Современная наука о сознании. Философия сознания

Киборги во вселенной струн – наш завтрашний день?

Наука о мозге и сознании сегодня похожа на морское побережье эпохи Великих географических открытий. Психологи, биологи, математики, лингвисты – все стоят на берегу в состоянии «вот-вот». Все вглядываются в горизонт, и всем уже понятно, что там, за горизонтом, что-то есть. Корабли снаряжены, некоторые даже отплыли, ожидания накалены, но ещё никто не вернулся с добычей, не перекроил карту представлений человека о самом себе и даже до крика «Земля!» ещё далеко.

В июне 2012 года в Калининграде, на базе Балтийского федерального университета прошла одна из самых представительных в стране научных конференций в области исследований функций мозга, языка и сознания – Пятая когнитивная . Она собрала более 500 учёных из 30 стран мира, представляющих самые различные области знания от медицины до компьютерных наук.

Одна из задач конференции состояла в том, чтобы стимулировать междисциплинарный научный диалог: фактически преодолеть «смешение языков», дать возможность знанию о работе мозга, накопленному в разных областях, циркулировать свободно.

О том, что может стать ключом к решению этой задачи, обозреватель журнала «Наука и жизнь» Елена Вешняковская беседует с доктором филологических и биологических наук, заместителем председателя оргкомитета калининградской конференции, профессором Татьяной Владимировной Черниговской .

Задачу должны поставить философы

– Конференция демонстрирует широчайший фронт исследований и ожидание близкого прорыва в когнитивной области, но не сам прорыв. Что его сдерживает?

– По-моему, наука о мозге в очередной раз подошла к критической точке. Статей так много, что их не успеваешь читать. Факты накапливаются с такой скоростью, что уже без разницы: что они есть, что их нет. Если данные невозможно переработать, то, может, их надо прекращать получать? В науке о сознании должен произойти какой-то парадигмальный прорыв , возникнуть вообще другой взгляд...

– Другой взгляд – на что именно?

– Предположим, у меня появятся приборы (это пока ещё фантазия, но не слишком фантастическая), которые смогут показать мне каждый нейрон во время его работы. Мы достоверно увидим квадрильон связей между нейронами. И что прикажете делать с этим квадрильоном? Желательно, чтобы к тому времени какой-то гений народился или подрос, который бы сказал: «Вот так на это мы больше не смотрим, а смотрим иначе».

– Что-то вроде Менделеева с таблицей?

– Да. Нужен прорыв, причём, извините за игру слов, именно когнитивный. В естественнонаучной традиции принято философов ругать, но сейчас нам явно нужен человек с философским умом, способный посмотреть отвлечённо. И это не тот же человек, который с пробиркой ходит. В академическом институте, где я работала, был человек, который тридцать четыре года мерил pH в крови кролика . Не «три-дефис-четыре», а 34 года . Согласитесь, при всём уважении к фактам, в этом есть что-то бредовое. Задачу исследователям должны поставить философы. Они должны сказать, что искать, и как-то интерпретировать то, что мы получаем. Надо ставить крупные задачи, особенно если речь идёт о таких вещах, как проблема сознания и мозг .

– Пока что усилия философов от когнитивной науки у меня ассоциируются с картинками, многократно увиденными на презентациях: коробочки с надписями внутри и стрелочками снаружи от одной к другой…

– …Да, причём они ещё бывают круглыми, переворачивающимися, как в ленте Мёбиуса. Я рецензирую работы, которые сделаны в разных областях. Когда вижу в рукописи тридцать восемь тысяч таких коробочек, сразу понимаю, что работа пойдёт в помойку.

– Но разве философия – это не коробочки, связанные стрелочками, по определению?

– Нет. Всё-таки нет. Философия должна доказательной науке другое. В 20-30-е годы ХХ века физическая парадигма, условно говоря, ньютоновская, сменилась квантовой механикой. И это заставило формировать принципиально другой взгляд на всё. Оказалось, что и причинность имеет другую природу, и кот Шрёдингера то ли жив, то ли мёртв, и наблюдатель – не наблюдатель, а участник событий. Это был шок. С ним справились, успокаивая себя тем, что это всё в микромире, в квантовом мире, а в большом мире ничего подобного не происходит.

Но ещё великий российский физиолог Ухтомский , который опередил своё окружение лет на сто, говорил: «Природа наша делаема, и мы участники бытия» . Вырванные из контекста, эти слова звучат пафосно, но на самом деле его мысль заключалась в том, что мы – участники событий; мы не можем притворяться зрителями, которые сидят в зале и наблюдают за тем, что находится на сцене. Это не так. И тут очень к месту на сцену выходит Шрёдингер с котом: если мы наблюдаем, значит, наблюдаемое – уже иное.

Человек становится модульным

– Подобие моделей описания наводит на вопрос: а что, если дело не в свойствах материала, а в свойствах инструмента описания? Мы попадаем в замкнутый круг: нет другого способа структурировать язык и сознание, кроме как средствами сознания и языка.

– Есть такая неприятная вещь, о которой Гёдель ещё писал: никакая система не может изучать другую систему сложнее себя самой. В данном случае, не только мозг неизмеримо сложнее, чем те, в ком он, скажем так, «поселился», но ещё и мы сами за собой наблюдаем.

– И при этом ещё не очень хорошо понимаем, что это такое «за собой», кто такое это «себя».

– То есть, совсем не понимаем. И кто за кем наблюдает, тоже не понимаем. И кто где находится, тоже не понимаем.

– А как же жить?

– Жить тяжело, скажу прямо. Вообще, я почти агностик. Конечно, у таких исследований есть много очень полезных применений, от искусственного интеллекта до реабилитации больных, образования детей… Но, если всерьёз, я, признаться, не верю, что нам когда-нибудь удастся понять, что такое сознание и как работает мозг .

– Но мы же материалисты?

– Отчасти. Понимаете, а где граница? Если грубо понимать материализм, то сознание надо вообще выбросить, где оно? Я хочу понять, каким образом моё совершенно нематериальное желание пошевелить собственным пальцем превратилось во вполне материальное шевеление. Мой коллега Святослав Всеволодович Медведев, директор Института мозга в Петербурге, говорит, что мозг – это интерфейс между идеальным и материальным.

– Прекрасная формулировка, но она уводит нас от материализма безвозвратно.

– А я, вообще-то, ничего никому не обещала. Теория суперструн как-то тоже… не очень близка материализму в его обыденном понимании. Когда то ли есть масса, то ли нет, то ли частица где-то, то ли везде, как, скажем, в квантовом мире, где частица, как известно, может находиться в точке А и в точке Б одновременно. Как быть с причинно-следственными связями в таком мире? Сейчас физики всё больше говорят о том, обязательно ли следствию предшествует причина.

– Но это же мы сами, произвольно, назначаем явления причинами и следствиями, строим репрезентацию мира, в которой они есть.

– Вот! И вот тут мой вопрос – и пусть он прозвучит как дурацкая шутка: а мы можем доверять математике? В основе всех наук лежит математика, математический аппарат, но почему мы должны ей верить? Она является чем-то объективно существующим – или это производное от свойств человеческого мозга: он так работает? Что если у нас такой мозг и всё, что мы воспринимаем, – это только он? Мы живём в том мире, который поставляют нам наши органы чувств. Слух – такого-то диапазона, зрение – такого-то диапазона, меньше не видим, больше – тоже не видим. Через окна и двери, которые ведут в мозг, к нам поступает дозированная информация.

Но когда мы общаемся с миром, у нас нет других инструментов, кроме мозга. Абсолютно всё, что мы про мир знаем, мы знаем с его помощью. Мы слушаем ушами, но слышим – мозгом ; смотрим глазами, но видим – мозгом , и всё остальное работает так же. Так что, если мы хотим хотя бы надеяться узнать про мир что-то более или менее объективное, мы должны знать, как мозг перерабатывает входные сигналы. Поэтому мне кажется, что когнитивные исследования – это будущее на ближайший век.

– Почему тема исследований мозга звучит так громко именно сейчас? Ведь функциональному картированию мозга уже довольно много лет. Возникли новые технологии аппаратных исследований?

– Новые и достаточно дорогие. Крупные проекты, масштаба того же геномного проекта, не могли быть сделаны раньше ещё и потому, что расшифровка генома до сих пор обходится очень дорого, а вначале она стоила миллионы. Но сейчас академик Скрябин чуть ли не прогнозирует, что к концу этого года себестоимость расшифровки личного генома снизится до тысячи долларов, что сопоставимо с дорогим анализом крови. Недавно я была в Стэнфорде, и мне там биологи рассказали, что университет каждому профессору биологии сделал подарок: им расшифровали их геном.

– Извините, а зачем расшифровывать свой личный геном?

– Расшифрованный геном – это такая чёрная коробочка, закрытая насмерть, в том смысле, что только обладатель генома имеет к ней ключи. Из генома следует, какие медицинские риски у вас есть. В частности, если человек, посмотревший с помощью специалиста на свой геном, узнаёт, что у него есть опасность болезни Альцгеймера больше, чем у других людей, значит, он должен её вовремя ловить. Сейчас как раз говорят, что ранняя диагностика очень важна и что лекарства надо начинать принимать заранее .

– Неужели можно как-то повлиять на недуги долго живущих здоровых людей? Всё-таки должен же быть механизм, который нас каким-то образом выключает?

– Вопрос в том, когда нас выключат и в какой последовательности. Если Альцгеймер наступит в 85 лет, это тоже неприятно, но всё-таки не так обидно, как если в 50. Или, если женщина знает, что генетически ей угрожает опухоль молочной железы, то она просто должна делать УЗИ каждые полгода. А если есть какие-то наследственные заболевания, люди должны подумать, имеет ли смысл заводить детей.

– Но всё, что связано с научным, компетентным прогнозированием вероятного будущего отдельно взятого человека, – это в каком-то смысле социальные бомбы.

– Несомненно. Бомбы и социально опасные вещи. Я потому и говорю, что мы в кризисе: и научном, и антропологическом, и цивилизационном. Потому что отвёрточка, которой мы в человека лезем, не просто показывает, какие там есть потенциальные радости и заботы. Тою же самой отвёрточкой ещё можно и подкрутить кое-что. Значит, встаёт очень много серьёзнейших этических и даже юридических вопросов, к которым человечество совершенно не готово.

– Например?

– Например, возьмём картирование мозга, brain-imaging . Допустим, картирование показало, что мозг данного человека очень сильно напоминает мозг серийного убийцы. Я сейчас преувеличиваю возможности картирования, но уверяю, что это не самая отдалённая реальность. И что мы будем с этими сведениями делать? Во всех приличных обществах презумпцию невиновности ещё никто не отменял. Значит, сидеть и ждать, пока он кого-нибудь зарежет? Или проинформировать его и повесить на него всю тяжесть этого знания? Но он никого не убил и, возможно, не убьёт, а уедет в Швейцарию, будет пить молоко, выращивать эдельвейсы и сделается поэтом. Авангардным. Или не авангардным.

– С мозгом серийного убийцы – скорее всего, авангардным.

– Я тоже так думаю. Так что с ним делать? Заранее его в клетку? Или подкрутим немножко хромосомки? Или кусочек мозга вырежем? Это уже «Пролетая над гнездом кукушки» получается. Есть и юридические последствия. Например, все хотят улучшить память. И вот мы научились вставлять в голову какой-нибудь чип, который улучшает память. Вопрос: Маша Н. до чипа и Маша Н. после чипа – это та же Маша или другая? Как её тестировать, например, если ей надо куда-то поступать?

– Человек становится модульным?

– Чем дальше, тем больше. Вплоть до того, что приходится вспомнить слово «киборг». Руки искусственные, ноги искусственные, печёнка искусственная, сердце искусственное, полмозга забито чипами, которые делают всё лучше, быстрее и экономнее.

– Но это же фантастика.

– Нет, завтрашний день. Уже даже не послезавтрашний. Близкая реальность. Конечно, у этой реальности огромные плюсы: например, у человека нет ноги или руки, но ему дали протез, который управляется мозгом, и, таким образом, возможность жить полноценной жизнью. Это, конечно, потрясающе. Но вы же понимаете, что вопрос, где кончаюсь «я» и начинается «всё остальное», встанет. Будет цивилизационный сбой.

НБИК: прорыв за пределы системы

– Итак, первое, что определяет науку о сознании, – это философский кризис, нужда в прорыве, который бы позволил иначе поглядеть на собранные факты. Второе?

– Исчезновение границ между науками. Нужно быть ненормальным, чтобы этого не признавать. Никто не отменяет важности отдельных наук, но судите сами. Как должна называться специальность человека, который, скажем, изучает, как ребёнок учится говорить? Как маленький ребёнок умудряется за короткое время овладеть самым сложным, что вообще на земле есть, – человеческим языком?

На это полагается отвечать: слушает и запоминает. Но это абсолютно неправильный ответ. Потому что, если бы он слушал и запоминал, то слушать бы понадобилось лет сто. Так что вопрос остаётся: как ему это всё-таки удалось, учитывая, что его никто никогда не учит. Причём «он» – это в данном случае не ребёнок, а мозг ребёнка, потому что мозг всё делает сам.

