Стихотворение «На холмах Грузии...» написано в 1829, именно в это время Пушкин путешествовал на Кавказе. До конца неизвестно кому было посвящено стихотворение, ведь некоторые считают, что будущей жене поэта-Наталье Гончаровой, а некоторые, что другой женщине, с которой Пушкин познакомился на Кавказе.
Особенностью стихотворение было особое выражение чувства любви, которая внезапно вспыхнула в сердце поэта. Главной темой считается соединение поэта и окружающего мира, а также связь с обществом. Данную работу относят к периоду любовной лирики Пушкина. Первые строки открывают перед читателем пейзаж, где течет река Арагва, и холмы окутывает ночная мгла. Так называемым виновником всех чувств поэта можно назвать его возлюбленную, только подумав о ней Пушкин сразу меняется, меняется его настроение и эмоции.
Заканчивается произведение строками, которые несут важный смысл, а заключается он в понимании Пушкина понятия "любовь".
Анализ стихотворения А.С. Пушкина "На холмах Грузии лежит ночная мгла"
Стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла. » было написано Пушкиным в 1829 году во время поездки поэта в Закавказье. Тогда Пушкин был безнадежно влюблен в Наталью Гончарову, даже не надеясь на брак с ней. Жанр - элегия.
Стихотворение посвящено теме любви. Описание природы служит автору способом выражения чувств лирического героя, размышлений на тему любви. Два первых стиха (строки) дают пейзажную картину:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Пейзаж содержит скрытое противопоставление двух начал. Первый стих рисует холмы - возвышенности, поднятые к небу. Второй - лежащую у ног поэта глубокую реку. Третий и четвертый стихи характеризуют внутреннее состояние лирического героя. Оно находится в согласии с окружающим пейзажем. Чувства, испытываемые героем-автором, противоречивы: «грустно и легко» - это не только разные, но и трудно совместимые чувства. Объяснение их дается в следующих строках:
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою.
Введенное в стихотворение поэтическое «ты» (образ неназванной возлюбленной) становится источником света. Именно ею полна печаль, и это делает печаль светлой. Следующие четыре стиха меняют интонацию. Спокойно-печальная повествовательная интонация первого четверостишия делается более напряженной:
Тобой, одной тобой. Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
Что не любить оно не может.
Последние строки особенно важны для понимания стихотворения и пушкинской концепции любви: вечна сама потребность любить, любовь возникает в сердце поэта как эхо женской красоты и гармонии.
Нашёл ошибку? Выдели и нажми ctrl + Enter
Анализ стихотворения Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла…»
Стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» - ода всепоглощающей любви
А.С. Пушкин создал стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла…», находясь на Кавказе в 1829 году. В то время поэт безответно любил Наталью Гончарову. О браке с красавицей Пушкин и не мечтал, но душа, сердце и мысли поэта были заняты только ею. Жанр произведения любовная элегия. Но это стихотворение не о сильной привязанности, а об огромной любви, о любви, которая подчиняет себе разум и эмоции.
Поэт, чтобы передать свои чувства, призывает на помощь природу. В первых строках автор рисует пейзаж:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Прекрасные холмы Грузии противопоставляются водам Арагвы. На фоне этого чудесного вида поэт делится своими чувствами и терзаниями. Природа помогает герою выразить непростое состояние души. Автор сопоставляет свой внутренний мир с ландшафтами Грузии. Противоречивые мысли автора похожи на шум реки, обрамленной горами, на тихую южную ночь:
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою…
Еще одна героиня произведения, к которой поэт обращается на «ты», по-видимому, любимая женщина. Именно она заставляет героя грустить и терзаться безответной любовью. Далее в стихотворении чувствуется другой ритм, нарастает напряжение:
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
Завершающие строки являются эпиграфом ко всему любовному творчеству Пушкина. Жить без любви, не любить - это невозможно для поэта.
Стихотворение «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» - простой рассказ автора о своих человеческих чувствах, эмоции сведены к минимуму. Эта гениальная простота помогает любому читателю понять поэта, прочувствовать его искренность. Но анализ черновика произведения показывает, что легкость стиха далась поэту не сразу. Множество зачеркнутых фраз, исправленных слов - все это огромный труд автора, и, как следствие, все строки на своем месте, нет ничего лишнего. Каждое слово емко, в таком небольшом стихотворении - очень глубокий смысл.
Анализ стихотворения А.С.Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла…»
Стихотворение «На холмах Грузии…» Пушкин написал в 1829 году во время путешествия в Арзрум, когда был безнадёжно влюблён в Наталью Гончарову. Он надеялся на брак с ней, но никто не мог запретить ему любить её, восхищаться ею, посвящать ей стихи.
Главная мысль (идея)
Это стихотворение о любви всегпоглощающей, подчиняющей себе все другие чувства.
Жанр стихотворения – элегия. Оно относится к интимной лирике.
Стихотворение написано чередующимися шестистопными и четырёхстопными ямбами. Длинные и короткие стихи симметрично следуют друг за другом.
Пушкин достигает в этом стихотворении «нагой простоты», стремясь сделать его предельно искренним и ясным. В стихотворении только одна метафора – «сердце горит», но она так тривиальна, привычна, что даже не воспринимается как метафора.
