Идеальных книг не бывает.
Но есть Книги - с большой буквы К - средство для ублажения ума, души, чувств.
«Дом» - книга штучная. Полная субъективных достоинств и личностных недостатков. Населенная героями-образами и образами героев, следящими сквозь текст за вашими глазами злыми и голодными недолюбленными взглядами.
Тут надо словить читательское везение. Чтоб открыть, расправить рукой страницы и провалиться, понять странице на пятидесятой, что ни хрена ты уже не читаешь, а текст разговаривает с тобой, сидя напротив тонкошеим, угловатым, потенциально прекрасным гадким утёнком...
«Дом», на мой взгляд, в ряду лучших книг на русском языке последних лет. А их, таких книг, не вагон. Пересчитать по пальцам и даже не разуваться.
Избыточная толщина, как по мне, вредит повествованию, и, с одной стороны, текст выиграл бы от сокращения процентов на десять, но сила и качество самого языка книги, с другой стороны, этот «недостаток» пожалуй что компенсируют.
Не факт, что она вам понравится. Не факт. Как любая из книг, которые автор пишет кровью своей души. Вдруг у вас разные группы крови.
Оценка: нет
Как сложно писать отзыв на понравившиеся книги, потому что за восторгом можно не передать главного. Как не хочется писать отзыв на «плохие» книги, плохие не потому, что они плохо написаны, а потому что это не твои книги, причем от первой и до последней строчки. Если бы не обещание, я бы не дочитала книгу. О том, что дочитала жалею до сих пор. Но может кому-то пригодится этот абсолютно субъективный отзыв.
Я ждала сказку, ждала феерию, рекомендация Фантлаба обещала мою будущую оценку от 9 и выше, Не сложилось. Первые страницы читала с недоумением, что это? Дом для больных, увечных детей таким не бывает. Реализма здесь нет и 2 процентов. Дети, а детьми они были все таки не всю книгу и не все, живут сами по себе, воспитатели вроде как где-то рядом, учителя возможно чему-то и учат, но чему и где, а главное зачем, непонятно, ДОМУ ЭТО НЕ НАДО. Что нужно ДОМУ, я так и не поняла. ВСЕ происходит в грязных закуренных, заплеванных спальнях. Причем ведь речь идет о больных и увечных детях и о реализме. Кто хочет прочитать реализм о буднях инвалидов, читайте Гальего, я не смогла его дочитать, я плакала от бессилия. Здесь не было слез, не было радости от встречи с прекрасным, было только одно сплошное недоумение, ЗАЧЕМ Я ЭТО ЧИТАЮ???
Недоумение не проходит до сих пор. Читая восторженные отзывы, я не понимаю, как можно увидеть то, что увидели читатели, и не обратить внимания на мелочи, которые через всю книгу идут красным цветом. Это не просто драки, убийства, выяснения отношений, это ломка личности, кто не сломался, тот не выживет. Кто не сломался, есть шанс, что тебя отсюда отпустят. Что родители, которые сдают сюда своих детей (может быть реализм как раз в этом был, сдать своего увечного, или не такого как все ребенка?), а потом через семь лет забрать, при условии, что это был ребенок, а не просто фантом.
Могу еще много написать, но не хочу спойлерить, после сотой страницы уже было ясно, что лучше не будет. За сто страниц до конца вновь наметился прогресс, что все окажется не так плохо. Но оказалось еще хуже. Да, и единственное достоинство в этой книге, то что она легко читается, Но поверьте – это были самые неинтересные мне 692 страницы.
В конце книги обещано тем, кто ничего не просит, перо белой цапли. Я его не хочу. Дары этого дома могут быть скорее проклятием, чем подарком.
Оценка: 2
Вы помните себя ребёнком? Вот это странное – одновременно прекрасное и страшное – время, когда счастье может составиться из нового фантика от жвачки, пополнившего коллекцию, и из новогодних подарков, найденных утром под ёлкой. А ещё - из дурацкой, но очень важной песни, которую ты громко вслух поёшь, держась за руку большого и надежного взрослого человека, который – ты точно знаешь – тебя любит и оберегает. А грандиозное несчастье – это.. ну, допустим, разбитая любимая чашка и то, что родители заставляют идти спать тогда, когда по телевизору «Что? Где? Когда?».
А подростком себя помните? Когда всё то же пресловутое счастье и тема для разговоров на целую неделю – это записочка от мальчика на уроке географии. А несчастье, сопоставимое с крахом всей жизни – это то, что записочка прилетела не от того, от кого её так ждёшь.
«Дом, в котором…» - это очень большая книжка, словно специально предназначенная и для тех, кто всё это помнит, и для тех, кто забыл, но очень хочет вспомнить. Роман об интернате для детей-инвалидов? О, я с большим недоверием открывала первые страницы, потому что вполне закономерно ждала и опасалась душераздирающих спекуляций на подобной теме – ждала ну почти что полного мрака, выжимания из читателя очевидных сострадательных слёз и прочего «трепета», который – как бы ну совершенно лишний в нашей «взрослой» жизни. Недоверие прошло очень быстро, потому что столкнулась я… ну практически с воплощённым колдовством. (Не стоит думать, что речь о «рождественской сказке». Колдовство – оно ж разным бывает. Бывает и тёмным).
Дом – он почти что живой. Это, в контрасте с обыденной «Наружностью» - почти что магическое параллельное пространство для множества его обитателей, пространство со своей историей и скелетами в шкафах, со своей географией и сводом законов. Обитатели же.. о, их очень много. Они калейдоскопом пронесутся перед глазами читателя, рисуя собой, населяя это пространство – кто-то мелькнет тенью, а кто-то пройдет от начала до конца всю эту тысячу страниц. Они – дети, но не дети. Они разговаривают так, как многим взрослым и не снилось, цитируя классику и играя словами. Они - требующие жалости инвалиды-колясочники? Да нет, именно про это, местами, буквально заставляешь себя вспомнить, потому что они… живут, и они настоящие. Они, разумеется, сбиваются в «стаи», присваивают им названия и носят «униформу». Они борются за власть и влияние и даже убивают друг друга. Они рисуют на стенах и делают друг для друга одежду, верят в амулеты и околдовываются музыкой, и… дружат, по-настоящему дружат и поддерживают друг друга. А еще у нас на глазах - и растут, и влюбляются, и… и панически боятся дорасти до выпуска, до ухода из привычного знакомого Дома в пугающую своей неизвестностью «наружность» взрослой жизни.
(Ой, уймите меня кто-нибудь, а то я сейчас снова расчувствуюсь, доведу сама себя до слёз и напишу вместо отзыва ещё один роман в тысячу страниц)).
Я, пожалуй, могла бы сформулировать миллион претензий к этой книге как к роману. Да, она длинновата. Да, местами она мутновата, не отличается легкостью и изяществом композиции и… как бы это сказать, «чрезмерна». Но. Если бы подобное чтение попалось мне лет в тринадцать, я бы держала эту книжку под подушкой, потому что безнадежно влюбилась бы и в сам текст, и в главных героев. А сейчас.. ну просто считаю, что это очень хорошая книга о такой страшной штуке, как взросление. Книга, которая притом ещё и даёт возможность каждому желающему испытать широчайший диапазон эмоций – любовь и неприязнь, сочувствие с состраданием, страх со всеми своими спутниками и так до бесконечности. Короче, весь возможный «комплект».
Оценка: 8
Предвижу забрасывание меня минусами, но все же выскажу свое мнение о книге…
Очень яркое и необычное описание жизни детей-подростков, оторванных от нормального мира, вынужденных строить свой мирок со своими законами и правилами внутри дома-интерната, изумляло, завораживало меня где-то треть книги. Но далее отсутствие событий и действий начало раздражать. Очень много описаний, мыслей, ощущений, страхов подростков. На мой взгляд переизбыток. Вторая половина книги совсем пошла тяжело, со скрипом. Внутренний мир «Дома», «Прыгуны» описывались настолько вскользь, что уловить картинку «изнанки Дома» было для меня сложно.. Вся книга проходит в ожидании чего-то… каких-то важных событий, объяснений, подсказок. Но ожидание оказывается тщетным. Это просто описание жизни в Доме. На мой взгляд, сильно затянутое описание. Да – это ярко, непривычно, эмоционально. Но когда привыкаешь к такому изложению, хочется быстрее приблизиться к развязке, которая все никак не наступает. Не понравилось и то, что нет одного героя, повествование постоянно ведется от разных лиц, из-за этого образуется некий хаос в голове. Хаос – именно такое впечатление от «Дома» сложилось у меня после прочтения. Оценка книги колебалась от восторженного отношения вначале до тихого раздражения в конце.
Оценка: 6
В моей жизни периодически - раз в год примерно - появляются такие книжки, которые производят впечатление «протащило по камням, перевернуло и шмякнуло»:smile: «Дом» как раз из таких. Тащило так, что неделю я ни о чем другом не то что говорить - думать не могла, настолько «занырнула» в эту описанную реальность, что собственная реальность стала казаться мне какими-то декорациями, раздражающе несоответствующими тому, что происходит внутри.
Роман потрясающе затягивающий, в него погружаешься, как в подземную пещеру, сначала очень неудобно, потом - страшно, а потом глаза привыкают к темноте, голова - к чувству толщи земли, и в итоге вживаешься в эту реальность, а то, что было раньше, всякое небо над головой и просторы, как-то забываешь. Петросян написала именно такой роман, очень *другой*, гораздо более фантастический в своем роде, чем большинство фантастики. Потому что в нем действительно создается совершенно иная реальность, очень отличная от нашей, и в то же время очень обширная и гармоничная. По мере чтения происходит кардинальная смена угла зрения, общего взгляда на мир. Во всяком случае, происходит с теми, кто вчитывается, а не абстрагируется, потому что абстрагироваться от таких вещей нет смысла - в этом вся их суть и прелесть, что ты сам немного меняешься под них в процессе чтения. Чем дальше читаешь, тем глубже погружаешься, роман под 1000 страниц, так что успеваешь занырнуть настолько глубоко, что еще долго будешь всплывать, иначе рискуешь кессонной болезнью - слишком резким окажется расхождением между миром тем и миром твоим реальным.
Где-то на сотой странице я думала, что по итогам буду громко возмущаться, почему меня не предупредили. Да, я не читаю аннотации и чужие отзывы. Поэтому не знала заранее, а когда узнала, было поздно, что тот самый Дом - это детский дом для детей-инвалидов. Другое дело, что учитывая общую волшебность и мистичность романа, со временем это перестает пугать и вообще иметь значение. Это ни разу не Гальего. Скорее - «Республика ШКИД» с сюрреалистическим отливом. Впрочем, если бы я знала заранее, я бы не стала читать и очень много бы потеряла. Даже страшно подумать, что это была бы целая потерянная иная реальность.
Кажется, я не в состоянии ничего внятно объяснить про эту книжку. Попробуем с начала. Есть некий Дом-интернат, где живут дети школьного возраста. Читают и цитируют античных классиков, говорят удивительно едкие и мудрые вещи, разрисовывают стены, дают друг другу клички и не называют имен, образуют «стаи» и назначают вожаков. А еще - ходят на «обратную сторону» Дома, где поля и маленький пыльный городок, из которого при удаче можно попасть в совершенно уже сказочный Лес. Кто-то ходит сознательно, кто-то проникает случайно, кому-то вообще нет туда доступа. Но веянья с «изнанки» незаметно пронизывают весь Дом и всех его обитателей, не важно, осознают они это или нет. Их замкнутый мирок и так совершенно другой, но в отличие от нашего, у них этих миров целых два.
Мне кажется, все-таки центральная или одна из центральных - тема или проблема свободы. Той, которая от слова «все относительно». Относительно ценностей и мира физически полноценных людей, воспитанных в нормальных семьях, дети-инвалиды в детском доме - это несвобода в квадрате. Во-1, ограниченные собствеными физическими невозможностями. Во-2, ограниченные социально, материально и психологически (не буду углубляться, тут и так можно вывести всякие проблемы и отсутствие возможностей для самореализации, образования, работы, создания ячейки общества и тд).
А Петросян делает совершенно уникальную вещь. Она *практически*, на опыте доказывает, что несвобода - понятие относительное. Потому что несвобода есть ограничение нашего развития. Но стоит только определить, что развитие у нас должно идти по другому пути, что нужно не то, а это - и несвободы уже нет. Потому что нет предела тому варианту и способу развития, который мы выбрали и обозначили главным и важным. Который только и представляет ценность в нашем обществе, нашем кругу, нашем *мире*.
Петросян создала полностью свой мир. Закрытый от влияния извне и от проникновения в него ценностей их «наружности», «наружных» представлений о свободе. А поскольку в этом внунтреннем мире ничто не нарушает гармонию, там прекрасно формируется своя система ценностей и своя этика. Границы мира искусственны, но это единственное искусственное, что в нем есть, все остальное - очень логично и естественно. И дети в свое мире на самом деле свободны, точно так же как здоровые люди из «наружности» свободны в своем. Вот это просто дивно.
И еще - вечный постулат: чудо возможно ровно постольку, поскольку ты в него веришь. И остальные. Для неверующего оно обернется только непонятным казусом, для верующего это - такая же сторона реальности, как и все остальное, подчиняющаяся своим законам, которые можно знать или хотя бы угадывать. Что такое «другая сторона» Дома - вопрос в такой же степени неразрешимый, как и тот, что такое «Блистающий мир» Грина. Даже странно, что их никто не сравнивают. Блистающий мир мелькает и исчезает, изнанка Дома не проявляется в нашей реальности, а что там чувствуют и вспоминают больные дети - кто их разберет. Может, Друд просто эксцентричный чудак, а Слепой - ребенок, за отсутствием основного чувства слишком сильно утративший соприкосновение с реальностью и ушедший в мир своих фантазий. А может, это действительно другие реальности, просто нам недоступные.
