Рассказ начинается с того, что писатель нам представляет главного героя деревенского шорника Сверчка, который трудился в имении помещика Ремера. Его хозяин получил в наследство от деда огромную усадьбу, и еще не знал никого поблизости. И поэтому часто ему нравилось приходить со своей супругой к мастеровым по вечерам и слушать разные истории.
В один из Введенских вечеров Ремер как раз и зашел к ним в каморку. Погода была отвратительная, мела вьюга, но в комнатушке, где жили Сверчок и Василий, было тепло и влажно. Повсюду были разбросаны инструменты и мусор, недалеко, в пристройке располагалась домашняя птица, на которую даже не обращали внимания. Но это никого не беспокоило, потому что самое главное в жилище не было холодно, благодаря Ремеру. Он заботился о том, чтобы в эти зимние вечера его работникам было тепло, и давал указания на то, чтобы все помещения обогревались хорошо. Когда помещик пришел к работникам, то увидел, как они старательно трудятся. Сильный Василий подсмеивается над худощавым Ильей. Раньше Сверчок всегда мог ответить на колкости своего напарника, однако сегодня вполне с серьезным видом он решил изложить небольшой эпизод из своей жизни.
Когда – то давно у него был сын, которого звали Максим. Он его очень сильно любил. Когда мальчик подрос, он стал с отцом трудиться у господ. Один раз он взял его на работу к одному барину. Как раз стояли Никольские морозы. Было очень холодно.
Окончив дела, Сверчок вышел из дома и увидел, что вокруг все покрывается инеем. Он попросил сына подождать до утра и только потом тронуться в деревню. Однако, парень, понадеявшись на свое богатырское здоровье, подумал, что ничего страшного не случится с ним и решил идти в село. Когда они вышли и пошли домой, то вдруг заблудились, ведь кругом их окружал ледяной туман. На мужиках была надета рваная одежда, и они стали быстро замерзать. Сверчок с сыном долго кружили по местности, и к великому огорчению, отметили через некоторое время, что находятся в чистом поле. Они вновь стали искать дорогу, и вскоре отец нашел известный ему кустарник. Мужик понял, что зашли далеко, но есть шанс выбраться. В этой ситуации юноша совсем раскис, он попросту присел на снег и не сказал больше ни слова. Тогда Сверчок решил нести его на себе, но до деревни он не смог его притащить, так как закончились силы. Еле живого и окоченевшего Илью заметили работники железной дороги. Выслушав рассказ Ильи, все примолкли, а женщины даже прослезились. И только кухарка поинтересовалась, как получилось, что он не задрог, на что Сверчок ответил, что он об этом даже и не думал.
Произведение учит нас не ожесточаться после трагедии или неприятностей, случившихся в вашей жизни, а оставаться человеком с добрым сердцем.
Картинка или рисунок Сверчок
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Булычев Поселок
Роман начинается с зарисовок жизни в этом самом посёлке. На первый взгляд – в самом обычном, хотя бедном и заброшенном. Однако постепенно понимаешь, что действие происходит в будущем
- Краткое содержание сказки Гримм Рапунцель
Семье, в которой жил муж с женой, всё никак не удавалось произвести на свет ребёнка. Супруги не отчаивались. И в один чудесный день, женщина узнала, что скоро их семью ждёт пополнение.
- Краткое содержание Впотьмах Куприна
Среди суеты и привычного шума Московского вокзала затянулась прощальная сцена трех молодых людей, которые с нетерпением ждали отправления поезда. Когда один из них – Аларин Александр Егорович оказался в вагоне, он старался не привлекать к себе внимания
- Краткое содержание Как важно быть серьёзным Оскар Уайльд
Произведение Оскара Уайльда Как важно быть серьезным начинает своё повествование в столице Англии, в жилой площади Алджерона Монкрифа – джентльмена малых лет, также в особняке его давнего товарища – Джека Уординга в графстве Хартфордшир
- Краткое содержание Дефо Робинзон Крузо кратко и по главам
Эта работа является одной из самых популярных в ряде английских романов. В ней идет речь о жизни моряка из Йорка, который провел на необитаемом острове 28 лет, куда он попал в результате кораблекрушения.
Бунин Иван Алексеевич
И. А. Бунин
Эту небольшую историю рассказал шорник Сверчок, весь ноябрь работавший вместе с другим шорником, Василием, у помещика Ремера.
