Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Погодин Михаил Петрович (1800-1875)
погодин русский историк публицист
Выдающийся русский историк и источниковед, писатель, политический публицист.
Из семьи отпущенных на волю крепостных крестьян. Закончил Московскую гимназию (1818) и филологическое отделение Императорского Московского университета (1821). В 1823 сдал магистерский экзамен при Московском университете, в 1825 защитил магистерскую диссертацию “О происхождении Руси”. С 1825 преподавал в Московском университете, 1833-35 - профессор кафедры всеобщей истории, статистики и географии Московского университета, 1835-44 - возглавлял только что созданную кафедру российской истории Московского университета, 1837-44 - секретарь Общества истории и древностей российских. С 1841 - действительный член Императорской Российской Академии наук по 2-му отделению (русского языка и словесности). Издавал журналы “Московский Вестник” (1827-30) и “Москвитянин” (1841-56).
Заслуги Погодина перед исторической наукой расценивались неоднозначно, причем оценки эти зачастую зависели от политических пристрастий оценивавшего. Так, В.О. Ключевский считал, что Погодина “надо помнить… как урок… как предостережение, чего не следует повторять”. В то же время славянофильский историк И.Д. Беляев отмечал, что погодинские “исследования, замечания и указания… последующим исследователям надолго будут верною указкою”. По отзыву одного из учеников Погодина, “он учил нас любить науку, любить и уважать Россию, ценить те великие тяжелые жертвы, которые древняя Русь умела принести ради сохранения своего самостоятельного бытия… Он учил нас сознавать себя русскими”.
Заслуги Погодина особенно велики в деле развенчания “скептической школы” русской историографии, доказательстве подлинности основной событийной канвы древнерусских летописей. Усилиями Погодина была образована кафедра российской истории Московского университета. Его работы послужили импульсом к созданию в дальнейшем кафедры истории западных и южных славян Московского университета.
Политические взгляды Михаила Петровича Погодина (1800?1875) длительное время характеризовались как тождественные курсу «официальной народности», целиком и полностью лежавшие в русле охранительной идеологии николаевской России [i]. В отдельных исследованиях отмечалось критическое отношение Погодина к политике Николая I, проявившееся только в период Крымской войны . В последнее время появились работы, анализирующие научную деятельность Погодина . Отмечая значительный вклад Погодина в развитие русской исторической науки, их авторы не пересматривают сложившееся представление о Погодине как о проправительственном консерваторе и монархисте. Это отличает современную оценку Погодина от оценки, например, славянофилов, своеобразная реабилитация которых в историографии началась именно с подчеркивания «либеральных» и «прогрессивных» моментов в их деятельности . В настоящее время подобное подчеркивание сделалось «модой» даже в отношении таких деятелей, как С.С. Уваров [v]. Такая «реабилитация» служит, как представляется, скорее политкорректным оправданием выбора объекта исследования, чем попыткой научного пересмотра устоявшихся представлений о том или ином из упомянутых мыслителей или направлений, чья консервативность и даже «реакционность» вовсе не умаляют их большого значения для интеллектуального и культурного багажа человечества .
В последней крупной работе о Погодине говорится: «Общественно-политические, как и исторические воззрения Погодина исключают безоговорочное зачисление его в один из существовавших тогда лагерей. Взгляды его были в целом близки к охранительной идеологии, но не совпадали в частностях… Михаил Петрович был близок к славянофилам, но сам не причислял себя к их лагерю, как, впрочем, и славянофилы не считали его своим… Не примыкал Михаил Петрович и к западникам… Сказанное дает основание считать Погодина человеком уникальным… Эта самобытность не исключала принадлежности его к консерваторам» . Приведенная оценка не выглядит попыткой «осовременить» политические идеи Погодина, придать им больше привлекательности в глазах либерально ангажированного читателя. Такой взгляд на Погодина представляется результатом объективного анализа его научной и общественной деятельности. Тем не менее, следует отметить, что политическая концепция Погодина, отраженная главным образом в его политической публицистике и эпистолярии, до сих пор не являлась отдельным предметом изучения, теряясь в описаниях и характеристике общественной жизни и исторических трудов Погодина.
Конечно, очень трудно и не всегда целесообразно отделять политические взгляды историка от его собственно исторической и историософской концепции. Но связь одного с другим может быть и субъективной, в то время как объективно можно наблюдать логическое несоответствие в идеях мыслителя.
Суть концепции русской истории М.П. Погодина можно вкратце определить как симбиоз национального идеализма и этатизма. Русский народ в исторических трудах Погодина выступал как материал, почва, на которой другие субъекты истории возводили здание государственности и культуры: «Славяне были и есть народ тихий, терпеливый, спокойный… Потому они и приняли чуждых господ без всякого сопротивления… и всегда были довольны своей участью» , ? писал Погодин о начале русской государственности, представлявшейся ему в виде добровольного призвания иноземных правителей. Непатриотичность этого тезиса, лежавшего в основе исторических убеждений Погодина, видимо, им самим не осознавалась, так как в остальных аспектах своего исторического учения и тем более в политической публицистике он проявлял себя рьяным патриотом, и так же его оценивали современники .
Дело в том, что Погодин отводил государству решающую роль в истории народа. Народ, лишенный государственности, не мог, по убеждению Погодина, иметь свою историю. Итак, Погодин, в первую очередь, патриот-государственник, но, казалось бы, его высказывания о славянском характере и неисторичности русского народа до призвания варягов не позволяют видеть в нем русского националиста. Такому впечатлению противоречат его же мысли о самобытности русской истории, ее принципиальном отличии от истории западноевропейских стран. Можно добавить, что Погодин был также панславистом (в значительно большей мере, чем многие из т.н. славянофилов), и сказанного будет достаточно, чтобы удостовериться в неоднозначности политических взглядов Погодина.
У Погодина сложились довольно тесные деловые и дружеские связи с С.С. Уваровым на почве известной близости взглядов. Сам историк рассматривал свою научную деятельность как службу престолу и Отечеству. Еще в 1832 г. Погодин высказал надежду, что «российская история может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия» [x]. Этот взгляд Погодина находился в полном соответствии с высказанным ранее мнением его высокого покровителя . В 1841 г. Уваров предложил Погодину занять высокую должность в министерстве народного просвещения. Погодин согласился, но поставил условием не порывать с профессорско-преподавательской деятельностью что позволило бы ему «подготовить в продолжение 2-3 лет несколько молодых людей на кафедры русской истории… проникнуть их одним духом, дать им одно направление, согласное с намерениями правительства» . Условие, однако, не было принято министром, скованным формально-бюрократическим регламентом.
Личный характер отношений с Уваровым позволял Погодину в письмах к министру резко критиковать отдельные аспекты политики царского правительства, причем эта критика началась задолго до Крымской войны. В 1839 г. Погодин предложил Уварову проект мероприятий по поддержке национально-культурного движения в славянских землях Центральной и Юго-Восточной Европы. По мнению Погодина, необходимо было всячески поощрять развитие славянских национальных культур, взращивать преданные России кадры славянской интеллигенции, организовывать за границей пропаганду славянского дела. При этом Погодин считал важным решение польского вопроса. По его мнению, следовало бы разрешить в учебных заведениях Царства Польского преподавание польской истории, запрещенное после восстания 1830-31 гг., прекратить искусственные ограничения сферы применения польского языка. Такая политика должна была стать демонстрацией лояльности России по отношению к зарубежным славянам, средством привлечения их на свою сторону. Отстаивая перед Уваровым идею подготовки научных и культурных кадров под покровительством России, Погодин отмечал важность издания объединяющего всеславянского печатного органа не в С.-Петербурге, а в Варшаве .
Российское государство, по убеждению Погодина, должно было активно возглавить процесс славянского национального возрождения, поддерживать его всей мощью имперской внешней политики. Погодин указывал Уварову на опасность промедления в этом деле. Отстраненность официальной России от западных и южных славян чревата тем, что их «приверженность может обратиться в ненависть» . Подъем национального самосознания и последующее политическое освобождение славянских народов неизбежны, считал Погодин, а потому внешняя политика России должна строиться не на союзе с угнетателями славянства? Пруссией и Австрией, а на поддержке освободительных стремлений народов, которые в ближайшем будущем обретут политическую самостоятельность. Эти мысли были высказаны Погодиным в то время, когда над внешней политикой Российской империи полностью довлели идеи легитимизма и принципы Священного Союза. Результатом применения этих идей и принципов, по оценке Погодина, вынесенной им во время Крымской войны, стало то, что «правительства нас предали, народы возненавидели, а порядок, нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будет нарушаться» .
Задолго до Крымской войны Погодин предсказал, что Австрия и Пруссия займут недружественную позицию в отношении России. «Россия решительно не имеет доброжелателей между европейскими государствами» , ? писал Погодин Уварову в 1839 г. Рост враждебности к России Погодин связывал с подъемом либерально-демократических движений в германских государствах. Критикуя свои правительства, либералы нападали и на их союз с Россией, стремясь представить ее как деспотическое государство, населенное полудикими варварами. Констатируя шаткое положение абсолютистских режимов в Германии, Погодин предсказывал, что последние, чтобы не раздражать общественное мнение, с легкостью будут готовы пойти на враждебные действия в адрес России.
Россия не вправе пускать на самотек общественные процессы в соседних странах, полагал Погодин, а должна воздействовать на них в своих интересах. Негативное восприятие России и русских, утвердившееся в Европе, Погодин считал возможным исправить путем регулярных публикаций о России в иностранной прессе, поскольку «ненависть частных лиц к России происходит преимущественно от незнания» . Финансировать и проталкивать такие публикации должно российское правительство через своих агентов. Таким образом, можно сказать, что Погодин был одним из первых русских консерваторов, кто не только осознал растущую роль средств массовой информации, но и призвал активно использовать их в российских государственных интересах.
Планы и рекомендации Погодина в конце 30-х?40-е гг. XIX в. находились зачастую в резком противоречии с курсом царского правительства и потому не могли быть приняты и реализованы. Поэтому нет парадокса в том, что «сторонник уваровской триады, подопечный министра народного просвещения находился под надзором III Отделения» . Следует заметить, что и сам Уваров не вписался в более жесткий поворот политики Николая I, связанный с реакцией на события в Европе 1848-49 гг., и в 1849 г. подал в отставку с поста министра народного просвещения. Характеризуя эти последние годы царствования Николая I, Погодин впоследствии писал: «Мы начали останавливать у себя образование, стеснять мысль, преследовать ум, унижать дух, убивать слово, уничтожать гласность, гасить свет, распространять тьму, покровительствовать невежеству» .
Крымская война возбудила общественную мысль России, и Погодин не остался в стороне от этого движения, активно включившись в него путем писем и рукописных памфлетов, распространявшихся в обществе. Война виделась Погодину желанным средством достижения внешнеполитических целей России, в первую очередь? создания дружественных ей славянских государств. «Если мы теперь… не освободим славян… то это сделают наши враги, англичане и французы, ? писал Погодин в 1853 г. ? В Сербии, Болгарии и Боснии, везде между славянами, они действуют, завели свои западные партии… Они развратят и освободят славян. Каково же будет нам тогда?» . Создание независимых национальных государств представлялось Погодину неизбежным. В этих условиях главной заботой имперской политики России должно было стать утверждение своего влияния в освобождающихся странах, завоевание доверия народов. Впоследствии Погодин развил эту идею, предложив поддержать национально-освободительное движение в Италии.
Итак, охранитель, консерватор-монархист, друг Уварова и сторонник «официальной народности» предлагал российскому самодержавию поддержать национально-демократические революции в Европе? И это сочетание не будет выглядеть парадоксом, если мы учтем, что во главу угла Погодин ставил прагматические соображения. «Выбор, кажется, не трудный, ? писал он в июле 1854 г. ? всю Европу иметь против себя или поставить одну половину ее на другую?» . Погодин предвидел резонные возражения против такой своей системы. «Но не будут ли эти соседние опыты опасны для нас? Не будут ли учреждения свободных государств подле России опасны для нее самой? Не послужит ли их революция примером для нашей?» .
Ответ на эти вопросы, по мнению Погодина, следовало искать в факте самобытности русской истории, и потому этот ответ отрицателен. «Всякая революция, ? утверждал Погодин, ? условливается историей той страны, где происходит. Революции не перенимаются, а происходят каждая на своем месте, из своих причин… Семян западной революции в России не было, следовательно, мы не должны бояться западных революций» .
Как и все русские патриоты, Погодин поначалу верил в победу русского оружия и даже приветствовал возможность России сразиться с Англией и Францией. В рукописной статье «Настоящая война с точки зрения европейской истории» (июль 1854 г.) Погодин, называя войну «крестовым походом Восточной Европы или России», так определял ее «историческое предназначение»:
«Возбудить Восточную Европу, т.е. Россию, державшую свои таланты под спудом, к принятию деятельного участия в общем ходе потомства Иафетова на пути к совершенствованию, гражданскому и человеческому, что непременно должно случиться, как бы ни кончилась для нее эта война.