С другой стороны, сама *реальная* реальность Дома, в котором - уже обладает достаточной степенью инаковости, чтобы ее можно было считать иной и волшебной. Мысль чудовищная, но в этой реальности хочется оказаться хотя бы ненадолго. В некоторой степени это обусловлено волшебностью замкнутого на первый взгляд пространства Дома, которое на второй взгляд оказывается безграничным. Но еще и потрясающе живыми и интересными героями, очень разными и очень яркими. Невероятно привлекательными. Я по доброй традиции, впрочем, все время болела за Слепого. Остальные не хуже, но это исключительно вопрос персональных предпочтений))
Оценка: 10
Первый раз совсем не хочется писать рецензию на прочитанное, и не потому, что книга плохая, а потому что боишься словами спугнуть ее волшебство.
Все равно нормального, внятного отзыва не получится.
Это слишком личное, что ли, - и вопрос восприятия этой книги каждый читатель должен будет решить для себя сам.
Кому-то она и вовсе не понравится, что будет совсем неудивительно, хотя таких, как мне кажется, все же будет меньшинство.
Ее не стоит читать тем, кому важен в литературе четко-структурированный, последовательный сюжет; тем, кто любит, чтобы в книге все, в конце концов, становилось понятно и на поставленные вопросы были даны исчерпывающие ответы; нелюбителям открытых концов и любителям жесткого обоснуя она категорически противопоказана; тех, кто недолюбливает чрезмерное внимание к деталям, описания внутреннего мира и скачки по времени и репортерам тоже просьба не беспокоиться.
А вот тем, кто любит сюрреализм, символизм, недосказанности и психологические лабиринты книга, скорее всего, придется по душе.
Те, в ком сильна кэрроловская безуминка Алисы, наверняка почувствуют себя в этом романе, как дома. Во всяком случае, это очень похоже на пресловутое падение в кроличью нору.
И - да-да, - возможно, и под воздействием каких-то препаратов, - черт его знает, кто-то в рецензиях писал, что «Дом» похож на галлюцинаторный бред под воздействием ЛСД. Что ж, ощущения сравнивать не могу, но ассоциация близкая, - во всяком случае, роман похож на наркотик, который подсаживает читателя на себя и не дает соскользнуть. Этакая «Лунная Дорога», облегчающая переход.
Да это и не книга вовсе, это... мир под обложкой. Причем, что примечательно, мир не придуманный, как придумывают книги писатели-профи, а честно существовавший в голове автора долгие годы, а затем пересказанный на бумаге. Мир, который существовал внутри головы одного человека, год за годом, изменяясь, трансформируясь, «надстраивая этажи». Маленькая личная вселенная, замкнутая на себе, которой не планировали делиться, но вдруг - совершенно неожиданно - поделились.
Я думаю, что те, у кого есть такие вот личные миры, который иногда - и то если невероятно, чертовски повезет, - можно в какой-то степени даже разделить с кем-то, - поймут, о чем я.
Внутренний универс, персональная вселенная, свое собственное убежище от повседневности и одновременно копилка страхов. Место, в котором собираются «ненужные вещи».
По-хорошему говоря, это чердак или подвал, который у каждого из нас в голове в наличии, только у некоторых входы в него наглухо заколочены. И кто-то делает вид, что этого места не существует вообще, кто-то спасается там, а кто-то и живет на постоянной основе.
Может быть, поэтому «Дом» и цепляет, - присутствует определенный эффект узнавания, поскольку какими бы разными не были наши чердаки и подвалы, они все соединены в определенную сеть коллективного бессознательного.
И чудится, чудится что-то родное и до боли знакомое во всех этих лабиринтах под книжной обложкой, но до конца в руки не дается, ускользает.. ибо это все-таки не наша голова, а многие ли в своей-то способны разобраться?
Этот первобытный хаос узнаваем и принимаем на таком же первобытном, интуитивном уровне, но при попытке разложить его по полочкам, он рассыпается в прах.
Возможно, я слишком усложняю и ищу кошку в черной комнате, которой там и нет, но мне кажется, что именно в этом кроется причина популярности «Дома» у одних и резкого неприятия у других. Не каждый готов посмотреть в зеркало и увидеть там себя таким, каков он есть. А кто-то просто не умеет так смотреть.
И оценка романа как литературы тут вообще ни при чем.
Потому что - серьезно, - ну какое литературное произведение и объективные достоинства? Как произведение «Дом» не выдерживает никакой критики, - трудно поддающаяся определению жанровая принадлежность, к которой прилепили от безысходности термин «магический реализм»; отсутствие грамотно-выстроенного сюжета (сюжет тут есть, но тонет под обилием идей и описаний); брошенные в воздухе концы, которые писатель-профи обязательно подобрал бы напоследок и завязал в художественные ленточки; слишком много поднятых тем и слишком много высказанных мыслей сразу, что создает сумбур.
У «Дома» нет четкой структуры, - начинается роман как история совсем об одном и с позиции одного героя, а потом и история начинает змеиться и видоизменяться, и главные герои-то, оказывается, совсем не те, на кого вы думали.
Недосказанности, недоговоренности, двусмысленности... отсутствие единой темы, как таковой, - объединяющая есть, это Выпуск, но к ней крепится еще пять-шесть, как минимум, - книга не просто многослойна, она нашпигована этими слоями, как праздничный торт на безумном чаепитии. Крути-верти, рассматривай, - с какой стороны взглянешь, та тебе и покажется, а обойдешь по кругу - и все уже не то, чем казалось.
На первом уровне - будто бы роман о детстве и детях, о страхе взросления, приправленный горькой жизненной несправедливостью и настоящей недолюбленностью детей-инвалидов. Можно остановится на нем, и он будет почти правдой. И в этом качестве весьма хорош. Здесь даже можно увидеть острую социальную проблематику, хотя «Дом» - ни в коем случае не социалка, не стоит так о нем думать. Однако, некоторые страницы заставляют плакать и сердце сжимается. Оттого, как тут все по-честному... и пронзительно по-детски, - дружба, тоска, желание принятия. Очень реальный уровень, на самом деле, и очень сильно прописанный. Хотя именно здесь и споткнутся любители обоснуя, ибо ощущения - правдивы, а вот условия не до конца веристичны.
На втором - это уже городское фэнтези, сказка, с элементами философской притчи, которая на какое-то время вдруг превращается в почти кинговский триллер, а в героях у нас - среди обычных людей, бродят не то боги, не то монстры. Кому нравятся такие истории, тот вполне может остановиться и здесь. Сказка получилась красивая, завораживающая и волшебная, иногда теплая, иногда темная и опасная, но в любом случае - увлекательная. На этом уровне хочется анализировать происходящее именно как фэнтезийный роман, разбирать характеры героев по косточкам, пытаться прикинуть, кого и куда в итоге забросило и по каким же своим законам функционирует этот странный мир, Наружность, Дом, Лес.
Где-то здесь же - на стыке этого слоя и следующего, - можно набрести и на философский подтекст почти религиозного буддийского характера, о том, кто мы все в этом мире и что окружают нас за его пределами, где все события замыкаются в круг, Сфинкс занимает место Лося, а все жившие когда-то уходят на новый виток перерождения. Этакое колесо Сансары со всеми вытекающими.
И есть еще один уровень - а это уже прямая трансляция из бессознательного, привет с Изнанки. Да и герои здесь уже не дети, они архетипы и субличности одной вполне взрослой личности, просто разбившиеся на составные части. И тут тоже есть, о чем поговорить, но о таких вещах не говорят напрямую, это табу.
Вот почему здесь нет имен, - кроме одного-единственного, - только клички, и нет примет, позволяющих привязать роман к каким-то географическим или временным реалиям. Причем я не уверена, что автор сама это в полной мере осознавала, - она просто писала и все.
И весь этот клубок - и пластов, и героев, и реальностей, и временных промежутков, и смыслов - воспринимается органично, - при всем своем сумбуре, так, как он есть.
Но это кошмар для любой книги, которую нужно оценивать с литературной точки зрения, применяя и голову, и сердце. А эта книга напрямую говорит с подсознанием на его же языке. К этой книге нужно подходить точно так же, как к Табаки - с «Изнанки», с изнанки сознания, только тогда она откроется и этой, самой потаенной стороной, а не теми, что лежат выше. Хотя и они более чем достойны внимания каждая в отдельности.
Ну вот, писала, писала рецензию и вдруг осознала, что ответы-то у меня на руках, а книга ведь предупреждала, что в ней все сказано. Стоит только прислушаться.
И именно поэтому мне вдруг подумалось сейчас, что на эту книгу действительно не мешает ставить предупреждение, а к списку читателей «кому не...» стоит добавить тех, кто не готов или не умеет бродить по изнанке сознания, или кому кажется, что он умеет и готов, да вот только велика опасность, что его засосет как в воронку. Ну вот они вам и Ходоки, и Прыгуны... и все остальные, кто отгородился от изнанки сознательно или просто не видит ее, или только ощущает на интуитивном уровне, но в снах она является всем - правда, слава богу, далеко не каждую ночь. Ага, потому что сны - самая простая дорога на ту сторону.
Я понимаю, что в этот момент мой отзыв может показаться кому-то бредом, но для меня в процессе написания все вдруг встало на свои места и защелкнулось, соединившись, как черепки на тулье шляпы, просто внезапно осенило, сложилась цельная картина из кусочков... хотя на стопроцентную истину я не претендую, каждый увидит в романе свое, причем это свое будет зависеть от смотрящего и его потребностей. Это по сути ключ - ключ на чужой чердак, но через него вы в конечном счете попадаете в свой собственный. Однако, гуляйте осторожно, - этот мир - совсем не добрая сказочка, и вполне способен сожрать неподготовленных.
Недаром на корешке нарисована приоткрытая дверь, - очень верное изображение.
P.S. И «Дом» из тех книг, которые тянет перечитывать снова и снова, едва только закрываешь последнюю страницу. И он стоит того, чтобы купить его в бумаге и держать на книжной полке на почетном месте.
Оценка: 10
Есть книги, которые занимают особое место, они прочно оседают в памяти и без труда удерживаются там всю жизнь. Многие книги помнишь, но эти на особом положении – не нужно напрягаться, чтобы вспомнить сюжет, героев, помнятся даже оттенки, настроение, эмоции, испытываемые когда-то при чтении. Эти книги, сколько не читай, даже если уверен, что досконально помнишь сюжет, они умудряются каждый раз открывать неизвестные факты и каждый раз дарят сильные впечатления. Таких совсем немного и «Дом, в котором…» я отнесла для себя к одной из них.
Я долго отнекивалась от её прочтения, боясь сильных эмоций, несправедливости и жестокости. И, всё же, я уступила настойчивым рекомендациям – и безмерно благодарна за это. Эта книга оказалась совсем не о том чего я ожидала. Книгу начала читать настороженно, медленно, уговаривая себя, пока не заметила, как погрузилась в неё основательно благодаря магической силе слова, вложенной Автором в произведение. Эта книга не рассказ о доме для детей инвалидов, которых хочется жалеть – эта история намного глубже и многогранней. Здесь не чувствуются дети и инвалиды: они просто передвигаются на колясках, не видят или не имеют рук, герои невероятно целостные, мудрые и наивные, философы и кривляки – они играют и живут. Эта книга - тонкий и разноплановый мир, далеко не полностью раскрытый. Он складывался постепенно, заставляя возвращаться к уже прочитанному, переосмысливать, рассматривать под другим углом и делать иные выводы, но так и не раскрылся до конца.
Это дом, в котором сосредоточена Вселенная всех и каждого живущего в отдельности. Дом, в котором живут, взрослеют, набивают шишки, влюбляются, дружат окруженные смесью реальности, сказки, вымысла, правды, жестокости, заботы, любви. Дом, в котором свои правила и законы, безоговорочное подчинение стаи своему вожаку, где в любой момент может пролиться кровь, где горе можно залить горькой, где можно ощутить мудрое понимание, потому что каждый здесь немного философ. Дом, который может поразить, напугать, запутать, заставить поверить, подарить радость. Дом, в котором всё же легче, чем в Наружности, до выпуска в которую его участники так панически боятся дорасти. Здесь всё естественно и привычно, он как второе Я каждого настолько прочно сживается с ними, что никогда не отпускает.
Книга подарила множество размышлений и переживаний. Атмосфера книги настолько притягательна, что я непременно к ней вернусь. Вернусь, чтобы пережить истории героев заново, прочувствовать, что не всё даётся легко, что мудрость постигается ценой великой платы, что для выбора, который должен сделать каждый порой необходима великая сила, что твёрдый шаг сопровождается болью, что иногда душа болит так, что Вселенная сужается до ощущения этой боли, что любовь и дружба сильные чувства, которые творят, дарят заботу и позволяют верить, что нужно и можно найти своё место в жизни, что память – огромная сила, которая может как сломать, так и одарить. Эта книга ещё о стольких вещах, что всего и не перечесть. Уверена, что Дом никогда не раскроет все свои тайны, а при каждой следующей встрече вновь поразит, высветит новые грани и позволит только чуть-чуть проникнуть в свои секреты.
