28 сентября в день памяти святого великомученика Никиты Готфского митрополит Ювеналий возглавил Божественную литургию в Никитском храме деревни Бывалино Павлово-Посадского благочиния. Его Высокопреосвященство встречал почетный конный эскорт Православного конно-спортивного клуба «Готфы», ученики школ прихода.
Воспитанники детского корпуса «Никита» и воскресной школы храма приветствовали владыку своим выступлением и хлебом-солью. За Божественной Литургией Его Высокопреосвященству сослужили: благочинный церквей Павлово-Посадского округа протоиерей Александр Хомяк, благочинный Богородского церковного округа протоиерей Михаил Ялов, настоятель Покровско-Васильевского монастыря игумен Андрей (Тонков), настоятель храма игумен Амвросий (Шевчук), священник Валерий Волков (Сердобская и Спасская епархия), духовенство благочиния и Московской Епархии. На богослужении присутствовали исполняющий обязанности главы района О. Б. Соковиков, глава города Павловский Посад В. В. Бунин, глава компании «ИНС» И. Н. Серёгин, благотворители.
По окончании Литургии был совершен Крестный ход счтимой иконой великомученика Никиты и чтением молитвы святому.
По окончании Литургии Его Высокопреосвященство приветствовал настоятель храма игумен Амвросий (Шевчук). Он поблагодарил владыку за отеческое внимание и заботу не только о храме и приходе, но и о воспитанниках детского корпуса «Никита», отдых которых этим летом сопровождался особым попечением и молитвой архипастыря.
В своем приветственном слове митрополит Ювеналий поздравил присутствующих с престольным праздником и высоко оценил труды и попечение о детях-сиротах настоятеля храма игумена Амвросия (Шевчука): «Дорогой отец Амвросий, всечестные отцы, дорогие и возлюбленные братья и сестры. Я сердечно поздравляю вас с престольным праздником этого святого храма, днем памяти святого великомученика и чудотворца Никиты. Мы вчера прославляли крест Христов, вспоминая вольные нас ради и нашего ради спасения Страдания, которые Господь за грехи мира претерпел на Кресте. И вот прошло много веков с тех пор, а в памяти Церкви, в памяти верующих людей эти крестные страдания Христа являются вдохновляющими для нашей веры, для наших добрых дел. С тех пор и по ныне многие возгорались и возгораются любовью к Господу и ближним, вспоминая Крест Христов. Память святого великомученика Никиты тоже об этом свидетельствует, потому что, подумайте только, 17 веков тому назад он жил, а его подвиги, его вера, его мужество вдохновляет нас и сегодня. Он исполнил не только свой воинский и гражданский долг, но и как христианин был непреклонен в вере Христовой. Господь за это дал ему возможность напоминать о своих подвигах через чудотворения. Каждый, кто прибегал к его молитвенному покрову, за все эти 17 веков повторял, что он поистине чудотворец. Все это нас вдохновляет, обязывает нас повторять этот подвиг и благословенный путь. Говорю это под впечатлением встречи с вами, возлюбленные о Господе. Редко встретишь такой приход, где сегодня мы слышали перед причащением Святых Христовых Таин как множество младенцев давали о себе знать своими голосами и мы видели, что это молодость и будущее нашей святой Церкви. Но не только это радует, а радует то, что отец Амвросий, настоятель этого храма, по своей воле, я бы сказал, по-своему призванию принял на себя подвиг служения тем детям, которые лишены родительского крова, или родительского внимания. Через это он стал здесь подлинным духовным отцом этого прихода и тех детей, которые нашли здесь дом родной и где возрастают в мудрости, любви и благочестии. Не может этот пример не умилить, не может он не вдохновить. Я специально это говорю, чтобы услышали об этом приходе все в нашей Московской епархии. Наше духовенство, наши монашествующие должны брать с него пример, потому что мы не можем, именуясь христианами, жить только для себя. Мы должны видеть нужды других людей и стремиться уврачевать их чем можем: и словом, и добрыми делами. Я хотел бы поблагодарить и детей, которые всю службу молились с нами, и тех, кто участвовал активно в службе, и поприветствовать и заверить их, что мы и впредь будем уделять нашу любовь и внимание тем, кто нуждается в духовной и прочей помощи нашей святой Церкви. Я хотел бы, отец Амвросий, символически передать вам и пожертвование от наших приходов Московской епархии, которое используйте по своему благоразумному усмотрению.
Но мне хотелось бы еще сказать о том, что в этом году и в эти дни мы отмечаем 200-летие Бородинской битвы и Отечественной войны 1812 года. Мы, анализируя историю, можем со всей уверенностью сказать, что не силой оружия, а верой, мужеством, любовью к Богу изгнали мы врага, который шел не только с завоевательной, но и разрушительной безбожной миссией на нашу святую Русь. Эта история вдохновляет нас на любовь к ближним, любовь к своему отечеству. Святейший Патриарх Кирилл учредил по этому случаю юбилейную медаль, на которой есть изображение Смоленской иконы Божией Матери, перед которой молились наши военоначальники и победоносное воинство наше. По благословению Святейшего Патриарха я передаю эту медаль, Вам дорогой отец Амвросий, за Ваше усердие, воспитание и совершение благих дел. Аксиос!
Я хотел бы поблагодарить и тех, которые, вдохновляясь делами отца Амвросия, также усердно, по-христиански помогают здешнему детскому приюту. Я еще раз поздравляю, дорогие и возлюбленные отцы братья и сестры, руководителей этой благословенной земли с праздником и горжусь по-человечески этим приходом и вами, потому что вы веру свою доказываете делами своими, как это заповедано Господом и святыми апостолами. Пусть благословение Божие, благословение святого великомученика и чудотворца Никиты пребывает со всеми вами. Храни вас всех Господь!»
Владыка вручил епархиальные медали и грамоты труженикам храма и детского корпуса «Никита». За труды в деле воспитания подрастающего поколения были отмечены наградами полковник С.Н.Мельников, подполковник полиции Г.В.Озерова, генерал-лейтенант полиции В.В.Горшуков.
После общей фотографии Его Высокопреосвященство принял рапорт почетного конного эскорта и встретился с бывалинскими кузнецами, от лица которых Игорь Алексеевич Чижов преподнес Владыке в подарок посох из титана собственной работы. Собравшиеся воспитанники детского корпуса «Никита» получили от Владыки архипастырское благословение и подарки.
За братской трапезой Владыка сердечно поздравил отца настоятеля и всех прихожан с престольным праздником и пожелал им крепкой веры, сил духовных и телесных, пламенного рвения в деле христианского служения во славу Божию и на благо Церкви и Отечества.
Вторая часть праздничного дня сопровождалась ярмаркой и мастер-классами, трапезой, буфетом, батутом и выступлениями со сцены детских коллективов прихода, Никитят и гостей из Павловского Посада и Орехово-Зуева. Показали свою бравую выучку ОМОНовцы.
Вручали награды и призы победителям традиционного творческого конкурса. Особых медалей удостоены прихожане храмаТамара Петровна Кривенкова и её супруг Владимир Иванович к 40-летнему юбилею брака.
Конный клуб «Готфы» показал свои лучшие номера. А всё действо в этот момент отсняли на фото и видео с вертолёта матушка Капитолина (Филиппенко) и фотограф храма Лидия Петрова.
Юрий Лоза и Николай Трубач представляли на сцене Осмолова и Гулькину, Салтыкова и Демарина, Преснякова-старшего и Гию Гагуа, «Любовные истории», и многих других. Кстати, первую часть концерта вёл знаменитый московский конферансье Валерий Москалёв.
И фейерверки завершиливсё это праздничное действие!
Всех с праздником!
P.S. Кстати, в этот день отец Амвросий был приглашён Владыкой Митрополитом вместе с детьми прибытьназавтра в Кремль и сослужить правящему Архиерею в Успенском соборе Кремля, в том самом, где венчались на царство русские Цари и президенты.
Но это другая история.
Дата публикации или обновления 05.02.2017
Храмы Московской области
Церковь Великомученика Никиты
Село Бывалино.В вотчине Троице-Сергиева монастыря, на погосте Никитском у р. Дрозны, в 1577 г. стояла деревянная церковь Пророка Божия Илии, построенная «клецки». В книге братьев Холмогоровых «Исторические материалы о церквях и селах XVI-XVIII столетий. Вохонская десятина» значится - церковь Великомученика Никиты на погосте Никитском, на речке Дрозне, в 1577 г. находилась Московскаго уезда, в Вохонской волости, в вотчине Троицко-Сергиева монастыря, «а в церкви образы, и книги, и ризы, и колокола все строенье мирское».
В летописи Никитской церкви записано: «До начала семнадцатого столетия по преданию, в сем приходе существовал храм во имя Пророка Илии, на месте престола которого находится каменный столп. Что церковь была Ильинская - это подтверждается сохранившимся благочестивым обычаем совершать молебствия сему святому в день его памяти одним селением Бывальнею, и еще подтвердилось всеобщим желанием прихожан устроить престол в новом каменном храме в честь Илии Пророка , дабы навсегда сохранить в потомстве память о существовавшем Ильинском храме».
В писцовых книгах 131-132 (1623-1624) гг. о погосте Никитском, на речке Дрозне, записано: «...у церкви на церковной земле во дворе поп Игнатий, во дворе церковный дьячек Парфенка Васильевич, во дворе просфорница Марьица, пашни середние земли 4 четверти, лесом поросла 12 четвертей в поле, а в дву потомуж, сена по речке Дрозне и на Бывальне 30 копен».
В 1881 г. во внимание к благопоспешным трудам по созиданию и благоукрашению нового каменного храма священник Тихон Матфеев Александров награжден фиолетовою скуфьею. В сем году по примеру прежних лет была обносима икона Иерусалимской Божией Матери. 7-го ноября в д. Логиново был пожар, сгорело два двора крестьян: Григория Алексеева и Александра Федотова.
