Введение 3

Трубадуры 4

Миннезингеры 13

Ваганты 17

Заключение 19

Список литературы 20


Введение

Эпоха трубадуров и миннезанга является одною из важнейших эпох в истории культурного развития человечества. Она - необходимое звено в этом развитии, как необходимым звеном в нем являются средние века вообще. Извлечь этого звена нельзя, не нарушив при этом единства всей цепи.

Вот в каких выражениях коснулся этого взгляда один из почтенных французских прелатов (Parisis) в речи, произнесенной им несколько десятков лет тому назад в одной из ученых корпораций. "В нашей истории, - говорил он, - есть эпоха, которой особенно не посчастливилось в восемнадцатом столетии. А между тем, эпоха эта - одна из важнейших в истории, так как именно она и сформировала нас самих... Ее принято называть средними веками... Ею возмущаются, потому что находят в ней пороки. Не трудно было бы доказать, что во всей совокупности эти пороки, наличность которых неопровержима и во всяком случае вызывает чувство сокрушения, не были продуктом самих средних веков, но перешли к ним от предшествующих поколений, языческих или варварских. Продуктом средних веков следует считать только то, что они произвели из своей собственной основы и сами по себе; установив же такую точку зрения, я без всякого опасения стану утверждать, что средние века - одна из величайших и прекраснейших эпох в истории человечества"

Средние века - неизбежный, необходимый период в истории человеческого развития. Они сохранили для нас античную цивилизацию и создали свою, которая стоит не ниже античной. В средние века создались современные нам народности и государства, заложены начала современной нам поэзии, развилась живопись, достигшая необыкновенно пышного расцвета в эпоху Renaissance, отлилась в особые, осмысленные и одухотворенные формы архитектура, образовались те понятия и отношения, которыми и в которых мы живем в настоящее время. В этом именно смысле и говорит Леопольд Ранке в своем введении в историю XII и XIII веков, что люди XIX столетия, обратившиеся к тщательному изучению средневековья, открыли в нем не один из лучших корней своей собственной природы. "Мы глубоко убеждены в том, - продолжает знаменитый историк, - что современный нам мир не может быть понят без исследования тех времен".

В своем реферате я бы хотела рассказать о Средних веках, в частности о поэзии трубадуров, миннезингеров и вагантов


Трубадуры

Слово трубадур произошло от провансальского глагола trobar (франц. trouver), что значит находить, изобретать. Таким образом, слово трубадур (пров. trobaire, trobador) обозначает в буквальном переводе изобретателя, сочинителя песен.

Под названием трубадуров разумеют тех поэтов XII и XIII столетий, которые слагали свои песни на провансальском наречии. Поэтическая деятельность трубадуров противополагалась народному творчеству и называлась самими трубадурами "искусством находить, изобретать" (art de trobar), т. е. творческим искусством. При этом имелось в виду исключительно искусство слагать стихи, петь рифмованной речью. Словом trobar называлось и само стихотворение в смысле изобретения или выдумки отдельного лица. Другое название искусства трубадуров - "веселое знание" или "веселая наука" (gai saber, франц. le gai savoir или la gaie science) - возникло значительно позже. Оно появилось в Тулузской Академии. Что касается столь распространенного слова трубадур, то оно вошло в оборот очень быстро. Впервые его употребил Рембо Оранский (Raimbaut d"Orange), умерший в 1173 году, но мы встречаем его вскоре у Бертрана де Борна; впрочем, и у Рембо Оранского это слово применяется, если не ошибаемся, не более одного раза, а именно в стихотворении, написанном на кончину английского принца Генриха, где поэт говорит: "Скорбят по нем жонглер и трубадур".

Под именем трубадуров подразумевались только лирические певцы, т. е. поэты, выражавшие в своих всегда сравнительно небольших произведениях свое личное чувство или свой личный взгляд на то или другое лицо, на то или другое событие. Трубадуры резко отличались от авторов рассказов и новелл. Вообще трубадуры относились пренебрежительно к эпическому виду литературного творчества, и один из известнейших трубадуров, Гиро де Борнель (Guiraut de Bomeil), выражал даже негодование на то, что романы и новеллы находят себе благосклонный прием при дворах. Таким образом, на свою поэзию они смотрели как на единственно достойную внимания высшего феодального общества, как на поэзию придворную.

Сводя все вышеизложенное в одно целое, можно дать уже вполне точное определение понятия трубадур. Под трубадурами следует разуметь лирических поэтов, слагавших свои песни на провансальском наречии и распространявших их среди высшего феодального общества. Как же зародилась, при каких условиях достигла своего блестящего развития эта лирическая поэзия, влияние которой распространилось далеко за пределами ее родины? Откуда заимствовала она красоту формы, искусство и изящество слога? Откуда взяты ею яркие краски и музыкальные созвучия, отличающие ее? На этом интересном вопросе и остановим теперь свое внимание.

Вся нынешняя Франция, или Галлия, была, как известно, покорена римлянами еще за полвека до Рождества Христова и составила римскую провинцию. Ее первоначальное кельтское население в сравнительно скорое время восприняло римскую образованность. Народный латинский говор сделался языком ее населения. Завоевание Галлии франками привнесло в область языка много нового. Из соединения латинского языка с языком франков, испытавшим сильное влияние первого, образовался так называемый романский язык. Сначала в этой сфере под влиянием указанных событий господствовало почти полное однообразие. Наречия, на которых говорило население различных частей Галлии, представляли собой лишь незначительные оттенки господствующего языка. По крайней мере, население ее различных частей отлично понимало друг друга. Но с течением времени единство языка, и без того неполное, стало нарушаться еще более, и в разных областях Галлии проявились и стали развиваться местные особенности. Уже в знаменитой Страсбургской клятве (842 г.), текст которой, к счастью, дошел до нас в современных мемуарах графа Нитгарда, встречаются черты, принадлежащие северной Франции и непонятные ее югу. С течением времени с развитием феодализма, привносившего с собой торжество местных начал, разница между северофранцузским и южно-французским говорами увеличивалась все более и более. Говор, господствовавший в южной Франции, получил специальное название провансальского наречия.