Исследователь, отвечающий на этот вопрос, должен быть одновременно нейробиологом, лингвистом, детским психологом, экспериментальным психологом, бихевиористом, врачом, специалистом по интеллекту, специалистом по картированию мозга, математиком – чтобы строить модели, специалистом по нейронным сетям – тем, который будет обучать искусственные нейронные сети, делая вид, что они – «ребёнок», – генетиком и так далее.

– И всё перечисленное, вместе взятое,– это и есть когнитивная наука? Может, просто хватит, если междисциплинарные связи будут крепнуть?

– Верно, но потребность в таких связях ставит много серьёзных задач, связанных с образованием. Ясно, что в одном лице подготовить такого специалиста в реальности не получится. Но в каждой перечисленной области должны быть специалисты, которые хоть что-нибудь знают из остальных перечисленных областей. Они должны хотя бы уметь друг с другом разговаривать. Понятно, что я не стану генетиком. Но я с большим интересом читаю, в меру своих возможностей, статьи генетиков, связанные с развитием речи, потому что мне нужно это знать. Значит, я должна быть в состоянии хотя бы на поверхностном уровне эти статьи прочесть, должна быть достаточно подготовленной, чтобы задать осмысленный вопрос генетику.

– А как же их таких готовить? И где?

– Мы уже начали их готовить. Есть НБИК-факультеты. НБИК – это «нано, био, инфо, когно».

– Я всегда настораживаюсь, когда вижу сразу много брендовых слов.

– «Бренд» НБИК возник не сейчас и не здесь. Есть НБИК-факультеты в Италии и в США. Наши НБИК-факультеты существуют на базе Курчатовского национального исследовательского центра.

– Но достаточно ли там сильна нефизическая традиция, чтобы решать такие глобальные задачи?

– Она там сейчас создаётся, большим трудом. Со многими людьми встречаемся, разговариваем, смотрим на них со всех сторон, и главным образом вот с какой стороны: способен ли этот человек встать вообще на другую почву. Не тащить с собой то, что он и так в другом месте делает. А прийти и заняться тем, что в другом месте вообще невозможно. Например, мощнейшей аппаратуры, которая в курчатовском институте есть, в других местах не будет, потому что это всё дорогие вещи, которых в принципе не может быть много.

Есть специалисты по ядерной медицине. Есть возможность одновременно работать генетикам, которые занимаются, скажем, развитием речи, тем, которые изучают сходство этносов, и лингвистам, которые занимаются родством языков. Потому что корреляции между распространением генетического разнообразия и ветвлением языков – это далеко ещё не исчерпанная тема, и интерес к ней постоянный.

– И для каждой из систем знания выход в смежную область, наверное, и станет возможностью преодолеть ограничения, о которых писал Гёдель.

– Думаю, именно так и будет. Я считаю, что целый ряд серьёзных вопросов, которые конкретная область знания не в силах решить внутри себя, она решит с выходом наружу. НБИК-факультет, как бы по-дурацки это ни прозвучало, готовит из физиков – биологов. Я лингвистику там буду читать, физикам. И что-то типа «Роль социогуманитарного знания в естественных науках» на физическом факультете у нас в университете в Петербурге. Да, заявку прислала кафедра, которой будет заведовать директор Курчатовского центра, Михаил Ковальчук, то есть понятно, откуда ноги растут. Но я вас уверяю, что это не навязанная вещь. Они на факультете на самом деле очень хотят получить «знание из других мест», «другое знание».

– Значит ли это, что доказательная наука преодолела свой снобизм по отношению к областям, в которых не всё можно померить инструментально?

– Похоже. В лице своих умных представителей. Гуманитарное знание там было востребовано и раньше, но всегда воспринималось как некий десерт: приличный человек должен знать слово «Моцарт»…

– …И плох тот физик, который не знает текстов лучше, чем филолог.

– Кстати, да, в Курчатовском институте это меня поразило. Среднестатистический хороший физик совершенно точно лучше гуманитарно образован, чем среднестатистический филолог.

Штучные специалисты ручной работы

– А сами себя вы по какому научному ведомству числите? Кем себя чувствуете?

– По тому ведомству, которое мы с вами сейчас обсуждаем: cognitive science , когнитивистика. Если не кокетничать, а серьёзно, то на вопрос «Кто вы?» я не знаю, что отвечать. Я лингвист по образованию, это факт. Так в дипломе написано. Но в дипломе написано «германская филология», а я никогда ею не занималась.

– Вы просто закончили романо-германское отделение филфака.

– Да, но я училась на кафедре экспериментальной фонетики, из всех областей филологического факультета наименее гуманитарной: спектры, артикуляция, акустика…

– А структурная лингвистика была?

– Тогда ещё фактически не было. Слово было, но реально никто ничего не знал. Так что я скакнула с филфака в биологию.

– Как это?

– Думаю, что от скуки. Я хорошо училась, меня оставили на факультете, что по тем временам было очень блатное дело, я преподавала русскую фонетику американцам, английскую – русским… И мне стало непереносимо скучно – так скучно! Я подумала: чтобы я свою единственную жизнь положила вот на эту муру? Да провались оно! Сейчас я, конечно, так не думаю, но тогда мной овладел юношеский максимализм: я решила, что то, чем я занимаюсь на филфаке, к науке не имеет отношения. Что оно всё лежит в области болтовни и вкуса: тебе нравится Пушкин, а мне Маяковский, тебе Боккаччо, а мне пирог с малиной. А наука – это вообще про другое. И я ушла. Родители решили, что я умом тронулась. Я же пошла не учиться биологии, а прямиком работать: в Институт эволюционной физиологии и биохимии имени Сеченова.

– Кто же вас туда взял, с филологическим дипломом?

– А я пошла в лабораторию биоакустики. Это был на самом деле гораздо менее опасный прыжок, чем кажется, потому что я уже занималась акустикой на филфаке. Директором института тогда был академик Кребс, биохимик, уже глубокий старик, личность фантастическая. Лет семь отсидел на Колыме, там на него упала сосна на лесоповале и сломала ему позвоночник, поэтому он ходил весь согнувшись, то так, то этак, но при этом ещё охотился с собаками… Такие они были, то поколение…

Так вот, он делал всё, чтобы меня не взять. Он говорил: «У меня есть только должность младшего лаборанта, а у вас высшее образование, я не могу вас на неё взять». Я говорила: «Мне не важно». «Вы будете получать копейки». К счастью, мне было на что жить, поэтому я говорила: «Мне не важно». Он говорил: «Вы будете мыть пробирки». Я говорила: «Буду мыть пробирки». Короче, он меня брал на испуг, а я взяла его измором. Я туда поступила и начала заниматься биоакустикой. Потом написала диссертацию.

– Диссертацию по биологии, так и не получив формального биологического образования?

– Да, но я сдала экзамены, будьте добры, какие. Биологический кандидатский минимум, причём, поскольку у меня не было формального биологического , пришлось сдавать общую биологию, а не только физиологию и – уже для полного ужаса – ещё биофизику. Вот тут я как раз подумала, что теперь меня небеса наказывают.

– Из того, что вы рассказали, следует, что хорошее образование можно получить в лаборатории и по книжкам, и совершенно не нужна структура, которая построена как средневековый университет.

– Я на это отвечу так. Ничего нет важнее среды. Бульончика. Вариться в среде – с этим не может сравниться ничто. Но я очень жалею, что у меня нет базового биологического образования. Это я уже ничем не восполню. Я уверена, что у меня есть пробелы.

– Я защитила диссертацию, которая была про взаимодействие слуха и речи, полуакустическая, и решила ещё раз скакнуть, но уже не так далеко – через этаж. Там была лаборатория функциональной асимметрии мозга человека. Всё-таки это было уже про мозг, к чему я и стремилась. Там-то я и поняла, что мне нужна лингвистика. Мне нужно было анализировать, что делает мозг с языком и речью, поэтому школьным типом лингвистики – «творительный падеж имеет такую-то флексию» – я воспользоваться не могла.

Мне нужна была серьёзная лингвистика, по которой у нас едва-едва появились первые переводы: Чейф, Филмор, Хомский… Я уткнулась, как в кошмар, в то, что лингвистика нужна, а взять её негде, не преподают. Сама себе писала конспекты по тому, что потом стало называться нейролингвистикой . Так и пошло. Но многие из психологов здесь, на конференции, вам скажут, что я психолог. Они тоже меня держат за свою, я вхожу у них в учёные советы, в психологические общества.

– Мне кажется, что сейчас, когда начинается конвергенция наук о мозге, нормальный психолог должен напрячься, не выдернет ли когнитивистика из-под него его поле деятельности.

– Что такое – нормальный психолог? Слово «психология» в европейских языках и в русском только звучит одинаково, а содержание в него вкладывается разное. То, что в России традиционно называется «высшая нервная деятельность», во всём остальном мире называется психологией. Если вы откроете энциклопедию и посмотрите, кто такой Иван Петрович Павлов, как известно, нобелевский лауреат по физиологии, то вы прочтёте: «…знаменитый российский психолог-бихевиорист».

– То есть в западной традиции фокус этой науки смещён в физиологию?

– В естественные науки. А у нас психология – это как не ругаться в семье или как сделать, чтобы внутри фирмы девушки друг другу кнопки на стулья не подкладывали. На международных конгрессах по нейропсихологии публика совсем другая. Более эмпирическая, физиологическая, естественнонаучная.

– А кроме того, вы член Ассоциации искусственного интеллекта.

– И даже вхожу в их руководящие органы. Не для галочки, а потому что мне интересно на самом деле. Езжу к ним периодически, посмотреть, до чего они добрались.

– Специалиста с таким интегральным, универсальным видением на потоке не приготовишь. Это продукт штучный.

– Да, мы штучные. И готовим штучных. В Петербурге я открыла две магистратуры, одна из них называется Cognitive Studies . Мои ученицы работают c FMRI , c транскраниальной магнитной стимуляцией. Они лингвисты. Бывшие. Есть мальчик, который окончил медицинский факультет. Что его понесло на филфак? Он ведь уже врач, более того, преподаёт в Первом медицинском какую-то цитологию.

– А действительно, что понесло?

– Ему интересно . Он напишет сейчас серьёзную диссертацию. Понимаете, если он собирается заниматься пяткой ежа, тогда ему когнитивная наука, может, и не нужна. А если мозгом? Или девушка с биофака ко мне поступила, замечательную диссертацию написала «Рабочая память в связи с дислексией». Они в одной группе сидят: те, кто с творительным падежом, и те, кто с пяткой ежа. Я её спрашиваю: какой биологией занимались? Оказывается, вообще насекомыми.

Или ещё одна, с философского факультета – я мысленно было начала фыркать: девочка, философ… Спрашиваю: что вы там делали? «На кафедре логики…» Ага, думаю. Кафедра логики – тогда подумаем. В магистратуре у меня предметы: Biological foundations of Language , когнитивная лингвистика, психолингвистика, онтолингвистика… Такой набор предметов – я бы в молодости ничего не пожалела, чтобы пойти в такое место. Потом часть студентов идёт сразу в аспирантуру, а часть разъезжается по миру учиться, идут в Clinical Linguistics , что и есть нейролингвистика.

Дети из других миров

– А говорят, что всё пропало в высшей школе.

– Скажу так. Не пропало, но развалилось на две части. Либо очень низкий уровень, либо очень высокий. Почти нет средних. Что очень плохо. не может существовать только из отбросов и из звёзд. Должны ещё быть просто хорошо работающие люди. Нельзя иметь в науке только звёзд, так же не бывает.

– Английский язык для ваших студентов обязателен?

– Даже не обсуждается. Они иначе работать не смогут. Современная литература вся на английском. Но наши студенты умные, поэтому английский для них не вопрос. Вопрос – есть ли ещё французский, немецкий и так далее. Подписывала одной барышне рекомендательное письмо, читаю про языки. Английский, немецкий, французский свободно – ладно. Дальше идёт: латынь и древнегреческий: пять лет по пять часов в неделю (девочка из хорошей гимназии). Итальянский. Литовский. И наконец, арабский.

– Ужас какой. С такими стыдно дышать одним воздухом.

– А преподавать им каково?

– И весь стон, какие пошли дети никуда не годные...

– …Это неправда. Но не надо иллюзий. У нас – как на ОТиПЛе в Москве. К нам поступают уже очень сильные и точно не блатные. Потому что блатным незачем туда поступать. Они учиться не смогут, трудно. Там нет разговоров, Обломов это положительный персонаж или отрицательный, – всей этой ерунды там нет. Даже те, кто приходит из очень сильных гимназий, где греческий и латынь учат по пять лет, обнаруживают, что их учили очень хорошо, но здесь собираются учить другому.

– Как я им завидую!

– А я как им завидую! Мы у себя как-то на кафедре сидели, говорили: может, распустим к чёртовой бабушке этих студентов и походим друг к другу на лекции?

– Да, мы – поколение, у которого не было детства, потому что нам не досталось Барби, и молодости, потому что не досталось настоящего, равномерно сильного университета…

– Это правда. Некоторые из моих близких друзей учились в Тарту. Боже, как мы им завидовали. Мы просто заходились от зависти. Ездили к ним на всякие летние , общались с Лотманом. Я думала, зачем я здесь сижу? Ведь там настоящий университетский город! А у нынешних детей всё это есть. Часть из тех, кто выпустился, уже преподаёт другим, и так, как они читают курс, мне уже не прочесть. У них, может быть, драйва меньше, но они очень сильно подготовлены.

