Интересно, что мало кто учитывает ужасы, которые происходят в послевоенные годы. У большинства складывается ощущение, что после подписания мира все опять начинают счастливо и безоблачно жить . Конечно, это не так, и Вторая мировая война не стала исключением.
Весь мир был серьезно обозлен на нацистов , которые за военные годы успели натворить ужасных вещей. Поэтому естественно, что в ранее оккупированных странах к уже бывшим нацистам и коллаборационистам отнеслись не менее ужасно.
Чехия
После аншлюса Австрии Рейх оккупировал значительную часть тогдашней Чехословакии. После победы чехи приняли решение депортировать всех немцев с территории страны, включая тех, кто не относился к нацистскому режиму. Без излишней жестокости не обошлось.
Кому-то показалось слишком скучным гнать людей до границы, немцев избивали камнями и дубинками. А в Праге полицейские провели целую колонну людей босиком по битому стеклу . Это касалось всех: женщин, стариков и детей, многие падали без сил от боли и кровопотери.
Норвегия
Именно с его участниками после войны норвежцы разбирались с особой жестокостью. Вспомнили о средневековых методах : женщин остригали и силой прогоняли по улицам городов.
В 50–60-е годы бывших участников «Лебенсборна» использовали как подопытных крыс для различных опытов и исследований, в том числе и военных. И никому в стране их не было жаль, лишь в 2000 году правительство Норвегии принесло официальные извинения.
Польша
Полякам сильно досталось от нацистов, потому они тоже не стали сдерживаться. По всей стране пронеслись погромы , немцев в лучшем случае просто депортировали, а в худшем лишали жизни прямо на улицах.
Это всё не помешало местному населению продолжить дело нацистов. В многочисленных погромах, кроме немцев, серьезно пострадали и евреи . Количество жертв тех страшных годов не поддается исчислению.
Франция
Кто только не смеется над французами за их быструю капитуляцию , из-за этого после войны французы начали искать виновных, чтобы поднять имидж страны. Ведь у них даже толком не было антинацистского подполья.
И виноватыми стали женщины и девушки, которые встречались с немцами. Их остригали и прогоняли по улицам, всячески оскорбляя, закидывая камнями и грязью. Странно, что людей, которые приветствовали нацистов и которых можно было даже опознать по многочисленным фото, никто преследовать не стал .
СССР
Все прекрасно знают, что в СССР пленные немцы занимались восстановлением разрушенных городов . Девушки, уличенные в связях с немцами, в основном, судились, а их дети отдавались в детские дома, но каких-то масштабных акций не проводилось.
Кроме того, еще очень долго после войны в Союзе выискивали виновных в военных преступлениях , поднимали архивы, эксгумировали могилы и прочее. Многих преступников закон настиг уже спустя годы и годы после войны.
В принципе, подобное поведение можно понять,
После поражения во Второй мировой войны миллионы этнических немцев были депортированы из Польши, Чехословакии, Восточной Пруссии, Венгрии, Югославии. Историки говорят о том, что эта была самая крупная депортация населения в XX веке.
Немцы носили специальные нашивки
Немцы были обязаны носить на руке белую нашивку со специальным знаком «N», означающим «немец». Им не разрешалось ездить на велосипедах и автомобилях, общественном транспорте. В магазины разрешалось заходить только в определенные часы. Также запрещалось ходить по тротуарам, а уж говорить по-немецки – тем более. Необходимо было пройти регистрацию в органах местной полиции и регулярно ходить туда для отметки о своем местонахождении. Потом немцев лишили земель и собственности.
Брюннский марш смерти в Чехословакии
Президент Чехословакии на основании 11 пункта Потдстамского соглашения подписал закон о лишении гражданства всех немцев, проживающих в Судетской области.
По официальным данным, в течение двух лет из Чехословакии было изгнано три миллиона человек.
По официальным данным, в течение двух лет из Чехословакии депортировано три миллиона человек. При этом 18 816 погибло: убито - 5596 человек, покончили жизнь самоубийством - 3411, в концентрационных лагерях умерло 6615, в ходе транспортировки погибло 1481 человек, сразу после транспортировки - 705, во время побега – 629, по неизвестным причинам - 379.
Нередко правоохранительные органы констатировали случаи изнасилования женщин в изощренной форме.
В историю депортации немцев вошел Брюннский марш смерти: 29 мая местный национальный комитет постановил выселить всех женщин, детей и стариков. Около 20 тысяч человек собрали в один строй и погнали в сторону Австрии. С собой немцы могли взять из имущества только то, что в силах унести. Пощадили лишь трудоспособных мужчин, которых оставили в городе для того, чтобы они восстанавливали разрушенное войной хозяйство.
Пршеровский расстрел
Чехословацкие контрразведчики остановили поезд с немецкими беженцами, который следовал через город Пршеров. Ночь с 18 на 19 июня станет последней для 265 человек. Все имущество вынужденных переселенцев было их разграблено. Лейтенант Пазур, под руководством которого проходила эта акция, был арестован и осужден.
