Прелюдия, или становление сознания поэта. Биография уильяма вордсворта

Уильям Вордсворт (William Wordsworth, 1770-1850)

Хотя Вордсворт выступал против просветительской философии, тем не менее в его взглядах сохраняется просветительская идея естественного человека и природного равенства людей. Вордсворт наследует руссоистский идеал природы, веру в ее доброе начало.

Вслед за Бернсом Вордсворт открыл возвышенное и прекрасное в душе простого человека. Вордсворт обосновал «смелую для своего времени мысль - об особых нравственных и поэтических преимуществах деревенской жизни как предмета поэзии». В поэзии Вордсворта сказывается противоречие между созерцательным подходом к жизни и сочувственным отношением к беднякам, между идеей покорности судьбе и негодованием по поводу участи неимущих в современном мире.

Социально-политические взгляды раннего Вордсворта выражены в письме к епископу Уотсопу. Письмо получило название «Апология французской революции». Вордсворт выступает сторонником борьбы против тирании феодалов и возмущается тем, что собственнический порядок в обществе обрекает простых людей на нищету.

Поэма Вордсворта «Вина и скорбь, или Происшествия в Солсберийской степи» (Guilt and Sorrow, or Incidents upon Salisbury Plain, 1794) посвящена тяжелому положению бедняков, которое становится еще более суровым в годы войны. Сюжет поэмы - горькая история жизни бывшего матроса и вдовы солдата. Драматическая тема поэмы развивается в пессимистическом плане.

В 1798 г. выходит анонимное издание «Лирических баллад» (Lyrical Ballads) Вордсворта и Колриджа. Поэты выступали против каких-либо литературных правил и стремились создать поэтический «эксперимент», основанный на принципе естественного изображения человеческих чувств и страстей, обыденной жизни.

Предисловие, написанное Вордсвортом ко второму изданию «Лирических баллад» (1800), явилось манифестом английского романтизма. Поэт говорит о необходимости выбирать происшествия обыденной жизни и изображать их в свете поэтического воображения, которое обычное рисует в необычном аспекте.

Предметом поэзии должна стать сельская жизнь, ибо в простой и скромной жизни с большей непосредственностью проявляются человеческие страсти, жизнь сердца. В бытии простых людей жизнь страстей сливается с красотой и постоянством природы. В поэзии надо воспроизводить язык простолюдинов. Далекие от условностей цивилизованного общества, простые люди выражают свои чувства безыскусно. В их языке - красота и философская значительность. Вордсворт хочет просто и естественно говорить о человеческих чувствах, поэтому он отвергает классицистический прием персонификации абстрактных идей. Язык поэзии он стремится приблизить к языку прозы, считая, что язык хорошей прозы вполне подходит для поэзии.

В предисловии к изданию «Лирических баллад» в 1815 г. Вордсворт пишет о необходимых условиях поэзии. Это - наблюдение и описание, чувствительность, размышление, воображение, фантазия, вымысел, оценка. Воображение призвано возбуждать и поддерживать вечное в человеческой природе, оно раскрывает и выражает внутренние свойства человека.

В «Лирических балладах» рассказывается о бедственном положении сельских тружеников Англии. Основная драматическая тема стихотворений - распад прежних устоев жизни мелких земледельцев, разложение патриархальных семейных отношений, нищенское существование обездоленных людей («Братья» - The Brothers, 1800, «Майкл» - Michael, 1800). Правдиво раскрыты чувства и переживания крестьян. «Пасторальные» баллады изображают драматизм судьбы английского крестьянства под воздействием новых буржуазных отношений, связанных с промышленным переворотом. Сельскую жизнь поэт противопоставляет городской; человечность он видит только в сельских жителях и упорно отстраняется от всего нового, что несет с собой социальное развитие; поэт все больше ограничивает себя вниманием к «пасторальному» прошлому и к своим субъективным переживаниям.

Частое обращение к образам детей в поэзии Вордсворта (стихотворение «Мечты бедной Сьюзен» (The Reverie of Poor Susan) связано с мыслью поэта о том, что именно детскому сознанию свойственно то воображение, которое необходимо для романтической поэзии. В детстве, по мнению Вордсворта, человек ближе всего к божественному началу. В стихотворении «Нас семеро» (We are Seven) поэт умиляется простоте и неведению восьмилетней крестьянской девочки, для которой не существует различия между жизнью и смертью. Когда повстречавшийся с нею человек несколько раз спрашивает ее о том, сколько человек в их семье, девочка неизменно отвечает: их семеро. Она не осознает, что двое -брат и сестра - мертвы, и их уже нет среди живых.

В стихотворении «Строки, написанные близ Тинтернского аббатства» (Lines Composed a Few Miles above Tintern Abbey, 1798) сказалось романтическое отношение к природе - слияние лирического героя с природой, возвышенное ее восприятие. Созерцание природы вызывает особое настроение, которое помогает легче нести бремя жизни в непонятном мире. Это стихотворение во многом определило романтический характер темы природы в лирике других английских поэтов начала XIX в. Тенденцию созерцательного отношения к жизни, к природе, ухода от общества в прекрасный мир природы верно подметил у Вордсворта и определил А. С. Пушкин:

Вдали от суетного света Природы он рисует идеал.

Тема любви в целом не характерна для поэтического наследия Вордсворта, который старался избегать слишком сильных индивидуальных чувств и страстей, считая идеалом самоотречение и покой. Ей посвящен только лирический цикл о Люси, но и здесь главным оказывается поэтизация жизни природы. Поэтический цикл о Люси (Lucy poems), включающий стихотворения: Strange Fits of Passion have I Known, 1799; She Dwelt Among the Untrodden Ways, 1799; I Travelled Among Unknown Men, 1799, -это поэтический рассказ лирического героя о власти любви.

