Елизавета Пиленко - так звали в миру мать Марию - родилась в Риге 21 декабря 1891 года. Сразу после рождения маленькой Лизе докторам пришлось сделать операцию ради спасения ее жизни, а через несколько дней во время крещения она захлебнулась в купели, и Лизу пришлось спасать во второй раз.
Ее детство и отрочество прошли около Анапы, куда ее отец агроном-любитель Юрий Дмитриевич Пиленко переехал в июне 1895 года после выхода в отставку. Его небольшое имение, доставшееся ему после кончины его отца отставного генерала и винодела Дмитрия Пиленко, находилось в шести верстах от Анапы. Мать Лизы происходила из рода Дмитриевых-Мамоновых. Весной 1905 года Юрий Пиленко был назначен директором Никитского ботанического сада, и семья переехала в Крым. В женской гимназии Ялты Елизавета закончила 4-й класс. Вскоре ее отец был переведён на службу в департамент земледелия в Петербурге, куда семья Пиленко переехала в мае 1906 года, а 17 июля Дмитрий Пиленко скоропостижно скончался.
Елизавета Пиленко со своим братом Дмитрием. Костюмированный праздник, 1899 год.
С 15 лет Лиза начала интересоваться литературой и искусством, была вовлечена в революционное движение, часто посещала литературные кружки, собиравшиеся вокруг поэтов Александра Блока и Вячеслава Иванова. На одном из таких литературных вечеров она познакомилась с Александром Блоком. В 1909 году она окончила Брюсовскую гимназию, получила аттестат с серебряной медалью и уехала летом в своё родовое имение на юг.
19 февраля 1910 года она вышла замуж за юриста, близкого друга многих литераторов, а впоследствии - католического священника византийского обряда Дмитрия Кузьмина-Караваева, работавшего в Русском апостолате в Зарубежье. Во время их недолгого брака Елизавета Юрьевна всё сильнее углублялась в религиозные поиски. В этот период были изданы ее первые книги «Скифские черепки», «Юрали» и «Руфь». Через несколько лет она разошлась с мужем и уехала с дочерью Гаяной в Анапу. Там она пережила начало революции, позднее примкнула к акмеистам, и вступила в партию эсеров. В 1918 году она была избрана городским головой Анапы.
В имении Гумилевых Слепневе, 1912 год. В центре - Анна Ахматова, слева от нее - Мария Кузьмина-Караваева, справа - Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева и художник Дмитрий Дмитриевич Бушен.
За поддержку большевиков она привлекалась отступающей Белой армией к суду, и ее чуть было не казнили вместе с другими сторонниками большевиков, но ей удалось избежать казни. В начале 1920-х годов она была сослана на запад, откуда в условиях невероятной бедности и лишений ей удалось добраться сначала до Турции, потом она попала в Сербию, а затем переехала в Париж.
Сербия 1923 год. Елизавета Скобцова с детьми: Юра, Настя, Гаяна
Во время переездов в ссылке она вышла замуж за военного судью Данилу Скобцова, который ее судил в Анапе. Семья Скобцовых приехала из Сербии в Париж в январе 1924 года. Во время долгого путешествия в Тифлисе у них родился сын Юрий, а в Сербии в 1922 году – дочь Настя.
Жизнь в другой стране была сопряжена с тяжелейшей нуждой, но проживание в эмиграции в очень тяжелых условиях дало огромный толчок будущей матери Марии для духовного расцвета. В парижской эмиграции она встретилась с единомышленниками и старыми друзьями, продолжала писать и публиковать статьи и стихи, читать лекции и учиться. В январе 1923 года из России была выслана большая группа интеллигенции, в том числе - Николай Бердяев. С 1925 года он возглавил в парижском Православном Богословском институте кафедру догматического богословия. Его выступления привлекали слушателей и вызывали огромный интерес, часто во время лекций возникали споры и обсуждения. Елизавета Юрьевна стала вольнослушательницей Богословского института. Атмосфера, в которой она оказалась, ее преобразила, на многие интересовавшие ее вопросы она нашла ответы, у нее появились единомышленники, она сблизилась с отцом Сергием Булгаковым, ставшим ее наставником и духовником.
Прибытие во Францию. Елизавета Скобцова с детьми: Юра, Настя, Гаяна
В Париже в то время выходило несколько ежедневных газет, журналов, открывались десятки издательств, русские лицеи и летние лагеря, при каждом православном приходе открывались детские воскресные школы. Кадетский корпус продолжал свою деятельность, политические движения и партии самого разного рода жили жаркими спорами. Все в эмигрантской среде все выглядело так, будто русские эмигранты жили не в изгнании, а уехали в длительную командировку. Общественная и культурная жизнь была очень активна, и Елизавета Юрьевна с тремя детьми, мужем и матерью оказалась в самой гуще этих событий.
Зимой 1925–26 годов тяжело заболела маленькая Настя, а 7 марта 1926 года она скончалась. Мать не отходила от постели умирающей дочери. Смерть девочки, как в свое время и смерть любимого отца, потрясла Скобцову. В 1934 году она написала: «Сколько лет – всегда – я не знала, что такое раскаянье, а сейчас ужасаюсь ничтожеству своему... Рядом с Настей я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. О чем и как ни думай, – больше не создать, чем три слова: «любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть»... Эти строки можно считать началом пути, к которому она так долго внутренне готовилась. Смерть дочери определила для Елизаветы Скобцовой новую и самую важную цель ее жизни - без остатка отдать себя любви к ближнему.
С конца 1920-х годов в Париже она стала стараться оказывать поддержку тем, кто нуждался помощи. В 1927 году на V съезде Русского студенческого движения в Клермоне Елизавета Юрьевна была выбрана кандидатом в члены совета Движения, и с этого момента началась ее миссионерская деятельность. Формально она должна была ездить по Франции с докладами на собраниях русских общин, разбросанных по всей стране. Сама она писала в своих отчетах, что чаще всего эти лекции превращались в духовные беседы: «С первого же знакомства завязывались откровенные беседы об эмигрантской жизни или о прошлом, и мои собеседники, признав, вероятно, во мне подходящего слушателя, старались потом найти свободную минутку, как бы поговорить со мной наедине: около двери образовывались очереди, как в исповедальню. Людям хотелось высказаться, поведать о каком-нибудь страшном горе, которое годами лежит на сердце, или об угрызениях совести, которые душат. В таких трущобах о вере в Бога, о Христе, о Церкви говорить бесполезно, тут нужда не в религиозной проповеди, а в самом простом – в сочувствии».
Ее рассказ, как она посещала шахтеров в Пиренейских горах, на юге Франции, и с какой ненавистью она со своей проповедью была встречена этими людьми, заслуживает особенного внимания. Предложение Скобцовой провести беседу было встречено враждебным молчанием и словами: «Вы бы лучше нам пол вымыли, да всю грязь прибрали, чем доклады читать!». И она согласилась: «Работала усердно, да только все платье водой окатила. А они сидят, смотрят... а потом тот человек, что так злобно мне сказал, снимает с себя куртку кожаную и дает мне со словами – «Наденьте... Вы ведь вся вымокли». И тут лед растаял. Когда я кончила мыть пол, меня посадили за стол, принесли обед и завязался разговор». В беседе выяснилось, что один из шахтеров был на грани самоубийства. Елизавета Юрьевна поняла, что невозможно оставлять его в таком состоянии. Она решила уговорить его поехать к ее знакомым, где он смог восстановить свои душевные силы.
В ходе своей очередной поездки в Марсель, целью которой было спасти двух русских эмигрантов-наркоманов, она вошла в притон и вытащила оттуда молодых людей. Она села с ними в поезд и отвезла в семью, в деревню, где они стали постепенно приходить в себя. Елизавета Юрьевна рассказывала: «То, что я даю им, так ничтожно, поговорила, уехала и забыла. Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше, ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно».
Она продолжала ездить и читать доклады во Франции, но каждый раз лекции переходили в человеческое общение, а душеспасительные разговоры чаще всего – в конкретные действия. Она оказывала помощь больным, осиротевшим детям и отчаявшимся от одиночества и нищеты женщинам. Елизавета Юрьевна часто задумывалась - что же необходимо сделать еще для нуждающихся?
За всей этой деятельностью, которой она отдалась без остатка, встал вопрос о невозможной дальнейшей жизни супругов. Елизавета Юрьевна стала стремиться к монашеству как самоотверженному служению Господу и людям, и митрополит Евлогий (Георгиевский) поддерживал в ней это стремление. С согласия ее супруга он дал ей церковный развод и 16 марта 1932 года постриг ее в церкви парижского Богословского института с именем Мария - в честь преподобной Марии Египетской.
В это время мать Мария продолжала писать стихи…
В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас ещё Елизавета,
А завтра буду - имя рек.
Не помню я ча́са Завета,
Не знаю Божественной То́ры.
Но дал Ты мне зиму и лето,
И небо, и реки, и горы.
Не научил Ты молиться
По правилам и по законам, -
Поёт моё сердце, как птица,
Нерукотворным иконам,
Росе, и заре, и дороге,
Камням, человеку и зверю,
Прими, Справедливый и Строгий,
Одно моё слово: Я верю.
