Харитон биография. Юлий Борисович Харитон. Главный конструктор атомной бомбы

Юлий Борисович, а когда впервые вы увидели этот "гриб", и накат урагана, и ослепших птиц, и свет, который ярче многих солнц, вот тогда не возникла у вас мысль: "Господи, что же это мы дела-ем?!!"

После стажировки в Кембридже у Резерфорда, после первых работ по цепным реакциям с Семеновым Харитон как сквозь землю провалился, ни слуху, ни духу. Впрочем, он не был тогда знаменитым, и это мало кто заметил. Но те, кому надо, заметили...

Юлий Борисович Харитон, сын известного петербургского журналиста, родился 27 февраля 1904 года. Мать его играла во МХАТе Митиля в "Синей птице" Метерлинга, жили нервно, на два дома, потом мать поехала в Германию лечиться, вышла там замуж и осталась навсегда. Отец был либерал, работал в газете "Речь", за "неугодные" публикации его сажали в "Кресты", а после революции избрали директором Дома Журналистов в Ленинграде. Однако, он был либерал настоящий, большевикам он тоже не нравился, уехал в Ригу, издавал газету "Сегодня", но и там в 1940 году большевики его достали и упрятали либерала в ГУЛАГ. В конце 40-ых - начале 50-ых годов Юлий Борисович часто виделся с Лаврентием Берия, в чьем ведении находились все концлагеря Советского Союза, и мог поинтересоваться судьбой отца. Но не поинтересовался. Он говорил, что понимал, как это тогда могло негативно отрази-ться на его работе. Вот таким загадочным человеком был Юлий Борисович...

Этого мальчишку интересовало все: история, физиология, физика. В конце концов победила физи-ка. Гувернантка-эстонка учила его немецкому языку. А главным языком науки в те годы был немецкий. Прыгая через класс, он окончил школу в 15 лет, но в Технологический институт его не приняли именно потому, что ему не было 16-ти. В 1920 году он поступил в Политехнический институт и там познакомился с Николаем Семеновым, который вел упражнения по физике. "Важнейшим событием моей жизни, - говорил Харитон, - была фраза Семенова: "зайдите ко мне вечерком..." Вечерком Семенов сказал ему: "-Иоффе организует Физико-технический институт. Там будет моя лаборатория. Я приглашаю вас..."

В 1928 году, возвращаясь из Англии от Резерфорда через Берлин, - вспоминал Юлий Борисович, - я удивился, как легкомысленно немцы относятся к Гитлеру. Тогда я понял, что надо заниматься взрывчатыми веществами и вообще оборонными проблемами. Я изучал процессы детонации и динамики взрыва и нашел тот предельный размер, при котором реакция успеет возникнуть до того, как вещество разлетится... Семенов обладал фантастической интуицией. До 1939 года, еще до открытия деления урана, он что-то чувствовал, говорил, что ядерный взрыв возможен, а в 1940 году его молодой сотруд-ник Дубовицкий отвез письмо Семенова с изложением принципа действия атомной бомбы в управление наркомата нефтяной промышленности. Почему нефтяной? А куда надо было тогда везти такое письмо? Не знаю. Там его и потеряли...

Харитон продолжал заниматься взрывчатыми веществами, когда в 1943 году Игорь Курчатов рассказал ему об атомной бомбе. Вместе с Яковом Зельдовичем они пытались определить критическую массу урана-235. Получалось около 10 килограмм. (Американцы тоже писали, что для бомбы нужно 12 килограмм экаосмия). Они ошиблись а 5 раз, но именно эта ошибка вселила в них уверенность: бомбу сделать можно! Работы развернулись в окруженном колючей проволокой городе, который назывался "Арзамас-16". Параллельно разведчики с Лубянки поставляли Курчатову материалы от своих зарубежных резидентов. Фамилию Клауса Фукса не знал даже Курчатов. Он читал его материалы, вроде бы все, что делали американцы было логичным, и, все-таки, Курчатова не оставляла мысль, что это может быть некая коварная шпионская игра, что путь, указанный неведомым зарубежным единомышленни-ком, заведет наших физиков в тупик. Поэтому все данные Фукса проверялись и перепроверялись. И, тем ни менее, Харитон считает, что Фукс сэкономил не меньше года работы над нашей бомбой.

Все эти дела курировал Берия. Он не скрывал, что в случае провала атомного проекта, всех физиков посадят или расстреляют, открыто называл их "дублеров": механика Алексея Ильюшина, математика Михаила Лаврентьева, физика Абрама Алиханова. Перед испытаниями атомной бомбы Курчатова и Харитона вызвал Сталин. Харитон доложил о готовности. Сталин спросил:

А нельзя ли вместо одной бомбы сделать две, пусть более слабых?

Нельзя, - ответил Харитон. - Технически это не реально.

Уже после смерти Сталина они поняли, что можно. Собственно все последующие годы работа над атомным оружием шла в трех направлениях: 1) сокращение веса заряда, 2) увеличение его мощности и 3) повышение надежности. Никакой информацией о водородной бомбе "Арзамас-16" не располагал. Нашу водородную бомбу сделал Андрей Сахаров в 1953 году. Харитон считал, что настоящим оружием она стала двумя годами позже, когда ее сбрасывали с самолета. Она была эквивалентна 3 миллионам тонн тротила. Харитон считал, что не было никакой необходимости взрывать водородную бомбу в 50 мегатонн на Новой Земле. В принципе, к этому моменту с бомбой все было уже ясно...

Незадолго перед смертью Юлий Борисович летал в США лечить глаза, но американские журналисты его проворонили. Десятилетия секретности наложили свой отпечаток на манеру общения Харитона: любой ответ он предварял долгой паузой. Засекреченность, однако, не помешало Юлию Борисовичу стать активным пропагандистом деятельности Фонда Сороса в нашей стране. Когда деятельность эта совершенно незаслуженно подвергалась нападкам ретроградов, Заслуженный Профессор Фонда культурной инициативы Харитон написал письмо в Государственную Думу и добился его обсуждения.

Еще Сталин запретил Курчатову летать на самолетах. Харитон тоже привык к поезду. Для него построили специальный вагон с залой, кабинетом, спальней и купе для гостей, кухней, поварихой. Однажды мы возвращались с ним из "Арзамаса-16" в Москву в этом вагоне. Харитон стоял у окна, глядя на предрассветные московские пригороды.

Юлий Борисович, а когда впервые вы увидели этот "гриб", и накат урагана, и ослепших птиц, и свет, который ярче многих солнц, вот тогда не возникла у вас мысль: "Господи, что же это мы дела-ем?!!" - спросил я.

Он еще долго смотрел в окно, потом сказал, не оборачиваясь:

Так ведь надо было, Ярослав, - и замолчал. Наверное, он прав. Но это так страшно...

Юлий Борисович Харитон умер в декабре 1996-го на 93-ем году жизни. Говорят, что долгий век Господь посылает праведникам.