Кроме этой причины действовали еще и другие, привносимые как природой, так и историей. Яркость метафор, пылкость воображения, страстность чувств - все это питалось и поддерживалось палящим солнцем и зноем юга, роскошным расцветом растительного царства, богатством красок и их оттенков в самой атмосфере. Между хлебными полями и виноградниками здесь возвышались многочисленные богатые города, из которых каждый представлял республику в миниатюре, и много великолепных замков, которые представляли миниатюрные подобия императорского двора. Юг Франции находился в непрерывных сношениях с Италией, Грецией и Востоком. Особенно славились этими сношениями богатые города - Марсель, Авиньон, Арль, Нарбонна, Тулуза и Бордо. На всех этих рынках в торговое время можно было видеть смешение племен, языков и вер. Тут вместе с мусульманами были все народности, подвластные некогда римской империи. Тут говорили почти на всех языках тогдашнего мира. Сюда свозились предметы и необходимости, и изысканной роскоши: шелка и шерстяные ткани Азии и Италии, оружие Дамаска, зеркала, драгоценные камни, золотые и серебряные вещи, восточные пряности и благоухания. Но этот постоянный обмен богатств, эта живая деятельность, это разнообразие и плодотворное движение сопровождались и обменом идей, обменом цивилизаций. Здесь находили гостеприимный прием врачи и математики, получившие образование в центрах мавританской культуры - в Кордове и Гренаде. Греки завозили на ярмарки Нарбонны и Тулузы не только восточные ароматы и шелк, но и различные смелые учения, подрывавшие авторитет господствующей церкви. Цивилизация мавров, их тонкая наука, их элегантные искусства, их изобретения проникали на полуиспанский юг Франции.

Необходимо отметить еще одно обстоятельство, которое встречается в Испании и южной Франции. Имеется в виду борьбу с магометанами. Эта борьба, происходившая и в самой южной Франции, и увлекавшая ее бойцов в Испанию, воспитала в населении южной Франции воинственную отвагу. Церковь пошла ей навстречу и благословила ее. Так на провансальской почве выросло европейское рыцарство. Быстро распространилось оно отсюда по всем странам Западной Европы, так как вполне соответствовало понятиям и чувствованиям их населения. Не забудем, что именно здесь, в южной Франции, раздалась впервые проповедь крестовых походов и отсюда уже охватила всю Западную Европу. Здесь создались те рыцарские идеалы, которые, конечно, всегда стояли выше действительности, но все же облагораживали ее. Без них жизнь была бы еще низменнее, еще грубее, еще насильственнее. Храбрость рыцаря, его великодушие, его идеалы чести и любви, его набожность нашли себе выражение в лирических песнях трубадуров. Рыцарство было новой и могучей силой в руках церкви. Вот почему и могло сказаться впервые, хотя прошел целый ряд веков после окончательного торжества христианства, его влияние на положение женщины. Отвергать это влияние нельзя, но необходимо рядом с ним отметить и другое - влияние испанских арабов.

Положение женщины у последних было свободнее, чем у других магометан. У них женщины принимали участие во всех сферах умственной жизни. Число женщин, прославившихся научными трудами и поэтическими произведениями, довольно значительно. По этой причине здесь и создалось то уважение к женщинам, которое едва ли знал мусульманский восток. Союз мужчины с женщиной облагораживался здесь наличием духовного сближения. Любовь мужчины воспламенялась здесь не только под влиянием телесных совершенств, но и умственного превосходства любимого предмета. Нередко бывали такие случаи, когда два сердца соединялись в одном союзе под влиянием обоюдного влечения к музыке или поэзии. Это уважение к женщине, этот более возвышенный взгляд на нее нашли себе отражение в произведениях арабской литературы. Читая арабские стихотворения даже в переводах, поражает их необыкновенной грациозности, искренности и яркости красок. Такой же свободой пользовалась женщина и на юге Франции. Здесь женщины могли быть обладательницами поземельной собственности. Они пользовались в обществе большим влиянием. На этой-то почве и возникло здесь так называемое служение дамам.

Осуществлённый Иеронимом Стридонским (до 410 года) и другие труды Латинских Отцов Церкви и философов ранней схоластики.

Зарождение и развитие литературы Средневековья определяется тремя основными факторами: традициями народного творчества , культурным влиянием античного мира и христианством .

Своей кульминации средневековое искусство достигло в XII -XIII веках . В это время его важнейшими достижениями стала готическая архитектура (Собор Парижской Богоматери), рыцарская литература , героический эпос . Угасание средневековой культуры и переход её в качественно новую стадию - Возрождение (Ренессанс) - проходит в [Италия|Италии] в XIV веке , в других странах Западной Европы - в XV веке . Этот переход осуществлялся через так называемую словесность средневекового города, которая в эстетичном плане имеет полностью средневековый характер и переживает свой расцвет в XIV - и XVI веках .

Энциклопедичный YouTube

    1 / 5

    ✪ Средневековая литература (рус.) История средних веков.

    ✪ история #27 Средневековая литература

    ✪ Средневековая литература. История 6 класс.