В октябре месяце был обносимы в приходе иконы Тихвинская Божией Матери и преподобного Стефана Махрищского из Махрищской пустыни, Александровского уезда, Владимирской губернии.
Священник Тихон Александров. Диакон Михаил Лебедев. Псаломщик Александр Соколов. Смотрено декабря 7 дня 1893 г. благочинный протоиерей Павел Доброкпонский.
В 1895 г. крестьянином Теренинской волости, д. Ефимовой Иоакимом Ивановым Чуварзиным и крестьянкой д. Бельковой той же волости, Ириной Евсевиевой Родиной вновь сделана и позлащена риза на икону Трех Святителей Московских: Петра, Алексия и Ионы и сделана с одного угла этой иконы серебряная, позлащенная риза на икону Усекновение главы Иоанна Предтечи, а также подсвечник медный посеребрянный и серебряная, вызолоченная лампа. Ими же устроен иконостас на сию икону.
В сем году была обносима икона Иерусалимской Божией Матери по селениям прихода.
1896 г. В сем году по случаю открытия мощей Святителя Феодосия Архиепископа Черниговского, усердием прихожан была написана его икона и установлено в память Святителя праздновать 9-го сентября. В сем году была обносима по селениям прихода икона Иерусалимской Божией Матери.
1897 г. В сем году усердием прихожан устроены иконостасы на иконе Св. Великомученика Никиты и Святителя Феодосия. В сем же году по случаю тяжелой болезни местный священник Тихон Матвеевич Александров ноября 12-го дня вышел за штат, а на его место по резолюции в Бозе почившего Митрополита Сергия, определен в священника к сей церкви воспитанник Вязнинской Семинарии Алексий Михаилов Виноградов.
В 1900 г. в октябре в Никитский приход приносима была Иерусалимская икона Божией Матери из г. Бронниц. Священник Алексей Виноградов. Диакон Иоанн Троицкий. Псаломщик Александр Соколов.
Существующая до сего времени в д. Логиновой школа грамоты 26 октября сего года преобразована в церковно-приходскую школу . Учительницей назначена Анна Николаевна Гараздина, а законоучителем диакон Иоанн Алексеевич Троицкий. Священик Алексей Виноградов. Диакон Иоанн Троицкий.
1902 г. 13-го октября в 9 с половиной часов вечера умер псаломщик Александр Михайлович Соколов - 39 лет, прислуживавший при сей церкви 19 лет, а 17 ноября умер диакон Лебедев. 20-го октября избран в церковного старосту на второе трехлетие крестьянин Семен Никитин Миронов.
1903 г. В конце сего года диакон Иоанн Троицкий определен в священника в с. Новленское Бронницкого уезда.
1904 г. В сем году начата постройка каменного двухэтажного здания для школы и сторожки. В ноябре скончался бывший настоятель местного храма - священник Тихон Матфеевич Александров: погребен при каменном храме, полевую сторону главного алтаря.
1905 г. Продолжение постройки каменного храма.
1906 г. Школа-сторожка постройкою в сем году окончена.
Местный священник Алексей Михайлович Виноградов Владыкою Митрополитом переведен на другое место в ноябре месяце.
1 декабря последовало назначение настоятелем местного храма священника Христорождественской церкви, Московского уезда Михаила Владимировича Садикова. На место уволенного за штат диакона Николая Лаврова назначен диаконом в приход Никитского храма псаломщик Подольского уезда Василий Андреевич Вознесенский. Главными недостатками прихожан являются - вино и наряды, то и другое, а особенно первое разоряют крестьян материально и развращают их нравственно. Священник Михаил Садиков.
1908 г. В сем году в приходской жизни и в церкви все обстояло по-прежнему. Весна была очень дождлива, по осени суха.
1909 г. В сем году в июле месяце по деревням прихода была обносима икона Божия Матерь Иерусалимская - из города Бронниц.
По храму никаких преображений не было, так как все уплачиваются долги за постройку сторожки и школы. С июня текущего года казенная винная в нашем приходе при д. Теренино по ходатайству крестьян была прикрыта. Теперь в приходе, благодарение Богу, не имеют ни одного заведения с продажею спиртных напитков. В октябре месяце умер бывший староста церкви и строитель каменного храма - крестьянин д. Ефимовой Иван Евсеевич Чуварзин.
В 1910 г. в мае было построено собственное здание церковноприходской школы д. Логиново. В том же месяце вступил в должность новый церковный староста - крестьянин д. Козлово Максим Федотович Колонии. По храму никаких приобретений не было, так как все еще продолжается уплата долгов по постройке школы - сторожки. В октябре месяце построен дом псаломщику на церковный счет, на что израсходовано 700 руб. и взято из церковной дачи 100 корней лесу.
В 1913 г. в приходской жизни изменений никаких не было. Нравственность народа быстро идет под уклон. Фабрики, трактиры развращают народ более, чем того можно было бы предположить. Удержать приход от падения рядовой священник не в силах, его мало слушают, больше берут под сомнение. В приходской деятельности каждый шаг священника, хотя бы благонамеренный и на пользу прихода клонящийся, старались истолковать в другую сторону, объясняя его корыстолюбием или честолюбием. Винить в таком отношении прихожан к своему священнику одних только их было бы несправедливо: в большей или меньшей доле, но все-таки повинно в том и духовенство, своим непростительным равнодушием к чисто пастырской деятельности.
1914 г. В сем году никаких улучшений по храму не было. Весь доход церковный внесен был в уплату долга. За пол весь долг погашен. В конце июля открылась Великая Отечественная война. Мобилизация была небывалая - собраны чуть ли не все запасные. Из нашего прихода собрано запасными человек около 150.
1915 г. В течение всего года война продолжалась, было еще несколько наборов запасных. Небывало много выбрали у нас людей. Тяжело, очень тяжело переносить народу такую войну, но духом он не падает, хотя и весь год на войне был для нас неудачный. В сем году дал себя особенно почувствовать другой враг народный: свой домашний всех положений и рангов, пользуясь временем тяжелым, поднял цены на все необходимые продукты до небывалых размеров. Мешок ржаной муки стоил до войны 6-7 руб., теперь 11-12 руб. Пуд крупы стоил 2.80-3 руб., теперь 4 руб. - 4.20, гречневая крупа до войны продавалась по 5 коп. фунт, а теперь 9-10 коп. и так во всем. Если принять к сведению, что и муки и крупы и сахару и других первейших предметов продовольствия у нас на Руси своих изобилие, и что за границу теперь из них уже почти ничего не идет, то по неволе удивишься - откуда могла появиться такая дороговизна, как могли люди ее создать. Хитер и селен враг людской и много еще среди нас грешных верных его и послушных приспешников. Но, несмотря на такую дороговизну, народ живет по старому, если не лучше.
В середине года стало замечаться отсутствие звонкой монеты, и чтобы придти на помощь народу Правительство выпустило замен серебряной монеты марки в 10, 15 и 20 коп. В конце года по той же нужде и с той же целью были выпущены бумажные мелкие монеты в 1, 2, 3 и 5 коп.
1916 г. В сем году война продолжалась с прежним напряжением. Дороговизна всяких продуктов тоже возрастала. Приходская жизнь протекала по старому.
1917 г. Мая 21 дня избран приходской совет, который начал свою работу с 21 августа. Сентября 15 дня торжественно отпраздновали 200-летний юбилей древнего деревянного храма. На торжестве присутствовали: с. Троицкого Алексей Иоаннович Никольский, Пятницкого погоста Василий Архангельский, с. Севостьяново - священник Александр Помиранцев и с. Юркино священник Александр Филиппов».
Но вот пришла пора, о которой в 1917 г. в летописи храма служивший тогда протоиерей Михаил Садиков сделал следующую запись: «В октябре месяце произошел Государственный переворот, власть перешла к партии социалистов-большевиков (коммунистов). Началась ломка не только государственных порядков, но и социального строя, что от этого произошло - это дни Истории. Одно только считаю нужным заключить, что весь народ разбился на два лагеря - буржуи и пролетарии, причем последние были больше чем полноправные граждане, а первые - меньше чем рабы».
1918-1921 гг. «В 1918 г. последовал декрет об отделении церкви от государства. На церковной жизни прихожан этот декрет нисколько не отразился, еще не было ни одного случая, чтобы прихожане обходились без церковнаго благославления в важныя минуты жизни.
В 1920 г. было открыто Богородское викарианстство и Епископом Богородским назначен Преосвященный Никанор из Архимандритов Никольского единоверческого Московскаго монастыря.
В 1919 г. церковный староста П.М. Колонии от должности отказался, 11 мая был избран новый - крестьянин д. Стремянникова Иван Яковлевич Павлов.
За эти годы хозяйственная жизнь народа быстро разрушалась, а вместе с тем росла дороговизна на все. К концу 1921 г. цены стояли следующие: пуд муки - 140 000 тысяч рублей, картошки - 20 000, пуд капусты - 18 000 руб., 1 фунт растительного масла - 20 000 руб., 1 фунт сахару - 35 000 руб. Корова стоит - 3 000 000 руб. и более, лошадь то же в этих ценах, 1 фунт соли 2500 р., 1 коробка спичек 1800 руб., простой нож 10 000 руб. и т.п. Священник Михаил Садиков.
1922 г. Страшный голодный год. Вместе со всеми голодали и мои прихожане. Зимою сильно свирепствовал тиф, особенно в д. Логиново, а весною дизентерия. Голод и страшная эпидемия много народу уложило в могилу. За хлебом ездили по всей России: поездки сопровождались нечеловеческими муками, которыя, конечно, будут описаны на страницах истории.
1923 г. Народ стал оправляться от голода, государственная жизнь понемногу налаживается. Антирелигиозная пропаганда ведется с особою настойчивостью. Церковь подавлена и молчит и со скорбию смотрит на безумия человеческие. В сем году, к великому прискорбию верующих, правящая церковь разделилась на два враждующих лагеря - на обновленцев и «тихоновцев».
