Бродский я входил в клетку. Анализ стихотворения иосифа бродского «я входил вместо дикого зверя в клетку

«Я входил вместо дикого зверя в клетку…» Иосиф Бродский

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Анализ стихотворения Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку…»

Накануне своего сорокалетия Бродский написал стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980), ставшее впоследствии одним из самых популярных его текстов. Сам Иосиф Александрович очень любил это произведение, часто читал его во время публичных выступлений, рассматривал в качестве этапного, ведь в нем он подводил итоги четырех десятков лет жизни – рассуждал о прошлом, выражал отношение к настоящему и будущему. У критиков-современников стихотворение вызвало противоречивые отзывы. Литературовед Валентина Павловна Полухина сравнивала его с «Памятниками», принадлежащими перу Пушкина, Горация, Державина. Писатель Александр Исаевич Солженицын называл произведение «преувеличенно грозным». По его мнению, Бродский слишком мало пробыл под стражей и в ссылке, чтобы настолько сильно драматизировать.

В стихотворении лирический герой, явно представляющий собой альтер эго поэта, рассказывает о важнейших событиях своей жизни. Практически каждую строку можно сопоставить с конкретным фактом из биографии Бродского. «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» — тюремное заключение, связанное с обвинениями по делу о тунеядстве; «выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке…» — ссылка в деревню Норенская, расположенную в Архангельской области. Кстати, в интервью журналисту Соломону Моисеевичу Волкову Иосиф Александрович называл время ссылки счастливейшим в жизни. В этот период он активно занимался изучением английской поэзии, в частности, речь идет о творчестве Уистена Одена. В четвертой, пятой и шестой строках упоминается эмиграция. Герой говорит, что ему довелось жить у моря, играть в рулетку, обедать черт знает с кем во фраке, с высоты ледника озирать полмира. Далее выражено отношение к отъезду из СССР: «Бросил страну, что меня вскормила…». С ностальгией лирический герой пытался бороться не самыми правильными способами: «…и не пил только сухую воду». Из всех фактов, сообщенных в стихотворении, к числу нейтральных относятся лишь несколько, среди них – «надевал на себя что сызнова входит в моду». Торжественный строй текста скрывает за собой одну важную вещь – герой ни о чем произошедшем не сожалеет. Все случившееся воспринимается как данность, неизбежность, практически античный рок, от которого не убежать, не скрыться.

Во второй части биографические события отходят на второй план. Герой переключается на рассказ о творчестве. Главная фраза здесь: «Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя…». Как правило, человек не способен управлять собственными снами (исключение – осознанные сновидения, но в рамках этой статьи нет смысла подробно о них говорить). В конце 1980-х Бродский писал об одном из своих снов, что пытался обеспечить его повторяемость, обращаясь со своим сверх-Я не менее жестоко, чем со своим бессознательным. Когда сновидение воспроизводится на сознательном уровне, оно становится частью творческого акта, теряя самостоятельность. Если воспринимать сон в качестве метафорического образа поэтического творчества, то «вороненый зрачок конвоя» — самоцензура. Это объясняет и следующую строчку: «Позволял своим связкам все звуки, помимо воя…».

Финал стихотворения – подведение итогов. Эта часть вызывает у литературоведов наибольшее количество споров, более или менее общепринятой ее трактовки пока не существует. Приведем здесь только одно объяснение, принадлежащее Полухиной и отличающееся прямолинейностью. По ее мнению, в конце лирический герой не проклинает и не идеализирует давно оставленные позади события, а только выражает благодарность, причем неясно, кому конкретно – судьбе ли, Господу ли, жизни ли.

При жизни Иосифу Бродскому редко удавалось прочитать беспристрастное слово о своем творчестве – судьба бросала слишком яркий отсвет на его тексты. В «самиздате», в эмигрантских изданиях, а с началом «перестройки» и в России появилось несколько весьма интересных статей, но осмысление творчества Бродского в целом – дело будущего…и весьма сложное дело. Его ироническая, насквозь противоречивая поэзия не укладывается ни в какие концепции.

