Николай Васильевич Гоголь
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
ТАРАС БУЛЬБА. РЕДАКЦИЯ МИРГОРОДА. 1835 г
«А поворотись, сынку! цур тебе, какой ты смешной! Что это на вас за поповские подрясники? И эдак все ходят в академии?»
Такими словами встретил старый Бульба двух сыновей своих, учившихся в киевской бурсе и приехавших уже на дом к отцу.
Сыновья его только что слезли с коней. Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлоба, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва. Они были очень оконфужены таким приемом отца и стояли неподвижно, потупив глаза в землю.
«Постойте, постойте, дети», продолжал он, поворачивая их: «какие же длинные на вас свитки! [Свиткой называется верхняя одежда у малороссиян. (Прим. Гоголя.)] Вот это свитки! Ну, ну, ну! таких свиток еще никогда на свете не было! А ну, побегите оба: я посмотрю, не попадаете ли вы?»
«Не смейся, не смейся, батьку!» сказал, наконец, старший из них.
«Фу ты, какой пышный! а отчего ж бы не смеяться?»
«Да так. Хоть ты мне и батько, а как будешь смеяться, то, ей-богу, поколочу!»
«Ах, ты сякой, такой сын! Как, батька?» сказал Тарас Бульба, отступивши с удивлением несколько назад.
«Да хоть и батька. За обиду не посмотрю и не уважу никого.»
«Как же ты хочешь со мною биться? разве на кулаки?»
«Да уж на чем бы то ни было.»
«Ну, давай на кулаки!» говорил Бульба, засучив рукава. И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали преусердно колотить друг друга.
«Вот это сдурел старый!» говорила бледная, худощавая и добрая мать их, стоявшая у порога и не успевшая еще обнять ненаглядных детей своих: «Ей богу, сдурел! Дети приехали домой, больше году не видели их, а он задумал бог знает что: биться на кулачки.»
«Да он славно бьется!» говорил Бульба, остановившись. «Ей богу, хорошо!.. так-таки», продолжал он, немного оправляясь: «хоть бы и не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здоров, сынку! почеломкаемся!» И отец с сыном начали целоваться. «Добре, сынку! Вот так колоти всякого, как меня тузил. Никому не спускай! А всё-таки на тебе смешное убранство. Что это за веревка висит? А ты, бейбас, что стоишь и руки опустил?» говорил он, обращаясь к младшему. «Что-ж ты, собачий сын, не колотишь меня?»
«Вот еще выдумал что!» говорила мать, обнимавшая между тем младшего: «И придет же в голову! Как можно, чтобы дитя било родного отца? Притом будто до того теперь: дитя малое, проехало столько пути, утомилось (это дитя было двадцати слишком лет и ровно в сажень ростом), ему бы теперь нужно отпочить и поесть чего-нибудь, а он заставляет биться!»
«Э, да ты мазунчик, как я вижу!» говорил Бульба: «Не слушай, сынку, матери: она - баба. Она ничего не знает. Какая вам нежба? Ваша нежба - чистое поле да добрый конь; вот ваша нежба. А видите вот эту саблю - вот ваша матерь! Это всё дрянь, чем набивают вас: и академия, и все те книжки, буквари и филозофия, - всё это ка зна що я плевать на всё это!» Бульба присовокупил еще одно слово, которого однако же цензора не пропускают в печать и хорошо делают. «Я вас на той же неделе отправлю на Запорожье. Вот там ваша школа! Вот там только наберетесь разуму!»
«И только всего одну неделю быть им дома?» говорила жалостно, со слезами на глазах, худощавая старуха-мать. «И погулять им, бедным, не удастся, и дому родного некогда будет узнать им, и мне не удастся наглядеться на них!»
«Полно, полно, старуха! Козак не на то, чтобы возиться с бабами. Ступай скорее да неси нам всё, что ни есть, на стол. Пампушек, маковиков, медовиков и других пундиков не нужно, а прямо так и тащи нам целого барана на стол. Да горелки, чтобы горелки было побольше! Не этой разной, что с выдумками: с изюмом, родзинками и другими вытребеньками, а чистой горелки, настоящей, такой, чтобы шипела, как бес!»
Бульба повел сыновей своих в светлицу, из которой пугливо выбежали две здоровые девки в красных монистах, увидевши приехавших паничей, которые не любили спускать никому. Всё в светлице было убрано во вкусе того времени; а время это касалось XVI века, когда еще только что начинала рождаться мысль об унии. Всё было чисто, вымазано глиною. Вся стена была убрана саблями и ружьями. Окна в светлице были маленькие, с круглыми матовыми стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквях. На полках, занимавших углы комнаты и сделанных угольниками, стояли глиняные кувшины, синие и зеленые фляжки, серебряные кубки, позолоченные чарки венецианской, турецкой и черкесской работы, зашедшие в светлицу Бульбы разными путями чрез третьи и четвертые руки, что было очень обыкновенно в эти удалые времена. Липовые скамьи вокруг всей комнаты и огромный стол посреди ее, печь, разъехавшаяся на полкомнаты, как толстая русская купчиха, с какими-то нарисованными петухами на изразцах, - все эти предметы были довольно знакомы нашим двум молодцам, приходившим почти каждый год домой на каникулярное время, приходившим потому, что у них не было еще коней, и потому, что не было в обычае позволять школярам ездить верхом. У них были только длинные чубы, за которые мог выдрать их всякий козак, носивший оружие. Бульба, только при выпуске их, послал им из табуна своего пару молодых жеребцов.
«Ну, сынки, прежде всего выпьем горелки! Боже, благослови! Будьте здоровы, сынки: и ты, Остап, и ты, Андрий! Дай же, боже, чтоб вы на войне всегда были удачливы! Чтобы бусурменов били, и турков бы били, и татарву били бы; когда и ляхи начнут что против веры нашей чинить, то и ляхов бы били. Ну, подставляй свою чарку; что, хороша горелка? А как по-латыни горелка? То-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли на свете горелка. Как бишь того звали, что латинские вирши писал? Я грамоты-то не слишком разумею, то и не помню; Гораций, кажется?»
