Недавно где-то попалась очередная статья о достижениях нашей страны в эпоху развитого социализма, где одним из главных автор назвал то, что СССР в мире считалась “ самой читающей страной” не больше, не меньше. Да, именно это утверждение на протяжении многих лет, академически вбивалось с младых ногтей и до седин всем гражданам страны Советов, и всем сочувствующим народам на планете. Но пожалуй впервые у меня возник червячок сомнения,- а откуда такая статистика, по каким критериям считали “начитанность”?
Читать я начал рано, в шесть лет я уверенно, не по слогам но вслух, читал своим близким сказки народов мира, иногда очень громко и с ошибками, но в начале 70-х мои лекции заменяли отсутствие телевизора и помогали развивать зрительную память и моторику речи. Я это к тому, что я не только научился, но и полюбил читать и читал все подряд, от газетных отрывков до толстых научных книг по медицине, благо у тетушки- психиатра их было в достатке. Но это так, лирическое отступление, теперь по сути.
Уметь и любить читать, как известно, мало. Нужно еще то, что можно и нужно читать, а именно- книги и конечно же, книги разные и много, и вот тут-то при советской власти и возникала проблема потому, что книга в СССР, особенно хорошая, как и все более-менее ценное была в разделе “дефицит” и счастливы были те, кто имел возможность эту проблему минимизировать. Конечно существовали библиотеки, начиная от школьной и так далее, в каждом районе города их было немало, это правда, но книжный фонд был строго одобрен цензурным отделом ЦК КПСС, а наиболее популярные книги всегда были “на руках” так, что лично для меня библиотека никогда не была источником пополнения жажды чтения.
Удачей считалась дружба с детьми из интеллегентной семьи, там можно было на денек взять почитать что- нибудь из подписных изданий, в основном распространяемых через партактивы и первички на местах, это и библиотеки ЖЗЛ, и Иностранная литература, и сборники сочинений классиков. Надо отметить, что в то время было ОСОБОЕ отношение к книгам, для них на полках отводилось самое почетное место, даже главнее хрусталя, чем подчеркивался особый статус хозяев дома!
Еще в то наивно-прекрасное время, в бытность мою пионером, привычным занятием для детей возраста от 9 до 14 лет был сбор макулатуры, причем организованно, под эгидой соревнования на уровне школы, с подведением итогов и награждением победителей. Это целая отдельная глава, по этому я не буду сильно отвлекаться, отмечу только, что для меня сбор старой бумажной рухляди стал “Клондайком” золотого фонда мировой литературы, когда разбирая завалы на складе заднего двора школы я находил потрепанные, часто без обложки книги и брошюры, которые никогда не купил бы в местном КОГИЗЕ. В пачках бумажного вторсырья попадался сэр Вальтер Скотт и Джон Стэйнбек, Стивенсон и Марк Твен, альманах “Искатель” и много, много того, что надолго забирало в плен юную душу, и заставляло покидать мир действительности, часто в ущерб успеваемости…
Удивляюсь я еще и потому, что взрослея я так и не встречал книг, даже тех, которые изучались в рамках школьной программы по литературе, в свободной продаже, надо было где-то ДОСТАВАТЬ абонемент, еще был путь- сдать в особый пункт приема 25 кг. макулатуры и получить “талон на Дюма” или еще какого нибудь классика, а на черном рынке хорошая книга стартовала с отметки 10р. за корешок. Был еще самиздат, но это уже особая литература, зачастую под грифом “запрещенка”- Солженицын, Булгаков, Бунин, Апулей и тп., что по меркам Отдела пропаганды ЦК КПСС носило идейно-ущербный подтекст.
Еще одним источником хорошей литературы, как ни странно, было братское зарубежье, например Болгария, где издавались прекрасные книги на русском языке.
Помню, в 1974 году мой папа привез из Софии три чемодана книг! Представьте себе запах свежеизданных, в лидерине и золотом тиснении переплетов томов Стендаля, Шарля Де Костер, Джека Лондона и других классиков мировой литературы! Правда поначалу удивляло наличие ударений над каждым словом, но потом быстро привыкнув уже не обращаешь на это внимание, захваченный сюжетами, страстями и приключениями, оформленными и иллюстрированными лучшими художниками-иллюстраторами. А какие переводы?! Не даром говориться- хороший переводчик в прозе- соавтор, в поэзии- конкурент))
Наверное мне повезло, удачно сложилось в плане того, что моя жажда чтения всегда была утолима, но в целом вряд-ли дело было таким, каким его рисовали идеологи и статистики позднего СССР. Например даже с учебниками в школах того времени дело обстояло так, что они передавались через школьную библиотеку, под ответственность родителей, от старших классов в классы младшие, а новые если и можно было купить, то только по блату, или за большие комиссионные. Зато на полках книжных магазинов было полно книг многочисленных авторов, разного формата и толщины, но которых почему-то никто не покупал и не читал, ну разве что на лектории по поводу празднования очередной победы коммунизма где нибудь в Африке. Еще поражала плодовитость Вождя всех команчей В.Ульянова, вот уж поистине, наверное самый издаваемый автор советского периода, самый цитируемый, но при этом и САМЫЙ НЕЧИТАЕМЫЙ потому, что в каждом учреждении на самом видном месте ровной монолитной колонной стояли прекрасно изданные тома его творчества, еще и с комментариями, мда-уж.
Слава Богу и эпоха сменилась, мы выросли, но книги все так же прекрасны и волнующи, и наконец-то доступны всем, и даже не только в печатном виде.