Ноябрь стоял темный и грязный, зима все не налаживалась. Ремеру с его молодой женой, недавно поселившимся в дедовской усадьбе, было скучно, и вот они стали ходить по вечерам из своего еще забитого дома, где только внизу, под колоннами, была одна сносная жилая комната, в старый флигель, в упраздненную контору, где зимовала птица и помещались шорники, работник и кухарка.
Вечером под Введение несло непроглядной мокрой вьюгой. В просторной и низкой конторе, когда-то беленной мелом, было очень тепло и сыро, густо воняло махоркой, жестяной лампочкой, горевшей на верстаке, сапожным варом, политурой и мятной кислотой кожи, куски и обрезки которой, вместе с инструментами, новой и старой сбруей, хомутиной, потниками, дратвой и медным набором навалены были и на верстаке и на затоптанном, сорном полу. Воняло и птицей из темной пристройки, но Сверчок и Василий, ночевавшие в этой вони и каждый день часов по десяти сидевшие в ней с согнутыми спинами, были, как всегда, очень довольны своим помещеньем, особенно тем, что Ремер не жалеет топки. С узеньких подоконников капало, на черных стеклах сверкал и резко белел липкий, мокрый снег. Шорники пристально работали, кухарка, небольшая женщина в полушубке и мужицких сапогах, назябшаяся за день, отдыхала на продранном стуле у горячей печки. Она грела спину и, не сводя глаз с лампочки, слушала шум ветра, потрясавшего порою весь флигель, постукиванье по хомуту, который делал Василий, и старчески-детское дыхание лысого Сверчка, возившегося над шлеёй и в затруднительные минуты шевелившего красным кончиком языка.
Лампочка, облитая керосином, стояла на самом краю верстака и как раз посредине между работавшими, чтобы видней было обоим, но Василий то и дело подвигал ее к себе своей сильной, жилистой, смуглой рукой, засученной по локоть. Сила, уверенность в силе чувствовались и во всей осанке этого черноволосого человека, похожего на малайца, - в каждой выпуклости его мускулистого тела, обозначавшегося под тонкой, точно истлевшей рубахой, бывшей когда-то красной, и всегда казалось, что Сверчок, маленький и, несмотря на видимую бодрость, весь разбитый, как все дворовые люди, побаивается Василия, никогда никого не боявшегося. Казалось это и самому Василию, усвоившему себе манеру, как бы в шутку, на забаву окружающим, покрикивать на Сверчка, даже помогавшего этой шутке.
Василий, держа между коленками, прикрытыми засаленным фартуком, новый хомут, обтягивал его темно-лиловой толстой кожей, одной рукой крепко захватывая ее и туго натаскивая на дерево клещами, а другой вынимая из сжатых губ гвозди с медными шляпками, втыкая их в наколы, заранее сделанные шилом, и затем с одного маха ловко и сильно вколачивая молотком. Он низко нагнул свою большую голову в черных, влажно-курчавых волосах, перехваченных ремешком, и работал с той приятной, ладной напряженностью, которая дается только хорошо развитой силой, талантом. Напряженно работал и Сверчок, но напряженность эта была иного рода. Он прошивал концом новую розово-телесного цвета шлею, тоже захватив ее в колени, в голенища и фартук, и с трудом накалывал, с трудом, шевеля языком и приноравливая к свету лысую голову, попадал щетиной в дырочки, хотя раздергивал в разные стороны и закреплял конец даже с некоторой удалью старого, наторелого мастера.
Наклоненное к хомуту лицо Василия, широкое, с выступающими под масленистой желто-смуглой кожей костями, с редкими и жесткими черными волосами над углами губ, было строго, нахмурено, значительно. А по наклоненному к шлее лицу Сверчка видно было только то, что ему темно и трудно. Он был ровно вдвое старше Василия и чуть не вдвое меньше ростом. Сидел ли он, вставал ли, разница была невелика, так коротки были его ноги, обутые в разбитые, ставшие от старости мягкими, сапоги. Ходил он, - тоже от старости и от килы, - неловко, согнувшись, так, что отставал фартук и виден был глубоко провалившийся живот, слабо, по-детски подпоясанный. По-детски темны были его черные глазки, похожие на маслинки, а лицо имело слегка лукавый, насмешливый вид: нижняя челюсть у Сверчка выдавалась, а верхняя губа, на которой темнели две тонких, всегда мокрых косички, западала. Вместо "барин" говорил он "баин", вместо "было" - "быво" и часто всхлипывал, подтирая большой холодной рукой, суставами указательного пальца, свой повисший носик, на конце которого все держалась светлая капелька. Пахло от него махоркой, кожей и еще чем-то острым, как от всех стариков.
