Октябрьская поэма
Заявляя, что времена «эпосов» и «эпопей» кончились, автор утверяедает новый стиль:
Телеграммой
лети,
строфа!
Воспаленной губой припади
и попей
из реки
распнем
карандаш на листе, чтобы шелест страниц,
как шелест знамен,
надо лбами
годов шелестел.
Поэт рассказывает, что февральская революция не осуществила надежд народа на окончание войны, на то, что дадут наконец землю; вместо этого «на шее кучей Гучковы, черти, министры, Родзянки…». Власть «к богатым рыло воротит», народ не хочет ей подчиняться и отдает большевикам «гроши, и силы, и голоса». По деревням идет слух, что «есть за мужиков какие-то “большаки”».
В построенном Растрелли царском дворце в царицы- ной кровати «раскинулся какой-то присяжный поверенный» (Керенский). «Глаза у него бонапартьи и цвета защитного френч». Он опьянен своею славой — «пьяней, чем сорокаградусной». Когда Керенский проезжает по Невскому, «и дамы, и дети-пузанчики кидают цветы и розанчики». Он сам себя назначает «то военным, то юстиции, то каким-нибудь еще министром», подмахивает подписи «достойно и старательно». На доклад о Ленине и большевиках реагирует так: «Арестуйте и выловите!» Керенский хочет договориться с Корниловым, с английским королем Георгом. Портрет Керенского рисуют и Бродский, и Репин.
Поздний вечер. Петербург. В гротесковой форме описывается разговор престарелой мадам Кусковой и утешающей ее «усастой няни» П. Н. Милюкова. Это пародия разговора Татьяны и няни из «Евгения Онегина ». Кускова жалуется, что ей душно, просит «няню» посидеть, поговорить о том, кого следует посадить на престол. Милюков обещает дать народу «свобод и конституций». Кускова признается: «Я не больна. Я… знаешь, няня… влюблена…», влюблена она в «Сашу, душку…» (Керенского). Милюков, радуясь, отвечает: «При Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».
Беседа «аксельбантами увешанных до пупов» адъютанта и штабс-капитана Попова. Спорят о власти. Попов жалуется, что «Россию жиды продают жидам и кадровое офицерство уже под жидами». Адъютант отвечает, что он, вообще-то, не за монархию, но для социализма нужен базис: вначале следует ввести демократию, потом парламент: «Культура нужна, а мы — Азия-с…», а тех, кто ездит в «пломбированном вагоне», надо повесить. Адъютант считает, что Россия больна. В дальнейшем разговоре упоминаются казачество кубанское, Днепр, Дон, генерал Каледин, «бесштанный Лёвка». А в это время «в конце у Лиговки» из подвалов «подымались другие слова». Некий товарищ из «военной бюры» раздает оружие, боеприпасы. Это большевики готовятся к решительным действиям. Решают, что завтра следует выступать; «Ну, не сдобровать им! Быть Керёнскому биту и ободрану!»
Октябрь. Едут «авто и трамы, обычные рельсы выз- меив», по Неве плывут кронштадтцы. «Бывшие» улепетывают в ужасе. Зимний в кольце. «А в Смольном, в думах о битве и войске, Ильич гримированный мечет шажки, да перед картой Антонов с Подвойским втыкают в места атак флажки». Редеют ряды защитников Зимнего. «А Керенский — спрятался, попробуй вымань его!» Атака предваряется залпом «Авроры». «Вбегает юнкер: «Драться глупо!» Тринадцать визгов: сдаваться! Сдаваться! А в двери — бушлаты, шинели, тулупы… И в эту тишину раскатившийся всласть бас, окрепший, над реями рея: “Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время”». В Смольном победившие пролетарии вместо «И это будет…» поют «Это есть наш последний…». Попрежнему ездят трамваи, авто, но «уже — при социализме».
Петербургская темень, пустые набережные, среди всего этого стоит «виденьем кита туша Авророва». Кое-где видны костры. У костра автор встречает Александра Блока. На вопрос автора, что он думает о происходящем, Блок отвечает: «Очень хорошо». «Кругом тонула Россия Блока… Незнакомки, дымки севера шли на дно, как идут обломки и жестянки консервов». Народ идет «за хлебом, за миром, за волей». «Бери у буржуев завод! Бери у помещика поле! Братайся, дерущийся взвод!» Пролетарии экспроприируют имущество «буржуев»: «Чем хуже моя Нина?! Барыни сами! Тащь в хату пианино, граммофон с часами!»
Этот вихрь,
от мысли до курка, и постройку,
и пожара дым прибирала партия
к рукам,
направляла,
строила в ряды.
Зима. Коммунисты, несмотря на холод, грузят дрова на субботнике.
В наши вагоны,
на наш ем пути, наши
грузим
дрова.
Можно
уйти
часа в два,
но мы —
уйдем поздно.
Нашим товарищам
наши дрова нужны: товарищи мерзнут.
Социализм:
свободный труд
свободно
собравшихся людей.
Капиталисты не понимают, «что это за нация такая “социалистичья”» и что это за «социалистическое отечество», какие такие «фрукты-апельсины» растут в большевистском раю. Они интересуются: «За что вы идете, если велят — “воюй”?» Указывают на многочисленные трудности. Поэт отвечает:
Слушайте,
национальный трутень, — день наш
тем и хорош, что труден.
Эта песня
песней будет наших бед,
побед,
буден.
Интервенция. Плывут «из Марселя, из Дувра… к Архангельску». «С песней, с виски, сыты по-свински». Капиталисты грабят, «чужими руками жар гребя». С севера идет адмирал Колчак, в Крыму, на Перекопе, засел Врангель. Полковники «любят поговорить на обеде», как храбро они сражаются с большевиками, один из них рассказывает о том, как на него навалился «десяток чудовищ большевистских», а он «раз — одного, другого — ррраз» и, кстати, заодно, «как денди», девушку спас. Большевики в кольце. «Москва — островком, и мы на островке. Мы — голодные, мы — нищие, с Лениным в башке и с наганом в руке».
Спекулянты «обнимут, зацелуют, убьют за руп». Секретарши «топают валенками», «за хлебными карточками стоят лесорубы», все понимают, что главное — отбить белых. Мимо проходит «незаменимый» работник. Он идет за пайком: «правление выдало урюк и повидло». Ученым тоже несладко, так как «им фосфор нужен, масло на блюдце». «Но, как назло, есть революция, а нету масла». Луначарский выдает людям, полезным делу революции, мандаты на сахар, жир, березовые дрова, «посуше поленья… и шубу широкого потреб л енья».