1924 г. Разделение в приходе продолжается, но вражда между верующими значительно сокращается. Приходит отрезвление, раздаются голоса о необходимости объединения. В нашем храме старостою церковным избран крестьянин д. Козлова - Семен Прокопиевич Горячев, проходит свою службу с особым усердием. Безумный натиск безбожия продолжается: сеет много, а пожинают очень мало. Церковь вынужденно молчит: духовенство - самые бесправные обыватели, хотя разные налоги взыскиваются более чем аккуратно и при том налоги очень внушительные. Епископы часто сидят в тюрьмах, или же пребывают в Соловках, Коми и других курортах прекраснаго севера. В настоящее время в Соловках находится наш Богородский Епископ Преосвященный Платон, назначенный в 1923 г. после смерти Епископа Никанора.
1925 г. В деревянном храме паперть между храмом и колокольней устроена в 1817 г.: в том же году весь храм был покрыт железом, при чем последнего было куплено на 2214 рублей. Плотникам отдано 475 руб., кровельщикам 110 руб. (1817 год). Иконостас поновлен и позолочен в 1818 г., на что расходу последовало 2775 руб. Церковь расписана внутри в 1819 г. Израсходовано в первом году 512 руб. 55 коп. и во втором 537 руб. Обшита церковь тесом в 1825 г.: в том же году и окрашена: всего израсходовано приблизительно 3500 руб. Относительно ограды и фундамента в приходо-расходных книгах за эти годы упоминаний нет. Следовательно, они были сооружены раньше 1808 г. В сем 1925 г. крыша храма и стены выкрашены масляными красками, на что потрачено 1200 рублей.
1926 г. В начале сентября сего года избран церковный староста гражданин д. Логинова Семен Поляков.
1927 г. За 210 лет существования храма в сем году впервые в нем было архиерейское служение: служили Преосвященный Никита 10 января и 15 сентября. В сентябре же месяце Преосвященный Никита перемещен в Нижний Тагил Уральской области. К престольному празднику были реставрированы три иконы: Спасителя, Божией Матери и Пр. Сергия. Реставрировал художник-реставратор Петр Иванович Орлов за 500 руб. В последние месяцы года весь храм внутри был выкрашен, и пол - все работы стоили 750 рублей.
1928 г. Иеромонах Иоанн - в мире протоирей Московский Георгиевской, что на Малой Дмитровке, церкви Иоанн Александрович Соколов 28 сентября /11 октября 1928 г. в Московской Харитониевской, что в Огородниках, церкви за Божественной Литургией Преосвященными: Митрополитом Нижнегородским Сергием, Архиепископом Оренбургским Дионисием, Хутынским Алексием, Рязанским Ювеналием, Вятским Павлом, Звенигородским Филиппом, и еп. Дмитровским Амвросием, содействующу Св. Духу, рукоположен во епископа Орехово-Зуевского, викария Московской епархии.
В ночь на 3 октября злоумышленники, выпилив входную дверь, проникли в храм и похитили следующее: дарохранительницу, крест напрестольный и ризы с икон - Св. Николая, Воскресения Христова и иконы Божия Матери Ахтырской - все вещи серебряные
В д. Бывалино 17 января 1917 г. в крестьянской семье родился Василий Павлович Мишин (1917-2001), академик, заместитель С.П. Королева (сменивший его затем на посту Генерального конструктора ракетных комплексов боевого и научного назначения), ученый в области машиноведения, организатор ракетно-космического инженерного образования.
К 2000-летию Рождества Христова силами общины церкви Великомученика Никиты в с. Логиново была построена на месте разрушенной в годы гонений часовни новая, каменная часовня в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Часовня строилась по проекту архитектора Андрея Казначеева.
Деревня Логиново известна по документам с конца XVI в., когда писцы Троице Сергиева монастыря составляли опись всех сел и деревень Павловской волости, пожалованной царем Иоанном Грозным монастырю: «Деревня Логинова на речке Дрозне пашни паханые серой земли 50 четей да лесом поросло 24 чети с осмотром в поле, а в дву потомуж, сена 40 копен... крестьянских 10 дворов, да бобыльских 8 дворов, в том числе 2 вдовы и 2 приходца».
Соседняя с Логиновым очень большая д. Данилово была населена как православными, так и раскольниками. В Данилово была каменная православная часовня, сломанная в советское время, и деревянный Никольский и Казанской иконы Божией Матери старообрядческий храм, уничтоженный в 1930-х гг. Данилово входило в земельное владение помещиков Никольского, Загарья тож. Уже в 1794 г. д. Данилово была населенней всех окрестных деревень и сел, тогда в ней было 44 двора с населением 381 человек. В 1876 г. в Данилово было 21 заведение по обработке металлов (в основном бронзы - литьё и последующая обработка) со 160 работниками, выпускавшими товара на 81 050 руб. в год.
В 2003 г. в поселке Мехлесхоз была построена деревянная часовня Святителя Филиппа митрополита.
В приходе Никитской церкви с. Бывалино была и д. Козлово.
В приходе храма с. Бывалино находится и д. Теренино. Деревни Логиново и Теренино разделяет река Дрезна, а Теренино и Ефимово сейчас почти слились друг с другом.
В приходе храма с. Бывалино была и д. Ефимово. Здесь стояла каменная часовня, разрушенная в советское время.
Стремянниково тоже принадлежало к приходу Никитской церкви в Бывалино. В Стремянниково сохранилась каменная часовня, построенная в конце XIX - начале XX в. Эта дерев ня известна по писцовым книгам конца XVI в.
В Назарьево часовня построена в 1912 г., на средства крестьян, владельцев фабрики в д. Филимоново, Ивана и Александра Сокольниковых. Первое упоминание о Назарьеве мы находим в писцовых книгах конца XVI в.
В 1885 г. в Назарьево открыта земская школа. Попечителем школы был крестьянин Артемий Урин, законоучителем священник Александр Львов, учителем Сидорова.
В 1903 г. в школу д. Назарьево поступает учителем Зинаида Павловна Розанова. Дочь священника с. Рязанцы (ныне в Щелковском районе Московской области). Она родилась в 1887 г., в 1896 г. поступила в Московское епархиальное Филаретовское училище, которое окончила в 1903 г. со званием домашней учительницы. В 1918 г. школа переехала в дом купца Урина.
Часть населения Назарьева принадлежала к старообрядцам - неокружникам. В 1883 г. в Назарьево ими была построена моленная.
После 13 лет благополучной работы . В подмосковной прокуратуре считают, что здесь серьёзно нарушены санитарные нормы. После визита в Бывалино специалистов СЭС суд принял постановление о закрытии приюта. Корреспонденты православной телестудии Неофит несколько раз ездили в детский приют в Бывалино. Вот каким они увидели приют:
“Детский подарок Патриарху” скачать видеосюжет
“Масленица в Бывалино” скачать видеосюжет
“Богослужение в поле” скачать видеосюжет
Война приюту
Подмосковный детский православный приют “Никита”, существующий уже 13-й год, – один из самых знаменитых в России. Его основателя и руководителя – игумена Амвросия Святейший патриарх Алексий II наградил орденом, а губернатор Московской области Борис Громов – почетным знаком. И вот этот игумен бьет в набат – прокуратура Павлово-Посадского района добивается фактической ликвидации приюта, где живут 30 ребятишек.
2 февраля 2007 года в прославленный приют в деревне Бывалино пожаловали санитарные врачи. Они-то и обнаружили, что число писсуаров, унитазов и ногомоек несколько ниже нормы. В пищеблоке не хватает разделочных столов и моечных ванн для кухонной и столовой посуды, да и помещения устроены неправильно. Не на все продукты есть “удостоверения качества”. Словом, множество нарушений. В тот же день райсуд рассмотрел дело о нарушении статьи 6.3 (нарушение санитарных правил) КоАП и вынес отцу Амвросию предупреждение. Но районной прокуратуре такое наказание показалось недостаточным, и она внесла протест в областной суд, указав, что “предупреждение” – это только для физических лиц, а если к ответственности привлекается юридическое лицо, то его деятельность должна быть приостановлена на срок до 90 суток.
В переводе с юридического на русский это означает, что приют должен быть закрыт. Игумен Амвросий рассказывает, что в прокуратуре уже готовились “изымать детей”, но позиция районного суда стала сюрпризом. А областной суд решение первой инстанции отменил, и теперь приют можно ликвидировать в любую минуту.
Отец Амвросий – человек смиренный:
– Пожарные распорядились перевести спальни из деревянной мансарды в кирпичное помещение. Перевели. Сигнализацию пожарную сделали. Учения проводим – уже за 2 минуты эвакуироваться научились. И предписания СЭС мы тоже готовы выполнить, но перестройка здания требует времени и денег.
Монахини, живущие и работающие в приюте, нередко являются официальными опекунами воспитанников. При оформлении опекунства департамент образования составляет акты обследования условий проживания в приюте. Вот один из них: “Дом для детей отвечает современным требованиям, просторные спальни, есть большая столовая, 2 душевые и ванная, туалеты, 5 000 книг, к детям приходит хореограф, дети обучаются в школе неподалеку от храма, обеспечены питанием, одеждой, обувью, а также “необходимыми условиями для всестороннего развития”. А еще в доме теплые полы.
Я мог бы написать и о выпускниках приюта, становящихся солдатами и музыкантами… Но, по-моему, и так очевидно – эта история очень похожа на дело учителя Поносова, о котором президент сказал – “чушь собачья”.
Особенно для Павловского Посада, где коммунальная катастрофа стала нормой жизни, а СЭС и прокуроры в приюте писсуары пересчитывают.
В деревне Бывалино Павлово-Посадского района Подмосковья уже 12 лет работает православный детский приют «Никита». 12 лет десятки детей, которые могли бы побираться по подвалам и вокзалам, находят здесь дом, любовь, судьбу. С обитателями «Никиты» познакомился корреспондент журнала “Нескучный сад” диакон Федор КОТРЕЛЕВ.