В зрелые годы Бродский не любил разговоров о своем творчестве. И вообще о литературе. В его системе ценностей жизнь важнее литературы. При этом он не видел в жизни ничего, «кроме отчаяния, неврастении и страха смерти». Кроме страдания и сострадания.
Но стихи Бродского спорят с автором: есть, есть кое-что, кроме отчаяния и неврастении…
Даже самые мрачные и холодные тексты Бродского очень утешительны. Об одиночестве, отчаянии и безысходности он говорит с таким жаром, какого не достигал ни один его современник в стихах о счастливой любви и братском соединении с людьми.
Иосиф Бродский. Я входил вместо дикого зверя в клетку...

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Бродский Иосиф Александрович (24 мая 1940, Ленинград - 28 января 1996, Нью-Йорк), русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор пьес; писал также на английском языке. В 1972 эмигрировал в США. В стихах (сборники «Остановка в пустыне», 1967, «Конец прекрасной эпохи», «Часть речи», оба 1972, «Урания», 1987) осмысление мира как единого метафизического и культурного целого. Отличительные черты стиля - жёсткость и скрытая патетика, ирония и надлом (ранний Бродский), медитативность, реализуемая через обращение к усложнённым ассоциативным образам, культурным реминисценциям (иногда приводящее к герметичности поэтического пространства). Эссе, рассказы, пьесы, переводы. Нобелевская премия (1987), кавалер ордена Почётного легиона (1987), обладатель Оксфордской премии Honori Causa.

ПОЭЗИЯ И.А. БРОДСКОГО. ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА ПОЭТА

Человек, находящийся в... зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом.

И.А. Бродский

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, Из него раздаваться будет лишь благодарность.

И. А. Бродский

В творчестве каждого поэта есть стихотворение, в котором особенно полно находит выражение его мировосприятие. Таким стихотворением в творчестве И.А. Бродского является «Я входил вместо дикого зверя в клетку...», написанное в день 40-летия поэта. Оно стало одним из его самых любимых и во многом итоговым для его творчества. Чаще любого другого он читал его на фестивалях и поэтических выступлениях, оно вошло в антологии и сопровождает журнальные интервью поэта и воспоминания о нем.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Анализ стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку...».

1. Литературоведы называют это стихотворение «стихотворением-памятником», говорят, что оно итоговое в биографическом плане (все перечисленные в нем факты имели место в жизни, нет ничего придуманного, «романтического»). О каких фактах жизни говорится в стихотворении?. Какова позиция лирического героя стихотворения в отношении к жизни?

Поэт как бы выясняет отношения со своей судьбой, вспоминая все главные события своей жизни: аресты и тюрьмы («в клетку», «выжигал... кликуху гвоздем в бараке»), ссылку на Север, работы в совхозе Норенский («сеял рожь, покрывал черной толью гумна»). Это были годы, когда И.А. Бродский написал, по мнению многих исследователей, уже несколько прекрасных стихов. А еще раньше, в годы поэтического становления, он участвовал в геологических экспедициях и в туристических походах, исколесив большую часть одной шестой части мира: от балтийских болот до сибирской тайги, от севера Якутии до Тянь-Шаньских гор, где он действительно тонул, бродил пешком по тундре и «слонялся в степях, помнящих вопли гунна». Вынужденный отъезд из страны в 1972 году подается как добровольное решение, а жизнь в свободном мире как испытание («жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок»). Перечислив «необходимый процент несчастий», что выпал на его долю, поэт, однако, не жалуется («Позволял своим связкам все звуки, помимо воя»), никого не обвиняет, напротив - винит самого себя («Бросил страну, что меня вскормила»).