    ✪ Средневековая европейская культура

    ✪ Литературоведение: Средневековье || GingerInBooks

    Субтитры

Латинская и народная литература

Мифологичность ранних национальных литератур (ирландской , исландской) выражается в сказочности - красивых и авантюрных элементах куртуазной литературы. Параллельно происходит смена аффективной мотивации поступков героев на более сложную - морально-психологическую.

До конца XII века прозой на народных языках пишутся только юридические документы. Вся «художественная» литература стихотворна, что связано с исполнением под музыку. Начиная с середины XII века восьмисложник, закрепленный за повествовательными жанрами, постепенно автономизируется от мелодии и начинает восприниматься как поэтическая условность. Бодуэн VIII велит переложить для него прозой хронику псевдо-Турпина, а первые сочинения, написанные или продиктованные в прозе, - это хроники и «Мемуары» Виллардуэна и Робера де Клари . За прозу сразу же ухватился роман.

Однако стих отнюдь не отошёл на второй план во всех жанрах. На протяжении XIII-XIV веков проза остается явлением сравнительно маргинальным. В XIV-XV веках часто встречается смесь стихов и прозы - от «Правдивого рассказа» Машо и до «Учебника принцесс и благородных дам» Жана Маро.

Средневековая поэзия

В лирике Вальтера фон дер Фогельвейде и Данте Алигьери , крупнейших лирических поэтов средних веков, мы находим полностью сформированную новую поэзию. Произошло полное обновление лексики . Мысль обогатилась абстрактными понятиями. Поэтические сравнения относят нас не к будничному, как у Гомера , а к смыслу бесконечного, идеального, «романтичного». Хотя абстрактное и не поглощает реального, а в рыцарском эпосе стихия низкой действительности выявляется достаточно выразительно (Тристан и Изольда), - происходит открытие нового приёма: реальность находит своё скрытое содержание.

Стих и музыка

Средневековая цивилизация в первые столетия своего существования в значительной мере принадлежит к неодно­кратно описанному типу культуры с устной доминантой. Даже когда в XII и особенно в XIII веке эта её черта стала постепенно стираться, поэтические формы по-прежнему несли на себе её отпе­чаток. Текст адресовался публике, воспитанной на изобразительных искусствах и ритуалах - на взгляде и жесте; голос создавал третье измерение этого пространства в практически неграмотном обществе. Способ обращения поэтического продукта предполагал наличие в нём двух факторов: это, с одной стороны, звук (

Поэзия вагантов

Особое место в латинской литературе средних веков занимает поэзия вагантов (от латинского слова: vagantes - «бродячие люди»), или голиардов, встречаемых в Германии, Франции, Англии и Северной Италии. Расцвет поэзии вагантов приходится на XII-XIII вв., когда в связи с подъемом городов в странах Западной Европы начали быстро развиваться школы и университеты. Это поэзия вольнодумная, подчас озорная, далекая от аскетических идеалов средневекового католицизма. Ее широкое распространение в ряде европейских стран свидетельствует о том, что даже в клерикальных кругах (из которых главным образом и выходили поэты-ваганты), начиная с периода раннего средневековья, неизменно жил протест против аскетического изуверства, против алчности, лицеме­рия, неправосудия и других пороков католической церкви, возглавляемой папской курией.

Среди вагантов мы находим студентов (бурсаков), переходивших из одного университета в другой, представителей низшего духовенства, клириков без определенных занятий и др. Будучи тесно связаны с традициями ученой латинской поэзии так называемого каролинг­ского Возрождения, ваганты в то же время гораздо смелее, чем каролингские поэты, идут по пути чисто светской литературы. В звучных стихах воспевают они простые радости земной жизни. Их идеал - беспечное веселье, несовместимое с постной моралью хмурых благочестивцев. Очень громко в поэзии вагантов звучат сатирические антиклерикальные ноты. Ваганты обрушиваются на многочисленные пороки папского Рима или же пароди­руют библейские богослужебные тексты. Нередко в поэзии вагантов слышатся отзвуки античной языческой поэзии, а также поэзии народной, особенно в песнях, восхваляющих весну, любовь и застольные радости. Вполне понятно, что церковь с глубокой неприязнью относилась к вагантам. Она не уставала всячески преследовать «вольнодумных» поэтов за то, что они посмели возвысить свой голос против пороков папской курии, а также в противовес аскетической догме восславить радости здешнего земного мира.



Интересно отметить, что из латинских застольных песен вагантов впоследствии сло­жились многочисленные студенческие песни, например «Gaudeamus igitur» и др.

Garmina burana

Составленное в первой четверти XIII в. большое собрание латинских стихотворений - лирических и эротических, дидактических и сатирических, в том числе пародий и культовые тексты,- дает наиболее яркое представление о характере и направленности вагантской поэзии. О том, что собрание составлено в Германии, свидетельствуют сопровождающие некоторые латинские стихотворения строфы на раннем средне верхненемец­ком языке. Сборник «Carmina burana» назван его первым издателем Шмеллером (1847) по месту нахождения рукописи (Бенедиктинский монастырь в Beuren).

ОРДЕН ВАГАНТОВ


«Эй,- раздался светлый зов,

началось веселье!

Поп, забудь про часослов!

Прочь, монах, из кельи!»

Сам профессор, как школяр,

выбежал из класса,

ощутив священный жар

сладостного часа.

Будет ныне учрежден

наш союз вагантов

для людей любых племен,

званий и талантов.

Все - храбрец ты или трус,

олух или гений -

принимаются в союз

без ограничений.