Под именем Мария она поселилась в келье в богословском институте, где много молилась и готовилась к своему монашескому подвигу. Отец Сергий Гаккель писал о ней: «Елизавета Юрьевна Скобцова отложила мирское одеяние, облеклась в простую белую власяницу, спустилась по тёмной лестнице с хоров Сергиевского храма и распростёрлась крестообразно на полу».
Митрополит Евлогий очень надеялся, что мать Мария пойдет по пути традиционного монашества, но этому не суждено было случиться. Мать Мария после пострига проехала по монастырям, побывала в Пюхтицком женском монастыре, ездила в Финляндию на Валаам, и не чувствовала свое призвание в затворнической жизни. Вся ее натура и готовность служения были направлены в народ, в люди и в мирское монашество. В 1932 году мать Мария поехала в Латвию и Эстонию, где посетила женские монастыри. В Пюхтицкой обители, ещё в советское время, о ней были сняты кадры художественного фильма. Уже тогда мать Мария поставила перед собой цель создать настоящий «приют». По ее замыслу это должен был быть дом, где люди могли бы не только поесть, но и получить гражданские права и потом найти работу.
В сентябре 1932 года мать Мария подписала свой первый контракт на аренду дома, в котором вскоре было открыто «Общежитие для одиноких женщин». Этот дом на улице Вилла де Сакс в Париже был снят ею без всяких надежных финансовых средств. Она взяла деньги в долг, и в будущем это повторялось часто. В начале 1930-х годов вокруг нее собралась группа единомышленников. Так возникло движение «Православное дело». Скобцова рассказывала: «Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе православия. Среди нас мало богословов, мало ученых, и мы, тем не менее, хотим поставить нашу социальную идею и мысль в теснейшую связь с жизнью и работой. Мы помним, что «Вера без дел мертва». Название организации «Православное дело» придумал Николай Бердяев. Ближайшие помощниками и сотрудниками были Ф.Т.Пьянов, И.И.Фондаминский, К.В.Мочульский, отец Димитрий Клепинин, духовный наставник отец Сергий Булгаков, а уже в начале войны большую организационную помощь оказывал в течение полутора лет И.А.Кривошеин. К моменту открытия первого общежития «Православное дело» накопило немалый опыт. Силами организации не только создавались богословские кружки и проводились поездки с лекциями по Франции, но и организовывалась конкретная помощь.
Мать Мария и Николай Бердяев. 1930 год.
Первый дом, который стал приютом для всех нуждающихся, был старым и пустым зданием. Мать Мария сразу решила, что одна из комнат на втором этаже будет превращена в домовую церковь. Именно с церкви начались росписи стен, окон, вышивки для убранства. Постепенно дом заполнился «посетительницами», а уже через два года он не вмещал всех нуждающихся. Еще в 1912 году Мать Мария написала стихи, не зная, что через двадцать лет эти строки будут ей написаны на гобелене на евангельский сюжет:
О другой тишине буду Бога молить,
Вышивать бесконечный узор,
Поведет меня медленно алая нить
Средь пустынь и синеющих гор.
Вышью я над водою оливковый лес,
Темных снастей кресты, рыбарей,
Бесконечную синь распростертых небес,
Красных рыб средь прозрачных морей.
И средь синего полога голубь взлетит
С ореолом прозрачных лучей;
И средь звездных полей будет дьявол разбит,
Вышью золотом взмахи мечей.
О стихах матери Марии писал Евгений Богат: «Разве дело в том, насколько искусно огранены те или иные ее строки? Стихи матери Марии – нечто большее, чем стихи в обычном понимании. Она писала их не для публикаций, а потому, что должна была выразить душевную боль, поиск, порой безысходность».
Мать Мария с матерью Евдокией и матерью Любовью. Villa de Saxe, 1935 год.
В 1935 году дочь матери Марии Гаяна приехала в СССР и через два года умерла в Москве от дизентерии. Мать Мария, не смотря на несчастья в своей жизни, продолжала вести активную деятельность не только по благоустройству дома - она много ездила по Франции, списывалась с больницами, посещала их и привозила к себе в «общежитие» для восстановления сил самых разных людей. В своем тексте «В мире отверженных» мать Мария рассказывала: «Во-первых, удалось организовать Комитет помощи русским душевнобольным, в который вошли доктора-психиатры, как русские, так и французы, и различные лица, принявшие к сердцу тяжелое положение этих больных. Во-вторых, удалось, путем переписки со всеми французскими психиатрическими учреждениями (которых больше восьмидесяти) установить, что по крайней мере в 60-ти из них находятся на излечении русские. Общая цифра этих людей достигает 600 человек. Дома чрезвычайно разбросаны по всей Франции, русские распределены в них неравномерно – есть такие, где два-три человека, а есть и такие, где их несколько десятков. Перед Комитетом стоит задача посетить все дома, что, конечно, требует больших средств, даже при возможности поручить это дело в особо удаленных департаментах местным православным священникам. Но, несмотря на трудности этой задачи, кое-что мне удалось осуществить… Далее из всех моих впечатлений мне хочется выделить две семейные колонии – мужскую и женскую. Они находятся в департаменте Сены. Центр этого учреждения по составу больных не велик – это больница человек на пятьдесят, где есть зал для собраний, кинематографический зал, душ, парикмахерская, помещение для персонала и административное бюро. Принцип этой больницы-приюта, что больные распределены по квартирам у местных жителей. Правительство платит местным жителям, которые берут к себе домой больного, около 300 фр. в месяц. А лучший из хозяев на ежегодном конкурсе получает награду. Для местных жителей это своеобразное подсобное ремесло, а для больных – это возможность жить не в больничных стенах (эта больница может располагать только 50 койками, но располагает врачами и фельдшерами, которые еженедельно навещают больных). Мужчин, числящихся за этой больницей, – 800, а женщин – 500. Интересно заметить, что за 30 лет подобной практики существования колонии почти не было несчастных случаев, т. е. когда фельдшер замечает, что состояние больного ухудшается, он незамедлительно забирает его в больницу. Должна сказать, что система этих двух колоний произвела на меня самое отрадное впечатление. Теперь хочу перейти к вопросу о «русских» больных. Это понятие «русский» для меня и нашего «Православного дела» гораздо шире. Мне часто приходится иметь дело с больными вообще любой славянской народности. Они были рады объясниться со мной хоть на каком-то славянском языке и рассказать о своих нуждах. Ведь они даже французского не знают и объясниться с персоналом не могут... Я сама видела совершенно ужасающий случай (и, видимо, он не единственный), как один молодой поляк, только что приехавший во Францию и не знающий ни слова по-французски, заболел, но попал на излечение не в обыкновенную больницу, а в сумасшедший дом. Там-то я его и обнаружила. И сколько таких случаев еще! Многие из таких больных умоляют помочь им выйти отсюда. Не будем забывать, что больных среди них большинство и что выход для них невозможен. Но необходимо посещать больных как в нормальных стационарах, так и душевнобольных. Надо отвечать на их письма, посылать им газеты, книги, табак... Но есть категория людей, которым нужна не только такая «косметическая», но кропотливая и постоянная помощь. Необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя заботу об их устройстве на работу или нахождению им посильного труда, вне стен больницы. К этой категории относятся: бывшие пьяницы, сидящие иногда по пять лет и получившие дезинтоксикацию, потом жертвы всяческих несчастных случаев, падений, переломов, сотрясений мозга, плохо видящие и глухие. Посещая больницы, по составу людей из «русско-славянских» народов я видела за последнее время: несколько инженеров, художников, много офицеров, таксистов, простых казаков, одного банкира, солдата экспедиционного корпуса, одного калмыка. (Женщин гораздо меньше, чем мужчин.) Среди больных попадаются и очень молодые. Я видела трех слепцов и одному из них, по словам врача, операция помогла. Все эти люди нуждаются в общении на родном языке, участливости и внимании, так как все они одиноки».
Чем активнее разворачивалась деятельность матери Марии, тем острее проявлялась необходимость в аренде нового дома в Париже, и летом 1934 года мать Мария сняла новый дом на улице Лурмель. Этот дом был расположен в 15-ом округе Парижа, в самом центре «русского района». Плата за съем составляла 25 тысяч франков в год, что по тем временам было огромной суммой. Мочульский писал: «Денег никаких, риск огромный, но она не боится», - а сама мать Мария как бы отвечала ему: «Вы думаете, что я бесстрашная. Нет, я просто знаю, что это нужно и что это будет. На Сакс я не могла развернуться. Я кормлю теперь двадцать пять голодающих, а там я буду кормить сто. Я просто чувствую по временам, что Господь берет меня за шиворот и заставляет делать, что Он хочет. Так и теперь с этим домом. С трезвой точки зрения это – безумие, но я знаю, что это будет. Будет и церковь, и столовая, и большое общежитие, и зал для лекций, и журнал. Со стороны я могу показаться авантюристкой. Пусть! Я не рассуждаю, а повинуюсь».