Юлий Борисович Харитон родился в Петербурге 14 февраля (27 февраля по новому стилю) 1904 года в еврейской семье. Его отец, Борис Осипович Харитон , был известным журналистом, высланным из СССР в 1922 году , после присоединения Латвии к СССР в 1940 году осуждённым на 7 лет ИТЛ и умершим двумя годами позже в лагере . Дед, Иосиф Давидович Харитон, был купцом первой гильдии в Феодосии ; сестра отца, Этля (Адель) Иосифовна Харитон, была замужем за историком Юлием Исидоровичем Гессеном (их сын — журналист и сценарист Даниил Юльевич Гессен) . Двоюродный брат (сын другой сестры отца) — журналист и корреспондент «Известий» Давид Ефремович Южин (настоящая фамилия Рахмилович; 1892—1939).

С 1946 года — член-корреспондент, с 1953 года — академик Академии наук СССР . Депутат Верховного Совета СССР 3—11 созывов.

Республика Коми

Это личный блог. Текст мог быть написан в интересах автора или сторонних лиц. Редакция 7x7 не причастна к его созданию и может не разделять мнение автора. Регистрация блогов на 7x7 открыта для авторов различных взглядов.

Александр Македонский был, как известно, великим полководцем. Великими полководцами были также Юлий Цезарь, Наполеон и Суворов. Но больше великих полководцев не будет. И вовсе не потому, что человеческий гений в этом направлении иссяк. Со второй половины ХХ века при возникновении конфликтов человечество заговорило на другом языке. По существу, со второй половины ХХ века началась другая история.

Логика инновационного развития в области военной техники привела к появлению ядерного оружия, которое стало главным фактором политики, главным аргументом при поиске решений, главным доводом в выборе друзуй и партнеров. Если сейчас и разгараются крупные конфликты, то большей частью для того, чтобы это оружие никому больше не досталось. Ядерный мир и доядерный мир говорят на разных языках, это две разные цивилизации.

Но история и политика - это субъбы конкретных людей. Знаем ли мы имена тех, кто создал ядерное оружие и привел нас в другой мир? На слуху скандальные политики, спортсмены, однодневные поп-звезды. И эти звезды мерцают холодно и беспамятно пусто. Света нет, но звуки громкие.

Первый в нашей стране трижды Герой Социалистического Труда Юлий Борисович ХАРИТОН (1904 - 1996), будущий главный конструктор ядерного оружия, родился в Санкт-Петербурге накануне Первой русской революции. С точки зрения большевиков, хуже происхождения, чем у Харитона, придумать было невозможно. До революции его отец был редактором кадетской газеты "Речь", директором санкт-петербургского Дома литераторов. В 1922 году его вместе с 225 классово чуждыми русскими интеллигентами выслали из Советской России. Троцкий сказал по этому поводу: "Мы этих людей высылаем потому, что расстрелять их нет повода, а терпеть невозможно". Харитон-старший обосновался в Риге, в 1940 году после присоединения Латвии к СССР был арестован НКВД и приговорен к высшей мере. Мать Харитона была актрисой, играла во МХАТе, в 1910 году покинула семью, вышла замуж за берлинского психиатра, ученика З. Фрейда, а в 1930-х годах эмигрировала в Тель-Авив.

Харитон был одним из немногих людей в СССР, кто на протяжении нескольких десятилетий круглосуточно находился под опекой личных телохранителей. Дело отца Юлия Харитона лежало в сейфе Берии. И никому не было известно, что имел в виду могущественный глава органов госбезопасности, когда 29 августа 1949 года после первого удачного испытания атомной бомбы, поцеловав Харитона в лоб, сказал ему: "Вы не представляете, какое было бы несчастье, если бы она не сработала".

Ю. Б. Харитон

В 1929 году Сталин сказал: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут". Страна бежала по всем направлениям - индустриализация, коллективизация, технических прогресс. Учены пытались внушить руководству мысль о том, что физика обеспечит основу техники будущего. С этим никто не спорил. Но плохо было то, что ученые сохраняли интеллектуальную независимость. Академик Я. И. Френкель договорился до ереси: "Ни Энгельс, ни Ленин не являются авторитетами для физиков". Физики, в отличие от других ученых, верили, что без партийного руководства смогут понять, какие теории верны и какие проблемы интересны. От вольномыслия в СССР лечили следователи: в 1930-х годах некоторые физики были расстреляны, многие, в том числе лучший теоретик Ландау, арестованы. Но очень скоро, когда обнаружится, что в руках физиков находится не только самое страшное оружие, но и само будущее страны, отношение власти к науке резко изменится.

На рубеже 1930-1940-х годов в США и Германии были проведены фундаментальные работы по цепной реакции и расщеплению ядра. В СССР Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович определили условия, при которых происходит ядерная цепная реакция. Были также отличные исследования К. А. Петржака, Г. Н. Флерова, И. В. Курчатова, Я. И. Френкеля, который выполнил первую советскую работу по делению ядра, что было значительно важнее его критического отношения к Энгельсу и Ленину. Часто опыты проводились на станции метро "Динамо", чтобы исключить влияние космических лучей.

В 1939 году будущий нобелевский лауреат И. Е. Тамм сказал о работе Харитона и Зельдовича: "Это открытие означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе 10 километров". В отличие от американских физиков, которые сумели убедить свое правительство в необходимости работы над новым сверхоружием, советские ученые с такими идеями к руководству не обращались и ограничивались разговорами в узком кругу.

СССР отстал от США с атомной бомбой на несколько лет, что во многом предопределило дальнейший ход мировой истории. Это отставание говорит о том, что инновационное развитие, необходимое для обеспечения безопасности страны, возможно лишь в условиях открытого диалога науки и власти. Однако в СССР в конце 1930-х годов в заключении оказались все ракетчики во главе с будущим главным конструктором Королевым, которые досаждали генералам новыми и непонятными идеями. В тюрьму попал и великий авиаконструктор Туполев...

В 1941-1942 годах советская разведка стала получать сведения о том, что в США в строжайшей тайне разрабатывается невиданная доселе бомба. Около полугода не доверявший никому Берия не докладывал об этом Сталину. 28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение о возобновлении в СССР работ по урановой проблеме. Курчатов составил список участников проекта: Алиханов, Кикион, Харитон, Зельдович. В 1943 году Курчатов предложил возглавить группу по работе над конструкцией бомбы Харитону. Тот поначалу отказывался, его захватила другая работа - современное минное и противотанковое оружие. Но Курчатов убедил Харитона: надо думать о будущей безопасности страны и нельзя упускать время.

Однако время было упущено. 27 ноября 1942 года Курчатов писал Молотову: В исследованиях урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки". 30 июля 1943 года новое письмо: "Наша страна далеко позади Америки, Англии, Германии. Проблемой урана у нас занято около 50, а в Америке - 700 научных сотрудников". Расчеты показывали, что необходимо срочно получить 100 тонн урана, а добыть из месторождений можно только 12 тонн за 2 года. И тогда СССР попросил уран у Америки по ленд-лизу. Генерал Лесли Гровз, военный руководитель программы по созданию ядерного оружия, чтобы Сталин не догадался, для чего уран нужен самой Америке, до 1945 года исправно отпускал СССР уран огромными порциями.