«Каждый добрый человек,-

сказано в уставе,-

немец, турок или грек

стать вагантом вправе».

Признаешь ли ты Христа,-

это нам не важно,

лишь была б душа чиста,

сердце не продажно.

Все желанны, все равны,

к нам вступая в братство,

невзирая на чины,

титулы, богатство.

Наша вера - не в псалмах!

Господа мы славим

тем, что в горе и в слезах

брата не оставим.

Кто для ближнего готов

снять с себя рубаху,

восприми наш братский зов,

к нам спеши без страху!

Наша вольная семья -

враг поповской швали.

Вера здесь у нас - своя,

здесь - свои скрижали!

Милосердье - наш закон

для слепых и зрячих,

для сиятельных персон

и шутов бродячих,

для калек и для сирот,

тех, кто в день дождливый

палкой гонит от ворот

поп христолюбивый;

для отцветших стариков,

для юнцов цветущих,

для богатых мужиков

и для неимущих,

для судейских и воров,

проклятых веками,

для седых профессоров

с их учениками,

для пропойц и забулдыг,

дрыхнувших в канавах,

для творцов заумных книг,

правых и неправых,

для горбатых и прямых,

сильных и убогих,

для безногих и хромых

и для быстроногих.

для молящихся глупцов

с их дурацкой верой,

для пропащих молодцов,

тронутых Венерой,

для попов и прихожан,

для детей и старцев,

для венгерцев и славян,

швабов и баварцев.

От монарха самого

до бездомной голи -

люди мы, и оттого

все достойны воли,

состраданья и тепла

с целью не напрасной,

а чтоб в мире жизнь была

истинно прекрасной.

Верен богу наш союз

без богослужений,

с сердца сбрасывая груз

тьмы и унижений.

Хочешь к всенощной пойти,

чтоб спастись от скверны?

Но при этом, по пути,

не минуй таверны.

Свечи яркие горят,

Дуют музыканты:

То свершают свой обряд,

Вольные ваганты.

Стены ходят ходуном,

пробки - вон из бочек!

Хорошо запить вином

лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

коль душа свободна,

а свободная душа

господу угодна.

Не прогневайся, господь!

Это справедливо,

чтобы немощную плоть

укрепляло пиво.

Но до гробовой доски

в ордене вагантов

презирают щегольски

разодетых франтов.

Не помеха драный плащ,

чтоб пленять красоток,

а иной плясун блестящ даже

без подметок.

К тем, кто бос, и к тем, кто гол,

будем благосклонны:

на двоих - один камзол,

даже панталоны!

Но какая благодать,

не жалея денег,

другу милому отдать

свой последний пфенниг!

Пусть пропьет и пусть проест,

пусть продует в кости!

Воспретил наш манифест

проявленья злости.

В сотни дружеских сердец

верность мы вселяем,

ибо козлищ от овец

мы не отделяем.


Перевод Л.Гинзбурга

НИЩИЙ СТУДЕНТ


Я - кочующий школяр...

На меня судьбина

свой обрушила удар,

что твоя дубина.

Не для суетной тщеты,

Не для развлеченья -

из-за горькой нищеты

бросил я ученье.

На осеннем холоду,

лихорадкой мучим,

в драном плащике бреду

под дождем колючим.

В церковь хлынула толпа,

долго длится месса,

только слушаю попа

я без интереса.

К милосердию аббат

паству призывает,

а его бездомный брат

зябнет, изнывает.

Подари, святой отец,

мне свою сутану,

и тогда я наконец

мерзнуть перестану.

А за душеньку твою

я поставлю свечку,

чтоб господь тебе в раю

подыскал местечко.


Перевод Л.Гинзбурга

Поэзия трубадуров

В XI - XII вв. Прованс переживал большой экономический и культурный подъем. Именно в Провансе при дворах феодальных сеньоров впервые возникла куртуазная по­эзия, представлявшая собой характерное выражение новой, светской рыцарской культу­ры, которая требовала от феодальной аристократии «куртуазного» (изысканного, вежли­вого) поведения, воспитанности и умения служить «прекрасным дамам». Культ дамы за­нимает центральное место в творчестве провансальских поэтов - трубадуров (от прованс. trobar - находить, изобретать, сочинять), среди которых преобладали рыцари и представители феодальной знати. Певец признавал себя вассалом дамы, которой обычно являлась замужняя женщина, жена его сеньора. Он воспевал ее достоинства, красоту и благородство; он прославлял ее господство и «томился» по недосягаемой цели. Его «лю­бовь» была неотделима от «страдания», но это было «сладостное» страдание. Конечно, во всем этом было много условного, куртуазное «служение» зачастую оказывалось лишь проявлением придворного этикета. Однако нередко за условными формами рыцарского служения таилось неподдельное индивидуальное чувство, которое в условиях феодального быта, когда заключение брака основывалось на материальных, сословных и фамильных интересах, могло найти себе выражение лишь за пределами брачных отношений.

В качестве лирики индивидуального чувства поэзия провансальцев проторяла путь поэзии «Нового сладостного стиля» (см. раздел «Итальянская литература») и лирике охи Возрождения. Возникла поэзия трубадуров, видимо, из народных провансальских «водных песен, широко разрабатывавших любовную тему. На связь с народной поэзией указывают, например, обычные в лирике трубадуров «природные зачины» (описание ни, возрождающейся природы). Однако со временем поэзия трубадуров далеко отошла от простоты и безыскусственности народной песенной лирики. Трубадуры хотели виртуозами стиха. Они умножали строфические формы, большое внимание уделяли искусству рифмовке. По словам А. С. Пушкина, «поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в романском языке, сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов… Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее все возможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы» («О поэзии классической и романтической», 1825). Результатом этого явилась большая вычурность провансальской поэзии, чрезмерное нагнетание стихотворной формы при известной ограниченности поэтического содержания. Зародившись в конце XI в., поэзия трубадуров наивысшего расцвета достигла в XII веке. В начале XIII в. начался ее упадок, усугубленный так называемыми альбигойскими войнами (1209 - 1229), приведшими к завоеванию Прованса французскими феодалами.