Призвать к умственной и духовной жизни древнейшие многочисленные племена славянские…
Изгнать турок из европейского стана…
Восстановить патриарший константинопольский престол во всем его величии, возвратить восточной Церкви вселенское ее значение.
Обновить обветшалую Западную Европу, которая… утратила веру, погасила поэзию, лишилась человеческого чувства и, отрекшись от Бога, слила золотого тельца себе для поклонения» .
Война должна была, по мнению Погодина, стать важным шагом к созданию всеславянского союза под главенством России. И здесь консерватор руководствовался прагматическими целями: «Россия отделится тогда от Европы целою стеною союзных с ней государств славянских и может делать у себя дома что угодно» . Нет нужды напоминать, кто из отечественных политиков ХХ века осуществил этот завет русского консерватизма.
По мере того, как ход войны все больше склонялся не в пользу России, Погодин деятельнее обращался к внутренним проблемам страны. В последние месяцы царствования Николая I историк мрачными красками рисовал обстановку в государстве, критикуя едва ли не всю абсолютистскую систему: «Государь, очарованный блестящими отчетами, не имеет верного понятия о настоящем положении России. Став на высоту недосягаемую, он не имеет средств ничего слышать: никакая правда до него достигнуть не смеет, да и не может; все пути выражения мыслей закрыты, нет ни гласности, ни общественного мнения, ни апелляции, ни протеста, ни контроля… О народе, который трудится, проливает кровь, несет все тягости, страдает,… ни у кого и мысли нет. Народ как будто не существует нравственно, известный только по ведомостям казенной палаты» .
Вместе со всем образованным обществом, Погодин возлагал большие надежды на нового государя, Александра II. В рукописной статье «Царское время» (апрель 1855 г.) Погодин требовал введения гласности «в видах предохранения правительственных и прочих решений от произвольности и учреждения над ними новой необходимой инстанции? бдительного общего мнения» . В статье «Потребности минуты» (май 1855) Погодин ратовал за созыв совещательной «земской думы». В январе 1856 г. Погодин обратился к Александру II с письмом, в котором были такие пожелания:
«Простите наших политических преступников…
Объявите твердое намерение освободить постепенно крестьян…
Облегчите цензуру…
В этом же обращении Погодин назвал Николая I «последним самодержцем Европы… искупительной самозаклавшейся жертвой самодержавия» .
Когда новый император твердо ступил на путь реформ, единодушно указанных ему всеми слоями русского общества, Погодин в своей политической публицистике вновь обратился к излюбленным им темам внешней политики и державного величия России. Задаваясь вопросом: «Какие же средства России возвратить себе прежнее место в системе государств европейских?», Погодин вновь выдвигал программу революционного переворота в методах российской внешней политики. «Победами и завоеваниями, для которых у нас нет и средств, нельзя, ? отвечал Погодин на поставленный им вопрос. ? Дипломацией и фокусами никого не проведешь. У кого насколько есть силы, настолько того и уважают… Главная задача теперь? приобрести доверенность от народов… Надо озадачить, ошеломить, чтоб все изумились и должны были поверить нам, и тогда делайте, что хотите? вы сильнее всех!» .
В конце 50-х?60-е гг. XIX в. заметное место не только во внутрироссийской, но и в международной политике занял польский вопрос, на который у Погодина был особый взгляд еще в 30-е гг. Во время Крымской войны Погодин писал, что ради осуществления идеи славянского союза надо предоставить Польше независимость. «А для чего желать нам держать ее при себе? Это болезнь на нашем теле» . В упомянутом письме Александру II от 3 января 1856 г. Погодин призывал дать Польше конституцию и амнистировать участников польского восстания.
Новое польское восстание 1863-64 гг. не поколебало убеждения Погодина в возможности не насильственного, а «полюбовного» союза двух славянских народов. Но для этого Польше необходимо дать самую полную автономию: «Оставаясь в нераздельном владении с империей Российской, под скипетром одного с нею государя, пусть управляется Польша сама собою, как ей угодно, соответственно с ее историей, религией, народным характером» . Предоставляя Польше самостоятельность, Россия, по убеждению Погодина, не теряет ничего, кроме ненависти поляков к себе, так как никакой практической пользы от насильственного удержания Польши за собой Россия никогда извлечь не могла. Погодин считал, что историческая нелюбовь поляков к России питается только шляхетскими традициями. Но общественное развитие ведет к тому, что «шляхта нынешняя… должна погибнуть,… а новая Польша с освобожденными крестьянами и городами должна начать новую жизнь, новую историю в соединении с Россиею» . При этом должно быть в корне подорвано шляхетское влияние в малороссийских и белорусских землях, в отношении которых «русский Бисмарк сделает предложение о конфискации польских имений» .
Представляет интерес взгляд Погодина на перспективы развития международных отношений. Сокрушаясь по поводу эгоистичной политики европейских государств, стремящихся урвать побольше выгоды за счет соседей, Погодин ратовал за создание такой системы внешнеполитических связей, в основу которых был бы положен принцип солидарности христианских народов белой расы («потомства Иафетова»). «Помогая друг другу, мы все гораздо далее уйдем вперед, чем вредя и мешая себе взаимно. Если бы 10 миллиардов, в которые обошлась прошедшая [Крымская] война воевавшим и невоевавшим державам, употребить, с общего согласия, на обширную европейскую колонизацию, сколько бы добра снискала Европа, покорив своей власти остальную Азию и Африку, приготовив новые для себя рынки, избавясь от лишнего народонаселения, пристроив к месту несчастных своих пролетариев» .
Подводя итог всему вышесказанному, можно утверждать, что Погодин был, в первую очередь, русским державным патриотом, а русская государственность и много позже него даже либералам мыслилась не иначе, как в форме монархии. Племенной общеславянский национализм (панславизм) предстает в системе политических взглядов Погодина не более, чем средство достижения и поддержания имперского могущества и международного авторитета России.
Погодин был близок к славянофилам по ряду внутриполитических вопросов (отстаивание гласности и независимого общественного мнения, пожелание созыва представительного совещательного органа), но резко расходился с ними по другим, не менее важным вопросам: он не идеализировал общину, не призывал вернуться к старомосковским порядкам. Как государственнику, Погодину была чужда недооценка славянофилами роли и места положительно-правовых форм государственности? недооценка, отмечавшаяся критиками славянофильства как из охранительного (К.Н. Леонтьев), так и либерального (А.Д. Градовский) лагеря.
Резко критикуя отдельные проявления абсолютизма, предлагая свои, отличные от правительственных, концепции внешней и внутренней политики, Погодин никогда не находился в оппозиции к самодержавию как политическому институту. Погодин? проправительственный монархист-консерватор, ратовавший за проведение тех или иных реформ с единственной целью? укрепление русской великодержавности и монархической государственности, мысливший более широко и оригинально (хотя, может быть, не всегда реалистично), чем его политические сподвижники, находившиеся у руля власти.
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
Краткий очерк жизни и направления деятельности П.Н. Краснова как генерала Русской императорской армии, атамана Всевеликого Войска Донского, военного и политического деятеля, писателя и публициста, его происхождение. События революции и Гражданской войны.
презентация , добавлен 25.11.2014
Краткий биографический очерк жизни и личностного становления Героя Советского Союза Д.М. Карбышева. Годы обучения будущего генерала и его первое назначение. Круг научной деятельности Дмитрия Михайловича. Заслуги Карбышева перед Родиной в годы ВОВ.
реферат , добавлен 12.12.2010
Краткий биографический очерк жизни и деятельности Василия Макаровича Шукшина - известного советского писателя, кинорежиссёра, актёра, сценариста. Поступление во ВГИК. Первые роли в кино и литературная судьба Шукшина. Последний год жизни и версии смерти.
реферат , добавлен 19.05.2011
Краткий биографический очерк жизни и творческого развития Алимхана Ермекова как выдающегося казахского математика, знатока ряда европейских языков. Политическая деятельность Ермекова, оценка роли и значения его научных достижений в мировой науке.
презентация , добавлен 24.04.2014
Краткий биографический очерк жизни и карьерного становления великого российского политического и общественного деятеля П. Столыпина. Оценка потребности в ускорении капиталистического развития на рубеже XIX и XX веков. Результаты аграрной реформы.
сочинение , добавлен 09.02.2014
Краткий биографический очерк жизни и личностного становления выдающего английского политического и общественного деятеля Томаса Мора. Место в жизни Томаса Мора дружбы с Эрастом Роттердамским. Этапы написания "Утопии", причины репрессий Генриха VIII.
реферат , добавлен 03.06.2010
История развития масонского движения на Западе и в России, его реакционно-мистическое влияние. Мотивы вступления в масонскую организацию Н.И. Новикова - талантливого писателя-публициста, выдающегося просветителя, деятеля освободительного движения.
реферат , добавлен 22.04.2010
Краткий биографический очерк жизни Перикла. Описание наиболее важных политических событий, связанных с ним. Основные направления внешней и внутренней политики афинского политического деятеля. Итоговая оценка и значение политической деятельности Перикла.
реферат , добавлен 20.06.2011
Очерк жизни и личностного становления политического и общественного деятеля и публициста России 60-х годов прошлого столетия А.Д. Градовского, его идеи и анализ наследия. Развитие прогрессивных и реакционных движений европейской мысли в его книгах.
реферат , добавлен 19.01.2010
Начало общественно-политической деятельности литературного критика и теоретика, историка, участника русского освободительного движения Белинского. Период участия в журналах "Телескоп" и "Отечественные записки". Политическое завещание публициста.