Наконец, Сталин, который понимал, что кадры решают все, снимает с поста руководителя атомного проекта Молотова и назначает Берию.

В 1945 году в Германии после детективных поисков на кожевенном заводе удалось найти склад солей урана. В поисках участвовали Харитон и Зельдович, которых по этому случаю обрядили в полковничью форму. Все другие склады, где тоже мог быть уран, будто по досадному совпадению разбомбили союзники. В январе 1946 года Сталин в присутствии Берии сказал Курчатову: "Наши ученые очень скромны и иногда не замечают, что живут плохо. Наше государство сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, а несколько тысяч человек жило еще лучше, со своими дачами, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина". 9 февраля 1946 года в Большом теарте Сталин произнес речь: "Я не сомневаюсь, что если мы окажем достойную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны". Затраты на науку в 1946 году стали в 3 раза больше. Было объявлено о большом повышении зарплаты ученым. Сталин говорил, что атомную бомбу надо получить как можно скорее, без оглядки на затраты. У Америки бомба уже была. Взрыв японской Хиросимы стоил жизни 120 тысячам человек...

Так выглядели улицы Хиросимы после взрыва ядерной бомбы 6 августа 1945 г.
В центре - стены и каркас купола так называемого Атомного дома,
бывшего Зала промышленного развития префектуры
(в таком виде здание как трагический символ
сохраняется и в наши дни):

КБ-11, объект №550, Кремлев, Москва, центр-300, Приволжская контора, Арзамас-75, Саров, Арзамас-16 - в разные времена так называлось место, где в 1946 году было создано сверхсекретное конструкторское бюро по разработке атомного оружия. Всего в 10 километрах стояла деревня Аламасово, близ которой когда-то жил преподобный Серафим Саровский - один из самых почитаемых на Руси святых. В 1946 году сюда прислали тысячи заключенных, которые ударными темпами возводили ядерный центр.

Маленького роста, невзрачный, очень худой - внешне Харитон резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с ним сплошь и рядом случались забавные истории, когда секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомного оружия. До конца 1980-х годов его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о художниках Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, был поклонником режисера Товстоногова и, измотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не снимают.

Многие удивлялись: почему Курчатов позвал на Арзамас Харитона - мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен? Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным словом в его устах было "черт!". Но Харитон обладал особенностью, которая отмечалась всеми, кто его знал, и отличала ото всех, кто работал рядом: феноменальной ответственностью. Харитон любил повторять: "Надо знать в десять раз больше того, что мы делаем". Коллеги называли это правило "критерием Харитона".

Харитон наизусть знал тысячи чертежей, которые сопровождали каждое изделие. Он сидел в кабинете до глубокой ночи, но в 8 утра всегда был на работе. Долгие совещания по выходным были обычным явлением, он мягко и застенчиво извинялся перед сотрудниками за очередной вызов, передавал привет их женам. Он проверял каждую деталь перед испытаниями и, к примеру, лично возглавлял разработку нейтронного запала для первой бомбы. Харитон и другие ученые, участники атомного проекта, сознавали, что они не просто создают атомную, а потом и водородную бомбу, но работают над оружием сдерживания, которое делает невозможным одностороннее применение ядерного оружия и, значит, сохранит мир.

В 1948 году у США было уже 56 атомных бомб. Объединенный комитет начальников штабов разработал чрезвычайную доктрину "Полумесяц", которая предусматривала "мощное воздушное нападение, использование разрушительной и психологической мощи атомного оружия против жизненно важных центров советского военного производства". Было скурпулезно подсчитано, сколько миллионов советских людей погибнет и на сколько процентов снизится промышленный потенциал СССР.

Первая советская атомная бомба - копия американской. Многие чертежи и подсказки были добыты разведкой.
Это сэкономило СССР один-два года. Из ученых к разведывательной информации в полной мере допускались только Курчатов и Харитон. Но необходимо было создать промышленные установки, а все технологические решения многократно проверить. Иногда физики предлагали более эффективные решения, но Курчатов и Харитон настаивали на иных схемах. Они не могли сказать, что именно эти схемы уже сработали, не могли открыть источник уверенности. Бомбу надо было сделать быстро, ведь Сталин с Берией создали все условия.

В 1949 году накануне первого испытания атомной бомбы в Кремле состоялась единственная встреча Харитона со Сталиным. После доклада Харитона Сталин спросил: нельзя ли из одной бомбы при таком же количестве плутония сделать две бомбы? Харитон ответил, что это невозможно. Больше вопросов Сталин не задавал. Первую советскую атомную бомбу назвали РДС-1 - "Реактивный двигатель Сталина". Вторую - РДС-2. На Западе этого не знали, но по наитию называли советские бомбы "Джо-1" и "Джо-2".

Ю. Б. Харитон у макета первой советской атомной бомбы

Вторая советская атомная бомба РДС-2 была испытана в 1951 году. В ней уже не было никаких американских решений - только собственные. Бомба была вдвое легче, но вдвое мощнее американской. В 1953 году СССР испытал первую в мире водородную бомбу конструкции А. Д. Сахарова. 30 октября 1961 года в СССР над Новой Землей был осуществлен непревзойденный по мощности взрыв 50-мегатонной бомбы, которая была в 3 тасячи раз сильнее бомбы, сброшенной на Хиросиму.

Советский атомный проект был реализован в невиданно короткие сроки потому, что наука, хотя ученые сохраняли лояльность к власти, оставалась островком интеллектуальной свободы. При этом именно физика, хотя и была поставлена на службу государству, являлась тем стержнем, где в СССР поддерживались принципы здравого смысла. Власть ради своего выживания нуждалась в науке, но и наука оказывала влияние на власть, подталкивая ее к необходимым преобразованиям.

Благодарю за внимание.
Сергей Воробьев.

Так называлась должность Юлия Борисовича Харитона (ЮБ) в Конструкторском бюро № 11 (КБ-11, позже Арзамас-16, ныне ВНИИэкспериментальной физики). При этом слова «атомная бомба» никто никогда не произносил. До и во время войны ЮБ был заведующим лабораторией взрывчатых веществ (ВВ) Института химической физики (ИХФ) АН СССР. После того как в августе 1945 г. США применили атомное оружие против Японии, в СССР начался ускоренный этап создания своей атомной бомбы. И.В. Курчатов привлек к этому делу Юлия Борисовича, который в апреле 1946 г. был назначен главным конструктором и научным руководителем КБ-11 - первого советского центра по разработке и созданию атомных и водородных бомб. Рассказывают, что Берия и Сталин сначала были против этой кандидатуры по трем причинам: имеет ближайших родственников за границей, беспартийный и еврей. Действительно, в Палестине жила мать ЮБ, а в довоенной Латвии жил в эмиграции отец Харитона, редактор русской газеты, который был арестован в 1940 г. НКВД. Последующая его судьба неизвестна, то ли он был расстрелян, то ли умер по дороге в лагерь. Курчатов выставил три контраргумента: (1) Харитон - единственный в СССР крупный физик, который является специалистом сразу в трех областях знания, необходимых для руководства созданием ядерного оружия: он - прекрасный инженер и конструктор, крупный ученый в области ядерной физики и химической кинетики ВВ; (2) он покладистый и законопослушный человек («Я за него ручаюсь»); (3) «Харитон - мой старый друг, я ему абсолютно доверяю, и мне с ним будет легко работать». Сталин и Берия утвердили Харитона.