Оценка: 10
Эта книга из разряда - «продолжения никогда не будет»..., независимо от точки или многоточия эпилога. Автор уже и ни причём: плавание началось, и плавание не каботажное, в прибрежных и мелководных водах, а кругосветное плавание вокруг этих 900 станиц, превратившихся в один большой глобус Мира Дома.... Будут, будут у этого Мира и Колумбы, и Магелланы, и корсарские рейды Дрейка.... На то он и Мир.
Или украдём у Кортасара: «на 900 станицах вокруг Мира».
Для такой книги написать продолжение - это убить и всю магию и очарование «канонического» текста грубым вскрытием (эксгумация - есть такой патологоанатомической термин в судебно-следственной практике: сиквел - патология незрелой прозы...).
Всякая магия строится на «некоторой» необъяснимости, практической мифологии и забытых и навсегда потерянных крупицах главной тайны: ведь жёсткие цепочки причинно-следственных связей необратимо и навсегда убивают всяческую магию, тем более непоправимо реальную.
Это очень большая проза - можно поздравить и русскую литературу и нас, читателей: на фоне неудержимо плодовитых словоРублев, это событие. Такое и миру «предъявить» не зазорно, как и Стругацких или Пелевина.
Книга писалась долго и для себя, как в стол, а значит с трепетом и любовью: так Шакал Табаки (плут и авантюрист, трикстер, Локи этого мифа) собирал, подбирал и множил свою коллекцию (и не только неопознанных вещей, не только: вчитайтесь ещё раз в последнюю главку эпилога).
Параллелей, при чтении, возникает множество, но все они сходятся, при этом рождая свой слой, свой уровень, достигнув «горизонта» - в «Дом, в котором...» Здесь и Голдинг («Повелитель мух»), здесь и Кен Кизи («Пролетая над гнездом кукушки»), здесь и братья Стругацкие («Пикник на обочине») и примыкающий к «пикнику» Киплинг («Сталки и компания»). А, и сама атмосфера Дома, и - «гениальный Пиросмани» Дома, Леопард, -отсылают к Ягуару Варгоса Льосы («Город и псы»). Самая первая, конечно, параллель - «Дом, который построил Джек» (быть может это он и есть - Яхве этого Мира, и это его чёрная широкополая шляпа с ожерельем крысиных черепов вместо ленточки на тулье?)
Читать эту Книгу - большое удовольствие. Это как вступить, поселиться в «Зоне» Пикника, делая смертельно опасные вылазки (прыжки, улёты) в Наружность. Это погрузиться в совершенно особый Мир Дома, с его многоуровневой системой мифов, с мифологией, где прописаны, нашептаны (это как намолены) и свои боги, и топография, и табу, и законы: «библейский» фольклор Ночей Сказок, информационные поля расписанных, разрисованных стен. И касты-племена: стаи, соплеменники, и всё, что порождает любое расслаивание и разделение: мы все социально близки и во вражде и в распрях, доходящих до войн, и в дружбе и в состоянии вялотекущего нейтралитета, и в ожидании Исхода.... Но это уже совершенно другая и тема и история...
Оценка: 10
Я мог бы сказать, что этот роман гениален. Я мог бы написать о том, что читал его всю ночь напролёт, дрожащими руками перелистывая странички, и утро застало меня над эпилогом, где герои и сами встречают последнее своё утро в доме. Я нарисовал бы их всех - Слепого, Табаки, Македонского, Рыжего, Русалку, если бы только мог. Всё это уже сделали до меня. Но я всё равно не могу молчать.
Потому что это шедевр, грандиозное, многогранное, эпическое полотно, и сравнимые по масштабу вещи, что встретились мне за всю жизнь, можно перечесть на пальцах одной руки безвременно почившего старины Краба. Только Мариам и Дэн. Вселенная Гипериона и гаснущее солнце мира. Пойманное в безжалостное перекрестье прицела детство и Дом, который сам по себе целая вселенная. Бездны смыслов, разрисованные поверх написанного стены, что хранят летопись обитателей вернее изменчивой и ненадёжной памяти. Время и тончайший шёлк реальностей, кругами разбегающийся по воде мироздания. Изнанка Дома, куда легко попасть и откуда невозможно уйти. Жестокое зеркало правды, которое никогда не лжёт. Потому что правду о себе ты знаешь и сам. И именно поэтому так стараешься искать её где-то ещё: в чужих снах, в отражениях в чужих глазах, в шёпоте пересудов за спиной. Кто ты - оборотень, убийца, ангел, дракон, просто потерявший себя человек? Но здесь, в Доме, простых людей не бывает, он меняет обитателей, забирая часть их души, но и отдавая что-то взамен.
Это жуткое место, прекрасное, но смертоносное каждую секунду. По тёмным коридорам Перекрёстка бегут трое с ножами, преследуя истекающую кровью жертву. На болотах оборотень приходит к пещере певца, чтобы заплатить за музыку единственную подлинную цену - тёплую, живую кровь. Алая лужица растекается по паркету спортзала, а бедняга Курильщик в ужасе несётся в безопасную тишину палаты, наконец поняв, что всё происходит по-настоящему, здесь, сейчас и именно с ним. А где-то на другом круге памяти сходятся в последней битве армии Черепа и Мавра, и наточен уже нож, которым будет убит бог, и штукатурка стен предвкушает уже кровь, что скоро пропитает её насквозь. Кстати, та самая штукатурка, которую потом будет есть Слепой, свидетель без глаз, вожак без стаи, который увёл всех, но оставил за спиной единственного друга, который был для него почти целым миром. Самая длинная ночь и ночь сказок, рассказанные в темноте истории и жуткая потусторонность изнанки, где можно застрять, как муха в янтаре, и не вернуться назад. В сказках люди, проведшие ночь с эльфами, возвращались назад к могилам внуков. Дом - это сказка наоборот, где считанные мгновения того, что за неимением лучшего зовут реальностью, уравновешивают годы, проведённые в мороке наваждения. И ведь они сами хотят этого, радостно раскинув руки, бросаются в пропасть сна, пьют всякую гадость и травятся дымом. Но зато носят в сердце лес и знают, каково быть котом.
Персонажи, любой из которых способен вытащить средней руки роман. Слепой, ребёнок-мудрец, герой и чудовище, провидец, тот, кто был прозорливее других и ошибся сокрушительней других. Сфинкс, молчаливая, знающая все ответы сила, променявший дружбу и любовь на свет и подлинные истины, свободные от пугающих двусмысленностей дома. Утративший при этом главное и возвратившийся назад, чтобы отыскать на руинах часть себя. Табаки, аватара Дома, хранитель времени, бог, заигравшийся в ребёнка. Македонский, дракон в теле человека, ангел смерти с искалеченными, гниющими обломками вместо крыльев. Рыжий, легкомысленный бродяга с глазами Будды. Чёрный, оплот спокойствия и здравого смысла, отказавшийся когда-то от дружбы из ревности к тому, кто никогда не был и не стал бы своим, даже если и остался бы жив. Мучительно пытающийся исправить ошибки, переиграть прошлое с новыми актёрами и в новых декорациях. Лорд, словно сошедший со старинного портрета, безумный аристократ, и тоже, как и все в Доме, живущий в глубоком разладе с собой. Каждый из них - часть мозаики превыше и важнее того, что говориться прямым текстом. В переплетении их судеб ответы, которые даны, но не произнесены автором.
Детство. Дом как метафора детства или детство как метафора дома. Безотчётный ужас перед наружностью и страх взрослой жизни, без успокоительных иллюзий детства. Готовность сменять целую жизнь на череду повторений и чужой мир, который никогда не был твоим. Дом, как вторая кожа, сросся с героями, не оторвать. Разве что по живому, кровавыми язвами на руках отлучённого от своего храма Слепого. Кто-то уходит, кто-то остаётся, и не понять, кто где. Слепой ли падает в пучину безумия или Сфинкс отвергает бесценный дар? Подумать только, мир, в котором ты не смешён и не нелеп, место, где сны имеют силу чуда, где мечта творит чудеса и способна вызвать из небытия девушку, созданную специально для тебя, которая не рождалась и никогда не была человеком. Где всё можно переиграть и отмотать назад, где любой твой выбор неокончателен и порождает волну вероятностей, и твой двойник проживёт за тебя невыбранное. Можно уйти и остаться одновременно, можно вернуться и умереть вместо брата, можно попробовать полюбить настоящий мир, можно заблудиться в Лесу и не найти дороги назад. Мир эскапистов и трусов? Давайте, скажите это в лицо Слепому или Стервятнику. Скажите, что сами не боялись взрослеть.
Я мог бы говорить ещё очень долго. Сейчас ночь, но даже Самой Длинной Ночи Дома не хватит, чтобы рассказать, как же прекрасен этот роман. Невесомые, многослойные лессировки слов и образов, чтобы показать всего лишь время. Увидеть невидимое, ощутить себя в шкуре слепца. Воздушные замки из чувств и эмоций, сонм отсылок и аллюзий, взгляд в глаза бездны. Концентрированное, кристально чистое великолепие. Всего лишь переверните страницу.
Оценка: 10
Это та книга, про которую ни в коем случае нельзя спрашивать «о чем она?» И отвечать на такой вопрос нельзя. Потому что, если услышать краткий ответ (как в школе, когда «тема этого произведения» и прочий бред антилитературный), то читать эту книгу не захочется. Про интернат для детей-инвалидов и про то, как эти дети боятся выйти во внешний мир. Как? Интересно? Нет. Ждешь очередной социальной агитки.
Интересно то, что это действительно роман про детей-инвалидов. И в нем действительно ключевая роль отведена страху перед «Наружностью», как называют внешний мир ученики. Единственное, чего в романе нет, так это детей и инвалидов.
Нет, нет, не подумайте, что это я так с сарказмом упрекаю автора, что ей не удались достоверные образы. Еще как удались. Они не польностью реалистичны, но этого и не требовалось, у нас же тут магический реализм все-таки.
В тексте нет детей - есть только загадочные, одновременно мудрые и наивные, серйозные и дурашливые божества, принявшие образ детей. В тексте нет инвалидов - есть существа, которые ездят в инвалидных колясках, не видят или не имеют рук, но инвалидов нет. Один был одноглаз, Гефест хром - разве это помешало им быть богами?
Да и Дом в действительности никакой не интернат. Дом - волшебный замок, про который мы так много читали и всегда не против прочесть еще. Замок, который содержит в себе целый мир, более того - не один. Коридорами которого можно выйти к удивительнейшим местам, если знать, как идти. Эти места не обязательно приятны, может быть, пришельца там ждут страдания, а не веселые приключения, но эти места есть. Хотя мы тут, в Наружности, склонны считать, что их нет.
Существует множество книг, написаных будто бы на фантастическую тематику, а в действительности посвященных социальной проблеме. Эта книга написана будто бы на социальную тематику, а в действительности посвящена фантастической проблеме. Проблеме фантастики. Того, какое место занимает она в нашей жизни. Так ли почестно быть реалистом и скептиком? Так ли разумно искать всему рациональные объяснения? Это и вправду книга про выход в Наружность, но не из дома-интерната во взрослый мир, а из мира, где есть место сказке, - в мир, где ей места нет. Это книга про бунт против такого выхода, бунт, который каждый из нас мечтал поднять, но не у всех хватило сил.
В интервью Мариам Петросян говорит, что писала эту книгу 10 лет. У нее не было мысли публиковать роман, она писала просто потому, что ей нравилось. Надо сказать, читается эта книга так, как писалась, - легко и мечтательно, не потому, что хочется дочитать, не потому, что хочется знать, чем кончится, а просто ради процесса. Это детское ощущение - желание растягивать и без того некороткую книгу, чтоб она подольше не кончалась, - вместе с удивительной атмосферой романа помогают вернуться в волшебный мир «до Наружности». В Дом, в котором...
Оценка: 10
» ...В тот же день после уроков Джин отозвал меня в сторонку и сказал, что ему не нравится, как я себя веду. Показал на кроссовки и велел снять их. Не стоило спрашивать, зачем это нужно, но я все же спросил.
– Они привлекают внимание, – сказал он».
Яркие кроссовки на неходячих ногах Эрика в самом деле приковывают взгляды – как стайки Фазанов, так и забредшего на «Обсуждение обуви» читателя. Но книга совсем, совсем о другом.
Спустя три месяца с момента последнего прослушивания.
После множества перечитываний – чтобы поймать и совместить как надо ускользающие и нарочно спрятанные автором фрагменты.
По прошествии времени, потраченного на осознание, что потрясающая история в который раз – для меня – окончена, и возврат невозможен.
Я все же скажу свое невесомое слово.
По-моему, эта книга интересна прежде всего тем, кто склонен рассматривать жизнь во всех ее проявлениях. Мне было как минимум любопытно прочесть ее – в порядке теста, потому что роман дает иную картину мира, позволяя взглянуть на него не одной парой глаз: глуповатых и задумчивых, внимательных и равнодушных, испуганных и мудрых, упрямых и неразумных, незрячих и вопрошающих.
История мифологична, во многом гротескна, во многом наивна. Оно и понятно: писал ее человек, далекий от литераторских кругов, правил и переписывал годами, стараясь, чтобы нравилось прежде всего ему самому. Не писать Мариам не могла, потому что когда-то в юности придумался Дом, а в нем – герои, болезненные и прекрасные существа. Порождения Дома, его добровольные узники либо изгои. Он рос, жил и развивался – и однажды пришел в этот мир. Я думаю, это здорово.
«Дом...» – книга-ребус, в которой каждый дошедший до конца найдет свое собственное решение – если получится, конечно. Отсылки ко множеству других произведений, зачастую неизвестных массовому читателю, шуточки в речи персонажей из явных и неявных «знаковых» цитат. Лично меня ужасно порадовали эпиграфы из «Охоты на Снарка», куплеты гномов из «Хоббит: Туда и обратно», абсолютно «стругацкие» интонации отдельных сцен и вневременная волшебная вязь Брэдбери – даже не в манере написания, а в ощущениях.