Погодин (Михаил Петрович) - историк, археолог и журналист (1800-75). Отец его был крепостной «домоправитель» графа Строганова. Обстановка барского двора, искательство отца у знатных и богатых не остались без влияния на характер П.: он отличался большою практичностью, совмещавшеюся в нем с немалою долею сентиментальности, с одной стороны, и критическим умом, с другой. На 11-м году он был отдан на воспитание к типографщику А. Г. Решетникову, но скоро поступил в 1-ю московскую гимназию. Сентиментально-патриотическое настроение его находило поддержку в увлечении тогдашним театром, где царили трагедии Озерова, а также в знакомстве с «Историей Государства Российского» Карамзина, которую он приобрел на последние свои деньги. В Моск. унив., куда П. поступил в 1818 г., он подпал под влияние профессора теории поэзии Мерзлякова (см.), запоздалого поклонника Ломоносова, Сумарокова и Державина. Летнее пребывание на учительской кондиции у кн. Трубецкого было для П. некоторым противовесом этого влияния: здесь он познакомился с сочинениями Руссо, г-жи Сталь (о Германии) и Шатобриана. В университете начали складываться и ученые вкусы Погодина; он заинтересовался первоначальной русской летописью, вопросом о происхождении князей, а также вопросами общеславянской истории (перевел сочинение Добровского «О Кирилле и Мефодии»). Почти во всех своих взглядах он находил противника в лице тогдашнего профессора русской истории Каченовского, с которым вел сильную полемику и впоследствии, будучи уже его сотоварищем по профессуре. Окончив курс в 1823 г., П. через год защитил магистерскую диссертацию «О происхождении Руси», где явился защитником норманнской школы и беспощадным критиком теории хазарского происхождения русских князей, за которую стоял Каченовский. Диссертация эта была приветствована Карамзиным, с одной стороны, и специалистами-историками Шлепером и акад. Кругом - с другой. В своей диссертации П. обнаружил недюжинные критические способности. Планы его относительно будущности в это время еще не определились; он мечтает то о журнальной, то о педагогической деятельности, то об административной карьере. Его ходатайство о заграничном путешествии уважено не было. В комитете министров было решено, что нет «пользы посылать сего магистра в чужие края для окончания курса наук по нынешним обстоятельствам, а удобнее в университете дать то образование, которое правительству удобно будет». С 1826 г. П. поручено было читать всеобщую историю для студентов первого курса. Профессорская деятельность П. продолжалась до 1844 г. В 1835 г. он был переведен на кафедру русской истории; в 1841 г. избран в члены Второго отделения Академии наук (по русск. яз. и словесн.); был также секретарем Общества истории и древностей российских и заведовал изданием «Русского исторического сборника», где поместил важную статью «О местничестве». К концу профессорской деятельности П. относится начало издания им «Исследований, лекций и замечаний», на которых и зиждется, главным образом, значение П. как историка; здесь он всего больше обнаружил свой критический талант и меньше всего отрицательную сторону своего ума - чрезмерное пристрастие к фантастическим построениям. «Исследования» (7 томов), доведенные до татарского периода русской истории, и теперь служат одним из необходимых пособий для занимающегося специально древней русской историей. В это же время П. начал собирание своего «Древнехранилища», заключавшего в себе массу памятников, как письменных, так и вещественных, русской старины. Рукописная часть этого собрания, купленного позже имп. Николаем I, хранится в настоящее время в Петербурге в Имп. публ. библиотеке и представляет много интереса для специалистов-историков. П. несколько раз бывал за границей; из его заграничных путешествий наибольшее значение имеет первое (1835 г.), когда он завел в Праге близкие сношения с видными представителями науки среди славянских народностей: Шафариком, Ганкою и Падацким. Это путешествие несомненно способствовало сближению русского ученого мира с славянским. С 1844 г. специально-ученая деятельность П. замирает и возрастает только к концу его жизни. К 1860 г. относится его публичный диспут с Костомаровым по вопросу о происхождении русских князей. Прав в этом диспуте был скорее П., что не было замечено публикою, интересовавшейся противниками как представителями известных общественных партий, а не как учеными исследователями. В конце жизни П. вел полемику по тому же вопросу с Д. И. Иловайским. В 1872 г. им была издана «Древняя русская история до монгольского ига», не прибавившая ничего к его славе. На ученых трудах П. не отразилось то философское настроение, которое охватило Московский университет в 30-х и 40-х годах: сильный как специалист-исследователь, II. был слаб как мыслитель. Совмещая увлечение Шелдингом с патриархальной московской закваской, П. в своих взглядах держался так называемой теории официальной народности и примыкал вместе с проф. Шевыревым к партии, защищавшей эту теорию аргументами немецкой философии. Свои взгляды он проводил в двух издававшихся им журналах: «Московском вестнике» (1827-30) и «Москвитянине» (1841-56). Первому пришлось бороться с колоссом русской журналистики начала 30-х годов, «Московским телеграфом». Почти исключительно литературный по содержанию, «Московский вестник» был зачастую чересчур учен по тону и потому, несмотря на участие Пушкина, полного успеха не имел. Другой журнал П., «Москвитянин», имел программу более политического характера. Здесь нашло прибежище начавшее обособляться в то время от общегегельянских увлечений славянофильское направление. Славянофилам пришлось работать здесь вместе с защитниками теории официальной народности. с стремлениями которой они имели лишь чисто внешнюю близость, влагая в формулу ее совершенно иной смысл и защищая ее другими средствами. В истории науки имя «Москвитянина» связано с полемикой против теории родового быта, представителями которой были Соловьев и Кавелин. Критика крайностей этой теории удалась П. больше, чем оценка положительных сторон ее. «Москвитянин» выдвигал на очередь общеславянские вопросы и отстаивал право западно-славянских народностей на национальную свободу, в то время как, по словам К. Н. Бестужева-Рюмина, «модным убеждением было мнение, что австрийский жандарм есть цивилизующее начало в славянских землях». Недостаток философского образования и внешние неблагоприятные условия не дали Погодину выработаться в мыслителя и общественного деятеля, на роль которого он претендовал. Любовь к знанию и природный ум сделали его видным историком-исследователем, с несомненным значением в русской историографии. См. «Биографический словарь профессор. Московского университета» (Москва, 1855; полный свод фактических данных до 1855 г.); «Историческая записка Имп. москов. археологического общества за первые 25 лет его существования» (М., 1890; биография П. принадлежит здесь перу П. Н. Милюкова); Бестужев-Рюмин в «Биографиях и характеристиках» (очень живая, полная метких замечаний характеристика); Н. П. Барсуков, «Жизнь и труды M. П. Погодина» - наиболее полный свод всего относящегося до самого Погодина, заключающий в себе массу интересных данных вообще для истории того времени (труд далеко еще не кончен).
Погодин, Михаил Петрович
Филолог, историк, археолог и коллекционер, журналист и публицист, беллетрист и драматург, переводчик с разных языков на русский и издатель множества книг, родился в Москве 11-го ноября 1800 г., умер там же 8-го декабря 1875 г. Сын крепостного дворового человека графа И. П. Салтыкова, его "домоправителя", и внук крепостного крестьянина графа Чернышева, П. принадлежит к разряду "русских самородков", являясь носителем природных свойств великорусского племени, разнообразных и противоположных одно другому: ширь натуры соединялась в нем со скопидомством и тонким денежным расчетом, щедрость мирилась со скупостью, "себе на уме" шло об руку с сердечностью, задушевностью и откровенностью, добродушие - с хитростью, грубость нрава и привычек - с деликатностью чувства, неряшливость в обработке научных вопросов - с мелочной педантичностью в детальных и библиографических разысканиях; сознание своих ученых достоинств уживалось у него с преклонением перед сильными мира, П. был религиозен, но религиозность его была также на великорусско-московский лад, приближаясь к "древлему благочестию" и заключаясь в преданности обрядовому ритуалу, который не был одухотворен широким и глубоким пониманием христианства. Столь же типически-великорусскими являлись у Погодина и политические убеждения. Его нельзя считать ни консерватором, ни реакционером, ни легитимистом, ни националистом - все эти западноевропейские политические определения к нему не подходят; он был сторонником русского политического строя в том виде, как этот строй сложился жизнью, историей и исповедовал триединые начала русской самобытности: православие, самодержавие и народность. Поэтому он тяготел к единокровным и частью единоверным нам славянским племенам и изучал их язык, быт и историю; но П. не был славянофилом: его ум был ум практический, чисто великорусский, чуждый теоретическим построениям, чем, наоборот, в особенности отличались славянофилы. - Более всего и всего плодотворнее П. занимался русской историей, которой посвятил всю многолетнюю свою ученую деятельность; но в русской истории, как и в жизни, он не был теоретическим мыслителем. Русскую народность П. знал и любил, как плоть от плоти своей, кость от костей своих. Он видел в ней остатки старины и увлекался этими остатками: он жил прошлым родной страны, инстинктивно стремясь к этому прошлому: вот где следует искать ключ к его поклонению перед русской историей, которая для него являлась миром чудес и исключительных особенностей.
До десятилетнего возраста П. обучался дома, и уже в эту раннюю пору жизни в нем стала развиваться страсть к учению; знал он в то время одну лишь русскую грамоту и с жадностью прочитывал "Московские Ведомости", тогдашние журналы: "Вестник Европы" и "Русский Вестник" и переводные романы. С 1810 по 1814 год П. воспитывался у приятеля своего отца, московского типографщика А. Г. Решетникова; здесь учение пошло систематичнее и успешнее, но в эти четыре года произошло общеисторическое событие, расстроившее, наряду со всеми обитателями Москвы, все житье-бытье семьи Погодина и произведшее на мальчика глубокое впечатление. Разумеем злосчастный 1812 год, когда дом отца Погодина погиб в пламени московского пожара, и семья Погодиных должна была искать спасенья, вместе с другими жителями пылавшей первопрестольной столицы, в одном из провинциальных городов средней России. Погодины перебрались в Суздаль. С 1814 по 1818 г. П. обучался в Московской, тогда единственной, губернской гимназии, а с 1818 по 1821 год в Московском Университете, по словесному отделению, соответствовавшему в то время теперешнему историко-филологическому факультету. В гимназии и в университете П. еще более пристрастился к чтению и стал усердно изучать русскую историю, главным образом, под влиянием появившихся в год его поступления в университет первых восьми томов "Истории Государства Российского" Карамзина и девять лет до того изданного начала русского перевода Шлецеровского "Нестора". Эти два труда имели решающее значение в ученых работах и воззрениях Погодина: он стал убежденным, но не слепым, поклонником русского историографа и первым и самым ярым из природных русских историков последователем исторической критики Шлецера и его "норманнской теории" происхождения Руси. В Университете на П. оказали сильное влияние своими чтениями профессор Мерзляков и Тимковский. Первый поселил в П. уважение к русским классическим писателям XVIII в. и способствовал развитию в его речи, устной и письменной, восторженности и напыщенности; второй, знаток римской литературы, обладавший учеными приемами филологической критики, - развил в Погодине филологический экзегетизм, впоследствии приложенный им к изучению русских исторических памятников письменности.
По окончании курса в Университете молодой кандидат П. был определен преподавателем географии в Московском Благородном пансионе и занимал эту должность до 1825 г., давая вместе с тем частные уроки в семействе князя Н. П. Трубецкого и готовясь на магистра русской истории. В 1823 году он сдал этот экзамен, а в 1824 году напечатал магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", посвятив ее Карамзину и защитив публично в Москве, в январе 1825 г. После защиты П. поехал в Петербург и лично "представился" Карамзину, и, по его собственному выражению, "получил как бы его благословение". Диссертация П. составляет свод всех мнений о происхождении Руси, начиная с Байера, и, на основании большой и малой критики Щлецера, доказывает непреложность норманнской теории происхождения Руси. Магистерство открыло перед Погодиным двери университетского преподавателя, но не сразу удалось ему получить кафедру излюбленного им предмета - отечественной истории. С 1825 по 1828 г. он преподает всеобщую историю лишь на первом курсе словесного отделения, а в 1828 г. получает место адъюнкта, но не на словесном, а на этико-политическом отделении, для преподавания новой истории XVI - XVIII вв., истории русской. Адъюнктуру на чужом для него отделении (в настоящее время юридический факультет) Погодин занимает до 1833 г. и лишь в этом году, после увольнения от службы профессора всеобщей истории Ульрихса, ему поручается на высших курсах словесного отделения временное преподавание всеобщей истории, которое он и ведет в течение шести лет до возвращения из-за границы в 1839 г. намеченного на эту кафедру министром народного просвещения, С. С. Уваровым, кандидата T. Н. Грановского, впоследствии столь известного профессора Московского университета, оказавшего благотворное просветительное влияние на целый ряд русских поколений. Только в 1835 году удается Погодину занять, наконец, кафедру русской истории в звании ординарного профессора, но это профессорство продолжается всего девять лет. В 1844 году П. оставляет службу в Московском университете, сохраняя лишь звание академика по Отделению русского языка и словесности, каковое он был избран в 1841 году. С 1844 года до самой смерти П. предается кабинетным занятиям и отчасти публицистическим, в качестве редактора основанного им в 1841 году журнал а "Москвитянин" и других периодических изданий и автора отдельных политических брошюр.
Так как русская история является главнейшей отраслью ученых и литературных занятий Погодина, то начнем обзор их с этой отрасли. Прежде всего представляем перечень важнейших монографий и изданий Погодина по русской истории.
A) Исследования. 1) О происхождении Руси, М. 1824 г. 2) Историк-критические отрывки 2 т., 1-й т., M. 1846 г. (статьи 1828-1845 гг.) и 2-й т., М. 1867 г. (статьи 1846-1866 гг.). Более замечательными из пятнадцати статей, помещенных в 1 т., являются: Взгляд на русскую историю и Очерк русской истории. - Параллель русской истории с историей западноевропейских государств, относительно начала. - За русскую старину. - О Москве и приращения Москвы. - О местничестве. - О характере Иоанна Грозного. - Об участии Годунова в убиении царевича Димитрия. - Петр Великий. Из статей 2-го т. назовем: Древнейшая русская аристократия.- Был ли Борис Годунов основателем крепостного права? - Две статьи о царевиче Алексее Петровичи. 3) Исследования, замечания и лекции, M. 1846-1854 гг. 7 том. (с 862 г., начала Руси до монгольского завоевания включительно, т. е. до 1240 г.). 4) Андрей Боголюбский, отд. изд. 1850 г. 5) Биография Н. М. Карамзина, М. 1866 г. (2 ч.), по поводу столетия со дня рождения Карамзина. 6) Древняя русская история до монгольского ига, с атласом, 2 т. in 4° (переработка, в популярном изложении труда за № 3), M. 1872 г. 7) Семь первых лет из жизни Петра Великого, M. 1872 г. (По поводу двухсотлетия со дня рождения Петра Великого). 8) Борьба с новыми историческими ересями, M. 1874 г. (Сборник полемических статей против исторических воззрений Р. И. Иловайского на происхождение Руси и Н. И. Костомарова на некоторые русские исторические личности, главным образом из эпохи смутного времени).
Б) Учебники и руководства. 9) Начертание русской истории для училищ, М. 1835. 10) То же для гимназий, 1-е изд. M. 1837 г., 2-е изд., ibid.1838 г. (Были учебниками до появления новых, составленных Устряловым).