Сквозь шум метели послышался из сеней топот обиваемых от снега ног, хлопанье дверей - и, внося с собой свежий, хороший запах, вошли господа, залепленные белыми хлопьями, с мокрыми лицами и блестками на волосах и одежде. Темно-красная борода и густые, нависшие над серьезными и живыми глазами брови Ремера, глянцевитый каракулевый воротник его мохнатого пальто и каракулевая шапка казались от этих блесток еще великолепнее, а нежное, милое лицо его жены, ее мягкие длинные ресницы, сине-серые глаза и пуховый платок еще нежнее и милее. Кухарка хотела уступить ей продранный стул, она ласково поблагодарила ее, заставила остаться на своем месте и села на скамью в другой угол, осторожно сняв с нее узду со сломанными удилами, потом слабо зевнула, повела плечами, улыбнулась и тоже засмотрелась на огонь широко раскрытыми глазами. Ремер закурил и стал ходить по комнате, не раздевшись и не сняв шапки. Как всегда, господа пришли только на минутку, - уж очень тяжелый и теплый был у шорников воздух, - но потом, как всегда, забылись, потеряли обоняние... И вот тут-то, неожидан но для всех, и рассказал Сверчок свою историю.
Однако ты, брат, ловок, - прошепелявил он, когда Василий, поздоровавшись с господами кивком головы, опять придвинул к себе лампочку. - Однако ты, бъат, вовок. Я небось пастарше тебя немножко, - сказал он, всхлипывая и подтирая нос.
Что? - притворно грозно крикнул Василий, сдвигая брови. - Может, тебе еще газовый рожок зажечь? Ослеп - так в богадельню.
Все улыбнулись, - даже и барыня, которой все-таки немного неприятны были эти шутки, - и подумали, что Сверчок, как всегда, отпустит что-нибудь смешное. Но на этот раз он только головой покрутил и, вздохнув, остановил взгляд на черных стеклах, залепленных белыми хлопьями. Потом, взяв шило своей большой, в крупных жилах рукой с широко расставленными суставами большого и указательного пальцев, неловко и с трудом воткнул его в розоватую сырую кожу. Кухарка, заметив, что он смотрел на окна, заговорила о том, как она боится, что ее мужик, поехавший за коновалом в Чичерине, замерзнет, собьется с дороги, как вдруг Сверчок, делая вид, что он занят, сказал с грустным добродушием.
Рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Сверчок» повествует нам грустную и очень трогательную историю шорника Ильи Капитонова. Шорник – это человек, которые занимается ремеслом, связанным с изготовлением шор. Шорами называют конские упряжки и сбруи.
Илья человек преклонных лет, очень неказистый и неприметный. Его внешность довольно непримечательная. Он невысокого роста, лысый, фигура у него нескладная от тяжелой работы. И работа у Ильи Капитонова не так складно идет, как у его напарника, такого же шорника Василия. Василий в данном рассказе внешне выступает полной противоположностью Ильи. Он высокий, красивый, сильный. И работа у него идет гораздо лучше. За худобу, болезненность и неприметный внешний вид Илью прозвали Сверчком. О нем и его непростой судьбе пойдет речь в данном рассказе.
Сверчок и Василий служат у помещика Ремера, который совершенно недавно получил усадьбу от своего деда. Сама усадьб находиться в плачевном состоянии и требуется еще много сил, чтобы восстановить ее. Поэтому помещику и его молодой беременной жене очень скучно. По вечерам они приходит в старый флигель и слушают рассказы Сверчка и Василия. Василий всячески издевается над Сверчком по любому поводу, осознавая свою безнаказанность. Ведь Сверчок побаивается Василия и на все его замечания и подтрунивания отвечает только шутками, что характеризует его как доброго и не злопамятного человека.
В один из таких вечеров Сверчок ведет себя очень серьезно и никак не реагирует на колкости Василия. Сверчок в этот вечер рассказывает историю своей жизни, которая, мне кажется, изменила и разделила его жизнь на «до» и «после». Когда-то давно у Ильи был сын Максим, крепкий, здоровый, красивый молодой человек. На момент происшествия ему было уже двадцать четыре года. Сверчок очень любил своего сына, и сын также души не чаял в отце и всюду его сопровождал.
