Александр Сергеевич Пушкин.Он писал без прикрас и именно поэтому описанные им,спустя века находит подтверждение сайт

“Турки исчезли. Татаре наши окружали их раненых и проворно раздевали, оставляя нагих посреди поля.”

(Цитата из “ПУТЕШЕСТВИЕ В АРЗРУМ ВО ВРЕМЯ ПОХОДА 1829 ГОДА” . Глава третия, А.С.Пушкина) А татаре те которых И. Сталин повелел называть азербайджанцами.

И вот теперь потомки тех татар, которым было велено называться азербайджанцами, решили поглумиться и поопорочить П. Грачёва, которого в Армении назвали Грачяном,что ему было очень приятно и почему то только после его смерти азерские СМИ решили распространить откровения бывшего министр обороны Азербайджана Рагима Газиева:

Благодаря моим хорошим отношениям с Грачевым, мы при разделе имущества советских войск (которые покинули страну всего за три месяца) получили намного больше, чем предусматривалось. Не забывайте и про Агдеринскую операцию, которую провели российские десантники. Армянам там хорошенько надавали. А ведь приказ помочь нам дал именно Грачев. Не стоит забывать, что тогда мы освободили 52% территории бывшей НКАО. И это благодаря поддержке российских войск.

Имеется ввиду единственная успешна проведённая военная операция против Армии обороны Арцаха. Тогда, силами этих наёмных десантников и военнослужащих 4-ой армии бывшего СССР, Бакинские власти захватили Шаумянский и часть Мартакертского района НКР. Мартакерт азергейбостанцы называют Агдере, а саму операцию – Агдеринской.
Успех операции был обеспечен тотальным превосходством наступающих в технике: против 6 танков, 4 БМП, 1 БТР имеющихся у армянских отрядов в Мартакертском районе нёмники бросили в бой 160 единиц бронетехники (включая 80 танков). Всего в июне 1992 года против армянских отрядов оборонявших Шаумян и Мартакерт, численностью 1600 человек, была брошена группировка численностью более 10 000, состоящая из азергейбостанских и этих наёмных военных. Стоит отметить, что на тот момент у армянских бойцов не было в достаточном количестве даже противотанковых средств.
Однако, как только Армия обороны НКР получила боевую технику положение на фронте резко изменилось. Несмотря на превосходство противника в численности и боевой технике, подразделения Армии обороны НКР контратаковали и выбили азергейбостанские войска из Кельбаджарского района (апрель 1993г.), Мартакерта (июнь 1993г.), Агдама (июль 1993). Далее, в августе 1993 года под контроль Армии обороны перешли Физули, Джебраил и Кубатлы, а в ноябре – Зангелан.
Азергейбостанским войскам не помогли ни многократное превосходство в численности, ни участие на их стороне тысяч наемников из числа афганских и чеченских боевиков и бывших советских военнослужащих, а также турецких военных специалистов и добровольцев. Вооруженные силы Азергейбостана были разгромлены и потеряли около 28500 человек убитыми и пропавшими без вести, потеряв также контроль над рядом территорий. Потери армянской стороны составили около 6 000 погибших военных.

Возникает вопрос почему азергейбостанцы, после смерти Павла Сергеевича решили сказать, что именно по его приказу российские десантники проверили эту операцию, что бы он не смог опровергнуть порочащие его слова, получается, что он приказал сделать то, что противоречило интересам РФ. На деле же Азергейбостанцы воспользовались той неопределённой ситуацией которая тогда была. Бывшие советские войска тогда выводились в никуда,офицеры подразделений бывшей советской армии на тот момент остававшиеся на территориях республик СССР были деморализованы и они за деньги, пошли на преступление став наёмниками,а приписывать к ним Грачёва после его смерти есть мародёрство.

Вот ещё из откровений бывшего министра обороны Азергейбостана:

В августе 1992 года Павел Сергеевич сказал мне: «Рагим Гасанович, Карабах ведь армянская территория, ну отдайте вы ее им». Я ему ответил: «Паша, сначала пусть Россия отдаст Японии Курильские острова и Сахалин». А он говорит: «Ты что? Это же наша территория. Мы ее никому не отдадим». Я ему возразил, что и Карабах – территория Азербайджана и отдавать ее мы не собираемся. Примерно через 10 дней мы вновь встретились, и я привез ему старинные военные карты, которые были изготовлены в середине 19-го века Генштабом Российской империи. Я развернул эти карты на столе, дал Грачеву в руки лупу и попросил найти хоть один армянский населенный пункт на Южном Кавказе, или упоминание об армянах. Он внимательно исследовал эти карты с лупой, поднял на меня глаза и ошеломленно произнес: «Откуда у вас такие карты? Там все тюркские наименования». Я также рассказал ему о том, как Грибоедов переселял в Азербайджан армян из Персии и Османской империи. После этого он поменял свое мнение. Но, опять же, он был всего лишь министром и обязан был подчиняться приказам президента, и проводить политику Российского государства, которое поддерживало армян.
Я искренне жалею, что ушел из жизни такой человек. Царство небесное или, как говорят в таких случаях в Азербайджане, Allah rəhmət eləsin!

Неужели у азергейбостанцев такая Святая наивность или он фактически признался, что министра обороны РФ считал полнейшим дураком, незнакомым не способным открыть Статью 13 Туркманчайского договора:

“Все военнопленные обеих сторон, взятые в продолжении этой войны или прежде, а равно подданные обоих Правительств, взаимно впавшие когда-либо в плен, должны быть освобождены и возвращены в течение четырех месяцев…”Исключение по статье 14 того же договора делалось лишь для перебежчиков. Это было тем более важно, что в ходе войн персы активно выселяли армянское население из Нахичеванского и Эриванского ханств, еще ранее, в ходе войны 1804-1813 гг. также сильно пострадал и Карабах.Теперь люди получали возможность вернуться к своим домам. С 1828 по 1831 гг. выехало около 100 тыс. чел., а до 1851 г. — еще 200 тыс. чел.

Карабахское ханство было упразднено А.П. Ермоловым. Дело в том, что в ходе предыдущей войны с Персией эти территории весьма пострадали от набегов. В 1806 г. там числилось 10 тыс. семейств, а в 1812 г. — уже только 4 тыс. В целях восстановления края Александр I сложил недоимки населения по налогам за несколько лет, однако оставленный править Мехти-Кули-хан самовольно собрал их и разделил между родственниками. Разделом оказались недовольны, склоки привели к покушениям, а когда следствие выяснило обстоятельства дела, было введено прямое русское управление в новой, Карабахской провинции.

К моменту создания провинции в бывшем ханстве имелось 5 тыс. дворов, в среднем по 5 душ в каждом, “кои большею частью армяне”.(Щербатов [А.] [П.] Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность. СПб.1890. Т.2. 1826-1827. Приложение к главе 1. С.2.) “Народ воинственный и всегда с нашей стороны”, — отмечал еще в 1817 г. Ермолов.
Действительно, в войнах с Персией армянское население полностью поддерживало русских, а “татары” (так до 1920 г. назывались азербайджанцы), преимущественно кочевники — персов. В состав Карабахской провинции входил как Нагорный, так и Низинный, т.е. равнинный Карабах, в котором как раз превалировало “татарское” население. В результате в Карабахской провинции на начало войны числилось 5080 армянских и 4042 “татарских” оседлых семейств, и, кроме того, здесь имелись и кочевые “татары” — 7838 семейств. (Описание вторжения персиян в Грузию в 1826 г. Сочинение из военных журналов, составленное обер-квартирмейстером Отдельного Кавказского Корпуса полковником М.Е. Коцебу.// КС. Тифлис. 1901. Т.22. С.42.)

Персы очевидно тогда и не подозревали,что после развала Российкой империии,а потом СССР именно армяне будут сдерживать турков османов и проводить ту политику,которая им угодна и,что именно армян в ходе Карабахской войны 1988-94 годов они будут поддерживать против их сородичей этнических иранцев прозванных Сталином азербайджанцами, которые станут проводить анти-иранскую политику, так как всячески препятсвовали возвращению армян на те земли откуда они ими были отселены, когда значительная часть армянского населения районов Тебриза и Урмии решила воспользоваться правами, предоставляемыми статьями 13 и 15 Туркманчайского договора. Русские власти категорически запретили принуждать жителей к переселению, но, с другой стороны, выбравшим переезд обещали свободу торговли, участок земли (размещали переселенцев в Армянской области и, в меньшей степени, в Карабахе) , 6-летнее освобождение от податей, 3-летнее освобождение от земских повинностей, на каждое семейство выделялось по 10 руб. серебром. Для доведения этих сведений до армянских подданных шаха и сопровождения переселенцев в пределы Империи были командированы русские офицеры армянского происхождения, которые блестяще справились с поставленными перед ними задачами. Персидские власти пытались препятствовать уходу армян, по дороге их предостерегали опасности в лице курдов и кочевников, однако остановить переход они не смогли.
В результате за 3 месяца через ставший пограничной рекой Аракс перешло 8 тыс. семейств — приблизительно 40 тыс. чел. Переселение обошлось русской казне в 14 тыс. червонцев и 400 руб. серебром. “Вы открыли для Государства новый источник богатства и решительно можно сказать, — писал 24 декабря 1829 г. в своем отчете Паскевичу полковник Л.Я. Лазарев, — что как бы не значительна была сумма, издержанная на переселенцев, оная вскоре может с избытком быть возвращена Правительству. Вместо же пустынь, покрывающих теперь поля древней Армении, возникнут богатые селения, а может быть, и города, населенные жителями трудолюбивыми, промышленными и преданными Государю”. Переселение и возвращение пленников сопровождались разного рода эксцессами, самым значительным из которых стал разгром русского посольства.