В) Исторические источники. Многие источники по русской истории были впервые найдены Погодиным и частью изданы им самим, частью представлены в разные ученые учреждения. Сюда относятся: 11) Древние русские поучения, из которых главнейшие суть: первое слово Иллариона, митрополита Киевского, и слово на день св. Бориса и Глеба (помещены в изданиях Академии Наук). 12) Разные исторические материалы, помещенные П. в его журнале "Москвитянин". 13) Малороссийская летопись, сост. Величком и изданная Киевской Археографической комиссией. 14) Сочинения Ив. Посошкова, изданы самим Погодиным М., 1842 г. и 1863 г., 2 части. 15) IV-я часть "Истории России" B. H. Татищева. 16) Записки воспитателя императора Петра III, Штелина (15 и 16 изданы Московским Обществом Истории и Древностей Российских, в 1848 и 1866 годах). Кроме того, П. издал или сам, или при пособии Моск. Общества Истории и Древностей Российских источники по русской истории и не им открытые, но до него находившиеся или в рукописях, или в плохих изданиях. Сюда относятся: 17) Книга Кириллова: "Цветущее состояние Российского государства" (при Петре В.), изд. в 1831 г. 18) Псковская летопись, изд. в 1837 г. 19) и 20) два издания, весьма важные для славяно-русской палеографии: Русский исторический альбом, или почерки знаменитых россиян (числом до 300), изд. 1837 г. и Образцы славянского древлеписания, изд. 1840 г. 21) Посольская метрика в. кн. Литовского, ч. I, (царствование Сигизмунда II - Августа), изд. 1843 г.
Г) Переводы , с предисловием и критическими примечаниями: 22) Исследования Густава Эверса, 1826 г. и 23) Неймана, о жилищах древних руссов, также 1826 г. (Эверс издан на средства Московского Общества Истории и Древностей Российских, Нейман - на средства покойного гр. Н. П. Румянцева).
Приведенным списком далеко не исчерпываются печатные труды П. в области русской истории. Множество статей, заметок, критических разборов и рецензий по русской истории и вспомогательным знаниям при ее изучении, в особенности по так навеваемым русским древностям, - напечатано П. за более чем полстолетие, с 1821 г. по 1875 г., почти во всех русских периодических изданиях, выходивших за это продолжительное время. Кроме того на пользу русской истории Погодин трудился еще в следующих направлениях: 1) в редактировании периодических изданий, о чем речь подробнее будет ниже; 2) в участии в трудах ученых обществ. (П. был, кроме Академии Наук, членом и редактором изданий Московского Общества Истории и Древностей Российских, с 1822 г. и преимущественно в 1830-х г., и членом следующих ученых исторических и археологических обществ: Копенгагенского северных антиквариев, Одесского Истории и Древностей Южной России, С.-Петербургского и Московского Археологических, Императорского Русского Географического и двух первых русских археологических съездов из организованных гр. A. C. Уваровым: Московском 1869 г. и Петербургском 1871 г.); 3) в издании чужих оригинальных трудов по русской истории и истории русской словесности; таковы, например, издания, вышедшие под его редакцией или на его иждивении: "Опыт повествования о России" Я. С. Арцыбашева, 3 т., М. 1838-1843 гг., изд. на средства Московского Общества Истории и Древностей Российских, "Славянские Древности" Шафарика, в переводе О. M. Бодянского, M. 1837 г., в 3-х ч., "Словарь русских светских писателей" митрополита Евгения Болховитинова, М. 1845 г. 2 ч., и друг.; 4) в ученых путешествиях по России и за границей, где Погодин всюду останавливал свое внимание на памятниках старины и исторических остатках по отношению к России, и, наконец, 5) в знаменитом "Погодинском Древлехранилище".
На путешествиях Погодина и на только что упомянутом, собранном с редким по энергии и знанию дела его частном музее следует остановиться подробнее.
Поездки П. по России начались со времени окончания им курса в Университете и закончились незадолго до кончины. Почти вся европейская Россия, все замечательные в историческом отношении ее города и местности были посещены Погодиным, и многие не один раз. Только на крайнем севере, в Беломорье, если не ошибаемся, не привелось ему побывать ни разу. Путешествия по Западной Европе начались у П. гораздо позднее: охранительная политика русского правительства конца царствования Александра I и Николая I не желала отпускать ученую молодежь на Запад. Несмотря на неоднократные представления Погодина Московским университетским начальством к заграничной командировке, она ему не разрешалась. Впервые Погодину удалось попасть за границу в 1835 г., когда уже он был ординарным профессором, и то с лечебной целью, "на воды". В эту поездку П. посетил Германию, Швейцарию и Чехию и слушал лекции некоторых выдающихся профессоров истории, географии, философии и правоведения в Берлине и Лейпциге (Риттера, Бека, Ранке, Савиньи, Ваксмута и др.). Вторично Погодин был за границей в 1838 г., посетив земли австрийских славян, Италию, Францию, Англию, Голландию и Бельгию. В эту поездку П. лично познакомился со знаменитыми в то время французскими учеными и литераторами (в том числе с Фориелем, Вильменем, Гизо). Затем П. был за границей в 1842, 1846 и 1847 гг. и несколько раз в царствование Александра П. В 1842 г. он особенно сблизился с Шафариком, знаменитым славянским ученым.
В своих многократных поездках по России П. завязал массу сношений с местными любителями отечественной старины и приобретал, большей частью покупкой, памятники этой старины: рукописи, старопечатные книги, старинные вещи, портреты и т. д. Таким путем с тридцатых годов XIX в. у него мало-помалу стали скопляться весьма интересные письменные и вещественные памятники прошлого родной земли, а со второй половины сороковых годов П. мог уже прямо считать свое, все разраставшееся, собрание целым рядом коллекции по отечествоведению. Это было в полном смысле слова русское, национальное древлехранилище, которое сам П. называет музеем и в 1849 г. помещает в "Московских Ведомостях" краткое его обозрение. Из обозрения видно, что древлехранилище Погодина помещалось в то время в пятидесяти с лишком шкафах и нескольких картонах, распадаясь на семнадцать следующих отделений: 1) собрание рукописей, в которое вошли не только принадлежащие самому П., но купленные им целые рукописные библиотеки знатоков и любителей старинной русской письменности: Лаптева, Строева, Калайдовича, Филатова и др.; 2) старопечатные книги, числом до 400; 3) книги, печатанные при Петре Великом; 4) древние грамоты и старинные судебные акты; 5) автографы; 6) монеты (до 2000); 7) иконы; 8) оклады; 9) кресты (до 500); 10) древние печати (до 30); 11) серьги, кольца, пуговицы, посуда; 12) оружие; 13) вещи из чудских копей; 14) письма и бумаги государей, начиная с Петра Великого, полководцев и писателей; 15) лубочные картины; 16) первые опыты гравирования; 17) портреты русских людей. Еще в конце сороковых годов эти обширные исторические коллекции Погодина делаются известными не только в Москве и России, но и за границей, а в пятидесятых годах большая их часть, а именно рукописи и книги, приобретаются покупкой в Императорскую Публичную Библиотеку в С.-Петербурге. Уже представленное перечисление сочинений П. по русской истории и других его занятий в этой области ясно указывают каждому, даже не специалисту, на заслуги П. в изучении русской истории. Но значение П., как русского историка, выразится полнее, когда мы познакомим читателя с общими историческими воззрениями Погоди на, с его взглядами на весь ход русской истории, с приемами его ученой работы и с характерным разрешением им некоторых частных русских исторических вопросов.
Схема изучения русской истории представлялась Погодину в следующих общих чертах: история русского народа, составляющая совершенную противоположность истории народов западной Европы по различию общественных и культурных основ нашей и западноевропейской, должна изучаться совместно с историей единоплеменных нам народов славянских. История России столь же многообразна по своему содержанию, как многообразен по своим духовным свойствам русский народ, основами самобытной жизни которого являются православие, самодержавная власть его государей и особенности его народности, а потому ход истории России не может быть подведен ни под какую теорию , по своей оригинальности, потому что в этом ходе много сверхъестественного , чудесного. Русскую историю нельзя понять с точки зрения общеисторических и философских построений, но необходимо, прежде всего, вполне научно, на основании выработанных западноевропейской исторической критикой начал, изучать источники русской истории , извлекать из них наибольшее количество достоверных, критически очищенных фактов, а затем уже изучать эти факты, исследовать все частные явления в исторической жизни России , потому что только из правильного представления частностей можно получить точное понятие о целом.
Исходя из этих положений, П. более всего посвящал свои занятия критическому изучению источников русской истории и извлекаемых из них частных фактов, вследствие чего противники его имели все основание считать его не историком-мыслителем, а историком-экзегетиком. Стремление Погодина к неизбежному исследованию всех частностей прежде какого-либо из них вывода привело его к следующим, весьма крупным ошибкам:
1) он успел исследовать научно лишь весьма небольшое количество явлений русской исторической жизни, главным образом из времени с IX в. по P. Хр. до монгольского завоевания и затем из истории Московского государства XVI и XVII вв. и из эпохи Петра Великого; 2) не мог создать себе ясного представлений об общем ходе русской истории, потому что те общие воззрения о русском историческом развитии, которые он высказывал, не вытекали у него из критически проверенных фактов, а являлись внушениями патриотического настроения, не отличавшегося глубиной и не превосходившего ничем общего казового патриотизма москвичей эпохи императора Николая I (таковы, наприм., его статьи: "Взгляд на русскую историю" и "Очерк русской истории", "За русскую старину" и "Историческое значение Петра В. и его реформы"); 3) он не понял новых, научно-философских направлений в разработке русской истории и стал к ним во враждебное отношение. Но сам П. не только не сознавал в себе этих ошибок, а наоборот, считал их за особые достоинства и свои экзегетические приемы в исторических изучениях возвел на высоту особого метода , который он совершенно произвольно и неправильно назвал математическим. Назвал он его так потому, что основанием его исторических изучений было простое перечисление фактов. Вот как сам П. определяет свой метод. "Прежде всех рассуждений, толкований и высших взглядов, - говорит он, - должно собирать все места из летописей, грамот и других источников об известном предмете и потом, имея их перед глазами, делать выводы об его значении и отношении, в каком он находится к другим смежным предметам и вообще ко всей истории, проверяя свои выводы прочими сведениями;... собирать свидетельства, сличать, объяснять и потом уже выводить, сколько можно , математически ". Тщетно доказывали Погодину его противники неприменимость такого метода, особенно к излюбленным им древнейшим эпохам русской истории, по той просто причине, что не на все факты обращалось внимание в источниках, что многие не зарегистрировывались ими вовсе, и что далеко не все источники от таких эпох дошли до нас, - он не хотел ничего слышать и, как бы в укор самому себе, своим методом доказывал совершенно обратное тому, что желал доказать. Так, например, перечисляя отечественные письменные произведения, дошедшие до нашего времени от домонгольского периода русской истории, П. уверял, что дошло до нас множество этих произведений, восхищался богатством и разнообразием их содержания и выводил отсюда заключение о высоком развитии русской образованности XI - XII вв., что, разумеется, несогласно с действительностью. Упорный в своем математическом методе, П. стойко защищал его, а потому с самого начала своего ученого поприща и до последних дней вел ожесточенную полемику со всеми, кто только дерзал с ним не соглашаться.
Прежде всего, он полемизировал из-за варяжского вопроса с представителями двух противоположных направлений в русской историографии тридцатых и сороковых годов: с так называемыми славянистами , признававшими славянство Руси (Венелин, Морошкин и др., к ним примыкал позднее M. A. Максимович), и с М. Т. Каченовским и его последователями, известными под названием скептической школы , стремившейся искать Русь у хазар. С этой последней школой П. вел многолетнюю распрю и по другому, действительно серьезному в научном отношении, вопросу, - вопросу из-за подложности начальной русской летописи, известной в то время под именем Несторовой, и других древнейших русских письменных источников: Русской Правды, договоров Олега и Игоря с греками и др. "Скептики" отвергали достоверность письменных свидетельств o начальных веках русской истории на том основании, что древнейшие списки летописей и Русской Правды относятся к XIII и XIV вв.; вследствие этого Каченовский и его последователи, желая видеть историческое изложение, основанное на достоверных письменных свидетельствах, считали время русской истории до введения христианства "баснословным", а с введения христианства до XIII в. "недостоверным".
