Истории известны имена многих женщин - подвижниц, посвятивших себя безраздельному служению обществу. Среди них - Мать Мария, в миру - Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, известная русская поэтесса, публицист, философ и общественно-религиозный деятель.
«КОГДА ВЫ СТОИТЕ НА МОЕМ ПУТИ...»
«Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту, -
Что же? Разве я обижу вас?..»
Александр БЛОК.
Лиза Пиленко – такова девичья фамилия Кузьминой-Караваевой – родилась в Риге 8 (20) декабря 1891 года в семье товарища прокурора Рижского окружного суда. Отец, Юрий Дмитриевич Пиленко, окончил «уравновешенный» юридический факультет Петербургского университета, но в семье жили предания о беспокойных предках – запорожских казаках. Дед Лизы, Дмитрий Васильевич Пиленко, был кадровым военным: участник Кавказской войны, начальник штаба Кубанского Казачьего войска, впоследствии – начальник Черноморского округа. А мать, Софья Борисовна, - урожденная Делоне – происходила из старинного дворянского рода Дмитриевых-Мамонтовых.
Вскоре после рождения дочери Юрий Пиленко вышел в отставку, оставил службу в Риге и переехал в Анапу, где стал хозяином полученного в наследство имения. Лиза и ее младший брат Дима росли привольно и беззаботно, хотя родители старались не изнеживать детей. В семье их прозвали «маленькими спартанцами». Почти рядом с имением археологи раскапывали курганы, что производило сильное впечатление на маленькую Лизу и позже нашло отражение в первом сборнике ее стихов «Скифские черепки» (1912).
С детства девочка увлекалась стихами Лермонтова, Бальмонта, а потом и поэзией Блока. Сама писала блестящие сочинения, свидетельствовавшие о ее незаурядных способностях. Неожиданная и преждевременная смерть отца в 1906 г. явилась первым жестоким ударом, и Лиза, воспитанная "в пламенной вере и любви к Богу", стала сомневаться в его справедливости.
После смерти мужа вдова Пиленко вместе с дочерью и сыном переехала в Петербург, к своей сестре, фрейлине царского двора. Лиза не любила темный зимний Петербург, его туманы и слякоть. Ей не хватало не только солнца и теплого моря, но и отца - великодушного, строгого, с мудрым сердцем, который мог открыть ей, в чем смысл жизни. Уже в гимназические годы юная девушка стремилась к подвигу и жертвенности, серьезно увлеклась философией, что подвигло ее после окончания гимназии с серебряной медалью поступить на философское отделение Бестужевских курсов.
В возрасте пятнадцати лет, в поисках ответа на мучившие ее философские вопросы, гимназистка Лиза Пиленко идет к Александру Блоку. Ей казалось, что он, один из самых знаменитых и почитаемых поэтов России, знает тайну жизни и сумеет помочь. Но Блок в то время не менее Лизы нуждался в подобном совете. Через неделю после встречи она получила синий конверт с письмом и блоковскими стихами, начало которых вынесено в эпиграф. А далее поэт поучал ее:
«Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и небе».
ЮГ, АНАПА. РЕВОЛЮЦИЯ...
"О чем и как не думай - большего не создать, чем три слова: "любите друг друга", только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть".
Мужем Лизы в 1910 году стал юрист, присяжный поверенный, социал-демократ (меньшевик) Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев, сын известного профессора государственного права, друга Владимира Соловьева. Он участвовал в «цехе поэтов», хотя сам стихи не писал. Вместе с мужем Елизавета Юрьевна стала бывать теперь у Блоков и на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова. Она активно включилась в художественную жизнь Петербурга, сама писала стихи, испытывая воздействие акмеистов. В 1916 году выходит второй сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Руфь», в котором нашли отражение ее философские и религиозные размышления. В это же время она стала первой женщиной-студенткой Петербургской духовной академии, заочно изучающей богословие.
Среди вопросов, волновавших художественную интеллигенцию того времени, самым важным, животрепещущим был вопрос о русской революции. Для Елизаветы Юрьевны революционер – это бесстрашный борец со злом, герой, готовый ради революции пожертвовать всем, даже жизнью. Она искала таких людей, жаждала сближения с ними, но не находила их в своем окружении. И потому чувствовала неудовлетворенность жизнью, а разговоры о революции в «башне» В. Иванова стали казаться ей пустыми, не подкрепленными соответствующими делами и поступками.
Вскоре она порывает с мужем, оставляет Петербург, привычный круг посетителей "башни" Вячеслава Иванова и отправляется на юг, в Анапу, в свое имение, "к земле". И только Блок, ее наставник, надолго остается в ее памяти. Она пишет ему письма, изливая свои мысли, чувства. В одном из писем Елизавета Юрьевна сообщала: "К земле как-то приблизилась и снова человека полюбила и полюбила по-настоящему". Свою родившуюся здесь дочь она назвала Гаяной, что означает - земная.
Октябрьская революция застала Кузьмину-Караваеву в Анапе. В феврале 1918 года она, в то время видный член партии эсеров, была избрана товарищем городского головы. А затем стала и городским головой Анапы. Когда к власти пришли Советы и городская дума была распущена, Елизавета Юрьевна вошла в Совет в качестве комиссара по делам культуры и здравоохранения. Но ее комиссарство длилось недолго: вскоре Анапа была захвачена белогвардейцами и над Кузьминой-Караваевой состоялся суд. За сотрудничество с большевиками и участие в национализации местных санаториев и винных погребов ей грозила смертная казнь. И лишь благодаря заступничеству группы русских писателей (М.Волошина, А.Толстого, В.Инбер и др.), которые в своем открытом письме величали Елизавету Юрьевну «русской духовной ценностью» высокого «веса и подлинности», ее приговорили лишь к двум неделям тюрьмы.
«МНЕ ОТКРЫЛОСЬ ДРУГОЕ...»
«...Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидала перед собой другую дорогу и новый смысл жизни: - быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите...»
Из записок Елизаветы Юрьевны КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ.
В 1923 году Елизавета Юрьевна, к тому времени вновь вышедшая замуж, с супругом, деникинским офицером, Данилом Ермолаевичем Скобцовым, матерью и тремя детьми, Гаяной, Юрием и Анастасией, приехала с волной русских эмигрантов в Париж. Началась ее нелегкая жизнь в эмиграции, полная лишений и страданий. Но она не падает духом и в первые же годы пребывания на чужбине включается в творческую работу: печатает повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», мемуарные очерки «Как я была городским головой», «Последние римляне», «Друг моего детства»; издает выпуск «Жатва духа» с краткими очерками о почти неизвестных в Православной церкви юродивых, брошюры «Достоевский и современность», «А. Хомяков», «Миросозерцание Владимира Соловьева».