«Вишь какой батька!» подумал про себя старший сын, Остап: «всё, собака, знает, а еще и прикидывается.»
«Я думаю, архимандрит», продолжал Бульба: «не давал вам и понюхать горелки. А что, сынки, признайтесь, порядочно вас стегали березовыми да вишневыми по спине и по всему, а может, так как вы уже слишком разумные, то и плетюгами? Я думаю, кроме суботки, драли вас и по середам, и по четвергам?»
«Нечего, батько, вспоминать», говорил Остап с обыкновенным своим флегматическим видом: «что было, то уже прошло.»
«Теперь мы можем расписать всякого», говорил Андрий: «саблями да списами. Вот пусть только попадется татарва.»
«Добре, сынку! ей богу, добре! Да когда так, то и я с вами еду! ей богу, еду! Какого дьявола мне здесь ожидать? Что, я должен разве смотреть за хлебом да за свинарями? Или бабиться с женою? Чтоб она пропала! Чтоб я для ней оставался дома? Я козак. Я не хочу! Так что же, что нет войны? Я так поеду с вами на Запорожье, погулять. Ей богу, еду!» И старый Бульба мало-по-малу горячился и, наконец, рассердился совсем, встал из-за стола и, приосанившись, топнул ногою. «Завтра же едем! Зачем откладывать? Какого врага мы можем здесь высидеть? На что нам эта хата? к чему нам всё это? на что эти горшки?» При этом Бульба начал колотить и швырять горшки и фляжки. Бедная старушка-жена, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя на лавке. Она не смела ничего говорить; но, услышавши о таком страшном для нее решении, она не могла удержаться от слез; взглянула на детей своих, с которыми угрожала такая скорая разлука, - и никто бы не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах. Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли только возникнуть в грубый XV век, и притом на полукочующем Востоке Европы, во время правого и неправого понятия о землях, сделавшихся каким-то спорным, нерешенным владением, к каким принадлежала тогда Украина. Вечная необходимость пограничной защиты против трех разнохарактерных наций - всё это придавало какой-то вольный, широкий размер подвигам сынов ее и воспитало упрямство духа. Это упрямство духа отпечаталось во всей силе на Тарасе Бульбе. Когда Баторий устроил полки в Малороссии и облек ее в ту воинственную арматуру, которою сперва означены были одни обитатели порогов, он был из числа первых полковников. Но при первом случае перессорился со всеми другими за то, что добыча, приобретенная от татар соединенными польскими и козацкими войсками, была разделена между ими не поровно и польские войска получили более преимущества. Он, в собрании всех, сложил с себя достоинство и сказал: «Когда вы, господа полковники, сами не знаете прав своих, то пусть же вас чорт водит за нос. А я наберу себе собственный полк, и кто у меня вырвет мое, тому я буду знать, как утереть губы.» Действительно, он в непродолжительное время из своего же отцовского имения составил довольно значительный отряд, который состоял вместе из хлебопашцев и воинов и совершенно покорствовался его желанию. Вообще он был большой охотник до набегов и бунтов; он носом слышал, где и в каком месте вспыхивало возмущение и уже, как снег на голову, являлся на коне своем. «Ну, дети! что и как? кого и за что нужно бить?» обыкновенно говорил он и вмешивался в дело. Однако ж, прежде всего, он строго разбирал обстоятельства, и в таком только случае приставал, когда видел, что поднявшие оружие действительно имели право поднять его, хотя это право было, по его мнению, только в следующих случаях: если соседняя нация угоняла скот, или отрезывала часть земли, или комиссары налагали большую повинность, или не уважали старшин и говорили перед ними в шапках, или посмевались над православною верою - в этих случаях непременно нужно было браться за саблю; против бусурманов же, татар и турок, он почитал во всякое время справедливым поднять оружие, во славу божию, христианства и козачества. Тогдашнее положение Малороссии, еще не сведенное ни в какую систему, даже не приведенное в известность, способствовало существованию многих совершенно отдельных партизанов. Жизнь вел он самую простую, и его нельзя бы было вовсе отличить от рядового козака, если бы лицо его не сохраняло какой-то повелительности и даже величия, особливо, когда он решался защищать что-нибудь. Бульба заранее утешал себя мыслию о том, как он явится теперь с двумя сыновьями и скажет: «Вот посмотрите, каких я к вам молодцов привел!» Он думал о том, как повезет их на Запорожье - эту военную школу тогдашней Украины, представит своим сотоварищам и поглядит, как при его глазах они будут подвизаться в ратной науке и бражничестве, которое он почитал тоже одним из первых достоинств рыцаря. Он вначале хотел отправить их одних, потому что считал необходимостию заняться новою сформировкою полка, требовавшей его присутствия. Но при виде своих сыновей, рослых и здоровых, в нем вдруг вспыхнул весь воинский дух его, и он решился сам с ними ехать на другой же день, хотя необходимость этого была одна только упрямая воля.
Гоголевские произведения неисчерпаемо загадочны и глубоки, а краткое содержание сборника повестей «Миргород» собрало самые известные его творения.
