Начинают все одинаково, в нескольких вариантах, у меня ничего нового, всего лишь один из них.... Беды никто не ждал, хорошая семья, мама, папа, я - один ребёнок в семье.... Началось всё в 11 классе, в каком то клубе я покурила эту шляпу... Раз, понравилось... два.....десять, сначала это не происходило систематически, так, где-то на очередной вечерине, не более того.. Относилась я к этому, разумеется, играючи: это всё ерунда, захочу-буду, не захочу-не буду. Был одноклассник, мы дружили, когда узнала что он КОЛЕТСЯ, был ШОК, решила помочь ему выбраться =)), ахахах как я не понимала тогда, что ему ЭТО И НЕ НАДО...

Вобщем прилипла сама. но и тогда я ещё не понимала НАСКОЛЬКО я прилипла, поняла позже, когда влюбилась в наркота. Познакомились у барыги, я была студенткой, он был старше на 10 лет. что эта хрень сильнее меня я поняла только когда мы решили переломаться, не получилось. Уж не помню сколько раз мы пытались, но в итоге он увёз меня в Тольятти (он сам от туда). Там пол года мы были трезвыми, потом он сорвался и начался АД. Он не хотел тормозить, а я не хотела начинать, жить рядом с употребляющим наркоманом я не могла, все мои попытки вразумить его заканчивались полным моим крахом. человек не хотел бросать, говорил что он такой, что ему уже не измениться, что и рад бы да никак.... С другой стороны меня гнобили его родители, я понимаю что переживали за сына, живёт с НАРКОМАНКОЙ, как же так?!

Ушла от него, сняла квартиру там, устроилась на работу, ждала что одумается. Нашёл меня через знакомых, одумался, ХА, если бы... Сказал что и уйти мне не даст, и жить будет как жил: ИРА, МЕНЯ УЖЕ НИ ЧТО НЕ ИЗМЕНИТ!! я решила уехать, понимала - останусь заторчу. Он нашел меня на вокзале, закатил скандал и за шиворот привёз домой.. Через несколько дней я сбежала, купила автобусный билет до Сызрани (3 или 4 часа езды от Тольятти), сутки там прождала поезд питерский, ревелааааааа, и уезжать не хотела и понимала что уехать нужно, уехала. пока двое суток ехала, ко мне пришло осознание того, что и не было ни какой любви, ни с моей стороны, ни с его, это только ГЕРОИН... и тогда, в поезде, я решила для себя, что двум наркоманам НУ НИКАК НЕ ПОЛУЧИТСЯ БЫТЬ ВМЕСТЕ, И УПАСИ МЕНЯ БОГ ЕЩЁ РАЗ ПРИДУМАТЬ СЕБЕ ТАКУЮ ЛЮБОВЬ.

Приехала в Питер, поймала ДП и сорвалась.... и опять та же карусель, ни чего не хочу, сил нет, гори оно всё.... Система....От мамы уехала, она была беременна и я решила не испытывать судьбу, не дай бог поймёт... Жила с бабушкой, встретила человека. Он влюбился. сначала футболила Его, упрямый!! Иногда встречалась с Ним куда то ходили, всё здорово, НО ОН НИ ЧЕГО ПРО МЕНЯ НЕ ЗНАЕТ!!! рассказала Ему...чего мне стоило это произнести... Он - в шоке ПАДЦТАЛОМ!! Не верил, смотрел руки, психовал... я поняла - не уйдёт всё равно, и оказалась права. Вцепилась в Него как в спасательный круг, переломалась, Он мне помог, увёз меня из района, не отходил ни на шаг. Года два всё нормально, вместе жили, работали, купили машину Ему, потом мне, всё олл райт, но... Он меня любил, я Его нет. Нет, мне Он был очень приятен, я была Ему благодарна, но не более того, и Он об этом знал... ну или догадывался.... Но Его всё устраивало, меня тоже.... Пока я не встретила Диму. У подруги был день рождения, вообще то пойти мы должны были вместе, но у Него появились дела и я поехала одна. И всё, увидела и пропала!!! Потеряла голову НАСОВСЕМ! Домой вернулась на третий день, молча собрала вещи и ушла, Он молчал...

С Димой мозги я потеряла окончательно. О том чем он занимается, я знала очень приблизительно, офис, стройматериалы... Блиииин, знать бы где споткнёшься. Короче влюбилась, в процессе рассказала ему про себя, он не испугался, удивительно спокойно отреагировал. Наркоманом он не был, алкоголиком тоже. Потом начались открытия, он завис где-то на ночь, его ни кто не мог найти и ко мне приехал его друг "кое-что" забрать, этим "кое-чем" оказалось пол кило.. АХРЕНЕТЬ!!! Во мне всё перевернулось, в голове звенел один вопрос: почему меня это преследует??

Ситуация осложнилась тем, что Дима запросто мог свалить на сутки-двое «к друзьям», а на деле оказалось к подругам. Мне нужно было бежать оттуда ещё тогда, бегом, не оглядываясь, но я не могла, и он это скорее всего понимал. Мне кажется, я тогда сама себе нашла повод чтоб снова заторчать. И опять-СИСТЕМА... Было нестерпимо больно, хотелось выть, орать, биться головой об стену, но самое страшное - хотелось обратно к Диме... Вот это уже абсурд, но я ни чего не могла с собой поделать... Он приезжал за мной (надо сказать что сопротивлялась я не долго, так, для понта), видел что со мной происходит, ругань, драки, унижения, закрывал меня, сваливал сам, сваливала я, и опять как замкнутый круг всё с начала - боль, истерики, помирились, поругались и так до бесконечности. Какой-то бред... Он пытается со мной бороться, но я уже сама ни чего не хочу. Его это само собой не устраивает.

Не знаю сколько бы это продолжалось, но его принимают с нормальным весом, я отдаю машину, дело закрывают, не успев открыть, отпускают его, на следующий день он уезжает к «друзьям». Всё НЕМОГУ, ФИНАЛ, ухожу. Что со мной было тогда, словами не передать, эта грёбанная система, этот грёбанный Дима, которого я люблю, за что не понятно, растоптана, ОГЛОХЛА ОКОНЧАТЕЛЬНО, жить не хотелось, сил бороться с собой уже не было, да и желания тоже честно говоря...

А через пару месяцев приняли меня, 120 гр, 228ч2. Заплатить за себя я уже не могла на тот момент, маме звонить не стала, ему соответственно тоже... Так плевать на всё стало... Мама узнала что я сижу, когда Дима начал меня искать, он думал что я у неё или у бабушки, а они думали что у него... ха.. было поздно уже что то делать, 4 года 6 мес уже мои, никогда не забуду мамины глаза, когда она примчалась в тюрьму, воспалённые, заплаканные, заходит по сторонам озирается, в ужасе... И один только вопрос: Ира, я не понимаю, как ты тут вообще оказалась?? Папа до сих пор не знает, что я сидела, мы ему тупо врали, иначе он бы меня расчленил.. Отсидела я 2г 4мес. Наверное это меня и спасло, сама бы я на тот момент уже не остановилась….

Первые полтора года Дима ездил, просил прощения, втирал мне что любит меня, что понял как я была дорога ему только когда меня не стало рядом, что ему очень плохо без меня ну и тд. А я не могла сидя там верить ни одному его слову, меня ни как не отпускала дикая ревность и обида, я ему больше не верила, и всё равно рыдала ночами... Было очень тяжело и очень больно. В итоге я его отшила, попросила его не приезжать больше, он приехал, на свидание он не попал, я не подписывала его, орал весь день под окнами, тогда я его видела в последний раз, в окно....

Когда приехала домой узнала от знакомых что он стал бухать, сильно... Он узнал что я дома, начал звонить, искать, я тупо не подходила к телефону... Через несколько месяцев мне позвонил наш общий знакомый и сказал что его убили. Наверное я могла бы ему помочь, возможно он был бы сейчас жив и здоров, я не знаю, но я ничего не сделала. После похорон за несколько месяцев я сожрала себя изнутри так, что... опять сорвалась. Правда в этот раз сознание как то быстро ко мне вернулось, 2-3 месяца и упаковалась в больницу, зашилась. Не могу больше туда возвращаться, каждый раз затягивает сильнее чем предыдущий, не хочу больше искать грёбанный повод, надоело до безобразия, до тошноты надоело, не могу больше врать родителям, что у меня всё хорошо, не хочу больше причинять боль близким людям, понимаю что ЭТО всё равно будет меня преследовать, но я справлюсь, раз так сложилось нужно учиться жить с этим, ХОЧУ ЖИТЬ, только как после этого всего жить, пока не понимаю...