Елизавета Юрьевна подрабатывала изготовлением кукол и шитьем (она прекрасно рисовала и вышивала, владея всеми швами древнего шитья). Положение семьи несколько улучшилось, когда ее муж нашел работу. Однако это продолжалось недолго. На семью обрушилось горе: умерла младшая дочь Настя. Она угасла в Пастеровском институте на руках у матери. Смерть дочери открыла перед ее матерью новый путь. Она осознает, что до сих пор, по ее собственному признанию, "душа по переулочкам бродила". "Похоронили ее на парижском кладбище, - вспоминает Елизавета Юрьевна, - но мне и моей семье хотелось перенести ее на другой участок... И вот когда я шла за гробом по кладбищу, в эти минуты со мной это и произошло - мне открылось другое, какое-то особое, широкое - широкое всеобъемлющее материнство... Я вернулась с кладбища другим человеком. Я увидала перед собой другую дорогу и новый смысл жизни: - быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно: я говорила с моим духовником, с семьей, потом поехала к митрополиту...".
С согласия мужа Елизавета Юрьевна получает церковный развод и в храме Сергиева подворья (в память Сергия Радонежского) на рю де Кримэ принимает монашеский постриг. Накануне пострига она писала:
В рубаху белую одета...
О, внутренний мой человек!
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду - имярек.
Ее нарекли - Мария. С тех пор она жила, действовала и выступала в печати под именем монахиня Мария, Мать Мария.
Она, по словам митрополита Евлогия, "приняла постриг, чтобы отдаться общественному служению безраздельно..., называла свою общественную деятельность "монашеством в миру", но монашества в строгом смысле слова она не только не понимала, но даже отрицала, считая его устаревшим, ненужным". В одном из стихотворений этого времени Мать Мария излагала свое жизненное кредо:
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот кто голоден, пусть будет есть,
Наг - одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть.
По свидетельству К.В.Мочульского, хорошо ее знавшего, она говорила: "Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет... На страшном суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме. И только это спросят".
Одев монашеское одеяние, Елизавета Юрьевна целиком отдалась благотворительной работе. Она открыла общежитие и столовую для русских безработных; ездила на шахты и заводы, где работали русские и поддерживала морально и материально тех, кто в этом нуждался; ходила по притонам и вызволяла со дна нищих и пьяниц, возвращала их к нормальной жизни, посещала психиатрические больницы и освобождала тех из своих соотечественников, кто попал туда случайно. «Каждая царапина и ранка в мире говорит мне, что я мать», - делилась она с близкими. Многие чувствовали данный ей дар материнской любви и постепенно начали именовать ее не «Мать Мария», а просто «Мать».
Она любила труд, отрицала всякую усталость; умела плотничать, малярничать, шить, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород... При этом, находила время для писания статей, выступлений с лекциями, сочинения стихов. В 1935 году Мать Мария проводила на родину с приезжавшим в Париж А.Толстым свою старшую дочь Гаяну. Но в 1936 году Гаяна скончалась в Москве. Стойко перенесла Мать Мария и этот удар судьбы. В 1937 году в Берлине вышел в свет очередной сборник ее стихотворений в котором есть пронзительные строки, посвященные проводам дочери и ее кончине:
Сила мне дается непосильная,
Не было б ее - давно упала бы,
Тело я на камнях распластала бы,
Плакала б, чтобы Услышал жалобы,
Чтоб слезой прожглась земля могильная.
Стихи она писала запоем. Никогда их не отделывала. Все они, как выразился Г. Раевский, "вулканического происхождения", то есть выливались как из вулкана раскаленная магма, застывали навсегда. Она писала их не для печати, а потому, что не могла не выявить душевную боль, духовный поиск, перенасыщенность впечатлениями, порой безысходно тяжкими.
«И Я ВОСКРЕСНУ ВНОВЬ....»
"... и когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории: в ней нечего будет читать".
Иван ТУРГЕНЕВ, статья «Гамлет и Дон Кихот».
Когда Германия напала на Советский Союз, по словам очевидцев, еще одно преображение произошло с Матерью Марией – она стала жить только Россией. В эти страшные дни она произносит вещие слова: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!».
С началом оккупации Франции Мать Мария налаживает связь с французским Сопротивлением. Она оказывает помощь антифашистам, укрывает беглых, советских военнопленных, выдает евреям ложные свидетельства о крещении - всем окружающим она внушает веру в победу Советской Армии над фашизмом, а после войны мечтает вернуться на Родину. И все это, как обычно, сочетается у нее с большой творческой работой: она пишет автобиографическую поэму "Духов День", псалом-поэму "Похвала труду", пьесу "Солдаты", основанную на собственном опыте общения с борцами Сопротивления.
В феврале 1943 года гестапо арестовало Мать Марию и ее сына Юрия. Юрия отправили в Бухенвальд, где он погиб, а Мать Марию- в концлагерь Равенсбрюк. Выжившие узницы концлагеря вспоминали о ней как о необыкновенно бесстрашной женщине, у которой можно было учиться мужеству: в жутких лагерных условиях она находила силы, чтобы выстоять. Когда одна отчаявшаяся женщина сказала Матери Марии, что у нее «притупились все чувства, и сама мысль закоченела и остановилась», Мать Мария воскликнула: «нет, нет, только непрестанно думайте; в борьбе с сомнениями думайте шире, глубже; не снижайте мысль, а думайте выше земных рамок и условий».
31 марта, в Страстную пятницу 1945 года, Елизавету Юрьевну Кузьмину-Караваеву, ослабевшую физически, но не сломленную духовно, казнили в газовой камере, а потом сожгли в печах лагеря.
Заветом живым звучат ее стихи.
Я силу много раз еще утрачу;
Я вновь умру, и я воскресну вновь;
Переживу потерю, неудачу,
Рожденье, смерть, любовь.
И каждый раз, в свершенья круг вступая,
Я буду помнить о тебе, земля;
Всех спутников случайных, степь без края,
Движение стебля.
Но только помнить; путь мой снова в гору;
Теперь мне вестник ближе протрубил;
И виден явственно земному взору
Размах широких крыл.
И знаю, - будет долгая разлука;
Не узнанной вернусь еще я к вам.
Так; верю: не услышите вы стука,
И не поверите словам.
Но будет час; когда? - еще не знаю;
И я приду, чтоб дать живым ответ,
Чтоб вновь вам указать дорогу к раю,
Сказать, что боли нет.
Не чудо, нет; мой путь не чудотворен,
А только дух пред тайной светлой наг,
Всегда судьбе неведомой покорен,
Любовью вечной благ.
И вы придете все: калека, нищий,
И воин, и мудрец, дитя, старик,
Чтобы вкусить добытой мною пищи,
Увидеть светлый Лик.
Уже после войны Мать Мария, в числе других бесстрашных борцов французского Сопротивления, была посмертно награждена орденом Отечественной войны. Подвиг Матери Марии золотыми буквами вписан на Скрижалях Вечности как навечно вписано в историю человечества и ее Имя. Имя человека, беззаветно служившего людям...
Литература.
1. Антология акмеизма: Стихи. Манифесты. Статьи. Заметки. Мемуары. – М.: Московский рабочий, 1997. – 367 с.
2. Кайдаш С. Мать Мария. // Наука и религия. – 1999. - № 11. – с.16-19. (Начало
№ 8, 9, 10).
3. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Наше время еще не разгадано… / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., предисл. к публикациям, прим. А.Н.Шустова. - Томск: Водолей, 2000. – 159 с.
4. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Избранное. / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста Н.Осьмакова. – М.: Советская Россия, 1991. – 445 с.
5. Кузьмина-Караваева Е.Ю. Равнина русская. / Е.Ю.Кузьмина-Караваева; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста А.Н.Шустова. – Спб.: Искусство, 2001.
6. Литературная энциклопедия русского зарубежья, 1918-1940: [Т.1]: Писатели русского зарубежья. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 512 с.
7. Мать Мария: мифы, версии, достоверности. / Литературная газета. - 1985. - № 26. – с.13.
8. Михайлов О.Н. Литература русского зарубежья. – М.: Просвещение, 1995. – 431 с.
9. Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции: Первая треть ХХ в.: Энциклопедический биографический словарь. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – 742 с.
10. Тэффи Н.А. Так жили. / Н.А.Тэффи; Сост., вступ. ст. примеч. и подгот. текста Д.Д.Николаева. – М.: Олма-Пресс, 2002. – 447 с.
Хронология основных событий из жизни
Е.Ю. Кузьминой-Караваевой
(Матери Марии).
20 декабря 1891 года
– день рождения Елизаветы Юрьевны Кузьминой- Караваевой, урожденной Пиленко, в г.Риге.
1893 год
– рождение Мити Пиленко, брата Елизаветы Юрьевны.
1895 год
– переезд семьи Пиленко в город Анапу.
1905 год
– переезд семьи Пиленко в город Ялту в связи с назначением отца, Юрия Дмитриевича Пиленко, директором Никитского ботанического сада.
1906 год
– смерть отца Елизаветы Юрьевны, Ю.Д. Пиленко, и переезд вдовы Софьи Борисовны Пиленко (1862-1962) с детьми в Петербург.
1908 год
– знакомство Елизаветы Юрьевны с Александром Блоком.
1909 год
- Елизавета Юрьевна заканчивает частную гимназию Стоюниной с серебряной медалью и поступает на Бестужевские курсы, на философское отделение.
1910 год
- Елизавета Юрьевна Пиленко выходит замуж за Дмитрия Владимировича Кузьмина-Караваева (1886-1959), юриста по образованию. В 1920 году он примет католичество, в 1922 году будет выслан из СССР, станет католическим священником в Риме и умрет в Ватикане.
1911 год
– Е.Ю. Кузьмина-Караваева заочно изучает богословие в Петербургской духовной академии.
1912 год
– вышел в свет первый сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки». Разрыв с мужем, переезд в Анапу.
1913 год
– рождение в Анапе дочери Гаяны. Имя отца дочери не называет ни один мемуарист.
1915 год
– в Петербурге издается повесть Кузьминой-Караваевой «Юрали».
1916 год
– выходит в свет второй сборник стихов Кузьминой-Караваевой «Руфь».
1917 год
- Кузьмина-Караваева занимает должность городского головы Анапы.
1919 год
– Е.Ю.Кузьмина-Караваева выходит замуж за деникинского офицера, писателя Данила Ермолаевича Скобцова (1894-1968). Эмигрирует с ним из России через Константинополь и Белград.
1920 год
– рождение сына Юрия.
1922 год
– рождение дочери Насти.
1923 год
– переезд с семьей в Париж.
Публикации Е.Ю. Кузьминой-Караваевой за рубежом.
1924 год
– автобиографический роман «Равнина русская».
1925 год
– повесть «Клим Семенович Барынькин», мемуарный очерк «Как я была городским головой».
1927 год
– жития святых «Жатва духа».
1929 год
– брошюры «Достоевский и современность», «А. Хомяков», «Миросозерцание Владимира Соловьева».
1936 год
– статья «Встречи с Блоком».
1937 год
– статья «Мистика человекообщения»; в Берлине выходит сборник религиозной поэзии «Стихи», разделенный на две части – «О жизни» и «О смерти».
1939 год
- мистерия «Анна».
1941 год
– статья «Размышления о судьбах Европы и Азии», интермедия «Семь чаш» (опуб. в 1949 г.).
1942 год
– поэмы «Духов День», «Похвала труду», мистерия «Солдаты».
1947 год
– посмертно сборник «Стихи, поэмы, мистерии: Воспоминание об аресте и лагере в Равенсбрюке». Кузьмина-Караваева сотрудничала в журналах «Современные записки», «Русские записки», «Воля России», «Путь», «Новый град», газетах «Дни» и «Последние новости».
С 1930 года
– Е.Ю.Кузьмина-Караваева разъездной секретарь Русского студенческого христианского движения, вела миссионерскую и просветительскую деятельность среди русских эмигрантов в разных городах Франции.
7 марта 1931 года
– смерть младшей дочери Насти.
1932 год
– после церковного развода с Д.Скобцовым, стала монахиней с именем Мария (в честь св. Марии Египетской).
1935 год
– переезд старшей дочери Гаяны в Москву.
1936 год
– смерть Гаяны.
В середине 1930-х годов
– основала в Париже центр социальной помощи, братство «Православное Дело», который стал местом встречи многих писателей и философов. Организовала общежитие с дешевой столовой, для которой сама доставала продукты и готовила, санаторий для туберкулезных больных. На улице Лурмель в Париже оборудовала церковь, выполнив роспись стен и стекол, вышитые гладью панно.
1939 год
– «Православное Дело» основало швейную мастерскую, исполнявшую заказы для французской армии и давшую этим заработок женам и матерям мобилизованных русского происхождения.
1942 год
- Кузьмина-Караваева спасает детей евреев, загнанных фашистами на стадион.
8 февраля 1943 года
– арест фашистами 23-летнего сына Юрия, помогавшего матери в антинацисткой деятельности. Юрий погиб в Бухенвальде.
9 февраля 1943 года
– арест Матери Марии за укрывательство евреев. Она была отправлена в концлагерь Равенсбрюк.
31 марта 1945 года
– Мать Мария была казнена в газовой камере и сожжена в печах лагеря Равенсбрюк.
Аксана ПОСАЖЕННИКОВА, Елена КУЛАКОВА, г. Новокузнецк.
Эту фотографию знают все, кто интересуется жизнью и творчеством Николая Гумилёва и Анны Ахматовой:
Стоят: Борис Владимирович Кузьмин-Караваев, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (будущая мать Мария), Анна Ахматова, Мария Леонидовна Сверчкова.
Сидят: Мария Александровна Кузьмина-Караваева, Екатерина Владимировна Кузьмина-Караваева (?), Дмитрий Юрьевич Пиленко, Дмитрий Дмитриевич Бушен.
Это единственное известное фото, где присутствует Мария Александровна Кузьмина-Караваева, в которую Гумилёв был влюблён. Быть вместе они не могли - Мария Кузьмина-Караваева умерла от туберкулёза в 1911, когда ей было всего 23 года.