В стихотворении происходит чередование описаний природы и строк, в которых высказывается эмоциональное состояние лирического героя. Между описанием природы и выражением чувства нет никакой логической связи. Но оба описания связаны неразрывно. Связь здесь не логическая, а эмоциональная: пейзаж создаёт лирическое настроение.
В описании природы скрыто противопоставление двух начал: первая строка рисует холмы, поднятые к небу. Во второй изображена текущая в расщелине глубокая река. Первые строки рождают по ассоциации образы высоты и глубины.
Также важен образ «ночной мглы». В нём сразу два образа – ночи и лунного света, по ассоциации несущие чувство умиротворения и покоя, «светлой печали».
Внутреннее состояние лирического героя находится в согласии с окружающим пейзажем. Чувства, испытываемые им, противоречивы: «грустно и легко» – и в то же время они связаны, как глубина и высота пейзажа вокруг, как ночь и лунный свет. Оксюморон «печаль моя светла» оказывается тоже логичным: как ночная темнота, пронизанная лунным светом, не страшна, так и печаль пронизана светом, потому что «печаль моя полна тобою».
Образ неназванной возлюбленной становится источником света.
Безличные конструкции «мне грустно», «мне легко» создают ощущение событий, происходящих органично, без усилий самого героя – это состояние, а не действие.
Параллелизм пейзажа и душевного мира поддерживается системой звуковых повторов: «Тобой, одной тобой…».
Но глаголы, описывающие «дело» сердца, становятся энергичными: «горит», «любит».
Последняя строчка звучит как бы обречённо:
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Но в этой неизбежности больше света и радости, полноты чувства, чем уныния. Любовь, о которой говорит поэт в этом стихотворении, – жертвенная, нежная, щедрая.
Анализ стихотворения Пушкина «На холмах Грузии»
Стихотворение «На холмах Грузии» является одним из немногих лирических произведений, которое Александр Пушкин посвятил своей будущей супруге, первой красавице Москвы Наталье Гончаровой. Написано оно было летом 1829 года, после неудачного сватовства поэта. Понимая, что он может получить отказ, Пушкин передал свое предложение о браке родителям Натальи Гончаровой через своего друга, Федора Толстого-Американца, который был вхож в семью избранницы поэта. Получив весьма неопределенный ответ, больше похожий на отказ, который родители невесты аргументировали тем, что Наталья еще слишком молода для замужества, Пушкин решил отправиться в действующую армию на Кавказ.
Его друзья, не желая подвергать жизнь поэта опасности, все же уговорили Пушкина погостить несколько месяцев в Тифлисе, где и было создано короткое, чувственное и очень романтичное стихотворение «На холмах Грузии».
Начинается это произведение с того, что поэт стоит на берегу полноводной реки Арагва, однако мысли его по-прежнему обращены к далекой и холодной Москве, где он оставил ту, которая сумела покорить его сердце одним лишь взглядом. Поэт признается, что душа его наполнена светлой печалью, ему «грустно и легко». Столь противоречивые чувства, безусловно, вызваны завуалированным отказом в женитьбе, однако поэт все же не теряет надежды на воссоединение с возлюбленной . «Унынья моего ничто не мучит, не тревожит» - эту фразу стихотворения следует трактовать таким образом, что, тоскуя по Наталье Гончаровой, Пушкин чувствует, что рано или поздно все равно добьется ее руки. Поэтому отказ и разлуку поэт воспринимает, как временные обстоятельства, которые не позволяют ему жениться. Одним из препятствий, к слову, является довольно скромное материальное положение поэта, который слывет весьма азартным игроком и спускает в карты практически все свое жалованье.
Позже, вернувшись с Кавказа, Пушкин попытается улучшить свое материальное положение за счет отказа от игры в карты и посещения дорогих питейных заведений. Однако в момент написания стихотворения «На холмах Грузии», которое по своей красоте и изяществу напоминает элегию, мысли поэта весьма далеки от повседневных забот. Его даже не волнует тот факт, что Наталья Гончарова, с которой за время короткого знакомства поэт успел обменяться лишь несколькими пустыми фразами, вряд ли испытывает к нему нежные чувства. Для Пушкина гораздо важнее то, что испытывает он сам по отношению к юной девушке . «И сердце вновь горит и любит - оттого, что не любить оно не может», - пишет поэт, подчеркивая, тем самым, что для счастливого брака лично ему достаточно собственных чувств, которых, как он считает, с лихвой хватит на то, чтобы построить прочную семью.
Примечательно, что предчувствия Пушкина не обманули, так как в 1830 году он сделал повторное предложение Наталье Гончаровой и получил согласие. Однако после бракосочетания он не посвятил своей жене ни одного лирического стихотворения. Возможно, все дело в том, что юная красавица, бесконечно уважая своего супруга, так и не смогла его по-настоящему понять и полюбить. Стоит также отметить, что после того, как чета Пушкиных поселилась в Петербурге, Наталья Николаевна была представлена ко двору и благодаря своей красоте стала одной из любимиц императрицы. Подобная благосклонность обязывала супругу Пушкина вести активную светскую жизнь и появляться на всех без исключения балах. Вполне понятно, что это вызывало у поэта приступы неконтролируемой ревности, однако в своих письмах многочисленным друзьям он писал, что бесконечно счастлив, и вспоминал свою короткую поездку на Кавказ, во время которой, по сути, была решена его судьба. Пушкин отмечал, что в период написания стихотворения «На холмах Грузии» у него было желание оставить затею с женитьбой и больше никогда не возвращаться в Москву. Однако чувства к Наталье Гончаровой оказались сильнее доводов разума.