Устицкая резня
В городе Усти-над-Лабой на одном из военных складов в середине лета произошел взрыв, в результате которого погибло 27 человек. Не дожидаясь окончания расследования, были названы главные винновые – участники немецкого подполья («Вервольфа»). За немцами тут же начала охота - их было легко узнать по белой повязке с буквой «N». Пойманных сбрасывали в речку, подвергали избиению, расстреливали. Количество убитых, по разным оценкам, составило от 43 до 220 человек.
На протяжении двух лет после второй мировой войны из Чехословакии были депортированы более двух миллионов человек. Но еще три года понадобилось этой стране, чтобы полностью избавиться от немцев: в 1950 году «немецкий вопрос» был окончательно решен. Депортации подверглись около трех миллионов человек.
НКВД в тревоге за немцев
«Ежедневно в Германию прибывает из Чехословакии до 5000 немцев, большинство которых женщины, старики и дети. Будучи разорены и не имея перспективы на жизнь, некоторые из них кончают жизнь самоубийством, вскрывая бритвой вены на руках. Так например, 8 июня районный комендант зафиксировал 71 труп со вскрытыми венами. В ряде случаев чехословацкие офицеры и солдаты в населенных пунктах, где проживают немцы, с вечера выставляют усиленные патрули в полной боевой готовности и ночью открывают стрельбу по городу. Немецкое население, перепугавшись, выбегает из домов, бросая имущество, и разбегается. После этого солдаты заходят в дома, забирают ценности и возвращаются в свои части».
Польша – самое масштабное изгнание
В 1945 году Польше было передано три германские территории – Силезия, Померания и Восточный Бранденбург, где проживало более четырех миллионов немцев. Также на территории Польши находилось около 400 тысяч немцев, исторически проживающие здесь со времен первой мировой войны. Кроме того, территория Восточной Пруссии, которая перешла под контроль Советского Союза, также была заселена немцами: их насчитывалось более двух миллионов.
Все они были подвергнуты выселению в кратчайшие сроки.
По оценкам историков, это была самая крупная депортация населения в XX веке.
Венгры поплатились за то, что стали немцами
В Венгрии, которая также была союзницей Германии, в 1945 году был принят указ «о депортации изменников народа», согласно которому имущество подлежало полной конфискации, а лица, подпадавшие под действие закона, депортировались в Германию. Почти полмиллиона человек покинули свою родину. Ведь многие из них предпочитали указывать в анкетах в годы оккупации, что они – немцы, хотя на самом деле эти люди были венграми. Многие из них в годы войны были «пятой колонной» фашистского режима.
В Германии была разруха и голод
После насильственной депортации, оставшиеся в живых немцы стали жить в Германии. Страна была разрушена. Женщины, дети и старики – вот основная доля репатриантов. В некоторых регионах страны она достигала 45 процентов. Они объединялись в разные общества, чтобы рассказать миру о немцев, изгнанных из многих стран. По данным немецкой общественной организации «Союз изгнанных», после окончания второй мировой войны было депортировано от 12 до 14 миллионов немцев.
В детстве история представлялась нам сильно упрощённо.
Взять, например, Вторую Мировую войну.
Сначала вдруг на всех напали ставшие нацистами немцы, потом все их победили и стали жить в мире и радости, потому что все-то были хорошие.
Но войны никогда не оканчиваются вместе с объявлением мира.
Май 1945: Чехия
Как известно, Гитлер начал с того, чтобы под предлогом защиты живущих в Чехии немцев ввести в неё войска. После победы союзных войск над Гитлером чехи решили депортировать всех живущих у них немцев. Просто гнать к границе некоторым показалось скучно, и немцы Чехии расплатились за все преступления гитлеровского режима, независимо от того, насколько они были к нему причастны.
Например, в Праге милиция прогнала колонну из немецкого населения, от крохотных детей до глубоких стариков, по улицам, посыпанным разбитым стеклом. Естественно, идти немцев заставили босиком. Многие падали по пути от жуткой боли или кровопотери. Их добивали дубинками и камнями.
Жестокие убийства в те дни прокатились по всей Чехии. Правда, нельзя сказать, что немцев во время погромов умерло столько же, сколько чешских евреев.
Дети Лебенсборн: Норвегия
Многие норвежские жители отчаянно сопротивлялись немецким оккупантам. Военный флот после того, как Норвегия оказалась захвачена, ушёл к английским берегам, чтобы сражаться вместе с британцами против нацистов. Норвежцы устраивали диверсии, помогали бежать советским военнопленным, выходили на митинги протеста, зная, как жестоко их будут разгонять.
В то же время для немцев норвежцы были неразумными арийцами, не понимающими, что будущее за нордическими народами и Гитлер обеспечивает это будущее - как немцам, так и скандинавам. Из среды норвежек выбирали женщин, чтобы использовать их для размножения арийской расы. До сих пор неясно, сколько было добровольных участниц и скольких принудили, факт есть факт: этих женщин осеменили, и после войны они остались с полунемецкими детьми на руках.