В описании этой фотографии однажды возникла путаница, и с тех пор во многих публикациях Марию Кузьмину-Караваеву отмечают на нём неправильно - отчего-то принято думать, что это девушка, стоящая у берёзы, справа от Ахматовой. Это неверно уже хотя бы только потому, что Мария Кузьмина-Караваева была высокого роста... Вот отрывок из интервью Дмитрия Бушена, который тоже присутствует на этом фото. Здесь проясняется недоразумение с атрибуцией:
"Сергей Дедюлин : Я вижу у Вас оригинал фотографии, сделанной в июне 1911 года в Слепневе. Этот групповой снимок уже встречался мне в разных коллекциях, фрагмент его воспроизведен в отличной книге "Николай Гумилев. Неизданное и несобранное", изданной в Париже к столетию поэта, - но с ненадежной атрибуцией. Расскажите, пожалуйста, об этом снимке.Дмитрий Бушен : Его сделала в слепневском огороде Ольга Александровна Кузьмина-Караваева, позднее, в замужестве, кн. Оболенская. (Она скончалась в этом году в Париже). Крайняя слева сидит ее сестра Мария (та самая "Машенька, я никогда не думал, // Что можно так любить и грустить" из "Заблудившегося трамвая"), которая вскоре умерла. В белой русской рубашке – это я, рядом сидит Митя Пиленко, брат Елизаветы Юрьевны Кузьминой Караваевой (будущей матери Марии); она стоит прямо позади меня. Справа от нее – это, конечно, Анна Ахматова. Сбоку от нее Маруся Сверчкова, сестра "Коли Маленького", племянника Николая Степановича, с которым он вместе путешествовал в 1913 году в Сомали. Рядом с Елизаветой Юрьевной улыбается Борис Владимирович Кузьмин-Караваев. <...> Именно в те дни, накануне, Николай Степанович представил всем свою молодую жену.
Сергей Дедюлин : А почему же его нет на этом снимке?
Дмитрий Бушен : Как раз в это время они с Дмитрием Владимировичем Кузьминым-Караваевым (мужем Елизаветы Юрьевны, перешедшим потом в католичество) куда-то пошли прогуляться и так остались несфотографированными".
«Со мной говорил Гумилев...». Беседу с Дмитрием Бушеном ведет Сергей Дедюлин. // «Русская мысль» № 3676. Литературное приложение № 3/4. 5. 6. 1987.
А вот воспоминания о Марии Кузьминой-Караваевой и о её отношениях с Гумилёвым. Вспоминает Анна Андреевна Гумилёва, тёзка Ахматовой, жена Дмитрия, брата Николая:
"В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше. Под влиянием рассказов А<нны> И<вановны> о родовом имении Слепневе и о той большой старинной библиотеке, которая там сохранилась, Коля захотел поехать туда, чтобы ознакомиться с книгами. <...> Приехав в имение Слепнево, поэт был приятно поражен, когда, кроме старенькой тетушки Вари, навстречу ему вышли две очаровательные молоденькие барышни – Маша и Оля. Маша с первого взгляда произвела на поэта неизгладимое впечатление. Это была высокая тоненькая блондинка с большими грустными голубыми глазами, очень женственная. Коля должен был остаться несколько дней в Слепневе, но оттягивал свой отъезд под всякими предлогами. Нянечка Кузьминых-Караваевых говорила: "Машенька совсем ослепила Николая Степановича". Увлеченный Машей, Коля умышленно дольше, чем надо, рылся в библиотеке и в назначенный день отъезда говорил, что библиотечная "...пыль пьянее, чем наркотик", что у него сильно разболелась голова, театрально хватался при тетушке Варе за голову, и лошадей откладывали. Барышни были очень довольны: им было веселее с молодым дядей. С Машей и Олей поэт долго засиживался по вечерам в библиотеке, что сильно возмущало нянечку Караваевых, и она часто бурно налетала на своих питомиц, но поэт нежно обнимал и унимал старушку, которая после говорила, что "долго сердиться на Николая Степановича нельзя, он своей нежностью всех обезоруживает".
Летом вся семья Кузьминых-Караваевых и наша проводили время в Слепневе. Помню, Маша всегда была одета с большим вкусом в нежно-лиловые платья. Она любила этот цвет, который был ей к лицу. Меня всегда умиляло, как трогательно Коля оберегал Машу. Она была слаба легкими и когда мы ехали к соседям или кататься, поэт всегда просил, чтобы их коляска шла впереди, "чтобы Машенька не дышала пылью". Не раз я видела Колю сидящим у спальни Маши, когда она днем отдыхала. Он ждал ее выхода, с книгой в руках все на той же странице, и взгляд его был устремлен на дверь. Как-то раз Маша ему откровенно сказала, что не в праве кого-либо полюбить и связать, так как она давно больна и чувствует, что ей недолго осталось жить. Это тяжело подействовало на поэта.Когда она родилась, сердце
В железо заковали ей,
И та, которую любил я,
Не будет никогда моей.Осенью, прощаясь с Машей, он ей прошептал: "Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить". Они расстались и судьба их навсегда разлучила".
А. А. Гумилёва "Николай Степанович Гумилёв"
Вот несколько стихотворений Гумилёва, адресованных Марии Кузьминой-Караваевой, вписанных в её альбом. Как упоминалось выше в мемуарах, она любила в одежде лиловый цвет, и он ей очень шёл, что обыграно в стихотворении "Лиловый цветок":
АКРОСТИХМожно увидеть на этой картинке
Ангела, солнце и озеро Чад,
Шумного негра в одной пелеринке
И шарабанчик, где сестры сидят,
Нежные, стройные, словно былинки.А надо всем поднимается сердце,
Лютой любовью вдвойне пронзено,
Боли и песен открытая дверца:
О, для чего даже здесь не дано
Мне позабыть о мечте иноверца.Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна... Но она не пришла,
Не хотела, иль просто пугалась ветвей.Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.Не себя! Я умею быть светлым, грустя;
Не ее! Если хочет, пусть будет такой;
...Но зачем этот день, как больное дитя,
Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?ЛИЛОВЫЙ ЦBETOK
Вечерние тихи заклятья,
Печаль голубой темноты,
Я вижу не лица, а платья,
А может быть, только цветы.Так радует серо-зеленый,
Живой и стремительный весь,
И, может быть, к счастью, влюбленный
В кого-то чужого... не здесь.Но душно мне... Я зачарован;
Ковер надо мной, словно сеть;
Хочу быть спокойным - взволнован,
Смотрю - а хочу не смотреть.Смолкает веселое слово,
И ярче пылание щек:
То мучит, то нежит лиловый,
Томящий и странный цветок.ДЕВУШКЕ
Мне не нравится томность
Ваших скрещенных рук,
И спокойная скромность,
и стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,
Вы надменны, нежны и чисты,
В вас так много безбурно-осеннего
От аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,
Прежде чем не сочтете, не смерите,
Никогда никуда не пойдете,
Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу.БОРЬБА
Борьба одна: и там, где по холмам
Под рев звериный плещут водопады,
И здесь, где взор девичий - но, как там,
Обезоруженному нет пощады.Что из того, что волею тоски
Ты поборол нагих степей удушье;
Все ломит стрелы, тупит все клинки
Как солнце золотое равнодушье.Оно - морской утес: кто сердцем тих
Прильнет и выйдет, радостный, на сушу,
Но тот, кто знает сладость бурь своих,
Погиб... и Бог его забудет душу.АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Он мне шепчет: «Своевольный,
Что ты так уныл?