Романтическая любовь загадочна; это -страсть, исполненная тайны. Герой стремится к любимой, которой уже нет в живых. О смерти Люси он догадывается по знамению в природе: свет луны погас. Люси - воплощение красоты природы, ее смерть-это слияние с природой. Образ Люси - это образ далекой родины, по которой томится лирический герой.

В начале 1800-х годов в творчестве Вордсворта наметился кризис. В «Оде к долгу» (Ode to Duty, 1805-1807) поэт заявляет о желании подчинить свою волю долгу. Свобода его утомляет; он мечтает о покое, отдавшись строгой власти долга. Но и в этот период Вордсворт обнаруживает подчас неприятие действительности, основанной на порочности и несправедливости.

Эти настроения сказались в цикле «Сонетов, посвященных свободе» (Sonnets Dedicated to Liberty, 1802-1807). В сонете «Лондон, 1802 год» (London, 1802) Вордсворт обращается к памяти Мильтона, противопоставляя его героические идеалы низменной жизни современной Англии. Лирический герой говорит, что Англия нуждается в таких людях, как Мильтон, поэт просит Мильтона дать современникам силу, доблесть и свободу. Титаническая фигура Мильтона противостоит мелким, эгоистическим людям современности.

Теме национально-освободительной борьбы народа посвящен сонет «Туссену Лувертюру» (То Toussaint L"Ouverture, 1807), в котором обрисована фигура руководителя восставших негров. Туссен Лувертюр схвачен и заточен в темницу; ему грозит смерть. Лирический герой призывает его не сдаваться, не умирать, не терять бодрости. Туссену Лувертюру сочувствует вся природа; его союзниками и друзьями становятся любовь и непобедимый дух человека.

Однако наряду с этими вдохновенными произведениями Вордсворт писал слабые стихи, проникнутые духом верно-подданичества и религиозно-мистическими настроениями. С консервативных позиции написаны «Сонеты, посвященные свободе и порядку» (Sonnets Dedicated to Liberty and Order, 1831-1845) и др.

В поздний период своего творчества Вордсворт оправдывает существующее политическое устройство Англии. В начале XIX в. Вордсворт, как Колридж и Саути, приходит к консервативным политическим взглядам, становится апологетом официальной церкви. Он пишет сонеты на темы истории английской церкви.

Относительное спокойствие, неподвижность, «мудрую пассивность» сельской жизни он противопоставляет беспокойным революционным событиям времени.

Поэмы «Прогулка» (The Excursion, 1814), «Прелюдия, или Развитие сознания поэта» (The Prelude, or Growth of a Poet"s Mind, 1798-1805, опубл. 1850) были частями задуманной Вордсвортом большой философской поэмы «Отшельник» (The Recluse), содержащей взгляд на человека, природу и общество. «Прогулка» представляет собой беседу встретившихся на кладбище поэта, странника-коробейника, священника-расстриги Одинокого и пастора. Стихотворные диалоги являются апологией отступничества Одинокого от его былых идеалов. В прошлом Одинокий участвовал во Французской революции, в настоящем он готов смиренно принять существующий порядок.

Автобиографична по своему содержанию поэма «Прелюдия». Поэт вспоминает о своей юности, о Французской революции, свидетелем которой он был. Как бы ни старался Вордсворт в этой поэме истолковать образ поэта как отшельника, стоящего над миром, как жреца искусства, выражающего божественное провидение, он, по существу, воспел животворный источник своего поэтического дарования, воспел то, что составляло лучшую часть его творчества. Поэта мучило его отступничество: «Сознание измены и дезертирства в самом святом месте, какое мне известно, - в моей душе».

После смерти Саути Вордсворт становится придворным поэтом, пишет казенно-патриотические стихи, стремится утвердиться в своей позиции «эгоцентрической возвышенности» и безмятежного покоя. Но в его душе живет воспоминание о мятежной юности, несовместимой со смирением и покоем. Это противоречивое мироощущение поэта выразилось еще в стихотворении «Агасфер» (Song for the Wandering Jew, 1800). Поэт говорит здесь о том, что все в природе в конце концов совершает свой цикл и приходит к покою. Только поэт, как Агасфер, не знает покоя, он вечно стремится к цели, которая всегда впереди:

Без конца моя дорога, Цель все так же впереди, И кочевника тревога День и ночь в моей груди. (Пер. С. Маршака)

Уильям Вордсворт
William Wordsworth
Вильям Вордсворт в поздние годы
Дата рождения	7 апреля (1770-04-07 ) […]
Место рождения
Дата смерти	23 апреля (1850-04-23 ) […] (80 лет)
Место смерти
Гражданство (подданство)
Род деятельности	поэт
Направление	романтизм , озёрная школа
Язык произведений	английский

Файлы на Викискладе
Цитаты в Викицитатнике

Биография

Отец Вордсворта умер, причём его наниматель граф Лонсдейл остался ему должен несколько тысяч фунтов, но отказался признать этот долг. Семья надеялась, что Уильям Вордсворт примет духовный сан, но он не был к этому расположен и в ноябре 1791 года снова отправился во Францию, в Орлеан , чтобы улучшить свои знания во французском языке. В Орлеане он полюбил дочь военного врача Анетт Валлон, которая 15 декабря 1792 года родила ему дочь Каролину. Опекуны приказали ему немедленно вернуться домой. Уильям Вордсворт признал своё отцовство, но не женился на Анетт.