«На холмах Грузии», анализ стихотворения Пушкина
«На холмах Грузии» - одно из самых известных произведений Александра Сергеевича Пушкина. Посвящено оно, как и многие другие стихотворения поэта, теме любви . а именно, по мнению некоторых литературных исследователей, безнадежной любви художника к Наталье Гончаровой. В то время она была прелестной семнадцатилетней девушкой. Накануне написания, в апреле 1829 года Пушкин просил руки и сердца возлюбленной, но безуспешно, не получив ни согласия, ни отказа. Однако есть и другая версия: произведение посвящено той прекрасной музе, к которой поэт был неравнодушен на Кавказе. Светлая, чудесная прелесть, которой проникнута природа Грузии, вызвала воспоминания о давно забытых чувствах.
Кто же эта муза-незнакомка, о которой писал Пушкин? Предположительно, что ею была дочь Николая Николаевича Раевского, Мария. В нее Александр Сергеевич был влюблен в юные годы. Позднее Раевская вышла замуж за декабриста, генерал-майора Сергея Григорьевича Волконского. Когда стихотворение было опубликовано (в 1829 году), супруги Волконские находились на каторге, в сибирской ссылке. Мария Николаевна, которой работу Пушкина прислала княгиня Вера Федоровна Вяземская, была уверена, что стихотворение было обращено именно к ней.
История создания
Написано произведение во время второго путешествия Александра Сергеевича на Кавказ. Его Пушкин задумал за два года до поездки, в 1827 году и сообщал об этом в письме к своему брату Льву. В 1828 году поэт хотел поступить в действующую на Кавказе армию, но ему отказали. Многие знакомые Пушкина вспоминали его в тот период апатичным, угрюмым и рассеянным, «не узнавали прежнего Пушкина». В то время, по словам Шадури, Пушкин страдает от одиночества вдали от своих друзей-декабристов, братьев, близких товарищей. Влекло Пушкина на Кавказ не только из любви к тому месту, но и из тревоги за судьбы декабристов, сосланных Николаем I. В 1829 году отчаявшийся поэт самовольно отправился на Кавказ.
Тема, композиция, жанр
Стихотворение относится к любовной лирике Александра Пушкина. Ясные и емкие, первые строки рисуют в воображении пейзаж, где пред лирическим героем шумит река Арагва, где на холмах легла ночная мгла. Поэтические пейзажные наброски служат средством выражения чувства поэта. В них сокрыто противопоставление двух контрастирующих начал. Холмы символизируют возвышенность, устремленность к небу, а бурный речной поток – глубину, лежащую у ног повествующего. Чувства художника противоречивы. «Грустно и легко» - не противоположные, но совершенно разные, трудно совместимые. Печаль поэта светла, полна воспоминаниями о музе.
Источник светлого чувства Пушкина – неназванная возлюбленная. При упоминании о ней поэт меняется в своем настроении, становясь более напряженным, страстным. Строки, завершающие произведение, несут в себе глубокий смысл, важный знак. В них заключается одно из составляющих пушкинского понимания любви: потребность любить вечна. Лирический герой с тайной, но светлой, нежной грустью и удивлением чувствует эхо любовного чувства к далекой музе в своем горящем сердце:
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
В работе Пушкина можно выделить две части. Первая – созерцательная, где описывается ночной пейзаж, а вторая – чувственная, где главный герой говорит о чувстве, волнующем его душу. Образ тихой, светлой грусти перекликается с пылающим от любви сердцем. Жанр стихотворения – элегия с элементами философской медитации, пейзажа. Стихотворные размеры – шестистопный и четырехстопный ямбы – чередуются. Произведение написано с использованием перекрестной рифмы. Средства художественной выразительности использованы в малом количестве. Особую теплоту и мелодичность придает аллитерация.
Слушать стихотворение Пушкина На холмах грузии
Темы соседних сочинений
Картинка к сочинению анализ стихотворения На холмах грузии
Стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла» написано ямбом. В нём соединяется пяти и шестистопный ямб. Рифмование в стихотворении перекрёстное, с чередованием мужской и женской рифмы. Это придает произведению последовательности, речь плывёт медленно и размеренно, будто показывая предметы один за другим, непрерывно и плавно. Произведение было написано в 1829 году в период длительной поездки на Кавказ. Пушкин посетил место боевых действий, которое было интересно ему потому, что поэт волновался за судьбы декабристов. Интересно то, что в это период он был влюблен в Наталью Гончарову, а значит писал о любви к ней. Наталья отвергала любовь молодого поэта, но это не значило того, что Пушкин не мог восхищаться своей избранницей. Молодой поэт показывает свои переживания путём передачи картины природы. Мгла накрывает мир, спокойствие приходит в душу поэта. Он не собирается яростно противостоять выбору своей избранницы, но не может забыть о ней. Поэтому спокойствие природы в точности отражает его настроение.
Предлагаем Вашему вниманию текст стиха А.С. Пушкина:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
Вы также можете прослушать текст стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла» (читает Олег Погудин):
На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой... Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит - оттого, Что не любить оно не может.