Автор мерзнет в комнате с Лилей и Осей (Брики) и с собакой Щеником. Потом одевается и идет с салазками на Ярославский вокзал. «Забрал забор разломанный», привез домой, развел огонь. Автор вспоминает теплые страны.
Но только
в этой зиме
понятной
стала
теплота
Любовей, дружб
и семей.
Лишь лежа
в такую вот гололедь,
зубами
вместе
проляскав —
поймешь:
нельзя
на людей жалеть
Снова воспоминания о «не очень сытеньких, не очень голодненьких» временах, о любимой.
Не домой,
не на суп, а к любимой
в гости две морковинки несу
за зеленый хвостик.
много дарил
конфект да букетов,
но больше
всех дорогих даров
я помню
морковь драгоценную эту
и пол полена
березовых дров.
Автор вспоминает, как питался кониной, как делился с младшей сестрой Олей солью. За стенкой сосед говорит жене: «Иди, жена, продай пиджак, купи пшена». А «за тучей берегом лежит Америка. Лежала, лакала кофе, какао». Но поэт повторяет: «Я землю эту люблю… Землю, с которой вдвоем голодал, — нельзя никогда забыть».
Стоят в заносах локомотивы. Люди расчищают лопатами снег. Пятеро обморозились, но локомотив пошел. Ходят слухи, что Деникин подходит «к сДмой, к тульской, к пороховой сердцевине». Красные эскадроны нагоняют Мамонтова. Поэт вспоминает о покушении Каплан на Ленина.
«Миллионный класс вставал за Ильича», «хоронились обыватели за кухни, за пеленки». Автор говорит:
Я видел
места, где инжир с айвой росли
без труда
у рта моего, — к таким относишься иначе.
Но землю, которую
завоевал и полуживую
вынянчил, где с пулей встань,
с винтовкой ложись,
где каплей
льешься с массами, — с такою землею
пойдешь
на жизнь,
на труд,
на праздник
и на смерть!
Врангель бежит из Крыма. Бегут «добровольцы» (солдаты добровольческой армии), бежит «чистая публика и солдатня». Вся эта публика забыла приличия: «бьет мужчина даму в морду, солдат полковника сбивает с мостков». «Вчерашние русские» бегут за границу. Уходят и интервенты. В Крым входят красные с песней «И с нами Ворошилов, первый красный офицер». После победы все вспомнили — «недопахано, недожато у кого, у кого доменные топки да збри. И пошли, отирая пот рукавом, расставив на вышках дозоры».
Я с теми,
кто вышел
строить
и месть
в сплошной лихорадке
буден.
Отечество
славлю,
которое есть,
но трижды —
которое будет.
планов наших
люблю громадьё,
размаха
шаги саженьи.
Я радуюсь
маршу,
которым идем
в работу
как весну человечества, рожденную
в трудах и в бою,
мое отечество, республику мою!
Поэт вспоминает тех, кто отдал жизнь за дело революции — Красина, Войкова, Дзержинского.
Поэту «чудится», что их мучит «тревоги отрава»:
Скажите —
вы здесь?
Скажите —
не сдали?
Идут ли вперед?
Не стоят ли?
Скажите.
Достроит
коммуну
из света и стали
республики
вашей
сегодняшний житель?
«Тише, товарищи, спите… — успокаивает их поэт. — Ваша подросток-страна с каждой весной ослепительней, крепнет, сильна и стройна». «Великие тени» спрашивают, не тянет ли россиян «всевластная тина», не свила ли «чиновность в мозгах паутину». «Спите, товарищи, тише… — отвечает поэт. — Кто ваш покой отберет? Встанем, штыки ощетинивши, с первым приказом: “Вперед!”»
земной шар чуть не весь
обошел, —
и жизнь
хороша, и жить
хорошо.
А в нашей буче,
боевой, кипучей, —
И того лучше.
Вьется
улица-змея.
Дома
вдоль змеи.
Улица — моя.
Дома — мои.
Вновь открыты магазины, продаются продукты, «сыры не засижены», снижаются цены, «стала оперяться… кооперация».
фамилия
Радуюсь я —
это мой труд
вливается
в труд
моей республики.
Поэт осознает свою причастность ко всему происходящему вокруг, он полновластный хозяин страны, как и каждый ее гражданин. Автор наделяет эпитетом «мой» и депутатов, и чиновников, едущих на заседание, и милицию, которая его бережет, и летчиков, и военных, которые всегда готовы дать отпор врагу.
Жизнь прекрасна и
удивительна.
Лет до ста
расти
без старости.
Год от года
расти нашей бодрости.
Славьте,
молот
и стих, землю молодости!
Владимир Владимирович Маяковский
«Хорошо!»
1
Телеграммой / лети / строфа!
Воспалённой губой / припади / и попей
Из реки /по имени — / «Факт».
Мы / распнём / карандаш на листе,
Чтобы шелест страниц, / как шелест знамён,
Надо лбами /годов / шелестел.
2
Автор вспоминает о том, как после Февральской революции не суждено было осуществиться чаяниям народа на окончание войны, на то, что дадут наконец землю, вместо этого «на шее кучей Гучковы и министры Родзянки…» Власть по-прежнему «к богатым рыло воротит», поэтому народ не хочет ей подчиняться и призывает к ее свержению. Многочисленные партии занимаются в основном болтовнёй, и большевики набирали «и гроши, и силы, и голоса». По деревням идёт слух, что «есть за мужиков какие-то «большаки»."
3
В царском дворце, построенном Растрелли, «раскинулся какой-то присяжный поверенный» (Керенский). «Глаза у него бонапартьи и цвета защитного френч. Слова и слова…» Керенский сам опьянён своею славой — «пьяней, чем сорокаградусной». Когда Керенский проезжает по Невскому, «дамы и дети-пузанчики кидают цветы и розанчики». Сам себя он назначает «то военным, то юстиции, то каким-нибудь ещё министром… подмахивает подписи достойно и старательно». Услышав о беспорядках, приказывает послать карательный отряд, на доклад о Ленине и большевиках реагирует так: «Арестуйте и выловите!» Керенский желает договориться с Корниловым, с английским королём Георгом. Портрет Керенского рисуют и Бродский, и Репин.