Важнейшими жанрами, культивировавшимися трубадурами XI-XIII вв., являются

  • кансона (или канцона) (cansos или chansons) - песня, ограниченная в своей тематике любовными или религиозными темами и отличающаяся изысканным и сложным строением строфы, соединяющей часто стихи различной длины;
  • сирвента (sirventes) - строфическая песня, разрабатывающая темы политические или общественные, а также часто содержащая личные выпады поэта против его врагов;
  • плач (planh), приближающийся к сирвенте, выражает печаль поэта по поводу смерти какого-либо важного сеньора или близкого ему человека;
  • альба (alba - «утренняя заря») - строфическая песня, рисующая расставание влюбленных утром, после тайного свидания; часто альба получает форму диалога;
  • пасторела (pastorela или pastoreta) - лирическая пьеса, изображающая

встречу рыцаря с пастушкой и их спор; чаще всего пасторела представляет стихотворный диалог, которому предпослано небольшое введение, описывающее ситуацию встречи;

  • тенсона (tensos - «спор» или joe pastitz - «разделенная игра», или partimens - «раздел») является стихотворным диалогом двух поэтов и представляет собой диспут на темы любовные, поэтические или философские;
  • баллада (balada) - плясовая песня, обычно сопровождаемая припевом.

Формы провансальской лирики отличаются большой изысканностью; стих построен на определенном числе слогов и ритмическом движении, создаваемом распределением ударений (чаще всего встречается ямбический ход); рифма - притом рифма точ­ная - обязательна, причем она может связывать между собой как стихи одной строфы, так и соответствующие стихи разных строф; строфика необычайно разнообразна, число стихов в строфе и строф в стихотворении не ограничено никакими правилами.

Большая часть лирических произведений, дошедших до нас, приписывается опреде­ленным трубадурам; в общем рукописи сохранили около 500 имен, из них около 40 - наиболее знаменитых. Однако о большей части этих поэтов не сохранилось точ­ных сведений: так называемые биографии трубадуров, которые начинают составляться в XIII в., представляют в значительной своей части художественный вымысел.

БАЛЛАДА

Анонимная песня XII века


Все цветет! Вокруг весна!

Эйя! -
Королева влюблена

Эйя! -
И, лишив ревнивца сна,

К нам пришла сюда она,

Как сам апрель, сияя.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Ею грамота дана,

Чтобы, в круг вовлечена,

Заплясала вся страна

До границы, где волна

О берег бьет морская.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от пас!

Мы резвый затеяли пляс!

Сам король тут, вот те на!

Эйя! -
Поступь старца неверна,

Эйя! -
Грудь тревогою полна,

Эйя! -
Что другому суждена
Красавица такая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Старца ревность ей смешна,

Эйя! -
И любовь его скучна,

Эйя! -
В этом юноши вина,

У красавца так стройна.

Осанка молодая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.

Хороша, стройна, видна,-

Эйя!-
Ни одна ей не равна
Красавица другая.

А ревнивцам даем мы приказ:

Прочь от нас, прочь от нас!

Мы резвый затеяли пляс.


Перевод В.Дынник

Маркабрюн

Вымышленные биографии подчеркивают неаристократический характер поэтических произведений, связанных с именем этого трубадура (около 1140-1185); особенно характерно для него отрицательное отношение к куртуазному служению даме, как к делу безнравственному и постыдному.

ПАСТОРЕЛА


Встретил пастушку вчера я,

Здесь, у ограды, блуждая.

Бойкая, хоть и простая,

Мне повстречалась девица,

Шубка на ней меховая

И кацавейка цветная,

Чепчик - от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я:

Милочка! Буря, какая!

Вьюга взметается злая!

Дон! - отвечала девица,-

Право, здорова всегда я,

Сроду простуды не зная.

Вьюга пускай себе злится!

Милочка! Лишь за цветами

Шел я, но вдруг будто в раме

Вижу вас между кустами.

Как хороши вы, девица!

Скучно одной тут часами,

Да и не справитесь сами -

Стадо у вас разбежится!

Дон! Не одними словами,
Надо служить и делами
Донне, восславленной вами.
Право,- сказала девица,-
Столько забот со стадами!

С вами пустыми речами

Тешиться мне не годится.

Милочка, честное слово,
Не от виллана простого,

А от сеньора младого

Мать родила вас, девица!

Сердце любить вас готово,

Око все снова и снова

Смотрит - и не наглядится.

Дон! Нет селенья такого,
Где б не трудились сурово
Ради куска трудового.
Право,- сказала девица,-

Всякий день, кроме седьмого

Дня воскресенья святого,

Должен и рыцарь трудиться.

Милочка, феи успели
Вас одарить с колыбели,-
Но непонятно ужели
Вам, дорогая девица,

Как бы вы похорошели,

Если с собой бы велели

Рядышком мне приютиться!

Дон! Те хвалы, что вы пели,
Слушала я еле-еле,-

Так они мне надоели!

Право,- сказала девица,-

Что бы вы там ни хотели,

Видно, судьба пустомеле

В замок ни с чем воротиться!

