Потому что хотя один великий русский писатель, уроженец города Киева, и сказал, что вопросы крови — самые сложные вопросы в мире, но к науке они имеют мало отношения. Особенно, к российской филологической науке. Если кто позабыл, несколько поколений школьников изучали русский язык по учебнику, одним из авторов которого был армянин из Баку Степан Григорьевич Бархударов. Автор же «Словаря живаго великорусскаго языка» вообще датских кровей.

А вот автор большого этимологического словаря русского языка, Макс Юлиус Фридрих Фасмер (Max Julius Friedrich Vasmer) , он же Максимилиан Романович Фасмер (1886−1962) — немецких кровей петербургского разлива. И учился он в санкт-петербургской немецкой гимназии К. Мая. Немецкий язык был для него, конечно, родным, но это совсем не означает, что по-русски он говорил со смешным акцентом. Русский язык был для Фасмера не менее родным, чем немецкий. Он был одним из удивительной породы людей — билингвов, которые одинаково хорошо думают и пишут на двух языках. К этой породе принадлежал, например, великий русский (или все же великий американский?) писатель В. В. Набоков.

И профессором на кафедре славистики Петербургского университета у М. Фасмера был билингв, если не трилингв, Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845−1929) . Вопрос для любителей поиска «корней и скреп»: русский? француз? Ага, как бы не так! Поляк! Кстати, один из первых исследователей русской ненормативной лексики и основатель математической лингвистики.

Есть люди, которые постигают иностранные языки, что называется, на лету. Подобным людям, честно говоря, я всегда завидовал. Макс Фасмер был таким полиглотом. Как и положено было российскому гимназисту, он по окончании гимназии знал три «мёртвых» языка: старославянский, латынь и древнегреческий. И двумя «живыми» европейскими языками, немецким и французским, он владел безукоризненно.

При таком фундаменте дальнейшее прирастание языкового багажа происходит быстро, хотя все равно не без упорного труда. Побывав в 1907—1908 годах в Греции, двадцатилетний Макс Фасмер изучил диалекты греческого языка и попутно выучил албанский, с греческим языком никакой связи не имеющий. Да и вообще ни на какой европейский язык не похожий.

Когда знаешь много разных языков, казалось бы, сам собой возникает вопрос об их взаимосвязи. Заинтересуешься этим — рано или поздно придешь к науке о происхождении слов, к этимологии. Пришел к этимологии русского языка и М. Фасмер. И обнаружил, что работы здесь — непочатый край. Не удивительно. Русский язык — среди европейских языков относительно молодой. За последние 200 лет словарный запас его рос очень быстро. Слова сменяли друг друга молниеносно. То, что совсем недавно казалось красивым и благозвучным, несколько лет спустя могло только рассмешить грамотную публику. В пьесе А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты», написанной в 1868 году, генерал Крутицкий сокрушается:

«Излагаю я стилем старым, … близким к стилю великого Ломоносова… но все-таки, как хотите, в настоящее время писать стилем Ломоносова или Сумарокова, ведь, пожалуй, засмеют».

В таких условиях не до анализа происхождения слов. Освоить бы новые, и то хорошо!

Но к созданию первого этимологического словаря русского языка Макс Фасмер приступил только в 1930-е годы. Потому что до этого его судьба совершила несколько резких поворотов под стать резким поворотам в истории России.

В 1917 году М. Фасмер — доктор филологии и профессор университета в Саратове. Саратов, вслед за А. С. Грибоедовым, рифмуется в нашем сознании с глушью и провинциальной тоской. Для М. Фасмера же этот степной край открылся новыми, неизвестными языками, тем же калмыцким, самым западным из монгольских языков. А на другом берегу Волги, напротив Саратова, уже более ста лет размещались колонии поволжских немцев. За это время их язык стал вполне самостоятельным диалектом, в чем-то сохранившим интересные реликты 18-го века. Фасмер тут же загорелся идеей о создании диалектного словаря поволжских немцев параллельно с саратовским диалектным словарем русского языка, над которым он уже работал. Но тут произошла революция, и все планы изменились.