По возвращении в Лондон в декабре 1792 года он опубликовал «Вечернюю прогулку» и «Описательные наброски» (Descriptive Sketches), рассказ о путешествии с Джонсом, написанный во Франции и окрашенный восторженным принятием революции.

Программа

Представители романтизма резко осуждали городскую культуру и уходили от неё или в Средние века - «готический роман », - или в природу. В тиши мелкопоместного быта и деревни, в упрощении искали они спасения от социальных бед, противопоставляя городской жизни простой «неиспорченный» быт провинции. «Простой» быт стал их идеалом, и Вордсворт занялся его апологией в области художественной литературы. Он поставил за правило «брать материал для творчества из обыкновенной жизни, оформлять его обыкновенным способом, на обыкновенном языке». «Обыкновенная жизнь, - говорит он, - избрана мной потому, что только в ней все естественно и правдиво; в её условиях простой, ничем не прикрашенный быт не противоречит прекрасным и устойчивым формам природы» (предисловие к «Лирическим балладам»). Рассудочный и напыщенный язык поэзии классицизма Вордсворт снизил до уровня разговорного языка; по мнению Вордсворта, язык поэзии не должен отличаться от языка прозы.

Творчество Уильяма Вордсворта

Уильям Вордсворт - поэт Природы и Человека. Он верил, что его поэтическое назначение - показать природу не как убежище человека от страданий и обязательств, но как источник «чистейшей страсти и веселья», непреходящего вдохновения и поддержки, дарующих, если только человек способен по-настоящему видеть и слышать, вечные и всеобщие ценности души и сердца -любовь, радость, стойкость и сострадание. Эта вера уходит корнями в детские и юношеские переживания Вордсворта, которые определили его развитие как поэта. Необычайно обострённые зрение и слух давали молодому человеку столь глубокое наслаждение красотой и загадочностью природы, что нередко он погружался в транс или в состояние восторга, благоговения и даже трепета.

Столь же глубокой была любовь Уильяма Вордсворта к людям - детям и наследникам природы. В детстве и юности его восхищали сельские типы, особенно пастухи и «разносчики», то есть бродячие торговцы. Их образы встречаются в его поэзии. Характер иного плана - необузданный, жестокий, бесчувственный бродяга, который, однако, тоже дитя природы, способное на раскаяние и нежность, - великолепно раскрыт в Питере Белле. Вордсворт никогда не судил ближнего, и его поэзия согрета чувством, которое Ч.Лэм называл «прекрасной терпимостью» к человеческим слабостям и недостаткам. Вордсворт любил смиренных и кротких сердцем. Сочувствие тяжёлой женской доле также ярко проявилось в его творчестве. В его поэзии часто возникают и образы детей, подчас выказывающих, в отличие от недалеких взрослых, прозорливость сердца и воображения, как в балладе «Нас семеро» (1798).

Вордсворт неизменно подчеркивал, сколь многим он обязан четырём своим великим предшественникам в английской поэзии - Дж. Чосеру , Э.Спенсеру , У.Шекспиру и Д.Мильтону . Его стиль обнаруживает приметы их неизменного влияния, в первую очередь Мильтона, чьи сонеты побудили Вордсворта обратиться к этой поэтической форме. Поздняя его поэзия в основном представлена именно сонетами, иногда объединёнными в циклы наподобие Реки Даддон и Церковных очерков. Сюжетные стихотворения Лирических баллад и по содержанию, и по стилю родственны народной английской балладе, хорошо знакомой Вордсворту.

В лучших поэтических творениях Вордсворта ясная мысль сочетается с выразительными точными описаниями, высвеченными силой чувства, а в обрисовке персонажей как внешний облик, так и душа человека переданы с безупречной достоверностью. Та же непреложная верность правде позволила ему в Книге I Прогулки (где Странник - это фактически автор), в Прелюдии и в Тинтернском аббатстве раскрыть пережитые им состояния восторга, ужаса и духовидения так, что это стало новым словом в поэзии.

В зрелые и поздние годы жизни творческий гений вдохновлял поэзию Вордсворта в меньшей степени, нежели в - , однако она часто являлась плодом глубокой мысли и чувства и порой достигала вершин художественного мастерства.

Образы природы

Города, даже провинциального, у Вордсворта нет. Только в сонете «К Лондону» он нарисовал Лондон , который, однако, напоминает у Вордсворта спокойную и спящую усадьбу . В сонете нет ни одной характерной черты города, несмотря на то, что он написал этот сонет, стоя на Вестминстерском мосту , в самом центре Лондона.

Зато он открыл, как говорят критики, природу англичанам, и его справедливо считают лучшим мастером пейзажа . Всё, что Вордсворт изображал, дано на фоне природы: нищий сидит на отдалённой скале, кошка играет увядшими листьями, глухой крестьянин лежит под сосной, и т. д. Время он измеряет цветущими вёснами, страдным летом, обильной плодами осенью, холодными долгими зимами. Тончайшие оттенки психики он переводит на язык природы. Такой недостаток человеческого организма, как глухоту , Вордсворт изображает следующим образом: для глухого «глубокая горная долина с звенящими ручьями - мертва, он не слышит её музыки; летним утром его не будит торжественный хор птиц, его не радует гулкое „ку-ку“ в шумящем бору; не для него поют и жужжат в цветах пчелы. Когда сильные ветры качают широкую грудь озера и оно поёт, играет и рокочет тысячами бурлящих волн, ветер пригибает к земле верхушки деревьев и шумит в тростнике - он не слышит музыки бури, - он видит лишь немую картину. Он не слышит скрежета плуга , переворачивающего тяжёлые комья земли, он не слышит звона косы и хруста травы, не слышит шелеста колосьев, когда его серп подрезает стебли, не слышит весёлого шума труда в страдную пору» («Excursion Book»).