— ноября 5, 2011 at 15:12

«НАРКОМАНИЯ - НЕ БОЛЕЗНЬ, А ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ В СЕМЬЕ »

История Никиты, Александра Леонидовича и Александры Владимировны

«ЧЕЛОВЕКА УВАЖАЮТ ЗА ТО, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ САМ »

Никита

Когда ты становишься сильнее наркомании, ты начинаешь видеть ее причины. Наверное, я начал принимать наркотики, потому что они помогали поддерживать определенный статус в компании и создавали ощущение свободы от родительского контроля. Мне казалось, что если я это делаю, круче меня никого нет. На самом деле, думаю, мое окружение понимало, что я - никто и ничто: шестнадцатилетний мальчик, который строит из себя нечто, не имея за душой ничего, кроме родительского авторитета и денег…

В школьные годы я был дебоширом. Из трех школ меня выгоняли за хулиганство. Я постоянно искал приключения - без них было скучно. Знания давались легко, не надо было особо напрягаться. Я все писал и делал сам, и у меня было ощущение, что так будет и дальше - все в жизни будет даваться легко. Наверное, поэтому и начал расслабляться. В восьмом классе я уже регулярно прогуливал занятия, пиво и сигареты были в порядке вещей. Я знал ребят, которые курили «траву», это тоже казалось чем-то вполне обычным: вот, курят - и ничего.

Я ходил во многие спортивные кружки, но любой спорт бросал при появлении первых трудностей. Теперь понимаю, что, стоило еще немного напрячься - и все бы получилось, но тогда просто говорил: «Мне это не подходит».

В старших классах вместо уроков я ходил в компьютерный клуб. Деньги брал у родителей потихоньку, если пропажа обнаруживалась - пытался свалить вину на домработницу. Родители отправили меня учиться в Англию, но из английской школы я вылетел на четвертый день - за то, что устроил пьянку, напоил учеников водкой и обругал преподавателей. Родители рассердились - в наказание отвезли на дачу. Но надолго я там не задержался.

Мама тогда очень много времени проводила в разъездах и командировках, а отца я всерьез не воспринимал. В моем представлении настоящий мужчина должен был кататься на очень дорогих машинах и сорить деньгами, а папа не соответствовал этому образу.

Я рано научился вбивать клинья между родителями: если папа замечал, что я веду себя неадекватно, и говорил об этом маме, я в ответ наговаривал ей на него все, что приходило в голову, вплоть до того, что он ей якобы изменяет. Мама верила и была ко мне лояльна. С папой такое не проходило, но я всегда находил поддержку у мамы.

Мне многое долго сходило с рук. С 15 лет у меня была своя машина. То есть, она была мамина, но я пользовался ею постоянно. Однажды я взял ее без спроса и попал в аварию. Меня отругали, но особо не наказывали.

Наркотики казались мне самым лучшим, что только может быть, все остальное - пустой тратой времени. Жить было весело: я ходил в казино, в ночные клубы, играл на автоматах. Когда денег стало не хватать, сделал слепок с ключа от сейфа и брал там родительские деньги. У родителей тоже продолжал просить - для отвода глаз. Поводы находились всегда: дни рождения, подарки для друзей и так далее.

В семнадцать лет я поступил в университет и стал встречаться с девушкой. Она была старше. Родителям показалась положительной и понравилась. Они сняли для нас квартиру, давали деньги на еду и вещи. Думаю, моей девушке только это и было нужно. Она сама курила «траву» и прикрывала меня. Чтобы она не возмущалась, когда я подолгу пропадал и оставлял ее одну, я задабривал ее подарками.

В университет я почти не ходил, и вскоре меня выгнали. Семья решила, что я пойду служить в армию и это должно поставить меня на место. Но и в армии не было проблемой достать наркотики. К тому же, я часто отпрашивался из части и ездил в Киев «лечить зубы» - об этом мама договаривалась с командиром части. Я ненавидел зубных врачей, но готов был ходить к ним на прием, лишь бы вырваться в город, забежать к товарищу и разжиться наркотиками. Ни от чего другого я не получал удовольствия. И принимал любые препараты, которые мог достать.

Родителей я тогда воспринимал как сожителей и финансистов. Они были средством достижения моих целей, «лесенкой», по которой я все выше поднимался в своих иллюзиях. То, что они давали, я принимал как должное и постоянно ссорил их между собой, чтобы от каждого получить свой выигрыш. Я знал, что можно поругаться с папой, «подставить» его перед мамой и потом взять у нее денег. Если поссорить родителей не удавалось, и они ополчались против меня вдвоем, я обвинял их в том, что они мало для меня делают, указывал на детей, у которых было больше, чем у меня, внушая мысль, что они меня обидели и чего-то недодали. Я шантажировал их тем, что уйду или выброшусь в окно, потому что они мне надоели. Сейчас я вспоминаю все это с трудом - этого было слишком много.

Я не задумывался тогда над тем, одинок ли я, но чувствовал какую-то пустоту. В глубине души я понимал, что ничего сам по себе не значу, никому не нужен. Даже «друзья» постоянно обманывали меня, «разводили» на деньги.

Я очень быстро набирал дозу. В последнее время, бывало, ездил к «барыгам» по несколько раз в день. Постоянно курил траву, чтобы «прибить» желание уколоться, но становилось только хуже. Под конец принимал героин вместе с метадоном, колол его внутримышечно, от чего мышцы сильно раздувались. Этот путь - от первого выкуренного «косяка» до героина с метадоном - я прошел всего за два с половиной года.

Несколько раз я попадал в аварии - просто засыпал за рулем. Однажды, заснув, остановился прямо посреди дороги. Милиционеры обыскали машину, «изъяли» мобильный телефон, часы, золотую цепочку, зато на шприцы и метадон не обратили внимания.

Моментами я понимал, что мне совсем плохо и что все это скоро должно закончиться, так уже продолжаться не может. Как корова, которую ведут на забой, я чувствовал приближение смерти. Хотелось попросить помощи у родителей, но не хватало смелости. Помогло то, что один знакомый увидел меня в невменяемом состоянии. Он позвонил родителям. Когда я ненадолго отлучился от машины, а потом вернулся, увидел, что ее грузят на эвакуатор. Рядом стоял отец. Он сказал: «Невменяемые не могут сидеть за рулем!»

После этого они собрали семейный совет. Сказали, что я поеду в Центр «Выбор» на три месяца. Я не очень испугался: в армии мне удалось продержаться год, так что три месяца не казались таким уж большим сроком. Меня стали готовить к поездке. Ехать в Центр надо было трезвым, и родители пригласили нарколога, который делал мне капельницы, чтобы «промыть кровь». Два дня я терпел. На третий решил выйти в подъезд покурить «траву». Отец запретил выходить, тогда я стал драться с ним и с наркологом, который делал капельницы. Меня связали и отправили в «психушку».

Пребывание в психиатрической больнице помню отрывками. Там меня закалывали нейролептиками, и я не знаю, что делал от укола до укола. Помню решетки на окнах и еще - что искал, как оттуда выбраться.

Когда я вышел из больницы, мама сказала: «Здравствуй, Никита». Она не сказала «сыночек», как раньше, а назвала меня по имени, и я понял: что-то изменилось.

В «Выбор» я приехал в стопроцентной уверенности, что это очередная «разводка», что все кончится, как и раньше, ничем: потерплю три месяца, потом снова буду колоться. Первые два дня отходил от нейролептиков (уже в день выписки из «психушки» меня с утра обкололи), нес какую-то околесицу. Потом немного опомнился, стал спрашивать у ребят, сколько они здесь находятся, в каких условиях придется «лежать», и тому подобное. Тогда я впервые подумал, что все не так просто. На третий день стал лить крокодильи слезы: «Я все понял, больше не буду, хочу домой». Леонид Александрович сказал: «Поставь сумку. У тебя два выхода: или начнешь думать, или снова попадешь в дурдом». Этого я не хотел ни за что, решил, что лучше буду «думать». Хотя, как потом выяснилось, это было ничуть не легче, в каком-то смысле - с непривычки - даже труднее.

Первые полтора месяца постоянно врал и спорил на группах, рассказывал небылицы. Ребята хохотали, а я думал, что им это нравится. Потом понял, что они смеются надо мной. Мне говорили, что я иждивенец, не человек, что сижу на шее у родителей, что мужчины себя так не ведут. Когда я пытался поссорить ребят между собой, получал мгновенную ответную реакцию. Я думал, будто говорю то, что думаю, а говорил то, что от меня хотели слышать. Ребята чувствовали вранье, вылавливали во мне эту «гниль» и вытаскивали на поверхность. Они переставали со мной разговаривать. И я чувствовал одиночество.

Потом, когда я стал уже старожилом, я видел, как пытаются врать на группах новички, и всегда было понятно, что они врут, и становилось неинтересно.

У меня накопилось много вопросов, но задавать их я боялся: бывало, задашь один невинный вопрос, а Леонид Александрович вычислит и вытащит из него еще множество вопросов - один другого труднее. И я вскоре понял, что лукавить здесь бессмысленно, надо говорить только правду, потому что ложь видна, и тебе потом больше не верят. Но говорить правду было очень трудно.