Вот, собственно, и вся история тюркской государственности в Карабахе. К ее ликвидации ни предки азербайджанских историков и политологов, ни предки правящей сейчас в Баку династии не имеют никакого отношения, если не считать, что они пролезли в историю государства Российского под фамилией Романовых. То же самое можно сказать и про Восточную Армению, которая перешла в состав России по условиям Туркманчайского мира, подписанного 10 (22) февраля 1828 г. ген. И.Ф. Паскевичем и наследным принцем Аббас-мирзой.

Но вернёмся к Павлу Грачёву фактически обозванному бывшим министром обороны Азергейбостана предателем, про армянские действия которого были обусловлены, как он утверждает, только указаниями Ельцина.

Видать азергейбостанец не в курсе, что Павел Сергеевич не только искренне плакал, на похоронах Вазгена Саркисяна, но и каждый год 5 марта он приезжал в Армению, считал своим священным долгом посетить могилу друга в день его рождения. Обязательно бывал в доме-музее Вазгена Саргсяна.

Маяковский - поэт–гигант, поэт-глыба, поэт, устремленный в будущее, был безжалостно убит жестокой сталинской системой именно потому, что смотрел далеко вперед и видел больше, чем было разрешено обычному «советскому человеку».

Зато Кавказ подарил ему второе дыхание, дал творчеству великого и трагического поэта новый толчок.

Собственно, и родился он на Кавказе и всегда считал себя кавказцем и по темпераменту, и по неукротимому, бунтарскому духу. Первый раз Маяковский оказался в Баку еще в 1906 году, после смерти отца. Тогда его поразили мощные нефтяные фонтаны, всполохи огня из земли, могучие нефтяные вышки. Для него Баку так и остался городом чудес, огня и света.

«Люблю я Баку. В нем есть что-то особенное, никогда не забывающееся»

В 1914 году, будучи уже модным поэтом, он приехал сюда вместе в поэтами-футуристами Бурлюком и Каменским. Об этом посещении 1 апреля 1914 года газета «Каспий» писала: «Уже с утра они ходили по городу с размалеванными физиономиями. На сцене они восседали в театральных креслах с высокими спинками за большим столом, лица причудливо расписаны…

В.В.Маяковский нарядился в желтую ситцевую кофту и красную феску…». Другая газета, «Баку», была еще резче, дав крайне негативную оценку вечеру московских поэтов. Но сами они, думается, были вполне довольны — о них говорили, их читали, а вскоре в бакинском магазине «Сотрудник» появились книжные новинки - «Стихи Маяковского» и «Маяковский. Трагедия, шедшая в Луна-парк».

Важнейшим в жизни поэта оказался 1926 год.

Он только что вернулся из поездки в Америку. Очарованный необыкновенными техническими чудесами Нового Света, он жаждал и в России тех же гигантских преобразований. Баку был для него как бы плацдармом для прыжка в будущее. Он представлял себе Баку сияющим, обновленным, с небоскребами и парками, стадионами и дворцами – каким, собственно, этот мегаполис сейчас и стал.

Маяковский выступал в помещении Тюркского государственного театра и Бакинского рабочего театра, в кинотеатре «Рекорд», бывал в редакции газеты «Бакинский рабочий», встречался с участниками литературной группы «Весна».

Но ведь и Баку не забыл поэта и с благодарностью хранит память о нем. Во время пребывания в столице Азербайджана Маяковский внимательно познакомился со строительством нефтяных промыслов и написал об этом очерк «Америка в Баку».