Милочка, самой пугливой,
Даже и самой строптивой,
Можно привыкнуть на диво

К ласкам любовным, девица;

Судя по речи игривой,

Мы бы любовью счастливой

С вами могли насладиться.

Дон! Говорите вы льстиво,
Как я мила и красива,

Что же, я буду правдива;

Право,- сказала девица,-

Честь берегу я стыдливо,

Чтоб из-за радости лживой

Вечным стыдом не покрыться.

Милочка! Божье творенье
Ищет везде наслажденья,

И рождены, без сомненья,

Мы друг для друга, девица!

Вас призываю под сень я,-

Дайте же без промедленья

Сладкому делу свершиться!

Дон! Лишь дурак от рожденья
Легкой любви развлеченья
Ищет у всех в нетерпенье.
Ровню пусть любит девица.
Исстари общее мненье:

Если душа в запустенье,

В ней лишь безумство плодится.

Милочка! Вы загляденье!
Полно же без сожаленья
Так над любовью глумиться,

Дон! Нам велит Провиденье:
Глупым - ловить наслажденье,

Мудрым - к блаженству

стремиться!

Перевод В.Дынник


Джауфре Рюдель

Мотив «Любви издалека», проходящей через лирику этого знатного трубадура (около 1140-1170, происходил из рода графов Ангулемских и владел княжеством Блая), послужил основанием для создания легенды о любви Джауфре к Мелисанде – графине Триполитанской (графство Триполитанское существовало от 1103 до 1200г.). Эта легенда разрабатывается и в вымышленных биографиях.

КАНСОНА


Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека,

Зато и мучает сильней

Меня любовь издалека.

И вот уже отрады нет,

И дикой розы белый цвет,

Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, Царь царей

Пошлет в любви издалека,

Но тем моей душе больней

В мечтах о ней - издалека!

Ах, пилигримам бы вослед,

Чтоб посох страннических лет

Прекрасною замечен был.

Что счастья этого полней -

Помчаться к ней издалека,

усесться рядом, потесней,

Чтоб тут же, не издалека,

Я в сладкой близости бесед,

И друг далекий, и сосед,

Надежду в горести моей

Дарит любовь издалека,

Но грезу, сердце, не лелей –

К ней поспешишь издалека.

Длинна дорога – целый свет,

Не предсказать удач иль бед,

И будь, как бог определил!

Всей жизни счастье - только с ней,

С любимою издалека.

Прекраснее найти сумей

Вблизи или издалека!

Я бы, огнем любви согрет,

В отрепья нищего одет,

По царству сарацин бродил.

Молю, о тот, по воле чьей

Живет любовь издалека,

Пошли мне утолить скорей

Мою любовь издалека!

О, как мне мил мой сладкий бред:

Светлицы, сада больше нет -

Все замок Донны заменил!

Слывет сильнейшей из страстей

Моя любовь издалека,

Да, наслаждений нет хмельней,

Чем от любви издалека!

Одно молчанье - мне в ответ,

Святой мой строг, он дал завет,

Чтоб безответно я любил.

Одно молчанье - мне в ответ.

Будь проклят он за свой завет,

Чтоб безответно я любил!


Перевод В.Дынник

Бертран де Борн

Три приводимые пьесы связываются с именем Бертрана де Борна, небогатого лимузинского барона (около 1140-1215; расцвет творчества между 1180-1195), видного поэта своего времени. Будучи типичным представителем феодально-рыцарских кругов, Бертран де Борн принимал деятельное участие в феодальных распрях, прославлял войну, а также не скрывал своей ненависти к крестьянам и горожанам. Вымышленные биогра­фии объединяют вокруг его имени ряд легенд, приписывающих ему едва ли не руководя­щую роль в войнах его времени, в частности в войнах короля английского Генриха II Плантагенета со своими сыновьями. Эта вымышленная биография вдохновила и Данте, поместившего Бертрана де Борна, «ссорившего короля-отца с сыном», в ад («Божест­венная комедия», песнь 28-я «Ада»).

СИРВЕНТА


Мужики, что злы и грубы,

На дворянство точат зубы,

Только нищий мне любы!

Любо видеть мне народ

Голодающим, раздетым,

Страждущим, не обогретым –

Пусть мне милая солжет,

Ежели солгал я в этом!

Нрав свиньи мужик имеет,

Жить пристойно не умеет,

Если же разбогатеет,

То безумствовать начнет.

Чтоб вилланы не жирели,

Чтоб лишения терпели,

Надобно из года в год

Всех держать их в черном теле.

Кто своих вилланов холит,

Их ни в чем не обездолит

И им головы позволит

Задирать,- безумен тот.

Ведь виллан, коль укрепится,

Коль в достатке утвердится,

В злости равных не найдет,-

Все разрушить он стремится.

Если причинят виллану

Вред, увечье или рану,

Я его жалеть не стану,-

Недостоин он забот.

Если кто о нем хлопочет,

Он тому помочь не хочет,

Хоть немножко, в свой черед,

Злобой он себя порочит.

Люд нахальный, нерадивый,

Подлый, скаредный и лживый,

Вероломный и кичливый!

Кто грехи его сочтет?

Он Адаму подражает,

Божью волю презирает,

Заповедей не блюдет.

Пусть господь их покарает!


Перевод А.Сухотина

ПЛАЧ


Наш век исполнен горя и тоски,

Но все они ничтожны и легки

Перед бедой, которой горше нет,-

То гибель Молодого Короля.

Скорбит душа у всех, кто юн и смел,

И ясный день как будто потемнел,

И мрачен мир, исполненный печали.

