бы ни было ее собственно литературное значение, для меня она была истинным счастьем. Она мне дала ощущение законности места художника в великой борьбе народа, ощущение очевидной полезности моего труда, чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения. «Теркин» был для меня во взаимоотношениях писателя со своим читателем моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю».
Первое утро Великой Отечественной войны застало Твардовского в Подмосковье, в деревне Грязи Звенигородского района, в самом начале отпуска. Вечером того же дни он был в Москве, а сутки спустя был направлен в штаб Юго-Западного фронта, где ему предстояло работать во фронтовой газете «Красная Армия». Некоторый свет на жизнь поэта во время войны проливали его прозаические очерки «Родина и чужбина», а также воспоминания Е.Долматовского, В.Мурадяна, Е.Воробьева, 0.Верейского, знавших Твардовского в те годы, В.Лакшина и В.Дементьева, которым впоследствии Александр Трифонович немало рассказывал о своей жизни. Так, В.Лакшину он рассказал: «В 1941 году под Киевом... едва вышел из окружения. Редакция газеты Юго-Западного фронта, в которой он работал, размещалась в Киеве. Приказано было не покидать город до последнего часа... Армейские части уже отошли за Днепр, а редакция все еще работала... Твардовский спасся чудом: его взял к себе в машину полковой комиссар, и они едва выскочили из смыкавшегося кольца немецкого окружения».
Весной 1942 года Твардовский вторично попал в окружение - на этот раз под Каневом, из которого, по словам И.С.Маршака, вышел опять-таки «чудом». В середине 1942 года Твардовский был перемещен с Юго-Западного фронта на Западный, и до самого конца войны его родным домом стала редакция фронтовой газеты «Красноармейская правда». Стала она родным домом и легендарного Тёркина. По воспоминаниям художника 0.Верейского, рисовавшего портреты Твардовского и иллюстрировавшего его произведения, «он был удивительно хорош собой. Высокий, широкоплечий, с тонкой талией и узкими бедрами. Держался он прямо, ходил, расправив плечи, мягко ступая, отводя на ходу локти, как это часто делают борцы. Военная форма очень шла ему. Голова его горделиво сидела на стройной шее, мягкие русые волосы, зачесанные назад, распадались в стороны, обрамляя высокий лоб, Очень светлые глаза его глядели внимательно и строго. Подвижные брови иногда удивленно приподнимались, иногда хмурились, сходясь к переносью и придавая выражению лица суровость. Но в очертаниях губ и округлых линиях щёк была какая-то женственная мягкость».
Почти одновременно с «Теркиным» и стихами «Фронтовой хроники» Твардовский написал поэму «Дом у дороги». Сам автор собственными глазами войну «с той стороны» не видел, однако, немалую роль во всем том, что толкнуло Твардовского писать «Дом у дороги», играли обстоятельства сугубо личные: его родная Смоленщина более двух лет была оккупирована. Там жили его родители и сестры, - и чего только он за это время о них не передумал. Правда, ему, можно сказать, повезло: Смоленскую область в 1943 году освобождали войска Западного фронта, с которым была связана его армейская судьба, и он в первые дни после освобождения от оккупантов смог увидеть свои родные места. Твардовский так описывал это событие: «Родное Загорье. Только немногим жителям здесь удалось избежать расстрела или сожжения. Местность так одичала и так непривычно выглядит, что я не узнал даже пепелище отцовского дома».
Александр Твардовский в родной деревне Загорье. 1943 год.
В 1950-60-х годы им была написана поэма «За далью – даль». Наряду со стихами Твардовский всегда писал прозу. В 1947 году он опубликовал книгу о минувшей войне под общим заголовком «Родина и чужбина». Проявил он себя и как глубокий, проницательный критик в книгах «Статьи и заметки о литературе» в 1961 году, «Поэзия Михаила Исаковского» в 1969 году, а также написал статьи о творчестве Самуила Маршака и Ивана Бунина в 1965 году.
Твардовский активно работал над завершением поэтической истории о Василии Теркине. Заключительная ее часть называлась «Теркин на том свете», также он старался наиболее полно изложить свои мысли о том, что стало делом всей его жизни, - о поэзии. Едва ли не самое важное из всех касающихся этой темы стихотворений было «Слово о словах» в 1962 году, создание которого было продиктовано острой тревогой за судьбу отечественной литературы и призывом к читателю бороться за ценность и действенность слова.
Проходили годы, война отодвигалась все дальше в прошлое, но боль от ощущения потерь у Твардовского не уходила. Чем лучше становилась жизнь, тем острее он чувствовал необходимость напоминать о тех, кто заплатил за это своей жизнью. Знаменательные даты и события нередко служили Твардовскому поводом для того, чтобы лишний раз заставить читателя вспомнить о тех, кто погиб, отстаивая будущее своего, народа. В 1957 году страна праздновала сорокалетие революции, и среди многих произведений, написанных к юбилею, было стихотворение Твардовского «Та кровь, что пролита недаром».
Стучит в сердца, владеет нами,
Не отпуская ни на час,
Чтоб наших жертв святая память
В пути не покидала нас.