Я приноравливался к новым требованиям: начал заниматься спортом, бегал по утрам. Мне стали оказывать доверие. Разрешили работать на компьютере, проверять электронную почту. Я воспользовался этим и написал письмо своей девушке.

Когда через два месяца я спросил Леонида Александровича, какие изменения он во мне видит, он ответил: «Все хорошо, но только ты нас обманул - написал письмо». В первый раз мне сделалось стыдно: ведь мне только начали доверять, и вдруг, в один момент, все развалилось! И впервые я подумал, что вранье никогда ни к чему хорошему не приводит.

Леонид Александрович объяснил, в чем моя главная ошибка: я не понимал, что такое мужчина, как он должен себя вести. И я понял, что если не научусь этому в Центре, то не научусь нигде.

Мне надо было привыкнуть думать и делать одно и то же. Я не мог проспать утром, когда все бегают, а потом рассказывать, как я хочу заниматься спортом. Леонид Александрович говорил: «Если выключить звук и смотреть только на твои движения, становится понятно, что на самом деле ты хочешь спать».

Когда я стал говорить о том, что меня действительно волнует, ребята начали помогать мне разбираться в себе. Именно они сказали, что я отношусь к отцу хуже, чем к маме, и посоветовали подумать над этим. Я замечал ребят, которые мне нравились, приглядывался к ним, старался что-то перенять: у Артема - немногословие и способность много делать, у Максима - умение всегда говорить правду, какой бы она ни была, у Володи - способность быстро исправлять ошибки.

Через полгода Леонид Александрович сказал мне: «Ты сейчас начинаешь с нуля. Это очень хороший результат, потому что раньше ты был в большом «минусе». Скоро я почувствовал, что вышел в «плюс»: я научился общаться с людьми, а не с наркоманами. Со мной стали общаться папа, мама, брат и многие люди, которые раньше воспринимали меня как придаток к родителям. Я научился видеть в людях людей. Я понял, что друзья - не для чего-то, это люди, которые за тебя переживают, готовы поддержать, и которым ты тоже готов помочь.

Я перестал парить в облаках и увидел жизнь в реальном свете. Я понял, что нельзя ничего просить, потому что никто не должен мне ничего давать, и надо самому всего добиваться. Понял, что «не могу» не существует, есть только «не хочу», и его надо преодолеть.

К родителям я почувствовал благодарность: они мне очень помогли, очень многое дали мне в жизни. И даже когда они поступали со мной жестко, отправляли в «психушку» - они меня спасали. Если бы не они, я бы уже умер, как умер тот человек, который дал мне впервые попробовать наркотики. Как умерли те трое ребят, с которыми я начинал курить, потом колоться: один - в двадцать один год, другой - в восемнадцать с половиной, третий - в день своего восемнадцатилетия, отпраздновав знаменательную дату большой дозой и оставив беременную подругу, чей сын родился уже после его смерти (родители уговорили ее родить ребенка, чтобы от их сына осталось хоть что-то на земле).

Мне стыдно было вспоминать, как я ссорил папу с мамой, как я их «подставлял», оскорблял, как я им врал. Я должен был научиться жить совсем иначе.

Вернувшись домой из Центра, я впервые в жизни пошел работать. Сначала - с маминой помощью. Но это был неудачный опыт: меня взяли по протекции, относились как к «маменькиному сынку», не было перспектив роста. Вторую работу я нашел сам - прошел собеседование, потом устроился на стажировку. Через две недели мне дали первое задание. А потом поручили серьезный участок работы. И еще я восстановился в университете, но решил, что буду учиться на заочном, чтобы не оставлять работу.

Помню, как-то мама говорила, что она многого достигла сама, и что если бы жив был ее отец, он бы ею гордился. Я тоже хочу, чтобы мама и папа мной гордились, и стараюсь все делать для этого. Сейчас я считаю своей главной целью учиться и укреплять отношения с людьми. Я уже не бросаю слов на ветер, как раньше: говорю тогда, когда считаю нужным, и делаю то, что надо делать. Меня радует, что папа стал мне другом, и брат - тоже стал другом. И я хотел бы, чтобы мои дети не делали таких ошибок, как я, чтобы они умели слышать других людей и ценить внимание и заботу близких.

У человека должна быть семья, дети и работа. Нужно чем-то постоянно заниматься, обновляться, развиваться, заботиться о своей семье, чтобы близкие гордились твоими результатами. Работа дает уверенность, человек осознает, на что он способен. Любого человека уважают за то, что он делает сам, а не за то, что он чей-то сын. На работе у меня есть убедительный пример: директора моей компании - люди, у которых еще три года назад не было ничего, кроме знаний, с ними они начали работать для людей. И за три года они заработали такой авторитет, какой другие не смогли заработать за всю жизнь. И они сделали это своим трудом, своим отношением к людям.

Если ты думаешь, что наркомания - это исключительно тяжелая зависимость от героина или кокаина, спешим тебя разочаровать. Наша героиня рассказала о том, как «невинное» увлечение марихуаной ее любимого человека чуть не сломало жизнь им обоим.

Меня зовут Даша, мне 27 лет, и четыре из них я прожила с наркоманом. Я согласилась рассказать свою историю только потому, что надеюсь: она поможет другим девушкам взглянуть на похожую жизненную ситуацию со стороны и принять правильное решение. Очень прошу обойтись без осуждения и оскорблений в мой адрес, особенно если вы «теоретик», у которого нет и не было опыта жизни с наркозависимым человеком.

Это сейчас мне легко об этом говорить и даже давать советы , потому что я пишу не из «горящего танка». У меня нормальные отношения, любящий мужчина, который во всем поддерживает , но еще два года назад все обстояло совсем не так. Тогда у меня на руках был маленький сын, несколько кредитов в разных банках и невменяемый муж.

А начиналось все очень романтично: я увидела Юру на фотографиях подруги и попросила нас познакомить . Я уже тогда заочно в него влюбилась. Встречаться мы начали со дня знакомства, в тот же вечер я осталась у него ночевать. Он был на пять лет старше и до меня постоянно менял девушек, но, видимо, я тоже его зацепила, и он остепенился.

В его компании все покуривали травку. Я пару раз пробовала, но не поняла, что в ней прикольного. Меня просто развезло немного, и все, на этом мои эксперименты закончились. Я вообще всегда была против таких вещей и не раз говорила с Юрой по поводу его «хобби», но он раздражался и убеждал меня, что это не наркотики, а обыкновенный способ расслабиться в кругу друзей, все равно что кальян покурить. «Мы что, похожи на наркоманов?» - спрашивал он. И я честно отвечала: «Нет, не похожи». Нормальные парни, целеустремленные, спортом занимаются, почти не пьют. Девушки и жены у них тоже нормальные, у некоторых уже даже дети есть. Один вообще врач, ординатуру заканчивает. Никаких пьяных разборок и сцен, умные разговоры, приятные люди. К тому же наркоманы в моей голове ассоциировались со шприцами, ломкой и жизнью за гранью. Ничего такого за Юрой и его друзьями я не замечала. Короче, я смирилась и перестала капать ему на мозги.

Примерно через год мы сняли квартиру и начали жить вместе, и тогда мне открылось чуть больше правды: Юра курил каждый день, по несколько раз, причем прямо на балконе. Я боялась, что соседи рано или поздно вызовут полицию, но ему было все равно. Он все так же продолжал настаивать на своем: «Это никакая не зависимость, мне просто нравится. Захочу - брошу». Я верила и не верила одновременно. Впервые у меня по-настоящему открылись глаза на его реальное состояние, когда к нам на пару дней приехали мои родители . До этого у нас был серьезный разговор и он пообещал, что при них - ни-ни. И что я вижу? Субботнее утро, папа смотрит телевизор, мама делает блинчики, а Юра накидывает куртку и выходит на балкон. Возвращается с бессмысленным взглядом и идиотской, растянутой до ушей улыбкой и, как ни в чем ни бывало, усаживается за стол.

Слава богу, родители в тот раз ничего не заметили. С Юрой мы после этого крупно поссорились , и он якобы перестал накуриваться по вечерам. Хотя на самом деле продолжал, только уже не дома.

Когда я неожиданно забеременела, он очень обрадовался перспективе стать отцом , устроился на новую работу, говорил, что нам надо думать о будущем, копить на квартиру. Мы поженились. Все, казалось, шло хорошо, только денег вечно не хватало : я бросила работу из-за беременности, а он получал максимум 30 тысяч в месяц. И тогда он решил начать собственное дело. Объединился с другом, и вместе они открыли точку по продаже и ремонту мобильных телефонов. Моя мама согласилась оформить на себя кредит, чтобы помочь нам на первых порах.

За всю беременность я ни разу не видела его накуренным, он с головой ушел в работу. Первые недели после рождения Глеба были такими сложными, что я даже не заметила, как Юра скатился в депрессию . Это совпало с уходом из бизнеса его друга. В три месяца у Глеба обнаружили небольшие неврологические проблемы, и мне уже было не до Юры, я носилась по специалистам с ребенком. Юра тем временем все больше погружался в мрачное состояние духа.

