«… Однажды произошел такой случай. Эдуард Багрицкий ушел вместе с товарищем из дому и не возвратился на ночь. Впоследствии оказалось, что он сильно набрался с друзьями и в мертвецки пьяном виде был увезен из Одессы в Николаев. Журналист «Красного Николаева» Яков Вельский по приезде прислал жене Багрицкого телеграмму, чтобы она не беспокоилась.
Эдуард здесь сразу познакомился с молоденькой барышней и прожил у нее некоторое время… Для того чтобы рассеять подозрения матери девушки, он принес справку из газеты «Красный Николаев» о том, что они являются мужем и женой. Багрицкий сотрудничал тогда с этой газетой… Иногда он писал жене письма и даже посылал ей пару раз деньги. Потом вся эта «николаевская история» ему порядком надоела, и он, без всякого предупреждения оставил сожительницу и уехал в Одессу к семье… Некоторое время чувствовал себя неловко по отношению к покинутой любовнице...».
(Харджиев Н.И. Из творческого наследия советских писателей. Литературное наследство. Т. 74. М., 1965. С. 435–436)
Эдуард Багрицкий случайно оказался в Николаеве. Он пробыл здесь два месяца, быстро заскучал и уехал в родную Одессу. Осталось полтора десятка очерков, 16 стихотворений и… фраза, вошедшая во все книжки по истории города: «… В газете «Красный Николаев» одно время работал легендарный советский поэт Эдуард Багрицкий». Сегодня мало кто знает, что легендарный поэт приложил титанические усилия, чтобы создать себе романтическую легенду.
Легенда
Придуманная биография началась с появлением в печати первых стихов. Эмоционально ее можно озвучить так: «Нищая, бесшабашная одесская юность, партизанское прошлое, романтическое настоящее, одесский Франсуа Вийон, Денис Давыдов гражданской войны, мечтатель, который задыхается в мире мещанства и рвется к свободе, к стихии революционных преобразований…» и т.д.
После смерти поэта легенда обросла подробностями в мемуарах друзей, в научных статьях и диссертациях. Багрицкий навсегда остался в истории русской словесности таким, каким он сам себя придумал. А придумывать Эдуард Георгиевич любил и умел.
В 1923 году, во время переписи населения, на вопрос, какой он владеет специальностью, Багрицкий ответил переписчику, что он канатоходец и скрупулезно поведал о «нелегкой доле ходока по проволоке». В 1929-м, получая новый паспорт, поэт проставил себе в графе «национальность» - чех. В 1930-м долго рассказывал друзьям о путешествии по Африке, где он участвовал в сафари. В 1931-м заставил всех поверить, что убил на охоте королевского оленя («вон рога на стене висят»). В 32-м… «заболел» - поэтом овладела внезапная немота. Он перестал разговаривать и объяснялся жестами на языке глухонемых. Затем сурдоперевод ему надоел и Багрицкий заговорил.
Легенда настолько плотно «закрыла» личность, что близкие друзья, знавшие его с детства, теряли границу между реальным и придуманным человеком. Н.И. Харджиев, который после смерти разбирал архив поэта, свидетельствует: «…Живой Эдуард был чрезвычайно мало похож на канонизированное чучело… Он был ленив, лжив и притом самый неверный друг в мире… Неисправимый эклектик, однако юмор и неистовая любовь к стихам заставляли прощать ему многое в реальности».
В реальности
Эдуард Багрицкий (Дзюбин) родился 4 ноября 1895 года в Одессе. По легенде, которая попала в Большую советскую энциклопедию, «… детство поэта прошло в бедной еврейской семье…». Семья была настолько бедная, что была вынуждена нанять домработницу и определить сына в престижное реальное училище.
Думается, нужно закрыть энциклопедию и довериться Николаю Харджиеву, который близко знал родителей поэта. Вот цитата из его статьи: «… Отец Эдуарда – Годель Мошкович Дзюбин был в жизни неудачником. Служил приказчиком в магазине готового платья. Мечтал собрать денег и открыть собственное дело. Деньги собрал, магазин открыл и сразу прогорел.
Вернулся к старому хозяину в прежнюю должность… Умер от рака желудка в возрасте 52-53 лет. Мать – Ита Абрамовна Дзюбина (урожденная Шапиро). Высокого роста, сухощавая брюнетка. По характеру – легкомысленная. Следила за своей наружностью, любила приодеться, красила волосы, носила корсет, играла «под аристократку». Слыла фантазеркой, имела обыкновение претворять свои фантазии в жизнь… Странное для еврейской семьи имя Эдуард было выбрано по ее инициативе…».
Дзюбины сначала жили по адресу: улица Базарная, 40, затем переехали на Ремесленную, 11. Старый одесский район, рядом Александровский парк. Здесь будущего поэта выгуливали бабушка и няня.
Эдуард сначала занимался дома, с учителем. Занимался прилежно, пытался учить древнееврейский, но… тщетно. Не хватило усидчивости. В 10 лет поступил в частное реальное училище. Отец хотел, чтобы мальчик «пошел по торговой части». Первые два-три года ребенок был отличником, затем заскучал, стал пропускать занятия, получал переэкзаменовки и по свидетельству его одноклассника – журналиста Бориса Скуратовского – «к концу года распродавал все учебники». Два раза оставался на второй год и вскоре бросил учебу.
В 16 лет Эдуард Багрицкий был свободным художником «со стажем». Первые печатные стихи впервые появились в 1915 году, в одесской газете «Южная мысль». Вера Михайловна Инбер, которая в это время общалась с поэтом, говорит о том, что его «…творчество носило эстетский характер. Сильно подражал Игорю Северянину… Компания поэтов-одесситов, состоявшая из Багрицкого, Олеши, Катаева, Шишовой и Фиолетова вела богемный образ жизни... Собирались, читали стихи, жесточайше критиковали друг друга. Багрицкий играл ведущую роль, выступал в качестве ценителя стихотворений, знакомил друзей со всеми новинками поэзии. Был чрезвычайно эрудирован. В этой эпатажной среде господствовал дух протеста против академизма в литературе, в частности против Бунина, который тогда находился в Одессе».
О «не богемной» жизни поэта мы узнаем от брата Ильи Ильфа - одесского художника Михаила Арнольдовича Файнзильберга: «…Во время февральской революции Багрицкий вместе со всей студенческой молодежью громил полицейские участки. Короткий промежуток времени в 1917-м служил в милиции, главным образом из-за любви к оружию… После октябрьских событий уехал в Персию, в качестве делопроизводителя какой-то миссии, кажется, от «Союза городов». Пробыл там до февраля 1918 г., затем снова возвратился в Одессу. В это время здесь были белые. В течение года ничем определенным, кроме литературы, не занимался, нигде не служил.
После прихода красных поехал с партизанским отрядом, оперировавшим в районе Вознесенска против махновских банд, в качестве агитатора при агитпоезде. Писал листовки и воззвания. Пробыл в партизанском отряде до июня 1919 г.».