«На холмах Грузии» одно из немногих стихотворений о любви Пушкина к будующей жене, красавице Наталье Гончаровой. Поэт встретил Наталью Гончарову в Москве в декабре 1828 года на балу танцмейстера Йогеля. В апреле 1829 года, понимая, что может получить отказ, Пушкин просил руки Натальи у её родителей через Фёдора Толстого-Американца. Ответ матери Гончаровой был неопределённым: Наталья Ивановна считала, что 16-летняя на тот момент дочь слишком молода для брака, но окончательного отказа не было. Получив весьма неопределенный ответ, Пушкин решил отправиться в действующую армию на Кавказ.
Друзья Пушкина, не желая подвергать жизнь поэта опасности, все же уговорили Пушкина погостить несколько месяцев в Тифлисе, где и было создано короткое и чувственное стихотворение «На холмах Грузии».
«На холмах Грузии» – это лирическое стихотворение, написанное в жанре элегии. Размер стиха - ямб с перекрестной рифмой. Описание природы служит автору способом выражения чувств лирического героя, размышлений на тему любви. Автор повествует только свои мысли, причем не окрашивая их эмоционально. В стихе только одна метафора – «сердце горит», но и она настолько привычна, что даже не воспринимается как метафора.
В период написания стиха у Пушкина было желание оставить затею с женитьбой и больше никогда не возвращаться в Москву. Однако чувства к Наталье Гончаровой оказались столь сильны, что в 1830 году поэт вновь сделал предложение Наталье Гончаровой и на этот раз получил согласие. Любопытно, что после брака Пушкин не посвятил Наталье Гончаровой ни одного лирического стихотворения.
«На холмах Грузии…»
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
Лотман Ю.М.
Анализ стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла»
В работе над стихотворением следует обратить внимание на его простоту. Стихотворение невелико по объему, написано простым языком, не содержит ни необычных сравнений, ни красочных метафор и, кажется, непосредственно и просто вылилось из-под пера автора. Такое ощущение должно некоторое время оставаться у учеников. До того, как они начнут анализировать текст, они должны его очень внимательно прочесть и проникнуться его настроением.
Приступая к анализу, следует обратить внимание на черновик стихотворения «На холмах Грузии лежит ночная мгла...» Мы видим следы напряженной работы поэта: обилие зачеркнутых, исправленных и переделанных строк. Из этого следует сделать вывод, что простота и легкость стихотворения явились результатом упорного труда автора и что, следовательно, в тексте нет ни одного случайного слова: каждое из них имеет глубокий смысл, и именно потому такое короткое стихотворение может производить столь глубокое впечатление. Попробуем определить эти смыслы. Два первых стиха дают пейзажную картину:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Пейзаж содержит скрытое противопоставление двух начал. Первый стих рисует холмы — возвышенности, поднятые к небу. Второй — лежащую у ног поэта глубокую реку. Чувство глубины подчеркивается глубоким звуком «у»; «Шумит Арагва предо мною». Таким образом, первые строки вводят в сознание читателя образы высоты и глубины. Но еще более важна упомянутая в первом стихе «ночная мгла». Мы уже много говорили о значении света и темноты в поэзии Пушкина. Ночь, которая обычно встречалась нам в негативном контексте, здесь впервые связана с лирическими, задушевными переживаниями автора. Подумаем над этим. Прежде всего задумаемся над словом «мгла». Мгла у Пушкина никогда не означает просто темноту, а всегда ночную тьму, перемешанную с чем-либо. На следующем уроке, изучая стихотворение «Зимний вечер», мы столкнемся с выражением «Буря мглою небо кроет...» Там слово «мгла» будет означать ночную темноту, пронизанную вихрями белого снега — смесь черного и белого. В стихотворении «На холмах Грузии лежит ночная мгла...» ночная мгла создает сразу два образа — ночи и лунного света. Ночь, о которой говорит Пушкин,— светлая ночь, пронизанная успокаивающим и примиряющим светом луны.
Таким образом, пейзаж первых строк содержит и образы горных вершин, и глубокую реку, текущую в темноте, и ночную тьму, и лунный свет. Это противоречие имеет, однако, не трагический, а примиренный характер, что подчеркивается спокойной музыкальной организацией стиха. Если выписать гласные и согласные фонемы, можно убедиться в обилии и разнообразии согласных звуков: их почти столько же, сколько гласных. Кроме того, обильно представлены плавные: м, н, л. Все это вместе создает картину контрастную и примиренную одновременно, широкую и спокойно-печальную.
Третий и четвертый стихи характеризуют внутреннее состояние лирического героя. Оно находится в согласии с окружающим пейзажем. Чувства, испытываемые героем-автором, противоречивы: «грустно и легко» — это не только разные, но и трудно совместимые чувства. Объяснение их соединению дает выражение «печаль моя светла»: подобно тому как ночная темнота, пронизанная лунным светом, делается не страшной, не враждебной, а грустной и поэтичной, печаль пронизана светом. Каким светом (светом чего), в стихе пока не говорится. Этому посвящен следующий стих:
Печаль моя полна тобою.