4
Поздний вечер. Петербург. Автор в гротесковой форме описывает разговор престарелой мадам Кусковой и утешающей ее «усатой няни» П. Н. Милюкова. Диалог пародирует разговор Татьяны с няней из пушкинского «Евгения Онегина». Кускова жалуется, что ей душно, она просит «няню» посидеть с ней и поговорить о старине, делится своим мнением о том, кого следует посадить на престол. Милюков в ответ обещает дать народу «свобод и конституций». Кускова в ответ признается, что «я не больна. Я, знаешь, няня… влюблена…», «влюблена в Сашу, душку…» (Керенского). Милюков радуется, отвечает: «При Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».
5
Разговаривают «аксельбантами увешанные до пупов» адъютант и штабс-капитан Попов. Они спорят о власти, Попов говорит, что он не за монархию «с коронами, с орлами», но для социализма «нужен базис». Он считает, что вначале следует ввести демократию, потом парламент. «Культура нужна, а мы — Азия-с…» Замечает, что тех, кто ездит в «пломбированном вагоне», надо повесить. Ленин, по его мнению, сеет смуту. Адъютант считает, что Россия больна. Вспоминают в разговоре казачество, генерала Каледина, «бесштанного Лёвку». А в это время «в конце у Лиговки» из подвалов «подымались другие слова». Некий товарищ из «партийной бюры» раздаёт оружие — патроны, маузеры, винтовки, боеприпасы. Это большевики готовятся к решительным действиям. Решают, что завтра следует выступать: «Ну, не несдобровать им! Быть Керенскому биту и ободрану!»
6
Октябрь. Едут «авто и трамваи, под мостом по Неве плывут кронштадтцы». «Бывшие» убегают в ужасе. Зимний берут в кольцо. А в это время в Смольном «в думах о битве и войске, Ильич гримированный мечет шажки, да перед картой Антонов с Подвойским втыкают в места атак флажки». Пролетариат берет Зимний дворец. «А Керенский спрятался — попробуй вымань его!» Атака предваряется залпом «Авроры». «Вбегает юнкер: «Драться глупо!» Тринадцать визгов: — Сдаваться! Сдаваться! — а в двери бушлаты, шинели, тулупы». «И в эту тишину, вкатившися всласть, бас, окрепший, над реями рея: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время». В Смольном победившие пролетарии поют вместо «И это будет…» «Это есть наш последний…» По-прежнему ездили трамваи, авто, но «уже при социализме».
7
Описывается петербургская темень, пустые набережные, лишь среди всего этого стоит «видением кита туша Авророва». Кое-где видны костры. У костра автор встречается с Александром Блоком. На вопрос автора, что он думает обо всем происходящем, Блок посмотрел вокруг и сказал — «Очень хорошо». «Кругом тонула Россия Блока… Незнакомки, дымки севера шли на дно, как идут обломки и жестянки консервов». Народ идёт «за хлебом, за миром, за волей». «Бери у буржуев завод! Бери у помещика поле!» Пролетарии экспроприируют имущество «буржуев»: «Чем хуже моя Нина?! Барыни сами! Тащь в хату пианино, граммофон с часами!»
Этот вихрь, / от мысли до курка,
И постройку, / и пожара дым
Прибирала / партия / к рукам,
Направляла, / строила в ряды.
8
Очень холодная зима. Но коммунисты, несмотря на холод, колют дрова на трудовом субботнике.
В наши вагоны, / на нашем пути,
Наши / грузим / дрова.
Можно / уйти / часа в два,
Но мы — уйдём поздно.
Нашим товарищам / наши дрова
Нужны: товарищи мёрзнут.
«Социализм: свободный труд свободно собравшихся людей».
9
Капиталисты не могут понять, что за республика такая социалистическая, какие у неё характерные особенности — «какие такие фрукты-апельсины растуг в большевистском вашем раю?» Они интересуются, «за что вы идёте, если велят — «воюй»»? Указывают на то, что слишком много трудностей. Поэт отвечает:
Слушайте, / национальный трутень, —
День наш / тем и хорош, что труден.
Эта песня / песней будет
Наших бед, /побед, / буден.
10
Интервенция. Плывут «из Марселя, из Дувра… к Архангельску». «С песней, с виски, сыты по-свински». Капиталисты грабят, «чужими руками жар гребя». С севера идёт адмирал Колчак, в Крыму, на Перекопе Врангель засел. Полковники разговаривают во время обеда о том, как они храбро сражаются с большевиками, один рассказывает о том, как раз «десяток чудовищ большевистских» убил и, «как денди», девушку спас. Большевики в кольце, «Москва на островке, и мы на островке. Мы — голодные, мы — нищие, с Лениным в башке и с наганом в руке».
11
Автор рассказывает о том, что живёт в домах Стахеева, в которых теперь размещается ВСНХ. Голодно, холодно, «зимой в печурку-пчёлку суют тома шекспирьи». Автор является свидетелем всему происходящему. В своём доме, как в лодке, он «проплыл три тыщи дней».
12
Возле учреждения ходят спекулянты, «обнимут, зацелуют, убьют за руп». Секретарши «топают валенками», за хлебными карточками стоят лесорубы, но никто не выражает недовольства, так как понимают, главное — отбить белых. Мимо проходит «незаменимый» работник — «идёт за пайком — правление выдало урюк и повидло». Учёным тоже живётся несладко, так как «им фосфор нужен», «масло на блюдце». «Но, как назло, есть революция, а нету масла». Луначарский выдаёт людям, полезным делу революции «сахар, жирок, дров берёзовых, посуше поленья… и шубу широкого потребленья».
13
Автор сидит в помещении с Лилей, Осей (Брики) и с собакой Щеником. Холодно. Автор одевается и едет на Ярославский. «Забрал забор разломанный», погрузил на санки, привёз домой, развёл огонь. Автор вспоминает, что ему довелось много блуждать в тёплых странах.
Но только / в этой зиме
Понятной / стала / мне / теплота
Любовей, / дружб / и семей.
Лишь лёжа / в такую вот гололедь,
Зубами / вместе /проляскав —
Поймёшь: / нельзя / на людей жалеть
Ни одеяла, / ни ласку.
14
Не домой, / не на суп,
а к любимой / в гости
две /морковинки / несу
за зелёный хвостик.
Я / много дарил / конфект да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол- / полена / берёзовых дров.