В сороковых же годах П. вел жаркую полемику с учеными так называемой школы родового быта , К. Д. Кавелиным, С. М. Соловьевым и их последователями, выставлявшими основным элементом нашего общественного развития почти за все время, с начала истории до Петра Великого, начало кровно-патриархальное, семейно-родовое. Исходя из учения дерптского профессора Густава Эверса о первоначальном кровно-патриархальном быте славян, эта школа объясняла всю последующую общественность русского народа постепенной эволюцией кровно-патриархального, родового быта в начало государственное, политические, которое в лице Петра В. достигло высшего своего развития и обеспечило наше дальнейшее общественное преуспеяние. Петр В., по учению этой школы, внес своей реформой в исключительно национальный патриархально-родовой быт древней Руси общечеловеческие начала, развитые западно-европейскими народами, и, прежде всего, начало личности, совершенно чуждое нашему патриархально-родовому быту. Ученые школы родового быта ставили на первый план теоретическое построение истории, а потому признавали необходимость изучения исторических фактов лишь постольку, поскольку эти факты служат к уяснению общих начал , развивающихся в исторической жизни русского народа , из числа которых основным является начало кровно-родовое; изучению же подробностей, частностей лишь для более полного, фактического накопления исторического изложения они не придавали первенствующего значения и порицали историков, стремящихся только к этой внешней фактической полноте. Таким образом, и методологические требования школы родового быта, и центральное значение в русской жизни, придаваемое ими кровно-патриархальному началу - все это противоречило "математическому" методу Погодина; только одинаковое призвание важности для русской жизни реформы Петра В. сближало его с этой школой, но сближение это было внешнее, потому что ученые школы родового быта оценивали реформу Петра В. также с точки зрения общих начал , а Погодин понимал ее совершенно внешним образом, с ее практической стороны, как отправной пункт тех благодетельных попечений верховной самодержавной власти о нуждах русского народа, которые и после Петра В., следуя его примеру, неуклонно проявляли русские самодержцы. Справедливость обязывает нас заявить, что в полемике со "скептиками" о подлинности первоначальной летописи и других древнейших памятников русской письменности и с учеными школы родового быта - Погодин во многих случаях вышел победителем. В отрицании достоверности русской истории до XIII в. "скептики" впадали в крайность, и П. весьма убедительно доказал им это. Что же касается до школы родового быта, то в полемике с ней П. указал на априорность ее первоначальных основ, на односторонность и на излишнюю теоретичность последующих выводов. Ученые этой школы изучали явления русской исторической жизни преимущественно общественно-юридического характера, недостаточно, чтобы не сказать больше, затрагивая явления иного, более высшего порядка, как, например, явления в области нравственно-религиозной, умственной, литературной, художественной, - и Погодин был прав, отмечая им эти пробелы и обращаясь к ним со свойственным ему лаконическим вопросом: "А куда вы денете св. Сергия Радонежского?" Школа родового быта, таким образом, как всякое новое теоретическое учение в исторической науке, стремилась подвести целый ряд исторических явлений под одно главное начало, из которого многие явления объяснены быть не могут, и этим школа впала в ошибку; но нельзя винить школу родового быта за то, что она требовала теоретических воззрений в истории. Всякая историческая теория, или, правильнее, теоретическая проблема или историческая гипотеза - являются естественным выводом обобщающей мысли из нескольких групп исторических явлений, вновь подмеченных или заново объясненных; эти выводы дают материал для дальнейших критических и обобщающих приемов мысли и способствуют дальнейшему прогрессивному развитию исторической науки.
В 1860 г. П. снова возвратился к вопросу о происхождении Руси и имел по этому вопросу публичное состязание в Петербурге с весьма популярным в то время русским историком Н. И. Костомаровым, производившим Рюрика с братией и Русь из Литвы, В семидесятых годах П. опять полемизирует из-за варягов с Д. И. Иловайским и с Н. И. Костомаровым - из-за неверного понимания им русских исторических личностей. Д. И. Иловайский принимает, как известно, руссов за исконное славянское племя, а сказание о призвании Рюрика, Синеуса и Трувора считает легендой; Костомаров же низводит с пьедестала прославленных "героев" русской истории - Димитрия Донского, Прокопия Ляпунова, кн. Скопина-Шуйского, кн. Пожарского и Минина, а подвиг Ивана Сусанина признает за вымысел. П. просто раздражается этими "новыми историческими ересями", как он выражается, и пишет Иловайскому и Костомарову "бранные послания", в которых борется с ними, - по его собственному выражению, - "не на живот, а на смерть".
Таковы, в самых общих чертах, отношения П. к русской истории, его исторические воззрения и критико-полемические приемы.
К чему же могут быть сведены итоги историко-коллекционерной, историко-экзегетической и историко-полемической деятельности Погодина, каковы результаты этой деятельности? Они суть следующие:
1) П. собрал громадную массу исторического материала, исторических источников, главным образом, письменных, из которых некоторые до него вовсе не были известны, и лишь отчасти приготовил этот материал для последующих исторических изучений, издав многие источники, частью впервые, частью более точно, чем прежде.
2) Занимался он преимущественно древнейшими эпохами русской истории, от 862 г. по P. Хр. до 1240. завоевания Руси монголами, и по истории этих эпох представил немало весьма важных частных изучений и заметок.
3) Из таких изучений и заметок имеют доселе научное значение его доказательства подлинности "Повести временных лет" (называвшейся в его время летописью Нестора), договоров с греками Олега и Игоря и Русской Правды.
4) Его монографии по варяжскому вопросу представляют свод всего, что было известно по нему до 40-х гг. XIX в., и в этом отношении являются доселе необходимой справочной книгой при изучении вопроса о варягах и о начале Руси. Но собственные суждения П. по этому вопросу в настоящее время не могут уже иметь места в науке. П. слишком упорно убежден в норманнском, скандинавском происхождении первых князей и Руси, чтобы быть вполне беспристрастным. Он считает вопрос этот основным вопросом всей русской истории и придает слишком большое значение норманнскому влиянию на первоначальную нашу общественность. В этом отношении он идет даже дальше Щлецера, называя все пространство времени от призвания трех братьев до смерти Ярослава, т. е. от 862 до 1054 года варяжским или норманнским периодом и усматривая норманнское влияние за это время на восточных славян в следующих отношениях: 1) в правлении и управлении; 2) в законах; 3) в военном устройстве; 4) в развитии торговли и промышленности (явлениях экономических); 5) в языке; 6) в нравах, обычаях и отчасти даже в религиозных верованиях.
5) Изыскания П. по следующему периоду, удельному , от смерти Ярослава до нашествия монголов (1054-1240 гг.), имеют научное значение в качестве свода подлинных мест из целого ряда письменных источников, а потому значительно облегчают труд исторического исследователя этого периода. Таково значение IV, V, VI и VII тт. его "Исследований, замечаний и лекции".
6) Некоторые замечания П. по истории Московского княжества и царского периода Московской Руси имеют в наши дни научную ценность. Таковы, например, замечания о древнейшей Московской аристократии, о возвышении Москвы, о местничестве, о степени участия Бориса Годунова в убийстве Димитрия Угличского, о начале прикрепления крестьян к земле.
7) Труды П. по новой русской истории выражаются обнародованием весьма важных, им открытых, источников и первоначальной, критико-библиографической обработкой прежде известных источников. В этом последнем отношении имеет большое значение его книга "Семнадцать первых лет в жизни Петра Великого", М. 1872 г.
8) Как профессор, П. оказал большую пользу своим слушателям, приучив их практически, самостоятельно работать над историческими первоисточниками, указывая им орудия для такой работы в целом ряде вспомогательных исторических дисциплин и вселяя в них любовь к России и ее истории.
В связи с трудами по русской истории находятся переводы Погодина по славяноведению, по истории всеобщей и по географии. В 1825 г. издан его перевод известного исследования Добровского о Кирилле и Мефодии, а в 1833 г. появился перевод П. с латинского, сделанный им вместе с С. П. Шевыревым, грамматики древнего церковно-славянского языка того же Добровского, в 3-х частях. В 1829 г. П. издал свой перевод на русский язык "Введения во всеобщую историю для детей", соч. А. Л. Шлецера. К сожалению, этот образцовый учебник у нас почти неизвестен; при чтении он поражает необыкновенной ясностью исторической концепции своего автора, сжатостью и педагогичностью изложения. В 1835 и 1836 гг. появились в печати университетские лекции Погодина по Герену о политике, связи и торговле знатнейших народов древнего мира, в 2-х ч., и вслед за тем - перевод с немецкого одного из слушателей Погодина (г. Кояндера) древней истории того же Герена. В конце 1839 г. П. издал проредактированный им перевод с французского, исполненный также его слушателями, истории средних веков Де-Мишеля, в 2-х томах. С 1837 г. под редакцией Погодина выходила "Всеобщая Историческая Библиотека", заключавшая в себе историю европейских государств, переведенную с немецкого, в 20 книжках. В 1840 г. Погодиным изданы "Три сравнительные карты гор и рек земного шара".
После русской истории самым видным поприщем в учено-литературной деятельности Погодина является поприще журналиста, на котором он сходится с представителями тогдашней русской литературы нескольких поколений. Журналистом П. делается 25-ти лет от роду. В январе 1825 года он защищает магистерскую диссертацию и в этом же году у него возникает мысль издать альманах, модную в то время форму сборника литературных произведений. Мысль эта осуществляется в следующем, 1826 г.: П. издает альманах "Уранию", вследствие чего сближается с корифеями тогдашней русской литературы и во главе их с Пушкиным. Это сближение дает П. мысль основать журнал при благословении , как он выражается, Пушкина; журнал возникает в 1827 г. под названием "Московского Вестника" и выходит в Москве, по две книжки в месяц, до 1830 г. включительно. Затем наступает десятилетний перерыв в журнальной деятельности П.; он занят в это время университетскими лекциями, учеными трудами, писанием и изданием своих литературных произведений, путешествиями и собиранием исторических коллекций. В 1841 году является новый журнал под редакцией Погодина - "Москвитянин", выходивший в Москве книжками, то два раза в месяц, то один раз, до 1855 года включительно (последние книжки этого года выданы в 1856 г.). Это самое продолжительное пятнадцатилетнее редакторство Погодина впервые познакомило с ним русскую большую публику, и по "Москвитянину" составлялась репутация Погодина в русских литературных кругах. С конца пятидесятых годов П. снова является на журнальной, поприще. В 1859 г. он припомнил свой дебют журналиста с альманахом "Урания" и выпустил учено-литературный сборник "Утро", две книжки которого изданы затем еще в 1866 и 1868 гг. В конце шестидесятых годов выходила в Москве под редакцией П. газета "Русский".
Остановимся несколько подробнее на двух периодических изданиях Погодина: "Московском Вестнике" и "Москвитянине".
"Московский Вестник" Пушкин считал "своим" журналом (он был главный его сотрудник и главный участник в доходах), а Погодина разу мел лишь "грамотным", т. е. знающим редактором. Но Пушкин был не совсем прав. Главным ядром "Московского Вестника" явился кружок молодых литераторов, с Д. В. Веневитиновым и князем В. Ф. Одоевским во главе, сторонников шеллингианской философии, которой Пушкин был совершенно чужд. Этот литературный кружок, к которому примкнули Погодин и Шевырев, впоследствии литературный и общественный единомышленник Погодина, представляет интересное явление в истории русской культуры. Кружок Веневитинова прилагал воззрения немецкого натурфилософа к национальному самосознанию России и к борьбе с внешним, наружным, официальным европеизмом, навеянным на нас реформой Петра Великого, и являлся, таким образом, предтечей позднейших московских славянофилов. Воззрения этого кружка проводились в "Московском Вестнике" в стихах и в прозе. Затем этот журнал наполнялся серьезными статьями, главным образом по русской истории, которых масса публики не могла оценить по достоинству, и "Московский Вестник" стал приобретать репутацию скучного журнала и, встретив сильный отпор со стороны "Московского Телеграфа", журнала издававшегося Н. А. Полевым и бывшего представителем западнических воззрений, - должен был вскоре прекратиться, просуществовав всего четыре года.
"Москвитянин" является по своему направлению характерным выразителем официального политического учения и эпохи императора Николая I о православии, самодержавии и народности. Статьи самого редактора о Петре Великом, о Москве, "За русскую старину", и его ближайших сотрудников: Шевырева, Давыдова и М. А. Дмитриева и друг. - доказывали справедливость этого учения в статьях исторических, критических, философских, нравственно-религиозных, публицистических и беллетристических.
При начале "Москвитянина" им остались очень довольны официальные сферы, но не были довольны ни славянофилы, ни западники. Тем не менее, пятнадцатилетнее существование "Москвитянина" прошло не бесследно в истории нашей образованности, вследствие обильного материала, в нем находящегося, для изучения общественных воззрений целой группы московских ученых и писателей первой половины XIX в., с Погодиным во главе. Эта группа считалась в то время нашими прогрессистами за группу отсталых воззрений, якобы враждебно относящуюся к западной Европе. Указанный материал может быть подведен под следующие главнейшие рубрики: 1) статьи и заметки по истории, археологии, истории русской литературы и этнографии России, с целью выяснения ее культуры и общественности в сороковых годах и в начале пятидесятых годов XIX в.; 2) провинциальная корреспонденция из различных областей России; 3) изображение жизни русского крестьянина, насколько это было возможно по тогдашним цензурным условиям; 4) изложение прошлой и современной жизни славянских народностей, южных и западных.
Три книжки "Утра" являются продолжением "Москвитянина" и имеют одинаковое с ним значение.