Он не проклинает прошлое, не идеализирует его, а благодарит. Кого? Судьбу? Всевышнего? Жизнь? Или всех вместе? Благодарить ему в свой юбилейный год было за что. В конце 1978 года поэт перенес первую операцию на открытом сердце («бывал распорот») и весь 1979 год медленно выздоравливал (мы не найдем ни одного стихотворения, помеченного этим годом).

В 1980 году вышел третий сборник его стихов в английском переводе, удостоенный самых лестных рецензий, и в этом же году его впервые выдвинули на соискание Нобелевской премии, о чем он узнал за несколько недель до своего дня рождения.

Стихотворение это итоговое также в плане тематики и словаря. В нем присутствуют все основные мотивы творчества И.А. Бродского или их варианты: несвобода, родина, изгнание, жизнь, болезнь, смерть, время, поэтический дар, Бог и человек, поэт и общество. Звучит в нем и одна из центральных тем поэзии И.А. Бродского - тема горя («Только с горем я чувствую солидарность»).

Еще одна тема - тема «мужества быть» - представляется основной и для анализируемого стихотворения.

И.А. Бродский рано пришел к заключению, что в XX веке ни отчаяние, ни боль, ни горе - «не нарушенье правил», а норма. И в этом стихотворении желание «понять, что суть в твоей судьбе» превращает лирическое «я» в наблюдателя, который отстраненно комментирует свою жизнь и пытается оценить случившееся с ним.

В этой оценке есть, однако, некоторая двойственность. С одной стороны, стремление избежать самодраматизации заставляет поэта отдавать предпочтение самоуничижительным описаниям своих действий («бывал распорот», «слонялся в степях», «жрал хлеб изгнанья»). Нарочито подчеркнутая собственная ординарность и даже незначительность напоминают известные строки А.С. Пушкина: «И меж детей ничтожных мира, / быть может, всех ничтожней он». С другой стороны, имеет место здравомыслие, уравновешенность, почти философское спокойствие: я вам скажу, что со мной было, но все это не очень важно, суть жизни не в этом, суть ее в вашем отношении к случившемуся - в стоицизме и смирении. В интонации этого стихотворения действительно нет ни осуждения, ни мелодрамы, но критически настроенный читатель

не может не заметить в позиции самоотрешенности некий элемент гордыни: поэт не только принимает все, что с ним случилось, но и берет на себя даже то, что ему навязали другие. Этот жест гордой души виден уже в самом зачине: «Я входил вместо дикого зверя в клетку», а не «меня посадили в клетку, как дикого зверя, потому что сочли опасным». И в этой начальной фразе заявлена готовность принять судьбу такой, какая она есть. Нежелание считать себя жертвой (опасный зверь - не жертва) заставляет И.А. Бродского отказаться от традиционной метафоры несвободы - «птица в клетке» - и традиционного символа поэта как птицы. Столь же сложный психологический жест можно различить и во фразе: «Я бросил страну, что меня вскормила», а не страна «изгнала меня». За этой простой грамматической трансформацией пассива в актив видно немалое усилие воли, продиктованное этикой самоосуждения и смирения. Примечательно, что все три отрицания наделены семантикой утверждения: «не пил только сухую воду», т.е. все пил; «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок», т.е. все съедал, как едят в тюрьме или в лагере; «пока рот не забили глиной», т.е. пока жив. Неоднозначна и строка «Из забывших меня можно составить город»: ударение на «город» подчеркивает уверенность в том, что его знали тысячи людей, а ударение на «из забывших меня» выражает трагизм забвения и полного отречения от людской любви. И все же не гордыня позволила поэту возвыситься над горем, а работа над собой и над своим даром.)

2. Будучи итоговым, стихотворение это фокусирует в себе не только основные темы, но и глубокие основы поэтики И.А. Бродского. Как в стихотворении подтверждается мысль поэта о том, что «...в стихотворении следует свести количество прилагательных к минимуму. Оно должно быть написано так, что, если некто накроет его волшебной скатертью, которая убирает прилагательные, страница все-таки будет черна: там останутся существительные!".