Ю.Б. Харитон родился в 1904 г. в Петербурге. Его отец был журналистом, выпускающим редактором газеты «Речь», а мать - актрисой МХАТа. Единой семьей они почти не жили. Когда Юлию было 7 лет, мать уехала сначала в Германию, где вышла замуж, а позже в Палестину. Мальчик жил с отцом, детей воспитывала гувернантка – эстонка, заменившая ему мать. Юлий научился работать на ткацком станке, а живя на даче - жать и молотить хлеб. Он пошел работать в 1917 г. помощником библиотекаря, затем стал монтером. В 1922 г. отец был арестован ЧК и выслан на «философском пароходе» в Германию, откуда через два года уехал в Латвию. Юлий поступил в 1920 г. в Ленинградский Политехнический институт, на знаменитый физико-механический факультет. Там близко познакомился с А.Ф. Иоффе и Н.Н. Семеновым . В 1926 г. он был командирован в Кембридж, в лабораторию Э. Резерфорда , где познакомился с выдающимися физиками Дж.Томсоном, Ф.Астоном, П.Ланжевеном и др. Работал под руководством Дж.Чэдвика, открывшего нейтрон, получил от него блестящую заключительную характеристику. Вернувшись в СССР, ЮБ продолжил работать в Ленинградском физико-техническом институте, в отделе Н.Н. Семенова, который затем, в 1931 г. выделился в отдельный Институт химической физики. Научным направлением ЮБ стала физика горения и взрыва. В 1926 г. он экспериментально открыл разветвленные цепные реакции на опытах с окислением фосфора. На основании этого открытия Н.Н. Семеновым была построена общая теория разветвленных цепных реакций и возникла новая область химической физики. В 1939-1941 Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович провели расчет цепной реакции деления урана, показали ее неосуществимость в природном уране, т.е. в основном в уране-238, но осуществимость в легком изотопе, уране-235, и дали оценку критической массы последнего - порядка десятков килограммов. Они сделали следующий основной вывод. Ядерная реакция со взрывом в принципе осуществима, для этого надо получить чистый уран-235 в концентрации порядка 90%. Это очень трудно и дорого, пока таких технологий нет, но в будущем они могут быть созданы, если такая задача будет поставлена как государственная.

После назначения руководителем КБ-11 Ю.Б. Харитон привлек к разработке атомной бомбы ряд ведущих сотрудников ИХФ, профессоров Я.Б. Зельдовича, Д.А. Франк-Каменецкого, К.И. Щелкина, многих других ученых из этого и смежных институтов, в т.ч. Л.Д. Ландау из Института физпроблем. В то же время ЮБ отказался от предложенного ему административного поста директора строящегося ядерного центра, им был назначен генерал П.М. Зернов.

Полвека спустя, в начале 1990-х гг. ЮБ впервые четко заявил в печати, что первая советская атомная бомбы была копией американской, и что в этом сыграла определяющую роль наша разведка. Из оставшихся в живых первых лиц только он мог дать достоверные сведения об этом и положить конец спорам, разгоревшимся в «демократической» России, была ли атомная бомба советской или «украденной» копией американской. Да, наша бомба была максимально приближена к первой плутониевой «американке». Делать, как у американцев - таково было принципиальное совместное решение Курчатова и Харитона, одобренное Сталиным и Берия. Хотя, по свидетельству многих ядерщиков, в т.ч. и самого Ю.Б., в конце 1940-х уже была разработана и просчитана схема оригинального советского ядерного заряда, но время было крайне дорого, опасность получить превентивную атомную атаку возрастала с каждым месяцем. Поэтому наши решили как можно меньше рисковать и экспериментировать, чтобы сделать бомбу возможно скорее. Но не следует думать, что надо было просто тщательно скопировать американскую схему, доставленную разведчиками. Курчатов и Харитон не могли быть уверены, что все разведматериалы содержали истинные чертежи американской бомбы, ее детали и параметры, что-то могло быть и дезинформацией, об этом Берия постоянно говорил разведчикам и физикам. Поэтому собственных расчетов и экспериментов было множество, каждый узел проверялся многократно.

Так, например, незадолго до первого испытания было выяснено, что в кинетической схеме подрыва бомбы «куда-то пропало» несколько десятых долей микросекунды. Ученые не могли понять, куда именно, а, не поняв, нельзя было уверенно проводить испытание. Доложили в Спецкомитет. Но генералы сначала не могли понять, как миллионная доля секунды может на что-то серьезно повлиять. Пришлось им объяснять, что полное время сложнейших процессов взрыва в бомбе составляет всего половину микросекунды: за это время срабатывают синхронные электродетонаторы, которые подрывают химическую взрывчатку, ее взрыв обжимает со всех сторон ядерную взрывчатку (плутоний), в ее центре разбивается полоний-бериллиевый запал, альфа-частицы полония выбивают нейтроны из бериллия, эти нейтроны инициируют цепную ядерную реакцию в плутонии, и в критической массе плутония, созданной обжатием химическим взрывом, успевает пройти примерно 80 звеньев цепной реакции рождения нейтронов с выделением огромной энергии. Для неспециалистов кажется невероятным, что все эти процессы успевают произойти, пока всё устройство еще не разлетелось. Дело в том, что все указанные процессы происходят гораздо быстрее скорости звука, которая сопоставима со скоростью деформации и разрушения материалов.

В целом копирование сократило наши сроки изготовления первой бомбы примерно на два года, сэкономив при этом огромные средства стране, разоренной войной. А оригинальный советский вариант второй атомной бомбы, сконструированной в КБ Харитона, был испытан почти два года спустя, 18 октября 1951 г. Эта бомба была почти втрое легче и вдвое мощнее американской копии.

Расскажем немного о стиле работы Ю.Б. Харитона. Он был необычайно пунктуальным человеком: инструкции - как технические, так и режимные - исполнял неукоснительно. Один из близких коллег так сказал о ЮБ: «При всей его мягкости и покладистости дома, на работе он был человеком жестким и бескомпромиссным. Там, где это касалось дела, он не допускал никакой небрежности - ни своей, ни сотрудников. При деловых обсуждениях, по его собственному признанию, он предпочитал вежливости точность». ЮБ нередко повторял немецкую поговорку: «Ein mal - kein mal, ein Versuch - kein Versuch»: Один раз значит ни разу, один опыт - ни одного опыта. «Внимание к деталям было важной чертой стиля и интеллекта Юлия Борисовича», - пишет крупнейший американский историк ядерной физики Д.Холлоуэй.