Революцию профессор Фасмер не то чтобы не принял — не желал принимать. Как тут не вспомнить забавный случай из жизни Макса Фасмера, еще студента Петербургского университета? В 1905 году он умолял своего сокурсника, революционера Дмитрия Мануильского, «делать вашу русскую революцию не столь громогласно: мешаете же готовиться к сессии». Революция же 1917 года оказалась куда более громогласной. Заниматься научной деятельностью в России фактически стало невозможно. И Макс Фармер уезжает в независимую Эстонию, в Юрьев (Тарту).

В Россию он ненадолго возвращается еще раз, 1921 году. На этот раз в командировку, с тем чтобы возвратить в Эстонию библиотеку Тартусского университета, которую во время Первой мировой войны эвакуировали в Воронеж. Одновременно с университетской Фасмер переправил из России и свою личную библиотеку. Вместе с ней в 1922 году он переезжает в Германию, где работает сначала в Лейпцигском университете, а затем в Славянском институте при Берлинском университете. Большая и основательно подобранная библиотека Макса Фасмера фактически помогла не умереть германской славистике в 1920-е годы.

Германия, проигравшая Первую мировую войну, оказалась в жестоком кризисе, задевшем все стороны жизни. Славянская филология тоже столкнулась с новой политической ситуацией. На обломках двух немецкоязычных империй в Европе образовались несколько новых славянских государств. Для большинства из них немецкий язык был не столько языком культуры, сколько языком угнетателей и агрессоров. Поэтому ко всем теориям, приходившим из Берлина или из Вены, местные филологи относились с подозрением. У них был свой взгляд на развитие родного языка, свои теории. Одновременно по причинам экономическим почти иссяк поток литературы по славяноведению, поступавший в Германию. Хорошие учебники стали редкостью. Значение фасмеровской библиотеки для такого «тощего» времени трудно переоценить.

Главную работу своей жизни, Макс Фасмер задумал в 1937—1938 году в Нью-Йорке, где он год работал приглашенным лектором в Колумбийском университете. А к работе над словарем ученый приступил по возвращении из США.

Может ли человек по фамилии Фасмер сделать что-либо полезное на ниве российской филологии? Для знающих людей вопрос этот - попросту идиотский. К тому же отдающий сиволапым нацизмом.

Потому что, хотя один великий русский писатель, уроженец города Киева, и сказал, что вопросы крови - самые сложные вопросы в мире, но к науке они имеют мало отношения. Особенно, к российской филологической науке. Если кто позабыл, несколько поколений школьников изучали русский язык по учебнику, одним из авторов которого был армянин из Баку Степан Григорьевич Бархударов. Автор же "Словаря живаго великорусскаго языка" вообще датских кровей.

А вот автор большого этимологического словаря русского языка, Макс Юлиус Фридрих Фасмер (Max Julius Friedrich Vasmer) он же Максимилиан Романович Фасмер (1886 — 1962) - немецких кровей петербургского разлива. И учился он в санкт-петербургской немецкой гимназии К.Мая. Немецкий язык был для него, конечно, родным, но это совсем не означает, что по-русски он говорил со смешным акцентом. Русский язык был для Фасмера не менее родным, чем немецкий. Он был одним из удивительной породы людей - билингвов, которые одинаково хорошо думают и пишут на двух языках. К этой породе принадлежал, например, великий русский (или все же, великий американский?) писатель В.В.Набоков.

И профессором на кафедре славистики Петербургского университета у М.Фасмера был билингв, если не трилингв, Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845 — 1929) . Вопрос для любителей поиска «корней и скреп »: русский? француз? Ага, как бы не так! Поляк! Кстати, один из первых исследователей русской ненормативной лексики, и основатель математической лингвистики.

Есть люди, которые постигают иностранные языки, что называется, на лету. Подобным людям, честно говоря, я всегда завидовал. Макс Фасмер был таким полиглотом. Как и положено было российскому гимназисту, он по окончании гимназии знал три «мёртвых» языка, старославянский, латынь и древнегреческий. И двумя «живыми » европейскими языками, немецким и французским, он владел безукоризненно.

При таком фундаменте дальнейшее прирастание языкового богажа происходит быстро, хотя все равно, не без упорного труда. Побывав в 1907 - 1908 годах в Греции, двадцатилетний Макс Фасмер изучил диалекты греческого языка и попутно выучил албанский, с греческим языком никакой связи не имеющий. Да и вообще ни на какой европейский язык не похожий.