Сначала я не придавала его поведению значения: ну, спит плохо , наверное, из-за постоянного стресса. Кашляет часто - не долечился. Поздно возвращается домой - работает же. Надолго закрывается в туалете - ну а где еще ему посидеть в тишине. Потом у него по утрам стали отекать руки, это я списала на неправильное питание и предложила ему отказаться от пива и соленого на ночь.

А вскоре появились и другие звоночки: он перестал давать моей маме деньги за кредит, и ей пришлось взять еще один, чтобы выплачивать предыдущий. Стал говорить, что бизнес идет совсем плохо, потому что напротив открылся конкурент. Я заметила, что он больше не носит обручальное кольцо, спросила его, где оно, и он сказал, что потерял. Так же, как крестик с цепочкой и мои золотые сережки.

Картина прояснилась после разговора с тем другом, который вышел из их общего бизнеса. По его словам, Юра «выкурил себе последние мозги». От этого же друга я впервые услышала слово «спайс», на который мой муж тратил все свои деньги.

Если вы не знаете, что такое спайсы, считайте, вам повезло с окружением. Это такие курительные смеси, эффект от которых сильнее, чем от марихуаны, только они, в отличие от нее, синтетические. Последствия употребления спайсов до конца не изучены, на них быстро подсаживаются, а от передозировки случаются разные неприятные вещи: от галлюцинаций и проявлений агрессии до острого психоза и состояния невменяемости. Точно не доказано, но говорят, что под воздействием спайсов люди совершают самоубийства, а иногда и бросаются с топором на семью и детей.

Пазл сложился: это скотское выражение лица, стеклянные глаза, заторможенность и вся его болезненность означали, что Юра снова подсел на наркоту. И, мало того, начал воровать деньги и драгоценности, чтобы оплачивать свое «увлечение».

Когда я заговорила об этом, он, как всегда, начал выкручиваться: «Все курят, просто ты об этом не знаешь», «Это не наркота, а натуральные смеси, их за границей в аптеке продают», «У меня тяжелый год, я так успокаиваю нервы», «Ты хочешь, чтобы я водку жрал?» - и все в таком духе.

Я умоляла его обратиться к наркологу - ради меня, ради ребенка. Он говорил, что я сама себя накручиваю и у него все под контролем . На первый день рождения сына пообещал, что бросит, но я периодически замечала знакомые симптомы. Проблемы со сном усугубились, начало скакать давление. Однажды утром я проснулась от его криков. Он лежал на кухонном полу с закатанными глазами, весь в поту. Таким его увидел Глеб, который уже подрос и понимал, что с папой что-то не то.

Потом начались телефонные звонки с угрозами от людей, которым он был должен. Какое-то время я мирилась с ними и одновременно помогала маме выплачивать кредиты мужа. Я сходила с ума от страха и отчаяния и постепенно понимала: не хочу так больше жить. И в итоге решилась на разрыв . Родители меня поддержали, полностью взяли на себя Глеба. Я устроилась на работу и подала на развод. Многие друзья Юры, напротив, отнеслись с осуждением, особенно увидев, как быстро я нашла себе другого мужчину . Меня обвиняли в том, что я бросила мужа в беде, что без меня он пропадет.

Я знаю, что поступила правильно. Невозможно спасти человека против его воли. Если бы я не ушла, Юра утянул бы с собой на дно и меня с сыном. Я спасла себя и ребенка. Сейчас я пытаюсь лишить его родительских прав, хочу, чтобы Глеб не имел к этому человеку никакого отношения. Думаю, что для ребенка лучше совсем не знать своего отца, чем видеть такое. Я не верю, что Юра сможет измениться, и не верю, что бывают бывшие наркоманы. Мое мнение - от таких людей надо бежать без оглядки как можно быстрее, иначе они прихватят с собой и твою жизнь.

Записала Юлия Гармашова

Добавлено в закладки: 0

По данным исследований, если человек попадает в зависимость от наркотика, это рабство продолжается в среднем десять лет. В течение этого времени человек пробует различные наркотические вещества, изменяет формы и дозы приема, неоднократно пытается вырваться, с большим или меньшим успехом, проводя от нескольких дней до нескольких лет в относительной свободе, а затем снова погружаясь в пучину зависимости. Как правило, если человеку удается пройти через все эти годы и выжить, несмотря на передозировки, попытки самоубийства, болезни и многие другие опасности, он или она бывают, как правило, выпущены на свободу – хотя часто это освобождение лишь условно. При этом ни в одной статистике мира не отражено число тех людей, которые употребляют наркотики время от времени, не допуская ни увеличения доз, ни учащения приемов. Между ними и наркоманами такая же разница, как между тем, кто позволяет себе выпить по случаю праздника, и тем, кто ни дня не способен прожить без алкоголя и глубоко физически страдает, когда ему не дают выпить. Опасность состоит в том, что никому не дано предугадать, к чему может привести невинный эксперимент с веществом, изменяющим сознание. Удастся ли вам зайти в эту клетку и беспрепятственно выйти, или же дверь ее захлопнется за вами на много лет? Многое зависит, с одной стороны, от вида наркотика, с другой – от психического, физического и генетического склада человека, с третьей – от жизненной ситуации, с четвертой – от возраста, с пятой… Известно немало случаев, когда непреодолимая потребность в наркотике возникала уже с первого приема.

Саша, Толик и Максим – наркоманы. За те несколько лет, что продолжается их личная история с наркотиками, они прошли путь от эйфории до многократных и отчаянных попыток освободиться от власти вещества. Они искали спасения от одного наркотика в другом. Когда после многих физических и душевных страданий им удавалось на мгновение вырваться из плена, они вскоре понимали, что цель еще далеко. Их путь к свободе – нелегкий, полный неожиданных поворотов и досадных возвращений назад – продолжается ежедневно, ежечасно.

ТОЛИК:

Сейчас мне 23 года. Отучился в школе до 8 класса, потом 3 года в училище. Там все и началось с анаши и с пива. Свой первый косяк анаши я выкурил в лет в 14-15. Потом устроился работать на Арбат, это тогда называлось “утюжить.” Мы продавали иностранцам кроличьи шапки – ” рэбиты “, часы, матрешки, нам платили долларами, а мы потом и доллары продавали. Наваривали и с валюты и с товара. У нас стали появляться деньги. Рядом с нами все время были люди криминального плана – как бы наша крыша, которым мы должны были платить. Естественно, вместе после работы отдыхали.

Там я впервые укололся винтом. Я кололся, потому что хотел прихода. Потом некоторое время тоже отлично – эйфория, все вокруг прекрасно. Но часов через 10-12 наступает дичайшая депрессия, полное опустошение. Люди, которых готов был расцеловать, которым в любви всем подряд признавался, внезапно кажутся резиновыми куклами и ублюдками. Даже воздух и стены вокруг становятся серыми, зловещими и пустыми. Я “присел” на винт с первого укола – на пять лет. Из этих пяти лет три года я торчал вообще плотно – не вмазывался только когда спал и ел. Все остальное время сидел на игле. От винта нет физических ломок, но есть дикая, непреодолимая психологическая зависимость. Через три года появились ЛСД, кокаин, героин – экзотика. Начал чередовать: перемежать: когда кислотой закинешься, когда героином. Но главным моим наркотиком был винт – я за него все готов был отдать. Так оно и было – все и отдавал.

Криминал

Единственная проблема была – стало не хватать денег. Одно время я даже покрадывал, “разводил” людей, обманывал на деньги. До сих пор не понимаю, каким чудом не угодил в тюрьму. Не всем моим знакомым так повезло… Сейчас самому не верится, какими ужасными способами я тогда зарабатывал деньги. Например, те, кто торговал матрешками на Арбате, оставляли свои вещи, чтобы с собой не таскать, в местных квартирах – платили какие-то деньги хозяевам. Мы такую квартиру вычислим и заходим – внешне все вроде друг на друга похожи, хозяин и не отличит – те, не те… Брали чужие сумки с вещами и уходили. Кто-нибудь при этом стоит, бубнит, хозяину зубы заговаривает – а под винтом это очень хорошо делается: можешь говорить без остановки на любые темы. Или еще я мог поныкать у человека деньги, сказать, через 15 минут принесу, взять деньги и уйти. Я прогонял какую-то телегу, мол, ты не волнуйся, я сейчас вот тут мигом – и просто отставал, исчезал с деньгами: у меня была тысяча ходов, заранее заготовленных. Сейчас я так не могу. А еще я таскал из дома все, что мог, – телевизор, магнитофон, мамины вещи, золото. Или варил для кого-нибудь винт и за это брал себе часть.У меня были сотни знакомых, каждого я считал за лучшего друга и гордился, что вокруг меня такие отличные люди, хорошие, модные. На самом деле все это было ложью и откровенным паскудством, но я тогда этого не видел. Постоянно в иллюзиях находишься – каждый человек для тебя друг, ты ему готов все отдать. А потом понимаешь, что тобой просто попользовались. Больница. Все это стало невыносимо, к тому же денег не было: работать я нигде не мог.