В память об этом посещении Баку в Московском доме-музее Маяковского хранится фотоальбом с дарственной надписью: «Пролетарскому поэту В.В.Маяковскому от признательных нефтеработников и «Азнефти», г.Баку, 22 февраля 1926 г.».

Ярким впечатлением, которое произвел на него Баку, он поделился в очерке «Рождение столицы». В нем Маяковский рассказывает и о том, как неузнаваемо механизировались, вооружались новой техникой бакинские нефтяные промыслы.

Кстати, исполненные высокой гражданской страсти стихи поэта-трибуна, впервые прозвучавшие со страниц «Бакинского рабочего», находили горячий отклик в Азербайджане. Их читали, цитировали в заводских и промысловых красных уголках, в клубах и студенческих общежитиях.

Народный поэт Азербайджана Сулейман Рустам вспоминал об этом так:

«…Появился он неожиданно, никого не известив о своем приезде. Он считал Баку своим родным городом и говорил, что приезжает сюда, как в собственный дом. Азербайджанские поэты увидели своего дорогого гостя, когда он пришел в Союз пролетарских писателей, помещавшийся во Дворце азербайджанской культуры… Мы, азербайджанские поэты, были в восторге от этой неожиданной встречи. Началась оживленная беседа.

Маяковский интересовался, какими творческими силами и произведениями мы располагаем, существует ли у нас связь с читателями. Оказалось, что Маяковский довольно близко знал нашу литературную жизнь».

И еще Сулейман Рустам вспоминал: «Перед отъездом из Баку Маяковский просил нас присылать ему переводы его стихов на азербайджанский язык и все, что будет публиковаться о нем в нашей печати».

«Люблю я Баку. В нем есть что-то особенное, никогда не забывающееся» - писал позднее поэт.

В разделе Литература на вопрос В.В.Маяковский много чудил,но про это вы знали? заданный автором Азербайджанец в Законе лучший ответ это а какое отношение этот бездарный как бы стих имеет к Маяковскому? К тому же с таким количеством ошибок (Маяковский в школе-гимназии был отличником) ? А лексика какая убогая! Это не Маяковский, слава Богу, а кто-то из вас, азербайджанцев, почудил грубо и бездарно

Владимир Владимирович очень любил Кавказ и с большим уважением относился ко всем народам, живущим на Кавказе. Я тоже))) Был, жил на Кавказе. Пунктуацию в тексте исправлять не буду — больно долго. Из орфографии сразу скажу: "немало" и "поодиночке" слитно написать надо

кто там знает, что там было и кто что делал и говорил? Сейчас не помнишь что было неделю назад, а кто-то с понтом знает, что было 50-100 лет назад. Это все бред и выдумки писак-недоучек.

Очень жаль, что по лексике Вы не можете отличить Маяковского. Не говоря уж о размере, темпе и ритму. Четверостишиями Маяковский практически не писал, да и лексика у него всю жизнь была куда богаче и интереснее, не говоря уж об игре звуков. Ну и в

Вы не знали? Теперь знайте, это не Маяковский, это я малочудно так.

О.БУЛАНОВА

Один из самых ярких представителей русского футуризма, создатель множества неологизмов, чье творчество оставило яркий след в истории мировой культуры и литературы — это Владимир Маяковский. Имя Маяковского тесно связано с Баку, он несколько раз здесь бывал, а его творчество оказало определенное влияние на развитие азербайджанской литературы XX в.

Семнадцатого февраля 1926 г. Маяковский в очередной раз приехал в Баку. За три месяца до этого он вернулся из большой поездки по Америке и Европе и теперь ездил по СССР, рассказывал о своем путешествии и читал новые стихи.

В Баку Маяковский пробыл неделю. Эти семь дней, что он провел в Баку, стали значительным событием в жизни литературной общественности города. Его выступления, публичные чтения стихов, проходившие в помещении Тюркского государственного театра и Бакинского рабочего театра, в кинотеатре «Рекорд», перед рабочими-нефтяниками в Балаханах, собирали полные залы. На одном из них он и произнес свою знаменитую фразу, приводившуюся позже многими исследователями творчества выдающегося поэта: «В поэзии форма является содержанием. Если нет содержания — не будет и формы».

За эти дни он не только выступал, но и встречался с участниками литературной группы «Весна», осматривал город, ездил на строительство новых нефтяных промыслов. В тот свой приезд Маяковский укрепил завязавшиеся ранее связи с газетой «Бакинский рабочий». Именно здесь впервые были напечатаны его очерк «Я люблю Нью-Йорк» (из книги «Мое открытие Америки») и стихотворения «Домой», «Вызов», «Богомольное».

