Биография (ru.wikipedia.org )

Детство

Родился в небольшом городке Бретани. Его отец, небогатый моряк, умер, когда Ренану было 5 лет. Наибольшее влияние на Ренана в детстве оказывала его старшая сестра, Генриетта, с которой он сохранил дружбу до самой её смерти. Мать Ренана, желая посвятить его церкви, отдала его в местную духовную семинарию, откуда он перешёл в 1838 в парижскую семинарию св. Николая (St.-Nicolas du Chardonnet), которой управлял тогда знаменитый впоследствии Дюпанлу.

Образование

Семинария St.-Nicolas du Chardonnet была небольшим, но блестящим и модным учебным заведением, куда поступали избранные ученики, в основном из знатных фамилий. Здесь Ренан впервые познакомился со светской литературой; Мишле, Гюго и Ламартин произвели на него особенно сильное впечатление. Так как в семинарии св. Николая не было философского класса, то Ренан перешёл в 1842 г. в Исси (Issy), в отделение большой семинарии св. Сульпиция. Знакомство с немецкой философией нанесло первый удар его прежним верованиям: с этих пор «вечное fieri», метаморфоза без конца стала казаться ему законом мира - но он оставался ещё католиком по чувству и намеревался сделаться священником, утверждая, что для этого нет надобности веровать во всё то, чему будешь учить.

В 1843 он поступил, для изучения богословия, в семинарию св. Сульпиция и увлекся изучением еврейского языка, под руководством аббата Ле-Ира (Le Hir). В следующем году ему было поручено преподавание еврейской грамматики в семинарии и позволено слушать в университете лекции знаменитого археолога Катрмера.

Ле-Ир рассчитывал сделать из Ренана светило католической науки; но занятия еврейским языком, положив начало научной карьере Ренана, привели к окончательному его разрыву с церковью. Историк, а не философ по натуре, Ренан, после ближайшего ознакомления с библейской критикой, окончательно признал невозможность для себя духовной карьеры, вышел из семинарии и не принял места преподавателя в духовной коллегии, только что основанной парижским архиепископом Аффром для сближения церковной науки со светской. На этот раз Ренан остался твёрдым в своём решении, несмотря на все увещевания своих прежних профессоров и руководителей. «Я не из тех, - читаем мы в его „интимных письмах“, - которые решились никогда не изменять раз принятых воззрений, к какому бы научному результату они ни пришли… Но в настоящее время я не могу верить в переворот, по крайней мере настолько сильный, чтобы привести меня к католической и священнической ортодоксальности».

Чтобы как-нибудь материально устроиться, Ренан принял место репетитора в иезуитской подготовительной школе св. Станислава, но оставался там лишь три недели, так как руководители школы стесняли только что приобретенную им свободу мысли. Он перешёл репетитором в пансион Крузэ, где близко сошёлся с одним из своих учеников и почти сверстником, известным впоследствии учёным Марселеном Бертело; эта дружба не осталась без влияния на развитие Ренана. Несмотря на многочисленность занятий в пансионе, Ренан продолжал изучение восточных языков, в 1847 г. сдал все университетские экзамены и получил место профессора философии в версальском лицее.

Творчество

В 1847 году он представил в академию надписей рукопись своего первого учёного труда - «Истории семитических языков» («Histoire generale des langues semitiques»), который в своё время имел весьма важное значение не только по филологической эрудиции автора, но и как одна из первых попыток изучения народной психологии на основании языка.

До 1848 Ренан мало интересовался политическими и социальными вопросами. Февральская революция произвела на него сильное впечатление, но не вызвала в нём особых симпатий к демократии. В книге: «Будущее науки» («L’Avenir de la science»), составленной в конце 1848 и в 1849 гг., он проводит мысль, что нельзя желать торжества народа при его теперешнем состоянии, так как оно было бы хуже победы франков и вандалов; народ, однако, слишком силен, чтобы находиться в подчиненном положении; поэтому необходимо поднять и просветить его.

К этому времени относятся работы Ренана: «Eclaircissements tires des langues semitiques sur quelques points de la prononciation greque» (П., 1849) и «Sur l"etude du grec dans l’occident au moyen age», за которые он получил от академии надписей командировку для научных занятий в Италию.

К этому же времени относится первая мысль Ренана о критической истории происхождения христианства. «Самая важная книга XIX столетия, - писал он тогда, - будет иметь заглавие: „Критическая история начал христианства“ („Histoire critique des origines de Christianisme“). Удивительный труд! Я завидую тому, кто его выполнит. Такая книга будет трудом и моего зрелого возраста, если только не помешает смерть или роковые внешние обстоятельства».