Чтоб нам, внимая славословью,
И в праздник нынешних побед
Не забывать, что этой кровью
Дымится наш вчерашний след.
Полёт Гагарина в космос вызвал у Твардовского особые и довольно неожиданные ассоциации. В февральской книжке «Нового мира» за 1962 год было опубликовано его стихотворение «Космонавту», в котором Гагарин не был героем из героев, и Твардовский призывал его не забывать о тех ребятах, что погибли в своих «фанерных драндулетах» в 1941 году «под Ельней, Вязьмой и самой Москвой»:
Они горды, они своей причастны
Особой славе, добытой в бою,
И той одной, суровой и безгласной,
Не променяли б на твою.
Поэт очень переживал смерть матери. «Мать моя, Мария Митрофановна, была всегда очень впечатлительна и чутка, даже не без сентиментальности, ко многому, что находилось вне практических, житейских интересов крестьянского двора, хлопот и забот хозяйки в большой многодетной семье. Ее до слёз трогал звук пастушьей трубы где-нибудь вдалеке за нашими хуторскими кустами и болотцами или отголосок песни с далёких деревенских полей, или, например, запах первого молодого сена, вид какого-нибудь одинокого деревца и т. п.» - так ещё при жизни матери писал о ней Александр Трифонович в «Автобиографии». В 1965 году он проводил её в последний путь. В этом же году им был создан цикл «Памяти матери», состоявший из четырёх стихотворений.
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвёмся разлуке…
Окончание «сказки» о народном герое Васе Теркине потребовало от Твардовского предельного напряжения сил. Всего ей было отдано девять лет его жизни. Именно в этом произведении Твардовский проявил себя как сатирик, и читателям было ясно, что сатирик он сильнейший, беспощадный и совершенно своеобразный, умеющий даже сатиру сочетать с лирикой. Опубликование и завершение «Тёркина на том свете» придало Твардовскому новые силы, свидетельством чему была вся его последующая лирика, о которой Константин Симонов, комментировавший совместно с Михаилом Ульяновым документальный фильм о Твардовском, сказал: «Казалось, в своей поэме «За далью - даль» Твардовский поднялся на такую вершину поэзии, что выше подняться уже невозможно. А он - сумел. И эта последняя, высочайшая его вершина - его лирика последних лет».
Последнее стихотворение Твардовского из опубликованных при жизни называлось «К обидам горьким собственной персоны», и было датировано 1968 годом. Это не значит, что больше Твардовский вообще не написал ни строки, хотя, по свидетельству А.Кондратовича, «писал с каждым годом все мучительнее и труднее». В одном из стихотворений, написанном уже на шестидесятом году жизни и опубликованном посмертно, Твардовский прощался с жизнью:
Что нужно, чтобы жить с умом?
Понять свою планиду:
Найти себя в себе самом
И не терять из виду.
И труд свой пристально любя, -
Он всех основ основа, -
Сурово спрашивать с себя,
С других не столь сурово.
Хоть про сейчас, хоть про запас,
Но делать так работу,
Чтоб жить да жить,
Но каждый час
Готовым быть к отлёту.
И не терзаться - ах да ох -
Что, близкий или дальний, -
Он всё равно тебя врасплох
Застигнет, час летальный.
Аминь! Спокойно ставь печать,
Той вопреки оглядке:
Уж если в ней одной печаль, -
Так, значит, всё в порядке.
Твардовский многие годы был главным редактором журнала «Новый мир», мужественно отстаивая право на публикацию каждого талантливого произведения, попадавшего в редакцию. Он дважды становился главным редактором «Нового мира», но именно во второй период редакторства Твардовского в «Новом мире», особенно после XXII съезда КПСС, журнал стал прибежищем антисталинских сил в литературе, символом «шестидесятничества», и органом легальной оппозиции советской власти. В 1960-е годы Твардовский в поэмах «По праву памяти» в 1987 году и «Тёркин на том свете» пересмотрел своё отношение к Сталину и сталинизму. В начале 1960-х годов Твардовский получил разрешение Хрущёва на публикацию рассказа «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Но новая направленность журнала (либерализм в искусстве, идеологии и экономике, прикрывающийся словами о социализме «с человеческим лицом») вызвала недовольство не столько хрущёвско-брежневской партийной верхушки и чиновников идеологических отделов, сколько так называемых «неосталинистов-державников» в советской литературе. В «Новом мире» идеологический либерализм сочетался с эстетическим традиционализмом. Твардовский холодно относился к модернистской прозе и поэзии, отдавая предпочтение литературе, развивающейся в классических формах реализма. Многие крупнейшие писатели 1960-х годов публиковались в журнале, многих журнал открыл читателю это - Ф.Абрамов, В.Быков, Ч.Айтматов, С.Залыгин, Г.Троепольский, Б.Можаев и А.Солженицын.
В течение нескольких лет велась острая литературная (и фактически идеологическая) полемика журналов «Новый мир» и «Октябрь» во главе с редактором В.Кочетовым. Стойкое идейное неприятие журнала выражали и патриоты-«державники». После снятия Хрущёва с высших постов в журнале «Огонёк» и газете «Социалистическая индустрия» была проведена кампания против «Нового мира». Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебно настроенных по отношению к Твардовскому людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, и часть коллектива журнала последовала его примеру. Редакция была, по сути, разгромлена.