Вордсворт, будучи противником городской культуры, не особенно тянулся и к науке. Он познавал мир непосредственным общением с природой. «Ребёнок, приложивши к уху раковину, слышит рокот океана». «Природу познает не ум, а сердце чуткое и воспринимающее. Природа - величайший учитель. Наука ищет далёкую истину, а поэт поёт песни сегодняшнего дня, ему вторит сегодняшнее человечество, перед лицом правды сегодняшнего дня».

В творчестве Вордсворта есть доля мистики и обожествления природы, есть немного морализирования и набожности, но все это теряется в его глубоко лиричной и простой поэзии. В произведениях Вордсворта нашли место и крестьянин, и вернувшийся со службы солдат, и коробейник , и крестьянские дети («A Noble Peasant»; «We are Seven»; «The idiot Boy», etc.).

Политические взгляды

В молодости Вордсворт интересовался идеалами Великой французской революции , но после прихода к власти Наполеона I , как и многие современники, разочаровался в революции. В дальнейшем Вордсворт был консерватором , и всякое изменение «прекрасных и устойчивых форм природы» вызывало с его стороны протест и возмущение. Он обращался к правительству с просьбами поддержать мелкопоместное дворянство и его оплот - деревню, так как, по его мнению, мощь Англии базировалась на мелкопоместном дворянстве. Вордсворт выступал противником парламентской реформы, восставал против постройки Кендал-виндермирской

, Райдал-Маунт , близ Грасмира , графство Камберленд) - английский поэт -романтик , основной автор сборника «Лирические баллады », условно относимый к т. н. «озёрной школе» .

После смерти Роберта Саути в 1843 году 73-летний Вордсворт был назначен королевой Викторией поэтом-лауреатом , но не имел, в отличие от предшественников никаких специальных творческих обязанностей (писать оды на торжественные дни и т. п.). В последние годы жизни, особенно после смерти дочери, Вордсворт практически перестал писать стихи.

Прелюдия, или Становление сознания поэта

Фрагменты поэмы

Вступление Елены Халтрин-Халтуриной

Уильям Вордсворт: современник Джонсона, Байрона, Кэрролла

При взгляде на даты жизни английских романтиков сразу бросается в глаза, что старший из них, считающийся основоположником романтической школы в Великобритании - Уильям Вордсворт (7.04.1770-23.04. 1850), - прожил долгую жизнь. Пред ним оказался бессилен романтический закон, сулящий гению раннюю гибель, - “Сначала лучшие умрут, а тот, кто сердцем черств и сух, дотлеет до конца” .

С литературным творчеством Вордсворт соприкоснулся задолго до рождения Байрона и Шелли, когда еще были живы корифеи эпохи английского классицизма и сентиментализма Сэмюэл Джонсон и Уильям Каупер. Он сочинял стихи будучи школьником, и отдельные строки ему удалось опубликовать под псевдонимом Axiologus. В зрелые годы Вордсворту привелось активно общаться со всем литературным бомондом. Это не только его земляки Колридж, В. Скотт, Де Куинси, Байрон, Теннисон и другие. С ним состоял в переписке Г. У. Лонгфелло, а 30-летний Р. У. Эмерсон (за три года до первого заседания Трансцендентального клуба) специально приезжал в Озерный край в усадьбу на холме Райдал, чтобы лично побеседовать со стариком Вордсвортом. Люди искали встреч с Вордсвортом не как с официальной фигурой (хотя в 1843-1850-е годы он занимал пост поэта-лауреата при королеве Виктории), а как с известным поэтом-мыслителем. Когда Вордсворт достиг преклонного возраста, многие его поэтические произведения давно были разобраны на цитаты. В 1850 году Вордсворт ушел из жизни. Подрастало совершенно новое поколение, младшим представителям которого суждено было вступить в XX век. Томасу Харди было 10 лет, Уолтеру Патеру - 11, Льюису Кэрроллу - 18.

Интерес художников к Вордсворту рос пропорционально славе - и она не была ранней. Вот почему портреты Вордсворта, известные нам по антологиям и историям литературы, являют взору старца, убеленного сединами. Большинство этих изображений было создано после того, как поэту исполнилось 60. Исследователи насчитали 87 его поздних портретов . В свое время самым известным из них был портрет работы Г. У. Пикерсгила. Начиная с издания собраний стихотворений Вордсворта в 1836 году, гравюра с этого портрета многократно перепечатывалась.

В те же годы хорошо была известна картина работы Б. Р. Хейдона “Вордсворт на вершине холма Хелвеллин в Озерном краю” 1842 года, выполненная в стиле исторического портрета. На ней поэт изображен как герой великих сражений, в раздумии стоящий у одной из покоренных вершин.

XX век узнал более юные лица Уильяма Вордсворта. Из тени забытых собраний выступили картины, показывающие его в период “золотого” расцвета таланта (годы 1797-1807 известны как “золотое десятилетие” в творчестве поэта). Самый ранний из известных портретов (с. 79) написан У. Шатером в знаменательный 1798 год - год тесного творческого сотрудничества Вордсворта и Колриджа. Именно тогда создавался сборник “Лирические баллады”, публикация которого ознаменовала начало романтического периода в английской литературе. Это единственный портрет, где можно увидеть улыбку Вордсворта. Современники вспоминали, что схватить ее было очень непросто. Улыбка чудесно озаряла его лицо, словно солнечный луч, на краткое мгновение пробившийся из-за облаков . Другой портрет - сегодня он часто появляется в печати - выполнен Генри Эдриджем в 1805-1806 годах.