Когда знаешь много разных языков, казалось бы, сам собой возникает вопрос об их взаимосвязи. Заинтересуешься этим - рано или поздно придешь к науке о происхождении слов, к этимологии. Пришел к этимологии русского языка и М.Фасмер. И обнаружил, что работы здесь - непочатый край. Не удивительно. Русский язык - среди европейских языков относительно молодой. За последние 200 лет словарный запас его рос очень быстро. Слова сменяли друг друга молниеносно. То, что совсем недавно казалось красивым и благозвучным, несколько лет спустя могло только рассмешить грамотную публику. В пьесе А.Н.Островского « На всякого мудреца довольно простоты » , написанной в 1868 году, генерал Крутицкий сокрушается:

« Излагаю я стилем старым, ... близким к стилю великого Ломоносова...но все-таки, как хотите, в настоящее время писать стилем Ломоносова или Сумарокова, ведь, пожалуй, засмеют»

В таких условиях не до анализа происхождения слов. Освоить бы новые, и то хорошо!

Поэтому не следует удивляться тому, что к созданию первого этимологического словаря русского языка Макс Фасмер приступил только в 1930-е годы. До этого судьба его совершила несколько резких поворотов под стать резким поворотам в истории России.

В 1917 году М.Фасмер - доктор филологии и профессор университета в Саратове. Саратов, вслед за А.С.Грибоедовым, рифмуется в нашем сознании с глушью и провинциальной тоской. Для М.Фасмера же этот степной край открылся новыми, неизвестными языками, тем же калмыцким, самым западным из монгольских языков. А на другом берегу Волги, напротив Саратова, уже более ста лет размещались колонии поволжских немцев. За это время их язык стал вполне самостоятельным диалектом, в чем-то сохранившем интересные реликты 18-го века. Фасмер тут же загорелся идеей о создании диалектного словаря поволжских немцев параллельно с саратовским диалектным словарем русского языка, над которым он уже работал. Но тут произошла революция, и все планы изменились.

Революцию профессор Фасмер не то чтобы не принял - не желал принимать. Как тут не вспомнить забавный случай из жизни Макса Фасмера, еще студента Петербургского университета ? В 1905 году он умолял своего сокурсника, революционера Дмитрия Мануильского, «делать вашу русскую революцию не столь громогласно: мешаете же готовиться к сессии». Революция же 1917 года оказалась куда более громогласной. Заниматься научной деятельностью в России фактически стало невозможно. И Макс Фармер уезжает в независимую Эстонию, в Юрьев (Тарту).

В Россию он возвращается еще раз, 1921 году. Возвращается ненадолго. На этот раз в командировку, как сотрудник Тартусского университета с тем, чтобы возвратить в Эстонию университетскую библиотеку. Эту библиотеку во время Первой мировой войны эвакуировали в Воронеж. Одновременно с нею Фасмер переправил из России и свою личную библиотеку. Вместе с ней в 1922 году М.Фасмер переезжает в Германию, где работает сначала в Лейпцигском университете, а затем в Берлинском, при котором был организован Славянский институт. Большая и основательно подобранная библиотека Макса Фасмера фактически помогла не умереть германской славистике в 1920-е годы.

Германия, проигравшая Первую мировую войну, оказалась в жестоком кризисе, задевшем все стороны жизни. Славянская филология тоже столкнулась с новой политической ситуацией. На обломках двух немецкоязычных империй в Европе образовались несколько новых славянских государств. Для большинства из них немецкий язык был не столько языком культуры, сколько языком угнетателей и агрессоров. Поэтому ко всем теориям, приходившим из Берлина или из Вены, местные филологи относились с подозрением. У них был свой взгляд на развитие родного языка, свои теории. Одновременно по причинам экономическим почти иссяк поток литературы по славяноведению, поступавший в Германию. Даже хорошие учебники стали редкостью. Значение фасмеровской библиотеки для такого «тощего» времени, трудно переоценить.

Главную работу своей жизни, создание этимологического словаря русского языка, Макс Фасмер задумал в 1937 - 1938 году в Нью-Йорке, где он год работал приглашенным лектором в Колумбийском университете. А к работе над словарем ученый приступил по возвращении из США.