Введенное в стихотворение поэтическое «ты» — образ неназванной возлюбленной (кому Пушкин адресовал это стихотворение, мы точно не знаем, вопрос этот до сих пор составляет предмет споров комментаторов) — становится источником света. Именно ею полна печаль, и это делает печаль светлой. Параллелизм пейзажа и душевного мира подчеркивается системой звуковых повторов: слова третьего стиха повторяют звуки первого, являясь как бы их эхом. Ср.:
Грузии — грустно
Лежит мгла — легко
Ночная — печаль
Мгла — моя светла
Следующие четыре стиха меняют интонацию. Спокойно-печальная повествовательная интонация первого четверостишия делается более напряженной. Одновременно увеличивается число слов, несущих семантику победы любви над грустью и света над темнотой,— «горит», «любит». Следует обратить внимание на еще одну важную особенность: стихотворение посвящено любви и представляет собой авторский монолог. И по жанру, и по типу речи в центре должен быть субъект. Между тем в стихотворении не встречается местоимение «я» в форме подлежащего. Одновременно бросается в глаза наличие безличных конструкций: «мне грустно», мне «легко». Носитель речи появляется лишь в косвенных падежах, что не создаёт эгоцентрической структуры. Место поэтического «я» и одновременно место подлежащего в предложении занимают слова «печаль», «сердце» — свободные от эгоцентрической окраски. Тем более сильно звучит выделенность поэтического «ты». Это придает стихотворению особую окраску. Любовь, о которой говорит поэт,— любовь не эгоистическая, а самопожертвенная. Это особенно ясно в ранней, черновой редакции стихотворения:
Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла
Мерцают звезды предо мною
Мне грустно и легко — печаль моя светла
Печаль моя полна тобою
Я твой по-прежнему — тебя люблю я вновь
И без надежд, и без желаний
Как пламень жертвенный чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний.
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _ | _ _
_ _ | _ _ | _ _ | _ _ _
Безударный слог
Ударный слог
Октава (восьмистишие). Рифма: абабвгвг - перекрёстная.
Нечётные стихи - шестистопный ямб
Чётные стихи - четырёхстопный ямб
Такое сочетание разных стоп называется разностопностью. Здесь применяется для передачи многоплановых чувств. С одной стороны - какой-то тревожности, но, с другой, тревожности лёгкой, светлой и притягивающей.
1,2 стихи; 3 стопа пиррихий- создаёт эффект размеренного описания природы
3 строфа; 2 стопа пиррихий- эффект светлой грусти и лёгкости (подтверждение слов)
4 строфа; пиррихиев нет - для того, чтобы выделить каждое слово в строке и выделить среди других стихов саму строку (хотя и в меньшей степени, чем последнюю)
5 строфа; 5 стопа пиррихий- акцент на фразе до спондея; усиление её чёткости и точности с помощью длительной паузы завершения предложения и мягкости слова «уныние»
6 строфа; 3 стопа пиррихий - усиление эффекта перечисления и смягчение самой фразы
7 строфа; 5 стопа пиррихий - создаёт акцент на слове «оттого» в месте с паузой тире
8 строфа; 1 стопа пиррихий - смягчение начала строки и за счёт этого усиление акцента на остальной фразе; из всех стихов - самый яркий
Само стихотворение сочетает в себе чистую лирику (прямой разговор о чувствах) и лирику мысли (лирическое размышление, прямое высказывание), в начале стихотворения, в первых 2 стихах используется описательная лирика.
С одной стороны - это можно назвать элегией, но элегией светлой и лёгкой, как сама грусть в произведениях Пушкина. Стихотворение написано простым языком, нейтральной лексикой.
При всем обилии посвященных Пушкину работ, образная система его лирики изучена недостаточно. Одна из причин этого заключается в том, что исследователи до удивления мало занимались поэтикой Пушкина и почти никогда не рассматривали ее в большом времени. В предыдущей статье мы попытались обратиться к исторической поэтике и нащупать первые образцы «дхвани» и имплицитного параллелизма в стихах поэта начала 20-х годов. Присмотримся к зрелой его поэзии – к «одной из величайших элегий Пушкина»:
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой…Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
Что не любить оно не может (1829).
Элегия не сразу приобрела тот вид, в котором она известна нам. После многочисленных правок в черновиках Пушкин создал первый вариант текста:
Восходят звезды надо мною.
Мне грустно и легко. Печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою.
Тобой, одной тобой. Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Прошли за днями дни. Сокрылось много лет.
Где вы, бесценные созданья?
Иные далеко, иных уж в мире нет –
Со мной одни воспоминанья.
Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь,
И без надежд, и без желаний,
Как пламень жертвенный, чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний
Впоследствии поэт напечатал как самостоятельное стихотворение две первые строфы первоначального варианта, переделав два первых его стиха. Чаще всего принято искать объяснения этому в биографических фактах, мы же попробуем найти его в поэтике.
Открываются оба варианта элегии картиной природы. То, что Пушкин тщательно работал над первыми строками, а потом, уже в чистовом автографе, вновь существенно переделал их, заставляет предположить, что эта картина для него очень важна, тем более что данный пейзаж – единственный в стихотворении. Зачем же он нужен? Для описания обстановки, в которой протекало переживание? Несомненно, и поэт стремился воссоздать эту обстановку со всей возможной для лирического стихотворения конкретностью, потому он и заменил первоначально нарисованную картину –
Все тихо. На Кавказ идет ночная мгла.