Этим-то детям норвежцы и мстили, хотя на конец войны ни одному из них не было больше четырёх лет. Их избивали, вырезали на лбу свастику, некоторых детей даже насиловали - и не все это пережили. То же самое творили с их матерями, к тому же они проходили через казнь, популярную в Средневековье для блудниц: их прогоняли с остриженными волосами и без одежды по улице, на глазах толпы. Всего в стране было около двенадцати тысяч детей от норвежек и немцев; удвойте это число, чтобы включить матерей, и вы узнаете, сколько жертв было у этой жуткой травли.
Для части жертв сначала было спасением определение их как психически больных или умственно отсталых в закрытые психиатрические клиники - по крайней мере, там был шанс не оказаться изнасилованной или просто растоптанной разъярённой толпой. Всего психопатия была поставлена не менее, чем 80% детей из проекта Лебенсборн. Норвегия также вела переговоры с Австралией о пересылке в неё 9000 полунемецких детей, но они ни к чему не привели. По слухам, этих детей также часто кастрировали, как «неполноценных».
В пятидесятые и шестидесятые годы неэтичные эксперименты военных с ЛСД, мескалином и другими наркотиками ставили именно на «детях Лебенсборн». Их было не жалко никому во всей Норвегии. Только в 2000 году правительство принесло свои извинения и за это, и за психиатрические клиники, и за принудительную стерилизацию, и за то, что не защитило их от мести толпы. Однако оно отказалось выплачивать какие-либо компенсации.
Бить немцев, бить евреев: Польша
Не добрее были послевоенные годы и в Польше. Немцев там по национальному признаку выгоняли из домов, сгоняли в трудовые лагеря, депортировали. Имущество, естественно, конфисковалось. Это не мешало некоторым полякам продолжать дело нацистов, и в те же послевоенные годы было совершенно несколько ужасных еврейских погромов, самый крупный из которых пришлось останавливать силами армии.
Насильственно депортировали немцев также из Югославии и Румынии. Всего депортации из стран Восточной Европы подверглось до 14 миллионов немцев, а количество умерших во время погромов не удаётся найти.
Марш шлюх: Франция
И во время войны, и после мало кто не насмехался над Францией, как над сложившей оружие перед Гитлером, едва тот немного поднажал. Эту страну сравнивали с кокоткой, сопротивляющейся для приличия, но не слишком долго. Конечно, и во Франции было своё антинацистское подполье, но не слишком многочисленное, и состояло оно преимущественно из национальных меньшинств: евреев, русских и цыган.
Тем не менее, после войны Франция решила, что кто-то же должен быть виновен в её имидже, и принялась издеваться над девушками, встречавшимися с немецкими солдатами и офицерами. Их обривали наголо и голыми, неглиже или даже просто в одежде прогоняли по улицам, осыпая оскорблениями и кидая в них мусором. На их телах рисовали свастики, их обливали ледяной водой или даже экскрементами. Доставалось и детям от немцев: их матерей порой заставляли нести их на руках во время шествия позора.
Это было не очень-то справедливо: приветствовало, что видно по фотографиям, нацистов почти полстраны, а отдуваться пришлось только некоторым женщинам. Одним из тех, кто был возмущён подобным лицемерием и вступался за «коллаборационисток», был знаменитый певец, еврей Серж Гензбур.
После всех унижений бывших любовниц или даже жён немцев часто судили, чтобы поразить в гражданских правах на всю жизнь. Ни одного из тех, кто попал в кадр с цветами или нацистским приветствием во время вступления немцев в Париж или другой французский город, так не преследовали.
Пункт в анкете: СССР
В СССР долгое время можно было распрощаться с нормальной работой или даже свободой, если в анкете на вопрос «Находились ли вы на оккупированной территории?» ты должен был ответить «Да». Однако в какой-то момент это дело свернули. Также пострадали некоторые женщины, рожавшие от немцев. Хотя до таких расправ, как в Норвегии, не доходило, их могли выгнать из города или пытаться избить. В фильме «Одна война» Веры Глаголевой рассказывается о женщинах, которых судили за связь с врагом. Их детей отправляли в детские дома.
В то же время действительно долго - по упорству сравнимо с Израилем - в СССР проводили расследования военных преступлений, прежде всего - массовых убийств советских граждан. Опрашивались очевидцы, разыскивались документы, раскапывались захоронения, чтобы идентифицровать убитых и понять способ их убийства. Суд настигал многих советских граждан, участвовавших в нацистских зверствах, порой через много лет, когда они давно вели спокойную, законопослушную жизнь. Не слишком ли это жестоко, можно будет решить, быть может, только через век-другой, когда всякая память остынет.
Умение прощать свойственно русским. Но все-таки как поражает это свойство души - особенно когда слышишь о нем из уст вчерашнего врага...
Письма бывших немецких военнопленных.