Исполненные высокой гражданской страсти стихи поэта-трибуна, впервые прозвучавшие со страниц «Бакинского рабочего», находили в Азербайджане горячий отклик. Их читали, цитировали в заводских и промысловых красных уголках, в клубах и студенческих общежитиях.

То, что Маяковский бывал в Баку, публично читал здесь свои стихи, общеизвестно, но любопытно другое: в одном из номеров «Бакинского рабочего» опубликована статья, в которой дан литературоведческий анализ его бакинского выступления, и даже спустя десятилетия эта статья не теряет ценности.

В советское время «Бакинский рабочий» был флагманом русскоязычной журналистики Азербайджана. «Бакинский рабочий» — одна из старейших газет на постсоветском пространстве. Как известно, она создавалась как газета большевиков во время первой русской революции. Баку в то время был одним из крупных центров Российской Империи, вторым после Санкт-Петербурга промышленным городом капиталистической России, его порт был самым крупным в империи.

Основное развитие газета получила после апрельского переворота, когда было свергнуто национальное правительство Азербайджана и страна была советизирована. В годы советской власти газета сала официальным органом ЦК, Совета Министров, Верховного Совета республики, одним из влиятельных изданий в Азербайджане.

Во время пребывания в нашем городе Маяковский ознакомился со строительством нефтяных промыслов и написал об этом очерк «Америка в Баку». В память об этом посещении Баку в Московском доме-музее Маяковского хранится фотоальбом с дарственной надписью: «Пролетарскому поэту В.В. Маяковскому от признательных нефтеработников и «Азнефти», г. Баку, 22 февраля 1926 г.».

Ярким впечатлением, которое произвела на него благоустраивающаяся столица Азербайджана, он поделился с читателями в очерке «Рождение столицы». В нем Маяковский рассказывает и о том, как неузнаваемо механизировались, вооружались новой техникой бакинские нефтяные промыслы.

Совершая в декабре 1927 г. поездку по СССР с только что оконченной поэмой «Хорошо», Маяковский вновь посещает Баку. Народный поэт Азербайджана Сулейман Рустам вспоминал об этом так: «…Появился он неожиданно, никого не известив о своем приезде. Он считал Баку своим родным городом и говорил, что приезжает сюда как в собственный дом. Азербайджанские поэты увидели своего дорогого гостя, когда он пришел в Союз пролетарских писателей, помещавшийся во Дворце азербайджанской культуры…

Мы, азербайджанские поэты, были в восторге от этой неожиданной встречи. Началась оживленная беседа. Маяковский интересовался, какими творческими силами и произведениями мы располагаем, существует ли у нас связь с читателями. Оказалось, что Маяковский довольно близко знал нашу литературную жизнь. Он, говоря об укреплении связей с читателями, в частности, указывал, что надо приучить массу достойным образом ценить художественную литературу. Для этого он рекомендовал нам планомерно устраивать платные литературные вечера…».

Сулейман Рустам вспоминал: «Перед отъездом из Баку Маяковский просил нас присылать ему переводы его стихов на азербайджанский язык и все, что будет печататься о нем в нашей печати».

После 1927 г. Маяковскому не довелось побывать больше в прославленном городе нефти, но Баку продолжал занимать творческое воображение поэта до последних дней его жизни. «Люблю я Баку. В нем есть что-то особенное, никогда не забывающееся» — писал он. У исследователей творчества и биографии Маяковского имеются сведения, что он собирался создать большую поэму о Баку. Истории в сослагательном наклонении не бывает, но можно смело предположить, что это была бы грандиозная поэма. Ее стопроцентно включили бы в школьную программу и, возможно, мнение обывателей об Азербайджане было бы совсем другим…

Со смертью Маяковского оборвались тысячи личных связей, которые он поддерживал с людьми, разъезжая по городам Советского Союза. Но популярность его продолжала расти с невиданной быстротой. Не прошло и двух десятков лет, а Маяковский, как живой с живыми, заговорил с азербайджанцами на их родном языке.

В 1940 г. на торжественном заседании и вечерах, посвященных 10-летию со дня смерти Маяковского, присутствовала и азербайджанская писательская делегация. В нее входили Сулейман Рустам, Дадаш Мамед Ариф, Мамед Рагим, на творчество которых определенное влияние оказали поэзия и литературное новаторство этого необычного поэта, влюбленного в Баку.