Восходят звезды надо мною –
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Нетрудно увидеть, что поэт конкретизировал пейзаж и в то же время сделал его более интимным, заменив романтически возвышенный и неопределенный «Кавказ» – холмами Грузии и Арагвой. Эти художественные детали не только более точно указывают на место действия, но и лишены заранее заданного условно-романтического ореола (который имело в поэзии того времени слово «Кавказ), а потому более непосредственны и первичны.
Но другие изменения, которые внес поэт в эти строки, показывают, что пейзаж нужен был ему не только как фон, что он связан с переживанием какими-то более глубокими перекличками и соответствиями. Чтобы понять их, присмотримся к тому, как был изображен мир природы в первом варианте элегии.
Очевидно, что этот мир безмолвен («все тихо»); он становится таким , какой он есть, сейчас , на наших глазах («ночная мгла» еще не пришла, она только идет, звезды тоже не взошли, а лишь восходят). Кроме того, это мир, устремленный вверх и «высокий» (романтический). Кавказ уже сам по себе вызывает представление о романтической высоте, а восходящие над героем звезды еще раз подчеркивают вертикальное строение художественного пространства. Сама архитектоника этого мира намекает на то, что природа «играет» здесь для человека, по крайней мере, «я» является точкой, от которой ведется отсчет («надо мною»). Еще немного романтической условности, и картина природы превратится в «пейзаж души».
Но этого не происходит. Напротив, Пушкин, как мы уже замечали, конкретизирует пейзаж и в то же время существенно изменяет его. В окончательном варианте перед нами мир озвученный («шумит Арагва»), но эта озвученность не только не отрицает «тишины», а именно теперь художественно убедительно создает ее ощущение (Пушкин, как до него китайские и японские поэты и как после него, например, О. Мандельштам и Б. Пастернак, знает: тишина ощутима только на фоне звука). Кроме того, изображенный мир стал таким, какой он есть, задолго до настоящего момента (время глаголов «лежит» и «шумит» – «вечное настоящее»). Теперь природа не «играет» для человека, напротив, – она погружена в себя и предстает перед героем в своей независимой от него жизни: для нее человек и все человеческое не являются мерой или точкой отсчета.
Но, став независимой от человека и самоценной , природа не стала у Пушкина «чужой». Она стала только «другой» – самостоятельной, и именно благодаря этому открылась по-новому: вертикальная организация пространства сменилась горизонтальной, мир не устремлен вверх, а лежит «предо мною» и не безмолвствует, а говорит своим дочеловеческим языком – вечным «шумом» (ситуация, напоминающая, при всем различии, «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»).
Получается, что поэт не просто конкретизировал пейзаж, но и сделал его неявным символом того, что он в стихотворении «Брожу ли я средь улиц шумных» назвал «равнодушной природой». Теперь нам становится понятнее смысл первых строк и приоткрывается их место в целом: они представляют собой скрытую параллель ко всем последующим строкам стихотворения, где речь идет уже о человеке.
Очевидно, поэт прибег к древнему типу образа, к одному из словесно-образных архетипов – двучленному параллелизму, исторически предшествовавшему тропам: «Его общий вид таков: картинка природы, рядом с ней таковая же из человеческой жизни; они вторят друг другу при различии объективного содержания, между ними проходят созвучия, выясняющие то, что в них есть общего».
Однако пушкинский параллелизм и похож, и не похож на фольклорный. Похож тем, что и там и здесь картины природы и человеческой жизни «вторят друг другу», «между ними проходят созвучия». Именно более тонких и точных соответствий между внутренним состоянием «я» и пейзажем добивался поэт, внося изменения в первые строки. В стихотворении речь идет о давней и затаенной любви, выраженной (особенно после отказа от двух последних строф) с небывалой в поэзии сдержанностью и одновременно полнотой, – поэтому первоначальный пейзаж, становящийся на наших глазах и устремленный вверх, не совсем соответствовал переживанию. Он должен был стать более интимным и вечным, возникшим, как и любовь, о которой здесь говорится, задолго до рассказываемого события и направленным не вовне и вверх, а в свою внутреннюю бесконечность; наконец, он должен был быть, как и чувство, не безмолвным, а говорящим, но так, как вечный шум Арагвы говорит о тишине.
В то же время пушкинский параллелизм не похож на фольклорный, который склонялся «к идее уравнения, если не тождества» и выделял то, что было общего в природе и человеческой жизни. В нем ни картина природы, ни картина из человеческой жизни еще не имели самостоятельного значения : человек был еще слишком погружен в природу и слишком мало отделял себя от нее, слишком всерьез считал ее человеком, чтобы увидеть в ней самоценное «другое». У Пушкина человек тоже включен в общую жизнь природы (об этом говорит уже сама историческая семантика параллелизма), но у поэта оба члена параллели – природа и человек – обрели самостоятельное значение, притом настолько самостоятельное, что мы спо- собны даже не заметить соответствий между двумя первыми строками и всем остальным текстом или акцентировать их противопоставленность («ночная мгла» – «печаль светла»).