И меня не колышет, что в этом объемистом томике до кучи детей-инвалидов – ведь, как сказал всезнающий Шакал, «В Доме полно здоровых, у которых в бумагах значатся страшные вещи. И таких, у кого записано не то, что есть на самом деле».
Меня не напрягает и не кажется лишним появление «в кадре» большого количества девочек. Не заботят вопросы вроде: «А куда же в отсутствие девочек девалось либидо такого числа пубертатных подростков?», «С каких это фигов Слепой вдруг сошелся с Крысой?», «Почему детки, которым максимум 18, так взросло и умно выражаются?» и «Где в финале пропал Македонский?» На многие из них в книге даны ответы, частенько завуалированные, при этом не по-сказочному жизненные и честные – как и те, что хитро запрятаны в неистовом трепе Хозяина Времени.
Последняя Ночь вовсе не кажется мне провальной. Она закономерна, как любой момент Перехода, и поэтому так щемяще-грустна предощущением близкого конца.
Умиляют намеки на грядущую эпоху роликов с Ютуба («Девочка и мяч. Игра с невидимкой») – и неважно, «просто совпало» это, будучи написанным в 1997, или добавилось позже. Я все же слышу слабые отголоски «армянского радио» в перебранках воспитателей. Чую лукавство в словах Мариам, что у Сиамцев скорее клички, чем имена, и «Рекс сильно напоминает собачью» (ага, особенно если вспомнить ее латинский перевод). Посмеиваюсь с тех, кто верит, что именная кличка Р Первого, которую сам он почитал оскорблением, его настоящее имя.
Я люблю героев «Дома...» за их оголтелый максимализм и почти буддийскую мудрость. За нежелание взрослеть, за непосредственность и упрямство, дающие им силы, чтобы жить. За сказку, по собственной воле приходящую туда, где маловато надежд на нормальное, «каколюдское» существование. За то, что Мариам удалось вложить в них достаточно искреннего и настоящего, чтобы хотелось узнать, чем же все закончится.
Что еще подкупает – завораживающая напевность языка книги, даже в моментах, когда музыка как таковая действием не предусмотрена. Все равно при чтении слышишь мелодии, составленные из звуков осыпающейся штукатурки, крадущихся по темному коридору шагов и смутного шепота; ветра, бьющего в форточку – или на воле играющего сухими дубовыми листьями под радостную собачью возню; треска игрушечного костерка и глубокого предзакатного молчания; чьих-то тихих всхлипов, почти неразличимого тиканья часов и сдавленного «хохота гиены».
Немного печали: редактура и вычитка удручают. Не зря в сообществе Фантлаба полусерьезно предлагали пороть корректора по числу ошибок, пропущенных на каждой странице. Именно поэтому мне пришлось читать в Ворде, периодически отвлекаясь на правку. Но даже наличие в тексте перлов типа «...только свои мысли и свои игры, как у сидящего в животе Великана, когда слышишь бурчание, стук огромного сердца и сотрясаешься от его кашля» не способно разрушить очарование книги – обосновавшийся на ее страницах мир уже зацепил тебя, потихоньку затягивает и не торопится отпускать.
До этого у меня было так с «Невидимками» Паланика и «Впусти меня» Линдквиста. Когда переворачиваешь последнюю страницу и сразу начинаешь чтение сначала – чтобы понять все то, что, возможно, прошло мимо. И чтобы в очередной раз поразиться тому, как, черт возьми, это сделано.
После романа Петросян мир Ехо Светланы Мартынчик померк для меня. Цельное, мощное древо с детально прописанными, самобытными героями, при всей их кажущейся инфантильности – не-детьми, – против вечного «ребенка в душе» и кучки смахивающих на кого-то из кинозвезд 90-х персонажей, раскиданных по десяткам книг? Для меня выбор очевиден. Мне странно, что их вообще сравнивают и утверждают, что проза Мариам напоминает им Фрая. На мой взгляд, автор «Дома...» куда сильнее. Shipoopi , 19 ноября 2013 г.
Эх, рискну нахватать минусов, но высказаться честно - восторги по поводу данной книги ПМСМ кажутся не реально преувеличенными. Была бы тут кнопочка «не мое», ткнул бы. Книга не зацепила, не забрала, не вовлекла. Дочитывал из принципа и ожидания мощной развязки. Она написана очень добротно, персонажи яркие и выпуклые, стиль присутствует (даже несколько стилей, и Автор грамотно меняет их один на другой, поддерживает динамизм). А вот в целом... Затянуто. Нет, Автор не гнала объем, она выплескивалась, как написал кто-то в отзывах ниже. Но пошло ли это на пользу книге? Мое мнение - нет, не пошло. Подростки (все, прошу обратить внимание) разговаривают как проженные жизнью интеллигенты советской закалки и эрудиции на весь золотой фонд мировой классической и не только литературы. Фантастическая составляющая замыта, для меня она осталась серой и блеклой. Сюжета как такового нет. Есть набор пазлов, которые каждый может сложить что-то свое. Она вообще показалась очень личной, наполненной внутренними переживаниями Автора. Но - ни герои, ни их переживания, ни душевные метания не вызвали в моей душе ничего. Ровным счетом ничего. Ни восхищения подростками, ни сочувствия их нелегкой судьбе. Может, я черствый или недалекий, но ничего потрясающе-глубокого в романе не нашел. И сопереживать меня герои не заставили, и сочувствовать. Да, отрицательные эмоции были: брезгливость, стыд, недоумение и тд. Вспоминать роман наверное буду, он заметный, но оценка только 7. И еще недоумение. Если оценивать только недоумение, то по его шкале поставил бы 9.
Оценка: 7
Вот даже не знаю, как приступить к отзыву. Как схватить первую фразу? Их слишком много, первых фраз, и все они… однобокие.
Начать с каждой по абзацу и получить гипертекст? Но к чему эти понты?
Отшвырну-ка их все.
Пусть будет так:
«Если б мне такие руки,
Руки, как у великана,
Я б сложил их на своих коленях,
Сам сидел бы тихо (…) головой качая»
(Пикник, Великан)
Чувствуете? Понимание приходит не разумом; но и не душой. Подвалами подсознания, теми, где, разбрасывая отражения архетипов, бродит Ид, теми, где очумелыми пузырями вскипает интуиция…
Два года ходил мимо. Не вокруг, а именно – мимо, алгебраической гиперболой не в силах коснуться «ноля» - книги, о которой в аннотации сказано: «дети-инвалиды», «дети, от которых отказались родители», книги, аннотация на которую создает образ не столько элитного интерната, сколько подвала бомжей. Аннотацию – в топку, автора аннотации – расстрелять на воротах. Ибо выцепить из шедеврального текста чернуху (которой в книге просто-напросто нет!) могли только провокатор или смертельно ненавидящий жизнь клерк (не знаю, что хуже).
Большой плюс: жители дома, они не черно-белые. Для одного – ангел, для другого – бес. Как в жизни.
Огромный плюс: совсем нет отрицательных персонажей. Нет, вы не поняли: С о в с е м н е т.
И гениально простое (антитезой Бредбери): Мариам показала мне, что плохих детей не бывает.
А ещё Мариам Петросян доказала мне одну очень личную вещь, о литературе: есть ниша, где женщина может превзойти мужчину.
(да, в плане женской прозы я «шовинист, мужская свинья»; заклеймим и оставим, спорить лень и незачем).
Эта ниша - Магический реализм. Женская рука чувствуется – примат созерцания над действием, чувств над поступками, интуиции над логикой, - но ведь отмеченное и есть та физика (метафизика!), на которой строится этот зыбкий, чудесный жанр. Тот субстрат, из которого коллективное бессознательное создает параллельные вселенные. Разве что Харуки Мураками подвластна эта пронзительная созерцательность. Разве что традиции анимэ так легко подменяют логику чувствованием…
И от читателя книга требует того же отрешения от реальности, и продолжительность книги лишь способствует этому отрешению и погружению. Почти все мы (за исключением редких жаждущих чуда Кузнечиков) входим в роман Курильщиками - такими же почти взрослыми, ранимыми под панцирем наносного цинизма, ригидными, крепко привязанными к реальности. Нас встретят двое: незыблемый в консерватизме спасатель (Черный) и безумный, но притягательный эмиссар иной реальности (Сфинкс). Большинство из нас пойдут за первым, превращаясь в него, видящего чудеса, но яростно отказывающегося в этом сознаваться. Магия копится исподволь, и вот ты уже можешь стать мудрецом Горбачом, через отшельничество ставшего равным, или упорствовать в ереси и превратиться в Ральфа, все понимающего, но воспринимающего в штыки, во врага, но при этом – своего, и при этом – контролера… и таки сдаться в конце. А тот, кто не сдался, превращается в отца Курильщика – тоскующего, рефликсирующего, заглядывающего в глаза тем, кому когда-то (и, на словах, до сих пор) не поверил.
Ну и хватит о чудесах: лучше, чем Мариам я о них не скажу. (Как повторить ту зыбкую грань, ту вуаль, ту волшебную недосказанность? этот пик с реальностями-кругами, эту пронзительную мечту о возвращении в золотой век?.. Невозможно. Да и не зачем)
Да, пацаны в книге
(смешно, но мужские характеры более выпуклые, цельные, многогранные и живые, чем женские, получившиеся шаблонными. Кроме идеи с войной – это да, это откровение могла открыть только женщина)
сильно отличаются от тех, что я помню из своего прошлого – развиты не по возрасту (оговорка – не по БИОЛОГИЧЕСКОМУ возрасту), слишком тонко чувствуют, слишком созерцательны, слишком мудры, слишком невозмутимы, слишком волевые. Я вижу фантазию девочки об идеальном мальчике, в которого вложена психология той самой девочки того самого возраста, забывшей, что девочки и созревают раньше, и биологически иначе детерминированы, - но разве не в этом великолепное отчуждение персонажа от реальности, которого и требует изысканнейший магический реализм?..
Перед нами андрогинны, те самые, которых столетиями искали величайшие умы средневековья. При этом андрогины идеально мужественные, идеально интеллектуальные, идеально духовные. Им хочется подражать. (Гумилев: «Немыслимо-дивное Бог-Существо». Тепло улыбаюсь). И при этом их хочется укрыть, уберечь, защитить. Они так не готовы к реальности, эти жители астральных миров.
Они и сами понимают свою неготовность, но больше, чем покинуть Дом, боятся разлуки друг с другом. Несовершеннолетние, они понимают, что теряют самостоятельность, попадая в полную зависимость – и юридическую, и бытовую – от родителей, которые знают не тебя, а свое представление о тебе, в которое ты, к слову, совсем не вписываешься; у которых на тебя какие-то свои планы… Они готовы покинуть Дом только вместе, мечтая о той самой порожденной их коллективным разумом колоде реальностей, в подложке которой - Лес бесконечного детства, или о мифическом автобусе, который может подарить реальное отражение сказочных миров в виде некой коммуны – жалкая, но дорогая сердцу сублимация. Потому что когда рядом друзья детства, между ними появляется кусок того самого детства, согревающий, словно очаг посередине, такой же трепетный и незыблемый, бесконечный и настоящий. А именно это – всё, что нужно нам всем: чтобы детство не кончалось.
Я училась в интернате с 10 лет до 14. Я считала, что это самые отвратительные и ужасные годы, что там очень сложные дети. Думала... пока не перевелась в обычную школу) Я увидела всю прелесть разобщенности и ненависти. Интернат это очень жестокий мир (у нас 8-миклассники курили прямо на лестницах, пьяни было море, были уголовные происшествия, и т.п.), но и во многом мир прекрасный и чудесный. Все кто говорит, что у Петросян подростки какие-то слишком взрослые, просто невезучие. В моем интернате мы спорили с учителями об эстетики, о художниках, об научных открытиях; повезло мне с одноклассниками. В обычной школе наоборот, если ты что-то знал или читал, то на тебя смотрели как на урода) И многие персонажи из «Дома» детьми и не были, они же так часто «прыгали и ходили», что у места и времени для их развития не было границ. В общем, я хочу сказать, что касается реальной составляющей книги, то она близка к моему жизненному опыту. Поверьте, инвалиды для нас только источник жалости и слез, для них это реальность. Моя коллега рассказывала об оргии в доме слепых, куда она попала случайно; их организация арендовала помещение для продажи и они вечером зашли за остатками товара! По принципу «глаза боятся, а руки делают». И это в СССР)))
armitura , 15 июня 2010 г.Когда-то, давным давно в детстве, мне в руки попала «Республика ШКИД» и все - я пропал. Читал эту книгу раз, наверное, пятнадцать, примеряя на себя портреты героев.
Наверное, только с этим можно сравнить тот восторг, который я испытал от прочтения «Дома, в котором...» - романа, на написание которого у Мариам Петросян ушло 10 лет.
Итак, детский дом для инвалидов, в котором кипит своя, особенная и ни на что не похожая жизнь. Там появляются новенькие, там сталкиваются между собой различные группировки, там дружат до смерти, дерутся и мирятся. Мне очень понравилось, что Петросян, описывая некую группу инвалидов, не пытается на этом спекулировать - она не давит на жалость, не пытается воззвать к бессердечному человечеству и жестокой судьбе. Ее герои инвалиды, но, так как они живут в своем замкнутом, изолированном мирке, это дается как обычная данность, как условие игры и не вызывает неудобств или депрессивных ноток при прочтении.