«Никитины» дети
Жила-была в Москве девушка, православная. Духовник у нее был, она с ним советовалась. А работала она в одном из московских домов ребенка. И вот как-то раз увидела она маленького мальчика Сашу, аутиста, родители от него отказались еще в роддоме. Мальчик так понравился девушке, что она прямо загорелась его усыновить. Стала даже документы оформлять. Приходит к духовнику, а он ей и говорит неожиданно: не надо, у тебя ничего не получится. Куда деваться такой девушке? Она знала куда. Она приехала в Бывалино к игумену Амвросию в приют «Никита»: «Батюшка, вот духовник не благословил, но так уж жалко мальчика! Давайте я подстрахуюсь вами, вы у меня будете как тыл». В Бывалине никого не прогоняют, это принцип, и отец Амвросий согласился быть тылом. Девушка оформила свою маму опекуном над Сашей, и все было бы прекрасно, если бы тот московский батюшка не оказался - в данном случае - прозорливым. Через какое-то время девушка попала в секту и с тех пор исчезла. Ни мать, ни отец, ни бабушка не знают, где она. А мальчика Сашу привезли в Бывалино, и так в «Никите» стало еще одним воспитанником больше.
С виду «Никита» напоминает не сельский приходской храм, а настоящий монастырь. Несколько церквей, двухэтажные жилые корпуса, часовни с куполами и крестами и хозяйственные постройки окружают главный храм во имя великомученика Никиты - отсюда и название приюта. Все это еще обрамлено основательной оградой с красивыми воротами. Внутри ограды глаз отмечает две особенности: порядок и чистоту и продолжающееся строительство. По всему видно, что здесь много замыслов уже воплощено, но еще больше вынашивается.
Дети живут в отдельном корпусе - детском. Воспитатели «Никиты» сознательно избегают называть его детским домом, чтобы не напоминать ребятам о грустном. И это правильно: большинству воспитанников «Никиты» есть что вспомнить. Но вспоминать они не любят.
Вот 14-летний Володя. Жил он в одной деревне с родителями, а те страшно пили. Сестренку 11-месячную простудили, и она умерла от воспаления легких. Володю с братом органы опеки отправили в детский дом. Володя очень скучал по дому, несколько раз сбегал, скитался по улицам и вокзалам, как-то добирался до родной деревни, но всякий раз его возвращали опять в детский дом. До тех пор, пока его не встретили православные люди и не отправили в «Никиту». Отсюда мальчик пока убегать не собирается: «Вырасту, буду батюшкой, как наш батюшка. А еще я хочу и спецназовцем стать. Не знаете, можно это совместить?» Я рассказал Володе о Синодальном отделе по взаимодействию с вооруженными силами, и он остался доволен.
А Сережиным прежним местом жительства был подвал одного из домов Павловского Посада. Сережа жил между трубами: с одной стороны - горячего отопления, а с другой - холодного. Дом, где еще раньше Сережа жил с мамой и младшими братом и сестрой, сгорел. Мальчик убежал в подвал, где его и обнаружили воспитатели из «Никиты», а младшие все еще живут с мамой. Но скорей всего рано или поздно тоже переселятся к отцу Амвросию, поскольку мама пьет не просыхая.
Каждый воспитанник приюта имеет за плечами историю, очень похожую на Володину и Сережину. Здесь вообще нет детей со счастливым прошлым. Зато у них довольно счастливое, во всяком случае, вполне благополучное настоящее. И вот как оно выглядит.
В «Никите» 26 младших детей и шестеро старших. Младшие - это девочки и мальчики в возрасте от семи месяцев до 14 лет. Все они живут в детском корпусе, размещаясь в двух - для мальчиков и для девочек - больших спальнях. Обстановка в спальнях немного напоминает казарменную: ряды двухэтажных железных кроватей вдоль стен. Но непринужденность интерьера, картинки по стенам, рамки для вышивания с неоконченными творениями юных мастериц, ковры на полу, иконы в красном углу - все это делает обстановку спален теплой. Старшим же воспитанникам уже по 15-16 лет, и они живут не в детском корпусе, а в отдельных кельях, как большие и самостоятельные люди. Воспитателей в «Никите» шесть: все женщины, кто-то в монашеском постриге, кто-то просто миряне.
Школьники ходят в несколько окрестных школ, обычных и коррекционных, то есть предназначенных для тех детей, которые отстают в психическом развитии. Первоклассники занимаются прямо в «Никите» - так удобнее готовить их к выходу в свет, в школу. Еженедельно в «Никиту» приезжают преподаватели компьютерного дела и английского языка. Многие дети ездят в Павловский Посад в музыкальную школу. Воспитанники «Никиты» играют на скрипках, виолончели, домре и аккордеоне.
Одним словом, вздохнуть некогда.
Но такова воспитательная концепция директора «Никиты» игумена Амвросия: «Если мы не загрузим этих деток даже не на 24, а на все 25 часов в сутки, если мы скажем: гуляй смело, занимайтесь, дети, чем хотите, - они найдут чем заняться, я вас уверяю! У нас и так уже есть “товарищи”, которые прекрасно знают, в каком доме в деревне гонят самогон, а в каком торгуют паленой дешевой водкой». И «Никита» загружает своих деток. Помимо учебы, экскурсий в музей и развлечений ребята выполняют множество послушаний по хозяйству. Это и скотный двор, на котором стоят две лошади, пожертвованные знаменитым Пав лово-Посадским платочным заводом за ненадобностью, две коровы, теленок, две козы, а также довольно большие стаи кур, гусей, индюков и уток. Это и кухня, на которой дети зачастую готовят еду сами. Один из воспитанников «Никиты», 13-летний Саша, приехавший из Южной Осетии, из-под Беслана, умеет даже печь лепешки.
История этого мальчика поразительна.
До прошлого года он жил в школе-интернате под Бесланом, родителей нет. Неожиданную роль в его жизни сыграла бесланская трагедия: после нее в Осетии началась стихийная борьба не только с террористами, но и заодно с «причиной террора», то есть с русскими. Однажды в интернат пришли люди с автоматами и велели воспитателям и детям поскорее убираться вон. 400 детей оказались без крыши, к счастью, позже власти разобрались, в чем дело, и выделили интернату маленькое здание детского сада. Сейчас воспитатели пытаются удержать детей от побегов из интерната. Сашу не удержали, и он после многих приключений оказался в «Никите».
Никакого клея!
Как же воспитатели «Никиты» справляются с этими детками, отведавшими приключений и вокзалов? Помощница отца Амвросия монахиня Василия рассказывает: «Метод у нас простой: общение, общение и общение. В первый день, когда ребенок приезжает, мы предупреждаем: дорогой, здесь у нас режим. Здесь никакой водки, никаких сигарет, никакого клея! И что вы думаете? Постепенно дети привыкают. Дети ведь прекрасно чувствуют, где им хорошо, а где плохо. Все дети по самой своей природе тянутся к добру».
В «Никите» есть свои традиции, которые отец Амвросий считает очень важными. «Каждый вечер, - рассказывает он, - перед сном у нас бывает крестный ход вокруг храма. Самые послушные дети - впереди с иконами, с хоругвями. Кто похуже вел себя днем - плетутся сзади. После крестного хода все подходят ко мне под благословение, а потом бывает разбор полетов: кто провинился, кто отличился. Вечером такие беседы проводить удобнее: я всегда на месте, а утром много всяких дел».
Сотрудники «Никиты» заботятся о своих подопечных и когда те вырастают. Одна из бывших воспитанниц, Людочка, отучившись на регентских курсах во Владимире, вернулась в приют организовывать детский клирос. Правда, по распределению ей надлежало отправиться регентом на один из приходов Павлово-Посадского района, но отец Амвросий устроил так, что девушка стала помогать «Никите»: и настоятелю спокойнее, и приюту полезнее.
Кто-то из выпускников уехал в Москву учиться, кто-то поступил в семинарию во Владимире. Со всеми есть связь у воспитателей из Никиты. Правда, бывают и печальные истории. «Была у нас, - рассказывает отец Амвросий, - проблемная семья в Павловском Посаде. А в ней была проблемная девочка. Взяли мы ее к себе, жила у нас года три, стала даже помощницей вожатого в нашем летнем лагере. Но, к сожалению, став взрослой, она пошла по той же дорожке, что и ее мать: пьет, гуляет и тому подобное. И вот стала она сама мамой. Один раз стала, другой, третий. Каждый год она становится мамой! Еще, слава Богу, что рожает, а не делает аборт. Все же какое-то воспитание мы ей, наверное, дали. Так вот, эти детки все попадают к нам. Одна из них - Полина, ей семь месяцев - самая юная наша воспитанница».
Приюту «Никита» уже 13 лет. А начиналось все с обыкновенной воскресной школы. В 1992 году молодой иеромонах Амвросий (кстати, батюшка происходит из большого священнического рода: практически все близкие и дальние родственники служили или служат в алтаре) был направлен восстанавливать сельский храм в деревне Бывалино. Человек суперэнергичный и очень любящий детей, отец Амвросий сразу же решил, что при храме должна быть большая воскресная школа. Пришло лето - появилась мысль о летнем лагере. Раздобыли у военных армейские батальонные палатки, пару полевых кухонь и стали организовывать православный детский отдых. Но в какой-то момент наступил кризис. «Я увидел, что воскресная школа перестает быть средством воцерковления и начинает восприниматься как очередное развлечение для детей - как секция по теннису или кружок по рисованию. Родители остаются совсем в стороне. Стал думать, как жить дальше, а тут к нам стали поступать просьбы позаботиться о “трудных” детях.
Речь в рассказе идет от первого лица, героя, который вспоминает историю из своего детства, случившуюся в день Рождества Христова. Его, пятилетнего мальчика оставили в тетушки, так как отец в то время служил в Ельце, и мама уехала его проведать.
Муж тети был довольно строгим и жестоким орловским помещиком, о нем ходила не самая приветливая слава. Дом, в котором проживала семья помещика, навевал тоску и некий страх на всю округу. В этом доме никому никогда не было прощения за любую причиненную пакость, будь провинившийся человеком или животным, каждый должен был понести наказание.