Сюжет
Старосветские помещики
Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна - пожилые дворяне. У них нет детей, и всю свою любовь и ласку они посвятили друг другу, своему дому, усадьбе. У супруги есть кошечка, которую она очень любит. Дикие коты заманивают ее в лес, и кошечка пропадает. Женщина ищет любимицу и тоскует без нее. Через несколько дней она видит кошку, которая выходит из кустов худая и истощенная. Завидев хозяйку, она бросается прочь. Женщина вскоре умирает. Афанасий Иванович проживает тяжелых и тоскливых 5 лет, скорбя о жене, и прогуливаясь, слышит, как она зовет его. Перед смертью он просит похоронить себя рядом с ней.Тарас Бульба
К Тарасу Бульбе приезжают сыновья, окончившие гимназию, - Остап и Петр. Он решает увезти их на фронт, чтобы мальчики возмужали. Мать всю ночь проводит рядом с детьми, плача из-за предстоящей разлуке. На фронте Петр предает казаков из-за любви к полячке и переходит на сторону врага. Во время сражения Тарас убивает сына. Остапа захватывают в плен. Тарас видит, как его казнят. Самого Тараса при очередной битве сжигают на костре.Вий
Хома Брут - студент, которого сельчане заперли в церкви с покойной панночкой на трое суток. В первую ночь девушка встала и искала Брута, но он нарисовал мелом круг и спрятался в нем. Во вторую ночь панночка наткнулась на круг и пыталась пробиться через него. Брут весь посидел. В третью ночь в церкви собралась нечисть и стала искать Хому. Привели Вия - чудовище с огромными глазами. Хома не стерпел и глянул на него. Вий указал на человека, и вся нечисть кинулась на него. Наступило утро, и чудовища окаменили, а Брут погиб.Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем
Давние друзья ссорятся из-за пустяка - Иван Иванович увидел у друга красивое ружье и попросил продать или обменяться, но Иван Никифорович не хотел расставаться с оружием и в ходе спора назвал друга гусаком. Друзья рассердились друг на друга и подали в суд жалобы, параллельно устраивая друг другу мелкие неприятности. Судья не хотел принимать решение в пользу какого-либо из них и тянул дело еще 2 десятка лет. Постаревшие соседи все еще не хотят примирится и надеются выиграть суд.Вывод (моё мнение)
Гоголь мастерски показывает абсурдность и предрассудки общества, закостенелость светских ценностей и важность главного - человеческих отношений, духовного развития, нравственного воспитания и умственных способностей.После выхода «Миргорода» в свет 22 марта 1835 г. Гоголь написал своему другу М. Максимовичу: «Посылаю тебе «Миргород» <…> я бы желал, чтобы он прогнал хандрическое твое расположение духа… Мы никак не привыкнем глядеть на жизнь как на трынь‑траву, как всегда глядел козак… Чем сильнее подходит к сердцу старая печаль, тем шумнее должна быть новая веселость».
В статье «Несколько слов о Пушкине», вошедшей в «Арабески», он сформулировал мысль несколько иначе: «Чем предмет обыкновенное, тем выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него необыкновенное и чтобы это необыкновенное было между прочим совершенная истина».
Кажется, обе эти тенденции проявились в цикле «Миргород», замышленном Гоголем вначале как продолжение «Вечеров». Собственно, одна из повестей «Миргорода» – «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» была уже ранее опубликована во второй книге альманаха «Новоселье» с подзаголовком «Одна из неизданных былей Пасичника рудаго Панька» (так в оригинале) и с датой «1831» (вспомним также упоминание в повести персонажей‑рассказчиков «Вечеров» – Фомы Григорьевича и Макара Назаровича). Также и на обложке «Миргорода» стоял первоначально подзаголовок: «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близь Диканьки».
«Миргород», действительно, во многих отношениях мог считаться продолжением «Вечеров». Действие в нем по‑прежнему было приурочено к Украине. Только Диканька, бывшая в первом цикле своеобразной эмблемой Вселенной, теперь переместилась в более прозаический город Миргород. Как и «Вечера», второй гоголевский прозаический цикл отчетливо делился на две части: «Старосветские помещики», «Тарас Бульба» – и «Вий», «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», что в свою очередь создавало параллельную рифмовку двух повестей из современной жизни: «Старосветские помещики» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», и двух повестей из украинского прошлого, одна из которых («Тарас Бульба») явно тяготела к жанру исторического повествования, а другая («Вий») – фантастического. Причем каждая из них в определенном смысле продолжала тенденцию, уже намеченную в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Так, повести из современной жизни соотносились с «Иваном Федоровичем Шпонькой и его тетушкой»; «Вий» скорее продолжал традицию страшных повестей первого цикла и, в первую очередь, «Вечера накануне Ивана Купала», а «Тарас Бульба» по своей исторической тематике соотносился со «Страшной местью».
При этом достаточно широко бытует представление, что общая тенденция Гоголя в Миргороде – решительная перемена в предмете изображения. Вместо сильных и резких характеров – пошлость и безликость обывателей; вместо поэтических и глубоких чувств – вялотекущие, почти рефлекторные движения. Наконец, вместо казацкой, сельской среды – среда мелкопоместная и помещичья, а вместо хитроумных проделок влюбленных – мелочные заботы, неприятности и тяжбы. Не говоря о том, что это несправедливо в отношении «Вия» и тем более «Тараса Бульбы», при более пристальном прочтении очевидно, что это утверждение не совсем справедливо даже и в отношении миргородских повестей из современной жизни. По крайней мере, в него следует внести ряд уточнений.
В этом году написано столько, что непонятно, как Николай Васильевич успевал все это. Был буквально за полтора месяца написан «Ревизор», вышел сборник «Арабески» (рис. 2),
Рис. 2. Титульный лист сборника «Арабески» (1833)
где одновременно с критическими статьями, с эссе Гоголь начинает публиковать свои петербургские повести, а именно: «Невский проспект», «Портрет», «Записки сумасшедшего».
Рис. 3. Титульный лист сборника «Миргород» (1835) ()
В этом же году появляется сборник «Миргород» (рис. 3), который состоит из четырех повестей: «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». И сразу же возникает множество вопросов, которые возникли и у тогдашней критики. Критика устами Белинского (рис. 4) расхвалила этот новый этап в творчестве Гоголя.