Еще мне показалось, что роман пронизан настоящим волшебством. Иногда это волшебство действительно магического рода - «прыгуны», «та сторона», «джунгли» и таинственный эпилог не дадут соврать. Но при этом есть еще и обычная бытовое волшебство, которое удивительным образом проявляется, когда дети красят стены своей комнаты, когда рассказывают свои ночные истории, когда меняют пластинки Ингви Малмстина на свежесвязанные жилетки... Вот это «обыкновенное чудо» - простые будни Дома, проживаемые детьми так, словно уже через минуту ничего этого не будет - и стало для меня главным богатством книги. Я наслаждался великолепными персонажами с наивными кличками: Волк, Слепой, Табаки, Сфинкс, Стервятник, Курильщик - каждому из них Петросян смогла придать свой характер, для каждого найти свое «лицо», каждого она смогла полностью раскрыть (немало тому поспособствовали и флэшбеки, я уже давно не видел такого гармоничного использования «прошедшего времени» в тексте, каждый из них только добавлял граней этому сокровищу).
Резюмируя, скажу - блестящий роман. Лучшее, что я читал за последний год-два. Драматичный, смешной, таинственный, неожиданный, удивляющий в каждой новой главе. Десять лет работы автора не пропали даром, если сейчас мы можем читать такую книгу)
Мариам Петросян. Дом, в котором... М.: Livebook, 2009
Это и в самом деле большая книга - мрачная, объемистая, забирающая в плен, из которого хоть и хочется вырваться, да не выходит, держит крепко - совсем как тот Дом, о котором повествует Мариам Петросян. И это самый крутой трип, который доводилось мне читать в последнее время - больше всего почему-то возникло у меня ассоциаций с «Опрокинутым миром» Кристофера Приста. Возможно, из-за сходной авторской оптики, столь же сильно искажающей и преображающей реальность, обращающей ее в нечто иррациональное и мнимое.
Разумеется, у книги есть и рациональный план. Если судить по наружности - а мы еще вернемся к этому понятию - то перед нами повесть о непростой жизни детей-инвалидов в специальном интернате. Отягощенные болезнями и физическими недостатками, они проводят там годы - вплоть до совершеннолетия, и выход за стены Дома кажется им почти невозможным. Они не хотят уходить, поскольку весь мир сосредоточился для них в этом Доме, где они живут по писаным и неписаным законам и правилам - законам и правилам, которые в их сознании почти никак не связаны с внешним миром.
«Переселяемому в четвертую группу, настоятельно рекомендуется избавиться от любого вида измерителей времени: будильников, хронометров, секундомеров, наручных часов и т. д. Попытка сокрытия подобного рода предметов будет немедленно выявлена экспертом, и, в целях пресечения дальнейших провокаций подобного рода, нарушитель понесет наказание, определенное и утвержденное экспертом.
Переселяемому на территорию 3-ей группы, иначе именуемую «Гнездовищем», рекомендуется иметь при себе следующие предметы: набор ключей (неважно от чего), два цветочных горшка в хорошем состоянии, не менее четырех пар черных носков, охранный амулет-противоаллерген, беруши для ушей, книгу Дж. Уиндема «День Триффидов», свой старый гербарий. Переселенцу вне зависимости от места переселения, рекомендуется не оставлять на покидаемом участке одежду, постельное белье, предметы домашнего обихода, предметы, созданные лично переселяемым, а так же органику – волосы, ногти, слюну, сперму, использованные бинты, пластыри и носовые платки».
Но если вы ждете от этой повести разоблачительных приютских откровений в духе Гальего, которые так любит желтая пресса, вас постигнет разочарование. Потому что Дом, о котором пишет Петросян, существует как бы в иной реальности - и хотя стоит он, как подчеркивается на первых же страницах книги, среди самой обычной городской застройки, мы сразу видим, что он являет собой нечто иное по отношению к нашему миру.
«Дом стоит на окраине города. В месте, называемом «Расческой». Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов – предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы, и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли – обнесенные заборами пустыри... На нейтральной территории между двумя мирами – зубцов и пустырей - стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям – захоронениям его ровесников. Он одинок – другие дома сторонятся его – и не похож на зубец, потому что не тянется вверх. В нем три этажа, фасад смотрит на трассу, у него тоже есть двор – длинный прямоугольник, обнесенный сеткой. Когда-то он был белым. Теперь он серый спереди и желтый с внутренней, дворовой стороны. Он щетинится антеннами и проводами, осыпается мелом и плачет трещинами».
Да и внутри все не так-то просто:
«Достаточно увидеть Дом, чтобы понять: он начал разваливаться еще в прошлом веке. Об этом же свидетельствуют замурованные камины и сложная система дымоходов. В ветреную погоду в стенах завывает не хуже, чем в каком-нибудь средневековом замке. Сплошное погружение в историю... Царящий в Доме маразм явно придумывался несколькими поколениями не совсем здоровых людей».
Но прежде всего, где этот дом? Похоже - нигде и везде. Автор будто намеренно не дает никакой географической или лингвистической привязки. Руководитель издательства, выпустившего книгу, Шаши Мартынова , рассказала мне, что Мариам Петросян говорит по-русски далеко не так хорошо, как пишет - но ведь и пишет она своеобразно. У меня сложилось впечатление, что книга сознательно написана на чужом для автора языке - и потому местами читается как перевод с какого-то неизвестного иностранного. В ней нет ни одного имени (кроме одного, довольно условного), в ней нет ни названий, ни знакомых торговых марок. Единственное, что оставляет нам автор - это временные привязки. Немногочисленные упоминания предметов быта и музыкальных групп отсылают читателя куда-то в конец 1980-х - начало 1990-х, когда в ходу еще были виниловые диски, Дэвид Боуи уже не был молодым, а эпоха компьютеров и мобильников еще не наступила.
Самое интересное, что это никакого значения не имеет. В книге нет быта. Мы знаем, что герои ее - инвалиды, но это никак не акцентируется, Герои, известные нам только по кличкам - да, такова традиция Дома, здесь все знают друг друга только по кличкам, и воспитанники, и воспитатели - вполне могут оказаться похищенными какими-нибудь инопланетянами и томиться взаперти на межпланетной станции. В конце концов, недаром директор Дома носит прозвище Акула, а персонал называют пауками, паучихами и даже ящиками. Мы даже можем усомниться - а люди ли сами герои книги? Да, у кого-то нет рук, кто-то слеп, а кто-то может перемещаться только на коляске, но, строго говоря, нам ничто не мешает предположить, что это просто существа такие - без верхних конечностей или там с колесами вместо ног.
Более того, всякий раз, когда автор вдруг решает сообщить нам какие-то реалистичные детали - скажем историю появления в Доме персонажа по прозвищу Македонский - тут же картинка делается плоской и скучной, словно газетный фельетон. Реальные люди должны бы говорить живым языком - а поскольку весь роман написан языком отчасти искусственным, возникает неприятная несовместимость, которую воспринимаешь, словно появление живого человека среди анимешных героев. Потому что обычно герои (а мы должны верить, что перед нами - дети-инвалиды) изъясняются совсем иначе, пребывая, так сказать, в академическом языковом пространстве. Вот фрагмент напряженного диалога между двумя главными персонажами, Курильщиком и Сфинксом, в котором Курильщик пытается убедить оппонента взглянуть на мир шире:
- Вы ведь живете взаперти. В замкнутом пространстве, понимаешь? Вы повернуты на самих себя и на это место, как невылупившиеся цыплята. Я думаю, от этого все ваши извращения (...) Ваши игры. Ночи, сказки, драки, войны… извини, но все это не кажется мне настоящим. Я называю это играми. Даже… даже когда они плохо кончаются...
Тебе не кажется, что это слишком - зарезать кого-то только за то, что он хотел считаться здесь самым крутым? В этом маленьком, затхлом мирке…(...)
Сфинкс, раскачивается, откинувшись на спинку стула.
- Пойми, Курильщик, - говорит он, стараясь не смотреть в раскрасневшееся лицо собеседника. - То, что для тебя ничего не значит, для кого-то - все. Почему ты не можешь в это поверить?
- Потому что это неправильно! - чуть не кричит Курильщик. - Вы слишком умные, чтобы жить, закрыв глаза! Чтобы верить, что с этого здания все начинается и им же заканчивается!
Диалог этот, между прочим, показателен - более всего герои стремятся сохранить замкнутость своего мира - и недаром окна здания, глядящие в «наружность» в итоге замуровывают - в отличие от тех, что выходят во двор, который, хотя и находится снаружи, все же остается внутренним пространством Дома.
Еще одна особенность романа - избыточное пространство, как языковое, так и сюжетное. Поначалу это воспринимается как недостаток, но по мере чтения понимаешь, что избыточное пространство как раз и необходимо для того, чтобы вся конструкция сложного, нелинейного сюжета, с отступлениями, с экскурсами в прошлое, заработала - но такое ощущение, что автор так толком это пространство не освоил, и потому осталось множество недосвязанных нитей, ведущих в никуда дверей и закрашенных окон.
Как ни странно, этот недостаток в некоторой степени оборачивается и достоинством, потому что работает на образ подлинного главного героя книги - самого Дома. Мы можем по-разному его интерпретировать - как наш земной мир посреди бесконечной и чуждой Вселенной - не в физическом, но в экзистенциальном смысле. Как врата, соединяющие мир внешней и внутренней реальности. Как Чистилище. Почти во всех случаях мы не знаем, откуда и как люди приходят в Дом - есть лишь смутные обрывки воспоминаний да история Македонского. А это, кстати, важный персонаж - не случайно Петросян вкладывает в его уста монолог о свободе и рабстве, - человек, отказавшийся творить чудеса, хорошие, плохие и средние, свободно согласившийся быть чужой тенью и чужими руками только для того, чтобы быть с другими…
Мы - и сами герои - не знают, что становится с теми, кто покидает стены Дома: известно лишь, что относятся к ним так же, как к покойникам. Мы не знаем, где пребывают Воспитатели, когда они вне Дома. Может быть, они вообще все уже неживые, ибо герои книги не раз намекают, что Дом - это и мост, соединяющий мир живых и мир мертвых. Один из главных героев книги, Курильщик, как-то замечает, что «вожаку в Доме желательно выглядеть восставшим мертвецом». Не удивительно, что в Доме можно обнаружить такие мосты, пройти по ним - и там...
«Саара живет на болоте. Он - и лягушки, поющие звонкие песни. Он тоже поет (в лунные ночи), и песни его прекрасны – вот и все, что он знает о себе самом. Кости Саары просвечивают сквозь бледную плоть, комары не садятся на него, зная, что он ядовит, губы его белы, в песне растягиваются во все лицо, глаза почти не видят. Пальцы терзают траву, он дрожит, сотрясаемый песнью - и ждет. Песня всегда приводит к нему разных. Самых мелких грязь засасывает прежде, чем они успевают дойти...
В узкой норе, красиво выложенной изнутри ракушками, Саара сладко спит, напившись крови гостя. Гость отдал ее добровольно, поэтому нельзя сказать, что Саара нарушил правила гостеприимства. Гость сидит рядом, одурманенный песнями».
Но все же гость возвращается.
И вот в этот причудливый мир, невероятно сложный, с кучей своих правил, законов и табу - табу, которые подвергают сомнению сами же обитатели дома, вторгается реальность. Кому-то суждено погибнуть, кому-то - исчезнуть, кого-то заберут с собой странные дурманящие вещества...
Все просто - дети вырастают. И тут начинаешь догадываться, что мир Дома - эта развернутая метафора детства, которое Петросян видит как нечто прекрасное и ужасное одновременно, детство, котрое само по себе - кошмар, но и расставание с ним - неизбежно (недаром темп событий, неумолимо влекущих к чему-то неведомо ужасному - или ужасно-неведомому - возрастает в последней трети романа, когда изменяют Закон, отныне позволяющий общаться с девушками - и они появляются: сексуальная Габи, прекрасная Русалка, опасная Рыжая). Это расставание стараются отвратить. Выпускник Седой так объясняет это юному воспитаннику Кузнечику:
«Выпускной год – плохое время. Шаг в пустоту, не каждый на это способен. Это год страха, сумасшедших и самоубийц, психов и истериков, всей той мерзости, что лезет из тех, кто боится. Хуже нет ничего. Лучше уйти раньше. Как это сделаю я. Если есть такая возможность».
Но возможности обычно нет - из детства раньше срока не вырвешься, а если кому и удается, то последствия оказывается тяжкими. В конечном счете, в глазах общества все дети - неполноценные люди, они не вправе выбирать себе судьбу. Прекрасный мир детства по отношению к большому миру - маленький затхлый мирок, обитатели которого живут по странным, с точки зрения большого мира, словно безумным, законам и правилам. Они - инопланетяне, и неважно, красавцы это из элитной гимназии или «колясочники» из специнтерната.
Мариам Петросян
Дом, в котором…
КНИГА ПЕРВАЯ
Курильщик
Дом стоит на окраине города. В месте, называемом Расческами. Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов - предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли, - обнесенные заборами пустыри. Труха снесенных домов, гнездилища крыс и бродячих собак гораздо более интересны молодым «расчесочникам», чем их собственные дворы - интервалы между зубьями.