Восьмимесячное пребывание Ренана в Италии возбудило в нём любовь к искусству и дополнило его развитие в эстетическом отношении, а научным результатом командировки была его докторская диссертация: «Averroes et l’Averroisme» (П., 1852). Побывав около этого времени в Берлине, где его сестра была гувернанткой в одной семье, Ренан, по возвращении вместе с нею в Париж, получил место при национальной библиотеке. В 1855 была издана его «История семитических языков»; в следующем году он был избран членом академии надписей.

За этот период времени он поместил целый ряд статей по морали и истории религии в «Journal general de l’instruction publique», в «Revue asiatique», в «Journal des Debats» и в «Revue des deux Mondes». Эти статьи были изданы им потом в двух сборниках: «Etudes d’histoire religieuse» (П., 1857) и «Essais de morale et de critique» (П., 1859), создавших ему репутацию либерального философа. Около этого времени Р. женился на племяннице известного художника Ари Шеффера и вступил в состав редакции «Journal des Debats». Журнальная работа не отвлекла Р. от научных занятий; он перевёл, с учёным комментарием, книгу Иова и Песнь Песней и написал «Nouvelles considerations sur le caractere general des peuples semitiques» (П., 1859).

В 1857 умер Катрмер и в College de France освободилась кафедра еврейского языка и библейской экзегетики. Ренан был единственным возможным кандидатом на эту кафедру, но министерство не решалось предоставить её заведомому еретику, и Наполеон III, взамен кафедры, поставил Ренана во главе экспедиции, снаряженной для археологического исследования древней Финикии (1860). Результаты этой командировки, продолжавшейся около года, Ренан опубликовал в 1864 г. под заглавием: «Mission de Phenicie».

Его раскопки не особенно расширили наши сведения о Финикии; но Ренан посетил Палестину, и под живым впечатлением виденных мест написал, во время экспедиции, «Vie de Jesus», в её первоначальной форме, имея под руками только Новый Завет и сочинения Иосифа Флавия. По возвращении в Париж, Ренан был назначен профессором в College de France, но при условиях крайне для него невыгодных: товарищи-специалисты считали его более литератором, нежели учёным, двор и церковь - еретиком, либералы - отступником, продавшимся Наполеону III. Его вступительная лекция (изданная под заглавием: «De la part des peuples semitiques dans l’histoire de la civilisation», П., 1862) была встречена враждебными возгласами, но окончилась шумной дружественной манифестацией слушателей, так как новый профессор смело и решительно изложил свои воззрения на начало христианства. Курс был приостановлен после первой лекции; Ренан протестовал особой брошюрой («Chaire d’hebreu au College de France», Париж, 1862), но протест его остался без последствий. Тогдашний министр Дюрюи предложил ему променять кафедру на видное место в национальной библиотеке; Ренан отказался и был лишён кафедры императорским декретом (1864).

Вскоре после того он напечатал несколько работ по еврейской эпиграфике, а также «Rapport sur les progres de la litterature orientale et sur les ouvrages relatifs a l’Orient» (Париж, 1868).

В 1860-х годах вышли и три первых тома его «Histoire des origines du christianisme», доставившей ему всемирную известность. «Vie de Jesus» (Париж, 1863), «Les Apotres» (Париж, 1866) и «Saint Paul» (Париж, 1869).

Как критик и исследователь, Ренан значительно уступает немецким учёным, на которых он весьма часто опирается. Его оригинальность, составляющая и сильную, и слабую сторону его произведений, состоит в художественной обрисовке деятелей и их среды. Опираясь на психологию современных религиозных людей и отчасти на свою собственную, тщательно изучив современную жизнь в Палестине (для этой цели Ренан совершил ещё раз путешествие на Восток), Ренан пытается воссоздать в живой картине начало христианства и ранний период его истории. Отсюда захватывающий интерес его книг, отсюда же и коренной их недостаток - крайний субъективизм и модернизация первоначального христианства и его деятелей.

В конце 1860-х годов Ренан сделал попытку вступить на политическое поприще: он написал книгу, посвященную текущей действительности («Questions contemporaires», П., 1868), и в 1869 выставил в департаменте Сены и Марны свою кандидатуру в законодательный корпус.

Как политик Ренан был либеральным империалистом, в духе своего друга, принца Наполеона, и так резюмировал свою программу: «свобода, прогресс без революции и без войны». Избран он не был.