Любите книгу- источник знаний
М. Горький.

«СССР – самая читающая страна». Это так, в самом деле – читали люди много. Из чего, впрочем, не следует делать вывод, что система тотального дефицита не распространялась на книги. Поговорка: «Книга – лучший подарок» была в СССР весьма двусмысленной, потому что хорошая книга в Советском Союзе если и не была на вес чистого золота, то всё равно была очень большой редкостью. С книгами, собственно, была та же самая история, что с колбасой – книг остро не хватало. Впрочем, эту мысль следует пояснить.

Поскольку я два года проработал зав.редакцией одного крупного российского издательства, то кое-что в каких-то вопросах современного книгоиздания худо-бедно разбираюсь. В частности, в вопросах тиражей. Новый автор, коли издательство решит, что его рукопись достойна быть напечатанной, вряд ли может рассчитывать на первый тираж более, чем в 3-5 тыс. экземпляров. Ну в самом крайнем случае – 10 тысяч (хотя это только теоретически). В случае, если первый тираж расходится хорошо, то делают допечатку – ещё 5-10 тысяч, потом ещё, ещё и так далее. Но это, разумеется, если книга хорошая. А большая часть книг так на единственном тираже 5 тыс. экз. и умирают.

С точки зрения советского книгоиздания, современные тиражи не просто маленькие – они смехотворны. В СССР художественные книги выходили тиражами от нескольких сотен тысяч, до миллионов экземпляров. Но несмотря на это, по книгам был острейший дефицит. Как же так? Да вот так. Певцы «Великого Совка» забывают уточнять, что огромная (если не большая) часть книг, издаваемых в СССР, были коммунистической никому не нужной макулатурой.

Издалека советские книжные магазины казались битком набитыми книгами. И так оно и было на самом деле. Только при ближайшем рассмотрении все эти книги были никому ненужным коммунистическим пропагандистским хламом. Чёрт его знает, кто покупал эти книги?

Однако были и книги, пользующиеся всенародной признательностью и любовью. Во-первых, это была фантастика, во-вторых, детективы, в-третьих, исторические романы. Фантастика (кроме какой-нибудь коммунистической галиматьи Казанцева и Ефремова) выходила микроскопическими тиражами и сметалась с полок в течении получаса. Детективы, например, Конан Дойл… Лично я ни разу не видел в продаже детективов. Впрочем, как и исторических романов. Всю подобную литературу мама покупала «из под полы» втридорога.

Самыми хитами были рассказы про Шерлока Холмса, а также романы Дюма – вся эпопея про д’Артаньяна и его друзей, а также граф Монте Кристо. Дюма и Кона Дойл, кажется, стояли в книжном шкафу каждой уважающей себя советской семьи.

В области погашения книжного дефицита у Совка были свои технологии, как-то не особо прижившиеся в других товарных нишах. Например, существовал такой проект: «Книги в обмен на макулатуру». Нет, не подумайте, конечно, что советские люди шли в книжный магазин с пачками старых газет и меняли их там на «Лунный камень» Уилки Коллинза. Всё было несколько хитрее и одновременно изящнее.

Для приёма макулатуры существовали специальные приёмные пункты. Каждый гражданин мог сдать там любое количество макулатуры и получал свидетельство о сданной макулатуре в виде талончиков: «3 кг», «5 кг», «10 кг» и т.д. С этими талончиками советский книголюб мог идти в книжный магазин, в котором были соответствующие отделы, и там, предъявив талончиков на 20 кг сданной макулатуры, приобрести какую-нибудь дефицитную книгу. Кстати, не факт, что в этих отделах был очень большой выбор, но всё же там можно было иногда купить что-то интересное.