На нейтральной территории между двумя мирами - зубцов и пустырей - стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям - захоронениям его ровесников. Он одинок - другие дома сторонятся его - и не похож на зубец, потому что не тянется вверх. В нем три этажа, фасад смотрит на трассу, у него тоже есть двор - длинный прямоугольник, обнесенный сеткой. Когда-то он был белым. Теперь он серый спереди и желтый с внутренней, дворовой стороны. Он щетинится антеннами и проводами, осыпается мелом и плачет трещинами. К нему жмутся гаражи и пристройки, мусорные баки и собачьи будки. Все это со двора. Фасад гол и мрачен, каким ему и полагается быть.
Серый Дом не любят. Никто не скажет об этом вслух, но жители Расчесок предпочли бы не иметь его рядом. Они предпочли бы, чтобы его не было вообще.
КУРИЛЬЩИК
Некоторые преимущества спортивной обуви
Все началось с красных кроссовок. Я нашел их на дне сумки. Сумка для хранения личных вещей - так это называется. Только никаких личных вещей там не бывает. Пара вафельных полотенец, стопка носовых платков и грязное белье. Все как у всех. Все сумки, полотенца, носки и трусы одинаковые, чтобы никому не было обидно.
Кроссовки я нашел случайно, я давно забыл о них. Старый подарок, уж и не вспомнить чей, из прошлой жизни. Ярко-красные, запакованные в блестящий пакет, с полосатой, как леденец, подошвой. Я разорвал упаковку, погладил огненные шнурки и быстро переобулся. Ноги приобрели странный вид. Какой-то непривычно ходячий. Я и забыл, что они могут быть такими.
В тот же день после уроков Джин отозвал меня в сторонку и сказал, что ему не нравится, как я себя веду. Показал на кроссовки и велел снять их. Не стоило спрашивать, зачем это нужно, но я все же спросил.
Они привлекают внимание, - сказал он.
Для Джина это нормально - такое объяснение.
Ну и что? - спросил я. - Пусть себе привлекают.
Он ничего не ответил. Поправил шнурок на очках, улыбнулся и уехал. А вечером я получил записку. Только два слова: «Обсуждение обуви». И понял, что попался.
Сбривая пух со щек, я порезался и разбил стакан из-под зубных щеток. Отражение, смотревшее из зеркала, выглядело до смерти напуганным, но на самом деле я почти не боялся. То есть боялся, конечно, но вместе с тем мне было все равно. Я даже не стал снимать кроссовки.
Собрание проводилось в классе. На доске написали: «Обсуждение обуви». Цирк и маразм, только мне было не до смеха, потому что я устал от этих игр, от умниц-игроков и самого этого места. Устал так сильно, что почти уже разучился смеяться.
Меня посадили у доски, чтобы все могли видеть предмет обсуждения. Слева за столом сидел Джин и сосал ручку. Справа Длинный Кит с треском гонял шарик по коридорчикам пластмассового лабиринта, пока на него не посмотрели осуждающе.
Кто хочет высказаться? - спросил Джин.
Высказаться хотели многие. Почти все. Для начала слово предоставили Сипу. Наверное, чтобы побыстрее отделаться.
Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка. Ворона в павлиньих перьях. Или что-то в этом роде. Сип прочел басню о вороне. Потом стихи об осле, угодившем в озеро и потонувшем из-за собственной глупости. Потом он хотел еще спеть что-то на ту же тему, но его уже никто не слушал. Сип надул щеки, расплакался и замолчал. Ему сказали спасибо, передали платок, заслонили учебником и предоставили слово Гулю.
Гуль говорил еле слышно, не поднимая головы, как будто считывал текст с поверхности стола, хотя ничего, кроме поцарапанного пластика, там не было. Белая челка лезла в глаз, он поправлял ее кончиком пальца, смоченным слюной. Палец фиксировал бесцветную прядь на лбу, но как только отпускал, она тут же сползала обратно в глаз. Чтобы смотреть на Гуля долго, нужно иметь стальные нервы. Поэтому я на него не смотрел. От моих нервов и так остались одни ошметки, незачем было лишний раз их терзать.
К чему пытается привлечь внимание обсуждаемый? К своей обуви, казалось бы. На самом деле это не так. Посредством обуви он привлекает внимание к своим ногам. То есть афиширует свой недостаток, тычет им в глаза окружающим. Этим он как бы подчеркивает нашу общую беду, не считаясь с нами и нашим мнением. В каком-то смысле он по-своему издевается над нами…
Он еще долго размазывал эту кашу. Палец сновал вверх и вниз по переносице, белки наливались кровью. Я знал наизусть все, что он может сказать - все, что вообще принято говорить в таких случаях. Все слова, вылезавшие из Гуля, были такими же бесцветными и пересушенными, как он сам, его палец и ноготь на пальце.
Потом говорил Топ. Примерно то же самое и так же нудно. Потом Ниф, Нуф и Наф. Тройняшки с поросячьими кличками. Они говорили одновременно, перебивая друг друга, и на них я как раз смотрел с большим интересом, потому что не ожидал, что они станут участвовать в обсуждении. Им, должно быть, не понравилось, как я на них смотрю, или они застеснялись, а от этого получилось только хуже, но от них мне досталось больше всех. Они припомнили мою привычку загибать страницы книг (а ведь книги читаю не я один), то, что я не сдал свои носовые платки в фонд общего пользования (хотя нос растет не у меня одного), что сижу в ванне дольше положенного (двадцать восемь минут вместо двадцати), толкаюсь колесами при езде (а ведь колеса надо беречь!), и наконец добрались до главного - до того, что я курю. Если, конечно, можно назвать курящим человека, выкуривающего в течение трех дней одну сигарету.
Меня спрашивали, знаю ли я, какой вред наносит никотин здоровью окружающих. Конечно, я знал. Я не только знал, я сам уже вполне мог бы читать лекции на эту тему, потому что за полгода мне скормили столько брошюр, статей и высказываний о вреде курения, что хватило бы человек на двадцать и еще осталось бы про запас. Мне рассказали о раке легких. Потом отдельно о раке. Потом о сердечнососудистых заболеваниях. Потом еще о каких-то кошмарных болезнях, но про это я уже слушать не стал. О таких вещах они могли говорить часами. Ужасаясь, содрогаясь, с горящими от возбуждения глазами, как дряхлые сплетницы, обсуждающие убийства и несчастные случаи и пускающие при этом слюни от восторга. Аккуратные мальчики в чистых рубашках, серьезные и положительные. Под их лицами прятались старушечьи физиономии, изъеденные ядом. Я угадывал их не в первый раз и уже не удивлялся. Они надоели мне до того, что хотелось отравить никотином всех сразу и каждого в отдельности. К сожалению, это было невозможно. Свою несчастную сигарету-трехдневку я выкуривал тайком в учительском туалете. Даже не в нашем, боже упаси! И если кого и травил, так только тараканов, потому что никто, кроме тараканов, туда не наведывался.
Полчаса меня забрасывали камнями, потом Джин постучал по столу ручкой и объявил, что обсуждение моей обуви закончено. К тому времени все успели забыть, что обсуждают, так что напоминание пришлось очень кстати. Народ уставился на несчастные кроссовки. Они порицали их молча, с достоинством, презирая мою инфантильность и отсутствие вкуса. Пятнадцать пар мягких коричневых мокасин, против одной ярко-красной пары кроссовок. Чем дольше на них смотрели, тем ярче они разгорались. Под конец в классе посерело все, кроме них.
Когда в апреле 2009 года объявили лонг-лист «Большой книги» и все стали дружно писать о непредсказуемости четвертого премиального процесса, что «не существует паровоза», который потащил бы за собой других, появились многочисленные прогнозы по поводу того, кто войдет в «шорт-лист», имя Мариам Петросян в списках не значилось и не могло значится, так как ее «Дом» был представлен в рукописном виде.
Не произошло большой революции и после появления официального «шорт-листа». Все опять ломали копья над тем, у кого больше шансов получить премию, словно играли в тотализатор. Имя Мариам Петросян никого не интересовало, пресса называла ее темной лошадкой «Большой книги», хотя попутно куратор премии Михаил Бутов выронил загадочно-пророческую фразу: «Люди возникают из ниоткуда с огромными романами, причем романами хорошими». Уверен, что имел он ввиду именно книгу Мариам Петросян «Дом, в котором». Она сюрприз четвертого сезона уже потому, что М.Петросян не профессиональный писатель и это ее первая и пока единственная книга. Издательство «Livebook» называет эту книгу особенной, потому что она якобы о подростках, у которых жизнь вверх тормашками. Сказка – не сказка, притча – не притча. Многосмысленная философичная вещь с мерцающими подтекстами.
Так почему рукопись М. Петросян «Дом, в котором» прошла в финал «Большой книги». М.Бутов считает, что исключительно за необычность текста и его художественные достоинства, что уже само по себе - признание литературного качества. Мне ближе размышления Фрэнсиса Бэкона о том, что «есть книги, которые надо только отведать, есть такие, которые лучше всего проглотить, и лишь немногие стоит разжевать и переварить...".
«Дом, в котором» «стоит разжевать и переварить».
Первые строки книги, настраивают читателя на минорный лад. «Дом стоит на окраине города. В месте, называемом «Расческой». Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов – предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы, и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли – обнесенные заборами пустыри. Труха снесенных домов, гнездилища крыс и бродячих собак, гораздо более интересные молодым «расчесочникам», чем их собственные дворы – интервалы между зубьями».
И вот в этом Доме живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой - действительно незряч, а Сфинкс - мудр и загадочен. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка и каждый проживал в нем за один день столько, сколько в Наружности мы иногда не проживаем и за целую жизнь. Каждого Дом принимал или отвергал.
Хочется сразу предупредить читателей: не стоит позиционировать книгу М.Петросян, как книгу о детях, живущих в школе-интернате или о детях-инвалидах. Последняя тема слишком страшна и обширна. И первый парадокс состоит в том, что Мариам Петросян не социальный работник, она по профессии художник, работает «Арменфильме» в отделе мультипликации. Автор «Дома» не является знатоком инвалидно-интернатовской жизни. Это и к лучшему ибо тогда Дом, наверняка, получился бы слишком мрачным. Описанные Мариам условия и степень свободы воспитанников Дома слишком утопичны и далеки от реальности. Инвалидность героев тоже не более чем одно из условий для создания замкнутой системы, которая идеальна не только для развития сюжета, но и для концентрации поступков, характеризующих героев книги.
Что заставило писательницу, пишущую свою первую книгу, взяться за эту тему? Я открыто об этом ее спросил. «Не знаю. По-моему, это скорее темы находят нас, чем мы их. В моем случае это были персонажи. Они нашли меня, а потом уже заставили выстроить для себя подходящий им мир ».
Мариам Петросян создала по-настоящему хорошую книгу, главная тема которой проста и сложна одновременно: понять человека в человеке, с одним лишь небольшим уточнением, что мы имеем дело с детьми, и не просто с детьми, с детьми с ограниченными возможностями.
Недавно проштудировал занятное пособие одной литературной дамы на тему как стать успешным писателем. Если исходит из концепции данного талмуда, то «Дом, в котором» ни по каким лекалам не может быть успешно продаваемым продуктом, тем более бестселлером, хотя зачастую бестселлеры – это просто красивая обложка с неизвестным содержанием. Роман М.Петросян – это заранее провальная книга, которая принесет издательству убытки. Причины - основных три, опять же исключительно взяв за образец выше упомянутую шпаргалку литературной дамы.
Первая – отсутствие единства стиля. Я бы с этим согласился. Книга диктует личные пристрастия автора. Мариам любит сказки и до сих пор с удовольствием читает их своим двум детям. Свою книгу она относится к жанру "городской сказки", хотя это, наверное, не совсем правильно, но такого понятия как "домовая сказка" не существует, так что она использует наиболее подходящий термин.
Относительно композиции. Боюсь, эта тема требует пространных и долгих рассуждений и все они достаточно абстрактны. В личной переписке Мариам посетовала, что ей «пришлось выбросить из третьей книги сцены происходящего за пределами Дома. Они были необходимы сюжетно, но настолько не воспринимались единым целым с основным текстом, что пришлось с ними расстаться. Так что форма произведения, его структура иногда диктуют автору, ставят свои условия. Впрочем, как и персонажи».
Действительно в композиционном построении «Дома» имеется определенный ералаш, умело созданный Мариам, ты словно перескакиваешь с готовых листов мультипликационного фильма. Вот интермедия, слово театрального обихода, она вводит читателя в курс дела, и сменяется воспоминаниями, которые ведут от первого лица Курильщик, потом снова интермедия, уже другая картинка и ракурс, затем дневниковые записи восьми дней Шакала и так по спирали. Наличие интермедий условно можно сказать делят роман на большие театральные действия и у каждого действия свое неповторимое действие. Свой язык, свои декорации и антураж.
Язык, стиль написания «Дома»» поистине необычаен, возникает ощущение, что ты попадаешь в Зазеркалье, но созданное оно не Л.Кероллом, а художником-писателем Мариам Петросян. Философию книги можно сравнить с мудростью «Маленького принца» Антуана Экзепюри. Каждая фраза рождает какие-то потаенные иллюзии, то, что мы храним у себя глубоко внутри и боимся открыть створки детского сердца
«Толпа» персонажей в самом начале – это вторая из возможных причин «провальности» «Дома» по мнению вышеуказанной литературной дамы.