Иль о жизни прежней, вольной,
Тайно загрустил?Полно! Разве всплески, речи
Сумрачных морей
Стоят самой краткой встречи
С госпожой твоей?Так ли с сердца бремя снимет
Голубой простор,
Как она, когда поднимет
На тебя свой взор?Ты волен предаться гневу,
Коль она молчит,
Но покинуть королеву
Для вассала - стыд».Так и ночью молчаливой,
Днем и поутру
Он стоит, красноречивый,
За свою сестру.
Издательство РНБ. СПб., 2000 г.
Анна Ахматова
Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева познакомилась с Анной Ахматовой на тверской земле. Имение матери Гумилёва Слепнёво, было неподалёку от Борискова, которое принадлежало семье Кузьминых-Караваевых (в Бежецком уезде. Эти две фамилии находились между собой в дальнем родстве: Н. С. Гумилёв приходился свояком мужу поэтессы Д. В. Кузьмину-Караваеву. В Борискове жили и племянницы Гумилёва.
Летом 1911 года Елизавета Юрьевна с мужем отдыхали в Борискове. Тогда же из Парижа в Слепнёво приехал и Гумилёв со своей женой Анной Ахматовой, а 15-го июля, в день именин В. Д. Кузьмина-Караваева (свёкра Лизы), Гумилёв представил Ахматову родным и друзьям. В тоже лето в Слепнёве и Борискове отдыхали и начинающий художник ДДБ (Д. Бушен) и родной брат Лизы — Д. Пиленко. Сохранилась групповая фотография, сделанная летом 1911 года, на которой сняты многие из упомянутых лиц. На этой фотографии Елизавета Юрьевна стоит рядом с А. Ахматовой.
В октябре 1911 г. После создания «Цеха поэтов» обе поэтессы часто встречались. Постоянного помещения у «цехистов» не было, и они собирались на квартирах наиболее активных членов, в том числе у Гумилёва и у Кузьминых-Караваевых.
По свидетельству С. К. Маковского, Гумилёв был «повеса из повес». Его увлечение Лизой Пиленко можно отнести к зиме 1908-1909 г. г. когда она ещё училась в гимназии. Но и позже он сохранил по отношению к ней самые добрые чувства. Елизавета Юрьевна вскоре разочаровалась в «Цехе». Она считала, что ни с Гумилёвым, ни с Ахматовой ей «не по пути». Они были очень разными и душевной близости между ними не получилось, а скорее даже некоторое отчуждение, холодок. Об этом говорят и известные оценки, которые дала А. Ахматова Кузьминой-Караваевой. Д. Е. Максимов задал Анне Андреевне вопрос: почему Блок не ответил на признания Лизы? — и получил ответ исполненный режущей беспощадности от Ахматовой — «Она была некрасива — Блок не мог ею увлечься». Несмотря на то, что жизненные и творческие пути двух поэтесс ещё накануне революции далеко разошлись, а революция, гражданская война (эмиграция Е. Ю.) поставила между ними непреодолимую преграду, А. Ахматова до конца дней сохранила уважительное отношение к Кузьминой-Караваевой и по дружески продолжала её звать Лизой.
Из очерка А. А. Ахматовой «Слепнево»
В имении Гумилевых Слепневе. 1912 г. В центре - Анна Ахматова, слева от нее - Мария Кузьмина-Караваева, справа - Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева и художник Дмитрий Дмитриевич Бушен
В 1911 году я приехала в Слепнёво прямо из Парижа, и горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепнёве, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: «К слепнёвским господам хранцужанка приехала», а земский начальник Иван Яковлевич Дерин — очкастый и бородатый увалень, когда оказался моим соседом за обедом и умирал от смущения, не нашёл ничего лучшего, чем спросить меня: «Вам, наверно, здесь очень холодно после Египта?» Дело в том, что он слышал, как тамошняя молодежь за сказочную мою худобу и (как им казалось) таинственность называла меня знаменитой лондонской мумией, которая всем приносит несчастие.
Николай Степанович (Гумилёв) не выносил Слепнёво. Зевал, скучал, уезжал в невыясненом направлении. Писал: «Такая скучная, не золотая старина…» и наполнял альбомы Кузьминых-Караваевых посредственными стихами. Но, однако, там что-то понял и чему-то научился.
Я не каталась верхом и не играла в теннис, а только собирала грибы в обоих слепнёвских садах, а за плечом ещё пылал Париж в каком-то последнем закате. Берёзки и Подобино, Дубровка. Тётя Пофи (была очаровательная тётя Пофинька. Ей было тогда 86 лет) и Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (рожд. Пиленко). Неведомские. Хилковы.
Из бесед с Д. Д. Бушеном
Дмитрий Дмитриевич Бушен (1893-1993) — театральный художник, приходится двоюродным братом первого мужа Елизаветы Юрьевны К.-К. (будущей матери Марии). Рано потеряв мать, он воспитывался в семье Кузьминых-Караваевых. В 1912 г. Бушен окончил ту же петербургскую гимназию, что и муж поэтессы, после чего уехал в Париж «на практику». Был членом «Мира искусства». С 1918 работал в Эрмитаже, эмигрировал и с 1925 обосновался в Париже, где скончался в весьма преклонном возрасте. В 1991 году в Эрмитаже состоялась выставка его работ. Воспоминания ДДБ не были написаны им специально. Е. М. Богат встречался и беседовал с ним в Париже, поэтому и сохраняется его «живой» рассказ.
— Я был мальчиком, а она (Елизавета Юрьевна) обращалась ко мне, как к взрослому, хотя разница была всего 2 года. Я был страшно горд. Не помню, если в «Скифских черепках» её второе послание ко мне: «В безумных днях моих скитаний я встретила тебя, мой милый. И я, несущая отравы древних знаний и скорбь давно исчезнувших годин…» Он заплакал.
— Лиза была первым браком за моим двоюродным братом Митей. Он был на 10 лет, кажется старше меня, я воспитывался в их семье, моя мать умерла, когда мне было 2 года. Отец отвёз меня в Петербург к его родной сестре — матери будущего мужа Лизы. А Лизу я увидел первый раз, когда она ещё была невестой.
— В сущности она была одинока, и до замужества одинока, и даже, увы, после него. Поэтому они и расстались быстро с Митей. Он ввёл её в известные литературные круги, на «Башню» Вячеслава Иванова, но Вы, наверное, помните по её воспоминаниям о Блоке, насколько чужой она ощущала себя там. То, что казалось наверное «блеском эпохи» — её не интересовало! Помню, когда мы с Митей шли к ней на улицу Лурмель перед последней мировой войной.