Публицистическая деятельность Погодина не исчерпывается, однако, его редакторством. И во время издания "Москвитянина", и после него он касается разных современных общественных вопросов и на столбцах других периодических изданий, и в отдельных брошюрах. Во время издания "Москвитянина" при императоре Николае I, даже такому "правоверному" русскому человеку, каким был П., нельзя было высказываться печатно по общественным вопросам вполне откровенно, а потому П. прибегал нередко к письменному изложению своих мыслей, в виде писем и особых записок. Эти публицистические произведения его распространялись в публике во множестве списков и создавали ему большую популярность; некоторые из них печатались за границей, в переводе на французский язык. Все эти письма и записки Погодина отличались не глубиной понимания и серьезностью, а искренней верой в мощь и силу русского народа и необыкновенно откровенным и простым изложением. Из них имеют особое значение записки, написанные перед началом Крымской войны и во время ее хода, и посвященные восточному вопросу и отношениям России к западноевропейским государствам. С воцарением императора Александра II, когда русская общественная мысль получила возможность высказываться, Погодин печатно излагает свои мысли по самым важнейшим вопросам внутренней политики: по крестьянскому и по связанным с ним вопросам финансовым и экономическим, по реформе учебной, земской, по вопросу польскому, - везде являясь сторонником реформ и защитником интересов русской народности. На те же темы говорит он речи в московской городской думе, в которой состоит гласным. И эти статьи и речи отличаются теми же свойствами, как и рукописные публицистические произведения Погодина. Здесь, между прочим, к месту заметить, что П. был беспристрастен к полякам в сороковых и шестидесятых годах прошлого века, когда большинство русского общества, под влиянием польских восстаний 1830 и 1863 г. относилось к Польше несправедливо враждебно. П. из-за политического антагонизма России с Польшей, в котором всецело стоял на стороне России, сумел высмотреть в поляках, как в единоплеменных нам славянах, несомненные, присущие им достоинства. Много публицистических статей Погодина помещено в упомянутых выше трех книгах сборника "Утро". Сборник его статей по польскому вопросу издан в Москве, в 1866 г., а сборник речей (с 1830 по 1872 включит.) также в Москве, в 1872 г.
Выше было замечено, что журнальная деятельность сблизила П. с русскими литераторами нескольких поколений. И действительно, если составить список всех сотрудников погодинских периодических изданий, начиная с "Урании" и кончая "Русским", т. е. за сорок с лишком лет , да прибавить к этому списку другой список - ученых и литераторов, с которыми П. находился в переписке, в полемике и вообще в сношениях, дружеских или враждебных, - то мы без преувеличения получили бы наличность всех русских писателей и ученых с 20-х до 70-х годов прошлого века включительно. Доказательством тому может служит многолетний труд о Погодине, написанный, но еще далеко не законченный, Н. П. Барсуковым. Любопытствующих отсылаем к двум указателям имен, находящихся в этом труде, составленным В. В. Майковым. Впрочем, у Погодина были наиболее близкие к нему литераторы; он их сам отмечает в своей автобиографии. Вот эти "присные" Погодина: С. П. Шевырев, А. X. Востоков, П. И. Кеппен, Д. В. Веневитинов, Пушкин, Гоголь и семья Аксаковых. Такое обилие учено-литературных связей, вообще редкое, особенно редко на Руси и объясняется как долгой жизнью П., так и разнообразием его стремлений и его общительностью, что составляет отличительный характер своеобразной духовной природы Погодина.
Это разнообразие стремлений Погодина, естественно, приводило его к тому, что он не мог удовлетворяться только историческими трудами и публицистической деятельностью. Он выступал и на других поприщах отечественной литературы. Не вдаваясь в подробное их рассмотрение, отметим лишь важнейшие из литературных опытов Погодина, придерживаясь его собственной классификации их и оценки. Эти опыты возникают еще в студенческие годы Погодина. Впервые появляется часть из них в 1821 г., в "Вестнике Европы" - юмористические "Письма к Лужницкому старцу"; в этом же журнале помещен Погодиным разбор "Кавказского пленника" Пушкина. С 1822 по 1825 г. включительно следуют переводы из "древних", т. е. греческих и римских классиков и несколько оригинальных повестей, из которых некоторые напечатаны в альманахе "Урания" на 1826 год. Затем, в хронологическом порядке появлялись в печати следующие литературные произведения Погодина: 1828 г., перевод трагедии Гете "Гец фон-Берлихинген", в 1830 г. - трагедия "Марфа Посадница"; в 1831 г. написана, напечатана позже, в 60-х гг., трагедия "Петр I-й"; в 1833 г. - повести, изд. в 3-х частях; в 1835 г. -"История в лицах о Димитрии Самозванце" (посвящ. Пушкину); в 1836 г.-"Черная немочь", пов., отд. изд. 1837 г. и "Невеста на ярмарке", отд. изд.; в 1844 г., - "Год в чужих краях", опис. заграничн. путеш., 4 части. В 1832 г. написана, но не была напечатана "История в лицах о Борисе Годунове". Погодина, как беллетриста, драматурга, фельетониста, литературного критика и переводчика изящных литературных произведений никто еще не рассматривал подробно. В перечисленных родах литературы П. не возвышался, впрочем, над уровнем современных ему рядовых литераторов; его трагедии из русской истории, написанные, главным образом, под влиянием Пушкинского "Бориса Годунова", риторичны, насыщены и лишены всякого поэтического достоинства. В свое время они справедливо вызывали порицание серьезной литературной критики и насмешки со стороны даже друзей Погодина.
В 1871 году был торжественно отпразднован в Москве пятидесятилетний юбилей учено-литературной деятельности Погодина. На этом юбилее говорились речи в его честь и русскими учеными, и приехавшими депутатами из славянских земель. Значение Погодина было достойным образом понято и оценено.
Автобиография Погодина (до 1855 г.) - в "Биографич. словаре профессоров и преподавателей Московского университета", изд. ко дню его столетнего юбилея. М. 1855 г., ч. II, стр. 230-274. (Здесь же помещен список всех сочинений и изданий Погодина, до 1855 г.); Пятидесятилетний юбилей Погодина, - "Московск. Университетские Изв." 1872 г., № 1; То же, отд. изд. М. 1872 г., 143 стр. (с портр.); Некрологи Погодина и воспоминания о нем, в журналах и газетах 1875 и 1876 гг.; указание на них см. о. Межова, "Русс. истор. библиогр." 1865-1876 гг. включ., изд. Имп. Акад. Наук, СПб. 1882 г., т. II, стр. 326-328, №№ 22, 592 - 22, 631. Список Межова не совсем полон. Из указанных здесь заслуживают особенного внимания: а) Памяти Погодина, - "Русск. Вестн." 1875 г., кн. 12; б) Некролог, написанный М. М. Стасюлевичем - "Вестн. Евр." 1876 г., кн. 1; с) Погодин, как профессор, Ф. И. Буслаева - "Газета Гатцука" 1876 г., №№ 16, 17 и 18; д) Характеристика Погодина, К. Ή. Бестужева-Рюмина (с портр.) - Древн. и Hов. Россия, 1876 г., тетр. 2 (перепеч. в книге Бест.-Рюм.: "Биографии и характеристики", СПб. 1882 г. - Биогр. оч. Погодина и оценка его значения П. Н. Милюкова, в "Историч. Записке Имп. Моск. Археологич. Общества за первые XXV лет его существования". М. 1890 г. - Самым важным трудом для изучения не только биографии Погодина, но и его времени, служит сочинение Н. П. Барсукова: "Жизнь и труды М. П. Погодина", СПб. 1888-1902 г., 16 томов in 8°. Сочинение это дважды увенчано Академией Наук полными Уваровскими наградами. В томе, вышедшем в нынешнем 1902 г., обзор событий доведен до конца 1859 года. - Разбор сочинений Погодина и разные заметки о его ученых и литературных трудах могут составить целую литературу, которая отчасти указана В. И. Межовым в Систематическом каталоге книжного магазина А. Ф. Глазунова". СПб. 1869-1873 гг., 2 т. (указатель имен к этой книге, под словом: "Погодин").
Д. Корсаков.
{Половцов}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, археолог и журналист (1800-1875). Отец его был крепостной "домоправитель" графа Строганова. Обстановка барского двора, искательство отца у знатных и богатых не остались без влияния на характер П.: он отличался большою практичностью, совмещавшеюся в нем с немалою долею сентиментальности, с одной стороны, и критическим умом, с другой. На 11-м году он был отдан на воспитание к типографщику А. Г. Решетникову, но скоро поступил в 1-ю московскую гимназию. Сентиментально-патриотическое настроение его находило поддержку в увлечении тогдашним театром, где царили трагедии Озерова, а также в знакомстве с "Историей Государства Российского" Карамзина, которую он приобрел на последние свои деньги. В Моск. унив., куда П. поступил в 1818 г., он подпал под влияние профессора теории поэзии Мерзлякова (см.), запоздалого поклонника Ломоносова, Сумарокова и Державина. Летнее пребывание на учительской кондиции у кн. Трубецкого было для П. некоторым противовесом этого влияния: здесь он познакомился с сочинениями Руссо, г-жи Сталь (о Германии) и Шатобриана. В университете начали складываться и ученые вкусы Погодина; он заинтересовался первоначальной русской летописью, вопросом о происхождении князей, а также вопросами общеславянской истории (перевел сочинение Добровского "О Кирилле и Мефодии"). Почти во всех своих взглядах он находил противника в лице тогдашнего профессора русской истории Каченовского, с которым вел сильную полемику и впоследствии, будучи уже его сотоварищем по профессуре. Окончив курс в 1823 г., П. через год защитил магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", где явился защитником норманнской школы и беспощадным критиком теории хазарского происхождения русских князей, за которую стоял Каченовский. Диссертация эта была приветствована Карамзиным, с одной стороны, и специалистами-историками Шлепером и акад. Кругом - с другой. В своей диссертации П. обнаружил недюжинные критические способности. Планы его относительно будущности в это время еще не определились; он мечтает то о журнальной, то о педагогической деятельности, то об административной карьере. Его ходатайство о заграничном путешествии уважено не было. В комитете министров было решено, что нет "пользы посылать сего магистра в чужие края для окончания курса наук по нынешним обстоятельствам, а удобнее в университете дать то образование, которое правительству удобно будет". С 1826 г. П. поручено было читать всеобщую историю для студентов первого курса. Профессорская деятельность П. продолжалась до 1844 г. В 1835 г. он был переведен на кафедру русской истории; в 1841 г. избран в члены Второго отделения Академии наук (по русск. яз. и словесн.); был также секретарем Общества истории и древностей российских и заведовал изданием "Русского исторического сборника", где поместил важную статью "О местничестве". К концу профессорской деятельности П. относится начало издания им "Исследований, лекций и замечаний", на которых и зиждется, главным образом, значение П. как историка; здесь он всего больше обнаружил свой критический талант и меньше всего отрицательную сторону своего ума - чрезмерное пристрастие к фантастическим построениям. "Исследования" (7 томов), доведенные до татарского периода русской истории, и теперь служат одним из необходимых пособий для занимающегося специально древней русской историей. В это же время П. начал собирание своего "Древнехранилища", заключавшего в себе массу памятников, как письменных, так и вещественных, русской старины. Рукописная часть этого собрания, купленного позже имп. Николаем I, хранится в настоящее время в Петербурге в Имп. публ. библиотеке и представляет много интереса для специалистов-историков. П. несколько раз бывал за границей; из его заграничных путешествий наибольшее значение имеет первое (1835 г.), когда он завел в Праге близкие сношения с видными представителями науки среди славянских народностей: Шафариком, Ганкою и Падацким. Это путешествие несомненно способствовало сближению русского ученого мира с славянским. С 1844 г. специально-ученая деятельность П. замирает и возрастает только к концу его жизни. К 1860 г. относится его публичный диспут с Костомаровым по вопросу о происхождении русских князей. Прав в этом диспуте был скорее П., что не было замечено публикою, интересовавшейся противниками как представителями известных общественных партий, а не как учеными исследователями. В конце жизни П. вел полемику по тому же вопросу с Д. И. Иловайским. В 1872 г. им была издана "Древняя русская история до монгольского ига", не прибавившая ничего к его славе. На ученых трудах П. не отразилось то философское настроение, которое охватило Московский университет в 30-х и 40-х годах: сильный как специалист-исследователь, II. был слаб как мыслитель. Совмещая увлечение Шелдингом с патриархальной московской закваской, П. в своих взглядах держался так называемой теории официальной народности и примыкал вместе с проф. Шевыревым к партии, защищавшей эту теорию аргументами немецкой философии. Свои взгляды он проводил в двух издававшихся им журналах: "Московском вестнике" (1827-30) и "Москвитянине" (1841-56). Первому пришлось бороться с колоссом русской журналистики начала 30-х годов, "Московским телеграфом". Почти исключительно литературный по содержанию, "Московский вестник" был зачастую чересчур учен по тону и потому, несмотря на участие Пушкина, полного успеха не имел. Другой журнал П., "Москвитянин", имел программу более политического характера. Здесь нашло прибежище начавшее обособляться в то время от общегегельянских увлечений славянофильское направление. Славянофилам пришлось работать здесь вместе с защитниками теории официальной народности. с стремлениями которой они имели лишь чисто внешнюю близость, влагая в формулу ее совершенно иной смысл и защищая ее другими средствами. В истории науки имя "Москвитянина" связано с полемикой против теории родового быта, представителями которой были Соловьев и Кавелин. Критика крайностей этой теории удалась П. больше, чем оценка положительных сторон ее. "Москвитянин" выдвигал на очередь общеславянские вопросы и отстаивал право западно-славянских народностей на национальную свободу, в то время как, по словам К. Н. Бестужева-Рюмина, "модным убеждением было мнение, что австрийский жандарм есть цивилизующее начало в славянских землях". Недостаток философского образования и внешние неблагоприятные условия не дали Погодину выработаться в мыслителя и общественного деятеля, на роль которого он претендовал. Любовь к знанию и природный ум сделали его видным историком-исследователем, с несомненным значением в русской историографии. См. "Биографический словарь профессор. Московского университета" (Москва, 1855; полный свод фактических данных до 1855 г.); "Историческая записка Имп. москов. археологического общества за первые 25 лет его существования" (М., 1890; биография П. принадлежит здесь перу П. Н. Милюкова); Бестужев-Рюмин в "Биографиях и характеристиках" (очень живая, полная метких замечаний характеристика); Н. П. Барсуков, "Жизнь и труды M. П. Погодина" - наиболее полный свод всего относящегося до самого Погодина, заключающий в себе массу интересных данных вообще для истории того времени (труд далеко еще не кончен).