Рис. 4. В.Г. Белинский
Белинский говорил о том, что Гоголь стал серьезнее, стал глубже проникать в тайны жизни. В то же время Белинский высказывал и ряд недоумений, особенно это касалось первой повести: «Возьмите его «Старосветских помещиков»: что в них? Две пародии на человечество в продолжение нескольких десятков лет пьют и едят, едят и пьют, а потом, как водится исстари, умирают. Но отчего же это очарование? Вы […] принимаете участие в персонажах повести, смеетесь над ними, но без злости, и потом рыдаете с Палемоном о его Бавкиде, сострадаете его глубокой, неземной горести…» Создается впечатление, что от критики ускользала проблематика повестей Гоголя.
Можно поговорит и о названии. С одной стороны, понятно, что речь идет об одном из совершенно заурядных провинциальных малороссийских городков. Гоголь пишет, что главной достопримечательностью этого городка была огромная лужа посреди городской площади. Но с другой стороны, в этом названии звучат и другие слова: «Миргород», «мир», «город». Возможно, самое название намекает на некую более универсальную и масштабную проблематику. Но больше всего вопросов возникает по другому поводу: перед нами четыре повести, совершенно разные не только по сюжету, но и по жанру.
Первая повесть посвящена двум старичкам, горячо и искренне любящим друг друга: Пульхерии Ивановне и Афанасию Ивановичу, которые едят и пьют, а потом умирают.
Вторая повесть совершенно иного плана: мощные героические фигуры Тараса Бульбы и его сыновей, Остапа и Андрия, подвиги, страшные исторические события отдаленных эпох.
Третья повесть написана в жанре романтической фантастики: ведьмы, черти, потусторонние существа, храбрый казак Хома Брут, который не смог одолеть самого Вия и оказался жертвой демонической панночки.
И, наконец, четвертая повесть, написанная в духе жесткого реализма. Достаточно гадкие обыватели маленького жалкого городка с их маленькими страстями, с их грязной повседневной и унылой жизнью.
Что может объединять эти повести? И действительно ли они объединены неслучайно? Составляют ли они просто некое собрание повестей, или же здесь можно говорить о некоем единстве, идеологическом, художественном? Для этого последовательно рассмотрим каждое из этих произведений.
Итак, «Старосветские помещики» (рис. 5).
Рис. 5. «Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна» (П.П. Соколов. Ил. к повести Н.В. Гоголя «Старосветские помещики», 1853) ()
В этой повести содержится некий намек, ключ, который должен открыть дверцу, за которой содержится общая идея повествования. Неправ был, видимо, Белинский, когда он счел героев этой повести жалкими, ничтожными, ведущими полурастительное, полуживотное существование. Эта неправота звучит даже в приведенных выше словах Белинского, ведь он сравнивает Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну с некими Филемоном и Бавкидой, персонажами высокого античного мифа (рис. 6).
Рис. 6. « Меркурий и Юпитер в доме Филемона и Бавкиды» (Якоб ван Ост Старший, XVII век) ()
А если героев можно сравнить с персонажами такого высокого мифа, значит, и персонажи эти не такие уж низменные. Вспомним, кто такие Бавкида и Палемон, или, как сейчас его часто называют, Филемон. Это были старик со старухой, детей у них не было, они жили в крошечной деревушке, и вся их жизнь была посвящена друг другу. Вот это вечная любовь, а еще добродетель. Они никому и никогда не причинили зла. Более того, боги послали им испытание. Об этом замечательно рассказывается, например, в «Метаморфозах» великого римского поэта Овидия. Однажды пришли некие странники в деревню, где жили Филемон и Бавкида. Они постучались буквально во все дома, но ни один из жителей их не пустил. И только Филемон и Бавкида приветливо распахнули двери, не спрашивая, что это за люди. Они тут же выложили на стол всю свою снедь, которая приготовлена была на много дней вперед. Т. е. они сами рисковали остаться без еды. Но они подали гостям умыться, посадили их за стол, и, как обычно бывает в таких случаях, когда все расселись, над головами гостей просиял божественный свет. Это боги посетили скромное жилище Филемона и Бавкиды. За их гостеприимство, радушие, доброту боги наградили их: они дали им долгую беспечальную жизнь. Филемон и Бавкида становятся жрецами в храме Зевса Гостеприимного. И боги даруют им одновременную смерть, вернее, не смерть, а превращение. Филемон видит, как его Бавкида превращается в прекрасное дерево, а Бавкида видит, как Филемон становится таким же точно деревом. Они успевают попрощаться друг с другом. Затем эти деревья несколько столетий стоят рядом, радуя друг друга и окружающих людей.
Вот с какими персонажами сравнивает не только Белинский, но и сам Гоголь своих героев повести «Старосветские помещики». Но не только с персонажами высоко античного мифа связывает своих героев Гоголь. Обратимся к первым страницам повести. Ситуация немного странная. Говорится о цветущем и плодоносящем саде, в котором живут старосветские помещики. Черемуха и одновременно сирень цветет в этом саду, деревья унизаны яблоками, грушами, багряным цветом краснею вишни. В домике старосветских помещиков изображены на диванах птицы, похожие на цветы, и цветы, похожие на птиц. Это антураж рая, хотя рай положен людям после земной жизни. Но есть другая легенда, которая говорит о некоем прекрасном времени, которое существовало на земле. Разумеется, легенда эта о золотом веке. Она пришла к нам из античности. Первым записал эту легенду древнегреческий поэт Гесиод (рис. 7),
затем она повторена у римского поэта Овидия (рис. 8).