– А с драйвом как?

– Вот с этим плохо. Это вообще отдельный сюжет. Эти дети, у которых уже свои дети, – они все гуттаперчевые. Запредельно способные. Очень хорошо образованные. Но они – машины . Их к нам закинули из других миров и выдали шпаргалки: что тут, на Земле, полагается делать. Девочке сказали: вот такую юбку носи. Носит правильную юбку, идеальную. Сказали: надо выйти замуж за мальчика из хорошей семьи. Желательно интеллектуального. И набор: что при нём должно быть. Нет, он не должен быть сын , это неприлично. Другие качества. Против каждого – ставим галочку, если галочек достаточно, берём. Или, например, сейчас модно знать про вино. Отмечает галочкой: «Знаю про вино». То есть они – as if , «как будто бы» , понимаете? Они всё делают как надо, но я не видела, чтобы кто-то из них влюбился или напился.

– Представляете, что им устроят их дети? Когда у них народятся романтики, безумцы и анархисты?

– Честно говоря, меня эта мысль радует.

Под влиянием атмосферы, характерной для средневековья (усиление церковного влияния на все стороны жизни общества, включая и науку), утвердилось представление, что душа является божественным, сверхъестественным началом, и потому изучение душевной жизни должно быть подчинено задачам богословия и величайшие таинства души доступны лишь в религиозном (мистическом) опыте.

С XVII века, благодаря работам философа и математика, физика и физиолога

Р. Декарта, (1596-1650) начинается новая эпоха в развитии психологического знания.

Р. Декарт приходит к выводу о полнейшем различии, существующем между душой человека и его телом: тело по своей природе всегда делимо, тогда как дух неделим. В этом дуалистическом учении была явно обозначена психофизическая проблема, о которой шла речь в разделе 1.3.5. Декарт заложил основы детерминистской (причинностной) концепции поведения с ее центральной идеей рефлекса как закономерного двигательного ответа организма на внешнее физическое раздражение.

Попытку вновь соединить тело и душу человека, разделенные учением Декарта, предпринял голландский философ Б. Спиноза (1632-1677). Нет особого духовного начала, оно всегда есть одно из проявлений протяженной субстанции (материи). Душа и тело определяются одними и теми же материальными причинами. Спиноза полагал, что такой подход дает возможность рассматривать явления психики с такой же точностью и объективностью, как рассматриваются линии и поверхности в геометрии.

Немецкий философ Г. Лейбниц (1646-1716), отвергнув установленное Декартом равенство психики и сознания, ввел понятие о бессознательной психике. В душе человека непрерывно идет скрытая работа психических сил – бесчисленных малых перцепций (восприятий). Из них возникают сознательные желания и страсти.

Термин "эмпирическая психология" введен немецким философом XVIII в. X. Вольфом для обозначения направления в психологической науке, основной принцип которого состоит в наблюдении за конкретными психическими явлениями, их классификации и установлении проверяемой на опыте, закономерной связи между ними. Английский философ Дж. Локк (1632-1704) рассматривает душу человека как пассивную, но способную к восприятию среду, сравнивая ее с чистой доской, на которой ничего не написано. Под воздействием чувственных впечатлений душа человека, пробуждаясь, наполняется простыми идеями, начинает мыслить, т.е. образовывать сложные идеи. В основе деятельности ума лежит рефлексия – особое направление внимания на деятельность собственной души. Рефлексия, как подчеркивал Локк, возможна только при зрелом сознании, то есть это осознание наблюдаемых внутренних процессов, до которого «дорастает» не всякий взрослый.

В работах Локка была оформлена интроспективная трактовка сознания (процессы сознания доступны только субъекту и закрыты для внешнего наблюдения и, следовательно, могут быть изучены только им самим) и метод интроспекции оставался ведущим в психологии до конца 19 столетия.

В 18 веке английский врач Д.Гартли и шотландский философ Д.Юм заложили основы ассоциативной теории, исходя из описания ассоциаций Аристотеля и из понятия ассоциации, как связи между психическими явлениями, Дж.Локка. К середине 19 века ассоциативная психология стала господствующим направлением, объясняющим механизмы психических процессов. Теория «потоков сознания» В.Джемса, которая фиксировала динамичность психических явлений, выделяла приспособительную функцию сознания. В.Джемс является основоположником функциональной психологии.

Выделение психологии в самостоятельную науку было связано с созданием специальных научно-исследовательских учреждений – психологических лабораторий и институтов, кафедр в высших учебных заведениях, а также с внедрением эксперимента для изучения психических явлений. Первым вариантом экспериментальной психологии как самостоятельной научной дисциплины явилась физиологическая психология немецкого ученого В. Вундта (1832-1920), создателя первой в мире психологической лаборатории (1879). В.Вундт является также автором теории структурализма или структурной психологии, задачей которой является изучение структуры или элементов сознания. В области сознания, полагал он, действует особая психическая причинность, подлежащая научному объективному исследованию.

“Новая или экспериментальная психология”, сделав своим предметом сознание, исходила их идей Декарта. В одном из своих произведений Р. Декарт рассуждал о том, что для обнаружения истины надо все подвергнуть сомнению. Так, подвергнув все сомнению, мы можем прийти к выводу, что нет ни земли, ни неба, ни бога, ни нашего собственного тела. Останется наше сомнение - верный признак того, что мы мыслим. И вот тогда мы можем утверждать, что существуем, ибо “...мысля, нелепо предполагать несуществующим

то, что мыслит”. “Мыслю, следовательно, существую”, а под мышлением Декарт подразумевал “все то, что происходит в нас”. И поэтому мыслить - значит не только понимать, но и “желать”, “воображать”, “чувствовать”. В этих утверждениях Декарта содержится основной постулат, из которого стала исходить психология конца 19 в.,- первое, что человек обнаруживает в себе, - это его собственное сознание. Существование сознания - главный и безусловный факт, и основная задача психологии состоит в том, чтобы подвергнуть анализу состояния и содержания сознания.

Рис.4. Модель сознания В.Вундта

1. Отражение, его сущность и формы проявления
2. Сознание – социальное явление, высшая форма отражения мира
3. Сознание и материя. Понятия «идеальное» и «сознательность»

Список использованных источников (литературы)

1. Горбачев В.Г. Основы философии: Курс лекций. – М.: Гуманит.изд.центр ВЛАДОС, 1998. – 352 с.

1. Дубровский Д.И. Проблема идеального. – М.: Мысль,1983.
2. Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков человеческого интеллекта. – М.: Прогресс, 1983.
3. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В. 2-х т. – М.: Педагогика, 1983.
4. Мамардашвили М.К. Сознание как философская проблема // Вопросы философии. – 1990. – №10.
5. Фрейд З. Психология бессознательного: Сб.произведений // Сост., науч., авт.вступ.ст. М.Г.Ярошевский. – М.: Просвещение, 1989.

1. Отражение, его сущность и формы проявления

Русский философ И.А.Ильин подчеркивает, что важнейшим предназначением философии является исследование духа и духовности. В противном случае она стонет, по его словам, «мертвым ненужным» грузом в культуре общества. Н.А.Бердяев также считал, что философия есть не что иное, как наука о духе.

Понятие сознания является одним из самых древних и важнейших в философии. С его помощью раскрывается способность человека отражать в своей голове как окружающий мир, так и самого себя в нем. Сознание есть исходное философское понятие для обозначения и исследования всех форм и проявлений духовного , имеющих место в деятельности человека. В силу своей сложности и многогранности оно является объектом изучения для целого комплекса наук – философии и психологии, педагогики, физиологии, социологии. Сознание – это специфический (невидимый, неосязаемый, невесомый) и сверхсложный объект научного исследования.

С точки зрения философского идеализма («линия Платона»), сознание (дух) есть некая изначальная данность, присутствующая в мире и являющаяся субстанцией (ос­новой) всех вещей и процессов. Дух первичен, - так утверждает философский идеализм. Напротив, философ­ский материализм («линия Демокрита») и естественные науки исходят из тезиса о том, что сознание не есть дар Бога или каких-нибудь иных сверхъестественных сил. Оно явилось совершенно закономерным следствием эво­люции, постоянного усложнения материального мира, со­вершенствования живой природы. Сознание вторично, - так утверждают сторонники «линии Демокрита».

Впрочем, в истории философии имелись и несколько иные точки зрения. Так, ряд мыслителей высказывал мысль о том, что якобы вся материя обладает способностью ощу­щать и мыслить, т.е. одушевлена. Такие учения называют гилозоизмом (первые греческие материалисты, Д.Бруно, Ф.И.Тютчев и др.). Некоторые мыслители полагали, что способность человека мыслить якобы заложена в нем изна­чально, от рождения. Такую точку зрения развивал, в част­ности, Р.Декарт в своем учении о «врожденных идеях».

Обобщая данные естественных наук своего времени, В.И.Ленин высказал в 1908 г. мысль о том, что «в фун­даменте самого здания материи можно… предполагать существование способности, сходной с ощущением», и поэтому «логично предположить, что вся материя обла­дает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения». Так где же та предпосылка, на основе которой возникло и развилось сознание, это слож­нейшее явление мира?

Для решения вопроса о сущности сознания естествен­нонаучная философия и ввела в оборот понятие отраже­ния. Оно позволяет объяснить, как материя неощущающая и неодушевленная (бездуховная) стала со временем материей ощущающей и одушевленной (одухотворенной). Понятие отражения есть ключ к решению проблемы про­исхождения сознания и раскрытия его сущности и содер­жания, форм проявления и функций. Наука считает, что отражение - это универсальное (всеобщее) свойство материи и состоит оно в следующем.

Отражение - это свойство материальных предметов, заключающееся в их способности воспроизводить (копировать) в процессе взаимодействия внешние особенности и внутреннее строение других предметов, сохранять в себе эти отпечатки (копии). Отражение есть воспроизведе­ние в себе других предметов. Оно проявляется только в ходе взаимодействия (взаимного воздействия друг на друга) предметов. По мере эволюции материального мира возник целый спектр форм отражения, которые разли­чаются по своему носителю, степени сложности и специ­фическим особенностям.

Отражение имеет место в неживой природе. Здесь оно носит пассивный характер и проявляется в виде измене­ний механических, физических, химический свойств и состояний предметов в результате их взаимодействия. Напротив, отражение в живой природе обретает актив­ный характер. Это позволяет организмам не только по­лучать сведения о внешнем мире, но и приспосабливать­ся к его воздействиям и даже изменять среду своего оби­тания. Расположим формы отражения в порядке их ус­ложнения и дадим им характеристику.

Элементарное (механическое, физическое и химичес­кое) отражение имеет место в неорганическом мире. Это, например, следы животных на снегу, нагревание электропроводника и его свечение, изменение цвета листьев в связи с наступлением осени.

Раздражимость возникла вместе с появлением жизни в ее простых формах на уровне растений и одноклеточ­ных животных. Известно, например, что головка подсо­лнуха всегда ориентируется на Солнце, цветы складыва­ют свои лепестки с наступлением темноты и т.д. Некото­рые морские водоросли реагируют на внешние воздейст­вия защитными реакциями в виде электрического разря­да. В названных случаях уже имеет место простейшая активность, внутреннее возбуждение как реакция на внеш­ний раздражитель. На основе этих предпосылок разви­лась чувствительность как способность ощущать внеш­ний мир. Можно сказать, что раздражимость есть под­ход и переход к психике как качественно иной форме отражения мира.

Психическое отражение (психика) возникло вместе с появлением центральной нервной системы и мозга как ее отдела, с помощью которых и осуществляется это от­ражение. Здесь особую роль начинает играть ощущение, которое позволяет фиксировать отдельные стороны и свойства предметов, жизненно важные для существова­ния животных - цвет, температура, форма, запах и др. Ощущения формируются с помощью специальных орга­нов чувств - зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. На основе ощущений у высших животных возникают и более сложные формы психического отражения – вос­приятие и представление. С их помощью психика спо­собна сформировать целостный образ предмета и сохра­нять этот образ в памяти долгое время.

В рамках психического отражения появляется и так называемое «опережающее» отражение, т.е. способность предвосхитить, предугадать будущее на основе отраже­ния настоящего, логики и тенденций его развития. Так, животные умеют предчувствовать грядущие события - наступление холода, приближение землетрясения и др. У человека это проявляется в форме гаданий и прогно­зов, фантазий, «вещих» (пророческих) снов и т.п. Опе­режающее отражение дает возможность осуществлять целеполагание, вырабатывать программы свой деятель­ности и видеть то, что еще как бы закрыто временем.

Психика животных есть их, говоря словами И.П.Пав­лова, «первая сигнальная система». Она является осно­вой так называемого «элементарного мышления». Разу­меется, слово «элементарный» отнюдь не означает в дан­ном случае нечто простое. Напротив, у некоторых выс­ших животных (например, у дельфинов) имеется боль­шой мозг, свой язык и весьма «продуманные» реакции на конкретные ситуации. Ф.Энгельс отмечал, что живот­ным, как и людям, присущи все формы рассудочной де­ятельности - индукция, дедукция и другое. Это мышле­ние («низший разум») и есть генетическая (слово «гене­зис» означает «происхождение») предпосылка возник­новения сознания человека. Ведь уже у высших живот­ных формируются идеальные образы мира и тем самым внешний мир как бы раздваивается на мир вещей и мир «духа». Однако по-настоящему это становится возмож­ным лишь у человека как «мыслящей вещи» (Р.Декарт), который ведет активный образ жизни и относится к миру предметно-практически.