Дороти, сестра поэта, находила в нем большое сходство с оригиналом. Уильям здесь - состоявшийся поэт, за плечами которого написание поэмы “Прелюдия, или Становление сознания поэта” (опубликована в 1850 году). Это биография души художника, стоящая в центре английского романтического канона.

Поэма “Прелюдия” создавалась и шлифовалась несколько десятилетий , ткань ее повествования имеет сложный рисунок. В ней описывается, как в Англии конца XVIII - начала XIX веков менялся дух времени и менталитет. На этом фоне происходит формирование человека художественного склада мышления, который чутко воспринимает все события современности. Вордсворт показывает, какие философские модели доминировали на том или ином этапе его становления. Свое детство поэт описывает, прибегая к моделям ассоциативной философии XVIII века (Д. Гартли), юность у него проходит под знаком годвинизма , а творческое становление напрямую связано с выработкой романтической эстетики “воображения”, о которой мы скажем особо.

Примечательно, что поэт всегда изображает состояние души героя через картины природы. Современники говорили о Вордсворте так: “Его душа, отвратившаяся от внешнего мира и сосредоточенная на собственной внутренней жизни, познает ценность мыслей и чувств, вызванных самыми незначительными событиями прожитых лет. Песенка кукушки звучит в его ушах как голос из прошлого; на расцветающих маргаритках лежит отблеск мальчишеского восторга, лучащегося из умудренных опытом глаз поэта; радуга простирается в небесах великолепной аркой в ознаменование перехода от детства к юности, а старый терновник клонится под бременем воспоминаний” .

Вордсворт имел обыкновение совмещать - словно диапозитивы - несколько мысленных пейзажей. Поэт сравнивал, как в разном возрасте при взгляде на один и тот же предмет человек замечает разные детали. Некоторые из деталей присутствуют только на старых “слайдах” и восстанавливаются силою памяти или воображения. Другие, напротив, появляются с течением времени.

Моменты душевных взлетов поэт выделял особо и полагал, что описывать их надо не в момент возникновения, а после осмысления. Вот почему Вордсворт определил поэзию как “припоминание ярких моментов прошлого в состоянии покоя” (предисловие к “Лирическим балладам”). Главной творческой силой он считал воображение . Воображение для Вордсворта - особый термин. Это творческая сила, встающая из глубин сознания поэта, которая позволяет ему острее ощущать бытие - как свое, так и других людей. В отличие от фантазии, воображение не уносит поэта в мир иллюзий, а приближает к нему живой мир, высвечивая лучшие, но скрытые стороны действительности.

В чем же здесь новизна? Предшественники поэта воспевали воображение как аналог вдохновения (Экенсайд, Шефтсбери, Томсон). Вдохновение приходило к поэту-искуснику извне и помогало ему создать новый шедевр в условиях непререкаемости старых образцов и условностей жанра. Романтики Вордсворт и Колридж стали больше ценить авторскую спонтанность - непредсказуемость, обусловленную не игрой внешних божественных сил, а внутренним воображением, подпитывающимся работой человеческого разума и подсознания. Так в Англии свершался переход от предромантической системы ценностей (устои, элитарность, искусность, рассудок, остроумие, энтузиазм, божественное вдохновение и сродное вдохновению воображение) к раннеромантической (спонтанность, демократичность, одаренность, медитативность, воображение, фантазия). Ключевую роль в этом переходе играло романтическое переосмысление категории воображения.

Моменты, когда происходят вспышки воображения, Вордсворт назвал “местами времени” (“spotsoftime”):

Есть времени места - и в каждой жизни

Они - живительных источник сил;

Туда от суесловья и лукавства,

Иль от того, что более гнетет,

Порой невыносимо, от никчемных

Занятий и рутины, мы спешим,

Чтобы незримо возродиться, чтобы

Дух радости, входя в нас, помогал

Достигшим высоты, подняться выше,

Упавшим - встать. Сей животворный дух

Там веет, где почувствовать смогли мы,

Что всем обязаны своей душе:

Она - царица; все, что к нам приходит

Извне, подчинено и служит ей.

Мгновения такие мы находим

Повсюду - с детства самого они

Знакомы нам, и там, я полагаю, -

Всего видней. Насколько я могу

Судить, влияньем этим благотворным

Полна вся жизнь моя.

Прелюдия. Кн. 11. Перевод Т. Стамовой

В 12-ти книгах поэмы “Прелюдия” насчитывается более 30 эпизодов с описанием “мест времени”. Они составляют костяк поэмы.

Вордсворт полагал, что “места времени” могут быть разной интенсивности: одни яркие, другие побледнее. Интенсивность зависит от того, на каком этапе личностного развития находится человек. Первые вспышки еще не вполне развившегося творческого воображения случаются в детстве, они учат героя узнавать гармонию и дисгармонию, прислушиваться к голосу совести. Юношеские - приносят ему осознание своего призвания и интерес к политике. Зрелость же достигается тогда, когда поэт отказывается от утопических порождений фантазии и при помощи воображения познает себя и мироустройство, пытаясь - насколько это возможно - “вживую” соприкоснуться с трансцендентным.

Так в “Прелюдии” с наибольшей полнотой раскрылся характерный вордсвортовский стиль, который он выработал еще для написания “Лирических баллад”: при помощи мысленных пейзажей, наложенных друг на друга по принципу просвечивающих пластин, выявлять то, как постоянно меняется сознание лирического героя. В каждой пейзажной группе непременно имеется “пластина” с изображением “мест времени”.