В общем, я лег в больницу – в наркологию: сам, добровольно пошел. Мы все обсудили с матерью и решили, что мне надо лечиться. На самом деле, лечения там не было абсолютно никакого. Ни чистки крови, ни психологической помощи. Наоборот, все медсестры и врачи относились к нам пренебрежительно. У меня была непреодолимая психологическая тяга к наркотику, мне нужно было с кем-то поговорить об этом, получить грамотный совет, а вместо этого мне давали таблетки – барбитураты, кололи галопиридол, аминозин, и я просто лежал как бревно – и все. Лежишь двое суток от этих уколов в ужасном состоянии: вроде бы спишь, но это не сон – это можно сравнить с тем, когда съешь таблеток 20 снотворного. Есть еще магнезия-сульфат терапия – ее называют “горячий укол”, это просто пытка. В основном там лежат опиушники. Перекумариваются, уходят и опять колются. Для того только туда и приходят, чтобы переломаться, когда у них нет денег на героин. Они идут и на халяву там переламываются, потом выходят и опять торчат. А еще я видел в больнице молодых мальчиков. Ребенку 15-16 лет, он пару раз вкололся – и его закрывают в больнице… Это все равно, что малолетнего посадить в тюрьму: он всему там научится и станет действительно закоренелым. Так и здесь: если в больницу попадает молодой наркоман, который только начал – его напуганная мама туда упекла – он выйдет уже матерым. В больнице наркотик делают из всего: из любых таблеток можно все, что угодно, выбить и вмазать. Торчат там все. У мальчика там и круг общения будет особый: знакомства, новые точки, где можно купить, барыги, обмен телефонами… Отлежал я в больнице 28 дней. Мне поставили диагноз и взяли на учет. Потом я еще раз попал в ту больницу – уже в реанимацию с передозом.

Вышел из больницы и начал употреблять героин, черное. Исключительно для того, чтобы не колоться амфетаминами – винтом в частности. Но я все равно, до сих пор хочу винта и не могу о нем не думать. Я продолжаю оставаться винтовым наркоманом – только что не употребляю винт на сегодняшний день.

Здоровье

Мне 23 года, а у меня практически не осталось своих зубов, вся челюсть вставная – кальция не было в организме. Та же проблема почти у всех моих друзей. У меня гепатит В и С, не могу некоторые вещи есть – сразу начинает тошнить. В перспективе – цирроз или рак печени. В мои планы входит дожить хотя бы лет до 30-40, но я не знаю, удастся ли. Я вначале не думал об опасности, я вообще ни о чем не думал, торчал и все. Сейчас тоже много таких молодых, их лозунг: “Торчал, торчу и буду торчать!” Им бы побольше информации о последствиях всего этого. О том, кем они станут через несколько лет. Когда я начинал, были другие времена. Тогда мы не слышали, что бывает такая болезнь, как гепатит, что можно заразиться через иглу. А теперь еще и СПИД. Раньше и героин для нас был все равно, что СПИД, – заграничная экзотика. Теперь все спустилось вниз: и героином колются все, вплоть до бомжей, и заразиться может любой. Неважно, что ты употребляешь и сколько у тебя денег. Если мы будем сидеть вдвоем и кумарить, и у нас будет один шприц на двоих, я в первую очередь буду думать о том, как мне вмазаться. После того, как уколюсь, я, возможно, подумаю, чем ты болеешь и что я занес себе с твоим шприцем: гепатит, сифилис или СПИД. Говорят, что наркоманы не боятся умереть. Это до поры до времени. На начальной стадии, действительно, думают: пусть я проживу свою короткую, но яркую жизнь. А потом становится физически больно, потому что сгорела печень, и появляются вполне реальные мысли о смерти. Для многих это стимул бросить наркотики. Торчишь, вроде бы кайф, а на самом деле кайфа-то из пяти – шести лет, которые торчишь, хватает на год, а все остальное время – депрессии, боль и угрызения совести за то, что ты делаешь с собой и с близкими.

Шрамы в голове

Но самое главное – я не мог предвидеть, какие последствия будут у меня с головой. Я чувствую, что винт оставил на моей психике такие глубокие шрамы, которые уже никогда не пройдут. У меня иногда бывают срывы, когда я беру, что под руку попадется, и швыряю, бью посуду в доме. Могу в такой момент кому-то ни с того ни с сего позвонить, нагрубить. Когда принимаешь любой наркотик, особенно винт, в голове странные вещи творятся. Мы называем это “подсаживаться на измену” – когда чего-то боишься, а чего – непонятно. Одно время мне казалось, что за мной постоянно следит милиция. Я мог сидеть по трое-четверо суток дома и не выходить на улицу, потому что боялся, что меня выследят, поймают. Или ехал куда-нибудь к друзьям в Выхино, в Чертаново, и не в состоянии был оттуда уехать по неделе, по две. Помню даже, как мы по несколько недель сидели в подъезде. Брали винта, трескались – и по трое суток находились в одном подъезде, просто сидели там, потому что не могли выйти на улицу. Какие мы. Я могу на улице, среди толпы прохожих, отличить винтового человека от героинового. Как? По одежде, по манере поведения, по движениям. Винтовые и вообще те, кто употребляет стимуляторы, – это резкие движения, быстрая, без остановок, речь. Они постоянно оглядываются назад, обгрызают до мяса ногти, у них мания преследования. Винтовой может долго точить карандаш и опомнится только после того, как сточит весь карандаш до основания и примется за собственный палец. В руках у винтового – зажигалка, ручка, пачка сигарет – по пять-шесть предметов одновременно. Ходишь, не знаешь, что с ними делать, куда их деть. И лица у них характерные: нос, глаза – и две ямы вместо щек. Опийные люди наоборот, совершенно спокойные, сонные. В фильме “Криминальное чтиво” есть такой момент: один из главных героев укололся героином и едет в машине. И при этом у него характерное лицо, как бывает под героином: глаза как бы опущены. Я часто встречаю людей на улицах в таком состоянии: человек словно спит чуть-чуть – я уверен, что во многих случаях это героин. У них постоянно прожженные штаны, потому что сидишь, куришь, прожигаешь одежду, диваны ничего не замечаешь. На руках следы от ожогов. Опиушники вообще-то народ спокойный, они бывают нервными только на отходняках, когда отпускает. На отходняках у них чуть до драки не доходит. Причем абсолютно ни с чего – поводом может послужить любая мелочь.

Без иллюзий

Я уверен, каждый наркоман внутри себя хочет бросить, но не может. Он хочет остановиться, но утром просыпается и опять едет на Лубянку и мутит наркотики и говорит: я так устал, так хочу остановиться, но не может. Вся жизнь его уходит на это. Точнее, это не жизнь. Это иллюзия жизни. Я хочу верить, что эта болезнь хотя и страшная, но излечимая. Но на своем опыте я убеждаюсь, что стоит слезть с одного наркотика, как пересаживаешься на что-то другое. Я не могу вспомнить ни одного дня, когда бы я ничего не употреблял. Минимум, что я делаю, – это беру бутылку водки и выпиваю ее целиком. Я просто уже не могу находиться в трезвом состоянии и смотреть трезвыми глазами на то, что происходит вокруг…

САША:

Мечта детства

О наркотиках я услышал еще в детстве, в школе, и мне жутко захотелось попробовать. Это были дешевые познания, непонятные, расплывчатые. Все в то время было зашифровано. Восьмой класс, мне было 14 лет, и тогда я, конечно, еще ничего не принимал. Но мне очень хотелось попробовать – и я этого в конце концов добился. Я подрос, стал вести экстравагантный образ жизни: был панком, ходил с красными ирокезами, в черном галифе, с нацистской повязкой. Люди постарше плохо меня воспринимали, все пытались ударить клюшкой. В первый раз я попробовал так называемую “мульку”. Мне не понравилось, я вообще к стимуляторам отношусь плохо. Потом я начал курить травку, это было весело: прилив чувств, энергии, казалось, что-то новое открывается.

Мы как раз тогда начали заниматься музыкой с другом – он сейчас сидит за наркотики. А потом я поехал в Прибалтику – там есть одно знаменитое место, о котором я узнал от хиппи: они как раз всей компанией туда собирались, и я напросился с ними. Первое, что я сделал, когда приехал, – это пошел на дербан за маком и укололся в первый раз. Я сам сделал себе укол и почувствовал себя настолько круто… Мы лежали втроем в палатке, разговаривали, и было ощущение, что когда замолкаешь и уходишь в свои грезы, общение все равно продолжается – без слов, на подсознательном уровне – и все это чувствовали. Опиум заворожил меня, и с того момента я стал употреблять его сначала время от времени, потом все чаще и чаще. Сейчас молодежь 14-16 лет начинает колоться лишь из-за того, что это модно. Смотрите, я вмазываюсь, я крутой… Мы начинали совершенно по-другому. Это было что-то возвышенное… Я пытался писать стихи, мы делали свою музыку, у нас был стимул употреблять наркотики – от них мы чувствовали себя по-другому.