Дом на улице Лурмель был настолько нежилым, что пришлось заниматься настоящей стройкой, но и это не стало препятствием для матери Марии, она ни минуты не оставалась без дела, занимаясь благоустройством дома, закупкой продовольствия, поездками по стране, вышивкой икон, написанием стихов и статей, а также организационной работой. Ее близкий друг и помощник профессор Мочульский вспоминал: «Комната, в которой живет мать Мария, – под лестницей, между кухней и прихожей. В ней большой стол, заваленный рукописями, письмами, счетами и множеством самых неожиданных предметов. На нем стоит корзинка с разноцветными мотками шерсти, большая чашка с недопитым холодным чаем. В углу – темная икона... Комната не отапливается. Дверь всегда открыта. Иногда м. Мария не выдерживает, запирает дверь на ключ, падает в кресло и говорит: «Больше не могу так, ничего не соображаю. Устала, устала. Сегодня было около сорока человек, и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогонять». Но запирание на ключ не помогает. Начинается непрерывный стук в дверь, она отворяет и говорит мне: «Видите, так я живу».
Осень 1939 года. Слева направо: С.Б.Пиленко, Юра Скобцов, А.Бабаджан, мать Мария, Г.П.Федотов, о. Дмитрий Клепинин, К.В.Мочульский. На улице Лурмель.
14 июня 1940 года Париж был оккупирован, но работа матери Марии и «Православного дела» не только не прекратилась, а даже усилилась и расширилась. При немецкой администрации эта деятельность стала более опасной. 22 июня 1941 года после нападения Германии на СССР в Париже и окрестностях было арестовано больше тысячи русских эмигрантов. Все они были направлены в лагерь Компьень в ста километрах от Парижа. Среди арестованных были и соратники матери Марии по «Православному делу». Отец С.Гаккель писал: «В числе заключенных находился и Игорь Александрович Кривошеин. В конце июля он был освобожден. Его товарищи по заключению, чья судьба еще не была решена, поручили ему организовать помощь как заключенным в лагере, так и их семьям, многие из которых лишились средств к существованию. Чтобы осуществить это задание, И.А.Кривошеин обратился к С.Ф.Штерну, который годами занимался сбором пожертвований и оказания помощи нуждающимся. Штерн согласился помочь и посоветовал Кривошеину обратиться к матери Марии. Это была их первая встреча. Мать Мария приняла его ласково и сразу дала согласие на совместную работу».
После этого при помощи Кривошеина был организован комитет, в который помимо матери Марии, Кривошеина и С.Ф.Штерна, вошли отец Димитрий Клепинин, С.В.Медведева и Р.С.Клячкина. С 1941-го по 1942-й годы комитетом были отправлены сотни посылок семьям заключенных и нуждающимся, французский Красный Крест предоставил для перевоза посылок грузовик. Самый опасный период для «Православного дела» наступил в 1942 году. С 7 июня во Франции вступил в силу указ гитлеровской канцелярии о необходимости всем евреям носить «желтую звезду Давида». Практически с июля месяца начались массовые аресты евреев. В доме на улице Лурмель уже не хватало места для всех нуждающихся, а с возникновением необходимости в оказании помощи евреям работы только прибавилось. Кривошеин говорил: «Вопрос стоял уже не только о материальной помощи. Нужно было доставать для евреев поддельные документы, помогать им бежать в еще не оккупированную зону Франции, укрывать их и устраивать детей, родители которых были уже арестованы».
Юрий Скобцов. Лурмель, 1940 год.
8 февраля 1943 года состоялся обыск в доме на улице Лурмель. «Православное дело» было разгромлено гестаповцами, а сын матери Марии Юрий Скобцов был арестован. 9 февраля 1943 года мать Мария, отец Димитрий Клепинин и Ф.Пьянов были также арестованы гестапо, и заключены в пересыльную тюрму - форт Роменвиль. 27 апреля мать Мария в числе 213 арестованных была отправлена в женский концлагерь Равенсбрюк. В 1944 году 28 января Софья Борисовна Пиленко получила открытку от дочери из Равенсбрюка, в которой мать Мария писала: «Я сильна и крепка».
6 февраля в концлагере Дора погиб Юрий Скобцов. Тем временем, находясь в лагере, мать Мария посещала бараки, утешала женщин, вела беседы, читала им Евангелие и толковала его. Она была казнена 31 марта 1945 года в газовой камере лагеря Равенсбрюк. По одной из версий её гибели, накануне Пасхи, 31 марта 1945 года, она пошла в газовую камеру вместо одной из отобранных администрацией лагеря женщин.
В 1985 году мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира», а 16 января 2004 года мать Мария была канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица.
Текст подготовил Андрей Гончаров
Использованные материалы:
Материалы сайта www.mere-marie.com
Материалы сайта www.ricolor.org
Тексты статей Ксении Кривошеиной
Кто я, Господи?
Кто я, Господи? Лишь самозванка,
Расточающая благодать.
Каждая царапинка и ранка
В мире говорит мне, что я мать.
Только полагаться уж довольно
На одно сцепление причин.
Камень, камень, Ты краеугольный,
Основавший в небе каждый чин.
Господи, Христос - чиноположник,
Приобщи к работникам меня,
Чтоб ответственней и осторожней
Расточать мне искры от огня.
Чтоб не человечьим благодушьем,
А Твоей сокровищницей сил
Мне с тоской бороться и с удушьем,
С древним змием, что людей пленил.
Прощайте, берега. Нагружен мой корабль...
Прощайте берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла бы
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса.
А если не доплыть? А если сил не хватит?
О, груз достаточен... неприхотливо дно.
Тогда холодных, разрушительных объятий
Наверно миновать не суждено.
За этот день, за каждый день отвечу...
За этот день, за каждый день отвечу, -
За каждую негаданную встречу, -
За мысль и необдуманную речь,
За то, что душу засоряю пылью
И что никак я не расправлю крылья,
Не выпрямлю усталых этих плеч.
За царский путь и за тропу пастушью,
Но, главное, - за дани малодушью,
За то, что не иду я по воде,
Не думая о глубине подводной,
С душой такой крылатой и свободной,
Не преданной обиде и беде.
О, Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая, иду...
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоём саду.
Нет, Господь, я дорогу не мерю...
Нет, Господь, я дорогу не мерю, -
Что положено, то и пройду.
Вот услышу опять про потерю,
Вот увижу борьбу и вражду.
Я с открытыми миру глазами,
Я с открытою ветру душой;
Знаю, слышу - Ты здесь, между нами,
Мерой меришь весь путь наш большой.
Что же? Меряй. Мой подвиг убогий
И такой неискупленный грех,
Может, исчислением строгий, -
И найдёшь непростительней всех.
И смотреть я не буду на чашу,
Где грехи мои в бездну летят,
И ничем пред Тобой не украшу
Мой разорванный, нищий наряд.
Но скажу я, какою тоскою
Ты всю землю свою напоил,
Как закрыты дороги к покою,
Сколько в прошлом путей и могил.
Как в закатную серую пору
Раздаётся нездешний набат
И видны истомлённому взору
Вихри крыльев и отблески лат.
И тогда, нагибаясь средь праха,
Прячась в пыльном, земном бурьяне,
Я не знаю сомненья и страха,
Неповинна в свершенной вине.
Что ж? Суди! Я тоскою закатной
Этим плеском немеркнувших крыл
Оправдаюсь в пути безвозвратном,
В том, что день мой не подвигом был.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости
, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Истории известны имена многих женщин - подвижниц, посвятивших себя безраздельному служению обществу. Среди них - Мать Мария, в миру - Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, известная русская поэтесса, публицист, философ и общественно-религиозный деятель.
«КОГДА ВЫ СТОИТЕ НА МОЕМ ПУТИ...»
«Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту, -
Что же? Разве я обижу вас?..»
Александр БЛОК.
Лиза Пиленко – такова девичья фамилия Кузьминой-Караваевой – родилась в Риге 8 (20) декабря 1891 года в семье товарища прокурора Рижского окружного суда. Отец, Юрий Дмитриевич Пиленко, окончил «уравновешенный» юридический факультет Петербургского университета, но в семье жили предания о беспокойных предках – запорожских казаках. Дед Лизы, Дмитрий Васильевич Пиленко, был кадровым военным: участник Кавказской войны, начальник штаба Кубанского Казачьего войска, впоследствии – начальник Черноморского округа. А мать, Софья Борисовна, - урожденная Делоне – происходила из старинного дворянского рода Дмитриевых-Мамонтовых.
Вскоре после рождения дочери Юрий Пиленко вышел в отставку, оставил службу в Риге и переехал в Анапу, где стал хозяином полученного в наследство имения. Лиза и ее младший брат Дима росли привольно и беззаботно, хотя родители старались не изнеживать детей. В семье их прозвали «маленькими спартанцами». Почти рядом с имением археологи раскапывали курганы, что производило сильное впечатление на маленькую Лизу и позже нашло отражение в первом сборнике ее стихов «Скифские черепки» (1912).
С детства девочка увлекалась стихами Лермонтова, Бальмонта, а потом и поэзией Блока. Сама писала блестящие сочинения, свидетельствовавшие о ее незаурядных способностях. Неожиданная и преждевременная смерть отца в 1906 г. явилась первым жестоким ударом, и Лиза, воспитанная "в пламенной вере и любви к Богу", стала сомневаться в его справедливости.
После смерти мужа вдова Пиленко вместе с дочерью и сыном переехала в Петербург, к своей сестре, фрейлине царского двора. Лиза не любила темный зимний Петербург, его туманы и слякоть. Ей не хватало не только солнца и теплого моря, но и отца - великодушного, строгого, с мудрым сердцем, который мог открыть ей, в чем смысл жизни. Уже в гимназические годы юная девушка стремилась к подвигу и жертвенности, серьезно увлеклась философией, что подвигло ее после окончания гимназии с серебряной медалью поступить на философское отделение Бестужевских курсов.