Митя — Д. В. Кузьмин-Караваев — перед войной и во время неё жил во Франции, перешёл в католичество ещё в России до эмиграции в 1920 году, стал католическим священником и переехал в Рим после 1946 г. Отец Димитрий скончался и похоронен в Риме на кладбище Кампо Верано в склепе греческого колледжа св. Афанасия.,/p>
— Они виделись в Париже?
— Он жил постоянно в Риме, когда перешёл в католичество и стал монахом. Но в Париже бывал и хотел видеть Лизу, он испытывал к ней до конца жизни… — (Дмитрий Дмитриевич задумался) — …интеллектуальный интерес. Она на Лурмель в то время была уже монахиней. Была она монахиней нетрадиционной. Он стал традиционным монахом! Он умер в Риме и похоронен на хорошем кладбище. На их свадьбе, — вдруг он улыбнулся — я был чуть ли не шафером.
— Я помню очень хорошо эту свадьбу, в гимназии Александра Первого, 19-го февраля 1910 года. В этой гимназии была хорошая церковь. И часто те, кто кончал гимназию, а Митя вышел именно из неё, в этой церкви венчались. А потом молодых поздравляли, пили вино в актовом зале. Я был с Лизой и Митей в церкви и в актовом зале, потом у матери Лизы в Басковом переулке, затем вечером на вокзале. Они в тот же день уехали в Москву. Всё это было накануне выхода первой книги Лизы «Скифские черепки»… Почему она посвятила стихи именно мне? Может быть, потому что не нашла тогда во взрослых того, что искала всю жизнь в человеке, — готовность к подвигу. И обратилась к мальчику.
— В наших отношениях была существенная связь — она рисовала, и ваш покорный слуга, который художник, тоже рисовал. И это нас страшно сблизило.
— Летом мы жили (до её разрыва с Митей) в имении Борискове. У нас была общая мастерская. Она живописала, и я тоже живописал… А рядом было имение Слепнёво, имение Гумилёвых. Тогда я впервые увидел и поэта, и его юною красавицу жену Анну Ахматову. Помню как Лиза читала стихи и Гумилёву что-то в них не понравилось…
— А когда Анна Андреевна была в Париже (лет двадцать назад, в мае 1965 года), и мы с Эрнстом встречали её на вокзале (она возвращалась тогда из Оксфорда в СССР), Эрнст поцеловал её на перроне и сказал ей: «знаете, что это не мой поцелуй, это поцелуй Олечки Судейкиной, которая, умирая, завещала мне Вас поцеловать, от её имени…
О. А. Глебова, по первому мужу Судейкина, 1885-1945, актриса, певица, балерина. Небольшой портрет её висел всегда у А. Ахматовой на стене в её даче-«будке» в Комарово под Ленинградом.
— Каковы были бедствия русской эмиграции во Франции до второй мировой войны Вы, наверное, вообразить себе не можете. Это были ужасные бедствия. Порой мы с Эрнстом обедали одним апельсином.
С. Р. Эрнст, 1894-1980, искусствовед, друг Бушена. Автор многочисленных монографий, в частности о К. Сомове и А. Бенуа. Они вместе с Бушеном уехали в командировку из СССР в Париж и не вернулись.
— Однажды Эрнст выудил холст Делакруа на дешёвой распродаже, но деньги уходили, и мы опять были на мели. Я выполнял любую работу, даже росписи ванных комнат для богатых людей…
— Вы часто виделись с матерью Марией?
— Нет. Но я бывал у неё на Лурмель, пока мы не отдалились друг от друга. Она у нас бывала с сыном Юрой, один раз, и… с дочерью Гаяной. Это было ещё до отъезда Гаяны в Советский Союз.
По настоятельному совету семейного друга Алексея Толстого покинуть Францию, Гаяна уехала в СССР и вскоре оказалась совсем одна. Через год, в 1936 г., Гаяна погибла в Москве.
— Мы постоянно виделись с Олечкой Судейкиной. Она бедствовала, постарела. Потом в конце войны в её дом попала бомба. Она жила в комнате на последнем этаже и, по счастью, тогда была в гостях. У неё были увлечения. Одно из них хорошо помню — в её комнате летали птицы… вот сюда и попала бомба. А когда мы с Эрнстом показывали Ахматовой Париж, мы заказали для этого автомобиль… Вспоминали её первый день появления в Борискове с Гумилёвым, когда все читали стихи.
— А почему вы немного разошлись с Елизаветой Юрьевной в Париже?
— Это было уже во время войны, после падения Парижа. Она вела себя… несколько вызывающе. Я ей говорил: «Лиза, тише, тише, не надо. Не надо, чтобы немцы что-то подумали, что-то узнали.» А у неё было по отношению к ним такое чувство, страшно вызывающее. Она не скрывала, что их ненавидит и с ними борется. Помню, здесь, в этой комнате мы с Серёжей Эрнстом говорили об осторожности — а она обвинила нас, что мы держимся в стороне.
Обвинение было необоснованное, так как Д. Бушен и С. Эрнст оба участвовали во французском Сопротивлении, но не афишировали этого из соображений конспирации и в связи с поручаемыми им ответственными заданиями.
— Я помню её стихи до сих пор, даже те, которые никогда не были напечатаны. Помню их вот уже 60 лет… (и он читал её стихи).
Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна (урожд. - Пиленко, по второму браку - Скобцова, в монашестве - мать Мария; псевдонимы - Юрий Данилов, Ю. Д.) - поэтесса. Отец юрист, товарищ прокурора Рижского окружного суда. Уже в гимназические годы начала писать стихи.
В 1909-1911 была слушательницей Высших женских (Бестужевских) курсов. В 1910 вышла замуж за юриста Д. В. Кузьмина-Караваева, знакомого с литераторами модернистской ориентации. Кузьмина-Караваева стала участницей «сред» на «башне» Вяч. Иванова, позже - членом акмеистского «Цеха поэтов», где и был издан ее первый стихотворный сборник «Скифские черепки» (1912). В нем за романтической поэтизацией легендарного прошлого угадывалось острое ощущение душевного кризиса, переживаемого современным человеком. Дебют поэтессы был оценен критикой неоднозначно. По мнению В. Я. Брюсова «сочетание воспоминаний о “предсуществовании” в древней Скифии и впечатлений современности придает этим стихам особую остроту». Н. С. Гумилев считал, что в книге «слишком много юношеского лиризма», игры метафорами, и отделял надуманную внешнюю фабулу - историю любви царевны-рабыни к своему господину - от «подлинно древних и странных строк пейзажа». С Блоком у Кузьминой-Караваевой сложились особые, творчески-доверительные отношения, о чем она впоследствии рассказала в мемуарах «Встречи с Блоком» (1936). Личность поэта в восприятии Кузьминой-Караваевой отразилась в образе главного героя ее неоконченной поэмы-мистерии «Мельмот-скиталец».