Автор вспоминает, как питался кониной, как делился с младшей сестрой Олей солью, «щепоткой отсыревшей». За стенкой сосед говорит жене: «Иди продай пиджак». Автор вспоминает, что «за тучей берегом лежит Америка». «Лежала, лакала кофе, какао». Но поэт по-прежнему говорит: «Я землю эту люблю… Землю, с которой вдвоём голодал, — нельзя никогда забыть».
15
Стоят локомотивы. Пути занесло снегом. Люди расчищают лопатами снег. Пять человек обморозились, но локомотив все-таки пошёл вперёд. В это время ходят «обывательские слухи: Деникин подходит к самой, к Тульской, к пороховой сердцевине». Красные нагоняют Мамонтова, сражаются. Поэт вспоминает о покушении Каплан на Ленина:
Ветер / сдирает /списки расстрелянных,
рвёт, / закручивает / и пускает в трубу.
А лапа / класса / лежит на хищнике —
Лубянская лапа Чека.
«Миллионный класс встал за Ильича», обыватели «хоронились за кухни, за пелёнки». Автор говорит, что видел много мест, «где инжир с айвой росли без труда у рта моего».
Но землю, / которую / завоевал
и полуживую / вынянчил,
Где с пулей встань, / с винтовкой ложись,
Где каплей / льёшься с массами, —
С такою / землёю / пойдёшь / на жизнь,
На труд, / на праздник / и на смерть!
16
Врангель бежит из Крыма. Крики, ругань. Бегут «добровольцы» (солдаты Добровольческой армии), «чистая публика и солдатня». Вся эта публика забыла приличия, «бросила моду», бегут кто как: «бьёт мужчина даму в морду, солдат полковника сбивает с мостков». «Вчерашние русские» бегут за границу, чтобы «доить коров в Аргентине, мереть по ямам африканским». Пришлось убраться и интервентам. В Крым входят красные с песней «И с нами Ворошилов, первый красный офицер». После победы все вспомнили — «недопахано, недожато у кого».
Я с теми, / кто вышел / строить и месть
в сплошной / лихорадке / буден.
Отечество / славлю, / которое есть,
но трижды — / которое будет.
Я / планов наших / люблю громадье,
Размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идём
В работу / и в сраженья.
Я, / как весну человечества,
Рождённую / в трудах и в бою,
пою / моё отечество, / республику мою!
18
Поэт говорит, что «девять октябрей и маев» (поэма была написана к десятой годовщине революции) закалили его дух. Свидетельством тех далёких событий выступают памятники, которые уже успели построить, и мавзолей Ленина. Поэт вспоминает тех, кто отдал жизнь за дело революции — Красина и других. Теперь зарубежные страны признают мощь России (СССР): «Ваша подросток-страна с каждой весной ослепительней, крепнет, сильна и стройна…» Многие интересуются, «достроит коммуну из света и стали республики вашей сегодняшний житель?» Поэт также озабочен этим вопросом и спрашивает, не тянет ли людей «всевластная тина», «чиновность в мозгах паутину не свила?»
Скажите — / цела? / Скажите — / едина?
Готова ли / к бою / партийная сила?
19
Я / земной шар /
чуть не весь / обошёл, —
и жизнь / хороша,
и жить — / хорошо!
А в нашей буче, / боевой и кипучей, —
И того лучше.
Вьётся / улица-змея.
Дома / вдоль змеи.
Улица — моя.
Дома — мои.
Вновь открыты магазины, продаются продукты, «сыры не засижены», снижаются цены, «стала оперяться моя кооперация».
Моя / фамилия / в поэтической рубрике.
Радуюсь я — / это / мой труд
Вливается / в труд / моей республики.
Поэт осознает свою причастность ко всему происходящему вокруг, он полновластный хозяин страны, как и каждый ее гражданин. Автор наделяет эпитетом «мой» и депутатов, и чиновников, едущих на заседание, милицию, которая «меня бережёт», лётчиков, военных, которые всегда готовы дать отпор врагу.
Автор утверждает новый «телеграфный» стиль. Он говорит, что былинные времена прошли, жанры «эпопей» и «эпосов» закончились. Целью автора является создание такой книги, которая бы вызывала у читающего энтузиазм и прилив сил.
В построенном Растрелли царском дворце «раскинулся какой-то присяжный поверенный» (Керенский). Он опьянен своей славой и назначает сам себя «то военным, то юстиции, то каким-нибудь ещё министром».
Спорят о власти адъютант и штабс-капитан Попов. Ленин, по мнению Попова, сеет смуту. Сам он считает, что для социализма нужна основа, базис, и что сначала необходимо демократию ввести, а уж потом парламент. Большевики готовятся к активным действиям. В октябре берут в кольцо Зимний дворец. Атака на Зимний предваряется залпом «Авроры». На пустынной набережной у костра автор встречает поэта Александра Блока. На вопрос автора, что Блок думает о происходящем, тот отвечает только - «Очень хорошо».
Наступает холодная зима. Несмотря на мороз, коммунисты на трудовом субботнике колют дрова. Капиталисты никак не могут понять, что такое эта социалистическая республика и какие у нее особенности.
Интервенция. Адмирал Колчак идет с севера, Врангель засел в Крыму. Полковники хвалятся друг перед другом своими победами над большевиками и рассказывают о своей храбрости. Большевики в кольце.
Автор, являющийся очевидцем всего происходящего, рассказывает, что живёт в домах Стахеева. Холодно, голодно, маленькую печку топят томиками Шекспира. Всем живется несладко, но никто не жалуется. Главная цель сейчас - отбить белых.
Красные сражаются. Врангель бежит, красные входят в Крым.
Вместо аграрной нищей страны Россия постепенно становится индустриальной державой. За девять лет, прошедших после революции успели построить мавзолей Ленина и памятники. Поэт вспоминает всех тех, кто отдал свои жизни за дело революции.
Магазины вновь работают, товары стали качественней, цены снижаются. Поэт считает себя, как и каждого гражданина, полновластным хозяином своей страны.
Сочинения
Идейно-художественное своеобразие поэмы Маяковского "Хорошо"!«Хорошо!»
Поэма «Хорошо!» - узловое произведение в творчестве В.В. Маяковского. Оно имеет не только художественную, но и историческую ценность. Это своеобразный поэтический портрет эпохи. О революции можно написать по-разному: восхвалять или осуждать ее. Но она есть свершившийся факт российской истории, кардинально повлиявший на судьбу последующих десятилетий, да и на современную эпоху нельзя не смотреть сквозь призму событий начала XX в., ведь еще живы их последние свидетели и участники.