Вордсворт посвятил себя созданию поэзии, которая есть плод романтического воображения - воображения в очень конкретном понимании слова. На практике данный метод реализовался через создание “мест времени”. Это и есть особый вордсвортовский стиль. Возник он как авторский, индивидуальный, а впоследствии сделался одним из ведущих, “больших” стилей эпохи английского романтизма .

Вордсворт как автор лирических баллад, “певец тиса и нарциссов” (Брэдли), неплохо известен в России. Однако как поэт, предвосхитивший развитие возрастной психологии и совместивший ее с психологией творчества, Вордсворт может раскрыться только через “Прелюдию”.

Появление полного перевода поэмы “Прелюдия” на русский язык - несомненно крупное событие для нашей литературы. Он подготовлен для серии “Литературные памятники” РАН (перевод Т. Стамовой). Для раздела “Дополнения” впервые переведены на русский язык “Ода предчувствия бессмертия” (перевод Г. Кружкова), “Дóма в Грасмире” (перевод М. Фаликман), цикл “К Мэтью” (перевод С. Дубинского), “Разрушенная хижина” (перевод А. Лукьянова) и другие. Издание сопровождают статьи А. Н. Горбунова о творческом пути Вордсворта, о созвучности отдельных его строк русской литературе.

Здесь представлены фрагменты поэмы.

Из книги первой

Детство и школьные годы

В то время восхищение и страх

Наставниками были мне. С пеленок

Я пестуем был красотой, и после,

Когда с иной долиной мне пришлось

Девятилетнему свести знакомство,

Я полюбил ее всем сердцем. Помню,

Когда ветров морозное дыханье

Последним крокусам на горных склонах

Сжигало венчики, я находил

Себе отраду в том, чтоб до утра

Бродить средь скал и тех лощин укромных,

Где всюду водятся вальдшнепы. Там,

С силком через плечо, охотник жадный,

Я обегал свои угодья, вечно

Не находя покоя, и один

Под звездами, казалось, был помехой

Покою, что царил средь них; порой,

Почти рассудок потеряв и жаждой

Добычи обуян, чужой улов

Себе присваивал и после слышал

Среди холмов безлюдных странный шорох,

Дыханье близкое, шаги, почти

Неуловимые средь сонных трав.

Когда апрельский своевольный луч

У первоцветов стрелки вынимал

Из новеньких колчанов, я опять

Вверх устремлялся, в горы, к одинокой

Вершине, где среди ветров и туч,

Орел-разбойник кров нашел. Увы,

И тут достойной цель мою назвать

Я не могу. Но сколько дивных чувств

Я испытал, когда, почти достигнув

Гнезда, висел над пропастью - зацепкой

Мне были лишь пучки сухой травы

Да трещины в скале; я сам былинкой

Трепещущею был; с налету ветер,

Сухой и резкий, дерзостное что-то

Кричал мне в уши, и чужим, нездешним,

Каким-то неземным, казалось небо

И заговорщиками облака!

Как в музыке гармония и лад

Всем правят, так и человека ум

Устроен. Некоей незримой силой

Все элементы, чуждые друг другу,

В нем сведены в поток единый. Так

И страхи ранние мои, и беды,

Сомнения, метания, тревоги,

Неразбериха чувств моих и мыслей

Становятся покоем, равновесьем,

И я тогда достоин сам себя.

Что ж остается мне? Благодарить

За все, за все, до самого конца.

Однако же Природа, с юных лет

Своих питомцев закаляя, часто

Завесу облаков над ними рвет,

Как бы при вспышке молнии - так первым

Их удостаивая испытаньем,

Наимягчайшим, впрочем; но порой

Угодно ей, с той же благою целью,

Устраивать им встряску посильней.

Однажды вечером, ведомый ею,

Я лодку пастуха нашел, что к иве

Всегда привязана была у входа

В укромный грот. В долине Паттердейл

Я на каникулах гостил тогда,

И ялик тот едва лишь заприметив,

Находку счел неслыханной удачей,

Залез в него и, отвязав, отплыл.

Луна взошла, и озеро сияло

Средь древних гор. Под мерный весел плеск

Шла лодочка моя - вперед, вперед,

Как человек, что ускоряет шаг.

Поступок сей, конечно, воровство

Напоминал, и все же ликованья

Была полна душа. И горным эхом

Сопровождаем, ялик мой скользил

По водной глади, оставляя след

Из маленьких кругов, что расходились

От каждого весла и исчезали

В одном потоке света. Горный кряж,

Тянувшийся вдоль озера и бывший

Мне горизонтом, темный небосвод

И звезды яркие - я, глаз от них

Не в силах оторвать, все греб и греб,

Собою горд, и весла погрузил

В молчанье вод озерных. Мой челнок,

Как лебедь, приподнялся на волне,

И в тот же миг из-за прибрежных скал

Огромного утеса голова

Вдруг показалась, и росла, росла,

Пока, воздвигнувшись во весь свой рост,

Сей исполин меж звездами и мной

Не встал - и мерным шагом, как живой,

Пошел ко мне. Дрожащею рукой

Я челн мой развернул и, поспешив

Назад, по тихим водам, словно тать,

Вернулся в грот Плакучей ивы. Там

На прежнем месте лодку привязав,

Через луга я шел домой и в мысли

Тяжелые был погружен. С тех пор

Прошло немало дней, а я никак

Забыть то зрелище не мог. Неясных

И смутных образов был полон ум.

Неведомые формы бытия

Из темноты вставали. Как назвать

Тот мрак, я сам не знал. Я был один,

Покинут всеми; даже то, что прежде

Мой составляло мир - деревья, небо,

Поля зеленые, морская ширь -

Все, все исчезло, кроме тех огромных

Существ, не походящих на людей,

Что среди дня мой посещали ум

И в снах ночных тревожили меня.