Вскоре после разгрома «Нового мира» у Твардовского обнаружился рак лёгких. В этот период жизни рядом с поэтом были его самые близкие люди – жена Мария Илларионовна и дочери Валентина и Ольга. Со своей женой Марией Илларионовной Александр Твардовский прожил более 40 лет. Она стала для него не только женой, но и истинным другом и соратником, посвятившим ему всю свою жизнь. Мария Илларионовна по много раз перепечатывала его произведения, ходила по редакциям, поддерживала в минуты отчаяния и депрессий. В письмах, опубликованных Марией Илларионовной после смерти поэта, видно как часто он прибегает к ее советам, как нуждается в ее поддержке. «Ты моя единственная надежда и опора» - писал ей Александр Трифонович с фронта. В творчестве Твардовского было мало стихов о любви. Мария Илларионовна Твардовская в своих воспоминаниях о муже писала: «То, что казалось ему только личным, что составляло глубинную часть души, не часто выносилось наружу. Это закон народной жизни. Он соблюдал его до конца». После смерти Твардовского, Мария Илларионовна, будучи уже пожилой женщиной, выпустила несколько книг–воспоминаний об Александре Трифоновиче, опубликовала его ранние произведения, участвовала в создании музеев поэта, издании пластинок, сохраняя память о нем до самой своей смерти. Мария Илларионовна умерла в 1991 году. Одна из дочерей поэта Валентина родилась в 1931 году, в 1954 году окончила МГУ, и стала доктором исторических наук. Другая дочь - Ольга родилась в 1941 году, в 1963 году окончила Художественный институт имени В.И.Сурикова, и стала художником театра и кино.
Александр Твардовский умер после продолжительной болезни 18 декабря 1971 года в дачном посёлке Красная Пахра Московской области и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Многие люди, близко знавшие Александра Твардовского, отмечали его необычайную жажду справедливости. Искренне веря в коммунистическую идею, он часто поступал вопреки установленной партии линии. Он отказался подписать письмо в поддержку ввода войск в Чехословакию, и открыто его осуждал. Он заступился за опального учёного Жореса Медведева, которого за книгу «Биологическая наука и культ личности» сперва уволили, а в 1970 году отправили в психиатрическую больницу. Твардовский не просто вступился - лично поехал в больницу вызволять Медведева. А на предупреждения искушённых в придворных интригах людей: «У тебя на носу юбилей - 60 лет. Тебе же не дадут Героя Соцтруда!» - ответил: «В первый раз слышу, что Героя у нас дают за трусость».
Только благодаря Александру Твардовскому в журнале «Новый Мир» была напечатана повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Александр Дементьев пытался его отговорить: «Если мы с тобой эту вещь напечатаем, то журнал мы потеряем». На что Твардовский ответил: «Если я не могу напечатать это, зачем мне тогда журнал?»
Несмотря на это, отношения между и Солженицыным и Твардовским были сложными. Он не знал до конца всех убеждений и взглядов защищаемого им писателя. Однажды в разговоре со своим литературным «крестником» Твардовский обиженно воскликнул: «Я за вас голову подставляю, а вы!». И сам Солженицын признавал, рассказывая об этой вспышке: «Да и можно его понять: ведь я ему не открывался, вся сеть моих замыслов, расчетов, ходов была скрыта от него и проступала неожиданно».
Тем не менее, когда в конце 1970 года Солженицыну присудили Нобелевскую премию, смертельно больной Твардовский был этому рад, и сказал жене: «А ведь и нас вспомнят, как мы за него стояли».
Генерал армии А.Горбатов в своих воспоминаниях о Твардовском написал, что он считает его «...самым настоящим героем... Как коммунист, как человек, как поэт он брал все на себя и бесстрашно отвечал за свои честные партийные взгляды».
Многие известные литераторы того времени отмечали необыкновенную искренность произведений Твардовского. Иван Бунин в письме к Н.Телешову писал: «Я только что прочитал А.Твардовского («Василия Теркина») и не могу удержаться - прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передай ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом, - это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык - ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова». «Стихи неслыханной искренности и откровенности» - так воспринял позднюю лирику Александра Твардовского Федор Абрамов. «Нельзя понять и оценить поэзию Твардовского, не почувствовав, в какой мере вся она, до самых своих глубин, лирична. И вместе с тем она широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат, - чувствам, мыслям, природе, быту, политике», - писал С.Я.Маршак в своей книге «Воспитание словом».
Об Александре Твардовском был снят документальный фильм «Засадный полк».
Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
А.Т.Твардовский, «Автобиография»
Кондратович А. И. «Александр Твардовский. Поэзия и личность»
А.Т.Твардовский, «Энциклопедия: Рабочие материалы»
Акаткин В.М. «Александр Твардовский. Стих и проза»
Акаткин В.М. «Ранний Твардовский. Проблемы становления»
Материалы сайта www.shalamov.ru