В возрасте пятнадцати лет, в поисках ответа на мучившие ее философские вопросы, гимназистка Лиза Пиленко идет к Александру Блоку. Ей казалось, что он, один из самых знаменитых и почитаемых поэтов России, знает тайну жизни и сумеет помочь. Но Блок в то время не менее Лизы нуждался в подобном совете. Через неделю после встречи она получила синий конверт с письмом и блоковскими стихами, начало которых вынесено в эпиграф. А далее поэт поучал ее:
«Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и небе».
ЮГ, АНАПА. РЕВОЛЮЦИЯ...
"О чем и как не думай - большего не создать, чем три слова: "любите друг друга", только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть".
Мужем Лизы в 1910 году стал юрист, присяжный поверенный, социал-демократ (меньшевик) Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев, сын известного профессора государственного права, друга Владимира Соловьева. Он участвовал в «цехе поэтов», хотя сам стихи не писал. Вместе с мужем Елизавета Юрьевна стала бывать теперь у Блоков и на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова. Она активно включилась в художественную жизнь Петербурга, сама писала стихи, испытывая воздействие акмеистов. В 1916 году выходит второй сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Руфь», в котором нашли отражение ее философские и религиозные размышления. В это же время она стала первой женщиной-студенткой Петербургской духовной академии, заочно изучающей богословие.
Среди вопросов, волновавших художественную интеллигенцию того времени, самым важным, животрепещущим был вопрос о русской революции. Для Елизаветы Юрьевны революционер – это бесстрашный борец со злом, герой, готовый ради революции пожертвовать всем, даже жизнью. Она искала таких людей, жаждала сближения с ними, но не находила их в своем окружении. И потому чувствовала неудовлетворенность жизнью, а разговоры о революции в «башне» В. Иванова стали казаться ей пустыми, не подкрепленными соответствующими делами и поступками.
Вскоре она порывает с мужем, оставляет Петербург, привычный круг посетителей "башни" Вячеслава Иванова и отправляется на юг, в Анапу, в свое имение, "к земле". И только Блок, ее наставник, надолго остается в ее памяти. Она пишет ему письма, изливая свои мысли, чувства. В одном из писем Елизавета Юрьевна сообщала: "К земле как-то приблизилась и снова человека полюбила и полюбила по-настоящему". Свою родившуюся здесь дочь она назвала Гаяной, что означает - земная.
Октябрьская революция застала Кузьмину-Караваеву в Анапе. В феврале 1918 года она, в то время видный член партии эсеров, была избрана товарищем городского головы. А затем стала и городским головой Анапы. Когда к власти пришли Советы и городская дума была распущена, Елизавета Юрьевна вошла в Совет в качестве комиссара по делам культуры и здравоохранения. Но ее комиссарство длилось недолго: вскоре Анапа была захвачена белогвардейцами и над Кузьминой-Караваевой состоялся суд. За сотрудничество с большевиками и участие в национализации местных санаториев и винных погребов ей грозила смертная казнь. И лишь благодаря заступничеству группы русских писателей (М.Волошина, А.Толстого, В.Инбер и др.), которые в своем открытом письме величали Елизавету Юрьевну «русской духовной ценностью» высокого «веса и подлинности», ее приговорили лишь к двум неделям тюрьмы.
«МНЕ ОТКРЫЛОСЬ ДРУГОЕ...»
«...Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидала перед собой другую дорогу и новый смысл жизни: - быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите...»
Из записок Елизаветы Юрьевны КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ.
В 1923 году Елизавета Юрьевна, к тому времени вновь вышедшая замуж, с супругом, деникинским офицером, Данилом Ермолаевичем Скобцовым, матерью и тремя детьми, Гаяной, Юрием и Анастасией, приехала с волной русских эмигрантов в Париж. Началась ее нелегкая жизнь в эмиграции, полная лишений и страданий. Но она не падает духом и в первые же годы пребывания на чужбине включается в творческую работу: печатает повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», мемуарные очерки «Как я была городским головой», «Последние римляне», «Друг моего детства»; издает выпуск «Жатва духа» с краткими очерками о почти неизвестных в Православной церкви юродивых, брошюры «Достоевский и современность», «А. Хомяков», «Миросозерцание Владимира Соловьева».
Елизавета Юрьевна подрабатывала изготовлением кукол и шитьем (она прекрасно рисовала и вышивала, владея всеми швами древнего шитья). Положение семьи несколько улучшилось, когда ее муж нашел работу. Однако это продолжалось недолго. На семью обрушилось горе: умерла младшая дочь Настя. Она угасла в Пастеровском институте на руках у матери. Смерть дочери открыла перед ее матерью новый путь. Она осознает, что до сих пор, по ее собственному признанию, "душа по переулочкам бродила". "Похоронили ее на парижском кладбище, - вспоминает Елизавета Юрьевна, - но мне и моей семье хотелось перенести ее на другой участок... И вот когда я шла за гробом по кладбищу, в эти минуты со мной это и произошло - мне открылось другое, какое-то особое, широкое - широкое всеобъемлющее материнство... Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидала перед собой другую дорогу и новый смысл жизни: - быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно: я говорила с моим духовником, с семьей, потом поехала к митрополиту...".
С согласия мужа Елизавета Юрьевна получает церковный развод и в храме Сергиева подворья (в память Сергия Радонежского) на рю де Кримэ принимает монашеский постриг. Накануне пострига она писала:
В рубаху белую одета...
О, внутренний мой человек!
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду - имярек.
Ее нарекли - Мария. С тех пор она жила, действовала и выступала в печати под именем монахиня Мария, Мать Мария.
Она, по словам митрополита Евлогия, "приняла постриг, чтобы отдаться общественному служению безраздельно..., называла свою общественную деятельность "монашеством в миру", но монашества в строгом смысле слова она не только не понимала, но даже отрицала, считая его устаревшим, ненужным". В одном из стихотворений этого времени Мать Мария излагала свое жизненное кредо:
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот кто голоден, пусть будет есть,
Наг - одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
По свидетельству К.В.Мочульского, хорошо ее знавшего, она говорила: "Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет... На страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это спросят".
Одев монашеское одеяние, Елизавета Юрьевна целиком отдалась благотворительной работе. Она открыла общежитие и столовую для русских безработных; ездила на шахты и заводы, где работали русские и поддерживала морально и материально тех, кто в этом нуждался; ходила по притонам и вызволяла со дна нищих и пьяниц, возвращала их к нормальной жизни, посещала психиатрические больницы и освобождала тех из своих соотечественников, кто попал туда случайно. «Каждая царапина и ранка в мире говорит мне, что я мать», - делилась она с близкими. Многие чувствовали данный ей дар материнской любви и постепенно начали именовать ее не «Мать Мария», а просто «Мать».
Она любила труд, отрицала всякую усталость; умела плотничать, малярничать, шить, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород... При этом, находила время для писания статей, выступлений с лекциями, сочинения стихов. В 1935 году Мать Мария проводила на родину с приезжавшим в Париж А.Толстым свою старшую дочь Гаяну. Но в 1936 году Гаяна скончалась в Москве. Стойко перенесла Мать Мария и этот удар судьбы. В 1937 году в Берлине вышел в свет очередной сборник ее стихотворений в котором есть пронзительные строки, посвященные проводам дочери и ее кончине:
Сила мне дается непосильная,
Не было б ее - давно упала бы,
Тело я на камнях распластала бы,
Плакала б, чтобы Услышал жалобы,
Чтоб слезой прожглась земля могильная.
Стихи она писала запоем. Никогда их не отделывала. Все они, как выразился Г. Раевский, "вулканического происхождения", то есть выливались как из вулкана раскаленная магма, застывали навсегда. Она писала их не для печати, а потому, что не могла не выявить душевную боль, духовный поиск, перенасыщенность впечатлениями, порой безысходно тяжкими.
«И Я ВОСКРЕСНУ ВНОВЬ....»
"... и когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории: в ней нечего будет читать".
Иван ТУРГЕНЕВ, статья «Гамлет и Дон Кихот».
Когда Германия напала на Советский Союз, по словам очевидцев, еще одно преображение произошло с Матерью Марией – она стала жить только Россией. В эти страшные дни она произносит вещие слова: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!».
С началом оккупации Франции Мать Мария налаживает связь с французским Сопротивлением. Она оказывает помощь антифашистам, укрывает беглых, советских военнопленных, выдает евреям ложные свидетельства о крещении - всем окружающим она внушает веру в победу Советской Армии над фашизмом, а после войны мечтает вернуться на Родину. И все это, как обычно, сочетается у нее с большой творческой работой: она пишет автобиографическую поэму "Духов День", псалом-поэму "Похвала труду", пьесу "Солдаты", основанную на собственном опыте общения с борцами Сопротивления.