В первые годы советской власти революционный романтик тяготился повседневными заботами и не желал строить мирную («мещанскую») жизнь. Жена – Лидия Густавовна Багрицкая вспоминала: «…Эдуард производил впечатление бесшабашного человека, с очень веселыми глазами. Высокий, сутулый. Все трое (Катаев, Олеша и Багрицкий) ходили одетыми под босяков. Все трое были работниками ЮгРОСТА. Упитанные литераторы в лохмотьях - плохой театр… Они все пользовались академическими пайками…».
«Плохой театр» - сопровождал поэтическую номенклатуру ЮгРОСТА и в бытовой жизни. Поэт Николай Дементьев рассказывал о потрясающей нищете, в которой жили Багрицкие: «…Это были самые невероятные помещения. Семья ела дефицитную ветчину и ютилась в подвалах. В одной комнате заливало до такой степени, что на полу стояли огромные лужи. Однажды во время дождя всю ночь простояли в дверной нише. Знакомые привыкли к такому образу жизни Багрицких и ничуть не удивлялись. Приходили гости, видели лужи от дождя на полу, кричали: «Эй, перевозчика!». Когда родился ребенок, то соседка услышала писк и, войдя в комнату, увидела младенца, лежавшего в грязи; подумала вначале, что подкидыш…».
Эдуард Багрицкий не любил работать. Ему претил любой организованный труд. Однако праздная жизнь закончилась. В мае 1923-го ответственный секретарь газеты «Красный Николаев» Яков Миронович Вельский пропьянствовал с поэтом три дня и привез его «мертвого» из Одессы в наш город.
В нашем городе
В нашем городе Багрицкий огляделся. Что он увидел? Процитируем «Историю Николаева» Юрия Крючкова: «… Эпоха Разрухи… Существовали огромные судостроительные заводы, множество мелких и средних фабрик, магазины и лавки, школы и гимназии театры и кинотеатры, трамвай и водопровод, базар и обсерватория и все, что было до революции. И все это было практически целым, но ничего не двигалось, не работало…».
Здесь нужно сделать большой вздох и согласиться с безымянным автором анекдота: «Ничто так не вдохновляет революционного романтика, как «чужая работа». На втором и третьем месте стоят - «вода» и «огонь».
Но в Николаеве нет работы, ни «чужой», ни «своей».
Багрицкий оглядывался несколько дней, потом закончилась еда и… родились стихи – поэтический ответ на ноту английского лорда Керзона:
Европа - сворою голодной. Гляди и знай! Еще в твоих дворцах Вино клокочет роковое, Еще томится в тяжких кандалах Народа право трудовое; И кровь, пролитая твоей рукой, Не высохла и вопиет о мщенье, И жжет пожар, и грозен мрак ночной, И неоткуда ждать спасенья.
23 рубля - гонорар от редактора «Красного Николаева» - Багрицкий положил в карман, а лорд Керзон «прочитал» ответ из корабельного края. В кармане целых 23 рубля (!). Можно не работать. Багрицкий счастлив. Он лениво пьет с местными журналистами, живет в своем мире. Однако деньги заканчиваются и нужно опять оглядываться по сторонам. Следующие стихи стоят уже 25 рублей.
Пора романтиков гитару Фабричным заменить гудком. Иди ж вперед тропой бессонной, Назад с тревогой не гляди, Дорогой революционной К огню вселенскому иди.
25 рублей - это не 23, но и они заканчиваются. Работать по-прежнему не хочется. Хочется «идти революционной дорогой» и пить вино. Поэт голодает, голодает и девушка, с которой он живет. Однако Багрицкому везет. Его выручает чужое несчастье. В селе Дымовка Баштанского района кулаки убили сельского корреспондента газеты «Красный Николаев» Григория Малиновского. Гибель селькора - резонансное событие. Сам товарищ Троцкий откликнулся на него большой статьей в «Правде». В городских СМИ началась мощная компания «против темных сил деревни».
Эдуард Багрицкий затачивает карандаш и пишет стихотворение «На смерть т. Малиновского».
Но не дремлет вражеская сила, Сила вражеская не легка: Вот рабкора, притаясь, убила Хитрая, лукавая рука… Слишком смело он пером рабочим Обжигал, колол и обличал, Слишком грозно поглядел ей в очи, Слишком громко правду закричал. Гей, рабкор! Свое перо стальное Зажимай мозолистой рукой, Чтоб ты мог за право трудовое Дать решительный, последний бой.
Смерть и кровь – родная стихия революционного романтика. Он получает в кассе 45 рублей за это стихотворение. Для поэта – не очень много, для редакции – разорительно.
Багрицкий чувствует себя не в своей тарелке. Бытовой эпатаж – уместный для богемной Одессы, в Николаеве вызывает, в лучшем случае, недоумение, в худшем – «могут дать в лицо». В Одессе – поэт уже овеян легендой, в Николаеве – эту легенду нужно выстрадать. Население города еще слишком хорошо помнит кровь войн и революций, чтобы романтизировать эти темные времена.
Багрицкий от редакции «Красного Николаева» выступает перед рабочими в небольших мастерских, но слушают его вяло и вопросов не задают. Как он сам вспоминал позднее: «… В Николаеве заставляли читать поэзию в цехах, в обеденный перерыв, но стихами во время обеда сыт не будешь. Люди прятались от меня, как от прокаженного…».
Пролетарский город не хотел впитывать революционную лирику поэта. Однажды утром Багрицкий проснулся, вышел из дома, сел на пароход и уехал в родную Одессу. Уехал по-английски, не попрощавшись ни с кем.
Мещанская жизнь
В 1922 году советский поэт и политработник Владимир Иванович Нарбут, руководивший ЮгРОСТом (Южное отделение Всеукраинского бюро Российского телеграфного агентства), был переведен в Москву на ответственную должность в отдел печати ЦК РКП(б). За собой он постепенно «перетащил» несколько одесских литераторов. К 1925 году в столицу перебрались Багрицкий, Олеша и Катаев.
Багрицкие сначала жили на даче у знакомых в Кунцево, затем поэту дали квартиру в писательском доме, напротив Художественного театра. К середине 20-х литературная Москва переболела эпатажным революционным бытом. Пролетарские поэты в чистых толстовках и с портфелями «ходили на службу».
Багрицкий сразу отказался от показушной богемной нищеты. По словам Валентина Катаева: «…У Эдуарда в квартире появились мебель, занавески и даже мещанская герань. О голодной юности очень быстро забыли…».
Уютная, обустроенная жизнь способствовала литературной производительности революционного романтика. В этот период Багрицкий работает сразу над несколькими поэмами и часто публикуется в журналах. «Сказание о море, матросах и Летучем Голландце», «Трактир», «Последняя ночь», «Человек предместья», «Смерть пионерки», «Февраль» и оперное либретто «Дума про Опанаса» - вот далеко не полный перечень произведений поэта, которые появились на «фоне мещанской герани».
Плата за легенду
Эдуард Георгиевич Багрицкий умер 16 февраля 1934 года в возрасте 38 лет. Его доконала бронхиальная астма, заработанная в «нищей и богемной юности». В крематорий Донского монастыря гроб с телом сопровождал эскадрон кавалеристов. Это была воинская почесть человеку, воспевшему героику гражданской войны.