Значение отражения состоит прежде всего в том, что оно есть способ, механизм для передачи сведений и ин­формации, а также энергии от одних предметов к дру­гим. Тем самым отражение на уровне живого мира явля­ется важной предпосылкой для приспособления к изме­няющейся внешней среде с помощью получаемых извне сведений и информации. Эта информация является од­ним из условий возможности выхода из-под власти мира и обретения свободы действий в нем.

1. Сознание – социальное явление, высшая форма отражения мира

В древней философии под сознанием понимался не­кий внутренний мир человека («душа»), играющий осо­бую роль в его жизни. Считалось, что тело смертно, а душа бессмертна. Демокрит рассматривал душу как со­четание особых, чувственных атомов. Платон впервые разделил все сущее на два мира - мир вещей («непод­линный» мир) и мир идей («подлинный» мир). По мне­нию Платона, идеи являются источником («демиургом») всех вещей и их разнообразия.

В средние века сознание и разум рассматривались как важнейшие атрибуты (свойства) Бога. А поскольку че­ловек якобы сотворен Богом как подобие его, то и созна­ние человека есть дар и искра Божья, пылинка вечного божественного пламени. Считалось, что душа несравнен­но выше тела, она олицетворяет собой высокое и совер­шенное, идущее от Бога. А.Августин подчеркивал, что сияние духа ярче луны, звезд и даже самого Солнца.

В эпоху Возрождения в философии господствовал пантеизм, и сознание трактовалось как свойство всей природы (Д.Бруно, Н.Кузанский и др.). Считалось, что природе тоже присуща душа и присущи все иные прояв­ления высокого божественного начала.

В Новое время возник дуализм, с точки зрения кото­рого мир Природы и мир Духа есть две совершенно рав­ноправные и самостоятельно существующие субстанции (основы) мира - вещественные и духовные.

Французский материализм XVIII в. исходил из тези­са о том, что сознание - это особая функция человечес­кого мозга, с помощью которой человек отражает внеш­ний мир. Мозг есть носитель этой функции, и с его гибе­лью погибает и сама душа. «Утверждать, что душа будет ощущать, мыслить, страдать после смерти тела - все равно, что утверждать, что разбитые на тысячу кусков часы смогут продолжать звонить и отмечать время», - так рассуждал об этом П.Гольбах.

В философии Г.Гегеля сознание предстало как некое vj вечное первоначало («абсолютная идея»), которое лежит в основе всего сущего и. творит мир из самого себя. Ге­гель применил принципы историзма и деятельности при исследовании сознания. Оно рассматривалось им как продукт активной деятельности человека в рамках кон­кретной исторической эпохи и ее культуры.

Во второй половине XIX в. на волне всплеска естест­венных наук получил распространение так называемый вульгарный (грубый, упрощенный) материализм (Л.Бюхнер, К.Фогт и др.). В нем сознание отождествлялось с физиологическими процессами, протекающими в мозгу человека. Оно есть якобы движение «мозгового вещест­ва» как особого рожа жидкости, качество которой зави­сит от состава пищи. Соответственно, был выдвинут те­зис: «Человек есть то, что он ест».

В отечественной философии и естествознании наиболь­ший вклад в теорию сознания и психики внесли И.М.Се­ченов, В.М.Бехтерев, И.П.Павлов. Они исследовали физиологические основы психической деятельности че­ловека. Позднее в этом направлении активно работали С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев, Л.С.Выготский и Дру­гие ученые. Сознание рассматривалось ими как социаль­ный феномен, активное отражение общественных отно­шений в ходе деятельности человека.

С точки зрения современной науки, сознание есть высшая форма (способ) отражения внешнего мира, при­сущая только человеку.

Можно также говорить, что сознание - это свойство функционирующего мозга, заключающееся в эмоциональ­но-волевом и чувственно-рациональном отражении объективной действительности. Оно выступает как бесконеч­ный поток образов внешнего мира, существующих во внутреннем духовном мире человека и являющихся необ­ходимым условием его практической деятельности.

Сознание является субъективным образом объектив­ного мира. Оно всегда предполагает и определенное от­ношение человека к окружающему миру и к другим лю­дям. Сознание - это всегда и самосознание, т.е. выде­ление человеком себя из остального мира, осмысление смысла своей жизни, постановка целей собственной дея­тельности. Ядром же сознания является знание, вклю­чающее в себя разнообразные научные и ненаучные све­дения о внешнем мире.

Изложенное нами выше можно представить в виде Формулы сознания. Сознание = знание о мире + само­сознание + отношение человека к миру. Сознание - это человеческий способ отражения мира, основанный на целенаправленном и систематическом получении и при­менении разнообразных знаний о мире. Какими же ха­рактеристиками оно обладает? Отвечая на этот вопрос, мы выделим следующее.

Как утверждает наука и естественнонаучная филосо­фия, сознание вторично. Это означает, во-первых, что оно есть результат длительной эволюции природы и со­вершенствования форм отражения. Во-вторых, содержа­ние сознания (чувства и мысли, образа и идеи и пр.) обусловлено воздействием внешнего мира, «взяты» у него в ходе активной практики человека. В этом смысле со­знание, будучи миром чувств и идей, как бы не имеет собственной истории, поскольку «вплетено» в поток ис­торического времени. Оно всегда конкретно-исторично, т.е. напрямую зависит от характера и содержания эпохи. Говоря об этом, можно для примера сравнить сознание первобытного дикаря и сознание современного человека. Вторичность сознания порождает многообразие его ти­пов в различные эпохи истории человечества. В филосо­фии это проявляется в наличии многих типов мировоз­зрения (космоцентризм, пантеизм и др.) как способов теоретического мышления и картин (образов) мира и человека в нем.

Сознание социально, т.е. формируется и проявляет себя только в совместной деятельности людей. По словам К.Маркса сознание «с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди». История с известным литературным персонажем Робин­зоном Крузо подтверждает правоту этого тезиса. Чтобы сохранить свой человеческий (в социальном и духовном смысле) облик, Робинзону понадобился Пятница как соратник в его жизни. Факт социальной природы созна­ния подтвердили и знаменитые опыты со слепоглухоне­мыми детьми, которые проводились в 70-х годах в Мос­ковском университете под руководством советских уче­ных А.И.Мещерякова, С.И.Соколянского, Э.В.Ильенкова и других исследователей.

Сознание субъективно, т.е. его характеристики во многом определяются индивидуальными качествами че­ловека как субъекта духовной жизни (возраст, пол, со­циальный статус, имущественное положение и др.). Все это активно влияет на стиль мышления, особенности вос­приятия мира (например, - тины темперамента), на со­отношение эмоционального и рационального в возника­ющих образах. Сознание – это та реальность, которая существует только в нас, только вместе с нами, а не не­зависимо от нас. Оно всегда является обобщением собст­венного опыта индивида, его радостей и страданий. Ф.М.Достоевский высказал в связи с этим очень глубо­кую мысль о том, что страдание есть единственная при­чина сознания и духовности человека. Страдание, как правило, проходит, но выстраданное в жизни остается с человеком навсегда и присутствует в его духовном опыте.

Сознание имеет предметно-практическую природу. Известно ведь, что человеческую мысль невозможно уви­деть ни в один микроскоп, пусть даже и самый совершен­ный. По словам Ф.Энгельса, в ней нет «ни грана вещест­ва». Однако сознание все же постоянно проявляет себя в актах и продуктах деятельности человека. Оно обнару­живает себя в процессе опредмечивания, т.е. превраще­ния субъективной реальности в реальность объективную, материальную. Опредмечивание - это воплощение че­ловеком своего «Я» путем создания нового, предметного мира в ходе практики в различных ее формах. В этом «небывшем» мире сознание и угасает, переходя в иную - вещественную форму. Так протекает создание человеком другого мира - мира культуры. Напротив, распредмечивание есть извлечение человеком того опыта, который как бы «спрятан» в предметах (например, в книгах), за­печатлен в них.

Что касается происхождения сознания, то наукой убе­дительно доказан факт его зарождения по мере становле­ния социальной формы движения материи. Появление сознания было подготовлено эволюцией форм жизни на Земле. Но, по-видимому, нельзя не учитывать и факто­ры космического характера. Такая мысль проводится, в частности, в работе Тейяра де Шардена «Феномен чело­века». В ней философ высказывал мысль о том, как в рамках так называемой «космической магистрали» воз­никли элементы сознания, сформировались жизнь и пси­хика, появился некий Дух Земли и т.д. В этом смысле материя и есть, по Тейяру, «мать духа», а сам дух -«высшее состояние материи».

Попытка объяснить возникновение сознания естествен­ными причинами имело место еще у Демокрита. Он по­лагал, что это происходило под воздействием прежде всего коллективного образа жизни людей, использования ору­дий труда и огня. Сознание формировалось под воздей­ствием социальной нужды, т.е. потребности людей в выживании и дальнейшем совершенствовании общества.

Французские материалисты XVIII в. делали упор на понимании сознания как итоге эволюции природы. По их мнению, человек - это как бы совершеннейшие часы, а мозг является их важнейшим механизмом. Но мозг от­шлифован не только природой, но и социальным опытом людей, их общественным воспитанием. Благодаря языку и накоплению знаний человек стал способен к общест­венной жизни и превратился в самое совершенное живое существо.

Одним из первых, кто попытался объяснить сам про­цесс формирования сознания, был Г.Гегель. По его мне­нию, оно возникает в ходе деятельности людей путем присвоения ими «абсолютной идеи» как некоего всеобщего Духа. Этот тезис немецкий философ раскрывал на примере взаимоотношений между рабом и его господи­ном. Раб делает вещи, а господин лишь потребляет их. В итоге раб образуется и обретает власть над вещами и даже… над господином. Ведь потребительский образ жизни гос­подина ведет к его духовной деградации. В результате господин теряет свои человеческие качества, а раб приоб­ретает их, в том числе и развивая свой духовный мир.

Ф.Энгельс в своей работе «Роль труда в процессе пре­вращения обезьяны в человека» развил так называемую трудовую теорию антропогенеза и происхождения со­знания. В качестве важнейших он выделил следующие моменты этого процесса.

Прежде всего в ходе естественной эволюции человека сформировались биологические предпосылки сознания. К числу таковых Энгельс отнес прежде всего прямохождение, высвобождение руки для манипуляций предмета­ми, достаточный объем мозга, наличие наглядно-образ­ного («элементарного») мышления.

Под воздействием нужды человек научился трудить­ся, т.е. изготавливать орудия труда и целенаправленно применять их для изменения природы. В ходе труда че­ловек стал получать сведения и знания о внешнем мире. По убеждению Энгельса, разум человека развивался по мере того, как человек «научался» трудиться. Более того, все органы чувств и вся психология человека обязаны труду как своему «отцу». По сути дела, труд и создал человека.

По мере эволюции и совместной деятельности первых людей стала возникать речь (вначале – в виде языка мимики и жестов) как процесс общения людей. Сформи­ровался язык как сложная совокупность знаков, «вторая сигнальная система» (И.П.Павлов), носитель и храни­тель информации о внешнем мире. Язык - это способ выражения человеческой мысли и ее сохранения, или, по словам Г.Гегеля, «тело мышления». Язык так же древен, как и само сознание.

В своем произведении Ф.Энгельс сделал вывод о том, что коллективный труд и членораздельная речь явились основными факторами и движущими силами возникновения и становления человеческого сознания. Им была отмечена также и существенная роль других факторов - приручения огня, употребления мясной пищи, простей­ших нравственных норм в поведении людей.

Что касается религии, то в ней вопрос о происхожде­нии сознания решается в контексте общего объяснения процесса возникновения мира и человека в нем.

Социальная природа сознания, о которой нами было сказано выше, проявляет себя прежде всего в его функ­циях. К числу таковых следует отнести прежде всего познавательную функцию. С ее помощью происходит формирование человеком идеальных образов окружаю­щего мира, создается картина этого мира. По сути дела, это есть основная функция сознания. Наиболее развита она у современного человека.

Целеполагающая функция предполагает выработку человеком целей собственной деятельности и идеалов, прогнозирование будущего, создание его образов и кар­тин (в том числе иногда и иллюзорных, утопических). Цель же, как и закон, определяет действия и поступки людей, позволяет планировать их.

Регулятивная функция означает, что сознание и его «продукты» (чувства, идеи, идеалы и др.) активно влия­ют на отношения между людьми и социальными группа­ми. Тем самым сознание как бы вторгается в обществен­ную жизнь и присутствует в ней. Идеи становятся, по выражению К.Маркса, «материальной силой», если они овладеют массами людей и отражают их интересы.

Сознание есть также способ трансляции (передачи) социального опыта входе совместной деятельности. Это происходит в форме знаний и способов мышления, при­емов и правил деятельности людей.