Рис. 8. Публий Овидий Назон (древнеримский поэт) ()
Что же это за легенда? Было некогда время, когда люди жили в блаженстве и безмятежности, земля давала все для пропитания, реки текли молоком и медом, вечно цвела весна, а с нею вместе и лето. Таким образом, мы можем отчетливо увидеть, что золотой век - это далекое прошлое, но на пространстве усадьбы старосветских помещиков сохранился какой-то осколок золотого века. Там время протекает медленно, блаженно, старосветские помещики никогда и никому не делают зла. Да, безусловно, их жизнь, может быть, названа низменной, но с важной коррективой: сам Гоголь говорит: «низменная, буколическая жизнь их». Буколики, или идиллия - это тоже своеобразный литературный жанр, пришедший из античности. Бесполезно предъявлять к идиллическому герою требования какой-то государственной деятельности, требование каких-то подвигов, деяний. Ведь идиллический герой - это человек, который живет в мире с окружающей действительностью, с собственной судьбой, со своей душой. Именной таких героев изображает нам Гоголь. Кроме того, подобно своим античным предшественникам, они искренне гостеприимны. Но Гоголь прекрасно понимает, что на пространстве современной жизни идиллической, волшебной реализации герой не получит, поэтому если античные персонажи Филемон и Бавкида заслужили милость богов и умерли в один и тот же миг, то этого не произойдет с героями Гоголя. Ведь повесть эта не о том, как они едят и пьют, хотя если посчитать, сколько раз герои принимают пищу, то получится около десяти раз в день. Повесть эта о великой любви, которая связывает этих двоих. А то, что они немолоды, не имеет значения, мы помним вечную любовь, связывавшую Тристана и Изольду (рис. 9),
Рис. 9. «Тристан и Изольда» (Д.У. Уотерхаус, 1916) ()
Франческу Римини и Паоло (рис. 10).
Рис. 10. «Паоло и Франческа» (Э.Ч. Халле) ()
Но любовь Афанасия Ивановича (рис. 11)
Рис. 11. «Афанасий Иванович» (П. Боклевский, Ил. к повести «Старосветские помещики», 1887) ()
и Пульхерии Ивановны (рис. 12)
Рис. 12. «Пульхерия Ивановна» (П. Боклевский, Ил. к повести «Старосветские помещики», 1887) ()
не менее сильна. Пульхерия Ивановна, как мы, может быть, помним, видит вернувшуюся внезапно серую кошечку, которую сманили коты, но она почему-то вернулась, одичавшая, странная, поела предложенную пищу, а затем, дико мяукнув, выпрыгнула в окно. Казалось бы, пустяк, забавное происшествие, но Пульхерия Ивановна понимает: это смерть приходила за ней. Некоторые исследователи находят в этом эпизоде связь с житийной литературой. Действительно, в житиях святых людям чистой жизни и светлой души является некая божественная милость: их предупреждают о грядущей кончине. Гоголь не собирается здесь выдерживать высокий, патетический, напряженный тон, и поэтому он немного снижает эту ситуацию: не ангел приходит к старичкам, а вот эта странноватая серая кошечка. Однако, подобно житийным персонажам, Пульхерия Ивановна способна предвидеть свою гибель. И расстаются старики. Пять лет живет в одиночестве Афанасий Иванович. Дальше Гоголь вводит некую новеллу, которая, казалось, не имеет прямого отношения к действию. Он рассказывает о некоем молодом человеке, который был влюблен в свою невесту безумно, страстно, нежно, дерзко, романтически. Невеста погибает, и молодой человек ни в чем не находит себе отрады, он дважды пытается покончить с собой, горе его безмерно, в нем нет ни тени надежды на какое-то душевное успокоение. Но менее чем через год рассказчик видит этого молодого человека в обществе молоденькой жены на светском рауте, где он весело играет в карты. Вот такая любовь царит в современном мире, который отнюдь не является золотым. Герои золотого века остаются верны друг другу до самого жизненного финала. Дальше Гоголь рассказывает о том, что в какой-то момент одинокий, заброшенный Афанасий Иванович слышит среди ясного летнего дня какой-то голос, который тихонечко зовет его. Гоголь говорит о том, что мы иногда слышим такого рода голоса, и у нас мороз пробегает по коже, потому что голоса эти - это голоса не нашего мира, а какого-то иного мистического мира. Но Афанасий Иванович чувствует только радость и бесконечное счастье: «Это она позвала меня», - говорит он и умирает успокоенный. Он надеется на посмертную встречу с Пульхерией Ивановной. И вот таким образом золотой век тут явно задействован Гоголем. Но если вспомнить легенду целиком, то мы увидим, что золотым веком тут дело не ограничивается. Согласно античной легенде после золотого века наступил век качеством похуже - серебряный. Все еще было много еды, все еще не было войн и болезней, но наступила зима, к людям стала приходить старость, и появилась смерть. И вот именно появление серебряного века со старостью и смертью мы можем наблюдать в «Старосветских помещиках».
Но тогда у нас картина проясняется, ведь следом за серебряным веком, с точки зрения Гесиода и Овидия, должен был появиться медный век, век поистине страшный. Гордые, мужественные, свирепые люди населяли этот век. Они непрерывно сражались друг с другом, у них было медное оружие, и даже жилища были из меди. И все они, истребив друг друга, погибли, и следа от них не осталось.
Теперь мы не удивимся, что именно на втором месте стоит повесть «Тарас Бульба». Именно там мы видим страшные исторические события гордых, мужественных и часто беспощадных героев. Это, своего рода, идеал, но идеал другого плана. В первой повести мы имеем дело с идеалом идиллическим, где кроткие и чистые сердцем герои живут в мире с собой и с окружающей их тихой и мирной природой. Во второй повести нам дается идеал другого типа - идеал героический. И точно так, как бессмысленно предъявлять к идиллическому герою требования великих деяний, точно так бессмысленно упрекать Тараса Бульбу (рис. 13)
Рис. 13. Тарас (Кибрик Е., Ил. к повести «Тарас Бульба», 1945) ()
или Остапа (рис. 14)
Рис. 14. Остап (Кибрик Е., Ил. к повести «Тарас Бульба», 1945) ()
в излишней жестокости.