В феврале 1943 года гестапо арестовало Мать Марию и ее сына Юрия. Юрия отправили в Бухенвальд, где он погиб, а Мать Марию- в концлагерь Равенсбрюк. Выжившие узницы концлагеря вспоминали о ней как о необыкновенно бесстрашной женщине, у которой можно было учиться мужеству: в жутких лагерных условиях она находила силы, чтобы выстоять. Когда одна отчаявшаяся женщина сказала Матери Марии, что у нее «притупились все чувства, и сама мысль закоченела и остановилась», Мать Мария воскликнула: «нет, нет, только непрестанно думайте; в борьбе с сомнениями думайте шире, глубже; не снижайте мысль, а думайте выше земных рамок и условий».
31 марта, в Страстную пятницу 1945 года, Елизавету Юрьевну Кузьмину-Караваеву, ослабевшую физически, но не сломленную духовно, казнили в газовой камере, а потом сожгли в печах лагеря.
Заветом живым звучат ее стихи.
Я силу много раз еще утрачу;
Я вновь умру, и я воскресну вновь;
Переживу потерю, неудачу,
Рожденье, смерть, любовь.
И каждый раз, в свершенья круг вступая,
Я буду помнить о тебе, земля;
Всех спутников случайных, степь без края,
Движение стебля.
Но только помнить; путь мой снова в гору;
Теперь мне вестник ближе протрубил;
И виден явственно земному взору
Размах широких крыл.
И знаю, - будет долгая разлука;
Не узнанной вернусь еще я к вам.
Так; верю: не услышите вы стука,
И не поверите словам.
Но будет час; когда? - еще не знаю;
И я приду, чтоб дать живым ответ,
Чтоб вновь вам указать дорогу к раю,
Сказать, что боли нет.
Не чудо, нет; мой путь не чудотворен,
А только дух пред тайной светлой наг,
Всегда судьбе неведомой покорен,
Любовью вечной благ.
И вы придете все: калека, нищий,
И воин, и мудрец, дитя, старик,
Чтобы вкусить добытой мною пищи,
Увидеть светлый Лик.
Уже после войны Мать Мария, в числе других бесстрашных борцов французского Сопротивления, была посмертно награждена орденом Отечественной войны. Подвиг Матери Марии золотыми буквами вписан на Скрижалях Вечности как навечно вписано в историю человечества и ее Имя. Имя человека, беззаветно служившего людям...
Литература.
1. Антология акмеизма: Стихи. Манифесты. Статьи. Заметки. Мемуары. – М.: Московский рабочий, 1997. – 367 с.
2. Кайдаш С. Мать Мария. // Наука и религия. – 1999. - № 11. – с.16-19. (Начало
№ 8, 9, 10).
3. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Наше время еще не разгадано… / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., предисл. к публикациям, прим. А.Н.Шустова. - Томск: Водолей, 2000. – 159 с.
4. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Избранное. / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста Н.Осьмакова. – М.: Советская Россия, 1991. – 445 с.
5. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Равнина русская. / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста А.Н.Шустова. – Спб.: Искусство, 2001.
6. Литературная энциклопедия русского зарубежья, 1918-1940: [Т.1]: Писатели русского зарубежья. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 512 с.
7. Мать Мария: мифы, версии, достоверности. / Литературная газета. - 1985. - № 26. – с.13.
8. Михайлов О.Н. Литература русского зарубежья. – М.: Просвещение, 1995. – 431 с.
9. Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции: Первая треть ХХ в.: Энциклопедический биографический словарь. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 742 с.
10. Тэффи Н.А. Так жили. / Н.А.Тэффи; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста Д.Д.Николаева. – М.: Олма-Пресс, 2002. – 447 с.
Хронология основных событий из жизни
Е.Ю. Кузьминой-Караваевой
(Матери Марии).
20 декабря 1891 года
– день рождения Елизаветы Юрьевны Кузьминой- Караваевой, урожденной Пиленко, в г.Риге.
1893 год
– рождение Мити Пиленко, брата Елизаветы Юрьевны.
1895 год
– переезд семьи Пиленко в город Анапу.
1905 год
– переезд семьи Пиленко в город Ялту в связи с назначением отца, Юрия Дмитриевича Пиленко, директором Никитского ботанического сада.
1906 год
– смерть отца Елизаветы Юрьевны, Ю.Д. Пиленко, и переезд вдовы Софьи Борисовны Пиленко (1862-1962) с детьми в Петербург.
1908 год
– знакомство Елизаветы Юрьевны с Александром Блоком.
1909 год
- Елизавета Юрьевна заканчивает частную гимназию Стоюниной с серебряной медалью и поступает на Бестужевские курсы, на философское отделение.
1910 год
- Елизавета Юрьевна Пиленко выходит замуж за Дмитрия Владимировича Кузьмина-Караваева (1886-1959), юриста по образованию. В 1920 году он примет католичество, в 1922 году будет выслан из СССР, станет католическим священником в Риме и умрет в Ватикане.
1911 год
– Е.Ю. Кузьмина-Караваева заочно изучает богословие в Петербургской духовной академии.
1912 год
– вышел в свет первый сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки». Разрыв с мужем, переезд в Анапу.
1913 год
– рождение в Анапе дочери Гаяны. Имя отца дочери не называет ни один мемуарист.
1915 год
– в Петербурге издается повесть Кузьминой-Караваевой «Юрали».
1916 год
– выходит в свет второй сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Руфь».
1917 год
- Кузьмина-Караваева занимает должность городского головы Анапы.
1919 год
– Е.Ю.Кузьмина-Караваева выходит замуж за деникинского офицера, писателя Данила Ермолаевича Скобцова (1894-1968). Эмигрирует с ним из России через Константинополь и Белград.
1920 год
– рождение сына Юрия.
1922 год
– рождение дочери Насти.
1923 год
– переезд с семьей в Париж.
Публикации Е.Ю. Кузьминой-Караваевой за рубежом.
1924 год
– автобиографический роман «Равнина русская».
1925 год
– повесть «Клим Семенович Барынькин», мемуарный очерк «Как я была городским головой».
1927 год
– жития святых «Жатва духа».
1929 год
– брошюры «Достоевский и современность», «А. Хомяков», «Миросозерцание Владимира Соловьева».
1936 год
– статья «Встречи с Блоком».
1937 год
– статья «Мистика человекообщения»; в Берлине выходит сборник религиозной поэзии «Стихи», разделенный на две части – «О жизни» и «О смерти».
1939 год
- мистерия «Анна».
1941 год
– статья «Размышления о судьбах Европы и Азии», интермедия «Семь чаш» (опуб. в 1949 г.).
1942 год
– поэмы «Духов День», «Похвала труду», мистерия «Солдаты».
1947 год
– посмертно сборник «Стихи, поэмы, мистерии: Воспоминание об аресте и лагере в Равенсбрюке». Кузьмина-Караваева сотрудничала в журналах «Современные записки», «Русские записки», «Воля России», «Путь», «Новый град», газетах «Дни» и «Последние новости».
С 1930 года
– Е.Ю.Кузьмина-Караваева разъездной секретарь Русского студенческого христианского движения, вела миссионерскую и просветительскую деятельность среди русских эмигрантов в разных городах Франции.
7 марта 1931 года
– смерть младшей дочери Насти.
1932 год
– после церковного развода с Д.Скобцовым, стала монахиней с именем Мария (в честь св. Марии Египетской).
1935 год
– переезд старшей дочери Гаяны в Москву.
1936 год
– смерть Гаяны.
В середине 1930-х годов
– основала в Париже центр социальной помощи, братство «Православное Дело», который стал местом встречи многих писателей и философов. Организовала общежитие с дешевой столовой, для которой сама доставала продукты и готовила, санаторий для туберкулезных больных. На улице Лурмель в Париже оборудовала церковь, выполнив роспись стен и стекол, вышитые гладью панно.
1939 год
– «Православное Дело» основало швейную мастерскую, исполнявшую заказы для французской армии и давшую этим заработок женам и матерям мобилизованных русского происхождения.
1942 год
- Кузьмина-Караваева спасает детей евреев, загнанных фашистами на стадион.
8 февраля 1943 года
– арест фашистами 23-летнего сына Юрия, помогавшего матери в антинацисткой деятельности. Юрий погиб в Бухенвальде.
9 февраля 1943 года
– арест Матери Марии за укрывательство евреев. Она была отправлена в концлагерь Равенсбрюк.
31 марта 1945 года
– Мать Мария была казнена в газовой камере и сожжена в печах лагеря Равенсбрюк.
Аксана ПОСАЖЕННИКОВА, Елена КУЛАКОВА, г. Новокузнецк.
Эту фотографию знают все, кто интересуется жизнью и творчеством Николая Гумилёва и Анны Ахматовой:
Стоят: Борис Владимирович Кузьмин-Караваев, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (будущая мать Мария), Анна Ахматова, Мария Леонидовна Сверчкова.
Сидят: Мария Александровна Кузьмина-Караваева, Екатерина Владимировна Кузьмина-Караваева (?), Дмитрий Юрьевич Пиленко, Дмитрий Дмитриевич Бушен.
Это единственное известное фото, где присутствует Мария Александровна Кузьмина-Караваева, в которую Гумилёв был влюблён. Быть вместе они не могли - Мария Кузьмина-Караваева умерла от туберкулёза в 1911, когда ей было всего 23 года.