Создание словаря русского языка в Берлине в 1938 году! Это кажется фантастикой. Мнение официальной нацистской идеологии относительно славян было общеизвестно. Пропаганда старательно созидала из восточных соседей образ недочеловеков. В марте 1939 года Германия оккупировала Чехословакию и начала предъявлять претензии к Польше. В сентябре того же года с войны между Германией и Польшей началась Вторая мировая война. Между тем статьи Фасмера были сугубо деполитизированы и в высшей степени объективны. Он словно бы на другой планете жил!

Но М.Фасмер все же не был блаженным небожителем, и в земной жизни принимал участие. Узнав, что знакомые ему польские филологи попали в концлагеря, он начал ходатайствовать за них, и едва сам не угодил за колючую проволоку.

Но все же, как в юности, Макс Фасмер предпочел бы, чтобы политики делали свои дела менее громогласно. Ведь их забавы мешали его серьезной работе над словарем.

С чего начинается создание любого словаря? Со словарной базы. Во времена М.Фасмера словарная база представляла собой картотеку. Одна карточка - одна словарная статья. На каждой карточке - сравнение данного слова со словами других языков, список источников, подтверждающих ту или иную версию происхождения слова и, наконец, вывод автора. Всего словарных статей в этимологическом словаре М.Фасмера было без малого 18 тысяч, картотека на несколько шкафов. Выводы о происхождении того или иного слова делались на основании сопоставления в общей сложности с двумя сотнями языков или диалектов. Список источников, которыми пользовался М.Фасмер, достигал 500 наименований книг и журналов. Около 35 страниц мелким шрифтом! Потрясающее количество информации должно было «спрессоваться» в книге немалого объема.

Но политиков не образумишь. Война вошла в жизнь М.Фасмера не только скудным рационом и продуктовыми карточками. В январе 1944 года бомба попала в берлинский дом профессора. Сам Фасмер находился в бомбоубежище, но библиотека, картотека и рабочие записи - все было уничтожено. В возрасте 58 лет все труды пришлось начинать заново.

И, кстати, скудный военный рацион тоже дал о себе знать. Вряд ли обстоятельному М.Фасмеру нравился темпераментный футуризм В.Маяковского. Но в 1945 году он мог сокрушенно сказать словами поэта: «Врач наболтал — чтоб глаза глазели, нужна теплота, нужна зелень» . Из-за элементарной нехватки витаминов стали подводить глаза. Благо, Фасмера пригласили в качестве гостевого профессора в Русский институт при Стокгольмском университете. Два года, с 1947 по 1949 год, Макс Фасмер жил в Стокгольме, отъедался и лечился. А еще за это время он собственноручно восстановил погибшую картотеку. Вся работа была проделана профессором в одиночку, без обычных в таких делах ассистентов, студентов и помощников.

В 1949 году Макс Фасмер возратился в Западный Берлин и стал профессором вновь образованного Свободного Университета. Вполне возможно, что на его выбор, в каком из Берлинов жить, повлияло известие о гибели в ГУЛАГе брата Рихарда (Романа) Фасмера, ученого-арабиста и специалиста по нумизматике.

В 1950 году в Гейдельберге начал выходить главный труд М.Фасмера, этимологический словарь русского языка. Трехтомный словарь был завершен изданием в 1958 году. Все слависты мира восторженно оценили этот труд. Словарь Фасмера был издан по-немецки и уже в 1961 году его перевели на русский язык с дополнениями. Огромную работу по оперативному переводу и по дополнению словаря выполнил О.Н.Трубачев, впоследствии академик. Число дополнений, сделанных им к словарю Фасмера, увеличило объем издания на треть. Вместо трех томов в русском издании было 4 тома.

Макс Фасмер умер в 1962 году. Его скромное захоронение на берлинском кладбище было объявлено "почетной могилой". Но воистину нерукотворным памятником Фасмеру стал его этимологический словарь русского языка. Этот словарь до сих пор является самым авторитетным среди подобных книг. Зачастую у славистов ссылка на Фасмера - окончательный довод, опровергнуть который не всякому удается.

Полезные ссылки:

Макс Ю́лиус Фри́дрих Фа́смер (нем. Max Julius Friedrich Vasmer , русифицированная форма - Максимилиан Романович Фасмер ; 28 февраля , Санкт-Петербург - 30 ноября , Западный Берлин) - немецкий языковед , лексикограф , славист и балканист российского происхождения . Иностранный член-корреспондент АН СССР (1928).