Рис. 15. Андрий (Кибрик Е., Ил. к повести «Тарас Бульба», 1945) ()
Ведь Гоголь говорит о том, что Тарас Бульба и его товарищи убивали не просто на поле боя, иногда они уничтожали и мирное население. Но тут надо отчетливо понять, что Гоголь имел серьезные великие образцы в мировой литературе, которые он попытался пересадить на русскую почву. «Тарас Бульба» напоминает нам античный эпос, а именно «Илиаду». Гоголь осознавал это сходство, более того, он специально пытался его подчеркнуть, вот маленькие примеры тому. В «Илиаде» есть достаточно длинный список кораблей греков, которые приплыли под Трою, чтобы сражаться за прекрасную Елену. Гоголь в повести «Тарас Бульба» дает нам почти такой же длинный список казацких куреней, которые приходят на поле битвы. В «Илиаде» появляется сначала один Аякс, затем второй герой, третий, чтобы подчеркнуть, что героев много. У Гоголя появляется Кукубенко, затем второй, который обладает такими же героическими качествами. Во второй редакции повести Гоголь сознательно вводил скрытые цитаты из великого Гомера (рис. 16).
Таким образом, перед нами эпос, величественные, эпические герои. Интересно и то, что в «Тарасе Бульбе» соединены разные эпохи: в произведении есть и события XIV, и XV, и даже XVI века в таком своеобразном смешении. И это не ошибка автора. Гоголь прекрасно знал историю Малороссии, но он хотел создать некий универсальный образ героического прошлого.
А теперь обратимся к оглавлению сборника «Миргород», который состоит из двух частей. Первая часть представлена двумя повестями: «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба». Таким образом, нам дается два совершенно различных, но идеальных построения. Не каждый человек может прожить идиллическую или героическую жизнь, а вот вместе они создают некий образ идеала.
Затем идет часть вторая, которая состоит из повестей «Вий» и «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Что же говорит нам античная легенда? После медного века, после этих страшных людей, совершавших подвиги и исчезнувших с лица земли, наступает некий последний век, античные авторы называют его железным веком. И первый признак железного века - это некое оскудение человеческих душ. Люди становятся слабыми, мелкими, мелочными. И вот, похоже, такую ситуацию мы наблюдаем в повести «Вий». Там действуют три персонажа, отпущенные на каникулы в бурсаки: богослов Халява, философ Хома Брут и ритор, самый младший из них, Тиберий Горобец (рис. 17).
Рис. 17. «Халява, Брут и Горобец, застигнутые сумерками в степи» (М. Микешин, 1877)
Внешне они очень похожи на запорожских казаков: у них такие же усы, такие же широченные шаровары, они с таким же энтузиазмом курят трубки-люльки, они любят богатырски объесться и поспать в лопухах. Но что-то в них непоправимо изменилось. Даже имена у них странные: Халява - дармовщинка, лень; Хома Брут - Хома - это простонародный вариант имени Фома, а Брут - это персонаж римской истории, тираноборец; Тиберий Горобец - Тиберий - имя грозного римского императора, а Горобец - малороссийский воробей. Эти герои путешествуют по степи, но все внезапно меняется и они попадают в иное пространство - пространство, наполненное злом. Там царствует панночка, которая оказывается страшной ведьмой, причем сила её невероятно велика.
Рис. 18. «Вторая ночь Хомы Брута» (Э. Новиков, Ил. к повести «Вий») ()
Поначалу Хоме Бруту удалось с ней справиться: он избил ее до смерти, и страшная демоническая старуха превращается в девушку. Казалось бы, победа обеспечена, но, оказывается, не все так просто. Даже посмертная сила панночки велика настолько, что ее длинная рука протягивается в сам город Киев, и именно оттуда извлечен Хома Брут и приведен к ее изголовью, чтобы три дня читать над ней молитвы. Т. е. совершенно ясно, что Хоме Бруту придется биться с нечистой силой. Жизнь наполнена злом, жизнь требует героического начала, но этого начала в Хоме Бруте практически уже не осталось. Вот как он разговаривает с отцом панночки, суровым и грозным сотником:
Сотник спрашивает:
- А кто был твой отец?
- Не знаю, вельможный пан, - отвечает Хома Брут.
- А мать твоя?
- И матери не знаю…
- …и сам я - черт знает что. Никакого виду с меня нет.
Вот таково самосознание героя. Жизнь требует героического начала, но героя нет, поэтому зло на пространстве повести торжествует. Хома Брут показал некую душевную слабость. Он посмотрел на Вия (рис. 19),
Рис. 19. «Вий» (Э. Новиков, Ил. к повести «Вий») ()
В последней повести Гоголь показывает, что не только героическое начало исчезает из мира, но и люди перестают быть героями, перестают быть людьми.