В это время, со смертью Мунка, снова освободилась кафедра еврейского языка в College de France, и Ренан во второй раз выставил свою кандидатуру на профессорскую кафедру, но безуспешно. Это не помешало ему за несколько месяцев до падения Наполеона издать книгу («Monarchie constitutionelle en France», П., 1870), в которой он решительно защищает конституционную империю. Война 1870, с её последствиями для Франции, нанесла тяжёлый удар Ренану, но не излечила его политического идеализма.

Воспитанный на немецкой философии, проникнутый глубоким уважением к немецкой науке, Ренан считал возможным примирение с Германией и в открытом письме к Давиду Штраусу, протестуя против отнятия у Франции Эльзас-Лотарингии, настаивал на необходимости совместных действий против общего врага цивилизации - славян, преимущественно русских. Штраус перевёл письмо Ренана и издал его, со своим ответом, в пользу немецких раненых, причём, подобно многим другим представителям немецкой науки, проявил настроения, не оставлявшие надежд на примирение. Под влиянием этого разочарования Ренан радикально изменил свою точку зрения по отношению к немцам и русским. С другой стороны, исход войны не уничтожил его доверия к либеральному цезаризму, который, по его мнению, лучше всего мог излечить раны Франции. Самым подходящим для этого человеком ему казался принц Наполеон. Коммуна усилила в Р. глубокое недоверие к демократии. Свои политические впечатления Ренан изложил в книге «Reforme intellectuelle et morale» (П., 1871), самой характерной для Ренана, как политика.

Во время коммуны Ренан жил в Версале и там обдумал свои «Dialogues philosophiques», с их презрением к толпе и требованием господства избранных, с их верой в торжество идеала, который будет богом и в то же время результатом эволюции. Философия Ренана стоит не выше его политики. Отправившись в Рим, он написал здесь 4-й том своих «Origines» - «Antechrist», за которым вскоре последовали и три остальных тома («Les Evangiles», «L"eglise chretienne», «Marc-Aurele»), в которых сильно заметно влияние на автора последних событий, заставивших его обратить особенное внимание на социально-политическую сторону истории христианства. Между тем ещё правительство национальной обороны назначило Ренана на кафедру в College de France, что заставило его интенсивнее заняться древней историей евреев. Плодом этих занятий были: «Corpus inscriptions semiticarum (первый выпуск которого появился ещё в 1867 г.), перевод Екклесиаста, с введением и комментариями, и „История народа израильского“ (Histoire du peuple d "Israel», 5 том., П., 1893), второе главное основание всемирной известности Ренана.

Это произведение отличается теми же достоинствами и недостатками, что и «Les Origines du christianisme»: то же художественное воспроизведение прошлого в блестящей форме, тот же субъективизм произвольных характеристик и модернизация явлений прошлого.

Как критик и исследователь, Ренан и здесь значительно уступает немецким историкам, но превосходит их как художник. В 1879 г. Р. был избран членом Французской академии, в 1882 г. - президентом азиатского общества, в 1884 г. - администратором College de France.

В 1883 г. появились его «Souvenirs d’enfance et de jeunesse», очень важные для его ранней биографии и весьма характерные для его настроения в старости. Такое же значение имеют его «Feuilles detachees». Между 1878 и 1886 гг. появились его «философские драмы» («Caliban», «L’Eau de Jouvence», «Le pretre de Nemi», «L’Abbesse de Jouarre»), в которых выразились его политические, религиозные и этические воззрения. Самые характерные черты этих драм - крайний скептицизм по отношению к некоторым нормам нравственности (в «L’Abbesse de Jouarre») и примирение с Калибаном, то есть с демократией. «По существу Калибан, - говорит Ренан, - оказывает нам более услуг, чем это сделал бы Просперо, реставрированный иезуитами и папскими зуавами». Ренан умер 2 (14) октября 1892 г.

См. Pons, «Ernest R.» (П., 1882); M-me Darmesteter, «La vie de E. R.» (П., 1898).

Произведения

К наиболее значимым произведениям Ренана можно отнести следующие:
* «История происхождения христианства» («История первых веков христианства», 1864-1907), состоящая из семи книг:
* «Жизнь Иисуса» (1860),
* «Апостолы» (1866),
* «Святой Павел» (1869),
* «Антихрист» (1873),
* «Евангелия» (1877),
* «Христианская церковь» (1879),
* «Марк Аврелий» (1882);
пятитомная «История израильского народа» (1887-1893; русский перевод издан в 2-х томах (СПб., 1908-1912)).