Социальная природа сознания проявляется также и в том, что его субъектом является человек, действующий не в одиночку, а коллективно как общественное сущест­во. Человек обретает свое сознание лишь по мере вклю­чения в мир культуры, который является воплощением и хранителем совокупного опыта человечества.

Непосредственным носителем сознания является от­дельный человек (индивид). Мышление всегда существует только как индивидуальное мышление многих мил­лиардов прошедших, настоящих и будущих людей. Ду­ховный мир индивида обычно неповторим, а часто и вов­се не поддается разгадке. «Человеческий череп», - пи­сал К.Маркс, есть «неприступная крепость». В связи с этим нельзя не сказать об особой роли воспитания и его сложности, поскольку к каждому воспитуемому необходи­мо применять индивидуальный подход, учитывать его жиз­ненный опыт, состояние души и другие обстоятельства.

Однако сознание отдельных людей благодаря языку все же становится достоянием всего общества. В резуль­тате формируется общественное сознание как некий коллективный Разум в различных его формах - рели­гия, мораль, искусство и др. Общественное сознание имеет очень сложную структуру и формы проявления и являет­ся весьма активным фактором исторического процесса.

Раскрывая особенности сознания как человеческого способа отражения, мы выделим следующее.

Сознание человека предполагает наличие понятийно­го мышления. Оно есть опосредованное и обобщенное отражение мира, дающее человеку знание о существен­ных сторонах и свойствах предметов этого мира. Мыш­ление - это оперирование понятиями. Под понятием понимается мысль, которая отражает общие и главные (существенные) признаки предметов и явлений мира с помощью слов, например, – «стол», «дерево», «чело век» и т.д. У человека процесс мышления является отно­сительно самостоятельным видом деятельности и даже профессией (ученые, писатели и др.). Разум человека есть, по словам Э.Фромма, «способность проникать сквозь данную нам в ощущениях поверхность явлений и пости­гать за ней суть». Именно благодаря разуму человек ви­дит, конечно же, дальше самого зоркого орла. Видит, потому что может размышлять даже о невидимых мирах и процессах. Он видит, потому что открывает то, что скрыто от наблюдения и не лежит на поверхности - внутренние процессы, законы и закономерности вещей и т.д. Человек видит очень далеко еще и потому что ему помогают в этом совершенные технические устройства, например, - элек­тронный микроскоп, телескоп и другие приборы.

Процесс отражения у человека всегда носит, как отме­чалось нами выше, целеполагающий характер. Это вы­ражается в способности создавать цели как идеальные образы объектов своей практической деятельности. Бла­годаря наличию сознания человек достигает своих целей «сознательно», т.е. с помощью знания о предметах и яв­лениях. В своей голове человек может иметь не только образ настоящего, но и картину будущего, что в какой-то мере помогает ему уберечься от действий вслепую, мето­дом «проб и ошибок». К.Маркс писал об этом следую­щее: «Паук совершает операции, напоминающие опера­ции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т.е. идеаль­но».

У человека меняется, в отличие от животных, сам ха­рактер отражения. Очевидно, что психика животных ориентирована на обеспечение приспособительной дея­тельности по отношению к внешней среде. Напротив, сознание человека нацелено преимущественно на обслу­живание преобразовательной деятельности. Характер же деятельности и определяет характер отражения. Поэто­му принято считать, что сознание человека носит актив­ный и творческий характер. Оно непосредственно участ­вует в процессах преобразования мира человеком. В этом смысле, говоря словами В.И.Ленина, «сознание челове­ка не только отражает объективный мир, но и творит его».

Названное нами свойство активности и творчества оз­начает и то, что с помощью сознания человек создает не только мир искусственных вещей. Он создает еще мир идей и образов, в том числе и таких, которым реально ничто не соответствует, например, идея и образ сфинкса. Сознание, будучи активным и творческим (творящим), может иногда как бы «отлетать» от реальной действи­тельности. В результате оно порождает фантастические, иллюзорные образы, например, образ кентавра, заблуж­дения и массовые иллюзии типа коммунистической идеи и др. Все это есть как бы коллективные галлюцинации, искажения отражательного процесса. Разумеется, все они имеют естественные и разнообразные причины.

Специфичность сознания как особого «мира Духа» вовсе не означает его абсолютную (полную) противопо­ложность материи как мира вещей. Такое противопостав­ление возможно лишь мысленно, в рамках важного фи­лософского вопроса о соотношении сознания и материи. В самой же действительности и в ходе деятельности че­ловека такое противопоставление вряд ли оправдано. Сознание и материя постоянно переходят друг в друга (например, при создании произведений искусства), рез­кие границы между ними отсутствуют. Эти границы ус­ловны и текучи, не так четко выражены, как это подчер­кивалось в некоторых философских учениях (Платон, Г.Гегель и др.).

1. Сознание и материя. Понятия «идеальное» и «сознательность»

Раскрывая соотношение сознания и бытия, следует сказать о роли мозга в отражении внешнего мира. Появ­ление мозга было одной из важнейших предпосылок воз­никновения сознания. Человеческий мозг представляет собой весьма сложную структуру, которая управляет пси­хической деятельностью индивида. Деятельность мозга есть физиологическая основа сознания. Сам же мозг является продуктом длительной биологической и соци­альной эволюции человека. Каждое из двух его полуша­рий отвечает за те или иные психические функции: ле­вое - за рациональное мышление, правое - за образное восприятие мира. Что же еще известно современной нау­ке о мозге?

Мозг новорожденного весил около 350 г, у взрослых людей - около 1300-1400 г, у некоторых - до 2000 г. Эта сложнейшая структура вещества вмещает в себя около 40 - 50 млрд. клеток (нейронов), каждая из которых имеет контакты примерно с 10 тысячами своих соседей. В обычной жизни функционирует всего лишь около 15 процентов клеток, а остальные составляют своеобразные ре­зерв. Нормальный мозг способен вместить в себя инфор­мацию, равную примерно пятистам Британским энцик­лопедиям, которая состоит из 33 томов. Сеть нейронов человеческого мозга примерно в 1500 раз сложнее всей телефонной сети земного шара.

Однако следует непременно подчеркивать, что мыс­лит не мозг, а человек при помощи мозга. Мозг есть все­го лишь орудие для мышления. В истории философии и науки иногда высказывались идеи о якобы независимости сознания от мозга, психического от физиологического, как бы обособленного их существования. В данном случае речь идет о концепции «психофизического параллелизма», имев­шей некоторое распространение в XVIII - XIX вв. На­против, русскими учеными - И.М.Сеченовым, И.П.Пав­ловым и другими было разработано учение о физиологи­ческих основах человеческой психики, ее рефлекторной (отражательной) природе. Было выявлено и убедитель­но показано, что психическое и физиологическое есть два уровня (высший и низший) в деятельности мозга. Пси­хика человека напрямую зависит и от его физиологии (например, его наследственные данные), и от социаль­ной среды (например, наличие свободного времени, уро­вень жизни и др.).

В XX столетии на волне поразительных достижений научно-технического прогресса были созданы ЭВМ, выпол­няющие ряд сложных умственных функций человека. Стал дискутироваться вопрос о том, возможен ли так называе­мый «искусственный интеллект». Сможет ли машина мыс­лить? На эти вопросы можно дать такой краткий ответ.

Конечно, ЭВМ в состоянии выполнять, причем несрав­ненно быстрее человека, многие операции. Но все же машина никогда не сможет заменить человека, и дело здесь вот в чем. Во-первых, машина всегда работает по программе, заложенной в нее человеком. Машина есть, по выражению Ф.Энгельса, некая «схема-шаблон», и ей не свойственно творчество, т.е. создание принципиаль­ной новизны. Во-вторых, машине, в отличие от челове­ка, неприсуще чуственно-эмоциональное отношение к миру. Она не знает воображения и фантазии, любви или гнева, она не умеет переживать. Машина, пусть даже и очень совершенная, лишь копирует и имитирует процесс человеческого мышления, но отнюдь не выполняет его полностью. Она есть всего лишь орудие человека, и по­тому она ниже его, она во власти своего создателя.

Для описания сознания часто употребляется понятие «идеальное». В философии оно имеет несколько иной смысл, нежели в обыденной жизни и искусстве, где под идеальным обычно принято понимать степень совершен­ства (изящности) предмета.

Впервые проблема идеального была обозначена Пла­тоном в его учении о «мире идей». Эта тема была обсто­ятельно осмыслена в творчестве Г.Гегеля. В философ­ском идеализме идеальное обычно рассматривается как основа и творец всей действительности.

С позиций современной научной философии идеаль­ное воспринимается как субъективная реальность, со­здаваемая человеком с помощью своего сознания как свой­ства мозга. Это понятие раскрывает уникальную твор­ческую природу человека, его способность создавать но­вый мир, в отличие от «мира вещей». Идеальное есть как бы иное бытие (другое, новое бытие) материи, ее «превращенная» (измененная) форма, созданная с помо­щью сознания. Кратко говоря, идеальное есть «двойник» («заместитель») материи, ее нематериальная копия.

Мир идеального включает в себя ощущения и эмо­ции, воображение и фантазию, понятия и представления, идеи, идеал и т.д. Идеальное - это мир чувственных и мысленных образов, созданных человеком и отражаю­щих внешний мир. Этот мир содержит в себе не только образы того, что есть. Он включает и образы того, что нужно человеку. Неудивительно, что в структуре иде­ального особую роль играет идеал как своеобразный об­разец, высшая цель человека.

По определению К.Маркса, «… идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». Термин «пересажен­ное» здесь следует понимать как «отраженное», а «пре­образованное» - как представленное в человеческой го­лове в форме образов, понятий и т.д.

Идеальное является продуктом природной и социаль­ной организации человека. Работы упомянутых нами выше психологов А.И.Мещерякова и С.И.Соколянского показа­ли, что идеальное формируется только в обществе и по­средством деятельности, а не является прирожденным свой­ством человека. Основным условием его формирования может быть лишь активное приобщение человека к пред­метно-практической деятельности, к миру культуры как воплощению совокупного опыта человечества. Без всего этого человек останется всего лишь «кандидатом» в люди, т.е. неразвившимся существом, придатком природного мира.

Идеальное есть очень важный элемент сущностных сил человека. С появлением «мира Духа» возникли и прин­ципиально иные источники развития мира, до сих пор в природе не существовавшие. В итоге дальнейшая эволю­ция мира постепенно стала приобретать управляемый характер и высокую динамичность, а человек превратил­ся из раба обстоятельств в творца нового - искусствен­ного - мира.

Понятие идеального характеризует человеческое со­знание с точки зрения результатов отражательного про­цесса, которые отлиты в те или иные формы - в идеи, образы, представления и др. Что же касается понятия «сознательность», то оно характеризует человека и его деятельность с другой стороны. А именно - с точки зре­ния его способности действовать практически и творить мир со знанием дела. Иначе говоря, сознательность есть синоним разумности действий человека. Это понятие применяется также и для характеристики совокупного исторического процесса. Оно указывает на наличие в действиях людей высокой духовной компоненты, напри­мер, - сознательность политического процесса, отноше­ния к природе и т.д. Напротив, отсутствие сознательнос­ти указывает на стихийность в деятельности людей, ее неразумность. Сознательность - это показатель того, насколько люди способны контролировать свою деятель­ность с помощью знаний об окружающем мире. Пробле­ма сознательности есть проблема превращения сознания человека в реальную и активную силу совокупного исто­рического процесса.

Итак, наличие сознания характеризует человека как существо, способное действовать в этом мире разумно и творчески. Сознание создает необходимые предпосылки для утверждения человека в этом мире как существа познающего и самопознающего.

Новая русская философия сознания родилась в 1977 году - в самый пик Брежневского застоя. Родилась она в небольшой статье философа Мераба Константиновича Мамардашвили (1930-1990) и психолога Владимира Пет­ровича Зинченко (р. 1931).

В 2003 году Зинченко писал о Мамардашвили в «Большом психологи­ческом словаре»:

«Идеи Мамардашвили о превращенных формах сознания, о человеческой сво­боде, свободном действии, о культуре, о расширении сферы объективного за счет включения в нее субъективного, об онтологии сознания и психики, об этике мыш­ления, природе мысли и творчества, о невербальном внутреннем слове, о рефлек­сии, о хронотопе и дискретности жизни психологии еще предстоит освоить».

Вот расширению сферы объективного за счет включения в нее субъек­тивного и была посвящена их совместная статья, помещенная в самом опло-

Основное- Море сознания - Слои философии- Слой 9- Часть 1

Те коммунистической идеологии - журнале «Вопросы философии». То, что статья не укладывалась в марксистское мировоззрение, вы уже поняли по тому, как воспринимает ее Дубровский в предыдущей главе. Но что в ней было действительно иным?

Внешне статья написана, как полагается. Авторы цитируют Маркса и используют множество научных терминов. Иначе говоря, редакция распоз­нала ее как марксистскую и правоверно научную. Тем более, что называлась она так, что у любого редактора мгновенно происходило засыпание: «Про­блема объективного метода в психологии». К тому же первую треть и заключе­ние статьи вообще невозможно читать психически здоровому человеку. Эта такая наукообразища, что скулы ломит.