Поэт сполна заплатил за посмертную легенду, которая в советском учебнике литературы за 10 класс выглядела так:
«Через увлечение свободолюбивой, революционно-романтической поэзией Эдуарда Багрицкого проходит каждое новое поколение. Лучшие стихи по праву вошли в нашу советскую классику. Революционный романтик был до конца и самозабвенно предан поэзии, а подлинная поэзия, по его глубокому убеждению, не только творит мир прекрасного, но и преобразует действительность, перестраивает жизнь. «Нас водила молодость В сабельный поход, Нас бросала молодость На кронштадтский лед…».
Бескомпромиссная, самоотверженная юность поэта не покидает наши сердца и ведет за собой на самые трудные рубежи».
Известный литературовед Николай Иванович Харджиев, который знал Багрицкого с детства, поморщился и отложил учебник в сторону. По свидетельству его жены – известного скульптора Лидии Чаги - старый критик обронил всего одну фразу: «Эдуард лжив, как лживы все революционные романтики. Он придумал себе жизнь. Полезнее знать о русском офицере Гумилеве, который был по другую сторону кронштадтского льда».
(настоящая фамилия его Дзюбан (Дзюбин)) - русский поэт, драматург и переводчик. Он родился в Одессе. Семья его была еврейская, буржуазная. В ней сильны были религиозные традиции. Эдуард Багрицкий, фото которого вы найдете в этой статье, обучался в 1905-10 годах в Одесском училище Святого Павла. После этого он продолжил свое образование в 1910-12 годах в находящемся на Херсонской улице (Одесса) реальном училище им. Жуковского. В качестве оформителя Эдуард участвовал в издании журнала под названием "Дни нашей жизни". Затем, в 1913-15 годах, будущий поэт учился в землемерной школе, однако по профессии он никогда не работал.
Вхождение в литературу
Эдуард Багрицкий стихи начал публиковать с 1915 года. И не под своей фамилией. Он сразу же взял псевдоним Багрицкий. Кроме того, он был известен и под женской маской, подписывая свои сочинения "Нина Воскресенская". Произведения его впервые были опубликованы в одесских литературных альманахах. Эдуард вскоре стал одной из наиболее заметных фигур среди молодых литераторов Одессы, ставших впоследствии крупными писателями (Юрий Олеша, Валентин Катаев, Илья Ильф, Семен Кирсанов, Лев Славин, Вера Инбер).
Вступление в Красную Армию, работа в Одессе
Во время Гражданской войны (в 1918 году) он вступил добровольцем в Красную Армию. Эдуард работал в особом партизанском отряде им. ВЦИК, в политотделе. Он создавал агитационные стихи. По окончании войны Эдуард работал в Одессе. Здесь он начал сотрудничать как художник и поэт в ЮгРОСТА вместе с В. Нарбутом, Ю. Олешей, В. Катаевым, С. Бондариным. Эдуард Багрицкий публиковался в различных одесских газетах, а также юмористических журналах. Он был известен под псевдонимами "Рабкор Горцев", "Нина Воскресенская" и "Некто Вася".
Переезд в Москву, появление первых сборников стихов
Багрицкий в 1925 году приехал в Москву. Он стал членом "Перевала", известной литературной группы. Через год Эдуард решил примкнуть к конструктивистам.
Первый сборник его стихов появился на свет в 1928 году ("Юго-запад"). "Юго-запад" был опубликован в 1928 году. Большая часть стихотворений из этого сборника была написана и напечатана впервые в Одессе: "Осень", "Арбуз", "Тиль Уленшпигель". В эту книгу включена известная поэма Багрицкого "Дума про Опанаса", а также самое известное его стихотворение "Контрабандисты". Следующий сборник, "Победители", был опубликован в 1932 году. Тогда же была напечатана и книга "Последняя ночь". Поэт вступил в 1930 году в РАПП. Он проживал в Москве, в "Доме писательского кооператива" по адресу Камергерский переулок, дом 2.
"Дума про Опасана"
В его поэме "Дума про Опанаса" показано трагическое противостояние Опанаса, деревенского парня из Украины, мечтающего о тихой крестьянской жизни на родине; и Иосифа Когана, комиссара-еврея, который отстаивал "высшую" истину и ценность мировой революции. Следует отметить, однако, что уже после смерти Эдуарда, в период эта поэма была объявлена "сионистским произведением" в статье от 30 июля 1949 года, опубликованной в "Литературной газете". "Дума про Опанаса" была охарактеризована также как клевета на украинский народ.
Личные качества поэта
Эдуард Багрицкий был очень эрудирован. Об этом даже ходили легенды. поэта хранила множество поэтических строк. Не ведало пределов его остроумие, а доброта согрела в 20-30-е годы не одного поэта. Багрицкий одним из первых отметил талант молодых Л. Ошанина, Дм. Кедрина, А. Твардовского. Начинающие поэты буквально ломились к нему с просьбой послушать и оценить их произведения.
Багрицкий-переводчик
Эдуард Багрицкий был не только отличным поэтом. Его можно назвать и блистательным переводчиком Вальтера Скотта и Томаса Гуда, Назыма Хикмета и Джо Хилла, Владимира Сосюры и Миколы Бажана, Роберта Бернса.
Отражение в творчестве отношения к коммунизму
Багрицкий - мастер, который был одарен редкой впечатлительностью. Он принял революцию. Романтическая поэзия Багрицкого воспевала строительство коммунизма. Эдуард при этом мучительно пытался оправдать в своих собственных глазах жестокость идеологии революционеров, а также приход тоталитаризма. В 1929 году он написал стихотворение "ТВС". В нем отчаявшемуся и больному автору явился покойный Феликс Дзержинский, про наступающий век заметивший, что если он скажет "солги", следует это сделать. А если будет сказано убить, то и это нужно исполнить.
Последние годы жизни, похороны Багрицкого
У Багрицкого с начала 1930 года обострилась астма. Этой болезнью он страдал с самого детства. В 1934 году, 16 февраля, он умер в Москве, в четвертый раз заболев воспалением легких. Поэта похоронили на Новодевичьем кладбище. Эскадрон молодых кавалеристов шел за его гробом с шашками наголо.
Поэма "Февраль"
Поэма "Февраль", опубликованная уже после смерти Эдуарда Багрицкого, до сих пор вызывает множество споров. Это, можно сказать, исповедь еврейского юноши, который был участником революции. Публицисты, настроенные антисемитски, неоднократно писали о том, что герой поэмы, насилующий проститутку, которая была его гимназической любовью, в ее лице совершает насилие над всей Россией, мстя тем самым за позор своих "бездомных предков". Однако приводимый обыкновенно вариант поэмы - это примерно третья ее часть. Произведение это - о еврее-гимназисте, который стал мужчиной, пройдя через первую мировую войну и революцию. Банда, арестованная главным героем, также состоит по меньшей мере на две трети из евреев. Об этом свидетельствуют имена ее участников - Петька Камбала, Семка Рабинович и Моня Бриллиантщик.
Судьба супруги и сына Эдуарда Багрицкого
В 1920 года женился Эдуард Багрицкий. Личная жизнь его ограничивается одним браком. С Лидией Густавовной Суок Эдуард прожил до самой своей смерти. Вдова поэта в 1937 году была репрессирована. Из заключения она вернулась только в 1956 году. Всеволод, сын Эдуарда, погиб в 1942 году на фронте.