Сотрудник ВНИИЭФ Г.А. Соснин вспоминает: «При приемке центрального узла РДС я обратил внимание на то, что к узлу комплектуются золотые детали в виде дужек. По сечению и длине они соответствовали шлицам под отвертку на винтах из урана. Почему золото (и высокой пробы) - мне никто объяснить не мог. Много позднее историю с появлением золота в составе центрального узла мне рассказал Н.А. Терлецкий. А дело было так. Он с Харитоном в спецвагоне поезда ехал на первое полигонное испытание заряда РДС-1. ЮБ еще раз рассматривал чертежи ЦЧ и обратил внимание на пустоты по торцам винтов из урана. “Что это?” - спросил он. Терлецкий ответил, что это шлицы под отвертку. ЮБ всполошился и воскликнул, что это же пуст?ты, сравнимые с недопустимыми раковинами в деталях ЦЧ "центральной части". Их надо убрать! Тотчас было принято решение о заполнении их материалом, который можно было бы легко зачеканить и который имеет плотность, близкую к урану. Так появилось золото. На ближайшей остановке ЮБ дал правительственную телеграмму в Москву о необходимости срочной отправки на полигон чистого золота. К моменту прихода поезда на полигон слиток золота высокой пробы самолетом уже был доставлен. Из этого золота были сделаны шпонки, которые при сборке заряда были установлены в шлицы винтов. После удачного испытания заряда уже никто не решился убрать это золото из конструкции ЦЧ или заменить его на другой металл».

Еще один любопытный случай вспоминает физик-теоретик, доктор наук В.С. Пинаев (ВНИИЭФ):

Июль 1956 г. В Арзамасе-16 идет осмотр водородной бомбы. «Довольно больших размеров корпус, какие-то трубы выходят из него. Крышка с корпуса снята, и внутри виден ядерный заряд. успешный взрыв в ноябре 1955 г., в ряде деталей, не существенных для военных и администраторов, количественно не укладывался в представления теоретиков. Что-то не так было учтено в их моделях. Что? - Для ответа на этот вопрос и готовится физический опыт. Первым высказался Давид Альбертович Франк-Каменецкий. Примерно так: “Юлий Борисович? Почему внутренняя поверхность корпуса покрашена? Какой состав краски?” ЮБ оборачивается к присутствующим тут конструкторам. Выясняется, что покраска - в общем-то естественная процедура, - это инициатива производственников. В чертежах о покраске ничего не говорилось, но и запрета не было… ЮБ просит удалить краску. Для нас, молодых теоретиков, это наглядный урок, как скрупулезно нужно относиться к конструкции, к чертежной документации. Потом много раз приходилось слышать от ЮБ, что мелочей в нашем деле не бывает, маленькая неясность, недосмотр могут быть причиной больших просчетов и неудач» [Юлий… C. 366].

И последний пример, который касается капсюлей-детонаторов к ядерным бомбам. Рассказывает директор машиностроительного завода «Авангард» в Арзамасе-16 Ю.К. Завалишин. «Качество подтверждалось отстрелом 50% от общего количества выпуска детонаторов. Отстрел 50% от всего выпуска детонаторов? это много. Стоили они недешево. Мы неоднократно ставили вопрос перед разработчиками о сокращении количества отстрелов, но всегда получали отказ. Юлий Борисович сам неоднократно наблюдал за соблюдением технологической дисциплины на этом производстве, особенно при сварке мостика под микроскопом. Мы решили воспользоваться приездом высокого начальства и доложили суть вопроса, его экономическую сторону. Начальство еще не успело рот раскрыть, как Ю.Б. сказал: “А зато не было ни одного отказа”. И вопрос был решен? сразу, не в нашу пользу и навсегда. Прошло свыше тридцати лет с того случая, и ни разу отказов детонаторов не было».

Ю.Б. Харитон жестко отстаивал свою точку зрения в правительстве и ЦК партии. Не раз он высказывал ее не только по научно-техническим проблемам. Но, будучи засекреченным лицом, никогда не делал этого публично. Его внук А.Ю. Семенов рассказал следующее. В конце 1965 г. среди интеллигенции распространились слухи о том, что новое партийное руководство на очередном XXIII съезде КПСС собирается реабилитировать Сталина. В это время генсеку Л.И. Брежневу было передано письмо, подписанное А.П. Александровым, Н.Н. Семеновым и Ю.Б. Харитоном с призывом не отменять осуждение культа личности Сталина на предстоящем съезде. Мнение самых авторитетных ученых страны нельзя было игнорировать. Реабилитация Сталина не состоялась. Брежнев относился с уважением к Харитону. Когда в 1977 г. умерла жена ЮБ Мария Николаевна, генсек позвонил Харитону домой и высказал слова сочувствия.

Другой случай связан с А.Д. Сахаровым. ЮБ был против публичного обсуждения первой «диссидентской» записки Сахарова, появившейся в 1968 г., он опасался за судьбу великого физика. Но отговорить Сахарова от публикации этой записки он не смог. Позже, когда до предела обострилась травля Сахарова, ЮБ поехал к Председателю КГБ Андропову, убеждал того уговорить кремлевское руководство отменить ссылку Сахарова в г. Горький. Тогда ЮБ узнал от Андропова, что это решение Политбюро было самым мягким наказанием: Андропову было нелегко на нем настоять, поскольку многие другие члены Политбюро требовали более суровых мер.

Заслуга трижды Героя Социалистического Труда Ю.Б. Харитона в создании ядерного щита страны, обеспечении ей мирных десятилетий огромна. Между тем, имя Харитона до сих пор не присвоено даже созданному им институту ВНИИЭФ. Обращение в правительство об этом принято Государственной Думой дважды: в 1997 г. и повторно в 2002 г. (единственный подобный случай неисполнения в истории Госдумы). В обращениях Госдумы говорилось также об улицах в Москве и Петербурге, которым надлежит присвоить имя Харитона, а также об именной премии и золотой академической медали Харитона. Ничего этого не сделано правительством от имени благодарного народа. К 100-летию Харитона академики-физики А.Ф. Андреев, Е.П. Велихов, В.Л. Гинзбург, Н.С. Кардашев, Е.Л. Фейнберг и В.Е. Фортов обратились к Президенту России с открытым письмом, в котором призывали отдать, наконец, распоряжение о немедленном выполнении рекомендации Госдумы по поводу имени ядерного центра ВНИИЭФ. Письмо попало на стол Президенту, но… В чем же дело?

Против «кощунственного» акта присвоения имени Харитона ВНИИЭФ, как говорят, выступает мощная структура, формально отделенная у нас от государства. Дескать, Харитон, приказал снести одну из церквей Саровского монастыря. На самом же деле, такое распоряжение было отдано тогдашним директором КБ-11 генералом А.С. Александровым, когда расширялся ядерный центр. Относительно наименования улиц мэриями Москвы и бывшего Ленинграда даны ответы, что по положению такой вопрос нельзя рассматривать ранее, чем 10 лет спустя после смерти (между тем имя Ахмата Кадырова было присвоено улице в Москве немедленно, в этом случае была проявлена политическая воля власти и вышел Указ Президента). Правда, можно отметить и положительные события. Когда Академия наук обратилась в лужковскую мэрию по вопросу о памятной доске на доме по Тверской улице, то ответ был, что они не возражают, но средства на доску выделить не могут (!) Семья изыскала средства, и доска установлена. А городские власти Сарова присвоили имя Харитона одной из улиц города.