Рис. 20. «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (А. Бубнов, 1952) ()
Мало того, что-то странное происходит с человечеством вообще. На что похож город, в котором проживают Иван Иванович и Иван Никифорович? То ли это стопка блинов, то ли это какая-то губка, странный гриб, уродливый нарост на теле земли. Иррациональность проникает даже в рассказ самого рассказчика, который беспрерывно восхищается Иваном Ивановичем: « Прекрасный человек Иван Иванович!» Но чем? У него «Славная бекеша» , «Его знает и комиссар полтавский» , «Он очень любит дыни» . И это качества прекрасного человека? Т. е. странность в самом рассказе. Мало того, какая-то странность проникает еще глубже: начинается сравнение Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, которое внезапным образом расползается. Говорится о том, что «у Ивана Никифоровича глаза маленькие, желтоватые, совершенно пропадающие между густых бровей и пухлых щек, и нос в виде спелой сливы» , (рис. 21)
Рис. 21. «Иван Никифорович» (П. Боклевский, Ил. к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», 1882)
а «У Ивана Ивановича большие выразительные глаза табачного цвета и рот несколько похож на букву ижицу» (рис. 22)
Рис. 22. «Иван Иванович» (П. Боклевский, Ил. к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», 1882) ()
Есть сравнение еще более странное. Рассказчик говорит о том, что «Иван Иванович несколько боязливого характера» , а «У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением» . И вот эта зловещая иррациональность и в жизни героев, и в их внутреннем облике и даже в самом рассказе рассказчика говорит нам о том, что жизнь непоправимо испорчена. Наступает тот самый железный век. Первым признаком железного века, как мы уже говорили, является измельчание человеческих душ, какая-то слабость и жалкость характеров. Люди действительно перестают быть людьми. Например, Иван Иванович любит беседовать с нищими, расспрашивать о нужде, а в итоге даже не подать, что является крайне античеловеческим качеством (рис. 23):
…Иван Иванович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта.
- Здорово, небого! - обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. - Откуда ты, бедная?
- Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети.
- Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда?
- А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб.
- Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? - обыкновенно спрашивал Иван Иванович.
- Как не хотеть! голодна, как собака.
- Гм! - отвечал обыкновенно Иван Иванович. - Так тебе, может, и мяса хочется?
- Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна.
- Гм! разве мясо лучше хлеба?
- Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо.
При этом старуха обыкновенно протягивала руку.
- Ну, ступай же с богом, - говорил Иван Иванович. - Чего ж ты стоишь? ведь я тебя не бью! - и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой…
Рис. 23. «Иван Иванович по дороге в церковь» (П. Соколов, Ил. к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», 1891) ()
Но главная характерная черта железного века - это раздоры. Считается, что в железном веке наступит война всех со всеми, право заменит кулак, сын пойдет на отца, брат на брата. И вот мы видим, что четвертая повесть как раз и посвящена ссоре (рис. 24).
Рис. 24. «Ссора» (Ил. к первой публикации повести в альманахе «Новоселье», 1834)
Другое дело, что и в гоголевском, и в нашем современном мире даже ссоры между этими людьми иллюзорны. Мы не знаем, по какому поводу они дружат и по какому поводу поссорились. Они добродушно осыпают друг друга ругательствами, и это не вызывает у них отторжения. Но затем Иван Никифорович произносит роковое слово «гусак» - и всё: ссора страшная, с полным разрывом отношений.
Итак, просмотрев эти четыре повести, мы видим, что есть некая сверхидея, которая очень тесно связывает эти произведения, имеющие разный сюжет и жанр: идиллия и золотой век плавно и печально перетекает в серебряный, грозные времена медного века, постепенное наступление зловещего века, когда нужен подвиг от человека, а человек измельчал и подвига совершит не в силах. И, наконец, полное растление душ: утрата идеалов, чести и совести - вот, что такое современный мир, с точки зрения Гоголя.
В античности легенда о четырех веках заканчивалась апокалиптически. И вот этот эсхатологизм, или настроение ожидания конца света, похоже, свойствен и гоголевскому сборнику «Миргород». Таким образом, все эти четыре повести оказались под одной обложкой и поставлены именно в таком порядке, конечно же, не случайно. Они связаны с глубинными гоголевскими историософскими концепциями. Он, действительно, считал, что жизнь в мире ухудшается, что зло торжествует, притом безнаказанно, и человечество должно приложить колоссальное усилие, чтобы противостоять этому захлестывающему всё миру зла. Удастся ли это ему? Об этом Гоголь размышлял на протяжении всего своего творчества, но начинает размышлять, безусловно, в 1835 году, когда пишет сборник «Миргород».
Список литературы
- Сахаров В.И., Зинин С.А. Русский язык и литература. Литература (базовый и углубленный уровни) 10. - М.: Русское слово.
- Архангельский А.Н. и др. Русский язык и литература. Литература (углубленный уровень) 10. - М.: Дрофа.
- Ланин Б.А., Устинова Л.Ю., Шамчикова В.М. / под ред. Ланина Б.А. Русский язык и литература. Литература (базовый и углубленный уровни) 10. - М.: ВЕНТАНА-ГРАФ.
- Интернет-портал Feb-web.ru ().
- Школьный отличник ().
Домашнее задание
- Найдите в повестях сборника «Миргород» все романтические и реалистические образы.
- Определите в повестях сборника «Миргород» все возможные мотивы (философские, фантастические, героические и проч.).
- * Напишите сочинение-размышление на тему: «Гоголевские герои в наше время».
ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ БИЛЕТ № 14
1.Сборник «Миргород»: общая характеристика, анализ двух повестей.