Кстати, а почему оно не рассматривается пространственно? Так ведь мы интеллигенты, а интеллигент - это несущий свет с Запада в Россию. А на Западе Декарт сказал: сознание непространственно! Декарт-то вовсе не о сознании говорил, но раз научная традиция понимает его так, значит, все правоверные сектанты Психологии будут верно служить продвижению идей Декарта.

С разрушения этого самообмана и начинают Зинченко и Мамардашвили.

«Но основная трудность относится к возможной пространственности психических процессов и их продуктов. Ведь в случае искусства ясно, что стоит нам мысленно лишить, например, изобразительные его жанры пространства, как мы тем самым уничтожаем его.

Но почему же мы с легкостью необыкновенной проделываем подобную вар­варскую процедуру с психической реальностью? Нам напомнят, что о простран­ственности психического в соответствии с декартовым противопоставлением души и тела говорить вовсе не принято.

Итак, мы получаем следующую картину. Психическое обладает предмет­но-смысловой реальностью, которая, существуя во времени (да и то передавае­мом в компетенцию искусства), не существует в пространстве. Отсюда обыч­но и возникает банальная идея поместить эту странную реальность, то есть психическое, в пространстве мозга, как прежде помещали его в пространство сердца, печени и тому подобное» (Зинченко, Мамардашвили, с. НО).

Я не до конца согласен здесь с авторами и считаю, что современные психофизиологи, давно забывшие Декарта, держатся за мозг исключитель­но ради его материальности, чтобы не скатиться в идеализм. То, что при этом необходимо выполнить одно условие - для того, чтобы сознание

(Зинченко и Мамардашвили используют слово «психика», но это только для начального разговора) помещалось в мозг, нужно, чтобы оно туда умеща­лось, то есть было непространственно, а значит, было именно Декартовым сознанием, - это для психофизиологов, наверное, откровение. Поди, и сами не знали, что являются картезианцами!

А далее становится ясно, что Зинченко и Мамардашвили, по сути, во­юют не только с марксистским пониманием сознания, но и с тем понима­нием, что я называю простонаучным. Они называют его обыденным, но для ученых.

«Ведь обыденному сознанию легче приписать нейроналъным механизмам мозга свойства предметности, искать в них информационно-содержательные отно­шения и объявить предметом психологии мозг, чем признать реальность субъек­тивного, психического и тем более признать за ним пространственно-временные характеристики.

Нужно сказать, что подобный ход мысли можно обнаружить не только у физиологов, но и психологов. Следствием его является то, что в психологии тер­мин "объективное описание "употребляется в качестве синонима термина "фи­зиологическое описание ", а "психологическое " - в качестве синонима "субъек­тивное"» (Там же).

Психологам все-таки очень почему-то удобно быть людьми второго сор­та. И, кстати, не только нашим. Европейские и американские психологи уже в начала 80-х начали тонко попискивать о том, что «их подход к проблеме сознания в корне неверен», раз оно не поддается пониманию, но при этом крутятся и крутятся вокруг связки Я-Мозг. Точно у них в этом месте ножка к полу прибита гвоздиком. Суть их попискивания ничем не отличается от возмущенного покрикивания советской Науки. От мозга отойти невозможно - так недолго утерять последний оплот и опору Материализма в этом мире!

При этом мысли Зинченко и Мамардашвили о том, что субъективное - реально, а это значит, в каком-то смысле «вещественно», остались попросту незамеченными. И не помогло то, что к этому времени они уже были при­знанными мастерами своего дела и писали в главный журнал страны. Их не заметили за рубежом, их тем более не признали в своем отечестве. Разве что несколько друзей неуверенно поулыбались, мол, очень, очень любопытно...

Мамардашвили и Зинченко идут даже дальше - они видят в «психичес­ком», то есть в сознании, возможность выхода в некую иную реальность. Очевидно, эта возможность была для них важна, но в этой статье они вы­нуждены были больше скрывать, чем рассказывать, и я опущу эту тему. Так­же я опущу и очень интересные, но сложные темы языка описания сознания и объективного наблюдателя. Авторы говорят об этом с точки зрения науко-творчества, то есть требований к созданию науки о сознании, и тем услож­няют понимание. В любом случае, понятие языка описания сознания оказы­вается связанным с «особой реальностью».

«Кмысли о том, что субъективность есть реальность, независимая от по­знания ее, от того, где, когда и кем она познается, приводят и опыт истории культуры, наблюдение крупных эпох истории человеческого сознания.

Основное - - Часть 1

Например, уже экскурсы психоанализа Фрейда в древние мифологические системы культуры показывали, что тысячелетиями существовавшая картина предметов и существ воображаемой сверхчувственной реальности, ритуально инсценируемых на человеческом материале и поведении, может быть переведена анализом в термины метапсихологии. Точнее, она может быть переведена в термины знания механизмов воспроизводства и регуляции сознательной жиз­ни, опосредуемого в данном случае принудительным для человека действием осо­бых, чувственно-сверхчувственных, как назвал бы их Маркс, предметов.

А отсюда возможность рассматривать последние, наоборот, как объекти­вированную проекцию первых, как вынесенные в реальность перевоплощения их психического функционирования» (Там же, с. 115-116).

«Чувственно-сверчувственные предметы» означают, что слово «реаль­ность» здесь используется в своем исконном «вещном» значении. Хотя эти «вещи» и особые.

«...независимость психических процессов от внутрикультурных гипотез и теорий вновь указывает на их объективность. А это единственно открывает поле научному методу их изучения, поле, совершенно независимое как от обяза­тельного поиска материальных их носителей в мозгу, так и от каких-либо ап­риорно положенных норм, идеалов, ценностей, "человеческой природы " и т. п.» (Там же, с. 116).

«Эта существенная оппозиция теперь известная всем, но не всегда осозна­ются ее следствия для психологии: то, что она уничтожает примитивное раз­личение души и тела.

Последовательное проведение ее в психологических исследованиях предпола­гает принятие того факта, что субъективность сама входит в объективную реальность, данную науке, является элементом ее определения, а не располагает­ся где-то над ней в качестве воспаренного фантома физических событий, эли­минируемого наукой, или за ней в виде таинственной души.

Говоря, что субъективность "входит в реальность ", мы имеем в виду, что она входит в ту реальность, которая является объективной, каузально органи­зованной по отношению к миру сознания, данному нам также и на "языке внут­реннего ". Только задав ее в самом начале (так же, как и в биологии явление жизни), в трансцендентной по отношению к "языку внутреннего " части, мы можем затем выделить объективные процессы (идущие независимо от наблюде­ния и самонаблюдения), выделить стороны предмета психологического исследо­вания, поддающиеся объективному описанию в случаях, когда неизбежно и, более того, необходимо употребление терминов "сознание ", "воление " и т. п.

Потом уже поздно соединять сознание с природными явлениями и описыва­ющими их терминами, и мы никогда в рамках одного логически гомогенного ис­следования не выйдем к месту, где что-то кем-то мыслится, видится, помнится, воображается, узнается, эмоционально переживается, мотивируется. А ведь и помнится, и воображается, и мыслится, иузнается...» (Там же, с. 116-117).

Глава 4. Новая русская наука о сознании. Мамардашвили, Зинченко

Иными словами, наше самопознание, познание того себя, того Я, что мыслит, воображает, помнит, невозможно, если изначально понимать со­знание неверно. Психология начинает соединять сознание с природными явлениями вроде мозга искусственно, механично, упустив ту очевидную связь, которая между ними существует.

Действительно, глупо придумывать какие-то искусственные объясне­ния, если есть настоящее. И если это настоящее просмотрели, то ведь не просто все остальные объяснения неверны - все Науки, которые себя на этом построили - полный хлам! Как, по-вашему, почему тысячи ученых по всему миру не заметили этой статьи?

На деле я вовсе не уверен, что Зинченко и Мамардашвили ко времени выхода этой статьи выстроили полное и завершенное понимание сознания. Их игра в наукообразность постоянно приводит к тому, что понятия «созна­ние», «психическое» и «субъективность» подменяют друг друга, а их значе­ния как бы нанизывают одно на другое. К примеру, выражение «мир созна­ния» приходит в противоречие с пониманием сознания как «психических интенциональных процессов» в определении:

«В свете такого построения сознания, психические интенционалъные про­цессы с самого начала привлекаются к анализу не как отношение к действительности, а как отношение в действительности» (Там же, с. 117).

Нечеткость научного языка, использующего слова из разных языков без их соотнесения друг с другом, была, конечно, нужна, чтобы спрятаться от тех, кто мог наказать. И задача этой статьи во многом была в том, чтобы ее не поняли. Не поняли те, кому не нужно. Из-за этого ее не поняли и многие из тех, кому нужно.

Но если можно соотнести «психические процессы» с сознанием, то можно было бы соотнести и «субъективную реальность» с каким-то русским понятием. Ведь если она - «реальность», значит, она есть и всегда была. И что, ее до ученых никто в себе не заметил и не дал имени? Лично я предполагаю, что все, о чем говорят Зинченко и Мамардашвили, и есть сознание, но стремление выглядеть научными играет с ними злую шутку, и они сами себя запутывают. Впрочем, может быть, они захвачены какой-то более высокой идеей, а я ее пока просто не понимаю.

Тем не менее, я прослежу развитие мысли, хотя это и не простое уп­ражнение. Первое, на что стоит обратить внимание, это на «отодвигание во времени» действий:

«В деятельности сознательных существ <...> речь идет прежде всего об отодвигании во времени решающих актов по отношению к окружающему миру, в том числе удовлетворения собственных органических потребностей. Происхо­дит как бы удвоение и повторение явлений в зазоре длящегося опыта, позволяющем этим существам обучаться, самообучаться и эволюционировать» (Там же).

Основное - Море сознания- Слои философии- Слой 9 - Часть 1

При всей искусственности языка, все это - описание сознания. На это указывает и понятие «явление» и понятие «удвоение явлений», то есть отра­жения или создания образов отсроченных действий.

«Психологу, независимо от поиска биологических, эволюционно-генетичес-ких оснований подобного поведения живых систем, достаточно, что такая сис­тема отсроченного действия представляет пространство, куда - задолго до итогов процессов <... > - вторгаются символизирующие вещественные превра­щения объективных обстоятельств, дающие при этом вполне телесно, а не субъек­тивно действующие образования, развернутые в интроспективной реальности» (Там же).

Конечно, «система отсроченного действия» звучит красиво, но где она и что она? Обобщенно - это сознание, хотя можно сказать, что это часть сознания или одна из его способностей. И оно есть пространство, разверну­тое вне «интроспективной реальности», то есть вне меня, вне того, во что я гляжу, когда гляжу в себя. И в нем располагаются «символизирующие веще­ственные превращения объективных обстоятельств». Я понимаю, почему их не поняли. А вот скажи они, что там образы, так и не опубликовали бы их статью.

Там, во вне меня, вполне «телесные» образы.

«Эти материализованные превращения, эти психические замещения вме­сте с физически случившимся или происходящим- <...> являются естественно развивающимся основанием находимого на другом полюсе мира восприятий, переживаний, содержания интенций, симультанных це-лостностей гештальта, характерологических личностных формаций и т. д.» (Там же).

Классическое перечисление явлений или содержаний сознания еще раз подтверждает, что речь идет о сознании и только о сознании, даже если авторы не намеренно затуманили смысл, а в самом деле напугались того, что им открылось, и не смогли до конца принять собственное открытие. По большому счету, как раз в этом случае стоило бы применить Бритву Окка-ма, то есть правило не множить сущности без надобности. Вместо того, что­бы придумывать новые заумные термины, стоило посмотреть вокруг - не подходят ли описанные явления к какой-то уже давно известной вещи. За­чем строить то, что уже есть, еще и раз за разом?

Как ни странно, сработал все тот же Декарт, которого они вроде бы отринули в самом начале. У математической точки, которой являюсь Я, и сознание может быть только действием, направленностью, но не простран­ством. Это важнейшее основание всей Науки. Отсюда и ее озверелое стрем­ление изгнать из обсуждения любые попытки видеть сознание простран­ственным.

Тем не менее, даже если Зинченко и Мамардашвили считают, что для увиденного ими нет лучшего имени, чем «субъективная реальность» или «психическое», с «психическим» в общепринятом в Науке значении это никак не совпадает. А значит, они описывают не то, что описывала Наука, говоря

Глава 4. Новая русская наука о сознании. Мамардашвшш, Зинченко

О психике. Что же? Следующее неожиданное имя на эту тему - «чувственная ткань», которая оказывается носителем памяти.

«Такими носителями являются вне индивида развернутые деятельностью образования, - чувственная ткань, сплетенная квазивещественными превраще­ниями действительности и ставшая органом вычеркивания из нее информации и стимулов. Рассматривая ее в качестве телесного органа, мы можем, следова­тельно, и сознательно-психические проявления рассматривать как отправления и функции этого органа.

Только соответствующие термины относятся уже не к органам чувств, анатомо-физиологическим рецепторам, анализаторам, и т. д., а к биодинамичес­кой и чувственной ткани предметного тела субъектов познания и действия» (Там же, с. 118).

Не знаю, что такое «биодинамическая», но «чувственная ткань», со­ставляющая мое тело познания, - это опять же сознание. Хотя «...и дей­ствия» может сбивать, но если вспомнить про образы действия, то станет ясно, что мы действуем, перемещая тело, заставляя его двигаться, и для этого нужны сложнейшие образы, которые должны где-то храниться.