Каковы особенности рифмы в стихотворении И.А. Бродского? В стихотворении всего пять прилагательных (дикий, черный, вороненый, сухой, длинный) и два причастия (забывшие и помнящие), основной словарь отдан существительным. В позиции рифмы встречается всего одно прилагательное (длинной) и один глагол, зарифмованный с существительным (вскормила/полмира). Рифмы И.А. Бродского взаимно обогащают друг друга смыслом по сходной или контрастной семантике: «клетку - рулетку», «в бараке - во фраке» и т.д. Только человек, входивший вместо дикого зверя в клетку, живший в бараке, крывший гумна и впустивший в свои сны зрачок конвоя, а затем предсказавший себе Нобелевскую премию (ибо как еще трактовать «обедал черт знает с кем во фраке»), способен зарифмовать «в бараке» и «во фраке». На потаенные смыслы рифм указывает и их звукопись: рифму «воя/конвоя» окружают еще три ударных «о», выполняющие эффект эха, а ударный «у» в «гунна/гумна» отзывается в безударных «у» в рифме «моду/воду». Знаменательно и появление в качестве рифмы краткого причастия «распорот». Распороть можно мешок, одежду, вещь, но не человека. Намекая на два серьезных хирургических вмешательства, поэт выбирает лишенный пафоса, нарочито самоуничижительный троп «распорот», чтобы напомнить себе и читателю о неизменном векторе судьбы человека, о том, что делает с нами время, трансформируя наше тело в вещь, а нас самих в часть речи, в цифру, в знак вообще. С этой мыслью о смерти И.А. Бродский жил всю жизнь. Рифма «распорот/город» как бы объединяет в себе физическую боль с эмоциональной.

Рифма «корок/сорок» связана с сакральной семантикой числа: 40 дней душа еще здесь, а потом переходит в иной мир. Под пером И.А. Бродского становится тропом и рифма «длинной/глиной»: глина как первооснова жизни (материал Творца) в тексте подана как окончательная субстанция смерти.)

3. Какова роль глаголов в стихотворении?

Глаголы расположены в левой части стихотворения, и именно они слагают сюжетную канву, называя самые важные события в жизни поэта. Используются глаголы совершенного и несовершенного вида - «входил», «выжигал», «жил», «обедал», «тонул», они указывают на многократность происходящего с поэтом. Затем появляется глагол совершенного вида «бросил», указывающий на единственно судьбоносное действие. Примечательно, что фраза эта не только начинается, но и заканчивается глаголом совершенного вида, как бы подчеркивая равноправие и равновесие смысловой нагрузки между началом и концом и всех остальных фраз: «бросил страну, что меня вскормила». Далее следует ряд глаголов несовершенного вида, прерванных глаголом «впустил», сигнализирующим, что действие окончательное и бесповоротное, от его последствий нельзя избавиться даже во сне.)

4. Известно, что реминисценции и аллюзии являются одной из характерных особенностей поэзии И.А. Бродского. Примеры использования их в этом стихотворении: глагол «выжигал» как акт писания огнем отсылает к пушкинскому «Пророку» («Глаголом жги сердца людей»); в «жил у моря» слышны также пушкинские мотивы: «Жил старик со старухой/у самого синего моря»; «играл в рулетку» отсылает нас к теме игроков, фаталистов А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского; «сеял рожь», помимо библейских пророков, отсылает к Н.А. Некрасову («Сейте разумное, доброе, вечное»). Строка «пока мне рот не забили глиной», т. е. «пока не умру», устанавливает связи с несколькими поэтами: ее можно прочитать как перекличку с О.Э. Мандельштамом: «Да, я лежу в земле, губами шевеля,/И то, что я скажу, заучит каждый школьник», а через последнюю строку: «Покуда на земле последний жив невольник» - и с «Памятником» А.С. Пушкина. Безусловно, строка «пока мне рот не забили глиной» отсылает нас к «Поэме без героя» А.А. Ахматовой: «...словно рот трагической маски,/Но он черной замазан краской/И сухою землею набит». Учитывая, что И.А. Бродский неоднократно говорил, что именно А.А. Ахматова наставила его на путь истинный, именно у нее он учился смирению и умению прощать как отдельных людей, так и государство, отсылку эту невозможно переоценить. Слышатся здесь и цветаевские «Плач Ярославны» («Дерном-глиной заткните рот») и «Надгробие» («Пока рот не пересох -/ Спаси - боги! Спаси Бог!».)