Старый помещик очень любил охоту на медведей, для этого он держал специальных собак – пиявок, которые впивались в шкуру косолапого со всех сторон, что не оторвать.
Если во время охоты обнаруживали в берлоге маленьких медвежат, их привозили во двор и закрывали в специальном сарае. За ними присматривал молодой доезжачий парень Храпон (Ферапонт). Он вместе с медведями даже спал, поэтому хорошо знал характер каждого зверя, и выбирал из них самого смирного для охраны владений. Если же медведь со временем начинал шалить, то есть делал пакости хозяину, его бросали сначала в яму, а потом дядя организовывал травлю на медведя. Зверя выманивали из ямы, травили на него пиявок, после чего убивали выстрелом.
Но вот уже пять лет подряд охранником служил медведь по кличке Сганарель. Он стал настоящим другом Храпону, умел бить в барабан, носил полюбившуюся ему шляпу с пером павлина. Однажды в Сганареля все же проснулся звериный инстинкт, и его потянуло на «шалости», за что прощения ему не было. Дядя приказал Храпону бросить медведя в яму и объявил что в день Рождества, после праздничного обеда на Сганареля будет «травля». Это извещение очень огорчило детей, а особенно Храпона. Ему то и пришлось проводить друга к яме.
Наступило Рождество и к помещику съехались гости посмотреть на травлю Сганареля. Но, не все пошло по плану дяди. Медведь, как будто почувствовав беду, ни под какими пытками не хотел, выходит из ямы, тогда дядя приказал Храпону вывести зверя. Тот сразу исполнил желание хозяина. Но Сганарелю удалось бежать в лес, наделав много шуму и перепугав всех гостей. После «травли» члены семейства и оставшиеся гости с ужасом ждут, какую участь подготовит для Храпона дядя, считающий его виновным в провале зрелища. Но, услышав рассказ священника о чудесах Рождества Христова, жестокий помещик вдруг начинает плакать, просит покаяния и прощает все Храпону, при этом даруя ему волю. Подданный же благодарит хозяина за прощение и остается служить ему верой и правдой до конца своих дней.
«И звери внимаху святое слово»
Житие старца Серафима
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Отец мой был известный в свое время следователь. Ему поручали много важных дел, и потому он часто отлучался от семейства, а дома оставались мать, я и прислуга.
Матушка моя тогда была еще очень молода, а я - маленький мальчик.
При том случае, о котором я теперь хочу рассказать, - мне было всего только пять лет.
Была зима, и очень жестокая. Стояли такие холода, что в хлевах замерзали ночами овцы, а воробьи и галки падали на мерзлую землю окоченелые. Отец мой находился об эту пору по служебным обязанностям в Ельце и не обещал приехать домой даже к Рождеству Христову, а потому матушка собралась сама к нему съездить, чтобы не оставить его одиноким в этот прекрасный и радостный праздник. Меня, по случаю ужасных холодов, мать не взяла с собою в дальнюю дорогу, а оставила у своей сестры, а моей тетки, которая была замужем за одним орловским помещиком, про которого ходила невеселая слава. Он был очень богат, стар и жесток. В характере у него преобладали злобность и неумолимость, и он об этом нимало не сожалел, а, напротив, даже щеголял этими качествами, которые, по его мнению, служили будто бы выражением мужественной силы и непреклонной твердости духа.
Такое же мужество и твердость он стремился развить в своих детях, из которых один сын был мне ровесник.
Дядю боялись все, а я всех более, потому что он и во мне хотел «развить мужество», и один раз, когда мне было три года и случилась ужасная гроза, которой я боялся, он выставил меня одного на балкон и запер дверь, чтобы таким уроком отучить меня от страха во время грозы.
Понятно, что я в доме такого хозяина гостил неохотно и с немалым страхом, но мне, повторяю, тогда было пять лет, и мои желания не принимались в расчет при соображении обстоятельств, которым приходилось подчиняться.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В имении дяди был огромный каменный дом, похожий на замок. Это было претенциозное, но некрасивое и даже уродливое двухэтажное здание с круглым куполом и с башнею, о которой рассказывали страшные ужасы. Там когда-то жил сумасшедший отец нынешнего помещика, потом в его комнатах учредили аптеку. Это также почему-то считалось страшным; но всего ужаснее было то, что наверху этой башни, в пустом, изогнутом окне были натянуты струны, то есть была устроена так называемая «Эолова арфа». Когда ветер пробегал по струнам этого своевольного инструмента, струны эти издавали сколько неожиданные, столько же часто странные звуки, переходившие от тихого густого рокота в беспокойные нестройные стоны и неистовый гул, как будто сквозь них пролетал целый сонм, пораженный страхом, гонимых духов. В доме все не любили эту арфу и думали, что она говорит что-то такое здешнему грозному господину и он не смеет ей возражать, но оттого становится еще немилосерднее и жесточе… Было несомненно примечено, что если ночью срывается буря и арфа на башне гудит так, что звуки долетают через пруды и парки в деревню, то барин в ту ночь не спит и наутро встает мрачный и суровый и отдает какое-нибудь жестокое приказание, приводившее в трепет сердца всех его многочисленных рабов.
В обычаях дома было, что там никогда и никому никакая вина не прощалась. Это было правило, которое никогда не изменялось, не только для человека, но даже и для зверя или какого-нибудь мелкого животного. Дядя не хотел знать милосердия и не любил его, ибо почитал его за слабость. Неуклонная строгость казалась ему выше всякого снисхождения. Оттого в доме и во всех обширных деревнях, принадлежащих этому богатому помещику, всегда царила безотрадная унылость, которую с людьми разделяли и звери.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Покойный дядя был страстный любитель псовой охоты. Он ездил с борзыми и травил волков, зайцев и лисиц. Кроме того, в его охоте были особенные собаки, которые брали медведей. Этих собак называли «пьявками». Они впивались в зверя так, что их нельзя было от него оторвать. Случалось, что медведь, в которого впивалась зубами пьявка, убивал ее ударом своей ужасной лапы или разрывал ее пополам, но никогда не бывало, чтобы пьявка отпала от зверя живая.
Теперь, когда на медведей охотятся только облавами или с рогатиной, порода собак-пьявок, кажется, совсем уже перевелась в России; но в то время, о котором я рассказываю, они были почти при всякой хорошо собранной, большой охоте. Медведей в нашей местности тогда тоже было очень много, и охота за ними составляла большое удовольствие.
Когда случалось овладевать целым медвежьим гнездом, то из берлоги брали и привозили маленьких медвежат. Их обыкновенно держали в большом каменном сарае с маленькими окнами, проделанными под самой крышей. Окна эти были без стекол, с одними толстыми, железными решетками. Медвежата, бывало, до них вскарабкивались друг по дружке и висели, держась за железо своими цепкими, когтистыми лапами. Только таким образом они и могли выглядывать из своего заключения на вольный свет Божий.
Когда нас выводили гулять перед обедом, мы больше всего любили ходить к этому сараю и смотреть на выставлявшиеся из-за решеток смешные мордочки медвежат. Немецкий гувернер Кольберг умел подавать им на конце палки кусочки хлеба, которые мы припасали для этой цели за своим завтраком.
За медведями смотрел и кормил их молодой доезжачий, по имени Ферапонт; но, как это имя было трудно для простонародного выговора, то его произносили «Храпон», или еще чаще «Храпошка». Я его очень хорошо помню: Храпошка был среднего роста, очень ловкий, сильный и смелый парень лет двадцати пяти. Храпон считался красавцем - он был бел, румян, с черными кудрями и с черными же большими глазами навыкате. К тому же он был необычайно смел. У него была сестра Аннушка, Которая состояла в поднянях, и она рассказывала нам презанимательные вещи про смелость своего удалого брата и про его необыкновенную дружбу с медведями, с которыми он зимою и летом спал вместе в их сарае, так что они окружали его со всех сторон и клали на него свои головы, как на подушку.
Перед домом дяди, за широким круглым цветником, окруженным расписною решеткою, были широкие ворота, а против ворот посреди куртины было вкопано высокое, прямое, гладко выглаженное дерево, которое называли «мачта». На вершине этой мачты был прилажен маленький помостик, или, как его называли, «беседочка».
Из числа пленных медвежат всегда отбирали одного «умного», который представлялся наиболее смышленым и благонадежным по характеру. Такого отделяли от прочих собратий, и он жил на воле, то есть ему дозволялось ходить по двору и по парку, но главным образом он должен был содержать караульный пост у столба перед воротами. Тут он и проводил большую часть своего времени, или лежа на соломе у самой мачты, или же взбирался по ней вверх до «беседки» и здесь сидел или тоже спал, чтобы к нему не приставали ни докучные люди, ни собаки.
Жить такою привольною жизнью могли не все медведи, а только некоторые, особенно умные и кроткие, и то не во всю их жизнь, а пока они не начинали обнаруживать своих зверских, неудобных в общежитии наклонностей, то есть пока они вели себя смирно и не трогали ни кур, ни гусей, ни телят, ни человека.
Медведь, который нарушал спокойствие жителей, немедленно же был осуждаем на смерть, и от этого приговора его ничто не могло избавить.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Отбирать «смышленого медведя» должен был Храпон. Так как он больше всех обращался с медвежатами и почитался большим знатоком их натуры, то понятно, что он один и мог это сделать. Храпон же и отвечал за то, если сделает неудачный выбор, - но он с первого же раза выбрал для этой роли удивительно способного и умного медведя, которому было дано необыкновенное имя: медведей в России вообще зовут «мишками», а этот носил испанскую кличку «Сганарель». Он уже пять лет прожил на свободе и не сделал еще ни одной «шалости». Когда о медведе говорили, что «он шалит», это значило, что он уже обнаружил свою зверскую натуру каким-нибудь нападением-
Тогда «шалуна» сажали на некоторое время в «яму», которая была устроена на широкой поляне между гумном и лесом, а через некоторое время его выпускали (он сам вылезал по бревну) на поляну и тут его травили «молодыми пьявками» (то есть подрослыми щенками медвежьих собак). Если же щенки не умели его взять и была опасность, что зверь уйдет в лес, то тогда стоявшие в запасном «секрете» два лучших охотника бросались на него с отборными опытными сворами, и тут делу наставал конец.