В описании этой фотографии однажды возникла путаница, и с тех пор во многих публикациях Марию Кузьмину-Караваеву отмечают на нём неправильно - отчего-то принято думать, что это девушка, стоящая у берёзы, справа от Ахматовой. Это неверно уже хотя бы только потому, что Мария Кузьмина-Караваева была высокого роста... Вот отрывок из интервью Дмитрия Бушена, который тоже присутствует на этом фото. Здесь проясняется недоразумение с атрибуцией:
"Сергей Дедюлин : Я вижу у Вас оригинал фотографии, сделанной в июне 1911 года в Слепневе. Этот групповой снимок уже встречался мне в разных коллекциях, фрагмент его воспроизведен в отличной книге "Николай Гумилев. Неизданное и несобранное", изданной в Париже к столетию поэта, - но с ненадежной атрибуцией. Расскажите, пожалуйста, об этом снимке.Дмитрий Бушен : Его сделала в слепневском огороде Ольга Александровна Кузьмина-Караваева, позднее, в замужестве, кн. Оболенская. (Она скончалась в этом году в Париже). Крайняя слева сидит ее сестра Мария (та самая "Машенька, я никогда не думал, // Что можно так любить и грустить" из "Заблудившегося трамвая"), которая вскоре умерла. В белой русской рубашке – это я, рядом сидит Митя Пиленко, брат Елизаветы Юрьевны Кузьминой Караваевой (будущей матери Марии); она стоит прямо позади меня. Справа от нее – это, конечно, Анна Ахматова. Сбоку от нее Маруся Сверчкова, сестра "Коли Маленького", племянника Николая Степановича, с которым он вместе путешествовал в 1913 году в Сомали. Рядом с Елизаветой Юрьевной улыбается Борис Владимирович Кузьмин-Караваев. <...> Именно в те дни, накануне, Николай Степанович представил всем свою молодую жену.
Сергей Дедюлин : А почему же его нет на этом снимке?
Дмитрий Бушен : Как раз в это время они с Дмитрием Владимировичем Кузьминым-Караваевым (мужем Елизаветы Юрьевны, перешедшим потом в католичество) куда-то пошли прогуляться и так остались несфотографированными".
«Со мной говорил Гумилев...». Беседу с Дмитрием Бушеном ведет Сергей Дедюлин. // «Русская мысль» № 3676. Литературное приложение № 3/4. 5. 6. 1987.
А вот воспоминания о Марии Кузьминой-Караваевой и о её отношениях с Гумилёвым. Вспоминает Анна Андреевна Гумилёва, тёзка Ахматовой, жена Дмитрия, брата Николая:
"В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше. Под влиянием рассказов А<нны> И<вановны> о родовом имении Слепневе и о той большой старинной библиотеке, которая там сохранилась, Коля захотел поехать туда, чтобы ознакомиться с книгами. <...> Приехав в имение Слепнево, поэт был приятно поражен, когда, кроме старенькой тетушки Вари, навстречу ему вышли две очаровательные молоденькие барышни – Маша и Оля. Маша с первого взгляда произвела на поэта неизгладимое впечатление. Это была высокая тоненькая блондинка с большими грустными голубыми глазами, очень женственная. Коля должен был остаться несколько дней в Слепневе, но оттягивал свой отъезд под всякими предлогами. Нянечка Кузьминых-Караваевых говорила: "Машенька совсем ослепила Николая Степановича". Увлеченный Машей, Коля умышленно дольше, чем надо, рылся в библиотеке и в назначенный день отъезда говорил, что библиотечная "...пыль пьянее, чем наркотик", что у него сильно разболелась голова, театрально хватался при тетушке Варе за голову, и лошадей откладывали. Барышни были очень довольны: им было веселее с молодым дядей. С Машей и Олей поэт долго засиживался по вечерам в библиотеке, что сильно возмущало нянечку Караваевых, и она часто бурно налетала на своих питомиц, но поэт нежно обнимал и унимал старушку, которая после говорила, что "долго сердиться на Николая Степановича нельзя, он своей нежностью всех обезоруживает".
Летом вся семья Кузьминых-Караваевых и наша проводили время в Слепневе. Помню, Маша всегда была одета с большим вкусом в нежно-лиловые платья. Она любила этот цвет, который был ей к лицу. Меня всегда умиляло, как трогательно Коля оберегал Машу. Она была слаба легкими и когда мы ехали к соседям или кататься, поэт всегда просил, чтобы их коляска шла впереди, "чтобы Машенька не дышала пылью". Не раз я видела Колю сидящим у спальни Маши, когда она днем отдыхала. Он ждал ее выхода, с книгой в руках все на той же странице, и взгляд его был устремлен на дверь. Как-то раз Маша ему откровенно сказала, что не в праве кого-либо полюбить и связать, так как она давно больна и чувствует, что ей недолго осталось жить. Это тяжело подействовало на поэта.Когда она родилась, сердце
В железо заковали ей,
И та, которую любил я,
Не будет никогда моей.Осенью, прощаясь с Машей, он ей прошептал: "Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить". Они расстались и судьба их навсегда разлучила".
А. А. Гумилёва "Николай Степанович Гумилёв"
Вот несколько стихотворений Гумилёва, адресованных Марии Кузьминой-Караваевой, вписанных в её альбом. Как упоминалось выше в мемуарах, она любила в одежде лиловый цвет, и он ей очень шёл, что обыграно в стихотворении "Лиловый цветок":
АКРОСТИХМожно увидеть на этой картинке
Ангела, солнце и озеро Чад,
Шумного негра в одной пелеринке
И шарабанчик, где сестры сидят,
Нежные, стройные, словно былинки.А надо всем поднимается сердце,
Лютой любовью вдвойне пронзено,
Боли и песен открытая дверца:
О, для чего даже здесь не дано
Мне позабыть о мечте иноверца.Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна... Но она не пришла,
Не хотела, иль просто пугалась ветвей.Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.Не себя! Я умею быть светлым, грустя;
Не ее! Если хочет, пусть будет такой;
...Но зачем этот день, как больное дитя,
Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?ЛИЛОВЫЙ ЦBETOK
Вечерние тихи заклятья,
Печаль голубой темноты,
Я вижу не лица, а платья,
А может быть, только цветы.Так радует серо-зеленый,
Живой и стремительный весь,
И, может быть, к счастью, влюбленный
В кого-то чужого... не здесь.Но душно мне... Я зачарован;
Ковер надо мной, словно сеть;
Хочу быть спокойным - взволнован,
Смотрю - а хочу не смотреть.Смолкает веселое слово,
И ярче пылание щек:
То мучит, то нежит лиловый,
Томящий и странный цветок.ДЕВУШКЕ
Мне не нравится томность
Ваших скрещенных рук,
И спокойная скромность,
и стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,
Вы надменны, нежны и чисты,
В вас так много безбурно-осеннего
От аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,
Прежде чем не сочтете, не смерите,
Никогда никуда не пойдете,
Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу.БОРЬБА
Борьба одна: и там, где по холмам
Под рев звериный плещут водопады,
И здесь, где взор девичий - но, как там,
Обезоруженному нет пощады.Что из того, что волею тоски
Ты поборол нагих степей удушье;
Все ломит стрелы, тупит все клинки
Как солнце золотое равнодушье.Оно - морской утес: кто сердцем тих
Прильнет и выйдет, радостный, на сушу,
Но тот, кто знает сладость бурь своих,
Погиб... и Бог его забудет душу.АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Он мне шепчет: «Своевольный,
Что ты так уныл?
Иль о жизни прежней, вольной,
Тайно загрустил?Полно! Разве всплески, речи
Сумрачных морей
Стоят самой краткой встречи
С госпожой твоей?Так ли с сердца бремя снимет
Голубой простор,
Как она, когда поднимет
На тебя свой взор?Ты волен предаться гневу,
Коль она молчит,
Но покинуть королеву
Для вассала - стыд».Так и ночью молчаливой,
Днем и поутру
Он стоит, красноречивый,
За свою сестру.
Монахиня Мари́я (известна как Мать Мария, в миру Елизаве́та Ю́рьевна Скобцо́ва , в девичестве Пиленко , по первому мужу Кузьмина́-Карава́ева ; 8 декабря 1891, Рига - 31 марта 1945, Равенсбрюк, Германия) - монахиня Константинопольского Патриархата (Западноевропейский Экзархат русской традиции) русского происхождения. Поэтесса, мемуаристка, участница французского Сопротивления. Канонизирована Константинопольским Патриархатом как преподобномученица в 2004 году.
Биография
Елизавета Юрьевна Пиленко родилась 8 декабря 1891 года (20 декабря по новому стилю) в Риге в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко и Софии Борисовны (урожд. Делоне). Дом № 21 по улице Элизабетес (арх. Э. Тромповский) сохранился, в 2011 году на нём установлена мемориальная доска.
В 1895 году Юрий Пиленко вышел в отставку и переехал с семьей в Анапу, где в шести верстах от города находилось имение Джемете с виноградниками, доставшееся ему после кончины его отца отставного генерала и винодела Д. В. Пиленко. В мае 1905 года за успехи в виноградарстве Ю. Д. Пиленко был назначен директором Императорского Никитского ботанического сада и училища садоводства и виноделия. Семья переехала в Ялту, где Лиза Пиленко окончила 4-й класс ялтинской женской гимназии с наградой 2-й степени.
Весной 1906 года Ю. Д. Пиленко был переведён на службу в Петербург, но 
выехать к месту назначения не успел - 17 июля он скоропостижно скончался в Анапе. Лиза была потрясена этой трагедией и, по её собственным словам, потеряла веру в Бога.