Это лишь основные сведения о таком интересном поэте, как Эдуард Багрицкий. Биография, кратко изложенная в этой статье, дает лишь общее представление о нем. Остальное расскажут его стихи, к которым мы рекомендуем обратиться.
Тогда Багрицкий лежал в больнице, перед смертью, в последнюю свою ночь, он сказал сиделке: "Какое у вас лицо хорошее,- у вас, видимо, было хорошее детство, а я вспоминаю свое детство и не могу вспомнить ни одного хорошего дня".
Эдуард Георгиевич Дзюбин (литературный псевдоним - Багрицкий) родился 3 ноября (по новому стилю) 1895 года в Одессе, в мещанской еврейской семье на Базарной улице, где "все навыворот, все как не надо". Родители любили его, хотели сделать из него коммивояжера, страхового агента или приказчика - он убегал из ремесленного, а затем землемерного училища на море. Но Эдуард так и не научился плавать: мальчиком (а потом и взрослым!) он был физически немощным, ибо с девятилетнего возраста и до смерти в тридцать девять лет страдал жестокой бронхиальной астмой.
Тридцать лет прожил поэт в любимой своей Одессе, и море было его неутоленной жаждой жить, быть здоровым, молодым:
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу.
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
Ай, Черное море,
Хорошее море!..
Но это напишется в 1927 году, а за десять с лишним лет до этого молодой поэт жил в условном и книжном мире, в котором были и Александр Грин , и Тиль Уленшпигель, и Летучий Голландец, и экзотические стихи раннего Багрицкого о корсарах и римских полководцах, сделанные "под Гумилева". "Этот туман,- как сказал мне однажды покойный харьковский писатель Рафаил Моисеевич Брусиловский, приятель Багрицкого по молодости,- рассеивался слишком долго, и только в 1924 году, когда появились стихи о Пушкине и "Арбуз", все поняли: в литературу пришел большой поэт".
К Пушкину Багрицкий и его близкие друзья относились благоговейно: "Когда мы проходили мимо дома, где жил Пушкин,- вспоминает Валентин Катаев ,- мы молча снимали шапки". В 1924 году, к 125-летию со дня рождения Пушкина, поэт закончил маленький пушкинский цикл: "Пушкин" (1923), "Одесса" (1923), "О Пушкине" (1924). Последнее стихотворение цикла - наиболее художественное:
И Пушкин падает в голубоватый
Колючий снег. Он знает - здесь конец...
Недаром в кровь его влетел крылатый,
Безжалостный и жалящий свинец.
Кровь на рубахе... Полость меховая
Откинута. Полозья дребезжат.
Леса и снег и скука путевая,
Возок уносится назад, назад.
Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова
То, что влюбленному забыть нельзя,-
Рассыпанные кудри Гончаровой
И тихие медовые глаза.
В. Катаев дает свое пояснение последним двум строчкам, рисующим портрет Натальи Николаевны: "Судя по портретам, у нее были хорошо причесанные волосы а-ля директуар, а глаза были отнюдь не тихие медовые, а черносмородинные... А рассыпанные кудри и медовые глаза были у той единственной, которую так страстно полюбил птицелов (Багрицкий - Р.Б.) и которая так грубо и открыто изменила ему с полупьяным офицером".
Приведу полемическую по отношению к Багрицкому строку Марины Цветаевой из "Стихов о Пушкине" (I), размышляющей о том, как воплощается в поэзии образ великого поэта:
Пушкин - в роли пулемета!
Сравните:
И в свисте пуль, за песней пулеметной,
Я вдохновенно Пушкина читал!
("О Пушкине")
Не хотела Марина Цветаева , чтобы Пушкина политизировали и связывали с темой братоубийственной гражданской войны...
Стихотворение "Арбуз", не принятое "опытным" литсотрудником одесской газеты "Моряк" (мол, сезон арбузов еще не наступил!), обычно включали в сборники типа "Лирика моря" или "Стихи о любви". Да, там от первой до последней строки развернут образ бушующего моря, а финал стихотворения - лирически-любовный:
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
Главная же суть стихотворения в ином: Багрицкий, как и некоторые поэты 20-х годов (Н. Асеев, М.Светлов, В.Сосюра и др.), не принял новую экономическую политику (нэп), увидел в ней не утверждение естественных рыночных отношений, а измену делу революции:
Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок,
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина.
"Как рынок" - только в стихах, связанных с неприятием нэпа, могло появиться такое сравнение! Приведу также строки из "Стихов о соловье и поэте" (1925), полные сетований на то, что из жизни уходит подлинная романтика:
Наш рокот, наш посвист
Распродан с лотка...
Долгие годы думаю над двумя вопросами. Почему в стихах Багрицкого середины 20-х годов так настойчиво повторяется тема бездомности, неприкаянности, одиночества? Почему в 1926 году, когда Сталин уже почти "задушил" нэп, Багрицкий в стихотворении "От черного хлеба и верной жены..." без каких-либо иносказаний и условностей выражает свое недовольство действительностью?
Как спелые звезды, летим наугад...
Над нами гремят трубачи молодые,
Над нами восходят созвездья чужие,
Над нами чужие знамена шумят...
Вряд ли здесь отражены только антинэповские настроения. Я думаю, что поэт, стремясь идти в ногу со временем, не понимал, куда идет время...
Э. Багрицкий был классическим бедняком (хотя у него всегда жил какой-нибудь нахлебник!): не в чем было выйти на улицу, и жена сшила ему из своей старой-престарой юбки штаны-галифе; денег в семье не было, в одесской газете "Моряк" с поэтом расплачивались черным кубанским табаком, ячневой кашей и соленой камсой. На Молдаванке поэт жил с семьей (сыну Севе шел уже пятый год) в постройке, похожей скорее на сарай; на полу стояло корыто: крыша вечно протекала.
Близкие Багрицкому прозаики и поэты "одесской школы" (В. Катаев, Ю.Олеша, И.Ильф, Е.Петров, Л.Славин, С.Кирсанов, В.Инбер и др.) в самом начале 20-х годов уже покинули Одессу, и в конце 1925 года Валентин Катаев приехал из Москвы специально за Багрицким: "Собирай вещи, Эдя, я купил для тебя билет". Катаев в своей интереснейшей книге о литературной жизни 20-х годов "Алмазный мой венец" назвал Багрицкого, автора стихотворений "Птицелов", "Голуби", большого любителя и знатока птиц, "птицеловом": "Я и глазом не успел моргнуть, как имя птицелова громко прозвучало на московском Парнасе". И тогда "птицелов" послал телеграмму feme: "Собирай барахло Хапай Севку Катись Москву". Багрицкий долго уверял телеграфистку, что иначе в Одессе не поймут...
Поселились Багрицкие в Кунцево, под Москвой, где снимали половину избы без самых элементарных удобств, особенно необходимых больному человеку. В этой избе в первой половине 1926 года и была написана поэма "Дума про Опанаса".