С первой страницы перед нами разворачивается чуть ли не партийное собрание, очень напоминающее по рассказам, дружинные пионерские разборки и какая феерическая тема: «Обсуждение обуви». Мариам училась еще в советское время и просто волшебно описала стиль того времени. Один из главных героев книги, обитатель стаи Фазанов – Курильщик, защищая «преимущества спортивной обуви» в Доме выливает на неподготовленного читателя столько сразу информации, что невозможно запомнить, кто есть кто, и вообще, куда попал читатель. О том, что это дом для инвалидов он поймет где-то с двадцатой страницы. Героев-подростков в романе очень много, они мелькают, как стеклышки в калейдоскопе, периодически исчезают с поля зрения, потом опять появляются. Много просто проходных героев, в кино или в театре сказали бы массовочных. Литературная дама в своем пособии рекомендует больше трех героев в начале не вводить. «Если текст пишется от первого лица, у героя должен быть свой язык, в котором кислое не будет путаться с пресным. Если этого не сделать, образ получается недостоверный».
Ну, и, наконец, штампы. Они присутствуют в рукописи, но, как ни странно это покажется, благодаря им, «Дом» и обретает тот языковый шарм необходимый для описания Дома, в котором живут наши не простые обитатели.
Существует закон воздействия писательского слова на читателя и Мариам Петросян им прекрасно владеет. Она хорошо видит то, о чем пишет, и благодаря этому, самые простые и порой стертые слова приобретают новизну, действуют на читателя с разительной силой и вызывают у него те мысли, чувства и состояния, какие писатель хочет ему передать.
Я обожаю смотреть в окно, то проехало, тот прошел, облака меняют цвет, форму, птицы носятся, звуки машин, голоса. Опишите его. А что значит описать - это значит подняться над материалом, попытаться проанализировать каждое движение души, смену настроения, всякий поворот. Будучи в нормальном состоянии, надо напрягаться, вспоминать, все равно ошибешься, а в этом состоянии должно быть все точно. Мариам в своем «Доме» удалось не только подняться над материалом, ей удалось осмыслить и обобщить в книге общечеловеческие, бытийные проблемы. Текст влечет за собой целый пласт общемировых символов: дом, окно, дорога, смерть, любовь. Ведь эта книга о том, что дружба преодолевает все преграды, становится выше болезни, агрессии мира, выше смерти. Маленькие герои Мариам - дети - вселенные, которым дано знать Истину. Мариам Петросян поднимает планку проблемы еще выше социальной адаптации: она ставит нас перед собственным незнанием, страхом подобных людей, перед болью, как больных, так и здоровых подростков, которым невероятно трудно найти свою дорогу в «большую жизнь» из вселенского мира детства. Дом – это нечто гораздо большее, чем просто интернат для детей, от которых отказались родители. Дом – это их отдельная вселенная.
Дом ненавидят, склоняют, проклинают, но его воспитанники бояться быть выставленными из Дома в большой мир, который им неведом. И чем больше они ненавидят свой Дом, тем больше они его любят и бояться потерять, потому что он единственное, что у них есть в настоящем. Обитатели Дома не думают о своем прошлом, зачем себе лишний раз сыпать соль на рану, ни о будущем, потому что оно настолько туманно и непредсказуемо, что они сами его бояться, они живут и умеют пользоваться настоящим. У них все общее и их дружба – это равенство всех перед всеми.
Обитатели живут в стаях, так они называют свои группы. Каждая стая – это отдельное государство, вселенная, космос. У каждой стаи свои традиции, кодексы поведения, они не безупречны, но в тех условиях, в которых живут наши герои – это лучшее, что они изобрели. Только в стае можно выжить, только стая поддержит или напротив изгонит, а без стаи не выживешь – закон джунглей он одинаков для всех: кто не за нас, тот против нас. Чтобы оставаться собой в мире, который днем и ночью пытается превратить тебя в кого-то другого, обитателям Дома приходится вести самую жестокую борьбу, на какую только способен человек, и не прекращать ее никогда. Подростки в Доме не только живут, они учатся (правда, об этом Мариам пишет как-то мимоходом, ей не интересна эта область), воюют, дружат, влюбляются. Все живущие в Доме – люди совершенно особенные. Судьба, обделив их физически, взамен дала им что-то более важное, какое-то умение, каждому - своё, как награду и главное – это сострадание.
Парадоксально, но в книге нет ни капли уныния, но это и не оптимистическая трагедия. В «Доме» вы найдете много не придуманного юмора, иронии, доброты. Дом, в котором наши герои растут, взрослеют, ищут свое место в жизни, тот кодекс чести, выработанный ими, у Мариам Петросян вышел абсолютно целостным художественным миром.
«Если ты рожден без крыльев, - утверждала Коко Шанель, - не мешай им расти». У многих героев Дома крылья уже выросли, и они учатся летать. Вот такая объективно реальная и фантасмагорически невероятна книга Мариам Петросян.
Есть такие моменты в нашей жизни, когда мы находим самих себя на распутье, испуганными, запутанными, без дорожной карты. Решения, принятые в тот момент, могут изменить все до конца наших дней. Конечно, когда смотришь в лицо неизвестности, большинство из нас предпочитает развернуться и уйти. Но время от времени люди стремятся к чему-то лучшему, к тому, что найдено через боль одиночества, и нужна невероятная смелость и мужество, чтобы впустить кого-то в свою жизнь или дать им второй шанс. Потому что только когда тебя что-то гложет, ты искренне узнаешь самого себя. И только когда тебя что-то гложет, ты узнаешь, кем можешь быть.
Ошеломляет сила духа обитателей Дома, они словно не замечают своих физических недостатков, хотя большинство людей намного сильнее, чем они думают, они просто забывают иногда в это верить. Взрослые не понимают мира детей, не потому что не могут, потому что не хотят. Они сами себя зачастую не понимают, и детям сложно постоянно всё им объяснять, возможно, поэтому в «Доме» фактически отсутствуют взрослые или роль их минимизирована.
Директор Акула – «сухой, пятнистый и мохнатый, как поросший лишайником пень». Невзрачный, забитый жизнью пожилой мужичок. Создается впечатление, что его в Доме никто серьезно не воспринимает, он не авторитет ни для одной стаи. Но я видел многих директором детских домов, зачастую эти люди не ищут дешевого детского авторитета, они каждодневно выполняют свою рутинную директорскую функцию: выбить, достать, пристроить. Это невидимый труд, который становится зримым только спустя время. Чтобы тебя любили - приходится быть со всеми хорошим каждый день. Чтобы ненавидели - напрягаться не приходится вообще. И нет у Акулы никакой педагогики воспитания своих подопечных, не применяет он ни методы Макаренко, ни Сухомлинского, ни Амонашвили, он просто живет с Домом, потому что и он заложник Дома, у него ничего кроме этого Дома нет. В этом заключается и вся педагогическая философия старого директора – быть со своими детьми, а потом быть похороненным на интернатовском кладбище. Когда ты любишь, стук твоего сердца слышат все вокруг, когда ненавидишь – он отдается лишь в твоей голове, когда умираешь – только ты перестаешь его слышать, но он остается с теми, кто тебя любит…
Как быть с теми, кого ты любил больше всего на свете, а они в ответ тебя предали, бросили, оставили в Доме, потому что ты стал мешать. Мать отдает Лорда в Дом, не потому что он инвалид, просто он не такой как все. У мальчика немного проблемы с психикой, внимание, забота, любовь взрослых сделали бы свое чудодейственное воздействие, но матери надобно решать свою личную жизнь, пока еще время не ушло, и поэтому выход простой - Лорда в Дом, как говорится, с глаз долой и сердца вон.
Поражаешься тому, что в Доме, среди детей нет ни одного двуличного ребенка, который жил бы по принципу: и нашим и вашим или одно лицо для себя, другое для Дома. Такой бы обитатель вскоре бы запутался и перестал понимать, какое лицо из двух подлинное.
Герои Дома, прошедшие в своей маленькой детской жизни, через Крым, Рым и медные трубы, не боятся, в отличие от нас, совершать ошибки, спотыкаться и падать, потому что знают, чаще всего величайшую награду приносит то, что больше всего нас пугает. Каждый из нас может добиться многого, даже больше, чем представляет себе, нужна только сила духа. М.Петросян создала в своем «Доме» такие ситуации и условия, при которых ее герои делаются живыми. Особенно яркие образы Слепого, Курильщика, Табаки, ну и конечно Лорда, в него не возможно не влюбиться и от того страшно его потерять в третьей части книги. Но я завидую Лорду, потому что вижу, как его отсутствие влияет обитателей Дома, которые его знали. Он что-то для них значил, они его любили.
Смерть и Одиночество, как призраки неуловимо присутствуют на страницах «Дома». Поразительно, что обитатели Дома не бояться о них говорить открыто, не бояться их физически. Возможно, для одних – смерть это избавление от одиночества, как, например, для Лорда. Для других вечное одиночество в Доме, как смерть, которая никак не приходит и не желает их освободить от внутреннего одиночества, как для Слепого.
Книга Мариам, как никакая другая, верна заветам Крапивина: что-либо исправить возможно только в детстве. «Дом» как призыв. Не дай своему огню погаснуть, необратимо, искра за искрой, не дай утонуть в болоте безнадежности под названием «ещё нет» и «уже нет». Не дай герою в твоей душе погибнуть в отчаянной тоске по жизни, к которой ты стремился, но так и не достиг. Мир, который ты ищешь, может быть обретен, он существует, он реален, он достижим, он твой. Если вы всмотритесь в героев «Дома», то, возможно, увидите кого-то, похожего на вас. Кого-то, кто пытается найти свой путь. Кого-то, кто пытается определиться в этом мире. Кого-то, кто пытается найти самого себя. Иногда нам кажется, что мы одни в этом мире, кто борется, кто не знает, что делать дальше. Но это чувство ложно. Но если вы найдёте в себе храбрость встретиться с этим чувством снова, кто-то или что-то найдёт вас и поможет вам. Потому что все мы иногда нуждаемся в небольшой помощи. Кто-то, кто поможет нам услышать музыку в этом мире, напомнит, что не всегда будет так. Это кто-то - там. И когда-нибудь он найдёт вас. Книга М.Петросян как раз об этом, книга о большой человеческой вере.
Лауреат Нобелевской премии по литературе Канетти Элиас как-то заметил: «Роман не должен спешить». Мариам Петросян писала свой «Дом» свыше десяти лет. Из нашей личной переписки. «Книга была написана примерно в 97-ом. А самый первый вариант был написан в конце восьмидесятых. Я начала писать о Доме, когда была ровесницей его героев. А рисовала их раньше, чем начала о них писать. Так что замысел и герои намного старше, чем сама книга. Ту, самую первую версию я отпечатала на печатной машинке, проиллюстрировала и отдала в переплет. По размеру и весу получился энциклопедический словарь. Печатная машинка не дает возможности форматировать текст и печатать с двух сторон листа. Финал там отсуствовал. Сама история была намного мрачнее, пафоснее и кровавее. Лет через пять я вернулась к ней. Тогда я написала второй вариант книги, а сразу после него - третий. Они немного отличались, хотя там было довольно много общих сцен. К вопросу о композиции. Первая книга была от лица Курильщика, вторая о Кузнечике, третья "Шакалиный восьмидневник". Я распечатала ее в трех экземплярах, разделив на два томика. Продолжение тоже было, но только разрозненные, незаконченные главы. Финала не было». Дальше книга попала в Москву, долго путешествовала, перемещалась, пока не попала именно в те руки, которые ей и необходимо было попасть. Всё происходит ровно тогда, когда нужно.
Я ведь мог так и никогда не прочитать «Дома», если бы не восторженный, даже страстный призыв одного из френдов ЖЖ с просьбой отдать свои голоса за книгу Мариам в открытом голосовании, традиционно устроенном «Большой книгой». Любопытство не порок, понимаю, что этой сентенцией я Америки не открываю, но для того, чтобы отдать свои 10 баллов, я решил хотя бы глазами пробежать несколько страниц, чтобы иметь представление о том, за кого отдаю свои баллы. Честно скопировав две части рукописи, я приступил к чтению и больше оторваться не мог. И даже, когда все было прочитано, книга не оставила равнодушным, накатывала и накатывала, словно бурные и неспокойные воды горной реки.
Вся наша жизнь – как неспокойная горная река. Вот он – маленький, чистый, хрустальный родничок, едва-едва зародившись, весело и озорно журча устремляется вниз, навстречу большой жизни, большим открытиям. И бежать бы ему быстро и легко, огибая большие валуны и подводные камни, пока не превратится он спокойную реку, медленно и с достоинством несущей груз своих вод…. Так бывает. Так часто бывает. Но бывает и другое. Откуда не возьмись в этот ручеек вплетается другой. Может долгожданный и вполне закономерный. И тогда уже вместе – легко и спокойно навстречу судьбе…. Так тоже бывает. Можно плыть-бежать спокойно и весело, радуясь жизни и всему тому, что впереди. Но есть и перекаты, неспокойные перекаты, когда ручей уже не журчит, а бурлит, глухо клокоча, разбрызгивая себя в разные стороны. И неведомо никому, что творится там, в глубине, где вода бешеным ритмом заворачивается в глубокие воронки и водовороты, белой рваной пеной вырываясь на осклизлые камни…. Но позади перекат – и опять вместе, опять вперед, опять беззаботно и открыто навстречу неизведанному. А сколько еще будет таких перекатов, сколько водоворотов и неспокойных мест…. А будут ли они? Может без них лучше? Спокойнее? Кто знает…..