Незадолго до кончины Юлий Борисович сказал: «Я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я сознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома - Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идут после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего». Он скончался 19 декабря 1996 г., и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. А страна продолжает жить, прикрытая ядерным щитом. И то, что нас не решились бомбить в 1950-х и не разорвали окончательно на куски в начале 1990-х, есть в огромной мере личная заслуга Юлия Борисовича Харитона. А улица пусть будет Кадырова - в память о том, что историческая память в России коротка.

Харитон Юлий Борисович

Помощник Курчатова Игоря Васильевича, одного из создателей ядерной физики в СССР

27 февраля 1904 года в Санкт-Петербурге родился Юлий Борисович Харитон. Будущий главный конструктор ядерного оружия, трижды Герой Социалистического Труда.

Для каждого небезразлично, в какой семье человек «родился-воспитывался». Но советская система возвела значение родственных связей в квадрат. Легче было рабу Эзопу или крепостному Шевченко пробиться в поэты, чем классово чуждому элементу в 1920-1930-е годы получить пристойное образование. Но хуже происхождения, чем у Харитона, придумать было невозможно – просто проклятие.

Его отец был редактором кадетской газеты «Речь», директором санкт-петербургского Дома литераторов. В 1922 году его на «философском пароходе» вместе с Бердяевым, Франком, Ильиным, ректором МГУ Макаровым выслали из Советской России. Харитон-старший обосновался в Риге, издавал газету «Сегодня», в 1940 году после присоединения Латвии к СССР был арестован НКВД и приговорен к высшей мере. Мать Харитона была актрисой, играла во МХАТе, в 1910 году покинула семью, вышла замуж за берлинского психиатра-фрейдиста, в 1930-х годах эмигрировала в Тель-Авив и была похоронена у Стены плача.

Харитон был одним из немногих людей в СССР, кто на протяжении нескольких десятилетий круглосуточно находился под опекой личных телохранителей. Но по-настоящему заложником системы он стал из-за идеологически чуждых родственников. Дело отца Юлия Харитона лежало в сейфе Берии. И никому не известно, что имел в виду этот зловещий человек, когда 29 августа 1949 года после первого удачного испытания атомной бомбы, поцеловав Харитона в лоб, сказал ему: «Вы не представляете, какое было бы несчастье, если бы она не сработала». Когда однажды Андрей Сахаров поделился с ним надеждами на взаимопонимание с высшим руководством страны, Харитон вздохнул: «У этих людей свои представления об авторитете».

В 1929 году Сталин, раздавивший к тому времени внутренних политических противников, сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Страна бежала по всем направлениям – индустриализация, коллективизация. Ученые пытались внушить руководству мысль о том, что физика обеспечит основу техники будущего. С этим никто не спорил. Но плохо было то, что ученые сохраняли интеллектуальную независимость. Академик Френкель договорился до ереси: «Ни Энгельс, ни Ленин не являются авторитетами для физиков».

Физики, в отличие от ученых других, более «понятных» областей, верили, что они и без партийного руководства смогут понять, какие теории верны и какие проблемы интересны. Они считали себя частью мирового научного сообщества. Харитон, к примеру, два года работал в Кембридже, подготовил докторскую диссертацию под руководством нобелевских лауреатов Резерфорда и Чэдвика. Не случаен был разгром Харьковского УФТИ, который посещали Нильс Бор, Джон Кокрофт и Поль Дирак. УФТИ вышел из Ленинградского физтеха, где работал Харитон. Были расстреляны лучшие ученые – Шубников, Розенкевич, Горский, арестованы Лейпунский, Обреимов, самый сильный советский теоретик Ландау. Немецких физиков Вайсберга и Хаутерманса передали в руки гестапо.

В начале 30-х годов считалось, что ядерная физика не имеет никакого отношения к практической пользе. Так думали даже великие Резерфорд и Ферми. И мысль учителя Харитона академика Абрама Иоффе о том, что ядерная энергия может привести человечество через две сотни лет к решению проблемы энергетического кризиса, была чрезвычайно смелой. В 1932 году в СССР было принято решение о расширении исследований по ядру. Но даже отдаленных мыслей об использовании нового вида энергии для военных целей ни у кого не было.

На рубеже 1930-1940-х годов в США и Германии сделали фундаментальные работы по самоподдерживающейся цепной реакции и расщеплению ядра. Но и наши физики имели достижения. Важную теоретическую работу сделали Юлий Харитон и Яков Зельдович: были определены условия, при которых происходит ядерная цепная реакция. Еще в 1925 году Харитон выполнил работу, которая дала начало исследованиям ветвящихся цепных реакций, за что Николай Семенов в 1956 году получил Нобелевскую премию. Но были также отличные исследования Петржака, Флерова, Курчатова, Френкеля, который сделал первую советскую работу по делению ядра, что было значительно важнее его критического отношения к Энгельсу и Ленину. Иногда опыты проводились на станции метро «Динамо», чтобы исключить влияние космических лучей.

В 1939 году будущий нобелевский лауреат Игорь Тамм сказал о работе Харитона и Зельдовича: «Это открытие означает, что может быть создана бомба, которая разрушит город в радиусе 10 километров». В 1940 году Иоффе заметил: «Вы говорите о необычайной дороговизне. Но если речь идет о том, чтобы сбросить полтонны урана и взорвать половину Англии, тут о дороговизне можно не говорить». В отличие от американских и немецких физиков, которые сумели убедить свои правительства в необходимости работы над новым сверхоружием, советские ученые с такими идеями к руководству не обращались.

В итоге мы отстали с атомной бомбой на несколько лет, что во многом предопределило дальнейший ход мировой истории. Говорить о вине ученых проще всего. С равным успехом можно говорить о вине общества, где наука не востребована и не умеет говорить с властью. В конце 1930-х годов в заключении оказались все советские ракетчики во главе с Королевым, которые досаждали генералам новыми и непонятными вооружениями. В тюрьме оказался и великий авиаконструктор Туполев. Так что больше резона говорить о взаимодействии власти и науки – и власть от недоверия теряет, и наука.

Но были и объективные причины невнимания (недосмотра?) СССР к атомной перспективе. В 1928 году Харитон побывал у матери в Германии. Он был поражен количеством фашистской литературы. Муж матери профессор-фрейдист Эйтингтон сказал: "Это чепуха, над ними все смеются, это просто мода. Через несколько лет о них забудут ". На Запад эмигрировало много ученых из Германии, которые принесли слухи о нацистской атомной бомбе. Запад оказался втянутым в войну с Германией. СССР же после подписания пакта Молотова-Риббентропа пребывал в благостном настроении, делил с Германией окрестные территории. Этот пакт привел к прекращению обмена информацией с западными физиками. (Харитону и Зельдовичу не дали Сталинскую премию, поскольку на работу не было реакции из-за рубежа, который молчал, чего мы не знали, уже из конспиративных соображений.) В марте 1940 года в Англии появился секретный меморандум «О конструкции супербомбы, основанной на цепной ядерной реакции».