Сколько гонений претерпела эта поэма в сталинские годы: в редакционной статье "Литературной газеты" (30 июля 1949 года) "За идейную чистоту советской поэзии" поэма Багрицкого была расценена как клевета на украинский народ, а через несколько лет, в период "борьбы с космополитизмом", критик А.Тарасенков объявил "Думу про Опанаса" сионистским произведением.
Сегодня мы имеем возможность по-новому взглянуть на "исхлестанные" произведения былых лет. Конечно же, Багрицкий был человеком своей эпохи, он не только не противостоял, как, скажем, Пастернак, Ахматова или Мандельштам, коммунистическим догмам, но и защищал их. Ни один пионерский или комсомольский сбор не обходился когда-то без фрагмента из поэмы "Смерть пионерки":
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
Вдумаемся в эти и в далее следующие строки: "Но в крови горячечной /Подымались мы..."; "Чтоб земля суровая /Кровью истекла...". Но зачем же надо было в годы гражданской войны лить кровь, убивать друг друга и в этом братоубийственном кошмаре укреплять мужество... "сталью и свинцом"?!
В "Разговоре с комсомольцем Н.Дементьевым"* (Н. И.Дементьев (1907-1935) - талантливый поэт 20-30-х годов, отказавшийся стать осведомителем НКВД и, затравленный, издерганный вконец, покончивший жизнь самоубийством) (1927) тема гибели в жестоком бою поднята Багрицким до романтических высот:
Проклюют навылет,
Поддадут коленом,
Голову намылят
Лошадиной пеной...
Степь заместо простыни:
Натянули - раз!
Добротными саблями
Побреют нас...
Покачнусь, порубан,
Растянусь в траве,-
Привалюся чубом
К русой голове...
А нужно ли было воспевать - пусть и талантливо! - кровавую мясорубку гражданской войны?
Нет, не хотел воевать (было бы за что!) украинский хлебороб Опанас, силой мобилизованный в продотряд Иосифа Когана, не хотел он убивать своего бывшего командира, уже будучи в махновском отряде ("Он грустит, как с перепоя, /Убивать не хочет"), его мучают страшные видения: "Одного не позабуду, /Как скончался Коган..." (шолоховского Григория Мелехова тоже мучили черные воспоминания о зарубленных им матросах!). Мирного труда жаждал Опанас ("Не хочу махать винтовкой, / Хочу на работу!") - не получилось.
В полтысячи строк своей поэмы Багрицкий вложил содержание, достаточное для романа, описал трагедию украинского крестьянина, обманутого всеми режимами, создал величественный и трагический образ замученной классовыми раздорами Украины:
Тополей седая стая,
Воздух тополиный...
Украина, мать родная,
Песня-Украина!..
Багрицкий говорил о своей поэме: "Мне хотелось написать ее стилем украинских народных песен, как писал Тарас Шевченко . Для этого я использовал ритм его "Гайдамаков". "Об украинско-шевченковских традициях в поэме говорят не только ритм, но и эпиграф из "Гайдамаков", и постоянные, в духе шевченковских поэм, неоднократные обращения автора к Опанасу, к Украине, и "коломыйковый" стих Шевченко с его разностопным хореем, и украинизмы ("жито", "ненька", "катюга", "каганец", "хлопец").
Думаю, что будущие исследователи литературы еще напишут о влиянии на Багрицкого большой поэмы Ильи Сельвинского "Улялаевщина" (об этом не написано ни одной фразы) - ученые чаще писали о художественных отзвуках "Слова о полку Игореве" в поэме Багрицкого.
Природа в "Думе про Опанаса", как и в "Слове...", является участником событий: украинская степь и небесные светила, степные птицы и звери, солнце и ночная тьма передают настроения людей и драматизм происходящих событий:
Прыщут стрелами зарницы,
Мгла ползет в ухабы,
Брешут рыжие лисицы
На чумацкий табор.
...............................
Див судит полночным криком
Гибель Приднестровью.
Интересны в поэме повторы ("Украина! Мать родная!/ Жито молодое!")*, особенно повторы видоизменяемые, связанные с драматическими поворотами в судьбе Опанаса:
Опанасе, наша доля
Туманом повита...
.........................
Опанасе, наша доля
Развеяна в поле!...
...........................
Песенный строй "Думы...", постоянные эпитеты ("жито молодое", "горючие кости") в сочетании с яркими, оригинальными эпитетами (например, "сахарное утро"), обилие разговорных элементов, подобранные к месту просторечия - я перечислил только часть художественных особенностей произведения Багрицкого.
Эдуард Багрицкий был блистательным переводчиком Роберта Бернса, Томаса Гуда и Вальтера Скотта, Джо Хилла и Назыма Хикмета, Миколы Бажана и Владимира Сосюры.
Любил он в поэзии и в жизни мажор, о чем говорит один случай, описанный Константином Паустовским в "Золотой розе" и свидетельствующий о том, что Багрицкий не любил Семена Надсона, в стихах которого (причина этому - неизлечимая болезнь, погубившая талантливого поэта в двадцать пять лет) преобладали минор, усталость, надрыв.
Паустовский и Багрицкий сидели в кафе, когда в нем появился известный в Одессе нищий, не просивший, а нахально требовавший у людей деньги. Багрицкий встал и пошел на старика, не спуская с него глаз и с дрожью в голосе, со слезой, с трагическим надрывом читая надсоновские строки:
Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был, не падай душою!
Нищий осекся. Глаза его побелели. Он начал отступать, опрокинул стул, задрожал от страха и пустился наутек.
Багрицкий вернулся к Паустовскому и на полном серьезе сказал: "Вот видите, даже одесские нищие не выдерживают Надсона!"
А каким было главное "хобби" Эдуарда Багрицкого? Отвечу: птицы и рыбы, которым посвящено немало стихотворений и строк. Некоторые рыбоводы считали поэзию Багрицкого блажью, оправдание находили лишь в плане приобретения средств для покупки рыбы. Среди натуралистов-профессионалов он считался знатоком высокого класса, ихтиологи обращались к нему за консультациями.
Об эрудиции Багрицкого ходили легенды, его феноменальная память хранила тысячи поэтических строк, остроумие поэта не знало пределов, доброта его согрела не одного поэта 20-30-х годов. Одним из первых Багрицкий отметил талант молодых А.Твардовского, Дм. Кедрина, Я.Смелякова. К нему буквально ломились начинающие поэты с просьбой выслушать и оценить их стихи. Покой ему даже не снился.
Багрицкий вывешивал объявления ("Никого дома нет!"), говорил по телефону женским голосом - ничего не помогало. Сидя "по-турецки" на диванчике, тесно прислонив грузное тело к столу, он попыхивал стеклянной трубкой, в которой клокотал спасительный астматол, и слушал, слушал тех, чей поэтический взлет он уже не увидит...
У Багрицкого никогда не было страха перед смертью. В "Тиле Уленшпигеле" были строки, похожие на автоэпитафию:
Здесь лежит спокойно
Веселый странник, плакать не умевший.
Прохожий! Если дороги тебе
Природа, ветер, песни и свобода,
Скажу ему: "Спокойно спи, товарищ,
Довольно пел ты, выспаться пора!"
Поэт был отрешен от земных благ, чужд погони за славой и наградами. С чувством пел песню на стихи Беранже "Мой старый фрак":
Пускай иной хлопочет для отлички
Взять орденок - за ним не лезу я:
Два-три цветка блестят в твоей петличке.