Основные труды учёного посвящены исследованию славянских языков (языковые контакты славян с другими народами: греками, иранцами, тюрками, финно-уграми и др.); истории расселения славянских, балтийских, иранских, финно-угорских народов в Восточной Европе, изучению восточноевропейской антропонимии и топонимии, влияния славянских языков на албанский и др. Итогом его многолетних исследований явился этимологический словарь русского языка (т. 1-3, -) - самый большой по охвату материала труд, освещающий этимологию русского языка .

Фасмер руководил изданием одного из первых обратных словарей русского языка, редактировал 5-томный «Словарь русских водных названий» (словарь гидронимов) и свод всех известных «Русских географических имён» . Выпускал серию монографий по филологии и культуре славянских народов (тт. 1-10, 1925-1933).

Биография

Российский период

Макс Фасмер родился в купеческой семье российских немцев в Петербурге.

  • - окончил известную классическую гимназию Карла Мая .
  • - - учился в Санкт-Петербургском университете , изучал сравнительное языкознание и славистику. Среди его учителей были филологи И. А. Бодуэн де Куртенэ и А. А. Шахматов .
  • - - поездка в Грецию (Афины, Салоники), где изучал диалекты греческого языка, а также албанский язык . По собственным словам, он уже тогда намеревался создать русский этимологический словарь и считал это главной целью своей научной деятельности.
  • - - выпустил свою первую известную лексикографическую работу - «Греко-славянские этюды », где исследовалось влияние греческого языка на славянские .
  • - - обучался в университетах Кракова , Вены и Граца .
  • - третью часть «Этюдов» защитил как магистерскую диссертацию, за неё он получил премию имени М. И. Михельсона от Императорской Санкт-Петербургской Академии наук . Сдал экзамены на право чтения лекций и получил должность приват-доцента в Санкт-Петербургском университете.
  • - в должности профессора славянской филологии, индоевропейского и сравнительного языкознания преподавал на Высших женских Бестужевских курсах .
  • - в Москве издано «Исследование в области древнегреческой фонетики ».
  • - «Исследование… » защищено как диссертация, присуждена степень доктора филологии.
  • - - профессор по индоевропейскому языкознанию и славянской филологии на Филологическом факультете Саратовского университета.

Брат востоковеда-арабиста, нумизмата Рихарда Фасмера (русифицированная форма Роман Романович Фасмер , по другим источникам, Ричард Ричардович или даже Георгий Рихардович ).

Фасмер в Тарту

  • - - преподавал в Тартуском университете в должности ординарного профессора. Участвовал в возвращении (на основании мирного договора между Эстонией и РСФСР от 2 февраля 1920 года) в Тарту из Воронежа университетской библиотеки, куда она была эвакуирована во время Первой мировой войны . Одновременно переправил из России свою личную библиотеку, которую впоследствии предоставил в пользование германским славистам и использовал в своих работах.

Фасмер в Лейпциге

  • - - занимает должность ординарного профессора историко-филологического отделения философского факультета Лейпцигского университета , работает на кафедре славянской филологии
  • С - содиректор Индогерманского института, института Юго-Восточной Европы и Ислама и Государственного научно-исследовательского института индогерманистики
  • С - ординарный член филолого-исторического класса Саксонской академии наук
  • В - основал журнал «Zeitschrift für slavische Philologie » («Журнал славянской филологии»), который вскоре стал одним из ведущих зарубежных славистских изданий и выходит поныне. В журнале публиковались статьи и самого Фасмера по русской этимологии

Берлинский период

  • - - ординарный профессор Славянского института в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма
  • - - издаёт 12 томов «Очерков славянской филологии и истории культуры » (Grundrisse der slavischen Philologie und Kulturgeschichte , Berlin, Leipzig, 1925-1933). Всего предполагалось выпустить 90 томов
  • - - вышла в четырёх томах «Очерки исторической этнологии Восточной Европы » (Beiträge zur historischen Volkerkunde Osteuropas , Berlin, 1932-36), где, в частности, рассказывалось о расселении в российской средней полосе финских племён
  • В - участвовал в научной конференции в Минске
  • 14 января - избран иностранным членом-корреспондентом по разряду лингвистики (славянская филология) Отделения гуманитарных наук Академии наук СССР
  • - - выступал с лекциями в Лунде , Уппсале , Стокгольме
  • - - в качестве приглашённого профессора читал лекции в Колумбийском университете в Нью-Йорке , где начал систематически работать над составлением словарных статей для этимологического словаря русского языка
  • - - выступал с лекциями в Софии , Будапеште , Бухаресте и Хельсинки