В.В. Маяковский считал, что будущим поколениям надо знать, как жили их деды и прадеды. Он сумел показать события изнутри, стремился к максимально объективной оценке, хотя и не мог не расставить определенные акценты. Симпатии его, несомненно, находятся на стороне большевиков. Автор их не скрывает, но в строках поэмы воплотились не только бравурные лозунги и призывы, но и глобальные трудности, которые испытала молодая республика столкнувшаяся с процессом передела собственности. Прежде всего это кровопролитная гражданская война. В.В. Маяковский последовательно показывает, как одно трагическое событие влечет за собой другие. Голод, нищета, разруха, холод - вот те проблемы, с которыми столкнулись люди. В эгу смутную эпоху они хлебнули много горя.
Важно, что поэма написана не от лица стороннего наблюдателя. С судьбой родной земли у В.В. Маяковского неразрывно связана судьба лирического героя. Он голодает и мерзнет вместе со всем народом, но его патриотическое чувство лишь крепнет в испытаниях. Свою нищую, ослабленную войной родину поэт не променяет на сытую, благополучную Америку.
Поэма написана в 1927 г. (к юбилею Октябрьской революции), но каждая ее главка настолько явственно переносит читателя в изображаемый момент исторического развития, что произведение воспринимается как поэтический дневник, ежегодные записи которого пополнялись именно в первые послереволюционные годы.
Название произведения отражает итог масштабных социально-экономических преобразований за десятилетие. Первоначально поэма имела грехчастное композиционное членение. Произведение имело заглавие «Октябрь», затем «25 октября 1917».
Главы поэмы были инсценированы для праздничного спектакля, поставленного в октябрьские праздники 1927 года в ленинградском Малом оперном театре.
Поэма В.В. Маяковского «Хорошо!» - своеобразный учебник истории, в котором емким, художественно выразительным языком излагаются реальные факты действительности. 11о жанру это лиро-эпическая поэма с четко прописанным сюжетом. Можно было бы охарактеризовать ее как поэму-хронику.
Каждая эпоха порождает своих героев. В.В. Маяковский в этой связи, конечно, прославляет Ворошилова, Дзержинского, Подвойского, Антонова, Войкова, Красина, но не обходит вниманием и имена членов Временного правительства Керенского, Милюкова, Гучкова. Родзянко и предводителей Белой армии Врангеля, Колчака, Корнилова. При этом Керенский едко высмеян в произведении. Его властолюбие, трусость и позорное бегство из Зимнего дворца внушают лишь отвращение. Александр Федорович Керенский - представитель эсеровской партии. В состав Временного правительства он вошел в качестве министра юстиции. В первом коалиционном правительстве Керенский был военным и морским министром, а с 8 июля 1917 г.
Министром-председателем, а также верховным главнокомандующим. В.В. Маяковский в поэме иронизирует над многочисленной сменой Керенским постов и функций, намекая на то, что он сам себя на них и назначает. 25 октября 1917 г. Керенский, переодевшись в женское платье, бежал из столицы на машине американского посольства. Сначала он перебрался на Дон к атаману Каледину, а с 1918 г. жил за границей.
В главах поэмы Александр Федорович ассоциируется у В.В. Маяковского с царицей Александрой Федоровной. Поэт, с одной стороны, подчеркивает, что Керенский не сделал ничего для того, чтобы изменить самодержавную имперскую политику по отношению к своему народу, поверившему и поддержавшему его, а, с другой стороны, намекает на позорное бегство Верховноглавнокомандующего из Зимнего дворца перед штурмом. А вот разбитый Врангель, прощающийся с родной землей, выглядит в произведении трагически жалким. В.В. Маяковский не отказывает в уважении его патриотическому чувству, подчеркивает его храбрость и гордость. Петр Николаевич Врангель (1878-1928) был генералом русской царской армии. Он возглавлял контрреволюционные действия белогвардейской «добровольческой армии» на юге России в апреле-ноябре 1920 г. Врангель происходил из прибалтийских баронов. Он был связан с кругами крупных помещиков и иностранного финансового капитала. В ноябре 1920 г. после разгрома его войск Врангель бежал за границу. Однако, уезжая, он все равно желает родине блага:
И над белым тленом,
Как от пули падающий,
на
оба
колена
упал главнокомандующий.
Трижды
землю
поцеловавши,
трижды
город
перекрестил.
В этой сцене отразилась трагедия тысяч людей, вынужденных покинуть Родину после революции и умерших в эмиграции, страдая до конца дней от ностальгии.
Отражены в поэме и тяготы оставшейся в России интеллигенции, которая также сильно пострадала в революционной смуте. В частности, эпизод, связанный с А.А. Блоком, где поэт сетует на то, что в имении сожгли его библиотеку, имел реальную биографическую основу: В.В. Маяковский однажды встретил А.А. Блока, греющегося у костра перед Зимним дворцом, и тот рассказал ему об этом факте.
Однако несчастный случай с блоковской библиотекой - всего лишь незначительная мелочь по сравнению с той полосой трудностей, с которыми пришлось столкнуться в последующие годы русской интеллигенции, оставшейся в России. В воспоминаниях поэтессы И. Одоевцевой «На берегах Невы» подробно описываются настроения в писательской среде того времени. Люди творческого труда также замерзали и голодали в те годы, как вся Россия. В.В. Маяковский в данном случае не противопоставляет интеллигенцию простому народу, а наоборот, подчеркивает единство судьбы ученого и лесоруба в сложный, переломный момент истории.
И все-таки не стоит забывать о том, что поэма В.В. Маяковского - произведение светлое, оптимистическое. Все многочисленные трудности и проблемы современности отражены в ней не столько с целью объективного воплощения эпохи, сколько в стремлении показать, как дорого заплатила Россия за то, чтобы построить новое общество - общество социальной справедливости и благополучия. Чем сложнее был путь к юбилейному, 1927 г., тем ярче должны были казаться эпохальные достижения этого периода. Таким образом, в основе композиционного построения поэмы лежит прием контраста. Проявляется он и в построении отдельных главок. Вспомним, например, эпизод субботника.
Поэма носит автобиографический характер.
1
Маяковский начинает свою поэму заявлением, что былинные времена прошли. Пора отказаться от былин, эпосов и эпопей и перейти к краткому телеграммному стилю.
Телеграммой / лети, / строфа!
Воспалённой губой / припади / и попей
из реки / по имени - «Факт».
Само время «гудит телеграфной струной» и рассказывает правду о том, что случилось со страной и с самим поэтом.