Если же эти собаки были так неловки, что медведь мог прорваться «к острову» (то есть к лесу), который соединялся с обширным брянским полесьем, то выдвигался особый стрелок, с длинным и тяжелым кухенрейтеровским штуцером, и, прицелясь «с сошки», посылал медведю смертельную пулю.
Чтобы медведь когда-либо ушел от всех этих опасностей, такого случая еще никогда не было, да страшно было и подумать, если бы это могло случиться: тогда всех в том виноватых ждали бы смертоносные наказания.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ум и солидность Сганареля сделали то, что описанной потехи, или медвежьей казни, не было уже целые пять лет. В это время Сганарель успел вырасти и сделался большим, матерым медведем, необыкновенной силы, красоты и ловкости. Он отличался круглою, короткою мордою и довольно стройным сложением, благодаря которому напоминал более колоссального грифона или пуделя, чем медведя. Зад у него был суховат и покрыт невысокою лоснящеюся шерстью, но плечи и загорбок были сильно развиты и покрыты длинною и мохнатою растительностью. Умен Сганарель был тоже как пудель и знал некоторые замечательные для зверя его породы приемы: он, например, отлично и легко ходил на двух задних лапах, подвигаясь вперед передом и задом, умел бить в барабан, маршировал с большою палкою, раскрашенною в виде ружья, а также охотно и даже с большим удовольствием таскал с мужиками самые тяжелые кули на мельницу и с своеобразным шиком пресмешно надевал себе на голову высокую мужичью островерхую шляпу с павлиным пером или с соломенным пучком вроде султана.
Но пришла роковая пора - звериная натура взяла свое и над Сганарелем. Незадолго перед моим прибытием в дом дяди тихий Сганарель вдруг провинился сразу несколькими винами, из которых притом одна была другой тяжче.
Программа преступных действий у Сганареля была та же самая, как и у всех прочих: для первоученки он взял и оторвал крыло гусю; потом положил лапу на спину бежавшему за маткою жеребенку и переломил ему спину; а наконец: ему не понравились слепой старик и его поводырь, и Сганарель принялся катать их по снегу, причем пооттоптал им руки и ноги.
Слепца с его поводырем взяли в больницу, а Сганареля велели Храпону отвести и посадить в яму, откуда был только один выход - на казнь…
Анна, раздевая вечером меня и такого же маленького в то время моего двоюродного брата, рассказала нам, что при отводе Сганареля в яму, в которой он должен был ожидать смертной казни, произошли очень большие трогательности. Храпон не продергивал в губу Сганареля «больнички», или кольца, и не употреблял против него ни малейшего насилия, а только сказал:
- Пойдем, зверь, со мною.
Медведь встал и пошел, да еще что было смешно - взял свою шляпу с соломенным султаном и всю дорогу до ямы шел с Храпоном обнявшись, точно два друга.
Они таки и были друзьями.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Храпону было очень жаль Сганареля, но он ему ничем пособить не мог. Напоминаю, что там, где это происходило, никому никогда никакая провинность не прощалась, и скомпрометировавший себя Сганарель непременно должен был заплатить за свои увлечения лютой смертью.
Травля его назначалась как послеобеденное развлечение для гостей, которые обыкновенно съезжались к дяде на . Приказ об этом был уже отдан на охоте в то же самое время, когда Храпону было велено отвести виновного Сганареля и посадить его в яму.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В яму медведей сажали довольно просто. Люк, или творило ямы, обыкновенно закрывали легким хворостом, накиданным на хрупкие жерди, и посыпали эту покрышку снегом. Это было маскировано так, что медведь не мог заметить устроенной ему предательской ловушки. Покорного зверя подводили к этому месту и заставляли идти вперед. Он делал шаг или два и неожиданно проваливался в глубокую яму, из которой не было никакой возможности выйти. Медведь сидел здесь до тех пор, пока наступало время его травить. Тогда в яму опускали в наклонном положении длинное, аршин семи, бревно, и медведь вылезал по этому бревну наружу. Затем начиналась травля. Если же случалось, что сметливый зверь, предчувствуя беду, не хотел выходить, то его понуждали выходить, беспокоя длинными шестами, на конце которых были острые железные наконечники, бросали зажженную солому или стреляли в него холостыми зарядами из ружей и пистолетов.
Храпон отвел Сганареля и заключил его под арест по этому же самому способу, но сам вернулся домой очень расстроенный и опечаленный. На свое несчастие, он рассказал своей сестре, как зверь шел с ним «ласково» и как он, провалившись сквозь хворост в яму, сел там на днище и, сложив передние лапы, как руки, застонал, точно заплакал.
Храпон открыл Анне, что он бежал от этой ямы бегом, чтобы не слыхать жалостных стонов Сганареля, потому что стоны эти были мучительны и невыносимы для его сердца.
- Слава Богу, - добавил он, - что не мне, а другим людям велено в него стрелять, если он уходить станет. А если бы мне то было приказано, то я лучше бы сам всякие муки принял, но в него ни за что бы не выстрелил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Анна рассказала это нам, а мы рассказали гувернеру Кольбергу, а Кольберг, желая чем-нибудь позанять дядю, передал ему. Тот это выслушал и сказал: «Молодец Храпошка», а потом хлопнул три раза в ладоши.
Это значило, что дядя требует к себе своего камердинера Устина Петровича, старичка из пленных французов двенадцатого года.
Устин Петрович, иначе Жюстин, явился в своем чистеньком лиловом фрачке с серебряными пуговицами, и дядя отдал ему приказание, чтобы к завтрашней «садке», или охоте на Сганареля, стрелками в секретах были посажены Флегонт - известнейший стрелок, который всегда бил без промаха, а другой Храпошка. Дядя, очевидно, хотел позабавиться над затруднительною борьбою чувств бедного парня. Если же он не выстрелит в Сганареля или нарочно промахнется, то ему, конечно, тяжело достанется, а Сганареля убьет вторым выстрелом Шлегонт, который никогда не дает промаха.
Устин поклонился и ушел передавать приказание, а мы, дети, сообразили, что мы наделали беды и что во всем этом есть что-то ужасно тяжелое, так что Бог знает, как это и кончится. После этого нас не занимали по достоинству ни вкусный рождественский ужин, который справлялся «при звезде», за один раз с обедом, ни приехавшие на ночь гости, из коих с некоторыми были и Дети.
Нам было жаль Сганареля, жаль и Ферапонта, и мы даже не могли себе решить, кого из них двух мы больше жалеем.
Оба мы, то есть я и мой ровесник - двоюродный брат, долго ворочались в своих кроватках. Оба мы заснули поздно, спали дурно и вскрикивали, потому что нам обоим представлялся медведь. А когда няня нас успокоивала, что медведя бояться уже нечего, потому что он теперь сидит в яме, а завтра его убьют, то мною овладевала еще большая тревога.
Я даже просил у няни взразумления: нельзя ли мне помолиться за Сганареля? Но такой вопрос был выше религиозных соображений старушки, и она, позевывая и крестя рот рукою, отвечала, что наверно она об этом ничего не знает, так как ни разу о том у священника не спрашивала, но что, однако, медведь - тоже Божие создание, и он плавал с Ноем в ковчеге.
Мне показалось, что напоминание о плаванье в ковчеге вело как будто к тому, что беспредельное милосердие Божие может быть распространено не на одних людей, а также и на прочие Божьи создания, и я с детскою верою стал в моей кроватке на колени и, припав лицом к подушке, просил величие Божие не оскорбиться моею жаркою просьбою и пощадить Сганареля.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Наступил . Все мы были одеты в праздничном и вышли с гувернерами и боннами к чаю. В зале, кроме множества родных и гостей, стояло духовенство: священник, диакон и два дьячка.
Когда вошел дядя, причт запел «Христос рождается». Потом был чай, потом вскоре же маленький завтрак и в два часа ранний праздничный обед. Тотчас же после обеда назначено было отправляться травить Сганареля. Медлить было нельзя, потому что в эту пору рано темнеет, а в темноте травля невозможна и медведь легко может скрыться из вида.
Исполнилось все так, как было назначено. Нас прямо из-за стола повели одевать, чтобы везти на травлю Сганареля. Надели наши заячьи шубки и лохматые, с круглыми подошвами, сапоги, вязанные из козьей шерсти, и повели усаживать в сани. А у подъездов с той и с другой стороны дома уже стояло множество длинных больших троечных саней, покрытых узорчатыми коврами, и тут же два стременных держали под уздцы дядину верховую английскую рыжую лошадь, по имени Щеголиха.
Дядя вышел в лисьем архалуке и в лисьей остроконечной шапке, и, как только он сел на седло, покрытое черною медвежьею шкурою с пахвами и паперсями, убранными бирюзой и «змеиными головками», весь наш огромный поезд тронулся, а через десять или пятнадцать минут мы уже приехали на место травли и выстроились полукругом. Все сани были расположены полуоборотом к обширному, ровному, покрытому снегом полю, которое было окружено цепью верховых охотников и вдали замыкалось лесом.
У самого леса были сделаны секреты или тайники за кустами, и там должны были находиться Флегонт и Храпошка.
Тайников этих не было видно, и некоторые указывали только на едва заметные «сошки», с которых один из стрелков должен был прицелиться и выстрелить в Сганареля.
Яма, где сидел медведь, тоже была незаметна, и мы поневоле рассматривали красивых вершников, у которых за плечом было разнообразное, но красивое вооружение: были шведские Штрабусы, немецкие Моргенраты, английские Мортимеры и варшавские Колеты.
Дядя стоял верхом впереди цепи. Ему подали в руки свору от двух сомкнутых злейших «пьявок», а перед ним положили у орчака на вальтрап белый платок.