Русские переводы

В русском переводе была издана в 1902 году знаменитая книга «Жизнь Иисуса», а в 1907 году «История первых веков христианства» в 7 т. Она рассматривается как продолжение «Жизни Иисуса». А «История израильского народа», изданная в 2 т. в 1908-1911 годах - как введение к «Жизни Иисуса».

Кроме этого, изданы и другие его произведения, частью в виде отдельных брошюр («О происхождении языка», Воронеж, 1886; «Что такое нация», СПб., 1886; 2 изд., 1888; «Ислам и наука», М., 1888; «Место семитских народов в истории цивилизации», М., 1888; «Разорение Иерусалима», М., 1886) или журнальных статей («Древние религии», в «Эпохе», 1864, № 7; «Конец античного мира», из «Marc Aurele et la fin du monde antique», в «Деле», 1882, № 5 и 6; «Марк Аврелий» в «Заграничном Вестнике», 1882, № 1; «Иудаизм как раса и как религия», в «Восходе», 1883, № 4), частью в виде сборников («Исторические очерки», под редакцией В. Чуйко, СПб., 1886; «Сборник мелких статей и речей», перевод В. Штейна, СПб., 1895), а также некоторые его рассказы («Бретонка» в «Северном Вестнике», 1890, № 7; «Трепальщик льна», в «Русском Обозрении», 1893, № 5; «Эмма Козилис», ib., № 6).

Литература

* Desportes et Bournand, «Ernest Renan, sa vie et son ?uvre» (П., 1892);
* E. Grant Duff, «Ernest R., in memoriam» (Л.,1893);
* Seailles, «Ernest R., essai de biographie psychologique» (П., 1894);
* G. Monod, «Les ma i tres de l’histoire: R., Taine, Michelet» (П., 1894);
* Zeller, «Strauss und R.» (в его «Histor. Vortrage und Abhandlungen», т. I);
* Allier, «La philosophie d’Ernest R.» (П., 1895);
* князь С. Н. Трубецкой, «Ренан и его философия» («Русская мысль», 1898, № 3);
* статьи Н. Страхова (в его «Борьбе с Западом»), А. Волкова («Православный Собеседник», 1877, № 4), С-на («Русское Обозрение», 1892, № 9 и 10), Л. Слонимского («Вестник Европы», 1892, № 11 и 12); характеристики Э. Зола («Вестник Европы», 1878, № 5), Брандеса (перевод в «Деле», 1882, № 3), Леметра (перевод в «Русской мысли», 1888, № 4);
* Л. Слонимский, «Философские драмы Ренана» («Вестник Европы», 1893, № 1);
* статьи К. Арсеньева о «Калибане» («Вестник Европы», 1879, № 1), об «Антихристе» (1875, № 12), о «Souv. d’enf. et de jeun.» (1883, № 9) и об «Истории Израильского народа» (1888, № 6 и 1891, № 5);
* Ю. Николаев, «Ренан, как беллетрист» («Русское Обозрение», 1893, № 6);
* аббат Гетэ, «Опровержение на выдуманную жизнь Иисуса Христа, соч. Э. Ренана» (пер. с французского, СПб., 1865);
* Берсье, «Царское достоинство Иисуса Христа, ответ Э. Ренану и Л. Толстому» («Православное Обозрение», 1889, № 4);
* И. Яхонтов, «Изложение и историко-критический разбор мнения Р. о происхождении еврейского единобожия» («Прибавления к Творениям св. отцов», 1884, ч. XXXIII);
* С. Годлевский, «Ренан, как человек и писатель» (СПб., 1895).

Биография (КЕЭ, том 7, кол. 160–163 )

РЕНАН Жозеф Эрнест (Renan, Joseph Ernest; 1823, Трегье, Бретань, – 1892, Париж), французский семитолог, историк, мыслитель и писатель. Выходец из благочестивой католической семьи, готовившей его к духовной карьере. Порвав уже в молодости с церковью, Ренан посвятил себя воссозданию картины возникновения христианства с позиции научной критики первоисточников. Исходный пункт исторической и историософской концепции Ренана - признание раннего христианства исключительным творением еврейского религиозного и национального гения. Отсюда особое внимание Ренана к еврейской, преимущественно древней истории, из которой, равно как и из особенностей еврейского национального характера, он стремился извлечь объяснение возвышенно-идеальных свойств христианства, позволивших ему стать великой мировой религией, а также причин и последствий отречения еврейства от этого своего духовного детища.