Маяковский хочет, чтобы эта книга выдернула читателя из его «квартирного мирка», наполнила «строящей и бунтующей силой» и заставила вспомнить день, который поэт считал самым значимым в истории своей страны.
2
Поэт описывает народный бунт. Крестьяне, переодетые в солдатские шинели и насильно согнанные на войну, голодают и больше не хотят слышать обманных обещаний временного правительства. Им обещали свободу, права и землю, но всё оказалось ложью, и народ кричит: «Бей!».
3
В царском дворце, построенном Растрелли, поселился «вертлявый пострел» и «присяжный поверенный» Керенский. Роскошь, слава и власть вскружили ему голову «не хуже сорокоградусной».
«Адъютатнтики» распускают слухи о том, как народ любит Керенского. Когда «премьер проплывает над Невским», «дамы и дети-пузанчики» кидают ему «цветы и розанчики». Если же от безделья Керенский заскучает, то быстро сам себя назначит каким-нибудь министром.
На сообщения о беспорядках у него один ответ: арестуйте, выловите, пошлите казаков или карательный отряд. Зато Керенский мечтает сговориться с Корниловым и отправить императора Николая II не «на воду и чёрную корку», а к английскому кузену королю Георгу.
Керенский «пришит к истории, ‹…› его рисуют - и Бродский и Репин».
4
Маяковский описывает диалог между деятельницей партии кадетов Кусковой и лидером этой партии, министром иностранных дел Милюковым. Разговор пародирует беседу пушкинской Татьяны с няней.
Кускова, которую Маяковский называет то мадам, то старушкой, жалуется на духоту. Милюков вспоминает старинные были и небылицы, и, чтобы утешить плачущую воспитанницу, обещает дать ей «свобод и конституций». Наконец, Кускова признаётся «няне» Милюкову, что пылает страстью к «душке Саше» - Керенскому.
«Усатая няня» Милюков счастлив - «при Николае и при Саше мы сохраним доходы наши».
5
В ресторане пируют «аксельбантами увешанные до пупов» монархист штабс-капитан Попов и некий адъютант-либерал. Попов убеждён, что «Россию жиды продают жидам», и ничего хорошего эту страну не ждёт. Он жалуется на денщика, который в ответ на приказ «наваксить щиблетину, чтоб видеть рыло в ней», послал штабс-капитана к его матушке.
Адъютант возражает: он не монархист, и даже социалист, но «для социализма нужен базис. ‹…› Культура нужна. А мы - Азия-с». Социализм надо внедрять не сразу, а «постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку, сегодня, завтра, через двадцать лет». Адъютант недолюбливает тех, у кого «от Вильгельма кресты и ленты», и кто ездит в пломбированных вагонах, но и «Ленина, который смуту сеет», к власти допускать нельзя.
Приятели надеются на помощь казачества и проклинают большевиков, пока не напиваются.
Тем временем в подвалах большевики раздают оружие, патроны и планируют штурм Зимнего.
6
Большевики готовятся к восстанию, «окружая Зимний в кольца». В смольном Ильич и его сторонники думают «о битвах и войске», и «перед картой ‹…› втыкают в место атак флажки».
Отряды рабочих, / матросов, / голи -
дошли, / штыком домерцав,
как будто / руки / сошлись на горле,
холёном / горле / дворца.
Маяковский представляет взятие Зимнего, как битву двух огромных теней. Тень дворца сжала руками-решётками торс тени толпы. Защитники Зимнего редеют, батальоны сдаются один за другим, «а Керенский спрятался, попробуй вымань его».
А во дворце, в «мягких мебелях», сидят министры. Их уже никто не слушает, и они «готовы упасть переспевшей грушею, как только их потрясут».
И вот дрожат стёкла дворцовых окон - это ударили «форты Петропавловки», а вслед за ними «бабахнула шестидюймовка Авроры». Восстание начинается. Солдаты берут приступом каждую лестницу и комнату Зимнего, «перешагивая через юнкеров».
Тринадцать министров понимают, что сопротивляться глупо, и сдаются.
Председатель реввоенкомитета Антонов объявляет временное правительство низложенным. В Смольном толпа поёт: «Это есть наш последний...», и умолкает пулемёт, а первый трамвай выезжает уже при социализме.
7
Поэт описывает утонувший в сумраке Петербург. На улицах пусто, лишь кое-где у горящих костров греются солдаты. Возле одного из таких костров Маяковский встречает Александра Блока.
Блок жалуется, что крестьяне подхватили песню восстания, спетую в Петербурге, и сожгли в его усадьбе библиотеку. Сёла восстали против лютых помещиков. Партия прибирала к рукам «этот вихрь ‹…› и пожара дым» и строила в ряды.
8
Зима, мороз, но коммунистам жарко - они работают на трудовом субботнике. Они имеют право закончить работу раньше и уйти, но не сделают этого потому, что грузят свои дрова в свои вагоны, чтобы согреть своих товарищей.
Здесь свершается «социализм: свободный труд свободно собравшихся людей».
9
Богачи не могут понять, «что это за „социалистическое отечество“», чем восторгаются живущие в нём люди, за что готовы сражаться. Ведь «можно умирать за землю свою, но как умирать за общую»? Для капиталистов «жена, да квартира, да счёт текущий - вот это отечество, райские кущи», ради которых можно и на смерть пойти.
Поэт отвечает капиталистам:
Слушайте, / национальный трутень,-
день наш / тем и хорош, что труден.
10
Капиталисты, «ощерившие сытую пасть», понимают, «что если в Россиях увязнет коготок, всей буржуазной птичке пропасть». Поэтому «разная сволочь и стерва шьёт шинели цвета серого» - европейская буржуазия хочет задушить молодое советское государство и шлёт войска на помощь «белым».
Военные суда из Марселя и Дувра плывут к Новороссийску и Архангельску, на них - сытые солдаты. В ход идут подводные лодка, авианосцы и ядовитые газы.
Все моря - и белое, и Чёрное, и Каспийское, и Балтийское - оккупировала «морей владычица, бульдожья Британия». Буржуи гребут жар чужими руками - чёрную работу за них делают «бароны и князья недорасстрелянные».
На Питер идёт войско Юденича с танками и обозами, полными еды. В Сибири хозяйничает адмирал Колчак с чехами, а в Крыму - Врангель. На обедах полковники хвастаются, «прихлёбывая виски», как убивали десятками «чудовищ большевицких».