Вторая книга Кузьминой-Караваевой - повесть «Юрали» (1915), написанная ритмической прозой и стилизованная в духе аллегоризма евангельских притч. Ее лейтмотив - тема духовного пути, предопределенного свыше. Поэтический сборник «Руфь» (1916) - книга уже зрелого автора, пережившего религиозный переворот. Начиная с этого сборника и до конца жизни Кузьмина-Караваева выступает как религиозный поэт, размышляя о трудном пути к Богу, о христианском долге и подвижническом служении.
В годы революции Кузьмина-Караваева жила в Анапе. В 1918 была избрана городским головой Анапы, арестовывалась белогвардейцами за сотрудничество с большевиками. В 1920 - в эмиграции, с 1923 - в Париже. В 1924-1925 под псевд. Юрий Данилов вышли хроникально-автобиографические повести Кузьминой-Караваевой «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», повествующие о годах революций и гражданской войны в России. В к. 20-х сближается с русскими религиозными философами Н. О. Лосским, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, участвует в создании Православного богословского института в Париже. В 1927 вышла книга Кузьминой-Караваевой «Жатва духа. Жития святых» (вып. 1-2, Париж), в 1929 - монографические очерки о А. С. Хомякове, Вл. С. Соловьеве и Ф. М. Достоевском, проникнутые пафосом религиозного служения. В 1932 в Париже Кузьмина-Караваева приняла монашество (православное) и имя Мария. Став «монахиней в миру», она неутомимо занималась благотворительной деятельностью. Противница религиозного аскетизма, она была глубоко убеждена, что «путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет…». Она продолжала писать стихи, христианские по содержанию: о жизни и смерти, о добре и зле, о современном человеке, переживающем свою богооставленность в «пустыне мира» (Стихи. Берлин, 1937).
Во время фашистской оккупации Парижа стала активной участницей движения Сопротивления: укрывала гонимых, спасала бежавших советских военнопленных, отправляла посылки заключенным. В феврале 1943 была арестована гестапо и в апреле отправлена в концлагерь Равенсбрюк, где погибла, добровольно пойдя на смерть вместо одной из заключенных.
КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА
ПИЛЕНКО Елизавета Юрьевна,
по первому мужу - КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА,
по второму - СКОБЦОВА,
в монашестве МАТЬ МАРИЯ
8(20).XII.1891, Рига - 31.III.1945, лагерь Равенсбрюк
Человеческая судьба Кузьминой-Караваевой заслонила ее поэтическую судьбу. Наше воображение не волнует поэтесса Кузьмина-Караваева, а потрясает жребий матери Марии, который она выбрала сама, когда добровольно шагнула в газовую камеру, спасая незнакомую ей девушку…
И только одного мне жаль,
Что сердце мира не вмещает.
Лиза Пиленко родом из дворянской семьи. Лето в детские годы проводила в Анапе и Ялте, а зимы - в Петербурге. В гимназии начала писать стихи и переводила Новалиса (сам этот выбор о чем-то говорит). В 1909–1911 годах училась на философском отделении Высших женских (Бестужевских) курсов. Слушала лекции Николая Лосского и Семена Франка. С юности ее привлекали вопросы религии; она была первой женщиной, заочно изучавшей богословие в Петербургской духовной семинарии. При всем этом она никогда не была «синим чулком».
По воспоминаниям Александры Бушен: «Елизавета Юрьевна в то время была высокая, очень полная, обладала редчайшим для Петербурга ярко-румяного цвета лицом, жизнерадостно-чувственная, общительная особа, избалованная матерью и самоуверенная. Одарена была многообразной талантливостью, писала стихи и считалась поэтессой, была художницей и владела своеобразными художественными навыками». Какими? К примеру, владела техникой древнерусского шитья, иконописью, росписью стен, техникой витража… Короче, способностей было через край. Но в душе бродила смута, какая-то щемящая тоска, чего-то жгуче хотелось и чего-то все время недоставало. За ответами на нестерпимые вопросы бытия в 15 лет она отправилась к Александру Блоку.
«Странное чувство, - писала она впоследствии в своих воспоминаниях. - Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнаженная, зрячая душа…»
Об этом неожиданном приходе юной незнакомки Блок написал стихи:
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту -
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько не говорите о печальном,
Сколько не размышляйте о концах и началах,
Все же я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.
В 18 лет, в 1910 году, Елизавета Пиленко выходит замуж за своего двоюродного брата Дмитрия Кузьмина-Караваева, юриста по образованию, который был близок к литературной среде и ввел туда свою молодую супругу. Когда они поженились, то все близкие и знакомые недоумевали: очень они отличались друг от друга и, как говорили, были не парой. Это и сказалось чуть позднее, когда в Кишиневе Кузьмина-Караваева встретила другого человека и полюбила его. Она обратилась к мужу с просьбой дать ей развод, но развода не получила. Когда родилась дочь (Гаяна, что означало: земная), Кузьмин-Караваев дал ей свою фамилию и признал своей дочерью. Но даже это не спасло их брак.
Еще будучи замужней, в 1910 году, Кузьмина-Караваева во второй раз встретилась с Блоком, после чего между ними завязалась переписка. Она писала Блоку: «Когда я была у вас еще девчонкой, я поняла, что это навсегда… а потом жизнь пошла, как спираль… кончался круг, и снова как-то странно возвращалась к вам… С мужем я разошлась, и было еще много тяжести кроме того… и снова человека полюбила… И были вы… Забыть вас я не могу, потому что слишком хорошо чувствую, что я только точка приложения силы, для вас вошедшей в круг жизни. А я сама - ни при чем тут».
Блок ответил ей 1 декабря 1913 года: «Елизавета Юрьевна, я хотел бы написать вам не только то, что я получил ваше письмо. Я верю ему, благодарю и целую ваши руки. Других слов у меня не может быть, не будет долго…»
Кузьмина-Караваева не унимается: «Милый Александр Александрович. Вся моя нежность к вам… Все силы, которые есть в моем духе: воля, чувство, разум, все желания, все мысли - все преображено воедино, и все к вам направлено…»
«…Мне грустно, что я вас не видела сейчас: ведь опять уеду и не знаю, когда вернусь».
Она уехала на юг и уже не вернулась в Россию никогда. О кончине Блока Кузьмина-Караваева узнала в Югославии, где бедствовала с матерью, тремя детьми и вторым мужем. Горе по утрате Блока было беспредельным… Стихи Блока она помнила всегда и часто читала их другим.
Однако вернемся во времени назад. В Петербурге Кузьмина-Караваева бывала на «Башне» Вячеслава Иванова, входила в «Цех поэтов». Посещала кабаре «Бродячая собака» и… заседания религиозно-философского общества (для того времени такой разброс интересов не вызывал удивления). Она дружила с Анной Ахматовой, которая ценила ее как человека «необычайных душевных достоинств», близко знала Гумилева, Волошина, Городецкого.
В 1912 году вышел первый сборник Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки», который был замечен, и Кузьмину-Караваеву поставили в один ряд с Цветаевой, хотя Нарбуту книга не показалась: «Стихи-думы… тяжеловаты, сумрачно и однообразно тягучи».
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем…
Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоем.