Несмотря на то, что освещение и особенно интерпретация Ренана событий еврейской истории и догматов еврейской религии (см. Иудаизм) были не особенно оригинальными и не всегда соответствовали строгим критериям научной обоснованности, высказывания и оценки Ренана, касающиеся умственных и нравственных качеств древнего и современного ему еврейства и характера еврейского вклада в мировую цивилизацию, в конце его жизни и в последующие десятилетия стали восприниматься многими едва ли не как приговор, который еврейскому народу вынесла сама история. Такой вес утверждениям Ренана придали сделавший его властителем дум целого поколения огромный успех его исторических сочинений (вполне заслуженный благодаря огромной эрудиции автора, в частности, в семитских языках, блестящему литературному дарованию, остроумию и мастерски нарочитой парадоксальности многих его выводов и оценок) и репутация бескорыстного поборника истины, прогресса и справедливости.

Стремление к максимальной объективности, которую Ренан старательно демонстрирует в своей концепции исторического и духовного призвания еврейства, на деле воплощается у него в образе «странного народца», который отличается от всех других народов и не может поэтому претендовать на равное с остальными к себе отношение. Некоторые намеки на такой подход содержатся уже в первой работе Ренана «Сравнительная история семитических языков» (1847; 2-е изд. 1855; дополненные и переработанные издания выходили под названием «Общая история и сравнительная система семитских языков»), где он в «Заключении» на основе лингвистического анализа дает сравнительную психоантропологическую характеристику семитов (прежде всего евреев) и арийцев, и без колебаний ставит вторых выше первых в расовом отношении (правда, и тех, и других он относит к самому высокому типу, до которого пока успел возвыситься человек). В комментарии к своим блестящим переводам на французский язык библейских книг Иов (1859) и Песнь Песней (1860; в 1882 г. он перевел и Экклесиаста) Ренан восторженно оценивал достижения еврейского духа. В лекции «Участие семитических народов в истории цивилизации», прочитанной в Коллеж де Франс (23 февраля 1862 г.) и вызвавшей большой общественный резонанс, Ренан утверждал, что семитские народы (то есть главным образом евреи) не внесли ничего самобытного ни в науку, ни в политику, ни в искусство, ни в философию, однако впервые возвысились до великой идеи выразить каждый членораздельный звук особым знаком и сумели свести количество этих знаков к небольшому числу - 22. Благодаря этому только и стал возможен прогресс в области слова и литературы; и, что еще важнее, евреи дали человечеству религию, которая в дальнейшем развитии, то есть в форме христианства, принесла индоевропейским народам совершенные идеалы добра, красоты, истины и справедливости.

В развернутом виде концептуальный подход Ренана к еврейской истории и национальной судьбе еврейского народа изложен в его главных и наиболее известных сочинениях: семитомной «Истории происхождения христианства» - в русском переводе «История первых веков христианства», 1864–1907 («Жизнь Иисуса», 1860; «Апостолы», 1866; «Святой Павел», 1869; «Антихрист», 1873; «Евангелия», 1877; «Христианская церковь», 1879; «Марк Аврелий», 1882) и пятитомной «Истории израильского народа» (1887–93; русский перевод издан в 2-х томах, СПб., 1908–12). Эта концепция базируется на признании Древнего Израиля, наряду с Древней Грецией, главными формирующими началами европейской, то есть, по мнению Ренана, мировой цивилизации (Древний Рим Ренан оценивал лишь как фактор, ликвидировавший национальный партикуляризм и способствовавший универсализации достижений греческого и еврейского духа). Ренан не скрывает, что его симпатии принадлежат грекам, но в качестве беспристрастного наблюдателя восхваляет также и еврейский вклад в сокровищницу человечества. Первая и непреходящая заслуга еврейства, по Ренану, - это мессианская идея спасения, идеалы социальной справедливости и прогресса («След, оставленный Израилем после себя, будет вечен. Израиль был первым, давшим форму крику народа, жалобе бедного, упорным требованиям тех, которые жаждут справедливости»). Ренан утверждает, что только еврейство было способно создать религию монотеизма, породить идею единого Бога, а тем самым понятие универсального чистого духа, вне которого никогда не возникла бы европейская культура. Ренан многократно отмечает заслуги евреев в формулировании важнейших принципов морали, особенно ценя, что иудаизм, в отличие от других религий, в течение долгого времени не дискредитировал, по выражению Ренана, требование праведной жизни обещанием посмертного вознаграждения (см. Воздаяние).