В заключение хочется привести практически полностью вышеупомянутый очерк Маяковского «Америка в Баку», опубликованный в 1926 г.

«Баку я видел три раза. Первый — 18 лет назад. Издали. За Тифлисом начались странные вещи: песок — сначала простой, потом пустынный, без всякой земли, и наконец — жирный, черный. За пустыней — море, белой солью вылизывающее берег. По каемке берега бурые, на ходу вырывающие безлистый куст верблюды. Ночью начались дикие строения — будто вынуты черные колодезные дыры и наскоро обиты доской.

Строения обложили весь горизонт, выбегали навстречу, взбирались на горы, отходили вглубь и толпились тысячами. Когда подъехали ближе, у вышек выросли огромные черные космы, ветер за эти космы выдрал из колодцев огонь, от огня шарахнулись тени и стали качать фантастический вышечный город. Горело в трех местах. Даже на час загнув от Баку к Дербенту, видели зарево. Промысла горели всегда.

Второй раз я видел Баку в 13-м. Несколько часов — от лекции до поезда. Меня повели смотреть город; Каспийское море, сажают бульвар, театр Маилова, Девичья башня, парапет. «Нельзя ли на промысла?» — заикнулся я. — «Бросьте! — отвечали мне. — Чего же там смотреть! Черный, грязный город. Промысла тоже — грязь да нефть. Вот разве что ночью — когда фонтаны горят…»

Сейчас первый же встречный спросил: «Вы видали промысла?» Второй: «Вы уже были в черном городе? Как вам нравится Разинский поселок? Вот побывайте на заводе Шмидта…» Весь интерес города вертится вокруг промыслов. Не только интерес добычи и прибыли, а весь интерес внимания, культуры, подъема.

Черный город. Сейчас уже название «Черный» стареет. Сносятся мелкие отсталые заводики… и вся строительная энергия бросается на расширение, укрепление больших, по последнему слову оборудованных заводов вроде бывшего Нобеля.

Вместо отечественных лачуг с паршивым «дымом отечества» выводятся и растут рабочие поселки, с домами в террасах, с электричеством, на газе. В Разинском, в Романинском и Балаханском поселках уже исчезли чернота и дым.

…В изумлении хожу по промыслам. Вот старая желонная вышка. Прабабка грязи и копоти черного поселка. К ней не то что не подойти в галошах, к ней в лодке не подплывешь. Высоченная обитая дверка для подъема и спуска желонки. Чтоб выволочь ее из скважины, тарахтит машина вроде пароходной лебедки, и 4- 8 человек возятся вокруг всей этой ахинеи, опускают желонку, потом человек на верхушке смотрит, чтоб ее вздернули на нужную высоту; двое, раскачивая, подводят ее на нефтяной бак, и она выплевывает густую грязную жидкость и в бак, и в лицо, и на одежду, и в окрестности. С перерывами течет по открытым желобам в ожидании окурка незащищенная нефть…

Высшее счастье — фонтан… И если у одного забил фонтан, сосед лихорадочно начинает рыть рядом, тут не до американизации добычи, тут не до укрепления. Фонтан надрывался, дав полмиллиона пудов в день и иссякнув, тогда как в правильные месяцы он дал бы миллионы пудов.

Снимайте галоши, выпустите кончики белого платочка и в кремовых (если хотите) брюках шагайте на сегодняшние промысла.

Низенькое игрушечное здание… На высоте аршина от земли щель, из щели длинные железные тонкие лапы, дергающие рычаг глубокого насоса, без остановок выкачивающие нефть в глухие трубы, из труб — в крытый бак. А под крышей мотор сил в 60 (а раньше 90 сил на одно тартание) вертит групповой прибор, сосущий сразу нефть из 20 скважин. По вылизанному полу ходит всего один человек, да и тот может выйти без ущерба хоть на два часа. До революции попробовали глубокие насосы и бросили — слишком долгий способ. Сразу разбогатеть веселее.

Осталось 10-12 насосов. А групповых, «коллективных» — ни одного. Куда ж заводчикам сообща, — передерутся. А сейчас 40 групповых приборов, да еще и приборы-то сами на нашем заводе на 50% сделаны, а первые шли из Америки.

Глубоких насосов 1200, и гордостью стоит тысячная вышка на промысле Кирова… Это из общего количества 2350 работающих вышек. Ненужный дорогой лес вышек снимают, везут на другие стройки.