Я отношусь к тому поколению, которое испытало на себе Вторую мировую войну. В июле 1943 г. я стал солдатом вермахта, но по причине длительного обучения попал на германо-советский фронт только в январе 1945 г., который к тому моменту проходил по территории Восточной Пруссии. Тогда немецкие войска уже не имели никаких шансов в противостоянии Советской армии. 26 марта 1945 г. я попал в советский плен. Я находился в лагерях в Кохла-Ярве в Эстонии, в Виноградове под Москвой, работал на угольной шахте в Сталиногорске (сегодня – Новомосковск).
К нам всегда относились как к людям. Мы имели возможность свободного времяпровождения, нам предоставлялось медобслуживание. 2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом. После возвращения домой многие бывшие советские военнопленные ждали компенсации от Германии, но так и не дождались. Это особенно возмутительно! Надеюсь, что своим скромным пожертвованием я внесу небольшой вклад в смягчение этой моральной травмы.
Ганс Моэзер
Пятьдесят лет назад, 21 апреля 1945 года, во время ожесточенных боев за Берлин, я попал в советский плен. Эта дата и сопутствующие ей обстоятельства имели для моей последующей жизни огромное значение. Сегодня, по прошествии полувека, я оглядываюсь назад, теперь как историк: предметом этого взгляда в прошлое являюсь я сам.
Ко дню моего пленения я только что отметил свой семнадцатый день рождения. Через Трудовой фронт мы были призваны в Вермахт и причислены к 12-й Армии, так называемой «Армии призраков». После того, как 16 апреля 1945 года Советская Армия начала «операцию «Берлин»», нас в буквальном смысле слова бросили на фронт.
Пленение явилось для меня и моих молодых товарищей сильным шоком, ведь к подобной ситуации мы были совершенно не подготовлены. А уж о России и русских мы вообще ничего не знали. Этот шок был еще и потому таким тяжелым, что, только оказавшись за линией советского фронта, мы осознали всю тяжесть потерь, которые понесла наша группа. Из ста человек, утром вступивших в бой, до полудня погибло более половины. Эти переживания относятся к тяжелейшим воспоминаниям в моей жизни.
Далее последовало формирование эшелонов с военнопленными, которые увезли нас - с многочисленными промежуточными станциями - вглубь Советского Союза, на Волгу. Страна нуждалась в немецких военнопленных как в рабочей силе, ведь бездействовавшим во время войны заводам нужно было возобновлять работу. В Саратове, прекрасном городе на высоком берегу Волги, снова заработал лесопильный завод, а в «цементном городе» Вольске, также расположенном на высоком берегу реки, я провел более года.
Наш трудовой лагерь относился к цементной фабрике «Большевик». Работа на заводе была для меня, необученного восемнадцатилетнего старшеклассника, необыкновенно тяжелой. Немецкие «камерады» при этом помогали не всегда. Людям нужно было просто выжить, дожить до отправки домой. В этом стремлении немецкие пленные выработали в лагере свои, часто жестокие законы.
В феврале 1947 года со мной произошел несчастный случай в каменоломне, после которого я больше не смог работать. Через полгода я вернулся инвалидом домой, в Германию.
Это лишь внешняя сторона дела. Во время пребывания в Саратове и затем в Вольске условия были очень тяжелыми. Эти условия достаточно часто описаны в публикациях о немецких военнопленных в Советском Союзе: голод и работа. Для меня же большую роль играл еще и фактор климата. Летом, которое на Волге необычно жаркое, я должен был на цементном заводе выгребать из-под печей раскаленный шлак; зимой же, когда там чрезвычайно холодно, я работал в каменоломне в ночную смену.
Я бы хотел, перед тем, как подвести итоги моего пребывания в советском лагере, описать здесь еще кое-что из пережитого в плену. А впечатлений было много. Я приведу лишь некоторые из них.
Первое - это природа, величественная Волга, вдоль которой мы каждый день маршировали от лагеря до завода. Впечатления от этой огромной реки, матери рек русских, с трудом поддаются описанию. Однажды летом, когда после весеннего половодья река широко катила свои воды, наши русские надзиратели позволили нам прыгнуть в реку, чтобы смыть цементную пыль. Конечно же, «надзиратели» действовали при этом против правил; но они ведь тоже были человечны, мы обменивались сигаретами, да и были они немногим старше меня.
В октябре начинались зимние бури, а к середине месяца реку сковывало ледяное покрывало. По замерзшей реке прокладывали дороги, даже грузовики могли переезжать с одного берега на другой. А потом, в середине апреля, после полугода ледяного плена, Волга снова струилась свободно: с ужасным рокотом ломался лед, и река возвращалась в свое старое русло. Наши русские охранники были вне себя от радости: «Река снова течет!» Новая пора года начиналась.
Вторая часть воспоминаний - это отношения с советскими людьми. Я уже описал, как человечны были наши надзиратели. Могу привести и другие примеры сострадания: например, одна медсестра, в лютую стужу каждое утро стоявшая у ворот лагеря. Кто не имел достаточно одежды, тому охрана позволяла зимой оставаться в лагере, несмотря на протесты лагерного начальства. Или еврейский врач в больнице, спасший жизнь не одному немцу, хотя они и пришли как враги. И, наконец, пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир. Позже, перед тем, как отойти, она подошла и перекрестилась перед каждым из нас. Русь-матушка, встреченная мною в эпоху позднего сталинизма, в 1946, на Волге.