Свою деятельность Фасмер не прерывал и в годы Второй мировой войны , несмотря на многочисленные трудности. Кроме подготовки словарных статей Фасмер в это время продолжал писать работы по славистике и преподавать на кафедре (занятия велись до февраля 1945 года). К числу его работ этого времени относятся «Славяне в Греции » (Die Slaven in Griechenland , ), «Старые взаимоотношения населения России » (Die alten Bevölkerungsverhältnisse Russlands , ), «Греческие заимствования в сербохорватском языке » (Griechische Lehnwörter im Serbokroatischen , ) и др.

  • В январе 1944 года в дом Фасмера попала фугасная бомба. Сам учёный в это время находился в бомбоубежище, однако его библиотека и рукописи, включая картотеку для этимологического словаря, были уничтожены. Фасмер стал составлять картотеку заново, пользуясь библиотекой Славянского института.
  • C эта библиотека стала ему недоступна, Фасмер продолжил работу в других берлинских библиотеках
  • В - - не издал ни одной статьи, сосредоточившись на восстановлении словарной картотеки

Стокгольм

Из-за растущего политического конфликта, а также с целью лечения болезни глаз Фасмер принял приглашение из Стокгольма.

Западноберлинский период. Издание этимологического словаря

Русский перевод этимологического словаря

В издательстве «Карл Винтер » этимологический словарь Фасмера вышел на немецком языке. Работа над переводом словаря на русский язык началась в 1959 году . Перевод был издан в -1973 годах в Москве филологом-славистом О. Н. Трубачёвым ( -) тиражом 10 000 экземпляров. Словарь вышел с исправлениями и дополнениями, в результате чего вырос больше чем на одну треть и составил уже четыре тома. После этого он несколько раз переиздавался.

Сочинения

  • Греко-славянские этюды.
    • I. Известия Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. 1906. XI. 2;
    • II. Греческие заимствования в старославянском языке // Известия Отделения русского языка и словесности. 1907. XII;
    • III. Греческие заимствования в русском языке // Сборник Отделения русского языка и словесности. 1909. Т. 86.
  • Kritisches und Antikritisches zur neueren slavischen Etymologic.
    • I, II. Rocznik Slawistyczny (RS). 3. 1910;
    • III. RS. 4. 1911;
    • IV. RS. 5. 1912,
    • V RS. 6. 1913.
  • Исследования в области древнегреческой фонетики. Пг., 1914.
  • Ein russisch-byzantinisches Gesprächbuch. Leipzig, 1922. Untersuchungen uber die ältesten Wohnsitze der Slaven. Teil I: Die Iranier, in Sudrussland. Leipzig, 1923.
  • Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas.
    • I. Die Ostgrenze der baltischen Stämme. Berlin, 1932;
    • II. Die ehemalige Ausbreitung der Westfinnen in den slavischen Ländern. В., 1934;
    • III. Merja und Tscheremissen. Berlin, 1935; IV. Die ehemalige Ausbreitung der Lappen und Permier in Nordrussland. В.,1936.
  • Bausteine zur Geschichte der deutsch-slavischen geistigen Beziehungen. Berlin, 1938.
  • Die Slaven in Griechenland. В., 1941. Переизд.: Leipzig, 1970. Die griechischen Lehnwörter im Serbokroatischen. В., 1944. Russisches etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1950-1958; (русский перевод) Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М., 1964-1973 (первое издание).
  • Grundriss der slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Herausgeber zusammen mit R. Trautmann. Berlin; Leipzig, 1925-1933. Bd. 1-12.
  • Полный список трудов М. Фасмера: Festschrift fur Max Vasmer zum 70. Geburtstag am 28. Februar 1956. Berlin, 1956; Zeitschrift fur slavische Philologie. Heidelberg, 1963. Bd. XXXI. H. 1.

Напишите отзыв о статье "Фасмер, Макс"

Примечания

Ссылки

  • Чернышёва М. И.
  • Аркадий Полонский .
  • Трубачев О. Н.
  • (нем.)

Отрывок, характеризующий Фасмер, Макс

«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.