В августе 1906 года овдовевшая С. Б. Пиленко с двумя детьми (у Лизы был младший брат Дмитрий) переехала в Петербург. Лиза училась два года в частной гимназии Л. С. Таганцевой, затем перешла в гимназию М. Н. Стоюниной, которую закончила весной 1909 года с серебряной медалью и поступила на высшие Бестужевские курсы (философское отделение историко-филологического факультета). В феврале 1908 года познакомилась с А. Блоком, с которым у неё впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.
19 февраля 1910 года Елизавета Пиленко вышла замуж за помощника присяжного поверенного Дмитрия Кузьмина-Караваева, близкого знакомого многих столичных литераторов, вместе с ним посещала собрания «на башне» Вячеслава Иванова, заседания «Цеха поэтов», религиозно-философские собрания, общалась с Николаем Гумилёвым, Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Михаилом Лозинским.
Оставила Бестужевские курсы, не получив диплома, весной 1912 года издала первый сборник стихов «Скифские черепки», положительно встреченный критикой. Скоро Кузьмина-Караваева начала тяготиться атмосферой столичной эстетической элиты и уехала сначала на немецкий курорт Бад-Наухайм, а затем в Крым, где общалась с Алексеем Толстым, Максимилианом Волошиным, Аристархом Лентуловым.
Весной 1913 года оставила мужа (официально развод был оформлен только в конце 1916 года) и уехала из Петербурга в Анапу. 18 октября у Кузьминой-Караваевой родилась дочь, которой она дала имя Гаяна (греч. «земная»). В начале 1914 года послала Блоку рукопись своей новой книги стихов «Дорога», которую он вернул с замечаниями на полях, однако сборник так и не был издан. Для Кузьминой-Караваевой наступило время душевного разлада, «перепутья», по её собственным словам. Она всё больше интересовалась религиозными вопросами, размышляла о цели и смысле жизни. В апреле 1915 года опубликовала философскую повесть «Юрали», стилизованную под Евангелие, а в апреле 1916 года - сборник стихов «Руфь», куда вошли многие стихи из неопубликованной «Дороги».
Февральскую революцию Кузьмина-Караваева встретила с энтузиазмом и уже в марте 1917 года вступила в партию эсеров. Большую часть 1917 года провела в Анапе, в феврале 1918 года была избрана городским головой. Когда после короткого периода двоевластия большевики полностью взяли власть в городе, Кузьмина-Караваева, хотя и не разделяла большевистской идеологии, заняла должность комиссара по здравоохранению и народному образованию, стараясь защитить население от грабежа и террора. В мае 1918 года участвовала в съезде партии правых эсеров в Москве и вела подпольную антибольшевистскую работу, осенью вернулась в Анапу, где была арестована деникинской контрразведкой - ей грозила смертная казнь за «комиссарство» и участие в национализации частной собственности. 15 марта 1919 года её дело рассматривал краевой военно-окружной суд в Екатеринодаре, и только благодаря умелой организованной защите подсудимая получила всего две недели ареста. Летом 1919 гда Кузьмина-Караваева вышла замуж за Д. Е. Скобцова, кубанского казачьего деятеля, бывшего некоторое время председателем Кубанской Краевой Рады. Весной 1920 года, после разгрома Белого движения на Кубани, Елизавета Скобцова с матерью С. Б. Пиленко и дочерью Гаяной эвакуировались в Грузию, где у Елизаветы Юрьевны родился сын Юрий, затем вся семья Скобцовых эмигрировала в Константинополь, некоторое время жила в Сербии, где 4 декабря 1922 родилась дочь Анастасия, а в января 1924 года переехала в Париж.
В 1924-1925 годах Елизавета Скобцова опубликовала в эмигрантских журналах повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», описывавшие трагедию Гражданской войны, автобиографические очерки «Как я была городским головой» и «Друг моего детства», а также мемуарно-философское эссе «Последние римляне».
7 марта 1926 года умерла от менингита её младшая дочь Анастасия. Потрясенная горем, Елизавета Скобцова почувствовала духовное перерождение и открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога. С 1927 года она стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД), в качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, докладами, публиковала заметки о тяжёлой жизни эмигрантов. Заочно окончила Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже.
16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской, и по благословению духовного отца протоиерея Сергия Булгакова начала своё нетрадиционное монашеское служение в миру, посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности. Организовала в Париже общежитие для одиноких женщин, дом отдыха для выздоравливающих туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран под Парижем, причем большую часть работы там делала сама: ходила на рынок, убирала, готовила пищу, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы. При общежитии была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы и курсы псаломщиков, а с зимы 1936-1937 - миссионерские курсы. 27 сентября 1935 года по инициативе монахини Марии было создано благотворительное и культурно-просветительское общество «Православное дело», куда вошли Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Георгий Федотов, Константин Мочульский.
В июле 1935 года старшая дочь Марии (Скобцовой) Гаяна уехала в СССР и 30 июля 1936 года скоропостижно умерла в Москве.
Монахиня Мария постоянно выступала с докладами, публиковала богословские и остро-социальные статьи, в пятнадцатую годовщину смерти напечатала в журнале «Современные записки» мемуарный очерк «Встречи с Блоком». Несмотря на невероятную занятость, много времени уделяла поэзии - в 1937 году в Берлине вышел её сборник «Стихи», в конце 1930-х - начале 1940-х годов она написала стихотворные пьесы-мистерии «Анна», «Семь чаш» и «Солдаты».
Во время нацистской оккупации Парижа общежитие монахини Марии на улице Лурмель стало одним из штабов Сопротивления. В июне 1942 года, когда нацисты проводили массовые аресты евреев в Париже и сгоняли их на зимний велодром для последующей отправки в Освенцим, монахине Марии удалось тайно вывезти оттуда четырёх еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для евреев и военнопленных, м. Мария и о. Димитрий Клепинин также выдавали евреям фиктивные свидетельства о крещении, которые иногда помогали.
8 февраля 1943 года гестаповцы арестовали её сына Юру, а 9 февраля и м. Марию, которую сначала держали в тюрьме форта Роменвиль, а затем отправили в концлагерь Равенсбрюк. 6 февраля 1944 года Юрий Скобцов погиб в концлагере Дора («филиал» Бухенвальда), монахиня Мария была казнена в газовой камере Равенсбрюка 31 марта 1945 года, за неделю до освобождения лагеря Красной армией.
В 1985 г. мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира».
Канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица 16 января 2004 года. В консервативных кругах Русской Православной Церкви данная канонизация вызвала ряд неодобрительных отзывов.
КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
ПИЛЕНКО Елизавета Юрьевна,
по первому мужу - КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА,
по второму - СКОБЦОВА,
в монашестве МАТЬ МАРИЯ
8(20).XII.1891, Рига - 31.III.1945, лагерь Равенсбрюк
Человеческая судьба Кузьминой-Караваевой заслонила ее поэтическую судьбу. Наше воображение не волнует поэтесса Кузьмина-Караваева, а потрясает жребий матери Марии, который она выбрала сама, когда добровольно шагнула в газовую камеру, спасая незнакомую ей девушку…
И только одного мне жаль,
Что сердце мира не вмещает.
Лиза Пиленко родом из дворянской семьи. Лето в детские годы проводила в Анапе и Ялте, а зимы - в Петербурге. В гимназии начала писать стихи и переводила Новалиса (сам этот выбор о чем-то говорит). В 1909–1911 годах училась на философском отделении Высших женских (Бестужевских) курсов. Слушала лекции Николая Лосского и Семена Франка. С юности ее привлекали вопросы религии; она была первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской духовной семинарии. При всем этом она никогда не была «синим чулком».
По воспоминаниям Александры Бушен: «Елизавета Юрьевна в то время была высокая, очень полная, обладала редчайшим для Петербурга ярко-румяного цвета лицом, жизнерадостно-чувственная, общительная особа, избалованная матерью и самоуверенная. Одарена была многообразной талантливостью, писала стихи и считалась поэтессой, была художницей и владела своеобразными художественными навыками». Какими? К примеру, владела техникой древнерусского шитья, иконописью, росписью стен, техникой витража… Короче, способностей было через край. Но в душе бродила смута, какая-то щемящая тоска, чего-то жгуче хотелось и чего-то все время недоставало. За ответами на нестерпимые вопросы бытия в 15 лет она отправилась к Александру Блоку.
«Странное чувство, - писала она впоследствии в своих воспоминаниях. - Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнаженная, зрячая душа…»
Об этом неожиданном приходе юной незнакомки Блок написал стихи:
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту -
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько не говорите о печальном,
Сколько не размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.
В 18 лет, в 1910 году, Елизавета Пиленко выходит замуж за своего двоюродного брата Дмитрия Кузьмина-Караваева, юриста по образованию, который был близок к литературной среде и ввел туда свою молодую супругу. Когда они поженились, то все близкие и знакомые недоумевали: очень они отличались друг от друга и, как говорили, были не парой. Это и сказалось чуть позднее, когда в Кишиневе Кузьмина-Караваева встретила другого человека и полюбила его. Она обратилась к мужу с просьбой дать ей развод, но развода не получила. Когда родилась дочь (Гаяна, что означало: земная), Кузьмин-Караваев дал ей свою фамилию и признал своей дочерью. Но даже это не спасло их брак.