Между тем адекватное прочтение пушкинского текста возможно только в том случае, если мы учитываем обе стороны его параллелизма – и единство и различенность в нем человека и природы. Единство наиболее явно видно в том смысловом ряду, который очевидно восходит к древним, основанным на параллелизме формулам-положениям, описанным А.Н. Веселовским и А.А. Потебней: «ночная мгла» // «грустно», «печаль», «унынье». Но поэт не дает нам абсолютизировать тождество, ибо сразу же говорит и о различии, сополагая «ночную мглу » и другой предел переживаний, связанный со светом и горением: «печаль моя светла», «и сердце вновь горит».
Заметим, что не только тождество, но и различие здесь заданы в «природных» образах тьмы и горения, а единственная в стихотворении метафора («сердце <…> горит») вписана в этот ряд и потому семантически производна в пушкинском тексте (как и в самой истории поэтики) от параллелизма .
Если нам действительно удалось увидеть порождающий принцип образной архитектоники элегии, то он должен проявляться и в ее целом, и в каждой клеточке этого целого. В частности, интересующий нас параллелизм организует ритмическую (и звуковую) композицию стихотворения.
Прежде всего, обращает на себя внимание удивительное созвучие строк, начинающих две неравные части текста («природную» и «человеческую»):
На холм ах Гру зии л ежи т ночна я м гла …
М не гру стно и л егко ; печаль м оя светла …
Вот ударные, то есть наиболее выделенные звуки этих строк:
о у и а а – у /и/ о а а а .
Перед нами одни и те же звуки, лишь в слегка измененном (вначале) порядке. Созвучие гласных поддержано согласными:
л м л м л – м л л м л .
См. и другие переклички, в том числе целых полустиший:
н а холм ах Грузии – мн е грус тно и
л ежит ноч ная мгла – л егко, печаль моя светла
Все это делает интересующие нас строки глубокими паронимами, то есть устанавливает между ними звукосемантический параллелизм, поддержанный и параллелизмом ритмическим. Вот как выглядит ритмическая сетка стихотворения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
1 – / – / – – – / – / – /
2 – / – / – – – / -
3 – / – – – / – / – / – /
4 – / – / – / – /
5 – / – / – / – / – – – /
6 – / – / – – – / -
7 – / – / – / – / – – – /
8 – – – / – / – / –
Интересующие нас 1 и 3 строки – шестистопный ямб с цезурой. Третья строка, в которой совершается переход к чувствам лирического «я», обратно зеркальна по отношению к первой строке. В ней нарушается сложившаяся в предыдущих строках ритмическая инерция: вместо ставших привычными ударной второй и безударной третьей стопы мы находим здесь безударную вторую и ударную третью. Шестистопный ямб с ударной третьей стопой в пушкинское время – более традиционная ритмическая форма, чем та, при которой ударение падает на вторую стопу (при безударной третьей). В третьем стихе Пушкин, таким образом, возвращается к ожидаемой ритмической норме (пиррихий в третьей стопе шестистопной строки в элегии больше ни разу не встречается) – тем значимее, что этот переход осуществлен именно в интересующем нас месте, в котором к тому же нарушается и семантическое ожидание: вместо привычной соотнесенности «мглы» и «грусти» впервые появляется парадоксальная формула «грустно и легко», придающая пушкинскому параллелизму тот особый характер, который мы пытаемся понять.
Получается, что третья строка членит все стихотворение на две неравные части (2 – 6 строк), в одной из которых говорится о природе, в другой – о человеке, причем само разграничение частей способствует установлению параллелизма и смысловых связей между ними. Ритмическая соотнесенность двух выделенных частей проявляется еще и в следующем. После переломной 3-й строки ударение возвращается на вторую стопу, но зато становится законом наличие отсутствовавшего в 1-2 строках ударения на третьей стопе (исключение составляет шестая строка).
Ритмическая переходность третьей строки несет еще одну смысловую нагрузку. Ведь она является той границей , на которой встречаются не только человек и природа, но и «я» и «ты», отношения которых повторяют (и усложняют) отношения между «я» и природой.
Дело в том, что признание
Мне грустно и легко; печаль моя светла –
сначала воспринимается нами как реакция «я» на состояние природы – и такому пониманию способствует то, что строка идет сразу за пейзажем. Но уже следующее утверждение –
Печаль моя полна тобою –
предлагает нам иное объяснение переживания «я», вводя любовную мотивировку. Однако ни одно из этих объяснений не является единственно истинным. Как обычно бывает у Пушкина, более развернутая мотивировка (в данном случае – любовная) не отрицает, а предполагает скрытый символический («параллельный», «дхвани») подтекст, который возникает благодаря сближению оказавшихся рядом (на «границе») «ты» и «равнодушной природы».
Дополнительным основанием для такого сближения становится то, что «ты», как до этого и природа, приобретает в стихотворении самостоятельное, едва ли не самодовлеющее значение («полна тобою», «тобой, одной тобой», «ничто», в черновиках – «ничто иное, чужое не тревожит»). Заметим также, что у Пушкина художнически сознательно не показано отношение героини к «я», и это тоже сближает ее с «равнодушной природой». Наконец, вспомним характеризующие любовь самого «я» образы природного света и горения.
До сих пор мы видели своеобразие пушкинского параллелизма в его неявности (дхвани) и самоценности обоих членов параллели. Теперь можно говорить и о его семантической осложеннности – о «встрече» в нем «я» одновременно и с природой, и с другим «я».