Правда, со временем все перешло в совершенно другую стадию. Это была полная зависимость, система, и уже было не до чего. Не надо было ни стихов, ни музыки… Да и некогда было заниматься творчеством: все мысли только о том, где бы достать наркотик и уколоться.

В начале 90-х я познакомился с парнем, которого сильно полюбил. Он пытался вытащить меня из наркотиков. Но вдруг появилась такая вещь, как ЛСД, и я сам не заметил, как провел на нем полтора года. Первые полгода я принимал его орально и на кишку, а остальной год вводил уже внутривенно, причем в бешеных количествах. С мальчиком мы расстались: он отчаялся и ушел. А мы уже начали было думать о том, чтобы жить вместе. Эта окончательная размолвка сильно задела за душу. Когда мы с ним разошлись, я словно потерял якорь и начал колоться очень плотно – пять лет провел в системе, то есть каждый день. Я все это время жил один, никакой личной жизни не было. Недаром есть такое выражение: “опиум заменяет вторую половину”. Когда я начал повышать дозу и кололся все чаще, мне уже не надо было секса. Можно сказать, я сам себя трахал иглой. Мне было все безразлично. Только доза и игла.

В системе

Сначала физической зависимости, ломок не было, но были кумары – психологическое хотение наркотика. Но чем дальше это заходило, тем сильнее психологическая зависимость переходила в физическую. При постоянном употреблении героина быстро происходит привыкание, и дозу приходиться все время повышать. Моя доза за пять лет подскочила с одного кубика до 10 кубов. Под конец я делал себе за один раз целый стакан соломы, а если бы было десять стаканов, я бы сделал все 10. Как ни удивительно, но какое-то время мне еще удавалось работать на хорошей работе и неплохо зарабатывать. Конечно, приходилось все время шифровать – то есть скрывать, что я наркоман.

Но разумеется, так не могло продолжаться долго. В конце концов я дошел до того, что потерял сначала работу, а потом все, что у меня было ценного. По венам пошла вся радиоаппаратура, вся хорошая одежда, две машины… Когда все, имевшее ценность, было продано, пришлось искать пути заработать на дозу. Я хорошо умею варить черное, и меня часто приглашали это делать. Для меня это стало все равно, что ходить на службу: встать с утра, обзвонить людей. Если у кого-то есть деньги и нужен наркотик, достать им, приготовить и взять свою часть.

С каждым днем приходилось задирать себе дозы, все больше, все круче. А кайфа как такового уже не было – была уже такая стадия, когда наркотик нужен лишь для того, чтобы почувствовать себя нормальным человеком. Организм перестроился: делаешь себе дозу и сразу встаешь, идешь кушать, умываешься, делаешь какие-то дела. А если нет наркотика, ты просто лежишь и не в силах даже дотянуться до телефона, чтобы позвонить, найти наркотик.

Грызешь табуретки, плачешь, мысли исключительно суицидальные. Это очень страшно. Не пожелаю испытать это злейшему врагу. У меня было много суицидальных попыток. Пытался застрелиться, но первый патрон оказался холостым – что-то меня уберегло. Однажды съел восемьдесят таблеток транквилизаторов – это намного выше смертельной дозы. Но мой организм, видимо, настолько привык ко всему этому, что я выжил. Самое главное – я чувствую приближение очередного срыва где-то за неделю. Я знаю, что мне снова захочется себя убить. Я пытаюсь загасить это чувство наркотиками, но мне это не помогает, а только усугубляет. Можно сказать, что суицид для меня стал образом жизни.

Меня два раза обвиняли по 224 статье, которая сейчас стала 228, – приобретение, хранение и употребление наркотиков. По ней полагалось принудительное лечение. Я приезжал в милицию, а мне говорили: зачем ты приехал? Я им: вы же вызывали… Езжай, говорят, привези свою мать. Мама все понимала, брала какие-то деньги, ехала, отдавала им, и меня на время оставляли в покое. Милиция меня задерживала много раз. Если ничего с собой нет, посидишь в отделении – и отпустят. А если найдут наркотик, – тогда все. Но бывают случаи, когда тебе подбрасывают героин в карман: сдавай барыгу, а то тебя посадим. Если у тебя есть какие-то деньги на кармане, ты из милиции абсолютно пустой уходишь.

Попытки бегства

Я понял, что опустился в жуткое болото и теряю все, что было мне дорого. За те пять лет, что я сидел на наркотиках, я пытался переламываться три раза. Первый раз я уехал из города и выдержал без наркотиков все лето. Во второй раз я пытался переломаться с помощью винта. Шесть дней подряд кололся винтом, чтобы не было ломок от героина, после чего у меня с головой стало совсем плохо. Продержался без героина всего недели две, не больше. Третий раз я понял, что теряю свою семью – они полностью меня отделили. И еще мне было ясно, что если я буду продолжать колоться, вгоняя себе по 50-70 кубов в день, мне останется жить от силы год. Это меня напугало.

Лег в психиатрическую больницу, лежал два с половиной месяца, а потом уехал в деревню и прожил там с мая по ноябрь. Все это время я не принимал наркотики, только раза два пил водку, хотя я ее не люблю, и раза два – таблетки, барбитуру.

Больница мне помогла – наверное, потому что врач попалась хорошая. Она меня сильно интриговала: вроде бы проявляет внимание, а вроде и нет. А мне безумно хотелось общения, мне хотелось все, что во мне наболело, кому-то выразить. Иногда она это позволяла. Меня закормили нейролептиками – они полностью отбивают желание что-либо делать, под ними можно только спать. Но это даже хорошо. Это помогло переломаться.

Потом меня отыскала одна моя знакомая, которая в последнее время очень серьезно обратилась к религии. Мы поехали с ней в Переяславль-Залесский, она водила меня по монастырям, по скитам. Мне предлагали остаться в скиту: меня поразило, что там ко мне прониклись, поняли мою проблему – что я наркоман, что мне тяжело, что хочется со всем этим закончить. В какой-то момент мне действительно захотелось остаться там, в скиту, но я почему-то не остался. Вернувшись домой, я в тот же день уехал на дачу и был удивлен – меня не ломало вообще. Видимо, от поездки я получил очень сильный духовный заряд.

Но когда через неделю надо было ехать в Москву, я сразу почувствовал всю эту грязную энергетику города. Тут же начал хвататься за телефон, чтобы найти наркотик, сделал три звонка – хорошо, в тот раз никого из знакомых не оказалось дома. Труднее всего выйти из тусовки, из самого процесса. Все мои друзья колются, и если я перестаю колоться, я должен поменять всех друзей. Неделю-полторы после того, последнего случая я держался, а потом опять произошел срыв. У друга уехала мама, они собрались, а варить хорошо не умели. Я им сварил и себе поставил такую дозу, что чуть из ботинок не вылетел…

МАКС:

Мне 21 год. Впервые я попробовал героин два года назад. Мы сидели на лавочке около подъезда – нас была группа друзей, мы работали, отдыхали вместе. Вдруг подбегает к нам человек и говорит: у меня есть героин. Я, конечно, слышал раньше это страшное слово – героин. Они уговаривают – давай, давай, а мне страшновато. Спрашиваю: а с него ломает? Отвечают: чуть-чуть ноги поболят, недельку перетерпишь, ничего страшного. Попробуй – только один раз. Ну, занюхали дорожку. Понравилось – погружаешься как бы в вату, хорошо так… На следующий день – еще одну дорожку, потом три, четыре. А потом произошел момент – я его до сих пор ярко помню: ехал я в лифте с ребятами, и вдруг у меня начинают болеть ноги – это один из первых признаков зависимости от героина. Меня это так напугало, что я буквально закричал: ребята, я наркоман! Для меня это был сильный удар. Я не хотел быть наркоманом. Я знал нескольких наркоманов, это были люди-зомби, я не хотел быть как они. С тех пор я и начал с этим бороться. Пытался не нюхать один день. Но чем я мог себя поддержать, снять эту боль? Анальгин, баралгин не помогали.

Лечь в больницу я еще не был готов. Я продолжал нюхать героин. А потом у меня произошел конфликт с теми ребятами, и я с ними расстался. К тому времени у меня рассыпались большинство зубов. Были сильные боли, я не спал ночами, сидел на снотворных. За месяц боли вроде бы прошли. Я встретил хороших людей, нашел интересную работу, появились свободные деньги. Я изо всех сил держался, мне было стыдно перед друзьями, что я опять начну. И все равно – теперь я знаю – это всю жизнь идет за тобой. А я всего-то употреблял три месяца, причем не колол еще, а только нюхал. Дальше было хуже.