Однажды, они вдвоем допоздна заработались в усадьбе одного барина. Настала холодная и беззвездная ночь, в которую очень сложно найти обратную дорогу до села. Сверчок понимал, что лучше остаться до утра и никуда не ходить, но Максим настаивал на своем и они вдвоем отправились в обратный путь. Идти было недалеко, но найти знакомую дорогу по глубокому снегу, холоду и темноте было очень сложно. Мужчины долго шли, но все никак не могли выйти к селу. Сверчок начал переживать и вскоре они наткнулись на знакомый дубовый кустарник. Тогда путники поняли, что оказались в совсем другой стороне от села и окончательно заблудись. Так как на них были старые вещи, они очень скоро замерзли.
Сверчок думал, что замерзнет и умрет первым. Но его сын Максим, который до этого метался из стороны в сторону и как безумный пытался найти дорогу, обессилено сел на снег, попрощался с отцом и замолк. Как не пытался Сверчок его растолкать и расшевелить ничего не помогало. Максим замерзал и умирал. Тогда мужчина взвалил своего сына на спину и попытался донести его села. Он искренни надеялся, что Максим еще жив и его можно отгореть. Но Сверчок смог пройти только пол пути до железной дороге, где он споткнулся о рельс и больше не мог подняться. Так и просидел он до рассвета, смотря, как заносит снегом его мертвого сына. Утром чуть живого Илью подобрал кондуктор поезда.
На мой взгляд, данный рассказ показывает нам, что даже самый неказистый человек способен на настоящий поступок ради любимого человека. Что неважно, как человек выглядит внешне, главное – это его душа и сила духа. Человек способен проявить геройские качества в любой даже самой безвыходной ситуации. При этом душа Сверчка не озлобилась на весь мир, он остался таким же добрым и открытым человеком.
Бунин Иван Алексеевич
И. А. Бунин
Эту небольшую историю рассказал шорник Сверчок, весь ноябрь работавший вместе с другим шорником, Василием, у помещика Ремера.
Ноябрь стоял темный и грязный, зима все не налаживалась. Ремеру с его молодой женой, недавно поселившимся в дедовской усадьбе, было скучно, и вот они стали ходить по вечерам из своего еще забитого дома, где только внизу, под колоннами, была одна сносная жилая комната, в старый флигель, в упраздненную контору, где зимовала птица и помещались шорники, работник и кухарка.
Вечером под Введение несло непроглядной мокрой вьюгой. В просторной и низкой конторе, когда-то беленной мелом, было очень тепло и сыро, густо воняло махоркой, жестяной лампочкой, горевшей на верстаке, сапожным варом, политурой и мятной кислотой кожи, куски и обрезки которой, вместе с инструментами, новой и старой сбруей, хомутиной, потниками, дратвой и медным набором навалены были и на верстаке и на затоптанном, сорном полу. Воняло и птицей из темной пристройки, но Сверчок и Василий, ночевавшие в этой вони и каждый день часов по десяти сидевшие в ней с согнутыми спинами, были, как всегда, очень довольны своим помещеньем, особенно тем, что Ремер не жалеет топки. С узеньких подоконников капало, на черных стеклах сверкал и резко белел липкий, мокрый снег. Шорники пристально работали, кухарка, небольшая женщина в полушубке и мужицких сапогах, назябшаяся за день, отдыхала на продранном стуле у горячей печки. Она грела спину и, не сводя глаз с лампочки, слушала шум ветра, потрясавшего порою весь флигель, постукиванье по хомуту, который делал Василий, и старчески-детское дыхание лысого Сверчка, возившегося над шлеёй и в затруднительные минуты шевелившего красным кончиком языка.
Лампочка, облитая керосином, стояла на самом краю верстака и как раз посредине между работавшими, чтобы видней было обоим, но Василий то и дело подвигал ее к себе своей сильной, жилистой, смуглой рукой, засученной по локоть. Сила, уверенность в силе чувствовались и во всей осанке этого черноволосого человека, похожего на малайца, - в каждой выпуклости его мускулистого тела, обозначавшегося под тонкой, точно истлевшей рубахой, бывшей когда-то красной, и всегда казалось, что Сверчок, маленький и, несмотря на видимую бодрость, весь разбитый, как все дворовые люди, побаивается Василия, никогда никого не боявшегося. Казалось это и самому Василию, усвоившему себе манеру, как бы в шутку, на забаву окружающим, покрикивать на Сверчка, даже помогавшего этой шутке.