Это стихотворение не единственное из написанных И.А. Бродским в день рождения. 24 мая 1964 года написано стихотворение «Малиновка», а также стихотворение, озаглавленное датой и местом написания «24.5.65, КПЗ».

МАЛИНОВКА

Ты выпорхнешь, малиновка, из трех малинников, припомнивши в неволе, как в сумерках вторгается в горох ворсистое люпиновое поле. Сквозь сомкнутые вербные усы туда! - где, замирая на мгновенье, бесчисленные капельки росы сбегают по стручкам от столкновенья.

Малинник встрепенется, но в залог оставлена догадка, что, возможно, охотник, расставляющий силок, валежником хрустит неосторожно. На деле же - лишь ленточка тропы во мраке извивается, белея. Не слышно ни журчанья, ни стрельбы, не видно ни Стрельца, ни Водолея.

Лишь ночь под перевернутым крылом бежит по опрокинувшимся кущам, настойчива, как память о былом - безмолвном, но по-прежнему живущем.

Мая 1964

Примечательно, что во всех трех стихотворениях И.А. Бродский отступает от классической традиции, в которой принято отсылать к месту и времени рождения и называть свое имя. У И.А. Бродского жизнь начинается с ареста и тюремного заключения, а вместо имени нам предлагается сленговое «кликуха» (то, во что превращается имя в тюрьме). В то же время это слово фонетически отсылает нас к глаголу «кликушествовать», т. е. «пророчить», а он, в свою очередь, к «Пророку» А.С. Пушкина. Вера в пророческий дар, в силу поэтического слова роднит И.А. Бродского с А.С. Пушкиным.

В годы поэтического становления И.А. Бродским было написано стихотворение «Еврейское кладбище около Ленинграда...». Близкие поэту люди считали, что именно оно стало поводом для начала травли, хотя политических мотивов в его стихах (включая это) не было.

Еврейское кладбище около Ленинграда.

Кривой забор из гнилой фанеры.

За кривым забором лежат рядом

юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

Для себя пели.

Для себя копили.

Для других умирали.

Но сначала платили налоги,

уважали пристава

и в этом мире, безвыходно материальном,

толковали талмуд,

оставаясь идеалистами.

Может, видели больше.

А возможно, верили слепо.

Но учили детей, чтобы были терпимы

и стали упорны.

И не сеяли хлеба.

Никогда не сеяли хлеба.

Просто сами ложились

в холодную землю, как зерна.

И навек засыпали.

А потом - их землей засыпали,

зажигали свечи,

и в день Поминовения

задыхаясь от холода,

кричали об успокоении.

И они обретали его.

В виде распада материи.

Ничего не помня.

Ничего не забывая.

За кривым забором из гнилой фанеры,

в четырех километрах от кольца трамвая.

Что, по-вашему, могло не понравиться в этом стихотворении властям?

К середине 60-х годов в творчестве И.А. Бродского происходят перемены. Складывается иная поэтика: появляются размышления, не чуждые иронии и самоиронии, меняется тональность слова, поэтическая речь приближается к обыденной с точки зрения лексики и синтаксиса. Романтическое настроение уступает место трагизму бытия.