Итак, у меня появились деньги, которые я сумел скрыть. Дело в том, что мои друзья контролировали меня, следили, куда я хожу, кому звоню – ради меня же, чтобы я опять не начал. Но как-то раз я встретил человека, у которого героин был с собой, и устоять оказалось невозможно. Я снова стал нюхать, скрывая это от всех. Но близкие люди стали замечать мои маленькие зрачки, которые на ломках становились огромными, мою нервозность. Денег на героин уходила масса – от 50 до 100 долларов в день. Я его нюхал и курил, и кайфа уже не было, а было лишь утоление боли, причем грамма героина в день мне уже стало не хватать. Тогда я купил себе шприц, растворил в воде небольшую часть моей дневной дозы и укололся – и почувствовал прежний кайф. С тех пор я стал колоться; доза поднималась и поднималась.

Ломка, соответственно, стала тоже намного сильнее: те боли, которые были раньше, когда я только нюхал, теперь казались мне ерундой. Ломка наступала каждые три часа, и надо было снова колоться. Какая работа, какая любовь? Невозможно совмещать обычную жизнь нормального человека с жизнью наркомана. Есть такое понятие – “золотая доза,” т.е. та, которая тебе нужна, которую ты можешь выдержать. Чуть больше – будет передозировка и умрешь. У меня была своя золотая доза, я делил все это количество на несколько горок и делал себе уколы по шесть раз в день, через определенное время, чтобы не было ломки. На работе у меня были друзья, которые увидели, как я изменился за год употребления героина. Все мысли, все деньги уходили на наркотик: пальцы мне были нужны, чтобы звонить барыге, ноги – чтобы за этим бежать, деньги – чтобы за это отдать. Друзья понимали проблему наркомании, потому что многие из них сами нюхали кокаин – и по сей день нюхают, не считая себя наркоманами.

Предложили мне лечиться, и я согласился. Вызвали доктора по объявлению, чтобы сделать детоксикацию – очистить организм от героина. Один такой вызов стоит 150 долларов. Буквально за час до его приезда я укололся очередной дозой. Доктор узнал, какая у меня доза, поставил капельницу, и я куда-то провалился. Очнулся и чувствую, что схожу с ума. Спросил, сколько дней я лежал, мне говорят – 14. Меня уже не ломало, не болели кости, но оставалось желание: мне все казалось, что в последний раз я укололся не 14 дней, а лишь пару часов назад. Физическая ломка по героину очень сильная: потеешь, поднимается температура, болят все кости, сводит суставы. При этом одно желание – устранить боль. Эта боль такая сильная, что некоторые люди совершают самоубийство. В тюрьмах, насколько я знаю, немало случаев, когда наркозависимые опиумной группы вешались во время ломок. Но когда врач снял мне эту боль, осталась психическая ломка. Я не знаю, что сильнее.

Я решил все же лечь в наркологическую больницу. Опять мне ставили капельницу, чистили кровь. Психологической помощи, правда, не было: врачи наркологи, дяди лет по 40-50, которым до нас дела нет, бегло спрашивали: “Ну, как ты сегодня?” А как я сегодня – мне кучу таблеток дали, капельницу прокапали, укололи, я лежу и как бы сплю все время.

Выписался из больницы, мне стало гораздо лучше. Я радовался от себя, я был счастлив, что у меня ничего не болит, мне можно не колоться. Но воспоминания не ушли: снились шприцы, доза… Я просыпался в холодном поту. Правда, колоться во сне никогда не получалось: подвожу иглу к вене и сразу просыпаюсь.

Прошло три месяца. Как-то случайно встретил на улице знакомого, спрашиваю его: “Ну что, колешься?” “Колюсь.” “А я не колюсь.” Я чувствовал гордость, что я не колюсь, что у меня больше нет этой зависимости. И вдруг почему-то спрашиваю его: у тебя есть с собой? Он говорит: есть. А дашь? Дашь. И я опять укололся.

Я опять начал колоться, опять стали приходить ломки. И тут мне встретился один мой старый приятель, который колется винтом. С тех пор я пересел на винт. Многие люди, пытаясь хоть как-то себе помочь, пересаживаются с одного наркотика на другой: кто с винта на героин, кто, как я, с героина на винт.

У меня прошла героиновая зависимость, но присутствует винтовая.

У нас еще называют винт “первитиновая кислота.” На самом деле никто точно не знает, какая это кислота, она не указана ни в одном известном мне справочнике. Тем не менее, винт варят многие, хотя мало кто умеет его варить по-настоящему. Если с героином известна доза, то здесь никогда заранее не знаешь, как будет. Почему это называется “винт,” что означает, как расшифровывается – тоже не знает никто. Это психостимулятор. Первое время чувствуешь себя просто суперчеловеком, Рэмбо. Можешь не есть сутками. У меня был рекорд – я не ел четырнадцать дней. Ходят легенды, что винт колют диверсантам, террористам, которым нужно пойти и сделать свое дело, не чувствуя страха, усталости, голода. Среди бандитов и воров существует категория людей, которые всю свою деятельность строят на употреблении винта, т.к. под винтом на некоторое время обостряется чувствительность, зрение, подвешен язык.

Я видел, как рядом со мной люди сходили с ума. Им казалось, что все вокруг предатели, враги, все тебя ненавидят, ты всех ненавидишь. С таким состоянием немногие справляются. Мне повезло, меня научили с этим справляться: бороться с галлюцинациями, например. Эти галлюцинации бывают очень сильные: например, будто ко мне в окно лезут бандиты. Я сижу на кухне и реально вижу, как они лезут, сейчас ограбят, убьют меня. Я должен с ними как-то бороться. Я вроде знаю, что это галлюцинация… а вдруг нет? Стараюсь контролировать себя, отвлекаться, и они появляются не так часто.

Были случаи, когда на пять-шесть человек одна ложка, в которой растворяется героин, и одна на всех игла. А что делать? Время – ночь. Да и не всегда остаются деньги. Потом, допустим, у тебя шприц есть, но только один, а у других вообще нет. А человека рядом с тобой ломает, ему плохо. Приходится давать ему свой или после него брать. Ты знаешь, что впереди ночь, что надо будет колоться сейчас, а потом еще рано утром, что твоим шприцем уже пользовались десять человек, а у тебя нет выбора. Не всегда есть вода промыть шприц от остатков чужой крови. Спрашиваем: “Все нормально, никто не болеет?” Никто не болеет, давай, колись. А про винт многие думают, что он убивает ВИЧ-инфекцию и гепатит, хотя это неправда.

Считается, что винт убьет все. Это очень сильная кислота: если винт чуть-чуть не так приготовить, вена буквально сгорает и лопается. Когда винт попадает под кожу, образуется нарыв. Поэтому винтовые наркоманы о заражении вообще не думают: запускают шприц в одну общую тару. Я сам только недавно узнал, что ни СПИД ни гепатит винта не боятся.

Когда тебя ломает, тебе безразлично, чем ты колешься, – лишь бы уколоться. Бывали даже такие случаи: иголка одна, забилась засохшей кровью так, что не промывается ни слюной, ни водой, а ждут десять человек. Что делать? Отламывают забившийся конец, затачивают оставшуюся часть иглы об лестницу и колются. Процентов 80 моих знакомых не думают об инфекции; процентов 20 – думают, но только несколько человек пытаются предохраняться.

Бросить? Да, хочу. Я уже месяц держусь, не употребляю, и мне хорошо. Но я не знаю, что будет со мной завтра. Наркомания – это такая мания, которая будет преследовать тебя всю жизнь, даже если тебе удастся бросить.

Важная информация: те, кто прочитал до конца все рекомендованные материалы, перечисленные тут: - бросил наркотики.

Попробуй и ты! Это работает, независимо от срока употребления и вида наркотиков.

Рассказывает 25-летний бывший наркоман Владимир (по его просьбе имя изменено):

Впервые я попробовал наркотик в 9 классе. Это был “винт” (первитин), о нем рассказал одноклассник, расписав, как после него классно, какой “приход”, “тяга”, ощущение бодрости и прочее. Мне тоже захотелось это ощутить. Мол, попробую, а потом брошу. Поскольку товарищ тоже был неопытный, позвонили его знакомому, наркоману со стажем, тот рассказал, что купить. И варили “винт” у одноклассника дома. Купили пару блоков спичек (но не всяких, а определенных, именно там есть нужный красный фосфор), баночку спирта, баночку йода, перекись водорода (или “Белизну”), уксус столовый, средство для прочистки канализационных труб (типа “Крот”, “Мистер Мускул” или подобное в гранулах), очищенный бензин типа “калоша”, немного соляной кислоты и главное - сироп “Трайфед” (лекарство от простуды, с псевдоэфедрином, сейчас в продаже нет). Путем разных манипуляций (подробности опускаем, перечислили лишь для того, чтобы было понятно, из какой гадости все состоит. - Авт.) получаем сухой красный фосфор, сухой йод и основной сухой компонент - псевдоэфедрин. Их тоже определенным методом смешивают, заливают водой, охлаждают - и смесь для инъекций готова. С одной баночки “Трайфеда” - пять кубов (либо пять доз для начинающих, либо две-три дозы для тех, кто в системе).