Понятно, разумеется, что тот, кто не хотел сдавать макулатуру, мог купить эти талончики у юрких старикашек, которые сдавали макулатуру тоннами. То есть макулатурные талоны были чем-то вроде суррогатной валюты. Мы, кстати, в детстве, под видом пионеров, выполняющих поручение пионерской дружины, шерстили дома на предмет макулатуры, которую потом сдавали, а талончики продавали. Я, правда, всего один раз участвовал в такой акции, но некоторые мои одноклассники имели на этом деле даже что-то вроде небольшого бизнеса.

Другой способ получения дефицитных книг – подписка. Советский человек подписывался на какое-нибудь многотомное издание и потом в течении пары-тройки лет получал весь комплект. У некоторых дома все шкафы были забиты БСЭ, собранием сочинений Конан Дойла и другим чудесными чудесами. Но, доложу я вам, подписаться на нормальные сборники было не проще, чем купить женские финские сапоги в ГУМе. В итоге некоторые люди, не имея возможности подписаться на «Антологию советской фантастики», подписывались на абы что, лишь бы было что в книжный шкаф поставить.

В итоге в книжной торговле царил такой махровый чёрный рынок, что только держись. А вообще, советский человек всегда знал, что если из какого-нибудь магазина торчит хвост очереди – надо пристраиваться, потому что наверняка что-то нужное. Идиотизм жизни в Совке отлично характеризует следующий анекдот:

Разговор в конце длиннющей очереди:
– Чего дают?
– Конан Дойла.
– А это лучше, чем кримплен?
– Не знаю. Сам на пробу две бутылки беру.

Да, вот так и жили советские люди. И, что забавнее всего, сейчас по этой жизни тоскуют.

- Григорий Нехорошев.

Хабургаев : Здравствуйте, здравствуйте, дорогие друзья. С вами Александр Хабургаев. как всегда в это время, в этот час, мы будем путешествовать вглубь веков, вглубь десятилетий. Ну а отматывать время назад нам сегодня поможет Григорий Нехорошев. Гриша, здравствуй. Мы просто очень старые товарищи, много лет знакомы. С радостью представляю вам своего доброго товарища. И сразу хочу обозначить круг наших ностальгических интересов. Дело в том, что уже в те времена, когда мы познакомились на факультете журналистики, мы учились с разницей в один курс, Григорий Иванович слыл знатным книгочеем, большим ценителем, знатоком и не раз потрясал наши юношеские умы глубиной своей эрудиции. О, как я завернул, Гриша, правильно?

Нехорошев : Спасибо, Саша. Был ведь еще в нашей компании человек, который, к сожалению, недавно умер, Александр Галушкин, известный...

Хабургаев : Да, Саша Галушкин. Подожди, как, Саша Галушкин...

Нехорошев : Да, он умер недавно, мы год назад его похоронили.

Хабургаев : Как? Я его видел на похоронах у Саши Конешова совсем недавно...

Нехорошев : Ну, вот...

Хабургаев : Царство ему небесное, Господи...

Нехорошев : Вот странно, Саша, что ты не знал, потому что...

Хабургаев : Я не знал об этом...

Нехорошев : Да. И он-то как раз потом, в отличие от меня и в отличие от тебя, так и стал заниматься литературой и литературоведением.

Хабургаев : И стал известным литературоведом.

Нехорошев : Стал одним из самых известных русских литературоведов. И когда он умер, он был главным редактором "Литературного наследства", это в Академии наук.

Хабургаев : Господи, я даже не знал... Ну, давай не забывать еще такой момент, что в то время, когда мы с тобой были юными отроками, он был секретарем Шкловского. И фактически он мало того что имел доступ к этой великой фигуре отечественной литературы, он еще имел доступ к архивам и, в общем-то, сидел на архивах Шкловского. Поэтому у него в руках были сокровища.

Нехорошев : Ну да, это все, кстати, было связано (вот мы на поминках вспоминали об этом) исключительно с его личной инициативой. Потому что, в отличие от нас, он все-таки уделял, наверное, 90 процентов своего времени литературоведению, истории литературы. У Шкловского он действительно был секретарем, последним, причем, секретарем. Правда, когда мы уже учились на последних курсах. Я помню, он с таким удивлением показывал мне, когда я учился на четвертом курсе, а он на пятом, показывал с таким удивлением первый диктофон, который у Шкловского был, и он записывал воспоминания, потом расшифровывал. И он делал это все с таким тщанием, что Шкловский очень...

Хабургаев : Очень педантично он всегда это делал, да.

Нехорошев : Да, и Шкловский допустил его к своим архивам. Вот.