Однако, сознание как хранилище образов действия может и не сопри­касаться с телом напрямую. Для этого нужна еще какая-то среда, передаю­щая созданный сознанием образ в мышцы, допустим, если мышцы сокра­щаются за счет электрических разрядов нервов, эта среда должна быть близка к электромагнитной. Тогда она-то и есть тот внешний орган, продолжающий тело наружу. Но авторы говорят о чувствительности и носителе памяти. Зна­чит, в понятии чувственной ткани они совмещают сознание и передающую среду.

Итак, о «теле сознания»:

«Оно, можно думать, простирается в особое измерение, или "четвертое состояние", бытия, о котором, по меньшей мере, можно сказать, что оно не является евклидово-декартовым и явно требует применения понятий слож­ных гиперпространств, аппарата современных технологий и, возможно, фазовых и еще более сложных неметризованных представлений пространства-времени.

В рамках данной статьи мы не имеем возможности углубляться в этот чрезвычайно важный вопрос о неевклидовом характере предметной психической реальности, полей, пространств и поэтому оставляем его для дальнейших иссле­дований и размышлений. Пока нам важно подчеркнуть ту мысль, что эти мно­гомерные надстройки природных возможностей человека являются тем карка­сом, который вписывает человека в естественноисторический, каузальный мир.

Поэтому и приходится констатировать, что органы, то есть то, о чем мы говорим уже в реальных физических терминах, растут и развертываются в экстрацеребральной и трансиндивидной реальности» (Там же, с. 118).

Иначе говоря, вне мозга и вообще между людьми.

«Психические события ведь происходят не в голове, как нейрофизиологи­ческие события, и тем более они происходят не там, где протекает жизнь от­раженных в них содержаний.

Основное- Море сознания - Слои философии- Слой 9 - Часть 1

Психически-субъективное есть некоторое поле, на котором совместно пред­ставлены и определенное предметное содержание, ставшее таковым для созна­ния в зависимости от формирования указанных выше функциональных органов» (Там же, с. 118).

Сначала они вводят дополнительное определение своей «субъективной реальности или действительности» - квазипредметность. Квази - это ла­тинское «как будто». Так что квазипредметность - это инопредметность. Предметы, но иные, как бы из иного вещества.

«...исследования последнего столетия, сходясь как бы в одной точке, показы­вают, что конституирующей, первичной формой этой теоретически конструи­руемой особой действительности субъективного является квазипредметность последнего» (Там же, с. 120).

И уже в следующем абзаце:

«Разъясним сказанное относительно квазипредметности сознания».

Значит, мое понимание «чувственной ткани» как сознания не противо­речит такому понимаю ее авторами. И я очень рад, потому что все остальные научные имена я не понимал, да и авторы в них путались. А вот такое пони­мание сознания хотя бы можно исследовать и проверять. Ну и, чтобы убрать сомнения, сразу скажу - в последующих работах все это определенно будет увязано авторами с сознанием.

Далее Зинченко и Мамардашвили развивают мысль о том, что в этой ткани сознания рождаются и существуют не только и не просто образы, а сложнейшие образования, которые можно назвать «функциональными орга­нами», дополнительными телу.

Опираясь на работу Ухтомского «Парабиоз и доминанта» они дают им такое определение:

«Функциональный орган - это всякое "временное сочетание сил,способное осуществить определенное достижение"» (Там же, с. 125).

Администрат.(управленческое) право как наука и учебная дисциплина

Административное право и административно-правовая наука

Административное право как отрасль права, наука и учебная дисциплина

Административное право как отрасль права, наука и учебная дисциплина. Соотношение административного права с другими отраслями права

Билет 19. Кислота аскорбиновая(Acidum ascorbimcum) - таблетки по 0,05 и 0,1, 5 и 10% растворы в ампулах по 1 и 2 мл ТД внутри 0,05-0,1 3 раза в день после еды

Кафедра «Психологии»

Контрольная работа по «Истории психологии»

Тема № 3: Психология как наука о сознании.

Дата получения работы секретариатом Дата получения работы кафедрой

Дата сдачи работы секретариатом Дата окончания проверки работы преподавателем

____________________ _____________________

ПЛАН:

Введение …………………………………………………………….....……….3

Глава1. Выделение сознания как критерия психики ……………..……..4

1.1. Психологическое учение Рене Декарта………………………….…….4

1.2. Психология Б. Спинозы……………………………………….….…….7

Глава 2. Оформление эмпирической психологии о философских учениях XVII в ………………………………………………………………...8

2.1. Эпифеноменализм Т. Гоббса…………………………..………………...8

2.2. Основание эмпирической психологии в творчестве Дж. Локка.............9

Глава 3. Становление ассоциативной психологии ……………………....9

Глава 4. Психологические идеи в немецкой классической философии конца XVIII – первой половины XIX в …………………………………..13

Заключение …………………………………………………….………….....13

Список используемой литературы ………………………………………..14

ВВЕДЕНИЕ

Психология (от греческого psyche – душа, logos – учение, наука)– наука о закономерностях развития и функционирования психики как особой формы жизнедеятельности. Взаимодействие живых существ с окружающим миром происходит с помощью психических процессов, актов, состояний. Они качественно отличаются от физиологических процессов (совокупность жизненных процессов, происходящих в организме и его органах) но и неотделим от них. Слово психология впервые появилось в западно-европейских текстах в 16 веке.

Развитие психологии тесно связано с развитием философии, науки о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления. Методологической базой развития психологии являются материалистическое и идеалистическое направления в философии. Понятия «душа» и «психика» одинаковы по своей сути.

К идеалистическому направлению относится понятие «душа». «Душу» рассматривают как явление, порожденное особой высшей сущностью (Богом).

К материалистическому направлению относится понятие «психика». Она рассматривается как продукт деятельности головного мозга.

Основателем психологии как науки считается Аристотель. Им был написан первый курс психологии, который назывался «О душе». Аристотель открыл новую эпоху в понимании души как предмета психологического знания. Душа - по Аристотелю - это не самостоятельная сущность, а форма, способ организации живого тела. Аристотель создал свою школу на окраине Афин и назвал ее Ликеем. «Правильно думают те, - говорил Аристотель своим ученикам, - кому представляется, что душа не может существовать без тела и не является телом». Психологическое учение Аристотеля строилось на обобщении биологических факторов. Вместе с тем, это обобщение привело к преобразованию главных объяснительных принципов психологии: организации развития и причинности. Именно Аристотель властвовал над пытливыми умами в течение полутора тысячелетий.

Психология, как наука, формировалась на протяжении многих веков и до сих пор она не устоялась. В ней нет догматов и констант. С течением времени менялись взгляды на науку о душе. Попробуем проследить становление психологии на протяжении почти трех веков, начиная с эпохи Возрождения.

ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ПСИХОЛОГИИ КАК НАУКИ

С XVII в. начинается новая эпоха в развитии психологического знания. Она характеризуется попытками осмыслить душевный мир человека преимущественно с общефилософских, умозрительных позиций, без необходимой экспериментальной базы.

С именем Рене Декарта (1596 - 1650) связан важнейший этап в развитии психологических знаний. Своим учением о сознании, развиваемым в контексте им же поставленной психофизической проблемы, он ввел критерий для выделения психики из существовавшего до него аристотелевского учения о душе. Психика стала пониматься как внутренний мир человека, открытый самонаблюдению, имеющий особое - духовное - бытие, в противопоставлении телу и всему внешнему материальному миру. Их абсолютная разнородность - главный пункт учения Декарта. Последующие системы были направлены на эмпирическое изучение сознания как объекта исследования (в понимании Декарта) сначала в рамках философии, а с середины XIX в.- в психологии как самостоятельной науке. Декарт ввел понятие рефлекса и этим положил начало естественно-научному анализу поведения животных и части человеческих действий. В системе Декарта ее философские и психологические аспекты представлены в неразрывном единстве. «Страсти души» - последнее произведение, законченное Декартом незадолго до смерти, принято считать собственно психологическим.

Рассуждения о душе и о теле не были исходными в философии и в научных исследованиях Декарта, направленных на природу. В них он стремился к построению истинной системы знания. Проблема метода - центральная в философии Декарта. В трактате «Рассуждение о методе» (1637) Декарт замечает: лучше вообще не искать истины, чем искать ее без метода. Метод содержит правила, соблюдение которых не позволяет принимать за истину то, что ложно, и доходить до истинного познания. Декарт сформулировал четыре правила метода в науках естественных. Что касается сознания, то адекватным ему методом он считал интроспекцию, а в отношении страстей - сочетание интроспекции с естественно-научным методом.

Убедившись, что в философии и в других науках нет каких-либо прочных оснований, Декарт избирает в качестве первого шага на пути к истине сомнение во всем, по поводу чего можно обнаружить малейшее подозрение в недостоверности, замечая, что его следует применять не всегда, а только «тогда, когда мы задаемся целью созерцания истины»1, т.е. в области научного исследования. В жизни мы часто пользуемся лишь правдоподобными - вероятными - знаниями, которых вполне достаточно для решения задач практического характера. Декарт подчеркивает новизну своего подхода: впервые систематическое сомнение используется как методический прием в целях философского и научного исследований.

В первую очередь, Декарт сомневается в достоверности чувственного мира, т. е. «в том, имеются ли среди тех вещей, которые подпадают под наши чувства, или которые мы когда-либо вообразили, вещи, действительно существовавшие на свете»2. О них мы судим по показаниям органов чувств, которые часто обманывают нас, следовательно, «неосмотрительно было бы полагаться на то, что нас обмануло хотя бы один раз»3. Поэтому «я допустил, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется»4. Так как в сновидениях мы воображаем множество вещей, которые мы чувствуем во сне живо и ясно, но их в действительности нет; так как существуют обманчивые чувства, например, ощущение боли в ампутированных ко­нечностях, «я решился представить себе, что все, что-либо, приходившее мне на ум, не более истинно, чем видения моих снов»5. Можно сомневаться «и во всем ос­тальном, что прежде полагали за самое достоверное, даже в математических доказательствах и их обосно­ваниях, хотя сами по себе они достаточно ясны,- ведь ошибаются же некоторые люди, рассуждая о таких ве­щах»6. Но при этом «столь нелепо полагать несущест­вующим то, что мыслит, в то время, пока оно мыслит, что невзирая на самые крайние предположения, мы не можем не верить, что заключение: я мыслю, следова­тельно, я существую истинно и что поэтому есть первое и вернейшее из всех заключений, представляющееся то­му, кто методически располагает свои мысли»7. Вслед за выводом о существовании познающего субъекта Де­карт приступает к определению сущности «Я». Обыч­ный ответ на поставленный вопрос - я есть человек - отвергается им, ибо приводит к постановке новых во­просов. Также отклоняются прежние, восходя к Аристо­телю, представления о «Я» как состоящем из тела и ду­ши, ибо нет уверенности - нет теоретического доказа­тельства- в обладании ими. Следовательно, они не не­обходимы для «Я». Если отделить все сомнительное, не остается ничего, кроме самого сомнения.

2 Там же. С. 431.

3 Там же. С. 427.

Но сомнение - акт мышления. Следовательно, от сущности «Я» неот­делимо только мышление. Очевидность этого положения не требует доказательства: она проистекает из непо­средственности нашего переживания. Ибо даже если согласиться, что все наши представления о вещах лож­ны и не содержат доказательства их существования, та с гораздо большей очевидностью из них следует, что я сам существую.

Таким образом, Декарт избирает новый способ ис­следования: отказывается от объективного описания «Я» и обращается к рассмотрению только своих мыслей (со­мнений), т. е. субъективных состояний. При этом в от­личие от задачи, стоящей перед предыдущим изложе­нием, когда целью было оценить их содержание с точки зрения истинности заключенных в них знаний об объек­тах, здесь требуется определить сущность «Я».

«Под словом «мышление» (cogitatio) я разумею все, что происходит в нас таким образом, что мы восприни­маем его непосредственно сами собою; и поэтому не только понимать, желать, воображать, но также чув­ствовать означает здесь то же самое, что мыслить»8 .

Мышление - это чисто духовный, абсолютно бесте­лесный акт, который Декарт приписывает особой нема­териальной мыслящей субстанции. Этот вывод Декарта встретил непонимание уже у современников. Так, Гоббс указывал, что из положения «я мыслю» - можно ско­рее вывести, что вещь мыслящая есть нечто телесное, чем заключать о существовании нематериальной суб­станции. На это Декарт возражал; «… нельзя представить себе, чтобы одна субстанция была субъектом фигуры, другая - субъектом движения и пр., так как все эти ак­ты сходятся между собой в том, что предполагают протяжение. Но есть другие акты - понимать, хотеть, во­ображать, чувствовать и т. д., которые сходятся между собой в том, что не могут быть без мысли или представ­ления, сознания или знания. Субстанцию, в коей они пребывают, назовем мыслящей вещью, или духом, или иным именем, только бы не смешивать ее с телесной субстанцией, так как умственные акты не имеют ника­кого сходства с телесными и мысль всецело отличается от протяжения»9 .