Страна тонет в крови, горят сёла. Голодающим большевикам некуда деваться, они в Москве, как на острове «с Лениным в башке и с наганом в руке».
11
Проходит время. Маяковский селится в доме ВСНХ, где живут «всякие и люди, и классы». Обитатели дома голодают, отапливают комнаты «томами Шекспирьими», а «картошка - пир им». В этом доме отражена вся жизнь, и поэт варится в ней, как в каменном котле.
В пальбу / присев / на корточки,
в покой / глазами к форточке,
чтоб было / видней,
я / в комнатёнке-лодочке
проплыл / три тыщи дней.
12
Маяковский описывает голодную московскую жизнь. Возле Главтопа дежурят спекулянты - «обнимут, зацелуют, убьют за руп». В очередях за хлебными карточками стоят лесорубы, им положен только фунт хлеба высшей категории. Но они понимают: сейчас главное - отбиться от «белых».
Есть захотелось, / пояс - / потуже,
в руки винтовку / и / на фронт.
Самый хороший паёк у «незаменимых» - им «правление выдало урюк и повидло». Богатые питаются в коммерческих ресторанах. Учёным по особому мандату Луначарского полагается масло, сахар, мясо, дрова и «шуба широкого потребления», но от комиссара они получают только «головной убор» и «ногу лошажью».
13
Маяковский живёт на двенадцати квадратных аршинах с друзьями - Лилей и Осей Брик - и собакой Щеником. Взяв салазки и надев оборванную шапчонку, поэт отправляется раздобыть дров и вскоре везёт домой насквозь промёрзшее полено из разломанного забора. Принёс, настрогал перочинным ножиком, растопил печку. Обитатели комнаты уснули и чуть не угорели.
Поэт вспоминает морозную зиму, розовое закатное небо и облака, похожие на корабли.
Только в морозную ночь, «зубами вместе поляскав», поймёшь, что «нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку» и невозможно разлюбить землю, «с которою вместе мёрз».
14
Многие умерли в эту зиму. Поэт не хочет касаться «боли волжской» - голодающего Поволжья. На творчество Маяковского вдохновляют только глаза любимой - «круглые да карие, горячие до гари».
Поэту сообщают, что любимая опухла от голода. Врач говорит, что нужны витамины - свежие овощи. Вместо цветов, Маяковский несёт возлюбленной две морковины.
Я / много дарил / конфект да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол-/полена / берёзовых дров.
«Зеленью да лаской» поэт выходил любимую.
О себе поэт не думает: «Мне легше, чем всем - я Маяковский. Сижу и ем кусок конский». Он жалеет сестру, которой приходится менять вещи на еду. Тем не менее, поэт кричит в лицо Америки «круглей ресторанных блюд», что любит свою нищую землю, «с которой вдвоём голодал».
15
Маяковский продолжает рассказывать о голоде, о том, что «нету топлив брюхам заводовым». Поэт описывает, как рабочие в залатанных валенках откапывают занесённый снегом локомотив.
По Москве ползут «обывательские слухи-свиньи» о том, что «Деникин подходит к самой, к тульской, к пороховой сердцевине». «Шептоголосые кухарочьи хоры» поют, что будет много еды. Обыватели ждут Деникина-освободителя. Но город проснулся, партия призвала к оружию, и уже скачут на юг «красные» эскадроны.
В Ленина стреляет Каплан - это «заёрзали длинноносые щуки», враги советской власти. Но «лежит на хищнике Лубянская лапа Че-ка» и ветер уже треплет списки расстрелянных.
Обыватели-мошки прячутся и замолкают, а наутро счастливая весть: Ленин жив. Коммунисты «держали взятое, да так, что кровь выступала из-под ногтей».
Поэт видел щедрые южные края, но только за «землю, которую завоевал и полуживую вынянчил», можно пойти «на жизнь, на труд, на праздник и на смерть».
16
Маяковский описывает бегство интервентов из Крыма, о котором ему рассказал «тихий еврей».
Бегут все, недовольные советской властью, - и «чистая публика, и солдатня». Везде суматоха и толкотня. Полуодетые люди, забыв приличия, кулаками пробивают себе дорогу на теплоходы, невзирая на пол и чины.
«Хлопнув дверью, сухой, как рапорт» из штаба выходит Врангель в чёрной черкеске. Перед тем как сесть в ждущую его лодку, главнокомандующий падает на колени, трижды целует родную землю и крестит город.
Так покидают Родину «вчерашние русские», «оторванные от станка и пахот», чтобы «доить коров в Аргентине» и «мереть по ямам африканским». Уплывают на турецких судах, которых сопровождают «два миноносца-американца». А им вслед несётся: «Спёрли казну и удрали, сволочи».
Советскому правительству отправлена телеграмма: «Врангель опрокинут в море», точка в войне. Коммунисты бросают оружие и расходятся к недопаханным полям и остывшим доменным печам.
17
Поэт не хочет хвалить всё, что сделано. Он «пол-отечества мог бы снести, а пол - отстроить, умыв». Маяковский вместе со всеми «вышел строить и месть». Он счастлив видеть, что много достигнуто, но считает, что большая часть пути ещё впереди.
Я / планов наших / люблю громадьё,
размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идём
в работу / и в сраженья.
Поэт наблюдает, как из-под сора «коммуны дома прорастают ‹…› и поворачиваются к тракторам крестьян заскорузлые сердца». А планы, которые раньше «задерживал нищенства тормоз», встают, «железом и камнем формясь». И поэт прославляет свою республику, «рождённую в трудах и бою».
18
Маяковский описывает Красную площадь, куда часто приходит один, поздно вечером или ночью. Там, у Кремлёвской стены, покоятся те, кто отдал свою жизнь и кровь за СССР. Рядом, «как нагромождённые книги», мавзолей Ленина.
Поэт идёт вдоль могил и вспоминает каждого героя Революции и Гражданской войны. Они умерли «от трудов, от каторг и от пуль, и никто почти - от долгих лет».
Поэту чудится, «что на красном погосте товарищей мучит тревоги отрава» - не предали ли потомки их дело, и скор ли освободят народ «в чёрных Европах и Азиях». Маяковский успокаивает их, говорит, что «страна-подросток» становится всё краше и сильнее, а «в мире насилия и денег» народ будят их тени, и «готова к бою партийная сила».
19
В последней главе Маяковский описывает, какой стала Советская страна. Он рад обильным витринам магазинов со сниженными ценами, обновлённым и украшенным городам, развивающейся кооперации и своей фамилии в поэтической рубрике «книжных груд».