«Миргород» (февраль, 1835) - сборник повестей Николая Васильевича Гоголя, который позиционируется как продолжение «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Повести в этом сборнике основаны на украинском фольклоре и имеют много общего между собой. Считается, что прототипами некоторых персонажей стали родные Гоголя и люди, которых он знал, пока жил на Украине. В этом сборнике, в отличие от «Диканьки», где был Рудый Панько, нет единого "издателя", замыкающего цикл рассказов. Несмотря на то, что истории сгруппированы, их можно читать и по отдельности, не теряя смысла каждой повести. Миргород состоит из двух частей, в которых находятся четыре повести Гоголя: «Старосветские помещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В первую вошли повести «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба», во вторую - «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Обе части вышли в свет одновременно в самом начале 1835 года. Гоголь дал «Миргороду» подзаголовок «Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Но эта книга не была простым продолжением «Вечеров...». И в содержании, и в характерных особенностях художественной манеры писателя она явилась новым этапом в его творческом развитии. Повести «Миргород» совсем не случайно объединены в одном цикле. Их нужно рассматривать в единстве, несмотря на видимую разнородность их. Так, например, в повестях «Тарас Бульба» и «Ссоре двух Иванов» автор, кажется, говорит о совершенно различных вещах. В первой нарисована эпическая картина героического прошлого народа с его замечательно красивыми, полноценными людьми-героями, во второй – ужасающая своей пошлостью картина современной писателю помещичье-крепостнической жизни, в которой человек потерял свои подлинно человеческие качества и превратился в «небокоптителя». При этом повести совсем различны по стилю: в «Тарасе Бульбе» везде виден романтический взлет писателя, уходящего от реальности в мир мечты; в и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» нет нигде даже попытки оторваться от реальной жизни, – повести реалистичны от начала до конца. Такое соединение разнородных произведений в один цикл кажется противоречивым лишь на первый взгляд. В сущности же здесь присутствует единство отрицающего и утверждающего начала в гоголевском стиле критического реализма. Это единство состоит в основной идее всех произведений цикла, заключающейся в протесте писателя против всепоглощающей пошлости современной ему действительности, в призыве бороться за разумное, здоровое общественное бытие человека. В ссоре двух Иванов эта идея проводится через пафос отрицания, беспощадного разоблачения уродливой бессмысленной жизни существователей, в «Тарасе Бупьбе» – через пафос утверждения разумного бытия людей. Методом противопоставления, точнее, сопоставления писатель добивается большой убедительности своей мысли, проходя щей через все повести «Миргорода».
2. Славянофилы: идеология, представители течения. Творчество А.С. Хомякова.
Немецкая философия, перенесенная на русскую почву, в творчестве отечественных мыслителей становится эталоном в движении к оригинальным и самобытном философским концепциям.
В 40-е годы XIX столетия осуществилось «расщепление» русского духа. В философской мысли России наметились две линии: славянофильство и западничество. Уже в 30-е годы ослабевает увлечение Шеллингом (мыслитель, классик идеалистической. философии) : философскую мысль все более начинает привлекать идеалистическая система Гегеля. Крепнет и сама русская философия. На смену неясным представлениям приходит осмысленная постановка вопросов конкретного познавательно-практического характера. Общественное мнение тяготеет к достоверному знанию о судьбах отечества, движущих силах его истории, о миссии, выпавшей на долю России.
Мнения разделились. Одни полагали, что Россия просто отстала от передовых стран Европы, и что она обречена на продолжение пути, пройденного Западом, и который ей неизбежно предстоит повторить. Другие, напротив, считали, что вследствие петровских реформ Россия утратила собственный образ, потеряла национальные корни, и что ей предопределено возродить древнерусские, православные начала быта и культуры, дабы сказать миру свое, новое слово. Сторонники первого мнения образовали как бы лагерь западников, приверженцы второго – славянофилов.
Славянофильская линия в отечественной философии представлена творчеством А.С. Хомякова (1804–1860), И.В. Киреевского (1806-1856), К.С. Аксакова (1817-1860). К так называемым «поздним славянофилам» принадлежат Н.Я. Данилевский (1822–1885) и К.Н. Леонтьев (1831-1891), Ф.И. Тютчев (1803-1873).
Особое влияние на творчество А.С. Хомякова оказали идеи Шеллинга. Хомяков не создал специального труда с изложением своих философских взглядов. Почти все его произведения написаны по поводу (или в связи) мнений, высказанных учеными, писателями и философами. Тем не менее, и они дают возможность выявить своеобразие и оригинальность в философствовании этого мыслителя.
На страницах журнала «Москвитянин» он публиковал свои размышления по поводу крестьянского вопроса. Хомяков рассуждал о принципах, которые должны были лечь в основу свободных договоров между крестьянами и помещиками
Основная особенность его творчества в том, что он исходил из церковного сознания. В Церкви он видел полноту истины, источник света, который освещает все товарное бытие. И в таком смысле он – подлинный христианский философ
Церковь у Хомякова выступает основой всех его философских построений.. Из учения о Церкви он выводит учение о личности, принципиально отвергающее индивидуализм. Для Хомякова личность, раскрывающаяся во всей полноте, едина с Церковью. Разум, совесть, творчество – все это функции Церкви. Из этих предпосылок он выводит свое учение о двух коренных типах личности. В личности всегда идет борьба двух противоположных начал: свободы и необходимости. Преобладание того или иного начала формируют один или другой тип. Там, где господствует искание свободы, – иранский тип. Там же, где преобладает подчиненность необходимости, – кушитский тип. Но дар свободы торжествует только в единении с Церковью.
Для него всегда оставались вне всякого сомнения истины православия, вера в исключительную судьбу России и в ее национальные устои.В своих стихах Хомяков всегда отводил много места славянству и его будущему: его поэзия даже называется «поэзией славянства».Еще в 1831 г. Хомяков в оде по поводу польского мятежа, рисовал картину будущего:
Ложится тьма густая на дальнем Западе, стране святых чудес...
Век прошел и мертвенным покровом
задернут Запад весь.
Там будет мрак глубок...
Услышь же глас судьбы, воспрянь в сиянье новом,
проснися, дремлющий Восток...
И другой стране смиренной,
полной веры и чудес (т. е. России)
Бог отдаст судьбу вселенной,
гром земли и глас небес.
Когда славянофилы в 1856 г. получили возможность издавать «Русскую беседу», Хомяков был деятельным сотрудником и духовным руководителем журнала. Многие редакционные статьи принадлежат ему. Им было написано и предисловие к журналу, излагавшее его позицию. Из статей Хомякова, напечатанных в «Русской беседе», выделяются «Разговор в Подмосковной» (определение элемента народного и общечеловеческого), «Письмо к Т. Филиппову», «Замечания на статью Соловьева "Шлецер и антиисторическое направление"», «Картина Иванова».