Хабургаев : Но, Гриша, я хотел поговорить о другом. Я хотел поговорить о книгах, о культе книге в это время. Потому что СССР все-таки, согласись, был, наверное, едва ли не самой читающей страной в мире в то время. И каждая интеллигентная семья, а было очень много интеллигентных семей, выписывала обязательно "Новый мир", "Иностранную литературу", а еще какую-нибудь "Звезду Востока", журнал "Москва", несколько газет. Можно было просто опубликоваться и проснуться знаменитым, как вот там Шмелев напечатал "Авансы и долги" и проснулся знаменитым.

Нехорошев : Ну, это уже перестроечное время.

Хабургаев : Да. А Крон напечатал "Бессонницу" - проснулся знаменитым. Ну, много таких было случаев, не забывай.

Нехорошев : Да, таких случаев было миллион, и даже когда Набоков...

Хабургаев : А вот ты сейчас проснешься знаменитым?

Нехорошев : Когда Набоков впервые напечатался в Советском Союзе в 89-м году в журнале "64", в шахматном обозрении...

Хабургаев : В шахматном обозрении?

Нехорошев : Помнишь, маленький кусочек был из...

Хабургаев : А, да, "Защита Лужина".

Нехорошев : Из романа "Защита Лужина". То об этом сообщали в новостях "Голоса Америки", это шло там чуть ли не первой новостью, что впервые в Советском Союзе опубликовано... Это был маленький-маленький кусочек, просто маленький совсем кусочек, я очень хорошо помню. Почему? Потому что я купил что-то пять или десять экземпляров этого журнала "64", потому что казалось, что Набокова никогда больше не опубликуют.

Полностью слушайте в аудиоверсии.

Популярное

07.03.2019, 08:07

"Рубль должен стать инвестиционной валютой"

МИХАИЛ ХАЗИН: "Всю программу экономического роста в России можно описать одной фразой: нужно сделать рубль инвестиционной валюты, чтобы было выгодно делать инвестиции в рублях. Это очень легко сделать: нужны институты развития, которые будут инвестировать проектным образом в создание импортозамещающих предприятий".

В книжном магазине

Источник: alex.krsk.ru

У «патриотов» ответ готов — нас развратили! План Даллеса и всякое такое. Хреновая, замечу, была эта духовность, если она так быстро и так низко пала. Ответ предельно прост на самом деле — ни фига не был советский народ высокодуховным. И самым читающим он тоже не был.

Никогда не забуду язвительную фразу Виля Липатова из какой-то его повести: «а дефицитные книги на книжной полке стояли так плотно, что вытащить какую-нибудь не представлялось никакой возможности». Вот тут — вся квинтэссенция «высокодуховности».

Есть такое умное слово, — товарный фетишизм. В СССР он был куда хлеще, чем во времена Маркса и Энгельса. Плюс к деньгам мерилом престижности стал еще и дефицит. Человек, владеющий дефицитом — коврами, сервелатом, хрусталём, югославским гарнитуром — с презрением относился к тем, кто этого не имел.

Поскольку хорошие книги в СССР были дефицитом, обладать ими было престижно. Поэтому они у всех и стояли. Тем более, что в состав престижной «стенки» входил и книжный шкаф, и его полагалось чем-то заполнять. А вот читать — вовсе не обязательно.

А вообще книг в магазинах на самом деле было навалом, но читать их было решительно невозможно — ну какому нормальному человеку придёт в голову читать, например, полное собрание речей Брежнева? Многие замечательные книги были попросту запрещены, и не издавались никогда — мы узнали о них только в девяностых: Платонов, Набоков, Пастернак, да мало ли ещё. Другие замечательные книги были как бы не запрещены, но и не издавались всё равно. Например, «Мастер и Маргарита» — как была издана в шестидесятых годах небольшим тиражом, так и не переиздавалась до самых девяностых.

Как в СССР добывали литературу

Рецепт простой. Покупаешь в магазине кучу политиздатовских книг — они были очень дешевые во всех смыслах этого слова. Отрываешь корочки, сдаёшь на макулатуру. Сдал 20 кило макулатуры — дали талон. На талон покупаешь книгу Мориса Дрюона о королях (это было что-то типа нынешней Дарьи Донцовой, такая же жёлтая мура), а уже вот эту рыночную стоимость меняешь на что-то путное.

Я, например, сдал 60 кило макулатуры, взял три тома ненужного мне «Виконта де Бражелона» и выменял их на оранжевый 11-томник очень любимого мною Лескова — и им не спеша наслаждаюсь до сих пор.

Ну, и так далее. Кстати, в кармане рюкзака, в котором я вёз из Читы яичные рожки , лежало еще и дореволюционное издание Нового завета, купленное за кошмарные совершенно деньги — что-то больше 120 рублей. То есть, я получил возможность читать Евангелие не в размытых каких-то фотоотпечатках, как до этого, а в виде нормальной книги, пусть даже и с ятями. Но оно того стоило.