Молодые собаки, для практики которых осужден был умереть провинившийся Сганарель, были в огромном числе и все вели себя крайне самонадеянно, обнаруживая пылкое нетерпение и недостаток выдержки. Они визжали, лаяли, прыгали и путались на сворах вокруг коней, на которых сидели одетые в форменное платье доезжачие, а те беспрестанно хлопали арапниками, чтобы привести молодых, не помнивших себя от нетерпения псов к повиновению. Все это кипело желанием броситься на зверя, близкое присутствие которого собаки, конечно, открыли своим острым природным чутьем.
Настало время вынуть Сганареля из ямы и пустить его на растерзание!
Дядя махнул положенным на его вальтрап белым платком и сказал: «Делай!»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Из кучки охотников, составлявших главный штаб дяди, выделилось человек десять и пошли вперед через поле.
Отойдя шагов двести, они остановились и начали поднимать из снега длинное, не очень толстое бревно, которое до сей поры нам издалека нельзя было видеть.
Это происходило как раз у самой ямы, где сидел Сганарель, но она тоже с нашей далекой позиции была незаметна.
Дерево подняли и сейчас же спустили одним концом в яму. Оно было спущено с таким пологим уклоном, что зверь без затруднения мог выйти по нем, как по лестнице.
Другой конец бревна опирался на край ямы и торчал из нее на аршин.
Все глаза были устремлены на эту предварительную операцию, которая приближала к самому любопытному моменту. Ожидали, что Сганарель сейчас же должен был показаться наружу; но он, очевидно, понимал в чем дело и ни за что не шел.
Началось гонянье его в яме снежными комьями и шестами с острыми наконечниками, послышался рев, но зверь не шел из ямы. Раздалось несколько холостых выстрелов, направленных прямо в яму, но Сганарель только сердитее зарычал, а все-таки по-прежнему не показывался.
Тогда откуда-то из-за цепи вскачь подлетели запряженные в одну лошадь простые навозные дровни, на которых лежала куча сухой ржаной соломы.
Лошадь была высокая, худая, из тех, которых употребляли на ворке для подвоза корма с гуменника, но, несмотря на свою старость и худобу, она летела, поднявши хвост и натопорщив гриву. Трудно, однако, было определить: была ли ее теперешняя бодрость остатком прежней молодой удали, или это скорее было порождение страха и отчаяния, внушаемых старому коню близким присутствием медведя? По-видимому, последнее имело более вероятия, потому что лошадь была взнуздана, кроме железных удил, еще острою бечевкою, которою и были уже в кровь истерзаны ее посеревшие губы. Она и неслась и металась в стороны так отчаянно, что управлявший ею конюх в одно и то же время драл ей кверху голову бечевой, а другою рукою немилосердно стегал ее толстою нагайкою.
Но, как бы там ни было, солома была разделена на «три кучи, разом зажжена и разом же с трех сторон скинута, зажженная, в яму. Вне пламени остался только один тот край, к которому было приставлено бревно.
Раздался оглушительный, бешеный рев, как бы смешанный вместе со стоном, но… медведь опять-таки не показывался.
До нашей цепи долетел слух, что Сганарель весь «опалился» и что он закрыл глаза лапами и лег вплотную в угол к земле, так что «его не стронуть».
Ворковая лошадь с разрезанными губами понеслась опять вскачь назад… Все думали, что это была посылка за новым привозом соломы. Между зрителями послышался укоризненный говор: зачем распорядители охоты не подумали ранее припасти столько соломы, чтобы она была здесь с излишком. Дядя сердился и кричал что-то такое, чего я не мог разобрать за всею поднявшеюся в это время у людей суетою и еще более усилившимся визгом собак и хлопаньем арапников.
Но во всем этом виднелось нестроение и был, однако, свой лад, и ворковая лошадь уже опять, метаясь и храпя, неслась назад к яме, где залег Сганарель, но не с соломою: на дровнях теперь сидел Ферапонт.
Гневное распоряжение дяди заключалось в том, чтобы Храпошку спустили в яму и чтобы он сам вывел оттуда своего друга на травлю…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
И вот Ферапонт был на месте. Он казался очень взволнованным, но действовал твердо и решительно, Нимало не сопротивляясь барскому приказу, он взял с дровней веревку, которою была прихвачена привезенная минуту тому назад солома, и привязал эту веревку одним концом около зарубки верхней части бревна. Остальную веревку Ферапонт взял в руки и, держась за нее, стал спускаться по бревну, на ногах, в яму…
Страшный рев Сганареля утих и заменился глухим ворчанием.
Зверь как бы жаловался своему другу на жестокое обхождение с ним со стороны людей; но вот и это ворчание сменилось совершенной тишиной.
- Обнимает и лижет Храпошку, - крикнул один из людей, стоявших над ямой.
Из публики, размещавшейся в санях, несколько человек вздохнули, другие поморщились.
Многим становилось жалко медведя, и травля его, очевидно, не обещала им большого удовольствия. Но описанные мимолетные впечатления внезапно были прерваны новым событием, которое было еще неожиданнее и заключало в себе новую трогательность.
Из творила ямы, как бы из преисподней, показалась курчавая: олова Храпошки в охотничьей круглой шапке. Он взбирался наверх опять тем же самым способом, как и спускался, то есть Ферапонт шел на ногах по бревну, притягивая себя к верху крепко завязанной концом наруже веревки. Но Ферапонт выходил не один: рядом с ним, крепко с ним обнявшись и положив ему на плечо большую косматую лапу, выходил и Сганарель… Медведь был не в духе и не в авантажном виде. Пострадавший и изнуренный, по-видимому не столько от телесного страдания, сколько от тяжкого морального потрясения, он сильно напоминал короля Лира. Он сверкал исподлобья налитыми кровью и полными гнева и негодования глазами. Так же, как Лир, он был и взъерошен, и местами опален, а местами к нему пристали будылья соломы. Вдобавок же, как тот несчастный венценосец, Сганарель, по удивительному случаю, сберег себе и нечто вроде венца. Может быть, любя Шерапонта, а может быть, случайно, он зажал у себя под мышкой шляпу, которою Храпошка его снабдил и с которою он же поневоле столкнул Сганареля в яму. Медведь сберег этот дружеский дар, и… теперь, когда сердце его нашло мгновенное успокоение в объятиях друга, он, как только стал на землю, сейчас же вынул из-под мышки жестоко измятую шляпу и положил ее себе на макушку…
Эта выходка многих насмешила, а другим зато мучительно было ее видеть. Иные даже поспешили отвернуться от зверя, которому сейчас же должна была последовать злая кончина.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тем временем, как все это происходило, псы взвыли и взметались до потери всякого повиновения. Даже арапник не оказывал на них более своего внушающего действия. Щенки и старые пьявки, увидя Сганареля, поднялись на задние лапы и, сипло воя и храпя, задыхались в своих сыромятных ошейниках; а в это же самое время Храпошка уже опять мчался на ворковом одре к своему секрету под лесом. Сганарель опять остался один и нетерпеливо дергал лапу, за которую случайно захлестнулась брошенная Храпошкой веревка, прикрепленная к бревну. Зверь, очевидно, хотел скорее ее распутать или оборвать и догнать своего друга, но у медведя, хотя и очень смышленого, ловкость все-таки была медвежья, и Сганарель не распускал, а только сильнее затягивал петлю на лапе.
Видя, что дело не идет так, как ему хотелось, Сганарель дернул веревку, чтобы ее оборвать, но веревка была крепка и не оборвалась, а лишь бревно вспрыгнуло и стало стоймя в яме. Он на это оглянулся; а в то самое мгновение две пущенные из стаи со своры пьявки достигли его, и одна из них со всего налета впилась ему острыми зубами в загорбок.
Сганарель был так занят с веревкой, что не ожидал этого и в первое мгновение как будто не столько рассердился, сколько удивился такой наглости; но потом, через полсекунды, когда пьявка хотела перехватить зубами, чтобы впиться еще глубже, он рванул ее лапою и бросил от себя очень далеко и с разорванным брюхом. На окровавленный снег тут же выпали ее внутренности, а другая собака была в то же мгновение раздавлена под его задней лапой… Но что было всего страшнее и всего неожиданнее, это то, что случилось с бревном. Когда Сганарель сделал усиленное движение лапою, чтобы отбросить от себя впившуюся в него пьявку, он тем же самым движением вырвал из ямы крепко привязанное к веревке бревно, и оно полетело пластом в воздухе. Натянув веревку, оно закружило вокруг Сганареля, как около своей оси, и, чертя одним концом по снегу, на первом же обороте размозжило и положило на месте не двух и не трех, а целую стаю поспевавших собак. Одни из них взвизгнули и копошились из снега лапками, а другие, как кувырнулись, так и вытянулись.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Зверь или был слишком понятлив, чтобы не сообразить, какое хорошее оказалось в его обладании оружие, или веревка, охватившая его лапу, больно ее резала, но он только взревел и, сразу перехватив веревку в самую лапу, еще так наподдал бревно, что оно поднялось и вытянулось в одну горизонтальную линию с направлением лапы, державшей веревку, и загудело, как мог гудеть сильно пущенный колоссальный волчок. Все, что могло попасть под него, непременно должно было сокрушиться вдребезги. Если же веревка где-нибудь, в каком-нибудь пункте своего протяжения оказалась бы недостаточно прочною и лопнула, то разлетевшееся в центробежном направлении бревно, оторвавшись, полетело бы вдаль, Бог весть до каких далеких пределов, и на этом полете непременно сокрушит все живое, что оно может встретить.
Все мы, люди, все лошади и собаки, на всей линии и цепи, были в страшной опасности, и всякий, конечно, желал, чтобы для охранения его жизни веревка, на которой вертел свою колоссальную пращу Сганарель, была крепка. Но какой, однако, все это могло иметь конец? Этого, впрочем, не пожелал дожидаться никто, кроме нескольких охотников и двух стрелков, посаженных и секретных ямах у самого леса. Вся остальная публика, то есть все гости и семейные дяди, приехавшие на эту потеху в качестве фителей, не находили более в случившемся ни малейшей потехи. Все в перепуге велели кучерам как можно скорее скакать далее от опасного места и в страшном беспорядке, тесня и перегоняя друг друга, помчались к дому.