Я / земной шар
чуть не весь / обошёл,-
и жизнь / хороша,
и жить / хорошо.
Депутаты защищают права советского человека, а милиционеры, уличные регулировщики, красная армия - его жизнь и покой. Страна строится, работают фабрики - ткут ситчик комсомолкам, а колхозники «доят, пашут, ловят рыбицу».
Обрисовав каждое достижение советского народа, Маяковский удовлетворённо восклицает: «Хорошо!».
В такие ночи,
в такие дни,
в часы
такой поры
на улицах
разве что
одни
поэты
и воры́.
Сумрак
на мир
океан катну́л.
Синь.
Над кострами -
бур.
Подводной
лодкой
пошел ко дну
взорванный
Петербург.
И лишь
когда
от горящих вихров
шатался
сумрак бурый,
опять вспоминалось:
с боков
и с верхов
непрерывная буря.
На воду
сумрак
похож и так -
бездонна
синяя прорва.
А тут
еще
и виденьем кита
туша
Авророва.
Огонь
пулеметный
площадь остриг.
Набережные -
пусты́.
И лишь
хорохорятся
костры
в сумерках
густых.
И здесь,
где земля
от жары вязка́,
с испугу
или со льда́,
ладони
держа
у огня в языках,
греется
солдат.
Солдату
упал
огонь на глаза,
на клок
волос
лег.
Я узнал,
удивился,
сказал:
"Здравствуйте,
Александр Блок* .
Лафа футуристам,
фрак старья
разлазится
каждым швом".
Блок посмотрел -
костры горят -
"Очень хорошо".
Кругом
тонула
Россия Блока…
Незнакомки,
дымки севера*
шли
на дно,
как идут
обломки
и жестянки
консервов.
И сразу
лицо
скупее менял,
мрачнее,
чем смерть на свадьбе:
"Пишут…
из деревни…
сожгли…
у меня…
библиоте́ку в усадьбе".
Уставился Блок -
и Блокова тень
глазеет,
на стенке привстав…
Как будто
оба
ждут по воде
шагающего Христа* .
Но Блоку
Христос
являться не стал.
У Блока
тоска у глаз.
Живые,
с песней
вместо Христа,
люди
из-за угла.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
Работники
и батраки.
Зажмите,
косарь и кователь,
винтовку
в железо руки!
Вверх -
флаг!
Рвань -
встань!
Враг -
ляг!
День -
дрянь.
За хлебом!
За миром!
За волей!
Бери
у буржуев
завод!
Бери
у помещика поле!
Братайся,
дерущийся взвод!
Сгинь -
стар.
В пух,
в прах.
Бей -
бар!
Трах!
тах!
Довольно,
довольно,
довольно
покорность
нести
на горбах.
Дрожи,
капиталова дворня!
Тряситесь,
короны,
на лбах!
Жир
ёжь
страх
плах!
Трах!
тах!
Тах!
тах!
Эта песня,
перепетая по-своему,
доходила
до глухих крестьян -
и вставали села,
содрогая воем,
по дороге
топоры крестя.
Но -
жи -
чком
на
месте чик
лю -
то -
го
по -
мещика.
Гос -
по -
дин
по -
мещичек,
со -
би -
райте
вещи-ка!
До -
шло
до поры,
вы -
хо -
ди,
босы,
вос -
три
топоры,
подымай косы.
Чем
хуже
моя Нина?!
Ба -
рыни сами.
Тащь
в хату
пианино,
граммофон с часами!
Под -
хо -
ди -
те, орлы!
Будя -
пограбили.
Встречай в колы,
провожай
в грабли!
Дело
Стеньки
с Пугачевым,
разгорайся жарчи-ка!
Все
поместья
богачевы
разметем пожарчиком.
Под -
пусть
петуха!
Подымай вилы!
Эх,
не
потухай, -
пет -
тух милый!
Черт
ему
теперь
родня!
Головы -
кочаном.
Пулеметов трескотня
сыпется с тачанок.
"Эх, яблочко,
цвета ясного.
Бей
справа
белаво,
слева краснова".
Этот вихрь,
от мысли до курка,
и постройку,
и пожара дым
прибирала
партия
к рукам,
направляла,
строила в ряды.
Холод большой.
Зима здорова́.
Но блузы
прилипли к потненьким.
Под блузой коммунисты.
Грузят дрова.
На трудовом субботнике.
Мы не уйдем,
хотя
уйти
имеем
все права.
В наши вагоны,
на нашем пути,
наши
грузим
дрова.
Можно
уйти
часа в два, -
но мы -
уйдем поздно.
Нашим товарищам
наши дрова
нужны:
товарищи мерзнут.
Работа трудна,
работа
томит.
За нее
никаких копеек.
Но мы
работаем,
будто мы
делаем
величайшую эпопею.
Мы будем работать,
все стерпя,
чтоб жизнь,
колёса дней торопя,
бежала
в железном марше
в наших вагонах,
по нашим степям,
в города
промерзшие
наши .
"Дяденька,
что вы делаете тут,
столько
больших дяде́й?"
- Что?
Социализм:
свободный труд
свободно
собравшихся людей.
Перед нашею
республикой
стоят богатые.
Но как постичь ее?
И вопросам
разнедоуменным
не́т числа:
что это
за нация такая
"социалистичья",
и что это за
"соци -
алистическое отечество"?
"Мы
восторги ваши
понять бессильны.
Чем восторгаются?
Про что поют?
Какие такие
фрукты-апельсины
растут
в большевицком вашем
раю?
Что вы знали,
кроме хлеба и воды, -
с трудом
перебиваясь
со дня на день?
Такого отечества
такой дым
разве уж
настолько приятен?*
За что вы
идете,
если велят -
"воюй"?
Можно
быть
разорванным бо́мбищей,
можно
умереть
за землю за свою ,
но как
умирать
за общую?
Приятно
русскому
с русским обняться, -
но у вас
и имя
"Россия "
утеряно.
Что это за
отечество
у забывших об нации?
Какая нация у вас?
Коминтерина?
Жена,
да квартира,
да счет текущий -
вот это -
отечество,
райские кущи.
Ради бы
вот
такого отечества
мы понимали б
и смерть
и молодечество".
Слушайте,
национальный трутень, -
день наш
тем и хорош, что труден.
Эта песня
песней будет
наших бед,
побед,
буден.