Премудрость, дух Вселенной! Ты, душа,

Бессмертье мысли - ты даешь дыханье,

Движенье нескончаемое формам

И образам. И мню, что неслучайно

Ты с первого рассвета моего

При свете дня и ночью занимала

Мой ум не суетой, что человекам

Столь свойственна, но тем высоким, прочным,

Что недоступно ей - природой, жизнью

Непреходящей, и мечты, и мысли

И чувства все преображала так,

Что освящались даже боль и страх.

Так нам порой случается расслышать

В биенье сердца мирозданья пульс.

Сей дар причастности, хоть не заслужен

Нисколько, но отпущен был сполна.

Когда в ноябрьские дни долины

Волнистым, тонким выстланы туманом,

Казались бесприютными вдвойне,

И в ночи летние, когда по краю

Озерных вод, что стыли средь холмов

Печальных, возвращался я домой,

Их бесприютности и дрожи полн,

Та благодать сопутствовала мне.

Когда ж морозы ударяли, день

Сжимался и в окошках теплый свет

Горел зазывно в сумерках - на зов

Я не спешил. Восторг и упоенье

Владели мной. То был счастливый час

Для нас для всех. Как на свободе конь,

Счастливый, гордый, в новое железо

Обутый, и о доме позабыв,

По льду озерному под звон коньков

И ветра свист, носился я. Стремясь

Забаве взрослой подражать, в охоту

Играли мы тогда. Все как взаправду:

Рога трубят, веселых гончих стая

И заяц быстроногий впереди.

Звенящих был. Вокруг отлоги гор

Им вторили. И каждый голый куст,

И деревце безлистное, и льдистый

Утес в ответ звенели словно медь.

А отдаленные холмы в пространство

Унылый отзвук посылали. Звезды

Сияли на востоке, и полоской

Оранжевой на западе светился

И постепенно догорал закат.

Порой, когда от шума отдохнуть

Хотелось мне, в уединенной бухте

Узоры я выписывал, любуясь

Звездой какой-нибудь на льду. Когда же

Ватагой шумной, разогнавшись с ветром,

Неслись мы вдаль, и берега во тьме

Вытягивались в линию и тоже

Навстречу нам свой ускоряли бег,

Мне нравилось, отстав, на всем ходу

Остановиться - редкие утесы

Еще неслись навстречу, будто вместе

С землей, что свой заканчивала круг,

И застывали где-то позади,

И я стоял, застигнут тишиной

И скован ею, словно спал без снов.

Овы, явленья чудные на небе

И на земле, видения холмов

И духи мест пустынных! Не напрасна

Была забота ваша обо мне,

Когда преследуя меня средь детских

Забав - в лесах, пещерах, средь холмов,

На всем вы оставляли отпечаток

Желания и страха, в океан,

Земную твердь вседневно обращая,

Кипящий, где как волны набегают

Восторг и страх, надежда и тоска.

В любых занятьях наших, в круговерти

Чудесной зим и весен, я всегда

Следы волнений этих находил.

Мы жили, словно птицы. Солнце в небе

Не видело долин, подобных нашим,

И радости столь шумной и веселья -

Таких не знают, верно, небеса.

И ныне радуюсь, когда припомню

Леса осенние, молочно-белых

Орехов грозди; удочку и леску -

Сей символ упованья и тщеты, -

Что звали нас к источникам средь скал,

От звезд и солнца лето напролет

Укрытых, к водопадам на изломах

Речушек горных. Сладко вспоминать!

И сердцем прежним чувствую опять

Тот дивный трепет, напряженье то,

Когда с холмов в июльский полдень ввысь

Взвивался змей воздушный, натянув

Свои поводья, словно резвый конь,

Или с лугов подхваченный внезапно

Ноябрьским ветром, застывал на миг

Средь облаков, чтобы потом рвануться

Куда-то и, отвергнутым, на землю

Вдруг рухнуть всею тяжестью своей.

Вы, домики смиренные, нам кров

Дарившие тогда, забуду ль ваши

Тепло и радость, святость и любовь.

Среди приветливых полей какими

Уютными казались ваши кровли!

Каких только не знали вы забот

И не чурались их! Однако ж были

У вас и праздники, и торжества,

И радости простые: вечерами,

Собравшись у каминного огня,

Как часто мы над грифельной доской

Склонялись низко друг напротив друга

И крестики чертили и нули

В баталиях упорных - впрочем, вряд ли

Их удостою описанья здесь.

А то еще вкруг белого как снег

Стола из ели, вишни или клена,

Сойдясь за вистом, посылали в бой

Войска бумажные - от настоящих

Их отличало то, что после всех

Побед и поражений не разбиты

И не забыты были, но в поход

В составе прежнем выступали вновь.

Компания престранная! Иные,

К сословью низкому принадлежа,

По прихоти судьбы вдруг возвышались

Едва ли не до трона, замещая

Правителей усопших. Как тогда

Гордыня распирала их - всех этих

Бубен и пик, треф и червей! А нам

Как сладко было всеми помыкать!

Издевкам, шуткам не было конца,

Когда потом, словно Гефест с небес,

Ниц падали - великолепный туз,

Сей месяц на ущербе, короли

Опальные и дамы, коих роскошь

Сквозь тлен еще светилась. За окном

Меж тем шел дождь, или мороз жестокий

Все пробовал на зуб, и лед, ломаясь

На озере близ Истуэйта, порой,

К воде сползая, долы и холмы

Протяжным звуком оглашал, похожим

На вой проголодавшихся волков.