Или вот строки из стихотворения «Послание»:
Как радостно, как радостно над бездной голубеющей
Идти по перекладинам, бояться вниз взглянуть,
И знать, что древний, древний Бог, Бог мудрый, нежалеющий,
Не испугавшись гибели, послал в последний путь.
В первом сборнике Кузьминой-Караваевой особенно поражало необычное сочетание языческого начала с христианством. В 1915 году вышла лирико-философская повесть «Юрали», стилизованная под Евангелие. В уста героя - пророка, певца и сказочника - Кузьмина-Караваева вложила свое кредо: «Отныне я буду нести и грех и покаяние, потому что сильны плечи мои и не согнутся под мукой этой».
В 1916 году вышел второй сборник стихов «Руфь».
Заворожены годами
Ненужных слов, ненужных дел,
Мы шли незримыми следами;
Никто из бывших между нами
Взглянуть на знаки не хотел…
…И тайный трепет сердце гложет,
Пророчит явь, несет беду…
Удивительно, как чувствовала молодая женщина грядущую беду. Беда стояла у порога России, и в ее судьбе не могла не участвовать Кузьмина-Караваева. Она вступает в партию эсеров, становится головой Анапы. Как художник и график изготавливает фальшивые документы для эсеров-боевиков, по одному из таких пропусков Фанни Каплан и проникла на завод Михельсона. Попадает в лапы к белым за сотрудничество с большевиками, ее должны были судить и расстрелять, однако за нее вступился казачий деятель Скобцов-Кондратьев и спас ее. Кузьмина-Караваева стала его женой, и они вместе в 1919 году покинули Россию.
С 1923 года обосновались в Париже. Кузьмина-Караваева сразу активно включилась в общественно-литературную жизнь эмиграции. Много писала и много издала: автобиографическую повесть «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин» о гражданской войне, в 1927 году вышла «Жатва духа. Жития святых», монографии о Хомякове, Достоевском и Владимире Соловьеве.
Татьяна Манухина вспоминала Кузьмину-Караваеву до ее монашеского пострига: «Внешне Е.Ю. напоминала нашу курсистку-революционерку того старомодного стиля, отличительной чертой которого было подчеркнутое пренебрежение к своему костюму, прическе и бытовым стеснительным условиям: виды видавшее темное платье, самодельная шапочка-тюбетейка, кое-как приглаженные волосы, пенсне на черном шнурочке, неизменная папироса… Е.Ю. казалась такой русской, такой, до улыбки, русской! Можно было только удивляться, как она сумела сохранить в Париже, в центре моды и всякой внешней эстетической вычурности, всем нам знакомый облик русской эмансипированной женщины. И лицо у нее было тоже совсем русское, круглое, румяное, с необыкновенно живыми, „смеющимися“ глазами под темными круглыми бровями, с широкой улыбкой, но улыбкой не наивно-добродушной, а с той русской хитринкой, с той умной насмешливостью, которая отлично знает относительную ценность слов, людей и вещей».
В 1932 году, после церковного развода со Скобцовым, Кузьмина-Караваева стала монахиней, приняв при постриге имя Марии - в честь Св. Марии Египетской. С тех пор она выступала в печати под именем «монахиня Мария», «мать Мария». Но ее монашество, как все, что она делала, было весьма своеобразным: сочетание иночества с материнством. Она утверждала, что путь к Богу лежит только через любовь к человеку, и на Страшном суде только и спросят: «Накормила ли я голодного, одела ли голодного, посетила ли больного и заключенного в тюрьме?»
Припасть к окну в чужую маету
И полюбить ее, пронзиться ею.
Иную жизнь почувствовать своею,
Ее восторг, и боль, и суету…
Кузьмина-Караваева с головой ушла в благотворительную деятельность, стремясь помочь всем слабым и страждущим. «Для социальной христианской работы всюду и везде беспредельные возможности, - говорила она. - Нужда во всем вопиющая: в просвещении, в нравственной поддержке, в юридической защите, в материальной помощи. В какие трущобы приходилось мне попадать! С какими горестями встречаться!..»
Она пыталась быть матерью всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Она открыла сеть общежитий, столовых, больниц. Одно из первых общежитий - дом на авеню де Сакс. Самый большой приют для бедных помещался на рю Лурмель, 77, здесь жили все - молодежь, дряхлые старушки и даже семейные с детьми. Мать Мария не только управляла этим беспокойным хозяйством, но и сама закупала продукты, готовила еду, мыла помещения, красила стены, топила печи. Общий стиль ее обители был не монашеский, а скорее вольной артели.
Удивительно то, что Кузьмина-Караваева продолжала писать стихи и религиозно-философские статьи, ее духовным отцом был Сергей Булгаков. В 1937 году вышел ее сборник «Стихи».
Не то, что мир во зле лежит не так, -
Но он лежит в такой тоске дремучей.
Все сумерки - а не огонь и мрак,
Все дождичек - не грозовые тучи.
За первородный грех Ты покарал
Не ранами, не гибелью, не мукой, -
Ты просто нам всю правду показал
И все пронзил тоской и скукой.
Внешне Кузьмина-Караваева оставалась деятельной оптимисткой, а в душе… Обращаясь к Создателю, она говорила:
Тебе мучительно быть с нами,
Бессильный грех наш сторожить.
Создал нас светлыми руками, -
Мы ж в свете не умеем жить.
Иногда в ней прорывалось и беспредельное отчаянье:
Убери меня с Твоей земли,
С этой пьяной, нищей и бездарной…
Судьба наносила Кузьминой-Караваевой безжалостные удары: умерла от менингита младшая дочь Настя, уехала в Москву и там скончалась от тифа старшая дочь Гаяна. Потеряла она сына Юрия, но, правда, он погиб чуть позже самой поэтессы.
Когда началась Вторая мировая война, организованное матерью Марией братство «Православное дело» помогало многим: швейная мастерская давала работу, а сотням евреев предоставило убежище. По рукам ходило стихотворение Кузьминой-Караваевой «Звезда Давида». А она сама рыскала по городу, доставая продукты, деньги, вещи, приготовляла посылки для уже сидевших в лагерях, доставала документы для тех, кто еще находился на свободе, и отправляла их в провинцию. Во время массового еврейского погрома в 1942 году, когда тысячи евреев, включая детей, были загнаны на велодром д’Ивер, Кузьмина-Караваева проникла туда и спасла нескольких детей. Но себя она не спасла. Ее отправили в концлагерь Равенсбрюк за укрывательство евреев.
В лагере мать Мария нашла в себе силы поддерживать других, ободрять отчаявшихся. Злу она противопоставила любовь. И с любовью к людям и к Богу погибла в 53 года.
В Париже существует «Общество друзей матери Марии», оно издало в 1949 году ее второй посмертный сборник «Стихи». А первый - «Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере Равенсбрюк» был издан в 1947 году. На родине матери Марии мы впервые узнали о ней со страниц журнала «Даугава» в 1987 году. У нас в пророках ходил железный Феликс Дзержинский, а отнюдь не какая-то там мать Мария.
| |