Признание указанных заслуг еврейства перед человечеством Ренан сопровождает двумя оговорками: во-первых, он считает, что этим полностью исчерпывается вклад евреев в мировую цивилизацию; во-вторых, что эти же великие достижения еврейского народа предопределили его национальную катастрофу. Согласно Ренану, народы должны выбирать одну из двух судеб - эгоистическое стремление к национальному и государственному устроению и благополучию или беззаветное служение общечеловеческим идеалам добра и справедливости. На этом основании Ренан делает вывод о том, что окончательная ликвидация еврейской национальной государственности в 1 в. была неизбежна и даже благодетельна, так как благодаря этому Израиль освободился от ложной идеи религиозного закона, применяемого к государственной жизни, и вернулся к своему истинному призванию - к религиозному и нравственному исправлению человечества. Согласно Ренану, христианством исчерпывается все то ценное, что человечество получило от еврейского народа, в создании христианства изначально и состояло все его предназначение. Поэтому после возникновения учения Христа существование еврейского народа не имеет смысла. Он - не более чем сухая ветвь, существо, истощившее свои силы. «В истории нет более странного зрелища, чем зрелище этого народа, превратившегося в привидение, - народа, вот уже тысячу лет потерявшего чувство дела, не написавшего ни единой страницы, достойной прочтения, не давшего нам верной о себе справки...» Глубоко отрицательное отношение Ренана к идее еврейской государственности отразилось в его оценке Иудейской войны I, разрушения Иерусалима и восстания евреев в эпоху Траяна.

Отношение Ренана к современному еврейству неизменно оставалось либерально-благожелательным. По мнению Ренана, израильская раса, которая оказала миру величайшие услуги, ассимилировавшись (см. Ассимиляция) с различными нациями, в единении с различными национальными союзами будет продолжать то, что делала в прошедшем, и в сотрудничестве со всеми либеральными силами Европы будет в высокой степени содействовать социальному прогрессу человечества. Ренан также охотно признавал вклад евреев в историю культуры Франции - совместно с гебраистом А. Нейбауэром (1831–1907) им были написаны книги «Французские раввины 14 века» (1877) и «Писатели - французские евреи 14 века» (1893). Однако во взгляде Ренана на еврейство как на живой труп, который лишь из упрямства цепляется за жизнь, не имея на то ни исторических, ни национальных, ни творческих оснований («Израиль никогда не создаст ни государства, ни философии. Он никогда не будет иметь развитой светской литературы...»), антисемиты нередко находили повод зачислять его в свои ряды.

Биография

РЕНАН (Renan) Жозеф Эрнест (1823-92), франц. писатель, историк, библеист, представитель *отрицательной библ. критики.

Род. в Бретани, в старинном монастырском городке Трегье. Отец Р., моряк, погиб в 1828. Maть воспитала сына в строгом католич. благочестии и предназначила для служения Церкви. Окончив местную ДС, Р. как способный ученик был направлен в Париж для продолжения образования (1838). B семинарии св.Сюльпиция он увлекся историей Востока и семитскими языками. Знакомство с нем. библ. критикой, особенно тюбингенского направления, оказалось роковым для его веры. Поскольку католич. наука того времени относилась к библ. критике резко негативно, Р. оказался перед мнимой альтернативой: либо историч. критика – либо вера. Избрав первую, он в 1845 покинул духовную школу и посвятил себя вост. филологии. Уже тогда он задумал написать историю религии, объяснив ее с т.зр. своих новых взглядов. Большую роль в отпадении Р. от Церкви сыграла его старшая сестра Генриетта, эмансипированная женщина, давно утратившая веру. После окончания ун-та Р. получил место преподавателя философии. В 50-е гг. он целиком погрузился в вопросы филологии и востоковедения, женился и стал работать в Национальной библиотеке. Вскоре вышли из печати его первые переводы ветхозав. книг. В 1860 Р. был командирован правительством в Ливан для изучения финикийских древностей. В *Палестине он набросал черновой вариант своей книги "Жизнь Иисуса" ("La vie de J№sus"), к-рая вышла в Париже в 1863 (pyc. пep. 1906 и др. пер. и изд.). Она вызвала восторги одних и порицание других и за полгода выдержала 13 изданий. После неудачной попытки баллотироваться на выборах, Р. пожелал занять место проф. евр. языка в Коллеж де Франс вместо умершего *Мунка, но получил разрешение лишь в 1870. Он был избран членом франц. Академии надписей, АН в Лиссабоне и чл.-корр. Петербургской АН. Вначале Р. были свойственны антирус. настроения, к-рые он постепенно преодолел. Произведения Р. пользовались большим успехом в России, где его много переводили. Он был дружен с Тургеневым И.С., знаком с деятелями pyc. культуры (напр., *Соловьевым Вл. и *Мережковским; причем первый называл его "пустейшим вралем", а второй "гением"). Православные богословы и экзегеты подвергали Р. суровой, но вполне справедливой критике, стремясь нейтрализовать тот соблазн, к-рый сеяли его книги.