Все эти изменения связаны с тем, что с весны 1964 до осени 1965 года поэт находился в ссылке.

ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ

Сухое левантийское лицо, упрятанное оспинками в бачки. Когда он ищет сигарету в пачке, на безымянном тусклое кольцо внезапно преломляет двести ватт, и мой хрусталик вспышки не выносит: я щурюсь; и тогда он произносит, глотая дым при этом, "виноват".

Январь в Крыму. На черноморский брег зима приходит как бы для забавы. Не в состоянье удержаться снег на лезвиях и остриях агавы. Пустуют ресторации. Дымят ихтиозавры грязные на рейде. И прелых листьев слышен аромат. "Налить вам этой мерзости?" "Налейте".

Итак - улыбка, сумерки, графин. Вдали буфетчик, стискивая руки, дает круги, как молодой дельфин вокруг хамсой наполненной фелюги. Квадрат окна. В горшках - желтофиоль. Снежинки, проносящиеся мимо... Остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо.

январь 1969

Обратим внимание на переносы в этом стихотворении И.А. Бродского, которые создают иллюзию разговорной речи, на использование обособленных обстоятельств и определений, на реминисценцию последних строк.

В то время как в США вышли две книги стихотворений И.А. Бродского, в СССР было напечатано всего четыре стихотворения. Это одна из причин вынужденной эмиграции поэта, который больше не вернулся на родину, хотя и мечтал.

СТАНСЫ

Е.В.. А.Д.

Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать. Твой фасад темно-синий я впотьмах не найду, между выцветших линий на асфальт упаду.

И душа, неустанно поспешая во тьму, промелькнет над мостами в петроградском дыму, и апрельская морось, под затылком снежок, и услышу я голос:

До свиданья, дружок.

И увижу две жизни далеко за рекой, к равнодушной отчизне прижимаясь щекой,

Словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Из творчества 70-х годов познакомимся со стихотворением «На смерть Жукова».

НА СМЕРТЬ ЖУКОВА

Вижу колонны замерших внуков, гроб на лафете, лошади круп. Ветер сюда не доносит мне звуков русских военных плачущих труб. Вижу в регалии убранный труп: в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали стены, хоть меч был вражьих тупей, блеском маневра о Ганнибале напоминавший средь волжских степей. Кончивший дни свои глухо, в опале, как Велизарий или Помпей.

Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую! Что ж, горевал? Вспомнил ли их, умирающий в штатской белой кровати? Полный провал. Что он ответит, встретившись в адской области с ними? "Я воевал".

К правому делу Жуков десницы больше уже не приложит в бою. Спи! У истории русской страницы хватит для тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета эти слова и твои прахоря. Все же, прими их - жалкая лепта родину спасшему, вслух говоря. Бей, барабан, и, военная флейта, громко свисти на манер снегиря.

Стихотворения, озаглавленные «На смерть...», занимают особое и чрезвычайно важное место в наследии И.А. Бродского. Тема пересечения границ, государственных и иных, - одна из основных в его творчестве. Причем кажется, что сама смерть, а не тот, кто умер, занимает его больше. Незначительность умершего («Памяти Н.Н.», «На смерть друга») подчеркивает значимость самой смерти.

Разбирая стихотворение М.И. Цветаевой «Новогоднее», И.А. Бродский писал: «Всякое стихотворение «На смерть...» служит для автора не только средством выразить свои ощущения в связи с утратой, но и поводом для рассуждений более общего порядка о феномене смерти как таковом. Оплакивая потерю... автор зачастую оплакивает... самого себя, ибо трагедийная интонация всегда автобиографична».

«На смерть Жукова» как в тематическом, так и в стилистическом отношении выделяется из общего ряда стихотворений подобного рода. Речь в нем идет о смерти человека, И.А. Бродскому не близкого. В 1974 году, когда умер Жуков и когда было написано стихотворение, поэт уже жил в эмиграции и похорон не мог видеть. Начинается же стихотворение словом «вижу», анафорически повторенном в первой строфе.