Мой старый друг, не покидай меня!
Боготворил Багрицкий Пушкина, восторгался Маяковским, с упоением читал асеевских "Синих гусар", в "Разговоре с комсомольцем Н.Дементьевым" засвидетельствовал и другие свои литературные симпатии:
А в походной сумке -
Спички и табак,
Сельвинский,
Пастернак...
Если Тихонова власти всячески поддерживали, к Сельвинскому относились настороженно, к Пастернаку - враждебно, то имидж Багрицкого как советского поэта выдерживался властями неукоснительно. В 1930 году Багрицкий, как и Маяковский с Луговским, был принят в РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей) и осчастливлен - после кунцевского сирого жилья - двумя комнатами в новом писательском доме в проезде МХАТа. Но ничего подобного "Арбузу", стихам о Пушкине и "Думе про Опанаса" в последний период своей жизни (1930-1934) он уже не написал. Вышедшая в 1932 году (советско-коммунистическая от начала до конца!) поэтическая трилогия ("Последняя ночь", "Человек из предместья", "Смерть пионерки") славы Багрицкому не прибавила.
16 февраля 1934 года, заболев в четвертый раз воспалением легких, Багрицкий скончался. За гробом поэта с шашками наголо шел эскадрон молодых кавалеристов. Мне видится в этой трагически-торжественной картине нечто символическое: Багрицкий был трепетно влюблен в бойцов; лошади, сабли, комбриги, трубы - вот что всегда волновало поэта, любившего музыку, кавалерийские марши и досадливо снимавшего радионаушники, если в них начинал звучать какой-нибудь сентиментальный романс. "От него - умирающего - шел ток жизни" (И. Бабель).
Часто начинал разговор словами: "Вот увидите, в будущую войну...". И Севу, сына своего, готовил к войне, закалял его по-спартански: в двенадцать лет мальчик владел огнестрельным оружием, переплывал Москву-реку, в четырнадцать лет ходил на лыжах босиком.
Всеволод Багрицкий (ему отец посвятил "Папиросный коробок", "Всеволод", "Разговор с сыном") мог бы стать профессиональным поэтом, его ожидало счастье в любви, невестой его была Елена - та, что станет через годы женой академика А.Д.Сахарова. А военный журналист и поэт Всеволод Багрицкий, не проживший полных двадцати лет, погиб 26 февраля 1942 года. Мама о смерти сына узнала в лагере, где она находилась с осени 1937 года.
На сосне, рядом с могилой Всеволода в небольшой лесной деревушке Дубовик Ленинградской области, скульптор Вучетич, работавший с погибшим в редакции фронтовой газеты "Отвага", вырезал несколько измененное четверостишие Марины Цветаевой, которое Багрицкий-младший очень любил и часто повторял:
Я вечности не приемлю,
Зачем меня погребли?
Мне так не хотелось в землю
С родимой моей земли.
Вот и оборвалась могучая ветвь и распускавшаяся веточка, но зарубки на древе нашей поэзии остались. Навечно.
Эдуард Багрицкий (1895–1934) - поэт романтического подвига. Первые его стихотворения появились в дореволюционных одесских альманахах. Героика революции и гражданской войны, социалистических преобразовании, энтузиазм первых пятилеток окрасили поэзию Багрицкого в яркие, подчас трагические тона. От книжной романтики поэт пришел к прославлению романтики мира, обновленного революцией. Через увлечение свободолюбивой поэзией Багрицкого проходит каждое новое поколение читателей. Лучшие его произведения стали советской поэтической классикой.
Стихотворения
Суворов
О кобольде
Нарушение гармонии
Гимн Маяковскому
Дерибасовская ночью (весна)
О любителе соловьев
Креолка
Пристань
В пути («Уже двенадцать дней не видно берегов…»)
Конец Летучего Голландца
Газелла («В твоем алькове спят мечты…»)
Рудокоп
Славяне
Осень («Литавры лебедей замолкли вдалеке…»)
Полководец
- «О Полдень, ты идешь в мучительной тоске…»
- «О кофе сладостный и ты, миндаль сухой!..»
- «Я отыскал сокровища на дне…»
- «Движением несмелым…»
- «Заботливый ключарь угрюмой старины…»
Осень («Я целый день шатаюсь по дорогам…»)
Осенняя ловля
Птицелов
Тиль Уленшпигель («Весенним утром кухонные двери…»)
- «Я сладко изнемог от тишины и снов…»
Баллада о нежной даме
Рассыпанной цепью
- «Здесь гулок шаг. В пакгаузах пустых…»
Путнику
Чертовы куклы
Освобождение (Отрывки из поэмы)
- «Потемкин»
Александру Блоку
Ленинград
- «Великий немой»
Октябрь («Неведомо о чем кричали ночью…»)
Украина
Песня о Джо
Большевики (Отрывки из поэмы)
Тиль Уленшпигель. Монолог («Отец мой умер на костре, а мать…»)
Тиль Уленшпигель. Монолог («Я слишком слаб, чтоб латы боевые…»)
Песня моряков («Если на берег песчаный…»)
Моряки («Только ветер да звонкая пена…»)
Пушкин («Когда в крылатке, смуглый и кудлатый…»)
Одесса («Клыкастый месяц вылез на востоке…»)
Красная Армия
Февраль («Темною волей судьбины…»)
Коммунары
Баллада о Виттингтоне
Песня о Черном Джеке
Предупреждение
Рыбачьи песни
Рыбаки («Если нам в лица ветер подул…»)
В пути («Мало мы песен узнали…»)
Саксонские ткачи (Песня)
К огню вселенскому
Памятник Гарибальди
Осень («По жнитвам, по дачам, по берегам…»)
О Пушкине («…И Пушкин падает в голубоватый…»)
Скумбрия
Бастилия
Слово - в бой (На смерть т. Малиновского)
Порт (Летний день)
Возвращение
Осень («Осень морская приносит нам…»)
Кинбурнская коса
Детство
Моряки («Ветер качает нас вверх и вниз…»)
Охота на чаек
Рыбаки («Восточные ветры, дожди и шквал…»)
Одесса («Над низкой водою пустые пески…»)
За границу
Ленин с нами
Укразия
Стихи о соловье и поэте
- «Взывает в рупор режиссер…»
Стихи о поэте и романтике
Завоеватели дорог
Февраль («Гудела земля от мороза и вьюг…»)
Иная жизнь
Ночь («Уже окончился день - и ночь…»)
- «От черного хлеба и верной жены…»
Контрабандисты
Бессонница
Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым
Папиросный коробок
Трясина
Можайское шоссе («По этому шоссе на восток он шел…»)
Можайское шоссе (Автобус) («В тучу, в гулкие потемки…»)
Новые витязи
Cyprinus carpio
Исследователь
Всеволоду
Стихи о себе
Соболиный след
Вмешательство поэта
Происхождение
- «Итак - бумаге терпеть невмочь…»
Весна, ветеринар и я
Звезда мордвина
Разговор с сыном
Медведь
Сказание о море, матросах и Летучем Голландце
Трактир
Дума про Опанаса
Последняя ночь
Человек предместья
Смерть пионерки
Февраль
К либретто оперы «Дума про Опанаса» и к радио-композиции «Тарас Шевченко»
Примечания
Стихотворения
Эдуард Багрицкий
Обновившая мир Октябрьская революция призвала, как сказал бы Пушкин, «к священной жертве Аполлона» целый отряд молодых поэтов-романтиков - ярких, талантливых, не похожих друг на друга, но объединенных романтическим мироощущением. Николай Тихонов, Эдуард Багрицкий, Владимир Луговской, Михаил Голодный, Михаил Светлов. Из них наиболее «яростным» и наиболее «традиционным» был Эдуард Багрицкий. Напряженный драматизм сопутствует его поэзии в сложном и противоречивом пути развития от книжной романтики к романтике новой жизни. Революция, солдатом которой называл себя Багрицкий, стала для него датой подлинного поэтического (рождения, началом своего пути в русской поэзии. С 1914 по 1917 год им написано немало звучных стихав, не отличавшихся поэтической новизной, зато впечатлявших яркой образностью, цветистой экзотикой. Стихи эти приводили в восторг одесскую литературную молодежь и печатались в роскошных альманахах квадратного формата, на глянцевой бумаге, с вычурными названиями «Шелковые фонари», «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало», на деньги богатого молодого человека, сына банкира, дилетанта и мецената. Тиражи были минимальны, книги издавались для избранных и давно стали библиографической редкостью. Под псевдонимами Багрицкий и Нина Воскресенская выступал юноша атлетического сложения, со шрамом на щеке и без одного переднего зуба, что, однако, не портило его артистичного чтения, а лишь придавало, как свидетельствуют современники, особый шик. В одесских парках с эстрады и в литературных домах он с пафосом и мастерски читал стихи свои и чужие, казалось, что он знал наизусть всю поэзию. Стихи юноши Багрицкого, демонстрируя поэтическую культуру и свободное владение версификацией, порой тем не менее напоминали талантливую имитацию.