Делалось не сразу. Ощупью, понаслышке конструировали машины, стоящие по Америке. А когда дорвались до американских, увидели, что наврали мало, а кой в чем и превзошли…».

При подготовке статьи использованы материалы Владимира Пучкова, Незрин Шакирзаде и воспоминания В.А. Мануйлова


Продолжая из предыдущего поста с Геворком о том, как называли кавказских татар / азербайджанских турок в 1920-30-х годах...

Наткнулся на воспоминания Маяковского о Баку ... Статья 1928 года, но поэт посетил столицу Азербайджанской ССР двумя годами раньше. Выделения - мои.

РОЖДЕННЫЕ СТОЛИЦЫ

Тот, кто никогда не был в так называемой «провинции», плохо сейчас себе эту провинцию представляет.

Тот, кто был в этой провинции до революции, - не представляет ее совсем.

Прежде всего, самое название «провинция» дико устарело. Архаический язык еще склонен называть провинцией даже такие города, как Минск, Казань, Симферополь, а эти города, волей революции ставшие столицами, растут, строятся, а главное, дышат самостоятельной культурой 10 своей освобожденной страны.

Наши дни - начало культурной революции - постоянно отмечают рост интересов рабочей массы к литературе.

Мне, по моей разъездной специальности чтеца стихов и лектора литературы, нагляднее и виднее этот рост.

За последние два месяца я выступал около 40 раз по разным городам Союза.

Первое впечатление - аудитория круто изменилась. Раньше редкий город мог бы выдержать более, чем один литературный вечер. И аудитория - прежде густые, потом битые сливки города. Расходились задолго до окончания, чтобы не обменяли их ботики и шубы. Расстанешься после вечера и больше никогда и никого не видишь, разве что у зубного врача на приеме.

Сейчас любой платный вечер, рассчитанный на парурублевые билеты, неизменно горит. Тем не менее барьеры поломаны и стекла выбиты - это идут по два, по три на каждый входной и галерочный билет. Неизменная фраза перед началом каждого чтения: «Прошу товарищей галерочников слезть в партер!»

Настоящая аудитория и настоящее чтение начинается только на другой день.

Так, в Баку, после вечера в бывшем особняке бывшего миллионера, теперь Дворце тюркской культуры , звонки - «отношения».

Товарищ Маяковский, ждем тебя в доках!

Товарищ Маяковский, красноармейцы и комсостав такой-то и такой-то дивизии ждут тебя в Доме Красной Армии!

Студенты не могут думать, что ты уедешь, не побывав у них... - и т. д., и т. д.

Зато и слушатель встречается по-другому.

Грузчик в Одессе, свалив на пароход чьи-то чемоданы, здоровается со мной без всякого обмена фамилиями и, вместо: «Как поживаете?» - валит: «Скажи Госиздату, чтобы Ленина твоего дешевле издал».

Красноармеец из уличного патруля (3 года назад в Тифлисе) сам удостоверяет мою поэтическую личность.

За один день читал (за один, но не один) от гудка до гудка, в обеденный перерыв, прямо с токарного станка, на заводе Шмидта; от пяти до семи - красноармейцам и матросам в только что строенном, прекрасном, но холодном, нетопленном Доме Красной Армии; от девяти до часу - в университете, - это Баку. Еще бы, он столичнится на моих глазах.

Я помню дореволюционный Баку. Узкая дворцовая прибрежная полоса, за ней грязь Черного и Белого города, 30 за ней - тройная грязь промыслов, с архаической фонтанной и желоночной добычей нефти. Где жили эти добыватели - аллах ведает, а если и жили где, то недолго.

Пыльно, безлисто.

Культура - «интернациональная».

Язык - среднерусский: «беру манташевские, даю манташевские!»

Запросы простые - заплатить копейку, вышибить рупь.

А тюркский язык - к чему он? Манташев и без него в Париже обойдется, а манташевский рабочий читать все равно не умеет.

Я видел Баку 24-го года.

Свобода наций бурно выплеснулась на каждый дом тюркским алфавитом вывесок.

С неба непрерывный дождь, с боков непролазная грязь (она течет с боков горок, делая улицы непроходимыми).

С моря - непродуваемый, непродыхаемый норд-ост.

Каждый день моего недельного визита, пробираясь с кем-нибудь или к кому-нибудь из бакинцев, я слушал бесконечные планы, проекты.