Не одолеть бойцам своей тоски,
Грустит о нем задумчивый поэт,
Жонглер забыл веселые прыжки,-
Узнала смерть победу из побед,
Похитив Молодого Короля.

Как щедр он был! Как обласкать умел!

Нет, никогда столь тяжко не скорбел

Наш бедный век, исполненный печали.

Так радуйся, виновница тоски,

Ты, смерть несытая! Еще не видел свет

Столь славной жертвы злой твоей руки,-

Все доблести людские с юных лет

Венчали Молодого Короля.

И жил бы он, когда б господь велел,-

Живут же те, кто жалок и несмел,

Кто предал храбрых гневу и печали.

В наш слабый век, исполненный тоски,
Ушла любовь - и радость ей вослед,
И люди стали лживы и мелки,

И каждый день наносит новый вред,

И нет уж Молодого Короля...

Неслыханной отвагой он горел,

Но нет его - и мир осиротел,

Вместилище страданья и печали.

Кто ради нашей скорби и тоски
Сошел с небес и, благостью одет,

Сам смерть приял, чтоб, смерти вопреки,

Нам вечной жизни положить завет,-

Да снимет с Молодого Короля

Грехи и вольных, и невольных дел,

Чтоб он с друзьями там покой обрел,

Где нет ни воздыханья, ни печали!


Ук де ла Баккалариа

АЛЬБА


Вместо нежного привета

Ей, царице всех услад,

Чтоб забыться, песнь рассвета

Я сложу на новый лад.

Лунный свет забрезжил где-то,

В птичьих трелях дремлет сад,-

Так мне тяжко бденье это,

Что заре я был бы рад.

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Хоть Евангельем осмелюсь

Я поклясться: ни Андрей,

Ни Тристан ни Амелис

Даме не были верней.

Строки «Pater noster» пелись

Наново душой моей:

«Господи, Qui es in coelis»

Дай увидеться мне с ней!»

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Среди гор, в морской стихии

Не умрет любовь моя,

И, наветчики лихие,

Верить вам не буду я!

Провожу уныло дни я,

Без еды и без питья.

К ней от стен Антиохии

В смертный час помчался б я!

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Брал я с бою замок грозный,

Мне не страшен был медведь,

Леопард неосторожный

Попадал мне часто в сеть,-

Пред любовью же ничтожна

Мощь моя досель и впредь:

Трепет сердца невозможно

Ни унять, ни одолеть!

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!


Перевод В.Дынник

Коль не от сердца песнь идет, Она не стоит ни гроша, А сердце песни не споет, Любви не зная совершенной. Мои кансоны вдохновенны - Любовью у меня горят И сердце, и уста, и взгляд.

(с) Бернарт де Вентадорн

В средние века поэзия стала королевой европейской словесности. Время прозы еще не пришло. Даже летописи облекались в стихотворную форму. Священное писание обретало стихотворные ритмы. Звучные стихотворные формы придавали поэтичность даже самому сухому дидактическому тексту, как бы приобщая его к царству красоты. А люди, жившие в суровую и в чем-то даже мрачную эпоху, нуждались в красоте, как нуждались они в солнечном свете .

Но вот подошел XII век, и любовная лирика, правда не народная, а рыцарская, как-то сразу заняла одно из самых видных мест в литературе средних веков. Этот расцвет светской лирической поэзии, начавшийся на юге Франции, в Провансе, а затем охвативший ряд европейских стран, знаменовал наступление нового этапа в культурной истории средневековой Европы.



В поэзии трубадуров прекрасная дама заняла примерно такое же место, какое в религиозной поэзии средних веков отводилось мадонне. Только мадонна царила на недосягаемых небесах, в то время как прекрасная дама являлась лучшим украшением земли и царила в сердце влюбленного поэта. Трубадуры дружно воспевали ее красоту и благородство. Как ювелир, любующийся редким собранием драгоценных камней, возьмет то один самоцвет, то другой, так и поэт в стихотворении перебирает драгоценные черты своей повелительницы.


У ней сверкающие золотом волосы, лучистые глаза, лоб - "белизной превосходящий лилеи", румяные щеки, красиво очерченный нос, маленький рот, пурпурные губы, руки с тонкими и длинными пальцами, изящные брови, "зубы жемчуга ясней" (Арнаут де Марейль и др.). Поэту, лицезреющему такое совершенство, даже кажется, что он пребывает в раю (Понс де Капдюэль).

"Рыцарская любовь" средних веков отнюдь не была супружеской любовью. Наоборот. В своем классическом виде, у провансальцев, рыцарская любовь устремляется на всех парусах к нарушению супружеской верности, и ее поэты воспевают это. Ведь в средние века брак заключался по соображениям чисто деловым. Сословие поглощало человека. Голос чувства не мог звучать там, где звучал голос холодного расчета, основанного на кастовых прерогативах. В любовной лирике провансальцев человеческое чувство стремится обрести свои права. И в этом ее первостепенное историческое значение.



Любовь расшатывала сословные преграды. Ведь в царство куртуазной поэзии доступ открыт не только для знатных, но и для незнатных. Сыном замкового лекаря был Бернарт де Вентадорн, из семьи скорняка происходил Пейре Видаль, резчиком был Эльяс Кайрель, нотариусом - Арнаут де Марейль и т. д. В поэзии трубадуров любовь даже выступает в роли великой уравнительницы. Перед ней, как перед богом, теряют свое значение сословные преимущества. Совершенной любви достоин не тот, кто знатен и богат, а тот, у кого благородное сердце, будь он при этом беден и незнатен (Дальфин).