Когда сегодня, через пятьдесят лет после моего пленения, я пытаюсь подвести итоги, то обнаруживаю, что пребывание в плену повернуло всю мою жизнь совершенно в другое русло и определило мой профессиональный путь.
Пережитое в молодости в Росии не отпускало меня и после возвращения в Германию. У меня был выбор - вытеснить из памяти мою украденную юность и никогда более не думать о Советском Союзе, или же проанализировать все пережитое и таким образом привнести некое биографическое равновесие. Я выбрал второй, неизмеримо более тяжелый путь, не в последнюю очередь под влиянием научного руководителя моей докторской работы Пауля Йохансена.
Как сказано вначале, на этот трудный путь я и оглядываюсь сегодня. Я обдумываю достигнутое и констатирую следующее: десятилетиями в моих лекциях я пытался донести до студентов мой критически переосмысленный опыт, получая при этом живейший отклик. Ближайшим ученикам я мог более квалифицированно помогать в их докторских работах и экзаменах. И, наконец, я завязал с русскими коллегами, прежде всего в Санкт-Петербурге, продолжительные контакты, которые со временем переросли в прочную дружбу.
Клаус Майер
8 мая 1945 г. капитулировали остатки немецкой 18-ой армии в Курляндскому котле в Латвии. Это был долгожданный день. Наш маленький 100-ваттовый передатчик был предназначен для ведения переговоров с Красной Армии об условиях капитуляции. Все оружие, снаряжение, транспорт, радиоавтомобили и сами радостанции были, согласно прусской аккуратности собраны в одном месте, на площадке, окруженной соснами. Два дня не ничего происходило. Затем появились советские офицеры и проводили нас в двухэтажные здания. Мы провели ночь в тесноте на соломенных матрасах. Ранним утром 11 мая мы были построены по сотням, считай, как старое распределение по ротам. Начался пеший марш в плен.
Один красноармеец впереди, один сзади. Так мы шагали в направлении Риги до огромного сборного лагеря, подготовленного Красной Армией. Здесь офицеры были отделены от простых солдат. Охрана обыскала взятые с собой вещи. Нам разрешено было оставить немного нательного белья, носки, одеяло, посуду и складные столовые приборы. Больше ничего.
От Риги мы шагали бесконечными дневыми маршами на восток, к бывшей советско-латышской границе в направлении Дюнабурга. После каждого марша мы прибывали в очередной лагерь. Ритуал повторялся: обыск всех личных вещей, раздача еды и ночной сон. По прибытию в Дюнабург нас погрузили в товарные вагоны. Еда была хорошей: хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef». Мы поехали на юго-восток. Те, кото думал, что мы движемся домой, был сильно удивлен. Через много дней мы прибыли на Балтийский вокзал Москвы. Стоя на грузовиках, мы проехали по городу. Уже стемнело. Еда ли кто-то из нас смог сделать какие-то записи.
В отдалении от города рядом с поселком, состоявших из трехэтажных деревянных домов, находился большой сборный лагерь, настолько большой, что его окраины терялись за горизонтом. Палатки и пленные... Неделя прошла с хорошей летней погодой, русским хлебом и американскими консервами. После одной из утренных перекличек от 150 до 200 пленных были отделены от остальных. Мы сели на грузовики. Никто из нас не знал, куда мы едем. Путь лежал на северо-запад. Последние километры мы проехали через березовый лес по дамбе. После где-то двухчасовой поездки (или дольше?) мы были у цели.
Лесной лагерь состоял из трех или четырех деревянных бараков, расположенных частично на уровне земли. Дверь располагалась низко, на уровне нескольких ступенек вниз. За последним бараком, в котором жил немецкий комендант лагеря из Восточной Пруссии, находились помещения портных и сапожников, кабинет врача и отдельный барак для больных. Вся территория, едва больше, чем футбольное поле, была ограждена колючей проволокой. Для охраны предназначался несколько более комфортабельный деревяный барак. На территории также располагалась будка для часового и небольшая кухня. Это место должно было для следующих месяцев, а может быть и лет, стать нашим новым домом. На быстрое возвращение домой было непохоже.
В баракак вдоль центрального прохода тянулись в два ряда деревяные двухэтажные нары. По окончанию сложной процедуры регистрации (у нас не было с собой наших солдатских книжек), мы разместили на нарах набитые соломой матрацы. Расположившимся на верхнем ярусе могло повезти. Он имел возможность смотреть наружу в застекленное окошко размером где-то 25 х 25 сантиметров.
Ровно в 6 часов был подъем. После этого все бежали к умывальникам. На высоте приблизительно 1,70 метра начинался жестяной водосток, смотрированный на деревяной опоре. Вода спускалась примерно на уровень живота. В те месяцы, когда не было мороза, верхний резервуар наполнялся водой. Для мытья нужно было повернуть простой вентиль, после чего вода лилась или капала на голову и верхнюю часть тела. После этой процедуры ежедневно повторялась перекличка на плацу. Ровно в 7 часов мы шагали на лесоповал в бесконечные березовые леса, окружающие лагерь. Я не могу припомнить, чтобы мне пришлось валить какое-то другое дерево, кроме березы.