Учение Декарта о душе и теле и об их субстанцио­нальном различии породили философскую психофизичёскую проблему: хотя различие между духовным и те­лесным признавалось и до Декарта, но четкого крите­рия выделено не было. Единственным средством позна­ния души, по Декарту, является внутреннее сознание. Это познание яснее и достовернее, чем познание тела. Декарт намечает непосредственный путь познания со­знания: сознание есть то, как оно выступает в самона­блюдении. Психология Декарта идеалистична.

Дуализм Декарта стал источником кардинальных трудностей, которыми отмечен весь путь развития осно­ванной на нем психологической науки.

1.2. Психология Б. Спинозы

Новое решение проблем, выдвинутых Декартом, дал голландский философ-материалист Б. Спиноза (1632-1677). По оценке Гегеля, он снял дуализм, имеющийся в философии Декарта. Главное сочинение Б. Спинозы - «Этика». Название отражает эти­ческую направленность книги. Основная цель сочине­ния- помочь человеку выработать линию индивидуаль­ного поведения, открыть путь к свободной жизни. Эту задачу Спиноза стремился решить философски обосно­ванным путем. Книга изложена геометрическим спосо­бом, в виде лемм, теорем и др. Все начинается с по­нятия «субстанция». Здесь же начинается расхождение во взглядах Спинозы и Декарта. В отличие от Декарта Спиноза разработал монистическое учение. Есть одна субстанция. Он определяет ее как то, что существует само в себе и представляется само через себя. Она в самой себе содержит необходимость существования. «Су­ществование субстанции и ее сущность - это одно и то­же».

Спиноза различает сущность и существование. Сущность - это характеристика вещи, то, без чего вещь перестает быть тем же самым. Существование - это есть она или нет. Все отдельные конечные вещи характери­зуются расхождением между сущностью и существова­нием. О каждой отдельной вещи можно сказать, что ее бытие случайно; в своем существовании она всецело де­терминирована извне. Субстанция в отличие от конеч­ных вещей содержит в себе существование, т. е. ей свой­ственно существовать. Из того, что сущностью субстан­ции является существование, Спиноза заключает о мно­гих ее свойствах. В отличие от отдельных вещей, она ни­чем не производится, она не сотворена, существует в силу самой себя, а не в силу другого какого-нибудь су­щества, она вечна, бесконечна, одна, в отличие от мно­жественности конкретных вещей. В ней нет целей, она действует только по необходимости, т. е. в соответствии с объективными закономерностями. Каждое из этих по­ложений доказывается в теоремах. Субстанцию Спиноза называл богом или природой; природа отождествляется с богом в том смысле, что является абсолютно самостоя­тельной и ничем не обусловленной, не сотворенной и веч­ной. Природа должна быть объяснена из себя самой. Понятие «субстанция» у Спинозы выступает как выра­жающее бытие вне нас существующей природы. Для бо­га в обычном смысле этого слова в системе Спинозы не остается места. Если Декарт объясняет существование материи актом божественного творчества, Спиноза утверждает, что природа не нуждается в первоначальной причине. Это материализм.

Так Спиноза разрешил дуализм Декарта. В отличие от Декарта человеческое мышление он считал естествен­ным свойством, проявлением мышления как атрибута всей субстанции. Протяженность и мышление не воздей­ствуют друг па друга (как у Декарта), а соответству­ют друг другу и в этом соответствии неотделимы друг от друга и от субстанции.

Оба атрибута действуют совместно в каждом явле­нии согласно вечной необходимости, которая есть при­чинная связь в природе. Поэтому порядок и связь идей таковы же, как порядок и связь вещей.

Психология Спинозы - новый, важный после Декар­та, шаг в становлении проблемы сознания как объекта психологического изучения. Вместе они составляют ра­циональную линию в трактовке сознания.

Настоящим «отцом» эмпирической психологии является Джон Локк (1632- 1704), выдающийся английский философ, педагог, врач по образованию, крупный политический деятель, идеолог революции 1688 г. В 1690 г. вышло основное философское сочинение Дж. Локка «Опыт о человеческом разуме» (4-е изд., 1700 г.). Еще при жизни Локка книга была переведена на французский язык и оказала сильное влияние на развитие французской философии и психологии. В 1693 г. опубликован его педагогический труд «Мысли о воспитании».

Целью Локка было исследование происхождения достоверности и объема человеческого познания. Все начинается с критики теории врожденных идей. Она направлена в основном против средневекового схоластического учения, которое признавало врожденность наиболее общих принципов и понятий, но также и против Декарта. «Я не утверждаю,- писал Декарт,- что дух младенца в утробе матери размышляет о метафизических вопросах, но у него есть идеи о боге, о себе самом и о всех тех истинах, которые известны сами по себе, как они есть у взрослых людей, когда они вовсе не думают об этих истинах».

Всем доводам в защиту врожденности знания Локк противопоставляет положение о возможности доказать его происхождение. Душу человека Локк рассматривает как некоторую пассивную, но способную к восприятию среду, сравнивает ее с чистой доской, на которой ничего не написано, или с пустой комнатой, в которой ничего нет. Эти сравнения касаются только знаний.

Английский врач и священник Давид Гартли (1705- 1757) также воспринял идеи Локка об опытном происхождении душевной жизни, развил его представление об ассоциациях и дал первую законченную систему ассоциативной психологии. При ее построении он опирался также на И. Ньютона, некоторые физические представления которого были использованы им для обоснования гипотезы о физиологических механизмах душевных процессов.

В главном труде - «О человеке, его строении, его обязанностях и его упованиях» (1749) - Гартли развивает учение о психике как естественном начале. Все духовные способности (восприятие и др.) объясняются через обращение к органической структуре мозга. Существуют три основных простейших элемента душевной жизни: сенсации (ощущения), идеации (идеи ощущений, т. е. повторение ощущений без предметов), аффекции (простейший аффективный тон - удовольствие, неудовольствие). Из этих трех основных элементов строится душевная жизнь с помощью механизма ассоциации. В основе элементов и психологического механизма ассоциаций лежат вибрации, т. е. материальные физиологические процессы, возникающие в веществе нервов и мозга под влиянием внешних воздействий. Вибрации различны и отличаются по степени, роду, месту и направлению. Различиям в вибрациях соответствуют все разнообразие наших первоначальных простых идей и ощущений, представлений и чувствований. Из них с по­мощью механизма ассоциации образуются все психиче­ские явления. «Если две различные вибрации происхо­дят в мозгу в одно и то же время, то вследствие того, что возбуждение из участков распространяется во все стороны, они оказывают воздействие друг на друга, между двумя центрами прокладывается более прочная связь. Тогда в последующем, если по какой-нибудь при­чине будет вызвана одна из вибраций, вызывается дру­гая вибрация. Это соответствует процессу вызывания од­ной идеи при помощи другой».

Таким образом, ассо­циации являются пассивным отражением нервных свя­зей в мозгу. Сочетаются собственно не ощущения или идеи, а состояния мозга, которые сопровождаются ими - вибрации. «Вибрации должны заключать в себе ассоциа­цию как свое следствие, а ассоциация должна указывать на вибрации как на свою причину»4. Поскольку нервные связи могут быть или одновременными, или последова­тельными, постольку, по Гартли, и ассоциации бывают только одновременными и последовательными: они есть чисто механические образования. На основе ассоциаций образуются все сложные представления, явления памя­ти, понятия, суждения, произвольные движения, аффек­ты (страсти), воображение. При восприятии мы получа­ем ряд ощущений, которые соединены в силу того, что они объединены в самом предмете. Память - это воспро­изведение ощущений по ассоциации в том порядке и от­ношении, в каких они были получены. «Мы не обладаем способностью по желанию вызывать какую-либо идею, но можем вспомнить о ней, поскольку есть связь при по­мощи прежних ассоциаций с теми идеями, которые сей­час находятся в духе. Вид человека наводит на идею его имени»5. Если воспроизведение идей происходит без со­блюдения порядка прежних реальных впечатлений, тог­да мы имеем дело с воображением. Весь порядок вос­произведения идей происходит объективно без участия субъекта.

Частные вопросы, связанные с памятью (ухуд­шение памяти у стариков, забывание душевнобольными после выздоровления событий, происходивших в период заболевания, трудность что-либо вспомнить в состоянии усталости и т. п.), Гартли объяснял грубо материали­стически из состояний мозга. Главы о мышлении у Гар­тли нет: рассматривается понимание слов и предложе­ний. Слово сводится к набору звуков, значение - это ка­кая-то постоянная часть чувственных образов. Например, значение слова «белизна» образуется в результате вы­деления постоянного чувственного комплекса многих ве­щей (молоко, бумага, белье и т. п.). Понимание слова - это образование ассоциации между словом и значением, устанавливается в детстве, а также в процессе обучения наукам. Суждение складывается из понятий.

В системе Гартли нет мышления как процесса. Рас­сматриваются истины в науках, которые пассивно отра­жаются сознанием на основе механизма ассоциации. Но­вые мысли - это только новые комбинации старых про­стых идей или разложение сложных. «Когда мы дости­гаем сознания общих истин, это значит, что эта истина по ассоциации переносится на все частные идеи, которые охватываются этой идеей. Опыт показывает нам, что, когда мы строим такие заключения, мы не обманываем­ся»6 .

Современники сравнивали Гартли с Ньютоном: как Ньютон установил законы объяснения материального мира, так Гартли установил законы для ума. Духовный мир Гартли представлял механистически, по аналогии с физическим. В системе Гартли психика выступает процессом, параллельным процессам мозга, что не позволяет раскрыть ее собственные свойства. В ней нет субъекта, нет личности.

Ассоциативная психология - психологические направления, в которых единицей анализапсихики признана ассоциация. Ассоцианизм в своем развитии прошел ряд этапов.

1. Выделение ассоциации как объяснительного принципа для отдельных психических явлений, прежде всего процессов припоминания.

2. 2-й Этап классического ассоцианизма, когда были созданы целостные концепции психики, которая понималась как система механических связей (ассоциаций) между психическими элементами, в качестве которых рассматривались ощущения и представления.

3. 3-й Этап экспериментального и практического ассоцианизма, который характеризуется попыткой ввести в основную концепцию фактор активности субъекта.

Теория Гартли имела большое общественное значение. Он показал, что для того, чтобы сделать человека тем, что он есть, не требуется ничего, кроме ощущающего начала и влияния тех обстоятельств, в которых действительно находится человек. Демократизм Гартли не был его политической позицией, он являлся результатом его научных взглядов.

Важная роль в истории ассоцианизма принадлежит философу, историку и естествоиспытателю Джозефу Пристли (1733- 1804).

Пристли популяризировал теорию Гартли, а также боролся с его противниками и вульгаризаторами, главным образом с шотландской идеалистической школой здравого смысла.

Глава 4. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ В НЕМЕЦКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ КОНЦА XVIII - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

Эмпирическая философия и психология, возникшие в Англии, проникли в Германию не сразу. Только во второй половине XVIII в. появились переводы локковских «Опытов», трудов Юма, в 1770-х гг.- Гартли и затем французов - Бонне, Гельвеция, Кондильяка. До этого здесь господствовали Декарт, Лейбниц и его последователь Христиан Вольф (1679-1754). Вольф «систематизировал и популяризировал Лейбница и установил в Германии психологию, под влиянием которой развивался Кант и которую он, т. е. Кант, потом отверг»1. Система X. Вольфа была компромиссом между эмпирическими и рационалистическими идеями в психологии. Этот компромисс выразился уже в разделении X. Вольфом психологии на две науки: эмпирическую («Эмпирическая психология», 1732) и рациональную («Рациональная психология», 1734). В эмпирической психологии Вольфа проявилась тенденция XVIII столетия к изучению фактов о жизни души вместо утомительных схоластических споров о существе души. Однако эмпирия Вольфа была очень скудна. Вольф смутно указал на возможность измерения в психологии. Величину удовольствия можно измерять осознаваемым нами совершенством, а величину внимания - продолжительностью аргументации, которую мы в состоянии проследить.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Так развивалась психология на протяжении более чем двух веков, рука об руку с другими научными знаниями. И сейчас, нельзя сказать, что психология окончательно сформировалась: с течением времени психологические знания ревизуются и нельзя объективно сказать, что в этой науке есть константы.

Невозможно в ограниченном объеме реферата хоть сколько-нибудь подробно описать развитие психологии на протяжении почти трех веков, единственный вывод, который можно сделать выглядел бы как утверждение приблизительно такого вида: «В психологии все точки над i не расставлены и вряд ли когда-либо будут»…

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Сорокин Б. Ф. Философия и психология творчества. М.,1999;

2. Спенсер Г., Циген Т. Ассоциативная психология. М., 1998;

3. Вунд В. Введение в психологию. М.,2000;

4. Большая советская энциклопедия. М.,1990;

5. Радугин А.А. Психология и педагогика: Учебное пособие для Вузов. М: Библионика, 2006;

8. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения. СПб., 1999.

9. Лейбниц Г.Т. Новые опыты о человеческом разумении. Соч.: В 4 т. Т.2. М., 1983.

10.Локк Дж. Опыт о человеческом разумении. Соч.: В 3 т. Т.1. М., 1985. Книга вторая. Книга третья.

11. Психологическая мысль в России: век Просвещения / Под ред. В.А.Кольцовой. СПб.,2001.

12. Спиноза Б. Этика. М., 1932.