Азцик. Тов. Агамали-Оглы говорит: «Тюркский алфавит - уже препятствие нашей культуре, мы переведем его на европейский, латинский».

Азнефть. Тов. Киферис говорит: «Желонки, фонтаны уже препятствие для нефтепромышленности. Мы переведем ее, выравняем на Америку, на групповой привод».

Азпролеты. Поэт говорит: экзотика, чадры, «синь тюркская» и прочие восточные сладости, вывозимые отсюда Есениным, - уже препятствие для нашей культуры, - мы должны ориентировать ее на рабочего, на индустрию.

После годовщины десятилетия я опять объехал Баку.

Часов в 6 утра протираю глаза. И от утра, и от необычайности зрелища. Навстречу прогромыхал электропоезд. Огромнейшие, чистейшие вагоны поднимали к проводам пары стальных иксов. На таких иксах вели поезда электровозы по тоннелям под Нью-Йорком. В двадцать четвертом я трясся здесь в чем-то теплушечном, 30 обдаваемый копотью. Тогда дорога шла через песок и пустырь, сейчас - через европейские коттеджи, в садиках и цветниках.

Въезжаю в Баку.

В первый раз в жизни читаю тюркские слова вывесок латинским шрифтом.

Этот шрифт - культурнейшая революция, - это сближены пониманием начертания - четверти человечества.

Хожу. На пригорке сад. Лестница белого камня.

Было кладбище. Велели родственников перенести. Теперь разрастается парк и сад, а лестница из невзятых памятников.

Вечером читаю в Доме тюркской культуры . До начала меня ведут в просторный зал читальни. Тов. Юрин, талантливый поэт из Бакинской ассоциации пролетписателей, знакомит с тюркскими , уже большими и знаменитыми (4 года!) писателями .

На столе развернуты журналы - толстый лит-политический - полутюркский , полулатинский алфавит. Тоньше - пионерский.

Это уже не сколок с московской культуры. Разница не количественная, а качественная. Это столичная культура - экономического, политического и культурного центра Азербайджана.

Сходства культуры - это не насилие сотни миллионов над десятком, - это общность идей одного трудового человечества, на разных языках строящего одну коммунистическую культуру.

На другой день я сорок минут мчал трамваем через новенький город в клуб Шаумяна - рабочие-подростки слушали стихи, не шелохнувшись, а потом - засыпали снегом записок.

Что такое рифма?

Как выучиться стать поэтом?.. и т. д.

Через три часа заторопились, но и торопливость особенная.

Кончай, товарищ, а то завтра, в 7 утра трубы таскать, а уходить не хочется.

Я взялся писать и о Минске, и о Харькове, и о Краснодаре, и о Казани, но не могу оторваться на коротком расстоянии фельетона и от одного Баку.

Поэты и писатели, где живая хроника городов и людей?

Жизнь интереснее и сложнее поэтических и беллетристических книг о ней.

Я видел, как хохотали рабочие Баку над Яковом Шведовым, повертевшимся по Баку в качестве метра и потом тиснувшего в Москве стих (проснитесь, тов. редактор! У вас есть Б. С. Э.?) о том, что баржи наливаются нефтью прямо в Баку и прямо прут на Босфор, и даже без крохотной пересадки. А в хвост к этому стиху пристегнул от стиха бакинского поэта Юрина и без всяких кавычек.

Это пишет «знаменитый», бывший в Баку, а что пишут не знаменитые и не бывшие?

Провинция слопает! - так, что ли?

Фактов я еще наприведу в других очерках, но выводы и сейчас ясны.

Провинций много и сейчас, но они не то и не там, где были раньше. Провинция - думать, что для стихов подойдет и Каспийское море, впадающее в Черное.

Провинция - думать, что стихи величественнее газетной заметки, хотя их, как видите, можно высасывать из пальца (даже из чужого!), и никто за это из поэтов не выгоняет.

По Советской республике накопились новые факты, и ловить их в записную книжку интереснее, чем размусоливать потрепанный любовный фактик в целый роман или рассказ. Интереснее и читателю и писателю. Если писатель продолжит по-старому, его перерастет и массовый читатель, как уже перерос многие категории культработников.

Союз Советских Республик - это не политическая формула. Это жизнь тела территорий и наций со светлыми и особенными головами столиц.

И на десерт:

Великий драматург Дж.Джаббарлы приветствовал создание Бакинской тюркской театральной школы . В апреле и мае 1925 года в газете «Коммунист» вышло несколько статей молодого драматурга, посвященных этому знаменательному событию...