И тщательно припоминая здесь,

Как дивною наружностью природа

Меня пленяла с детства, занимая

Мой ум величием и красотой

Своих созданий, и пристрастье к ним

Старалась пробудить, все ж не забуду

О радостях иных - происхожденье

Их мне не ведомо: как временами

Средь шума и тревог я ощущал

Вдруг чувства новые - святой покой

И тишину - и словно сознавал

Свое родство со всем, что на земле

Живет и дышит, и внезапно вещи

По-новому мне открывались, будто

Спешили донести простую весть

О том, что жизнь и радость суть одно.

Да, отроком еще, когда земля

При мне раз десять свой свершила круг,

К чудесным сменам приучая ум,

Я Вечной красоты уж замечал

Присутствие и часто по утрам

Вдыхал ее как вьющийся туман

Долины и в недвижной глади вод,

Берущих цвет у тихих облаков,

Ее, казалось, созерцал лицо.

Расскажут вестморлендские пески

И кряжи Камбрии, как, когда море,

Тень сумерек отринув, посылало

Пастушьим хижинам благую весть

О восхождении луны - как долго

Стоял я, перед зрелищем сиим,

Как странник, онемев и никаких

Подобий оному не находя

В короткой памяти своей, и мира,

И тишины в смятенном сердце, все ж

Уйти не мог и, взглядом обводя

Сияющий простор, словно сбирал

С дрожащих лепестков в сем поле света

Блаженство новое, как юный шмель.

Так, часто средь ребяческих забав,

Средь радостей внезапных, словно вихрь

Захватывавших нас, да столь же бурных,

Сколь мимолетных, вдруг, словно щита

Блистаньем поражен, я застывал

На месте: то природа говорила

Со мной своим бессмертным языком.

И преткновенья наши, и невзгоды -

Проделки, верно, озорливых фей -

Небесполезны были, сохраняя

В себе сей драгоценный отпечаток

Картин и форм, что много лет спустя

Умели оживать и повзрослевший

И приземленный окрыляли ум.

И даже если радости самой

Стирался след, то сцены - те, что были

Свидетелями ей, - перед глазами

Вставали вновь и вновь, и с ними чувства

Забытые: и воспитатель-страх,

И удовольствие, и все, что ей,

Той радости, сопутствовало, - так

Исполнены великой красоты,

Сии картины, времени барьер

Преодолев, уже не покидали

Ума, родными становясь, и каждый

Цвет, и оттенок, каждая черта

Хранили с прошлым радостную связь.

Из книги седьмой

Пребывание в Лондоне

О, друг любезный мой, одно из чувств,

Мной здесь испытанных, принадлежит

По праву городу сему - как часто,

С людским потоком слившись, я шагал

По шумным улицам и говорил

Себе: “Здесь тайна - каждое лицо”.

И я глядел, глядел не отрываясь,

Вникая, что, и где, и как, но вот

Все образы вдруг делались подобны

В горах туману или зыбким снам,

И повседневности докучной бремя -

Надежд и страхов, прошлых, настоящих,

Законов, правил всех, что человек

Себе установил, - не узнавая

Меня, не узнанное мною, прочь

Куда-то отходило. И однажды,

В сем карнавале, я был поражен

Внезапно видом нищего - подняв

Глаза слепые, прислонясь к стене,

Стоял он неподвижно. На листке,

Приколотом к лохмотьям, я прочел

Историю его. И в тот момент

Мой ум, как жернов под струей воды,

Вдруг повернулся: все, что о себе

И о вселенной знаем мы, - не больше

Записки этой жалкой на груди

У нищего - подумал я. И образ

Сей недвижимый, с каменным лицом

И мертвым взглядом, показался мне

Посланьем из иного бытия.

Из книги десятой

Пребывание во Франции и французская революция

И в это время, окрылен надеждой,

В Париж вернулся я. Опять бродил -

Лишь с большим интересом, чем когда-то, -

По улицам знакомым, проходил

Мимо тюрьмы, где доживал свой век

Монарх несчастный, разделив судьбу

С супругой и детьми, и тот дворец,

Что штурмом был недавно взят под залпы

Артиллерийские и рев толпы.

И площадь Карузель (совсем пустую)

Я пересек - недели три назад

Там груды мертвых и полуживых

Тел громоздились, - и теперь, взирая

На все эти места, я был как тот,

Кто силится прочесть страницы книги

Незабываемой, но, языка

Не зная, лишь глядит на них с тоской,

Молчание поставив им в вину.

В ту ночь мне не спалось, я ощутил,

В каком безумном мире нахожусь.

В чердачной комнате под самой крышей

Большого дома предстояло мне

Ночь провести - в иное время я

Такому месту был бы рад, и даже

Теперь мне нравилось здесь. Я не спал,

Читая при полуоплывшей свечке,

Но с перерывами. Недавний страх

Я ощущал как подступавший вновь.

Все мысли были о сентябрьской бойне,

От коей месяц только отделял

Меня, - я словно кожей ощущал

Тот материальный страх (все остальное

Из вымыслов достраивалось мной,

Из скорбных хроник тех жестоких дней,

Воспоминаний чьих-то и туманных

Предчувствий). Лошадь учится на корде,

Небесный ветер на круги своя

Всегда стремится, год идет за годом,

Отлив становится приливом, день

Сменяет день, все сущее должно

Родиться снова. И землетрясенье

Насытиться не может никогда!

Так говорил я сам с собой, покуда

Над городом вознесшись, прогремел:

Не спи! Не спи! - Все стихло, но потом,

Немного успокоившись, едва ли

Я мир обрел, и мой чердак теперь,

Хоть мертвая была в нем тишина,

И вовсе непригодным был для сна,

Как чаща, диких полная зверей.