Опытный наркоман все сделал и нас уколол. Потом пару минут (наступил моментально) - “приход”. Передать это трудно, эйфорическое состояние. Во рту привкус фиалок или зеленого яблока… А потом наступает “тяга”, на сутки и больше. Бодрость необыкновенная, заснуть ночь (или две) нереально. Отличное настроение, работоспособность, можно рубить дрова сутки. Я, как школьник, тогда, помню, переписал за пару-тройку часов кучу конспектов, на что обычно затратил бы несколько дней. В ту ночь я не спал, мы с другом гуляли до утра. А потом настроение падает, все кажется серым… Тут важно лечь поспать. Я тогда, в первый раз, проспал сутки.

Так мы кололись где-то неделю, через день. И вдруг я заболел гепатитом В. Возможно, и заразился во время уколов. Хотя шприцы были индивидуальные, но набирали мы все раствор из одной колбы. Пребывание в больнице помогло, я все это время не кололся и, когда вышел, тоже не стал, все же боялся привыкнуть.

НАЧАЛ СНОВА. Так прошло пять лет, я закончил школу и ПТУ, пошел работать по сборке мебели. А потом один товарищ соблазнил. Поначалу я отнекивался, но после подумал: я ведь первый раз смог “спрыгнуть”, значит и сейчас смогу. А ощущения незабываемые, хотелось еще раз-другой попробовать. Сначала делал все товарищ, потом попробовал сам - все получилось. Так и пошло…

Поначалу было прекрасно. На работе все в руках горело, шли заказы, я шутя их выполнял, мог работать сутками. Денег заработал… Готовил я “винт” дома, близкие сначала не замечали, но потом начали спрашивать, почему появился запах йода. Причем это очень резкий запах, долго выветривается. Я что-то выдумывал…

Так все шло, пока не запретили “Трайфед” и другие препараты с эфедрином. Но зато свободно продаются (до сих пор) лекарства с кодеином, например, сироп “Кофекс”. Технология та же. Но “тяга” другая - как от ширки.

На “винте” я сидел больше года, начал раз в неделю, потом чаще, в конце кололся ежедневно, так как “тяга” проходила уже не через сутки, а через пять-шесть часов. Но физической ломки от “винта” нет, она от ширева и других опиатов. Однако морально тяжело, все время хочется вернуться в то состояние “тяги”. И спать нереально.

Словом, присел я на кодеиновую дурь, так называемый “крокодил”. До этого пробовал “колеса” кодтерпин или кодесан. Появлялась энергия, мы, скажем, ходили по 10-20 км за раз, и ноги не болели. Но их надо сразу по 30-40 таблеток есть, а эффект короткий. Короче, таблетки не пошли. И тогда ребята порекомендовали делать все, как “винт”, только вместо псевдоэфедрина используется кодеин. В итоге получается дезоморфин, жуткая гадость.

На “крокодиле” я сидел почти полтора года. Сам почувствовал, что здоровье подводит. Да и видел, как друзья погибают. Сегодня с товарищем говорил, а завтра он умер. И мозги высушивает… А если туда добавлять тропикамид (глазные капли), то совсем страшно (а бывает, просто тропикамидом колются). На “крокодиле” состояние не такое, как под “винтом”, например, “крокодил” и дискотека вещи несовместимые. В основном так: замутили “крокодил”, кольнули, посидели на диване, поспали, проснулись - и опять настроения нет, надо делать дозу. Я в конце уже кололся пару раз в сутки: днем часов в 11 и вечером, чтобы поспать. Если не укололся - ломка, кумар, наподобие того, как под героином. Да и психологически жутко. Голова ничего не соображает. Уколешься - сразу же все проходит. Причем если в системе, то первый укол только снимает кумар. Хочешь кайфа - надо еще дозу.

Вены горят очень быстро. После трех-четырех уколов “крокодилом” они становятся жесткими, как проволока, забиваются. Я видел парней, у который вен просто не было, они кололись и в пах, и на шее искали… У меня вот на руке только шрам остался, здесь была “глубинка” (открытая рана, открывавшая доступ к вене. - Авт.), я в нее и колол. И еще
под ключицу.

ДВЕ ОПЕРАЦИИ. Работу я бросил на пятом месяце употребления “крокодила”, на нее уже не оставалось времени. Да там и заметили, что состояние мое не нормальное, предложили самому уйти. И девушка меня бросила, когда поняла, что я законченный наркоман. И тогда я обратился за помощью к матери.

Мать меня отправила в частный реабилитационный центр. Там берут 600 гривен в день (бесплатных центров я не видел). Это некая фирма, размещается в трехкомнатной квартире. Мы с мамой пришли, побеседовал психолог, меня взяли. Нас в комнате было семь человек. Уходить из квартиры нельзя, телефон отобрали. Одна комната для занятий с психологом, другая спальня, третья - комната отдыха. Еда - на кухне, за их счет. Лечение - кроме разговоров, еще таблетки снотворные. И все. На метадоновую программу я не согласился, маме сказал, это последний путь. “Спрыгнуть” с метадона уже нельзя. А я хотел, чтобы своими силами справиться. Так прошло 10 дней, мы почти все время спали.

Но потом на ноге у меня начался абсцесс, она загноилась, и я попал в больницу. Это - последствия “крокодила”. Я не мог ходить. Сделали МРТ и обнаружили остеомиелит кости. Лежал я там четыре месяца, перенес две сложные операции. Дважды отрезали разрушенную часть кости, чистили гной, потом “добивали” антибиотиками. Вот шрам остался на полтуловища, видите, и рана еще немного раскрылась. Выписался полгода назад. После больницы наркотиков не употреблял. Хотя, если честно, тянет. Но как вспомню, что вытерпел, что потерял, - и проходит. И денег мать сколько потратила. Только пакет хирурга стоит 2500 гривен: от халата до скальпеля и физраствора. Эти пакеты пришлось покупать дважды. Антибиотики стоили 3600 гривен. Врачу у нас уже не было денег дать, мать объяснила, что вся в долгах по уши, кредитов набрала, чтобы меня вытянуть, да и сама после инсульта. Хирург пошел нам навстречу.

“ВИНТ” И “ГОДИЧКА” СДЕЛАЛИ МЕНЯ ИНВАЛИДОМ

Понимаю, что ушел я, что называется, с самого края, еще немного, и я бы уже никогда не бросил колоться, - продолжил свой невеселый рассказ экс-наркоман Владимир. - Мне, конечно, повезло, что в реабилитационном центре убрали кумар (иначе - ломку) снотворным (на это надо примерно неделя), а потом я попал в больницу и колоться там я уже никак не мог, тем более после двух операций (я долго даже не ходил). Так почти на полгода я был отрезан от компании. Иначе после реабилитационного центра я, скорее всего, не отказался бы продолжать принимать наркотики. А сейчас из нашей компании остался один, двое уже умерли от “крокодила”, им было 25-27 лет. Обычно причина смерти - отрывается тромб и останавливает сердце. Также забиваются сердечные клапаны. У одного из моих товарищей недавно чистили клапаны в сердце, он тоже сидел на “крокодиле”. Теперь мы общаемся, так как оба бросили наркоту. А если общаться с теми, кто продолжает сидеть на игле, почти стопроцентно начнешь сначала. Ведь хочется уколоться все время…

Пробовал я и ширку, и героин, когда “винтом” кололся. Но все равно возвращался на “винт”. Просто героин и ширку надо доставать, а тут все делаешь сам, все легкодоступно, продается в любой аптеке и магазине. Я знаю многих наркоманов, которые из-за этого переходили с ширки на “крокодил”. И это во много раз дешевле. Зато обратный переход, по сути, невозможен. Ребята, да и я пробовали после “крокодила”, например, ширево. Эффекта ноль, не берет. Колешь двойную-тройную дозу - хватает кайфа минут на 15. Тем и опасен “крокодил”, что с него очень трудно соскочить, а результат - страшен. И выходов всего два: или завязать (хотя тогда вылезают всякие болячки, вроде моей), или - на тот свет. Крокодил еще “годичкой” называют, потому что выдержать под ним можно год-полтора, не больше. Но самое страшное - колоться тропикамидом (глазные капли), тогда просто мясо от костей отстает. И в смеси с “крокодилом” эффект страшный. У одного из тех, кто пытался завязать, даже началась эпилепсия…

Что до меня, то ходить долго сейчас тяжело, нога постоянно как ватная, уставшая, кость болит… Надеюсь, что со временем я отойду, и физически, и психологически, пойду на работу… Словом, вернусь к нормальной жизни. А вы обязательно напишите, чтобы молодежь не вздумала пробовать “крокодил”, это гибельный путь.