Михаил Лотман в статье о стихотворении «На смерть Жукова» пишет: «Присутствующее отсутствие автора - отнюдь не единственное несоответствие в тексте. Он весь пронизан несоразмерностями и несуразностями, начиная с синтаксических и стилистических и кончая тем, что, несмотря на то что имен и фамилий значительно больше, чем это обычно у И. Бродского бывает, персонаж, чье отсутствующее присутствие играет... чрезвычайно важную роль в семантической структуре текста, оказывается неназванным вовсе. Речь идет о Суворове».

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-26

Иосиф Александрович Бродский

Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Накануне своего сорокалетия Бродский написал стихотворение «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980), ставшее впоследствии одним из самых популярных его текстов.

Сам Иосиф Александрович очень любил это произведение, часто читал его во время публичных выступлений, рассматривал в качестве этапного, ведь в нем он подводил итоги четырех десятков лет жизни - рассуждал о прошлом, выражал отношение к настоящему и будущему. У критиков-современников стихотворение вызвало противоречивые отзывы. Литературовед Валентина Павловна Полухина сравнивала его с «Памятниками», принадлежащими перу Пушкина, Горация, Державина. Писатель Александр Исаевич Солженицын называл произведение «преувеличенно грозным». По его мнению, Бродский слишком мало пробыл под стражей и в ссылке, чтобы настолько сильно драматизировать.

«выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке…» — ссылка в деревню Норенская, расположенную в Архангельской области.

Иосиф Бродский в деревне Норенской

Кстати, в интервью журналисту Соломону Моисеевичу Волкову Иосиф Александрович называл время ссылки счастливейшим в жизни. В этот период он активно занимался изучением английской поэзии, в частности, речь идет о творчестве Уистена Одена. В четвертой, пятой и шестой строках упоминается эмиграция. Герой говорит, что ему довелось жить у моря, играть в рулетку, обедать черт знает с кем во фраке, с высоты ледника озирать полмира. Далее выражено отношение к отъезду из СССР: «Бросил страну, что меня вскормила…».

Иосиф Бродский в день отъезда из СССР

С ностальгией лирический герой пытался бороться не самыми правильными способами: «…и не пил только сухую воду». Из всех фактов, сообщенных в стихотворении, к числу нейтральных относятся лишь несколько, среди них - «надевал на себя что сызнова входит в моду». Торжественный строй текста скрывает за собой одну важную вещь - герой ни о чем произошедшем не сожалеет. Все случившееся воспринимается как данность, неизбежность, практически античный рок, от которого не убежать, не скрыться.

Во второй части биографические события отходят на второй план. Герой переключается на рассказ о творчестве. Главная фраза здесь: «Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя…». Как правило, человек не способен управлять собственными снами (исключение - осознанные сновидения, но в рамках этой статьи нет смысла подробно о них говорить). В конце 1980-х Бродский писал об одном из своих снов, что пытался обеспечить его повторяемость, обращаясь со своим сверх-Я не менее жестоко, чем со своим бессознательным. Когда сновидение воспроизводится на сознательном уровне, оно становится частью творческого акта, теряя самостоятельность. Если воспринимать сон в качестве метафорического образа поэтического творчества, то «вороненый зрачок конвоя» — самоцензура. Это объясняет и следующую строчку: «Позволял своим связкам все звуки, помимо воя…».

Финал стихотворения - подведение итогов. Эта часть вызывает у литературоведов наибольшее количество споров, более или менее общепринятой ее трактовки пока не существует. Приведем здесь только одно объяснение, принадлежащее Полухиной и отличающееся прямолинейностью. По ее мнению, в конце лирический герой не проклинает и не идеализирует давно оставленные позади события, а только выражает благодарность, причем неясно, кому конкретно - судьбе ли, Господу ли, жизни ли.