И все же какая-то информация до наших ученых докатывалась. В 1940 году по инициативе старейшего академика Вернадского (его сын жил в США) создали комиссию по изучению вопроса: сколько в стране запасов урана? В комиссию от физиков вошли Курчатов, Капица, Иоффе, Вавилов, Харитон. Геологи признались: в отсутствие спроса единственный рудник закрыт, запасы урана неизвестны. Но в 1941–1942 годах советская разведка стала получать сведения о том, что в США и Германии в строжайшей тайне разрабатывается невиданная доселе бомба. Около полугода не доверявший всем и вся Берия не докладывал об этом Сталину. 28 сентября 1942 года Сталин подписал распоряжение о возобновлении в СССР работ по урановой проблеме. Курчатов составил список участников проекта: Алиханов, Кикоин, Харитон, Зельдович. В 1943 году Курчатов предложил возглавить группу по работе над конструкцией бомбы Харитону. Тот поначалу отказывался, его захватила другая работа – современное минное и противотанковое оружие. Но Курчатов убедил Харитона: надо думать о будущей безопасности страны и нельзя упускать время.

Поначалу с приборами было тяжело. Кварц для осциллографа купили на Тишинском рынке в Москве. Часть приборов вывезли из Германии. Но самое главное – в 1945 году в Германии после детективных поисков на кожевенном заводе удалось найти склад солей урана. В поисках участвовали Харитон и Зельдович, которых по этому случаю обрядили в полковничью форму. Все другие склады, где тоже мог быть уран, будто по досадному совпадению разбомбили союзники.

Через несколько лет член Политбюро Лазарь Каганович недовольно назвал «атомные города» курортами. Но в 1946 году Сталин говорил, что атомную бомбу надо получить как можно скорее, без оглядки на затраты. У Америки бомба уже была. Взрыв японской Хиросимы стоил жизни 120 тысячам человек…

КБ-11, объект № 550, Кремлев, Москва, центр-300, Приволжская контора, Арзамас-75, Саров, Арзамас-16 – в разные времена так называлось место, где в 1946 году было создано сверхсекретное конструкторское бюро по разработке атомного оружия. Его называли советским Лос-Аламосом по аналогии с местом, где находился подобный американский центр. (Любопытно, что в 10 км от нашего Лос-Аламоса стояла деревня Аламасово.) Когда-то здесь жил Серафим Саровский – один из самых почитаемых на Руси святых, был знаменитый монастырь, куда приезжал последний император Николай II с семьей. В годы войны на территории монастыря расположили небольшой оружейный завод. А в 1946 году сюда прислали тысячи заключенных, которые ударными темпами возводили ядерный центр. Многие церкви были разрушены.

Надо «перехаритонить» Оппенгеймера – так говорили в Арзамасе. Роберт Оппенгеймер – руководитель американского атомного проекта, работал в Кембридже в те же годы, что и Харитон, научный руководитель и главный конструктор советского атомного проекта с 1946 по 1992 год.

Маленького роста, невзрачный, очень худой – внешне Харитон резко контрастировал с делом, за которым стояла огромная разрушительная мощь. Из-за непритязательной внешности с ним сплошь и рядом случались забавные истории, когда секретари райкомов и провинциальные вельможи не признавали в нем главного конструктора атомного оружия. До конца 1980-х годов его имени не знал никто, но он был начисто лишен тщеславия и никогда не предъявлял своих чинов. С ним можно было поговорить о Гейнсборо, Гольбейне, Тернере, он радовался томику стихов Михаила Кузмина, был влюблен в Товстоногова и, измотавшись вконец, ходил на последние киносеансы, хотя досадовал, что хороших фильмов почти не снимают.

Многие удивлялись: почему Курчатов «позвал» на Арзамас Харитона – мягкого, интеллигентного человека, который совсем не походил на начальника сталинских времен? Он был старорежимно вежлив, никогда не садился раньше другого человека, всегда подавал пальто, самым страшным ругательством в его устах было «черт!» Но Харитон обладал чертой, которая отмечалась всеми, кто знал его, и отличала ото всех, кто работал рядом: феноменальная ответственность. Как говорил один из известных физиков, такой ответственностью отличался еще только президент Академии наук Сергей Вавилов. Совпадение ли, что брат Вавилова и отец Харитона погибли в тюрьмах НКВД?

Харитон наизусть знал тысячи чертежей, которые сопровождали каждое изделие. Он сидел в кабинете до глубокой ночи, но в 8 утра всегда был на работе. Долгие совещания по выходным были обычным явлением, он мягко и застенчиво извинялся перед сотрудниками за очередной вызов, передавал привет их женам. Он проверял каждую деталь перед испытаниями и, к примеру, лично возглавлял разработку нейтронного запала для первой бомбы. Он стал еще более въедливым, изводя сотрудников проверками после первого отказа на испытаниях в 1954 году. Говорили, что у него совсем испортился характер. Нет, не испортился – сам того не ведая, он возвел ответственность в культ.

Рискуя впасть в недопустимый по нынешним временам пафос, надо сказать, что Харитон и все другие ученые сознавали, что они не просто создают атомную, а потом и водородную бомбу, но работают над оружием сдерживания, которое сделает невозможным одностороннее применение ядерного оружия и, значит, сохранит мир. Теми же мотивами руководствовались западные ученые, которые шли на контакт с советской разведкой. По многочисленным свидетельствам, денег за информацию они, даже Фукс, передавший СССР сведения об имплозии, не получали. В 1948 году у США было уже 56 атомных бомб. Объединенный комитет начальников штабов разработал чрезвычайную доктрину «Полумесяц», которая предусматривала «мощное воздушное нападение, использование разрушительной и психологической мощи атомного оружия против жизненно важных центров советского военного производства». Было скрупулезно подсчитано, сколько миллионов советских людей погибнет и на сколько процентов снизится промышленный потенциал СССР. Счастье, что президент Трумэн отклонил этот план.

Харитон любил повторять: «Надо знать в десять раз больше того, что мы делаем». Коллеги называли это правило «критерием Харитона», хотя первый, научный критерий Харитона следовал из его классической работы 1940 года по цепным реакциям. Но своей научной карьерой он сознательно пожертвовал. И категорически запрещал – быть может, в том был какой-то не понятый никем смысл – подписывать свои официальные бланки титулом «академик».

Первая советская атомная бомба – фактически копия американской. Многие чертежи и технологические подсказки (например, о технологии имплозии, то есть сжатия заряда) были добыты разведкой. Это сэкономило СССР один-два года. Из ученых к разведывательной информации в полной мере допускались только Курчатов и Харитон. Но необходимо было создать промышленные установки, а все технологические решения многократно проверить. Иногда физики предлагали более эффективные решения, но Курчатов и Харитон настаивали на иных схемах. Они не могли сказать, что именно эти схемы уже сработали, не могли открыть источник уверенности. Бомбу надо было сделать быстро, ведь Сталин создал все условия.

В 1949 году накануне первого испытания атомной бомбы в Кремле состоялась единственная встреча Харитона со Сталиным. После доклада Харитона Сталин спросил: нельзя ли из одной бомбы при таком же количестве плутония сделать две бомбы? Харитон ответил, что это невозможно. Больше вопросов Сталин не задавал. Первую советскую атомную бомбу назвали РДС-1 – реактивный двигатель Сталина. Вторую – РДС-2. На Западе этого не знали, но по наитию называли советские бомбы «Джо-1», «Джо-2».