Мировоззрение Р., сложившееся у него после отпадения от Церкви, представляет собой настоящий клубок противоречий. Он сам объяснял это неизгладимыми следами полученного им католич. воспитания и контрастами своего характера. Он называл себя "романтиком, выступающим против романтизма, утопистом, проповедующим в политике пошлую практическую мудрость, идеалистом, затрачивающим бесполезно столько усилий, чтобы казаться буржуа". Р. радикально отрицал все сверхъестественное и был в этом отношении типичным рационалистом. Одновременно он верил в нравств. миропорядок, в высшую цель, к-рую имеет мировое развитие. Слово "Бог" не сходило со страниц его книг, но почти невозможно понять, что оно для него означало (идеал? высшую сокровенную Реальность? Тайну?). Пытаясь разрушить основы христианства и религии, Р. при этом декларировал свое уважение и любовь к ним как к высоким проявлениям духа. Элементы пантеизма и богостроительства присутствуют в его ранней работе "Будущее науки" (1848), где он исповедует веру в "Грядущего Бога", К-рый явится итогом эволюции. От этих идей он не отказался и в своей поздней книге "Диалоги" (1876). "Существо всеведущее и всемогущее, – писал он, - может быть конечной целью теогонической эволюции, все равно, как бы мы ни представляли себе Его". Спутанность мировоззрения Р. сказалась в его историко-библ. книгах. По натуре он был художником, литератором-эссеистом: мысль его либо тонула в изящном многословии, либо пряталась за столь же изящным лаконизмом. Он придавал большое значение историч. интуиции и просил читателей относиться к нему снисходительно как к "провидцу". В его творчестве господствовала скептическая ирония, капризная смена настроений, безответственная игра словами и понятиями. По словам датского философа Г. Гёффдинга, Р. "обманывался, постоянно боясь быть обманутым".

Библейские труды Р. тематически охватывают всю ветхозав. историю и историю первохристианства, от евангельского периода до кон. 2 в. Кроме того, ему принадлежит ряд работ по семитологии и высокохудожеств. комментиров. переводы Иов (1859), Песн (1860) и Еккл (1881). B своей "Жизни Иисуса" он впервые применил историко-синтетический метод изложения, отодвинув критику источников на второй план. "Художественное изображение истории есть бесспорно крупное достоинство Ренана, – писал *Трубецкой, – артистическое чутье, изощренное знанием, дает ему нередко способность верного угадывания действительности. Но часто литературный, художественный интерес берет в нем верх над интересами науки, и историческая картина выходит яркой, с виду правдивой, но н е в е р н о й и н е о б о с н о в а н н о й" (разр. наша – А.М.). Аналогичную характеристику Р. дают *Муретов и др. правосл. критики. Отбросив тенденцию тюбингенской школы изображать историю начала христианства как "историю идей", Р. поставил перед собой цель обрисовать личность Иисуса Христа на фоне событий и обстановки евангельских времен. Разумеется, он изгонял из "биографии Иисуса" все, что не укладывается в прокрустово ложе *рационализма. Признавая в целом достоверность Евангелий, Р. смотрел на них как на *легенды, в к-рых историч. интуиция может найти реальное зерно. Он пытался по-своему объяснить мысли и поступки Христа и в результате создал образ абсолютно фальшивый и далекий от Евангелий. Его "чарующий Учитель", проповедник радости, постепенно под влиянием неудач превращающийся в "мрачного Гиганта" со странными притязаниями, едва ли мог стать Основателем мировой религии. "Иисус" Р. сентиментален, слаб, низведен до уровня среднебуржуазного обывателя 19 в.