М. Полиевктов.
{Брокгауз}
Погодин, Михаил Петрович
профессор Моск. унив., писатель и переводчик; орд. академик И. А. Наук, издатель журн. "Москвитянин"; род. 1 ноября 1800 г., † 8 дек. 1875 г.
{Половцов}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, публицист, беллетрист, издатель, профессор Московского ун-та. Сын крепостного, П. - представитель того слоя разночинцев, который служил дворянской монархии. Вначале общественно-литературной деятельности (в период издания "Московского вестника", 1827-1830) у П. слышались кое-какие мотивы протеста против угнетенного положения широких общественных слоев, в повести "Нищий" он даже высказывается против крепостников. К этому времени преимущественно и относится деятельность П. как беллетриста. Наибольший интерес представляют бытовые повести П. из жизни крестьянской (кроме названной - "Убийца"), разночинческой ("Русая коса"), купеческой ("Черная немочь", "Преступница"), дворянской ("Невеста на ярмарке"). В этих повестях П. показывал тяжелое положение крестьянства, мрачный быт купечества, жестокость крепостников. Белинский писал о повестях П., выделяя из них повести "Нищий", "Черная немочь" и "Невеста на ярмарке": "Мир его поэзии - есть мир простонародный, мир купцов, мещан, мелкопоместного дворянства и мужиков, которых он, надо сказать правду, изображает очень, удачно, очень верно. Ему так хорошо известен их образ мыслей и чувств, их домашняя и общественная жизнь, их обычаи, нравы и отношения, и он изображает их с особенною любовью и с особенным успехом" ("О русской повести и повестях Гоголя"). Наряду с этими произведениями, отличающимися в.
основном реалистическими тенденциями, П. дал также ряд романтических повестей, имевших меньшее значение ("Дьячок-колдун" и др.) В дальнейшем П. перешел преимущественно к публицистической и научной деятельности, решительно отказавшись от критики существующего социального порядка. Впоследствии Погодин определился как махровый представитель полицейски-казенного "официального народничества". Полностью это мировоззрение было развернуто им в период редактирования "Москвитянина" , журнала, находившегося под покровительством министра народного просвещения Уварова и духовных властей. Православие как религия "смиренномудрия", самодержавие как система отеческого управления и народность как верность старинным устоям - вот принципы, на которых, по мнению П., зиждется могущество и благополучие России. Охранять эти три "истинно русские" начала от тлетворного влияния "гниющего" Запада - вот долг патриота. Эта реакционная теория была продиктована интересами крепостнически-монархических групп. Защищая эти интересы, П. рьяно нападал не только на непосредственно политические тенденции прогрессистов-либералов, но и на такие явления, как новшества в языке, новые веяния в литературе и критике. Одновременно в своей критической деятельности П. вступал в борьбу с дворянским классицизмом. Им осуждалась натуральная школа, критика Белинского и приветствовалась "Переписка с друзьями" Гоголя. "Охранительство" П. (служившее Герцену и Салтыкову мишенью для сатирического обстрела) вырастало до таких размеров, что от него открещивались даже отнюдь не либеральные славянофилы, его недавние соратники. Как старательный чиновник П. после крымского краха пытался проводить новую правительственную линию - линию сближения с Западом и реформизма. Но на этой новой почве он слабо себя выявил и в историю русской общественности вошел как представитель реакции и идеолог "официальной народности".
Библиография: I. Повести, 3 чч., М., 1832; Исследования, замечания и лекции о русской истории, 7 тт., М., 1846-1857; Древняя русская история до монгольского ига, 2 тт., М., 1872.
II. Барсуков Н., Жизнь и труды М. П. Погодина, 22 тт., СПб, 1888-1907 (не окончено); Плеханов Г. В., М. П. Погодин и борьба классов, "Сочинения", т. XXIII, М. - Л., 1926 (или "Современный мир", 1911, март - апрель).
III. Mезиеp А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902.
Д. Бернштейн.
{Лит. энц.}
Погодин, Михаил Петрович
Историк, писатель, журналист. Род. в Москве, в семье крепостного крестьянина, отпущенного на волю в 1806. Окончил Моск. ун-т (1821), защитил магистерскую дисс. "О происхождении Руси" (1825), в к-рой развивал норманскую теорию образования древнерус. гос-ва в результате призвания варягов на Русь. В 1826-1844 - проф. Моск. ун-та сначала по всеобщей, затем по рус. истории. С 1841 - акад. Петерб. АН. В 20-е гг. примыкал к моск. лит.-филос. объединению "Об-во любомудров", сыгравшему заметную роль в распространении идей идеалистической диалектики, в особенности учения Шеллинга. В 1827-1830 издавал ж. "Московский В.", выражавший взгляды любомудров, защищавший теорию "чистого искусства" в духе нем. романтизма. В 1841-1856 вместе с С.П.Шевыревым издает ж. "Москвитянин", к-рый поддерживал доктрину славянофилов о самобытном культурно-ист. пути развития России, выступал за нац.-гос. единство России на основе принципов православия, самодержавия и народности, полемизировал с оппозиционными режиму ж. западников "Отечественные записки", "Современник". В ж. статьях П. отстаивал взгляды, близкие историософии славянофилов. Как историк он внес вклад в изучение древнерус. летописей, Киевской Руси, Моск. гос-ва, процесса формирования крепостного права в России. В лит. полемике выступал против превращения искусства в средство идейно-полит. борьбы, был противником В.Г.Белинского и его единомышленников, защищавших критическое начало в литературе "натуральной школы". П. принадлежит ряд бытовых повестей, достоверно рассказывающих о жизни крепостных, купцов, мещан. Он - автор ист. драмы "Марфа, посадница новгородская" о наиболее кровавой странице царствования Ивана Грозного - разорении Новгорода и терроре против его жителей в 1570.
Ю.Д.Воробей
Библиография трудов П. включает сотни наименований. Гл. его ист. работы вошли в сб. "Историко-крити-ческие отрывки" (М., 1846. Вып. I; M., 1867. Вып. II), "Исследования, замечания и лекции о русской истории" (М., 1846-1857. Т. 1-7), а также "Сочинения" (М., 1872-1876. Т. 1-5). В них, рассматривая начало рус. государственности как добровольное "призвание" норманнов, П. развивал оригинальную трактовку удельного периода и в целом всей истории России, считая ее бесконфликтной, коренным образом отличающейся от начатой "завоеванием" и движимой соц. борьбой истории Западной Европы. Аналогом феодализма, по мнению П., была в России удельная система, принципиально отличная от западноевроп. ленной системы тем, что все рус. князья были не сеньорами и вассалами, а членами одной семьи, послушными власти старшего; на Западе город - это колыбель третьего сословия, древнерус. же город есть военный посад, а позднее - административный центр управления; гос-во в России выступало реформаторской силой, все нововведения осуществлялись "сверху", рус. народ - народ-богоносец, имеющий "кроткий, смирный и терпеливый до крайности характер"; православная церковь, также как в Византии, не боролась с гос-вом, а смиренно подчинялась светской власти; в России не было ни аристократии, ни третьего сословия, не было и соц. пропасти между "высшими" и "низшими" классами, рус. дворяне свои привилегии получали, служа не сюзерену, а отечеству, России; позже университетское образование любому открывало путь "наверх", заменяя привилегии и грамоты; полит. система Запада основана на законе оппозиции, рус. предполагает "совершенную полюбовность"; зап. народы "пишут" или "ищут" конституции, а рус. народ о них не ведает; на Западе все подчинено форме, всякое движение "заковывается" в правило, а рус. "терпеть не могут" никакой формы, "ищут не столько права, сколько правды" и поэтому перед ними всегда открыт путь свободного выбора, изменений по обстоятельствам. Пытаясь убедить "в необходимости разъяснения явлений рус. истории из нее самой" (Ю.Ф.Самарин), П. одним из первых высказал тезис о принципиальном отличии России от Зап. Европы, о противоположности представляемых ими начал: "в России - любовь и единение, в Европе - вражда и рознь", при этом он подчеркивал, что "Запад нас не знает и не хочет знать". Свою роль в науке П. связывал с защитой "исторического православия" и "рус. своена-родности" (т. е. летописи Нестора и "вообще древнего периода", самобытности рус. народа и его истории), к-рые отстаивал в резкой полемике с М.Т.Каченовс-ким, Н.А.Полевым, С.М.Соловьевым, К.Д.Кавелиным, Н.И.Костомаровым, С.А.Гедеоновым и др. оппонентами. В ряде работ 30-70-х гг., подчеркивая ненависть Европы к России, разлагающее влияние Запада на славянство, желая "турецким" славянам полит. независимости, "австрийским", боровшимся за административное и культурное равноправие,- успеха их федералистских планов и резко негативно оценивая антиросс. выступления поляков, П. утверждал, что для спасения своей самобытности все славянские народы должны объединиться в единое гос. целое под эгидой рус. православного царя - "Дунайский союз" с центром в Константинополе. Для полит. и культурного сближения России с остальными славянами П. предлагал целый перечень мер, в том числе военных, но гл. считал введение единого славянского лит. языка.
Соч.: О происхождении Руси. М. , 1825 ; Нестор , историческо-критическое рассуждение о начале русских летописей. М. , 1839 ; Историко-критические отрывки. 1846. Кн. 2. М. , 1867 ; Исследования , замечания и лекции о русской истории. В 7 т. М. , 1846-1857 ; Норманский период русской истории. М. , 1859 ; Николай Михайлович Карамзин , по его сочинениям , письмам и отзывам современников. Материалы для биографии с примечаниями и объяснениями. В 2 ч. М. , 1866 ; Древняя русская история , до монгольского ига. В 3 т. М. , 1871-1872 ; Сочинения. В 5 т. М. , 1872-1876 ; Борьба не на живот , а на смерть , с новыми историческими ересями. М. , 1874 ; Простая речь о мудреных вещах. 3-е изд. М. , 1875 ; О модных у нас философских толках. Для наших нигилистов и нигилисток. М. , 1875 ; Собрание статей , писем и речей по поводу славянского вопроса. М. ,Биографический словарь
- (1800 75), рус. историк, писатель, публицист, преподаватель Моск. ун та (с 1825); ред. «Московского вестника» (1827 30), «Москвитянина» (1841 56). Интенсивно общался и переписывался с А. С. Пушкиным. С кон. 30 х гг. деятель правого крыла… … Лермонтовская энциклопедия
Русский историк, писатель, журналист, академик Петербургской АН (1841). Сын крепостного, отпущенного на волю в 1806. В 1821 окончил Московский университет, где защитил магистерскую диссертацию… … Большая советская энциклопедия
- (1800 75) российский историк, писатель, академик Петербургской АН (1841). Издавал журнал Московский вестник, Москвитянин. Сторонник норманнской теории происхождения русского государства. Во взглядах близок к славянофилам. Пропагандировал идею… … Большой Энциклопедический словарь Русская Философия. Энциклопедия
- (1800, Москва 1875, там же), историк, писатель, коллекционер, академик Петербургской Академии наук (1841). Сын крепостного крестьянина. В 1814 принят в. В 1821 окончил, начал читать в университете лекции по всеобщей, а затем по русской… … Москва (энциклопедия)
ПОГОДИН Михаил Петрович - (180075), русский историк, журналист, писатель; акад. Петерб. АН (1841). Изд. альм. «Урания» (1826), сб. «Утро» (1855) и др. Пов. (сб. «Повести», ч. 13, 1832), в т. ч. «Нищий», «Как аукнется, так и откликнется» (обе 1826),… … Литературный энциклопедический словарь
Портрет работы Василия Перова Михаил Петрович Погодин (11 (23) ноября 1800, Москва 8 (20) декабря 1875, там же) русский историк, коллекционер, журналист, писатель. Сын крепостного, получившего вольную в 1806. Окончил Московский университет (1821) … Википедия Подробнее
ПОГОДИН, МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ (1800–1875), русский историк, писатель, публицист и коллекционер. Родился 11 (23) ноября 1800 в Москве, в семье получившего вольную крепостного «домоправителя» московского градоначальника графа И.П.Салтыкова. В 14 лет поступил в Московскую губернскую гимназию, которую окончил в числе лучших выпускников. В 1818 поступил и спустя три года окончил с золотой медалью словесное отделение Московского университета.