На месте нас ждали наши «начальники», гражданские вольнонаемные надзиратели. Они распределяли инструмент: пилы и топоры. Создавались группы по три человека: двое пленных валят дерево, а третий собирает листву и ненужные ветки в одну кучу, а затем сжигает. В особенности, при влажной погоде это было целым искусством. Конечно у каждого военнопленного была зажигалка. Наряду с ложкой, это наверно самый важный предмет в плену. Но при помощи такого простого предмета, состоящего из огнива, фитиля и куска железа можно было поджечь размокшее от дождя дерева зачастую только после многочасовых усилий. Сжигание отходов дерева относилось к ежедневной норме. Сама норма состояла из двух метров срубленного дерева, сложенного в штабеля. Каждый деревяный обрубок должен был быть два метра длиной и минимум 10 сантиметров в диаметре. С таким примитивным орудием как тупые пилы и топоры, состоявшие зачастую лишь из нескольких обыкновенных кусков железа, сваренных между собой, едва ли можно было выполнить такую норму.
После выполненной работы штабеля дерева забирались «начальниками» и грузились на открытые грузовики. В обед работа прерывалась на полчаса. Нам выдавали водянистый капустный суп. Те, кому удавалось выполнить норму (из-за тяжелой работы и недостаточного питания это удавалось лишь немногим) получали вечером дополнительно к обычному рациону, состоявшему из 200 грамм влажного хлеба, впрочем хорошего на вкус, столовой ложки сахара и жмени табака, еще и кашу прямо на крышку кастрюли. Одно «успокаивало»: питание наших охранников было немногим лучше.
Зима 1945/46 гг. была очень тяжелой. Мы затыкали в одежду и сапоги комки ваты. Мы валили деревья и складывали их в штапели до того момента, пока температура не опускалась ниже 20 градусов мороза по Цельсию. Если становилось холоднее, все пленные оставались в лагере.
Одни или два раза в месяц нас будили ночью. Мы вставали с наших соломенных матрацев и ехали на грузовике к станции, до которой было где-то 10 километров. Мы видели огромные горы леса. Это были поваленные нами деревья. Дерево должно было быть загружено в закрытые товарные вагоны и отправлено в Тушино под Москвой. Горы леса внушали нам состояние подавленности и ужаса. Мы должны были привести эти горы в движение. Это была наша работа. Сколько мы еще продержимся? Как долго это еще продлится? Эти ночные часы казались нам бесконечными. При наступлении дня вагоны были полностью загружены. Работа была утомительной. Два человека несли на плечах двухметровый ствол дерева до вагона, а затем просто задвигали его без подъемника в открытые двери вагона. Две особо крепких военнопленных складывали дерево внутри вагона в штапели. Вагон заполнялся. Наступала очередь следующего вагона. Нас освещал прожектор на высоком столбе. Это была какая-то сюрреалистическая картина: тени от стволов деревьев и копошащиеся военнопленные, словно некие фантастические бескрылые существа. Когда на землю падали первые лучи солнца, мы шагали назад в лагерь. Весь этот день уже был для нас выходным.
Одна из январских ночей 1946 г. мне особенно врезалась в память. Мороз был настолько крепок, что после работы не заводились моторы грузовиков. Мы должны были идти по гололеду 10 или 12 километров до лагеря. Полная луна освещала нас. Группа из 50-60 пленных плелась, спотыкаясь. Люди все больше отдалялись один от другого. Я уже не мог различить идущего впереди. Я думал, это конец. До сих пор я не знаю, как мне все-таки удалось дойти до лагеря.
Лесоповал. День за днем. Бесконечная зима. Все больше и больше пленных чувствовали себя морально подавленными. Спасением было записаться в «командировку». Так мы называли работу в расположенных неподалеку колхозах и совхозах. Мотыгой и лопатой мы выковыривали из промерзшей земли картофель или свеклу. Много собирать не удавалось. Но все равно собранное складывалось в кастрюлю и подогревалось. Вместо воды использовался подтаявший снег. Наш охранник ел приготовленное вместе с нами. Ничего не выбрасывалось. Очистки собирались, тайком от контролеров на входе в лагерь проносились на территорию и после получения вечернего хлеба и сахара пожаривались в бараке на двух докрасна раскаленных железных печках. Это была некая «карнавальная» еда в темноте. Большинство пленных к тому моменту уже спали. А мы сидели, впитывая измотанными телами тепло словно сладкий сироп.
Когда я смотрю на прошедшее время с высоты прожитых лет, то могу сказать, что я никогда и нигде, ни в одном месте СССР не замечал такого явления как ненависть к немцам. Это удивительно. Ведь мы были немецкими пленными, представителями народа, который в течение столетия дважды вверг Россию в войны. Вторая война была беспримерной по уровню жестокости, ужаса и преступлений. Если и наблюдались признаки каких-либо обвинений, то они никогда не были «коллективными», обращенными ко всему немецкому народу.