Еще будучи замужней, в 1910 году, Кузьмина-Караваева во второй раз встретилась с Блоком, после чего между ними завязалась переписка. Она писала Блоку: «Когда я была у вас еще девчонкой, я поняла, что это навсегда… а потом жизнь пошла, как спираль… кончался круг, и снова как-то странно возвращалась к вам… С мужем я разошлась, и было еще много тяжести кроме того… и снова человека полюбила… И были вы… Забыть вас я не могу, потому что слишком хорошо чувствую, что я только точка приложения силы, для вас вошедшей в круг жизни. А я сама - ни при чем тут».
Блок ответил ей 1 декабря 1913 года: «Елизавета Юрьевна, я хотел бы написать вам не только то, что я получил ваше письмо. Я верю ему, благодарю и целую ваши руки. Других слов у меня не может быть, не будет долго…»
Кузьмина-Караваева не унимается: «Милый Александр Александрович. Вся моя нежность к вам… Все силы, которые есть в моем духе: воля, чувство, разум, все желания, все мысли - все преображено воедино, и все к вам направлено…»
«…Мне грустно, что я вас не видела сейчас: ведь опять уеду и не знаю, когда вернусь».
Она уехала на юг и уже не вернулась в Россию никогда. О кончине Блока Кузьмина-Караваева узнала в Югославии, где бедствовала с матерью, тремя детьми и вторым мужем. Горе по утрате Блока было беспредельным… Стихи Блока она помнила всегда и часто читала их другим.
Однако вернемся во времени назад. В Петербурге Кузьмина-Караваева бывала на «Башне» Вячеслава Иванова, входила в «Цех поэтов». Посещала кабаре «Бродячая собака» и… заседания религиозно-философского общества (для того времени такой разброс интересов не вызывал удивления). Она дружила с Анной Ахматовой, которая ценила ее как человека «необычайных душевных достоинств», близко знала Гумилева, Волошина, Городецкого.
В 1912 году вышел первый сборник Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки», который был замечен, и Кузьмину-Караваеву поставили в один ряд с Цветаевой, хотя Нарбуту книга не показалась: «Стихи-думы… тяжеловаты, сумрачно и однообразно тягучи».
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем…
Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоем.
Или вот строки из стихотворения «Послание»:
Как радостно, как радостно над бездной голубеющей
Идти по перекладинам, бояться вниз взглянуть,
И знать, что древний, древний Бог, Бог мудрый, нежалеющий,
Не испугавшись гибели, послал в последний путь.
В первом сборнике Кузьминой-Караваевой особенно поражало необычное сочетание языческого начала с христианством. В 1915 году вышла лирико-философская повесть «Юрали», стилизованная под Евангелие. В уста героя - пророка, певца и сказочника - Кузьмина-Караваева вложила свое кредо: «Отныне я буду нести и грех и покаяние, потому что сильны плечи мои и не согнутся под мукой этой».
В 1916 году вышел второй сборник стихов «Руфь».
Заворожены годами
Ненужных слов, ненужных дел,
Мы шли незримыми следами;
Никто из бывших между нами
Взглянуть на знаки не хотел…
…И тайный трепет сердце гложет,
Пророчит явь, несет беду…
Удивительно, как чувствовала молодая женщина грядущую беду. Беда стояла у порога России, и в ее судьбе не могла не участвовать Кузьмина-Караваева. Она вступает в партию эсеров, становится головой Анапы. Как художник и график изготавливает фальшивые документы для эсеров-боевиков, по одному из таких пропусков Фанни Каплан и проникла на завод Михельсона. Попадает в лапы к белым за сотрудничество с большевиками, ее должны были судить и расстрелять, однако за нее вступился казачий деятель Скобцов-Кондратьев и спас ее. Кузьмина-Караваева стала его женой, и они вместе в 1919 году покинули Россию.
С 1923 года обосновались в Париже. Кузьмина-Караваева сразу активно включилась в общественно-литературную жизнь эмиграции. Много писала и много издала: автобиографическую повесть «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин» о гражданской войне, в 1927 году вышла «Жатва духа. Жития святых», монографии о Хомякове, Достоевском и Владимире Соловьеве.
Татьяна Манухина вспоминала Кузьмину-Караваеву до ее монашеского пострига: «Внешне Е.Ю. напоминала нашу курсистку-революционерку того старомодного стиля, отличительной чертой которого было подчеркнутое пренебрежение к своему костюму, прическе и бытовым стеснительным условиям: виды видавшее темное платье, самодельная шапочка-тюбетейка, кое-как приглаженные волосы, пенсне на черном шнурочке, неизменная папироса… Е.Ю. казалась такой русской, такой, до улыбки, русской! Можно было только удивляться, как она сумела сохранить в Париже, в центре моды и всякой внешней эстетической вычурности, всем нам знакомый облик русской эмансипированной женщины. И лицо у нее было тоже совсем русское, круглое, румяное, с необыкновенно живыми, „смеющимися“ глазами под темными круглыми бровями, с широкой улыбкой, но улыбкой не наивно-добродушной, а с той русской хитринкой, с той умной насмешливостью, которая отлично знает относительную ценность слов, людей и вещей».
В 1932 году, после церковного развода со Скобцовым, Кузьмина-Караваева стала монахиней, приняв при постриге имя Марии - в честь Св. Марии Египетской. С тех пор она выступала в печати под именем «монахиня Мария», «мать Мария». Но ее монашество, как все, что она делала, было весьма своеобразным: сочетание иночества с материнством. Она утверждала, что путь к Богу лежит только через любовь к человеку, и на Страшном суде только и спросят: «Накормила ли я голодного, одела ли голодного, посетила ли больного и заключенного в тюрьме?»
Припасть к окну в чужую маету
И полюбить ее, пронзиться ею.
Иную жизнь почувствовать своею,
Ее восторг, и боль, и суету…
Кузьмина-Караваева с головой ушла в благотворительную деятельность, стремясь помочь всем слабым и страждущим. «Для социальной христианской работы всюду и везде беспредельные возможности, - говорила она. - Нужда во всем вопиющая: в просвещении, в нравственной поддержке, в юридической защите, в материальной помощи. В какие трущобы приходилось мне попадать! С какими горестями встречаться!..»
Она пыталась быть матерью всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Она открыла сеть общежитий, столовых, больниц. Одно из первых общежитий - дом на авеню де Сакс. Самый большой приют для бедных помещался на рю Лурмель, 77, здесь жили все - молодежь, дряхлые старушки и даже семейные с детьми. Мать Мария не только управляла этим беспокойным хозяйством, но и сама закупала продукты, готовила еду, мыла помещения, красила стены, топила печи. Общий стиль ее обители был не монашеский, а скорее вольной артели.
Удивительно то, что Кузьмина-Караваева продолжала писать стихи и религиозно-философские статьи, ее духовным отцом был Сергей Булгаков. В 1937 году вышел ее сборник «Стихи».
Не то, что мир во зле лежит не так, -
Но он лежит в такой тоске дремучей.
Все сумерки - а не огонь и мрак,
Все дождичек - не грозовые тучи.
За первородный грех Ты покарал
Не ранами, не гибелью, не мукой, -
Ты просто нам всю правду показал
И все пронзил тоской и скукой.
Внешне Кузьмина-Караваева оставалась деятельной оптимисткой, а в душе… Обращаясь к Создателю, она говорила:
Тебе мучительно быть с нами,
Бессильный грех наш сторожить.
Создал нас светлыми руками, -
Мы ж в свете не умеем жить.
Иногда в ней прорывалось и беспредельное отчаянье:
Убери меня с Твоей земли,
С этой пьяной, нищей и бездарной…
Судьба наносила Кузьминой-Караваевой безжалостные удары: умерла от менингита младшая дочь Настя, уехала в Москву и там скончалась от тифа старшая дочь Гаяна. Потеряла она сына Юрия, но, правда, он погиб чуть позже самой поэтессы.
Когда началась Вторая мировая война, организованное матерью Марией братство «Православное дело» помогало многим: швейная мастерская давала работу, а сотням евреев предоставило убежище. По рукам ходило стихотворение Кузьминой-Караваевой «Звезда Давида». А она сама рыскала по городу, доставая продукты, деньги, вещи, приготовляла посылки для уже сидевших в лагерях, доставала документы для тех, кто еще находился на свободе, и отправляла их в провинцию. Во время массового еврейского погрома в 1942 году, когда тысячи евреев, включая детей, были загнаны на велодром д’Ивер, Кузьмина-Караваева проникла туда и спасла нескольких детей. Но себя она не спасла. Ее отправили в концлагерь Равенсбрюк за укрывательство евреев.
В лагере мать Мария нашла в себе силы поддерживать других, ободрять отчаявшихся. Злу она противопоставила любовь. И с любовью к людям и к Богу погибла в 53 года.
В Париже существует «Общество друзей матери Марии», оно издало в 1949 году ее второй посмертный сборник «Стихи». А первый - «Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере Равенсбрюк» был издан в 1947 году. На родине матери Марии мы впервые узнали о ней со страниц журнала «Даугава» в 1987 году. У нас в пророках ходил железный Феликс Дзержинский, а отнюдь не какая-то там мать Мария.
| |