Но у куртуазной любви свои особенности. Прежде всего это "тайная" любовь. Поэт избегает называть свою даму по имени. Такая откровенность могла бы ей повредить. В произведениях трубадуров то и дело упоминаются злоязычные соглядатаи и ревнивые мужья, которые доходят до того, что бьют своих законных жен. Поэтому влюбленный поэт в стихах называет прекрасную даму условным прозвищем (так называемый сеньяль). Хранить тайну любви - его первейшая обязанность. "Я так преданно и верно люблю вас, что ни одному другу не доверю тайну моей любви к вам", - заявляет Пейре Видаль

Затем куртуазная любовь - это любовь "тонкая", изысканная, в отличие от грубо-чувственной, примитивной, "глупой" любви (fol amor), свойственной неотесанным вилланам. Это вовсе не означает, что куртуазная любовь несовместима с чувственным влечением. Нередко поэты прямо признаются в том, что охвачены неодолимым желанием, что умрут, если не удостоятся "высшей награды", что страстно желают "обладать" прекрасной (Пейре Раймон). Но при этом куртуазная любовь чуждается дерзости, шумного озорного напора. Она выступает преимущественно как трепетное обожание. Ей сопутствует робость, подчас лишающая поэта дара речи. Только вздохи намекают на чувства влюбленного.

Но вот льется песня поэта, прославляющего прекрасную даму, достойную преклонения, преданности и высокой любви. Любовь эта не ходит быстрым, резвым шагом. Она движется медленно, почти торжественно. иногда она даже как будто становится совсем призрачной. Поэты заявляют, что, не ища взаимности, в самом обожании обретают они драгоценную награду, что страдания любви сладостны, а трубадур Арнаут де Марейль даже утверждал: "Я не думаю, что любовь может быть разделенной, ибо, если она будет разделена, должно быть изменено ее имя".

Конечно, куртуазная любовь не была лишена известной условности. Она не только подчинялась придворному этикету, но и подчас сливалась с великосветской модой. Прославляя красоту и добродетели жены своего сюзерена, рыцари-министериалы оставались почтительными царедворцами. Их звонкие песни, льстя самолюбию дамы, одновременно окружали сиянием исключительности феодальный двор, среди которого она царила. Однако не следует думать, что куртуазная любовь - всего лишь изысканная великосветская игра. Ведь самый факт, что любовь могла стать модой и даже, пожалуй, наиболее ярким проявлением куртуазии, свидетельствует о том, что в сознании средневекового человека произошли глубокие сдвиги. Поэтому "высокий" тон провансальских любовных песен не может быть всецело сведен к придворному этикету.


Следует заметить, что мечты, грезы, сны, видения играют немалую роль в поэзии трубадуров. Они как бы образуют второй мир, существующий наряду с миром повседневным, наполненным жалобами влюбленных. В этом "поэтическом" мире умолкают жалобы и песни и осуществляются самые заветные чаяния. В них "высокая" любовь обретала свои земные права.



Учениками трубадуров в той или иной мере были Данте, Петрарка и другие поэты эпохи Возрождения. Вместе с тем кругозор провансальских певцов любви весьма узок. Они видят только Любовь и слышат только ее голос. Сравнительно редко реальный, внешний мир проникает в эту зачарованную обитель, где воображение поэта способно творить чудеса, преображая снежную равнину в цветущий луг (Бернарт де Вентадорн). Такая поэзия, на протяжении многих десятилетий торжественно прославлявшая любовь, стала своего рода ритуалом, в котором личный элемент зачастую исчезал в устойчивых формулах и общих местах.

Трубадуры высоко ценили литературное мастерство. Они соревновались друг с другом в создании новых стихотворных форм. Они хотели быть виртуозами в поэзии. Само слово "трубадур" происходило от провансальского "trobar", что означает "сочинять, находить, изобретать". "Совершенная" любовь требовала совершенной формы, и поэты стремились к филигранной отделке поэтических произведений, они их тщательно шлифовали, заботились об их красоте и мелодичности.


Ведь творения трубадуров были предназначены для пения, и автор текста нередко являлся автором мелодии, а также исполнителем песни (впрочем, иногда в роли исполнителя выступал жонглер). Эта забота о звуковом строе поэзии проявилась отчасти в обращении к рифме. Именно трубадуры ввели ее в широкий литературный обиход


"Поэзия проснулась под небом полуденной Франции - рифма отозвалась в романском языке; сие новое украшение стиха, с первого взгляда столь мало значащее, имело важное влияние на словесность новейших народов. Ухо обрадовалось удвоенным ударениям звуков… Трубадуры играли рифмою, изобретали для нее всевозможные изменения стихов, придумывали самые затруднительные формы…" (с)А.С.Пушкин ("О поэзии классической и романтической", 1825).


Но каким образом сложилась поэзия трубадуров, сыгравшая такую выдающуюся роль в культурной жизни Европы?Она многим обязана поэзии народной. Ведь не раз к этому животворному источнику обращалась литература разных народов и разных эпох. К фольклорной традиции восходит, видимо, "весенний запев", встречающийся в провансальских кансонах. К жанрам народного происхождения можно отнести пасторелу и балладу, в которой нередко встречается рефрен, распространенный в народной хоровой лирике. Только, конечно, в изысканных творениях трубадуров фольклорные элементы подчинялись требованиям куртуазной эстетики. Не могли пройти трубадуры мимо латинской средневековой поэзии, как светской, так и духовной


(с) Пуришев "Лирическая поэзия средних веков"

(с)художник Cesare-Auguste Detti