В начале мая 1946 г. я работал в составе группы из 30 военнопленных из нашего лагеря в одном из колхозов. Длинные, крепкие, недавно выросшие стволы деревьев, предназначенные для строительства домов, должны были быть погруженные на приготовленные грузовики. И тут это случилось. Ствол дерева несли на плечах. Я находился с «неправильной» стороны. При погрузке ствола в кузов грузовика моя голова была зажата между двух стволов. Я лежал без сознания в кузове машины. Из ушей, рта и носа текла кровь. Грузовик доставил меня обратно в лагерь. На этом месте моя память отказала. Дальше я ничего не помнил.
Лагерный врач, австриец, был нацистом. Об этом все знали. У него не было нужных медикаментов и перевязочных материалов. Его единственным инструментом были ножницы для ногтей. Врач сказал сразу же: «Перелом основания черепа. Тут я ничего не могу сделать...»
Неделями и месяцами я лежал в лагерном лазарете. Это была комната с 6-8 двухэтажными нарами. Сверху лежали набитые соломой матрасы. При хорошей погоде возле барака росли цветы и овощи. В первые недели боль была непереносимой. Я не знал, как мне лечь поудобнее. Я едва мог слышать. Речь напоминала бессвязное бормотание. Зрение заметно ухудшилось. Мне казалось, что предмет, находящийся в поле моего зрения справа, находится слева и наоборот.
За некоторое время до несчастного случая со мной в лагерь прибыл военврач. Как он сам говорил, он приезал из Сибири. Врач ввел множество новых правил. Возле ворот лагеря была постороена сауна. Каждые выходные в ней мылись и парились пленные. Еда также стала лучше. Врач регулярно посещал лазарет. Однажды он объяснил мне, что я буду находится в лагере до того времени, пока меня нельзя транспортировать.
В течение теплых летних месяцев мое самочувствие заметно улучшилось. Я мог вставать и сделал два открытия. Во-первых, я осознал, что остался в живых. Во-вторых, я нашел маленькую лагерную библиотеку. На грубо сбитых деревяных полках можно было найти все, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола. Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, я набросился на книги. Я прочитал вначале Гейне, а потом Жан Пола, о котором я в школе ничего не слышал. Хотя я еще чувстовал боль, переворачивая страницы, со временем я забыл все происходящее вокруг. Книги обволакивали меня словно пальто, ограждавшее меня от внешнего мира. По мере того, как я читал, я чувствовал прирост сил, новых сил, прогонявших прочь последствия моей травмы. Даже с наступлением темноты я не мог оторвать глаз от книги. После Жана Пола я приступил к чтению немецкого философа по имени Карл Маркс. «18. Брумера Луи Бонапарта» погрузила меня в атмосферу Парижа середины 19-го века, а «Гражданская война во Франции» - в гущу сражений парижских рабочих и Коммуны 1870-71 гг. Моя голова словно была снова ранена. Я осознал, что за этой радикальной критикой скрывается философия протеста, выраженная в непоколебимой вере в индивидуальность человека, в его способности добиться самоосвобождения и, как говорил Эрих Фромм, «в его способность выразить внутренние качества.» Мне словно кто-то снял завесу отсутствия ясности, и движущие силы общественных конфликтов приобрели стройное понимание.
Я не хочу замалчивать тот факт, что чтение давалось мне непросто. Все то, во что я до сих пор верил, было разрушено. Я начал понимать, что с этим новым восприятием связана новая надежда, не органиченная лишь мечтой о возвращении домой. Это была надежда на новую жизнь, в которой будет место самосознанию и уважению человека.
Во время чтения одной из книг (кажется, это были «Экономико-философские записки» или может «Немецкая идеология») я предстал перед комиссией из Москвы. Ее задачей был отбор больных пленных для дальнейшей отправки для лечения в Москву. «Ты поедешь домой!» - сказал мне врач из Сибири.
Через несколько дней, в конце июля 1946 г., я ехал на открытом грузовике вместе с несколькими , как всегда стоя и тесно прижавшись друг к другу, через знакомую дамбу в направлении Москвы, до которой было 50 или 100 км. Несколько дней я провел в своего рода центральном госпитале для веоннопленных под присмотром немецких врачей. На следующий день я сел в товарный вагон, выложенный изнутри соломой. Этот длиный поезд должен был доставить меня в Германию.
Во время остановки в чистом поле нас обогнал на соседних рельсах один поезд. Я узнал двухметровые стволы берез, те самые стволы, которые мы массово валили в плену. Стволы были предназначены для топки локомотива. Вот для чего они применялись. Я едва мог бы придумать более приятного прощания.
8 августа поезд прибыл на сборочный пункт Гроненфельде возле Франкфурта-на-Одере. Я получил документы об освобождении. 11 числа того же месяца я, похудевший на 89 фунтов, но новый свободный человек, вошел в дом моих родителей.