Василий, держа между коленками, прикрытыми засаленным фартуком, новый хомут, обтягивал его темно-лиловой толстой кожей, одной рукой крепко захватывая ее и туго натаскивая на дерево клещами, а другой вынимая из сжатых губ гвозди с медными шляпками, втыкая их в наколы, заранее сделанные шилом, и затем с одного маха ловко и сильно вколачивая молотком. Он низко нагнул свою большую голову в черных, влажно-курчавых волосах, перехваченных ремешком, и работал с той приятной, ладной напряженностью, которая дается только хорошо развитой силой, талантом. Напряженно работал и Сверчок, но напряженность эта была иного рода. Он прошивал концом новую розово-телесного цвета шлею, тоже захватив ее в колени, в голенища и фартук, и с трудом накалывал, с трудом, шевеля языком и приноравливая к свету лысую голову, попадал щетиной в дырочки, хотя раздергивал в разные стороны и закреплял конец даже с некоторой удалью старого, наторелого мастера.
Наклоненное к хомуту лицо Василия, широкое, с выступающими под масленистой желто-смуглой кожей костями, с редкими и жесткими черными волосами над углами губ, было строго, нахмурено, значительно. А по наклоненному к шлее лицу Сверчка видно было только то, что ему темно и трудно. Он был ровно вдвое старше Василия и чуть не вдвое меньше ростом. Сидел ли он, вставал ли, разница была невелика, так коротки были его ноги, обутые в разбитые, ставшие от старости мягкими, сапоги. Ходил он, - тоже от старости и от килы, - неловко, согнувшись, так, что отставал фартук и виден был глубоко провалившийся живот, слабо, по-детски подпоясанный. По-детски темны были его черные глазки, похожие на маслинки, а лицо имело слегка лукавый, насмешливый вид: нижняя челюсть у Сверчка выдавалась, а верхняя губа, на которой темнели две тонких, всегда мокрых косички, западала. Вместо "барин" говорил он "баин", вместо "было" - "быво" и часто всхлипывал, подтирая большой холодной рукой, суставами указательного пальца, свой повисший носик, на конце которого все держалась светлая капелька. Пахло от него махоркой, кожей и еще чем-то острым, как от всех стариков.
Сквозь шум метели послышался из сеней топот обиваемых от снега ног, хлопанье дверей - и, внося с собой свежий, хороший запах, вошли господа, залепленные белыми хлопьями, с мокрыми лицами и блестками на волосах и одежде. Темно-красная борода и густые, нависшие над серьезными и живыми глазами брови Ремера, глянцевитый каракулевый воротник его мохнатого пальто и каракулевая шапка казались от этих блесток еще великолепнее, а нежное, милое лицо его жены, ее мягкие длинные ресницы, сине-серые глаза и пуховый платок еще нежнее и милее. Кухарка хотела уступить ей продранный стул, она ласково поблагодарила ее, заставила остаться на своем месте и села на скамью в другой угол, осторожно сняв с нее узду со сломанными удилами, потом слабо зевнула, повела плечами, улыбнулась и тоже засмотрелась на огонь широко раскрытыми глазами. Ремер закурил и стал ходить по комнате, не раздевшись и не сняв шапки. Как всегда, господа пришли только на минутку, - уж очень тяжелый и теплый был у шорников воздух, - но потом, как всегда, забылись, потеряли обоняние... И вот тут-то, неожидан но для всех, и рассказал Сверчок свою историю.
Однако ты, брат, ловок, - прошепелявил он, когда Василий, поздоровавшись с господами кивком головы, опять придвинул к себе лампочку. - Однако ты, бъат, вовок. Я небось пастарше тебя немножко, - сказал он, всхлипывая и подтирая нос.
Что? - притворно грозно крикнул Василий, сдвигая брови. - Может, тебе еще газовый рожок зажечь? Ослеп - так в богадельню.
Все улыбнулись, - даже и барыня, которой все-таки немного неприятны были эти шутки, - и подумали, что Сверчок, как всегда, отпустит что-нибудь смешное. Но на этот раз он только головой покрутил и, вздохнув, остановил взгляд на черных стеклах, залепленных белыми хлопьями. Потом, взяв шило своей большой, в крупных жилах рукой с широко расставленными суставами большого и указательного пальцев, неловко и с трудом воткнул его в розоватую сырую кожу. Кухарка, заметив, что он смотрел на окна, заговорила о том, как она боится, что ее мужик, поехавший за коновалом в Чичерине, замерзнет, собьется с дороги, как вдруг Сверчок, делая вид, что он занят, сказал с грустным добродушием.