В спешном и беспорядочном бегстве по дороге было несколько столкновений, несколько падений, немного смеха и немало перепугов. Выпавшим из саней казалось, что бревно оторвалось от веревки и свистит, пролетая над их головами, а за ними гонится рассвирепевший зверь.
Но гости, достигши дома, могли прийти в покой и оправиться, а те немногие, которые остались на месте травли, видели нечто гораздо более страшное…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Никаких собак нельзя было пускать на Сганареля. Ясно было, что при его страшном вооружении бревном он мог победить все великое множество псов без малейшего для себя вреда. А медведь, вертя свое бревно и сам за ним поворачиваясь, прямо подавался к лесу, и смерть его ожидала только здесь, у секрета, в котором сидели Ферапонт и без промаха стрелявший Флегонт.
Меткая пуля все могла кончить смело и верно.
Но рок удивительно покровительствовал Сганарелю и, раз вмешавшись в дело зверя, как будто хотел спасти его во что бы то ни стало.
В ту самую минуту, когда Сганарель сравнялся с привалами, из-за которых торчали на сошках наведенные на него дула кухенрейтеровских штуцеров Храпошки и Флегонта, веревка, на которой летало бревно, неожиданно лопнула и… как пущенная из лука стрела, стрекнуло в одну сторону, а медведь, потеряв равновесие, упал и покатился кубарем в другую.
Перед оставшимися на поле вдруг сформировалась новая живая и страшная картина: бревно сшибло сошки и весь замет, за которым скрывался в секрете Флегонт, а потом, перескочив через него, оно ткнулось и закопалось другим концом в дальнем сугробе; Сганарель тоже не терял времени. Перекувырнувшись три или четыре раза, он прямо попал за снежный валик Храпошки…
Сганарель его моментально узнал, дохнул на него своей горячей пастью, хотел лизнуть языком, но вдруг с другой стороны, от Флегонта, крякнул выстрел, и… медведь убежал в лес, а Храпошка… упал без чувств.
Его подняли и осмотрели: он был ранен пулею в руку навылет, но в ране его было также несколько медвежьей шерсти.
Флегонт не потерял звания первого стрелка, но он стрелял впопыхах из тяжелого штуцера и без сошек, с которых мог бы прицелиться. Притом же на дворе уже было серо, и медведь с Храпошкою были слишком тесно скручены…
При таких условиях и этот выстрел с промахом на одну линию должно было считать в своем роде замечательным.
Тем не менее - Сганарель ушел. Погоня за ним по лесу в этот же самый вечер была невозможна; а до следующего утра в уме того, чья воля была здесь для всех законом, просияло совсем иное настроение.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Дядя вернулся после окончания описанной неудачной охоты. Он был гневен и суров более, чем обыкновенно. Перед тем как сойти у крыльца с лошади, он отдал приказ завтра чем свет искать следов зверя и обложить его так, чтобы он не мог скрыться.
Правильно поведенная охота, конечно, должна была дать совсем другие результаты.
Затем ждали распоряжения о раненом Храпошке. По мнению всех, его должно было постигнуть нечто страшное. Он по меньшей мере был виноват в той оплошности, что не всадил охотничьего ножа в грудь Сганареля, когда тот очутился с ним вместе, и оставил его нимало не поврежденным в его объятиях. Но, кроме того, были сильные и, кажется, вполне основательные подозрения, что Храпошка схитрил, что он в роковую минуту умышленно не хотел поднять своей руки на своего косматого друга и пустил его на волю.
Всем известная взаимная дружба Храпошки с Сганарелем давала этому предположению много вероятности.
Так думали не только все участвовавшие в охоте, но так же точно толковали теперь и все гости.
Прислушиваясь к разговорам взрослых, которые собрались к вечеру в большой зале, где в это время для нас зажигали богато убранную елку, мы разделяли и общие подозрения и общий страх пред тем, что может ждать Ферапонта.
На первый раз, однако, из передней, через которую дядя прошел с крыльца к себе «на половину», до залы достиг слух, что о Храпошке не было никакого приказания.
- К лучшему это, однако, или нет? - прошептал кто-то, и шепот этот среди общей тяжелой унылости толкнулся в каждое сердце.
Его услыхал и отец Алексей, старый сельский священник с бронзовым крестом двенадцатого года. Старик тоже вздохнул и с таким же шепотом сказал:
- Молитесь рожденному Христу.
С этим он сам и все, сколько здесь было взрослых и детей, бар и холопей, все мы сразу перекрестились. И тому было время. Не успели мы опустить наши руки, как широко растворились двери и вошел, с палочкой в руке, дядя. Его сопровождали две его любимые борзые собаки и камердинер Жюстин. Последний нес за ним на серебряной тарелке его белый фуляр и круглую табакерку с портретом Павла Первого.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Вольтеровское кресло для дяди было поставлено на небольшом персидском ковре перед елкою, посреди комнаты. Он молча сел в это кресло и молча же взял у Жюстина свой фуляр и свою табакерку. У ног его тотчас легли и вытянули свои длинные морды обе собаки.
Дядя был в синем шелковом архалуке с вышитыми гладью застежками, богато украшенными белыми филограневыми пряжками с крупной бирюзой. В руках у него была его тонкая, но крепкая палка из натуральной кавказской черешни.
Палочка теперь ему была очень нужна, потому что во время суматохи, происшедшей на садке, отменно выезженная Щеголиха тоже не сохранила бесстрашия - она метнулась в сторону и больно прижала к дереву ногу своего всадника. Дядя чувствовал сильную боль в этой ноге и даже немножко похрамывал.
Это новое обстоятельство, разумеется, тоже не могло прибавить ничего доброго в его раздраженное и гневливое сердце. Притом было дурно и то, что при появлении дяди мы все замолчали. Как большинство подозрительных людей, он терпеть не мог этого; и хорошо его знавший отец Алексей поторопился, как умел, поправить дело, чтобы только нарушить эту зловещую тишину.
Имея наш детский круг близ себя, священник задал нам вопрос: понимаем ли мы смысл песни «Христос рождается»? Оказалось, что не только мы, но и старшие плохо ее разумели. Священник стал нам разъяснять слова: «славите», «рящите» и «возноситеся», и, дойдя до значения этого последнего слова, сам тихо «вознесся» и умом и сердцем. Он заговорил о даре, который и нынче, как и «во время оно», всякий бедняк может поднесть к яслям «рожденного Отроча», смелее и достойнее, чем поднесли злато, смирну и ливан волхвы древности. Дар наш - наше сердце, исправленное по Его учению. Старик говорил о любви, о прощенье, о долге каждого утешить друга и недруга «во имя Христово»… И думается мне, что слово его в тот час было убедительно… Все мы понимали, к чему оно клонит, все его слушали с особенным чувством, как бы моляся, чтобы это слово достигло до цели, и у многих из нас на ресницах дрожали хорошие слезы…
Вдруг что-то упало… Это была дядина палка… Ее ему подали, но он до нее не коснулся: он сидел, склонясь набок, с опущенною с кресла рукою, в которой, как позабытая, лежала большая бирюза от застежки… Но вот он уронил ее, и… ее никто не спешил поднимать.
Все глаза были устремлены на его лицо. Происходило удивительное: он плакал! Священник тихо раздвинул детей и, подойдя к дяде, молча благословил его рукою.
Тот поднял лицо, взял старика за руку и неожиданно поцеловал ее перед всеми и тихо молвил:
- Спасибо.
В ту же минуту он взглянул на Жюстина и велел позвать сюда Ферапонта.
Тот предстал бледный, с подвязанной рукою.
- Стань здесь! - велел ему дядя и показал рукою на ковер. Храпошка подошел и упал на колени.
- Встань… поднимись! - сказал дядя. - Я тебя прощаю. Храпошка опять бросился ему в ноги. Дядя заговорил нервным, взволнованным голосом:
- Ты любил зверя, как не всякий умеет любить человека. Ты меня этим тронул и превзошел меня в великодушии. Объявляю тебе от меня милость: даю вольную и сто рублей на дорогу. Иди куда хочешь.
- Благодарю и никуда не пойду, - воскликнул Храпошка.
- Что?
- Никуда не пойду, - повторил Ферапонт.
- Чего же ты хочешь?
- За вашу милость я хочу вам вольной волей служить честней, чем за страх поневоле.
Дядя моргнул глазами, приложил к ним одною рукою свой белый фуляр, а другою, нагнувшись, обнял Ферапонта, и… все мы поняли, что нам надо встать с мест, и тоже закрыли глаза… Довольно было чувствовать, что здесь совершилась слава вышнему Богу и заблагоухал мир во имя Христово, на месте сурового страха.
Это отразилось и на деревне, куда были посланы котлы браги. Зажглись веселые костры, и было веселье во всех, и шутя говорили друг другу:
- У нас ноне так сталось, что и зверь пошел во святой тишине Христа славить.
Сганареля не отыскивали. Ферапонт, как ему сказано было, сделался вольным, скоро заменил при дяде Жюстина и был не только верным его слугою, но и верным его другом до самой его смерти. Он закрыл своими руками глаза дяди, и он же схоронил его в Москве на Ваганьковском кладбище, где и по сю пору цел его памятник. Там же, в ногах у него, лежит и Шерапонт.
Цветов им теперь приносить уже некому, но в московских норах и трущобах есть люди, которые помнят белоголового длинного старика, который словно чудом умел узнавать, где есть истинное горе, и умел поспевать туда вовремя сам или посылал не с пустыми руками своего доброго пучеглазого слугу.
Эти два добряка, о которых много бы можно сказать, были - мой дядя и его Ферапонт, которого старик в шутку называл: «укротитель зверя».