Вторая советская атомная бомба РДС-2 была испытана в 1951 году. Она была вдвое легче и вдвое мощнее американской. В 1953 году СССР испытал первую в мире водородную бомбу конструкции Сахарова. 30 октября 1961 года в СССР над Новой Землей был осуществлен непревзойденный по мощности взрыв 50-мегатонной бомбы, которая была в 3 тысячи раз сильнее бомбы, сброшенной на Хиросиму. В главе авторов разработки стоит фамилия академика Сахарова.

Говоря об академике Харитоне, нельзя не сказать о Сахарове. Для самого Харитона это была, быть может, самая болезненная тема. Оба они были трижды Героями Социалистического Труда. Но у Сахарова все звания отобрали, сослали в ссылку, отстранили от науки. Между тем именно Сахарова видел Харитон своим преемником в качестве научного руководителя Арзамаса-16: «Я не сомневаюсь в его высоких моральных качествах». Харитон считал Сахарова научным гением (как и Зельдовича). Но Харитон в 1973 году подписал коллективное письмо 40 академиков, где Сахаров обвинялся в подрыве социалистических устоев и идеологических диверсиях против СССР. Эту подпись ему ставят в вину до сих пор. Почему он, не боявшийся Берию, испугался Брежнева? Может быть, болото страшнее пропасти… Домашние рассказывают, что для Юлия Борисовича это был самый мучительный шаг в его жизни. Он не обольщался по поводу режима, хотя при его замкнутости услышать от него даже реплику по этому поводу могли лишь самые близкие люди. (Однажды Харитон тихо сказал, что через 15–20 лет среди наших руководителей появятся люди, которые будут играть не в домино, а в шахматы, но парная баня все равно будет объединять и тех, и других). Проработав два года в Кембридже – это было самое светлое время в его жизни, – он не мог не разделять мыслей Сахарова о необходимости сближения двух идеологических систем. И он поддерживал Сахарова в его борьбе с Лысенко. Но сейчас за ним стоял огромный коллектив и огромное дело, от которого он мог быть отстранен. И он поставил осуждающую подпись. Дома был скандал, на Юлия Борисовича было страшно смотреть… Но именно Харитон, пользуясь своим влиянием, ходил к Андропову и Устинову, писал прошения, чтобы родственников Сахарова выпустили за границу, неоднократно пытался добиться смягчения его участи. И впоследствии никогда не рассказывал об этом Сахарову, потому что сразу говорить об этом запрещалось, а потом стало непонятно, что возымело действие. В годы перестройки они опять начали встречаться, подолгу разговаривали. Харитон написал личное поручительство и повторил на Политбюро: Сахарова, который был носителем многих государственных секретов, можно выпустить за границу. О Сахарове Харитон сказал: «Андрей Дмитриевич относится к числу немногих людей, которым безусловно можно доверять, и он не способен нарушить данное им слово».

И Сахаров никогда не бросал упреков Харитону. Когда у Юлия Борисовича умерла жена, первым позвонил Сахаров. Через полчаса – Брежнев: «Сочувствую, у вас умерла матушка». «Это была моя жена», – поправил Харитон.

На похоронах Сахарова Харитон стоял у гроба совершенно потерянный. Это была не первая тяжелая утрата. В 1961 году фактически на руках у Харитона во время прогулки умер Курчатов. Потом ушли Зельдович, Семенов, Александров. Жена, единственная дочь…

Последний раз он вышел на люди в 1996 году, когда в Колонном зале проходило торжественное заседание, посвященное 100-летию его учителя Николая Семенова. На тот момент Юлий Борисович Харитон был последним трижды Героем Социалистического Труда в нашей стране. Когда-то он стал первым из них. В президиуме сидели Ельцин, Черномырдин, Лужков и смотрели в зал. С трибуны говорилось о замечательной роли наших ученых. Академик Харитон сидел в зале, хотя именно благодаря ему с теми, кто сидел в президиуме, еще разговаривали на равных.

История советского атомного проекта, как и судьбы замечательных ученых, работавших над бомбой, дают богатую пищу для размышлений о связи между наукой и властью. Советский атомный проект был реализован в невиданно короткие сроки потому, что наши ученые еще оставались частью мировой научной элиты. И потому, что в самом СССР физика, хотя ученые сохраняли лояльность к власти, по своей сути оставалась островком интеллектуальной свободы . С другой стороны, именно физика, хотя и была поставлена на службу государству, являлась тем стержнем, где в СССР поддерживались принципы демократии и здравого смысла. Власть ради своего выживания нуждалась в науке, но наука оказывала влияние на власть и подталкивала ее к реформам. Если наука была цивилизующей силой в советском государстве, то какую роль играет она сейчас?

Многие предлагают присвоить имя Харитона Всероссийскому НИИ экспериментальной физики в Арзамасе-16. Другие наши ядерные центры получили имена своих руководителей, которые были замечательными учеными и организаторами, но все же – без обиды – не сыграли в атомном проекте такой роли, как Харитон. Есть решение Государственной думы, есть письма самых уважаемых академиков обоим российским президентам. Но есть и противники. Вслух аргументы не произносятся. Иногда говорят, что надо было ему раньше уйти. А есть еще негласное мнение, что нельзя называть крупнейший научный центр, расположенный в святом для православных месте, именем человека неславянского происхождения, при котором были погублены многие церкви. А вернее всего, это борьба амбиций. И это так мелочно. И так свойственно нашему времени…

Биография:

Харитон Юлий Борисович [р. 14(27).2.1904, Петербург], советский физик, академик АН СССР (1953; член-корреспондент 1946). Трижды Герой Социалистического Труда. Член КПСС с 1956. Окончил Ленинградский политехнический институт (1925). С 1921 начал работать в Физико-техническом институте под руководством Н. Н. Семенова. В 1926-28 командирован в Кавендишскую лабораторию (Великобритания), где исследовал у Э. Резерфорда природу сцинтилляций и чувствительность глаза и получил степень доктора философии. С 1931 работает в институте химической физики АН СССР и др. научно-исследовательских учреждениях. Исследовал конденсацию металлических паров, изучал совместно с З. Ф. Вальта явление нижнего предела окисления паров фосфора и открыл его снижение примесью аргона. Разработал теорию разделения газов центрифугированием. Х. и его ученикам принадлежат основополагающие работы по физике горения и взрыва. В 1939 совместно с Я. Б. Зельдовичем впервые осуществил расчет цепной реакции деления урана. Лауреат Ленинской и 3 Государственная премия СССР. Депутат Верховного Совета СССР 3-9-го созывов. Награжден 5 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 2 др. орденами, а также медалями.

Основные произведения:

Электронная химия (1927 г.) (совместно с В. Н. Кондратьевым и Н. Н. Семеновым)

Механизм конденсации и образование коллоидов (1934 г.) (совместно с А. И. Шальниковым)

Электронные явления (1935 г.)