Кто знает, куда приведет героев Дома и нас с вами жизнь, путь долог, и в итоге само путешествие и есть цель. Поэтому Дом, созданный Мариам Петросян, будет стоять на том же месте «на окраине города, среди стандартных новостроек», будет ждать новых своих обитателей, которые создадут новые стаи и выпускать старые стаи в неведомый и страшный мир реальности, но мы все равно будем каждый раз возвращаться обратно в Дом, в котором…
Мариам Петросян - произведение, о котором непросто рассказывать и сюжет которого не так-то просто описать. Если взять только внешнюю, очевидную сторону повествования, то она будет не слишком привлекательной для любителей жанра фантастики, т.к. фантастического здесь, на первый взгляд, и нет, наоборот рассказ идёт об очень серьёзных и грустных вещах, очень жизненных и злободневных. Петросян — армянская писательница и художница, живущая в Ереване, но роман писался изначально по-русски, а издавался и получил известность в России.
Жанр: фантастика, мистика; социальный, философский роман.
Год издания: 2009.
Язык оригинала: русский.
Премии: Русская премия - победитель в номинации «Крупная проза» (2009); «Большая книга» - 3 место в номинации «Приз зрительских симпатий» (2009); «Портал» - победитель в номинации «Открытие себя (имени В. И. Савченко)» (2010); «Странник» - победитель в номинации «Необычная идея» (2010). «Студенческий Букер» (2010), «за умелое переплетение жанров, простоту стиля и необычность художественных средств»; Звёздный мост - Серебряный кадуцей в номинации «Дебютные книги» (2010).
Дом в котором Мариам Петросян в магазине Лабиринт .
На неком пустыре стоит дом-интернат для «особых детей», то есть не для детей со суперспособностями, как у профессора Ксавье из всем известного комикса и фильма «Люди «Икс»», а дети с какими-либо особенностями, отклонениями в развитии, дети-инвалиды, слепые, колясочники, у которых даже есть родители, но взрослые не могут или не хотят ими заниматься и привели их в этот необычный Дом, где они теперь учатся и живут до самого выпуска. Вроде бы, не самая приятная тема, однако почему-то современные писатели достаточно единодушно обращаются к ней, изображая детей-сирот, инвалидов, трудное во всех отношениях детство, полное жестокости, одиночества, непонимания, вражды (см. например, статью Ольги Лебёдушкиной , где подробно сравниваются книги современных авторов на данную тему). Однако рассказывать о детстве, даже о трудном, можно по-разному, можно стараться разжалобить и напугать читателя, напрямую показав ему все возможные ужасы, происходящие с покинутыми родителями детьми (вполне реальные, к сожалению), смакуя каждую деталь и не придумывая ничего от себя, а можно попытаться преподнести эту тему как-то иначе, пропустив её через призму фантазии и фантастики, философии - именно этот не самый очевидный путь и выбрала Петросян. Её книга, над которой писательница, кстати, работала около 18 лет, постоянно переписывая текст, многое меняя в замысле (поэтому книга просто и не могла получиться случайной, средней, неинтересной), оказалась для многим настоящим откровением, почти сразу стала популярной и получила значимые премии и высокую оценку даже у профессиональных критиков и писателей. Многие даже признавались, что не ожидали увидеть сейчас именно такую книгу, ведь она как будто выбивается из рамок, тенденций современной литературы по своему стилю, идее. Что же делает эту книгу об оставленных детях такой привлекательной и почему она вызвала горячий интерес даже у широкого читателя, не приученного к слишком сложным, мрачным, повседневным проблемам?
Мир Дома прост только на первый взгляд. Всё здесь не то, чем кажется. И это вскоре предстоит понять одному из главных героев, с точки зрения которого вначале пишутся многие фрагменты текста. Здесь людей не называют по именам, и у воспитателей, и у воспитуемых есть клички - они словно и не даются кем-то посторонним, они как будто продиктованы самой сущностью человека, его характером. Дети ассоциируют себя с животными, у кого-то «второе имя» указывает будто бы на физический недостаток (а на самом деле за этим кроется и что-то более сложное). Так, среди основных действующих лиц мы можем увидеть Слепого, Сфинкса, Курильщика, Стервятника, Волка, Македонского, Шакала Табаки, Толстого, Слона и других. Имя, которое даёт Дом, может и меняться со временем, в зависимости от того, что пережил человек, как себя проявил. Не всегда эти клички однозначны и понятны сразу. Слепой, хоть и слеп физически, оказывается вожаком одной из «стай», да и видит и знает, кажется, больше других. Сфинкс действительно мудр и загадочен, но не сразу он стал таким. А ещё у него нет рук, он лыс и подчас задаёт очень странные вопросы. Табаки забирает себе всё, что плохо лежит, и постоянно возит с собой огромное количество ненужных предметов, делает таинственные целебные зелья, сочиняет песни и истории и ни на минуту не умолкает. И у каждого ребёнка здесь есть не только свой стиль общения, но и уникальный характер, свои привычки и «странности» (а «нормальных», обычных, нестранных детей здесь почти и нет).
По словам Петросян, ей интересно было взглянуть, что получится, если поместить людей в ограниченное пространство. Да и люди здесь очень необычные, яркие. Сюжет не столь важен, сколько каждый из жильцов этого дома, их истории. Сам Петросян изначально писала данную книгу для себя и заканчивать её не хотелось, это было очень сложно, с чем отчасти связаны и сюжетные провисания, избыточность некоторых подробностей. Петросян могла бы писать эту книгу ещё долго, с разными вариантами развития событий. Даже финальные сцены неоднократно переписывались, а судьбы некоторых героев так и остались скрытыми от нас, не все вопросы были прояснены. Отчего некоторые читатели даже стали подозревать, что у книги может быть продолжение, что писательница всячески отрицает.
Дом живёт по каким-то своим загадочным законам, тут у каждой вещи, а не только у человека, две стороны. Многие дети со временем открывают в себе способность путешествовать в другой мир, на ту сторону Дома, а кто-то ухитряется даже возвращаться во времени и проживать ту же жизнь, но уже как-то иначе. Обычный, просто несколько странный ребёнок, если приглядеться драконом или ангелом, исполняющим желания, а другой и вовсе хранителем времени, прожившим множество жизней, преждевременно состарившимся, умеющим делать очень неожиданные и ценные подарки. Да и много всяких странностей происходит в этих стенах. Дом не открывается новичку сразу и не каждый способен увидеть эту другую сторону, почувствовать Лес, угадать, кто же скрывается под маской изувеченного ребёнка, какое существо прячется в этой неказистой оболочке. Взрослым особенно тяжело понять законы, по которым живут дети в Доме. Лишь немногим из них удаётся краем глаза заглянуть по ту сторону, как, например, это удалось сделать Ральфу.
В интернате происходит много печальных и страшных событий, жизнь там никто не назвал бы раем, и удивительно подчас, почему же дети так не хотят покидать Дом, уходить во взрослую жизнь, возвращаться к родным. Робкий читатель может быть даже потрясён тем, насколько мрачным временами выглядит жизнь воспитанников. И не каждому, наверное, понравится то, что он прочтёт, не каждый проникнется атмосферой, кому-то книга и вовсе покажется скучной и слишком затянутой (почти тысяча страниц как-никак). Других «Дом» почему-то привлекает со страшной силой, они остаются в его «плену», ассоциируют себя с героями, живут в этом мире ещё долго и не хотят его покидать. Я, признаться, не из их числа, хотя книга, безусловно, заслуживает внимания, это интересное, большое, серьёзное и многослойное произведение, развивающее в том числе мотивы известных текстов мировой литературы, оживляющее сказочные и мифологические сюжеты, продолжающее дело Льюиса Кэрролла, Голдинга, Киплинга, Стивена Кинга (уже по эпиграфам видно, какие произведения вдохновляли Петросян) и многих других. Одно перечислением всех авторов, с которыми книга может как-то пересекаться, которые «подготовили почву», развивали похожие мотивы заняло бы много места - даже сама Петросян назвала далеко не все книги, а при редактуре и сокращении от части эпиграфов и ссылок в тексте произведения пришлось избавиться.
Несложно понять, что Дом - это не просто здание какой-то школы-интерната, это нечто большее, особый мир. Не случайно писательница избегали любых конкретных отсылок на место или время, абстрагировалась от деталей, которые могли бы привязать роман к какой-либо культуре или стране. Это роман вне времени и пространства, он о вечном и непреходящем, он не столько о детях (порой дети говорят совсем как взрослые, да и поступают соответственно, цитируют такие сочинения, которые в их возрасте вряд ли многие читают) или инвалидах (эта особенность мало влияет на поведение воспитанников, она скорее нужна, чтобы подчеркнуть их обособленность от «наружности», обыденного пространства), он вообще о человеке, живущем в мире своих фантазий и мечтаний, человеке, для которого ценен мир детства, сказки, фантастики, который видит за простыми бытовыми вещами сложные истины, для которого мир безгранично глубок и многогранен. Роману можно давать множество интерпретаций, как уже и делалось. Конечно же, тут есть что-то о мизантропии, о потерянности, отделённости от большой, взрослой жизни «наружности» с его повседневными проблемами, желание продлить чудесное время детства. Но здесь есть и многое другое и нельзя воспринимать фантастические элементы книги только как обычные события, искажённые восприятием «странных детей». Книга много бы потеряла от такой трактовки.
Ещё и произведение, написанное отличным литературным языком, с элементами стилизации. Здесь множество точек зрения, нет какого-то одного главного героя, нас постоянно перебрасывают от одного персонажа к другому, показывают события не только от третьего лица, но и в восприятии отдельных детей - тогда в тексте появляются дневниковые записи, рассказы и сказки от первого лица. Есть и случаи перехода авторской, «безличной» речи в речь героя, вкрапления мыслей персонажей в объективное повествование. Текст неоднороден, тут привлекаются самые разные приёмы и материалы, дети говорят и думают по-разному, многое зависит от того, чьими глазами мы смотрим. Думаю, и Курильщик выбран одним из главных героев-рассказчиков именно потому, что он для мира Дома пока ещё чужак, он видит его глазами стороннего наблюдателя, поэтому любая необычная деталь привлекает его внимание, пусть объяснения его далеки от истины и сам он не является рупором авторской мысли.
«Время в Доме течет не так, как в Наружности. Об этом не говорят, но кое-кто успевает прожить две жизни и состариться, пока для другого проходит какой-нибудь жалкий месяц. Чем чаще ты проваливался во вневременные дыры, тем дольше жил, а делают это только те, кто здесь давно, поэтому разница между старожилами и новичками огромна, не надо быть очень умным, чтобы ее разглядеть. Самые жадные прыгают по нескольку раз в месяц, а потом тянут за собой по нескольку версий своего прошлого. Пожалуй, таких жадин, как я, в Доме больше нет, а значит, нет никого, кто прожил бы столько кругов, сколько прожил я. Гордиться тут нечем, но я все же горжусь, ведь выдающаяся жадность - это тоже в своем роде достижение».
Постепенно мы узнаём героев книги всё лучше, непонятные надписи на стенах приобретают свой смысл, как и странные речи, поступки и вопросы. Вообще-то это действительно не такой уж приятный текст, подчас очень мрачный, жёсткий, без лишних сантиментов, иногда дети предстают уж слишком коварными и двуликими, а свобода нравов, царящая в Доме, может оставить и отталкивающее впечатление. Но от того книга не выглядит хуже, вообще-то она только такой, наверно, и могла бы быть. Мы видим события не только «настоящего», но и недавнего прошлого дома, эти две линии связаны и развиваются параллельно - правда, нужно будет ещё догадаться, кто прячется под незнакомыми именами из прошлого.
Даже с жанром романа Петросян сложно определиться. Это и фантастика, но совершенно не та, к которой мы привыкли. Кто-то относит произведение к магическому реализму, кто-то к философской мистике. Можно прибавить и свои определения: философский, метафорический роман, например. Не всякий полюбит данную книгу, может, кто-то даже и до конца не дочитает - ведь она большая, а действия в ней не так уж и много, сюжет не играет главную, организующую роль. Но она стоит того, чтобы её прочитать, а финал получился и вовсе, как мне кажется, очень сильным, впечатляющим. Мне понравились также сказки о другой реальности, о посещении другой стороны и Леса. Это совершенно необычные сказки, которыми делятся дети в особую ночь, они могут сказать намного больше всего остального - ведь о таких вещах здесь открыто говорить не принято. Роман «Дом, в котором» живёт своими героями, очень яркими, настоящими, непохожими, спорящими, дерущимися, ищущими своё место и свой путь - каким бы неправильным он ни казался остальным. Роман составляют множество мелких деталей, мыслей и монологов героев, забытых и потерянных предметов, непонятно откуда взявшихся там, где их не было, путешествия «из ниоткуда в никуда», разговоры на всевозможные темы. Пожалуй, как раз деталей здесь подчас, может быть, слишком много, Петросян очень увлекается каждым своим героем и любой подробностью, связанной с ним. Данная книга - это история и о дружбе, и о взрослении (рассказывается и о самом выпуске учеников, и о дальнейшей жизни некоторых из них), и о поиске себя и смысла жизни. Здесь много важного для каждого человека.
Долгий путь и для героев, и для читателя, и каждый должен найти в конце этого пути что-то своё. Мариам Петросян пока автор только этого романа, но уже одно это произведение значимо, важно, интересно, оно выделяется на фоне современной литературы, стоит особняком, притягивает взгляды. Будем надеяться, что за этим романом последуют и многие другие, не менее интересные, столь же оригинальные и самобытные книги.
Тимофей Кузьмин«Я писала эту книгу для себя, и главным для меня было то, чтобы она понравилась мне. Может быть, еще расчет был на очень близких людей, мне казалось, это очень узкий круг. И огромным потрясением для меня стало узнать, что, оказывается, таких людей очень много, которые могли бы быть в этом кругу, просто мы не знаем друг друга. Это стало большой неожиданностью, и спасибо всем этим людям»».
Мариам Петросян о книге