Нам с башен рыдали церковные звоны,
Для нас поднимали узорчатый флаг,
А мы заряжали, смеясь, мушкетоны
И воздух чертили ударами шпаг! -
такова строфа одного из ранних, целиком не сохранившихся стихотворений. Молодой поэт, бесспорно, обладал даром проникновения в инонациональную стихию, о чем свидетельствуют его более поздние вольные переводы из Вальтера Скотта, Роберта Бернса, Томаса Гуда. В повести «Алмазный мой венец» друг юности Багрицкого Валентин Катаев пишет об этой особенности поэта, обратившись к - истории одного из его ранних стихотворений «Дионис». В Сиракузах во время своей туристской поездки Катаев услышал голос гида: «Грот Диониса»: «…в тот же миг восстановилась ассоциативная связь. Молния озарила сознание. Да, конечно, передо мной была не трещина, не щель, а вход в пещеру - в грот Диониса. Я услышал задыхающийся астматический голос молодого птицелова-гимназиста, взывающего из балаганной дневной полутьмы летнего театра к античному богу… Я не удивился бы, если бы вдруг тут сию минуту увидел запыленный пурпуровый плащ выходящего из каменной щели кудрявого бога в венке из виноградных листьев, с убитой серной на плече, с колчаном и луком за спиной, с кубком молодого вина в руке - прекрасного и слегка во хмелю, как сама поэзия, которая его породила. Но каким образом мог мальчик с Ремесленной улицы, никогда не уезжавший из родного города, проводивший большую часть своего времени на антресолях, куда надо было подниматься из кухни по крашеной деревянной лесенке и где он, изнемогая от приступов астматического кашля, в рубашке и кальсонах, скрестив по-турецки ноги, сидел на засаленной перине и, наклонив лохматую, нечесаную голову, запоем читал Стивенсона, Эдгара По или любимый им рассказ Лескова «Шер-Амур», не говоря уже о Бодлере, Верлене, Артюре Рембо, Леконте де Лило, Эрсдиа и всех наших символистов, а потом акмепстов и футуристов, о которых я тогда еще не имел ни малейшего представления, - как он мог с такой точностью вообразить себе грот Диониса? Что это было: телепатия? ясновидение? Или о гроте Диониса рассказал ему какой-нибудь моряк торгового флота, совершавший рейсы Одесса - Сиракузы?» [Катаев Валентин Алмазный мои венец: Повести. - М.: Сов. писатель, 1981, с. 28–30.] Настоящая фамилия Эдуарда Георгиевича Багрицкого - Дзюбин. Родился он в Одессе 4 ноября 1895 г. на той самой Ремесленной улице, которую упомянул Катаев, в той самой квартире, которую он описал, в семье владельца мелочной лавки. Родители хотели дать сыну коммерческое образование и вывести его в солидные, по их представлению, люди. Увлечение литературой не только не вызывало у них сочувствия, но и встречало резкое противодействие. О своем разрыве с отчим домом, с близкими по крови, но бесконечно чужими по духу людьми Багрицкий рассказал в стихотворении «Происхождение». Перед нами не только «родословная» героя, но и происхождение его романтической мечты, защитной реакции на окружающую действительность. Романтически настроенный подросток спасается в мире иллюзий от косного, иссушающего местечкового быта.
Русский поэт Эдуард Багрицкий, биография которого будет раскрыта в этой статье, после свершения Великой Октябрьской Революции стал писать соответствующие данному периоду стихи, и был одобрен новой властью. Его настоящая фамилия Дзюбин (Дзюбан), а Багрицкий - творческий псевдоним. Он умер в 1934 году, в возрасте 39 лет. После его смерти многие считали, что ему повезло, поскольку он не дожил до кровавого 1937-го.
Багрицкий Эдуард Георгиевич: биография
Будущий поэт родился в 1985 году в Одессе в семье Годеля Мошковича (Моисеевича) Дзюбана - еврея, который работал приказчиком в магазине одежды. А его мать, Ита Абрамовна Дзюбина (Шапиро), как и большинство еврейских женщин того периода, была домохозяйкой. В возрасте 10 лет Багрицкий Эдуард поступил в Одесское училище Святого Павла, где проучился вплоть до 1910 года, когда поступил в Одесское реальное училище имени Жуковского, которое находилось на Херсонской улице. Здесь он проучился еще 2 года. Параллельно с учебой он был назначен оформителем в редакции журнала «Дни нашей жизни». После окончания училища он поступил в землемерную школу, где посещал занятия еще 2 года. В 1914 г. он начала трудиться в качестве редактора в одесском отделении телеграфного агентства Петербурга.
Начало творческой деятельности
Писать стихи Багрицкий Эдуард начал еще в детстве. Однако впервые его произведения были напечатаны в альманахе "Аккорды" в период учебы в землемерной школе. В это время он еще не определился со своим творческим псевдонимом и под стихотворениями ставил подпись "Эдуард Д.". В 1915 году он стал публиковаться сразу под тремя именами: "Нина Вознесенская" , "Деси" и "Эдуард Багрицкий". Стихи его печатались в таких литературных альманахах Одессы как "Авто в облаках", "Серебряные трубы", а также в сборнике "Чудо в пустыне".