Это порождает своеобразие стиля знаменитой элегии и ее образных «формул»: «мне грустно и легко», «печаль моя светла», «печаль моя полна тобою», «унынья моего ничто не мучит, не тревожит», «и сердце вновь горит и любит». Их (как обычно у Пушкина) неявная парадоксальность в том, что здесь целое состоит из очень разных, едва ли не исключающих друг друга переживаний, которые почему-то не воспринимаются как несовместимые противоположности.
В связи с этим можно вспомнить многое из того, что сказано в научной литературе об отношении Пушкина к противоречию – о «поэтике противоречий», но и «нечувствительности» к ним, об их «неполной антитетичности» и гармоническом совмещении в стиле поэта. Но обычно молчаливо предполагается, что поэт соединяет разное , для него самого уже разошедшееся и различенное. Наш пример, как и многие другие образцы лирики поэта, говорят о другом – он изначально воспринимает как целое то, что нам кажется противоположным: здесь нет аналитического восприятия, а потом – сознательного синтетического усилия, но есть особый тип целостного вùдения.
Интересную параллель к пушкинским поэтическим формулам дает фольклор с отраженной в нем архаической формой художественного сознания, которое, по словам А. Блока, «непостижимо для нас ощущает как единое и цельное все, что мы сознаем как различное и враждебное друг другу». Так и у Пушкина мы, вопреки привычной логике и аналитическим навыкам нашего сознания, ощущаем как единое и цельное такое психологическое состояние, которое включает в себя характеристики «грустно и легко».
Однако, заметив сходство между Пушкиным и мифопоэтическим сознанием, следует тут же увидеть и важное различие. Ведь в фольклоре «нечувствительность к противоречию» была результатом синкретичности художественного сознания, в котором «общее» преобладало над «особым», а точнее – не было еще четко отделено от него. Пушкин же, конечно, ясно видит, как различны переживания, выражаемые словами «грустно» и «легко», он знает о самостоятельности каждого из них – и, несмотря на это, дает их как целое.
Что же это за целое, состоящее из самоценных «частей», на какой основе оно возникает? Проще всего, конечно, начать говорить о «неосинкретизме» у Пушкина, о том, что он на новом уровне возвращается к целостному вùдению мира. Но какой это новый уровень? Что порождает его?
Обычно то целое, о котором мы сейчас говорим, понимается как «моно- логическое», объяснимое исходя из одного сознания – самого лирического «я». На первый взгляд так оно и есть. Грустно и легко – мне, светла – моя печаль, горит и любит – мое сердце. Тут есть только переживание и слово «я» и нет – притом принципиально нет – ответной реакции «другого» – равнодушной природы.
Но, как обычно бывает у Пушкина, реальные отношения здесь тоньше и трудней уловимы, чем кажется. Всмотримся в структуру интересующих нас формул:
мне грустно // и легко
печаль моя // светла
печаль моя // полна тобою.
Очевидно, что эти формулы выступают как параллельные друг другу, как своеобразные поэтические синонимы. Благодаря двучленному построению каждой из них, параллелизм устанавливается и между их частями. Сближаются между собой, с одной стороны, члены левого ряда (грустно, печаль ), а с другой – правого ряда (легко, светла, полна тобою ). Поэтому, хотя мы и знаем, что речь идет о переживаниях «я» (притом – безответных), все-таки одно из самостоятельных состояний его души («печаль») оказывается прямо соотнесено с «я», а другое («светла») – неявно сближено с «ты» и мотивировано ею.
Получается, что специфическое для поэта целое перестает быть выражением (и порождением) одного («его») сознания, а получает возможность быть понятым как результат «наполненности» его сознания – «ею», сосредоточенности его на ней, вплоть до вненаходимости по отношению ко всему, что ею не является, в том числе – к самому себе и своему чувству .
Только теперь мы начинаем осознавать важнейшую особенность элегии, которая до сих пор ускользала от нашего внимания: «я» в нем – не равно себе . Это видно уже их того, что данное местоимение ни разу не выступает в именительном падеже, который самой своей конструкцией говорил бы о тождестве субъекта с самим собой. Косвенные падежи личного местоимения и притяжательные местоимения делают у Пушкина субъекта речи – субъектом состояния : светел не «я», а мое состояние – печаль (она же – «полна тобою»); «ничто» не тревожит не меня, а моего «унынья»; горю и люблю не «я», а мое «сердце».
Господствующее в элегии состояние лирического «я», делающее его неравным самому себе – и поднимающее его над собой – и есть любовь в ее пушкинском понимании. Она активна и в то же время способна подняться над собой и обрести «ответственный, спокойный покой» (М.М. Бахтин).
И здесь вновь возникает параллель с природой. Ведь любовь у Пушкина – природна (вспомним образы света, горения и «естественности» – «не любить оно не может»). Но мы заметили, что природа выступает у поэта как самоценное начало: она не знает «другого» (человека), потому о ней можно говорить как о чем-то прекрасном, но «равнодушном». Любовь у Пушкина тоже – самоценна, но она знает «другого», нуждается в нем и может стать собой, только преисполнясь «другим». Поэтому если последнее слово природы, ее «спокойный покой» – есть «равнодушие», то последнее слово человека – любовь, отвечающая любимой – равнодушной природе.