Югославии. Историки говорят о том, что эта была самая крупная депортация населения в XX веке.
Немцы носили специальные нашивки
Немцы были обязаны носить на руке белую нашивку со специальным знаком «N», означающим «немец». Им не разрешалось ездить на велосипедах и автомобилях, общественном транспорте. В магазины разрешалось заходить только в определенные часы. Также запрещалось ходить по тротуарам, а уж говорить по-немецки - тем более. Необходимо было пройти регистрацию в органах местной полиции и регулярно ходить туда для отметки о своем местонахождении. Потом немцев лишили земель и собственности.
Брюннский марш смерти в Чехословакии
Президент Чехословакии на основании 11 пункта Потдстамского соглашения подписал закон о лишении гражданства всех немцев, проживающих в Судетской области.
По официальным данным, в течение двух лет из Чехословакии было изгнано три миллиона человек.
По официальным данным, в течение двух лет из Чехословакии депортировано три миллиона человек. При этом 18 816 погибло: убито - 5596 человек, покончили жизнь самоубийством - 3411, в концентрационных лагерях умерло 6615, в ходе транспортировки погибло 1481 человек, сразу после транспортировки - 705, во время побега - 629, по неизвестным причинам - 379.
В историю депортации немцев вошел Брюннский марш смерти: 29 мая местный национальный комитет постановил выселить всех женщин, детей и стариков. Около 20 тысяч человек собрали в один строй и погнали в сторону Австрии . С собой немцы могли взять из имущества только то, что в силах унести. Пощадили лишь трудоспособных мужчин, которых оставили в городе для того, чтобы они восстанавливали разрушенное войной хозяйство.
Пршеровский расстрел
Чехословацкие контрразведчики остановили поезд с немецкими беженцами, который следовал через город Пршеров . Ночь с 18 на 19 июня станет последней для 265 человек. Все имущество вынужденных переселенцев было их разграблено. Лейтенант Пазур, под руководством которого проходила эта акция, был арестован и осужден.
Устицкая резня
В городе Усти-над-Лабой на одном из военных складов в середине лета произошел взрыв, в результате которого погибло 27 человек. Не дожидаясь окончания расследования, были названы главные винновые - участники немецкого подполья («Вервольфа»). За немцами тут же начала охота - их было легко узнать по белой повязке с буквой «N». Пойманных сбрасывали в речку, подвергали избиению, расстреливали. Количество убитых, по разным оценкам, составило от 43 до 220 человек.
На протяжении двух лет после второй мировой войны из Чехословакии были депортированы более двух миллионов человек. Но еще три года понадобилось этой стране, чтобы полностью избавиться от немцев: в 1950 году «немецкий вопрос» был окончательно решен. Депортации подверглись около трех миллионов человек.
НКВД в тревоге за немцев
«Ежедневно в Германию прибывает из Чехословакии до 5000 немцев, большинство которых женщины, старики и дети. Будучи разорены и не имея перспективы на жизнь, некоторые из них кончают жизнь самоубийством, вскрывая бритвой вены на руках. Так например, 8 июня районный комендант зафиксировал 71 труп со вскрытыми венами. В ряде случаев чехословацкие офицеры и солдаты в населенных пунктах, где проживают немцы, с вечера выставляют усиленные патрули в полной боевой готовности и ночью открывают стрельбу по городу. Немецкое население, перепугавшись, выбегает из домов, бросая имущество, и разбегается. После этого солдаты заходят в дома, забирают ценности и возвращаются в свои части».
Польша - самое масштабное изгнание
В 1945 году Польше было передано три германские территории - Силезия, Померания и Восточный Бранденбург, где проживало более четырех миллионов немцев. Также на территории Польши находилось около 400 тысяч немцев, исторически проживающие здесь со времен первой мировой войны. Кроме того, территория Восточной Пруссии, которая перешла под контроль Советского Союза, также была заселена немцами: их насчитывалось более двух миллионов. [С-BLOCK]
Все они были подвергнуты выселению в кратчайшие сроки.
По оценкам историков, это была самая крупная депортация населения в XX веке.
Венгры поплатились за то, что стали немцами
В Венгрии, которая также была союзницей Германии, в 1945 году был принят указ «о депортации изменников народа», согласно которому имущество подлежало полной конфискации, а лица, подпадавшие под действие закона, депортировались в Германию. Почти полмиллиона человек покинули свою родину. Ведь многие из них предпочитали указывать в анкетах в годы оккупации, что они - немцы, хотя на самом деле эти люди были венграми. Многие из них в годы войны были «пятой колонной» фашистского режима.
В Германии была разруха и голод
После насильственной депортации, оставшиеся в живых немцы стали жить в Германии. Страна была разрушена. Женщины, дети и старики - вот основная доля репатриантов. В некоторых регионах страны она достигала 45 процентов. Они объединялись в разные общества, чтобы рассказать миру о немцев, изгнанных из многих стран. По данным немецкой общественной организации «Союз изгнанных», после окончания второй мировой войны было депортировано от 12 до 14 миллионов немцев.