Время от времени они появлялись в газете "Южная мысль". Это в основном были неоромантические стихи, в которых чувствовалось подражание Николаю Гумилеву, Р. Стивенсону, Маяковскому. Через какое-то время все его три псевдонима стали довольно известными в родном городе, а когда стало понятно, что под всеми тремя скрывается один и тот же автор, то он стал одним из лидеров группы молодых литераторов Одессы. В этот круг входили Ю. Олеша, И. Ильф, В. Катаев, С. Кирсанов и Вера Инбер. Они собирались в каком-нибудь особняке и декламировали свои стихи. Багрицкому очень нравилось читать собственные произведения перед молодежью.
Воспоминания
Его друг Катаев позже писал: "Руки поэта Багрицкого были полусогнуты, словно он был борцом, бицепсы напряжены до предела. Он любил проводить рукой по волосам, и в результате этого он выглядел растрепанным. Его глаза можно было назвать бодлеровскими, так они мрачно смотрели из-под насупившихся бровей. При чтении его губы зловеще перекашивались. И тогда становилось заметно, что у него нет переднего зуба. Багрицкий Эдуард выглядел настоящим атлетом, силачом. На его щеке был небольшой шрам. Он придавал его лицу мужественности и навевал романтические мысли. Многим казалось, что эту отметину на его лице оставил какой-то пират или черный рыцарь, в то время как это было всего лишь зарубцевавшаяся рана от пореза оконным стеклом. Он страдал бронхиальной астмой, и для того, чтобы держать такую гладиаторскую позу, ему приходилось прилагать много усилий".
Революция в жизни поэта
За несколько месяцев до Октябрьской революции, весной 1917 г. он устроился на работу в милицию, а с октября - на службу в 25-й врачебно-писательский отряд в качестве делопроизводителя. В его составе он участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова по оказанию помощи больным и раненым военнослужащим.
В феврале 1918 года он вернулся в Одессу. Через год добровольно вступил в ряды Красной Армии и в Гражданскую войну прослужил в партизанском отряде особого назначения. После переформирования данного воинского подразделения Багрицкий Эдуард стал инструктором политического отдела в стрелковой бригаде. Здесь он смог найти применение своему таланту и стал писать агитационные стихи. После окончания войны он вновь вернулся в родной город и, встретившись со своими друзьями-литераторами, Валентином Катаевым и Юрием Олешей, устроился на работу в Бюро печати Украинской республики (БУП), а через год его и его друзей пригласили в ЮгРОСТА, где они создавали революционные плакаты, листовки и т. д.
Продолжение карьеры поэта
В отличие от Москвы, здесь, в родном городе, многие знали, кто такой Эдуард Багрицкий. Лучшие стихи его публиковались в различных одесских газетах, а юмористические стишки - в журналах-альманахах. Здесь он подписывался как "Некто Вася", "Рабкор Горцев", ну и своим прежним женским псевдонимом "Нина Воскресенская". Проработав в Одессе до 1923 года, он по инициативе Я. М. Бельского, своего давнишнего друга, поехал в Николаев. Поэта взяли в качестве секретаря редакции ежедневника "Красный Николаев". Здесь же он печатал свои произведения. Редакция газеты часто организовывала поэтические вечера, на которых он декламировал свои стихи. Однако здесь он также долго не пробыл и уже осенью вернулся в родной город.
В Москве
В 1925 Багрицкий и Катаев отправились в Москву, вступили в литературную группу "Перевал", а через год поэт примкнул к конструктивистам. В 1928 он сумел издать сборник своих стихов под названием "Юго-запад", а через 4 года вышел еще один сборник - "Победители". С 1930 года Багрицкий Эдуард - поэт, который вступил в РАПП. Он жил в знаменитом московском Доме писательского кооператива в Камергерском переулке. В 1930 году у него обострилась болезнь (бронхиальная астма). Возможно, ему не пришелся московский климат. Около четырех лет врачи лечили его всеми известными методами, однако болезнь прогрессировала и в 1934 году он умер. Поэта похоронили на Новодевичьем кладбище.
Личная жизнь: семья
В 1920 Эдуард Багрицкий женился на старшей дочери австрийского эмигранта - преподавателя музыки - Густава Суока, вдове погибшего в годы Первой мировой войны военного врача Лидии Густавовне Суок. Друг ее второго мужа, Валентин Катаев, выбрал ее для прообраза своей героини - жены птицелова в романе "Алмазный мой венец". У супругов родилась дочь, которая умерла в младенчестве, а сын, которого они назвали Всеволодом, пошел по стопам отца и тоже стал поэтом. Он погиб на фронте в 1942 году.
Через 3 года после смерти мужа ее репрессировали, так как она пыталась заступиться за мужа своей сестры. Свой срок ссылки она проходила в Караганде и каждый день отмечалась в местном НКВД, который по иронии судьбы располагался на улице, носившей имя ее мужа - Эдуарда Багрицкого. В 1956 году вдова поэта вернулась в Москву. Умерла она в 1969 году. Ее похоронили на Новодевичьем кладбище, рядом с могилой мужа и кенотафом Всеволода, их сына.
Память и критика
В Советском Союзе каждый школьник знал, кто такой Эдуард Багрицкий. Стихотворение его "Смерть пионерки", которое было опубликовано в школьных учебниках, заучивалось наизусть. На некоторые стихотворения писалась музыка, и они становились песнями, которые также знала и пела вся страна. Его произведения время от времени становились предметом для споров среди литературных критиков. Особенно его поэма "Дума про Опанаса", где показана трагическая борьба простого деревенского паренька из Украины Опанаса, которого устраивает тихая, самая обычная деревенская жизнь, и комиссара Иосифа Когана, отстаивающего "высшую" истину революционных идей.
Некоторые критики послевоенного периода раскритиковали поэта за его "буржуазно-националистические тенденции". Опанас был дезертиром и бандитом, которому не хотелось бороться за светлое будущее. Однако, как было известно, Багрицкий был из тех поэтов, которые приняли революцию, стали воспевать строительство социалистического общества. Некоторые критики видели за его романтической поэзией завуалированные антиреволюционные идеи и несогласие с карательным режимом Сталина, который с каждым днем становился очевидней. Вот почему позже было сказано, что "Багрицкий имел счастье вовремя умереть". До него не дошла карающая рука правосудия. Ведь его строчку про свое поколение могли бы истолковать совершенно по-другому: "Мы ржавые листья, растущие на ржавых дубах". Чем не причина для ареста?
Поэма "Февраль"
Это произведение поэта было опубликовано после его смерти. Оно вызвало немало споров. По своей сути это исповедь юноши-еврея, принимавшего участие в революции. Герой "Февраля" насилует проститутку, которая некогда была его гимназической любовью. Критики считали, что в ее лице еврей совершает насилие над всей Россией. Согласно другому толкованию, рыжеволосая гимназистка вовсе не является русской, банда, с которой борется герой, состоит из его сородичей: Семки Рабиновича, Петьки Камбалы и Мони Бриллиантщика. Независимо от мнения некоторых критиков, Багрицкий, тем не мене, стал вдохновителем многих молодых поэтов, а Бродский считал его одним из самых близких ему по духу поэтов.