По окончании университета Погодин получил место учителя географии в университетском Благородном пансионе. В 1823 сдал магистерский (кандидатский) экзамен, а через год представил к защите диссертацию О происхождении Руси , явившую собой, по мнению современников, «лучший свод главных доказательств норманизма» (происхождения русского государства от варягов). Затем увлекся философией Шеллинга, попытался применить его философско-исторические построения к объяснению русской истории, написал Исторические афоризмы (1827), где доказывал «непохожесть» отечественного прошлого на западноевропейское.
Одновременно с занятиями историей Погодин в 1827–1830 издавал журнал «Московский вестник», в котором печатал свои произведения А.С.Пушкин. Сам Погодин в течение жизни написал немало посредственных беллетристических и драматических произведений на историко-бытовые темы. Среди них – повести Невеста на ярмарке, Руса коса, Черная немочь, драмы Марфа, посадница новгородская, История в лицах о царе Борисе Федоровиче Годунове, История в лицах о Дмитрии Самозванце, Петр I.
Преподавать Погодин начал в Московском университете в качестве адъюнкта в 1826, читая курс всеобщей истории. В 1834 защитил докторскую диссертацию О летописи Нестора , ставшую классикой норманизма в российской историографии. В следующем году, после перевода М.Т.Каченовского на открытую кафедру истории и литературы славянских наречий, был назначен профессором на кафедру русской истории. Годы профессорской деятельности – период наиболее интенсивной научной работы. Многочисленные статьи впоследствии были собраны в сборнике Исторические отрывки , первая часть которого вышла в 1846, и в семи томах его Исследований, замечаний и лекций о русской истории , напечатанных в 1840–1850-х годах.
В связи с Польским восстанием 1830–1831 Погодин написал верноподданнические Исторические размышления об отношениях Польши к России и послал их шефу жандармов и начальнику III отделения Его императорского величества канцелярии А.Х.Бенкендорфу. Статья понравилась, и автору предложили денежную награду. Погодин сначала обиделся, потом передумал и награду попросил.
В качестве профессора Погодин открыто пропагандировал с кафедры и развивал в своих трудах знаменитую формулу тогдашнего президента Академии наук и министра народного просвещения графа С.С.Уварова «Самодержавие, Православие, Народность». В издаваемом Погодиным в 1841–1856 журнале «Москвитянин» теория официальной народности занимала излюбленное место. Издатель и редактор писал, что «словене были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», они «всегда довольны своей участью», отмечал «безусловную покорность» русского народа, его преданность монархии и консерватизм.
В период подготовки крестьянской реформы 1861 ученый подготовил статью Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права (1858), где отстаивал тезис о постепенности процесса закрепощения крестьян и приписывал эту инициативу помещикам, отрицая роль государства. Тем самым Погодин стремился доказать, что государство, готовясь освободить крестьян, совершает акт благодеяния и избавляет их от помещичьей неволи, установление которой произошло без его участия.
К этому времени относится деятельность Погодина по собиранию и публикации древних памятников, особенно рукописей и старых книг. Обширную и ценную коллекцию под названием «Древнехранилище», включавшую более тысячи грамот, около двухсот икон, двух тысяч старинных монет сотни медных и серебряных крестов, ученый в 1852 передал императору Николаю I. Вскоре коллекция была передана Публичной библиотеке в Петербурге. Погодин открыл и ввел в научный оборот сочинения И.Т.Посошкова, «Первое слово Илариона, митрополита Киевского», «Слово на день святых Бориса и Глеба, сказанное до монголов», другие известные древние памятники.
ПОГО́ДИН Михаил Петрович , рос. историк, издатель, публицист, писатель, обществ. деятель, коллекционер, акад. Петерб. АН (1841), д. стат. сов. (1856). Сын крепостного «домоправителя» гр. И. П. Салтыкова, в 1806, после смерти графа, отпущенного с семьёй на волю за «честную, трезвую, усердную и долговременную службу». Потомств. дворянин (с 1856). Окончил словесное отделение Моск. ун-та (1821), где на него наибольшее влияние оказали профессора И. А. Гейм, А. Ф. Мерзляков , Р. Ф. Тимковский. Посещал лит.-филос. кружки С. Е. Раича , любомудров , был близок к Ф. И. Тютчеву, С. П. Шевырёву, кн. В. Ф. Одоевскому, В. П. Титову.
Преподавал географию в Благородном пансионе при Моск. ун-те (1821–25), с 1825 – историю в Моск. ун-те. Адъюнкт (с 1828), проф. (1833–35) кафедры всеобщей истории, статистики и географии, проф. кафедры рос. истории (1835–44) Моск. ун-та. Заложил основы методики преподавания рос. истории как университетской дисциплины. Одним из первых среди профессоров Моск. ун-та попытался сформулировать целостную концепцию истории России, обосновать своеобразие её историч. развития.
Ранние лит. опыты П. отмечены влиянием лит-ры «Бури и натиска» и рус. сентиментализма : повести «Барская спесь», «Нищий» (обе 1825), «Русая коса» (1827), «Сокольницкий сад» , «Адель» (1830), а также «Чёрная немочь» (1829) – один из первых опытов изображения разночинной среды в рус. лит-ре. Автор стихотв. историч. трагедий «Пётр I» (1831, опубл. в 1873), написанной по материалам следств. дела царевича Алексея Петровича , и «Марфа, Посадница Новгородская» (частично опубл. в 1830, полностью – 1831), которые были высоко оценены А. С. Пушкиным. Среди др. сочинений П.: цикл очерков «Психологические явления» (1832) – зарисовки о психологии преступления. Издал лит. альм. «Урания» (1825, переизд. в 1998), к участию в котором привлёк Е. А. Боратынского, Д. В. Веневитинова, кн. П. А. Вяземского, а через него – Пушкина. Был дружен с Н. В. Гоголем, Н. М. Рожалиным и др. Издавал журналы «Московский вестник» (1827–30) и «Москвитя нин» (1841–56), газ. «Русский» (1867–1868). Переводил на рус. яз. И. В. Гёте, Ф. Шиллера, И. Г. Гердера, Ф. Р. де Шатобриана и др.
Как историк сформировался под влиянием работ Н. М. Карамзина (опубликовал материалы для его биографии – «Н. М. Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников», ч. 1–2, 1866). П. полагал, что история всякого государства представляет собой «высокое, поучительное зрелище народных действий, устремлённых к одной цели», указанной Провидением, но в то же время к задаче историка относил поиск историч. закономерностей. П. считал, что предметом истории должны быть не только политич. события, но и история «ума и сердца человеческого», материального быта (жилищ, ремёсел и т. п.). Изучал гл. обр. отеч. историю 9–13 и 16–17 вв., а также преобразования Петра I в 1-й четв. 18 в. Доказывал норманнское происхождение варягов (магистерская дис. «О происхождении Руси», 1825), полемизировал по этому вопросу с Д. И. Иловайским , Н. И. Костомаровым , С. А. Гедеоновым . В добровольном призвании на Русь варягов и мирном принятии христианства видел истоки своеобразия истории России, для которой, по мнению П., были характерны обществ. согласие и социальная гармония, в отличие от европ. государств, основанных завоевателями, где движущей силой истории стала социальная борьба. Поэтому рос. история, которую П. рассматривал как способ самопознания общества, «может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия, самою верною и надёжною». Этот «охранительный» вывод позволил А. Н. Пыпину отнести П. к последователям «официальной народности» теории , а сов. историкам оценивать историч. идеи П. как «реакционные» и «крепостнические». П. показал, что на своеобразие рос. истории также повлияли более суровые, по сравнению с западноевропейскими, природно-климатич. условия и обширная, слабо заселённая территория. Дискутировал с М. Т. Каченовским и др. представителями «скептической школы», обосновывал подлинность «Повести временных лет» и отражённых в ней событий др.-рус. истории (докторская дис. «Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей», 1839; Демидовская пр. АН, 1840). В полемике с Н. А. Полевым доказывал отсутствие в др.-рус. истории феодализма и «свободных городов».
Много путешествовал по России и за границей. С 1820-х гг. собирал коллекцию древностей («Древлехранилище»). Приобрёл архивы П. М. Строева , Н. П. Филатова, Я. Штелина , собрания А. А. Мезинцева, К. Ф. Калайдовича , И. И. Голикова , И. П. Лаптева и др. Коллекция П. включала письм. и веществ. источники 12–19 вв.: ок. 2 тыс. рукописей (летописи, хронографы, жития святых, кормчие книги и пр.), 800 старопечатных книг, 5 тыс. актовых источников (грамоты, судебные дела), 2 тыс. монет и медалей, 600 серебряных и медных крестов, вислые печати, оружие, посуду, находки из курганов; худож. часть собрания П. составляли ок. 600 икон (в т. ч. 400 литых), старинные оклады икон, 380 лубочных картин, 370 портретов, ранние образцы рус. гравюр, ювелирные украшения. В 1852 «Древлехранилище» по распоряжению имп. Николая I приобретено для Имп. Публичной б-ки (ныне РНБ), Эрмитажа и Оружейной палаты, позднее часть передана в Рус. музей.
П. обнаружил и издал сочинение И. К. Кирилова «Цветущее состояние Всероссийского государства… при Петре Великом» (1831), Псковскую первую летопись (1837, первое издание памятника псковского летописания), 5-й том «Истории Российской…» В. Н. Татищева (1843), сочинения И. Т. Посошкова (ч. 1–2, 1842–63), «Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича, вновь найденных Г. В. Есиповым, с приложением рассуждения М. П. Погодина» (1861) и др. Издал также «Русский исторический альбом» (1853), где собрал образцы автографов «замечательных людей» рус. истории и науки.
Участник полемики славянофилов и западников, занимал в их спорах «срединную» позицию. Считал, что реформы Петра I – необходимый этап в рос. истории, попытка соединить греко-православный и римско-католический типы просвещения. Многие нововведения Петра I рассматривал как «древние постановления» «в новых формах, с новыми именами». Полагал, что с петровских времён государство выступало реформирующей силой, а народ – консервативной, но в 19 в. разрыв между ними может быть преодолён. Один из идеологов панславизма . В 1835 побывал в Праге, где близко познакомился с чеш. учёными-славистами П. Й. Шафариком , Ф. Палацким и др. Первоначально выступал только за культурно-языковое сближение слав. народов. После Крымской войны 1853–56, которая, по мнению П., обнажила противоположность интересов Европы и России, занял более радикальную позицию, развивая идеи освобождения Россией слав. народов от владычества Австрии и Османской империи и создания слав. конфедерации со столицей в Константинополе. Один из организаторов (1858) и председатель (1861–75) Моск. славянского благотворительного комитета . После восшествия на престол имп. Александра II (1855) П. выступал за «гласность», которая должна была преодолеть бюрократич. «язвы», усилившиеся, по его мнению, в результате охранительной политики Николая I («Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны», 1874). Осуждал Польское восстание 1863–64 , полагая, что многочисл. смуты и «безначалие» в истории Польши доказывают необходимость «русского господства» над ней, но при этом Россия не должна препятствовать изучению поляками польск. языка, истории и культуры («Польский вопрос. Собрание рассуждений, записок и замечаний», 1867).
Чл. (с 1825), секретарь (1836–45), пред. (1875) Об-ва истории и древностей российских. Сотрудник (с 1824), чл. (с 1827), секретарь (1834–37), пред. (1859–66; до 1860 врем. пред.) Об-ва любителей рос. словесности. Чл. Рос. академии (с 1836). Гласный Моск. гор. думы (с 1863).