За "Жизнью Иисуса" последовали "Апостолы" ("Lеs Apњtres", Р., 1866, рус. пер.: СПб., 1907), "Святой Павел и его миссия" ("Saint Paul et sа mission", Р., 1869, рус. пер.: "Св. Павел", СПб., 1907), "Антихрист" ("L’Аnt№christ", Р., 1873, рус. пер.: СПб., 1906; наиболее удачная книга цикла, написанная в Риме и посвященная гонению Нерона), "Евангелия и второе поколение христианства" ("Lеs №vangiles et la seconde g№n№ration chr№tienne", Р., 1877), "Христианская Церковь" ("L"Eglise chr№tienne", Р., 1879), "Mapк Аврелий и конец античного мира" ("Мarс Aurele et la fin du monde antique", Р., 1882). Bce 7 тт. составили "Историю происхождения христианства" ("Histoire des огigines du сhristianisme", v.1-8, P., 1863-83; рус.пер.: "История первых веков христианства", т.1-7, СПб., 1907). Образ ап. Павла в цикле омрачен явной неприязнью к нему писателя. Вообще личные вкусы, симпатии и антипатии Р. определяют тональность eгo работ. Построенные на глубоком знании источников, они все же остаются "романами", как их было принято называть у критиков Р. Все его утверждения, конструкции, интуитивные догадки и даже ссылки требуют тщательной проверки из-за откровенного субъективизма писателя. Такими же чертами характеризуется и его "История израильского нapoдa" ("Histoire du peuple d"Israёl", t.1-5, P., 1887-93, t.1-5; pyc. пер.: т.1-5, СПб., 1907). В ней наряду с тонкими наблюдениями содержатся фантастич. гипотезы, антихрист. выпады, намеки на современную Р. политическую жизнь. В качестве исходной идеи Р. предложил теорию об исконном *монотеизме семитов, пришедших из пустыни. Дальнейшие исследования полностью опровергли эту т. зр.. Кроме библейской, все др. семитич. религии (вавилонян, ассирийцев, финикиян) представляли собой типичные политеистич. верования. Р. был многим обязан библеистике *либерально-протестантской школы экзегезы, в частн., школе *Велльхаузена, однако он редко ссылался на труды своих нем. предшественников и современников. Последние относились к нему свысока и рассматривали его как легковесного популяризатора. Это мнение не было вполне объективным. При всех своих идейных и научных изъянах труды Р. имеют и самостоят. ценность. Православные экзегеты не отрицали этого, даже когда вели с Р. резкую полемику.

u Oeuvres соmрl–tеs, P., 1947-60, t.1-10; в рус. пер.: Древняя египетская цивилизация, "Западный Вестник", 1865, ? 7; Разорение Иерусалима, М., 1886; Филон Александрийский и его сочинения, "Восход", 1894, ? 7; Исторические и религиозные этюды, СПб., 18943; Сборник мелких статей и речей, т.1-2, СПб., 1895; Талмуд, "Научное Обозрение", 1900, ? 5; Собр. соч. Эрнеста Р., т.1-12, К., 1902-03; Очерки по истории религии, СПб., 1907; История израильского народа, т.1-2, СПб., 1908-12.

l Митр.*A н т о н и й (Храповицкий), О книге Р. с новой т. зр., Харьков, 1917; А р с е н ь е в К., Новая книга Р. (E.Renan, Histoire du peuple d’Israёl, P., 1887), "Вестник Европы", 1891, ? 5; [*Б е р с ь е Е.], Царское достоинство Иисуса Христа, ответ Э.Р. и Л.Толстому (Из Берсье), ПО, 1889, ? 4; прот.*Б о г о л ю б о в Н., Эрнест Р. и его "Жизнь Иисуса", Харьков, 1908; архим.*В а р л а а м (Ряшенцев), Р. и его "Жизнь Иисуса", Полтава, 19083; В а т с о н Э.К., Эрнест Р. о происхождении Библии, "Восход", 1886, ? 8-11; В и н о г р а д о в В.П., Иисус Христос в понимании Р. и Гарнака, Серг.Пос., 1908; свящ.*Г е т т э Р.Ф., Р. перед судом науки, пер. с франц., М., 1889; Г о д л е в с к и й С.Ф., Р. как человек и писатель, СПб., 1895; K а р о Э., Идеи Бога и бессмертия души перед судом новейших критиков, пер. с франц., М., 1898; КЛЭ, т.6; К р и т и к у с, Последние дни Иерусалима в изображении Р., "Восход", 1886, ? 6; е г о ж е, Древняя история евреев по Р., там же, 1888, ? 8-9; е г о ж е, Период второго Храма в освещении Р., там же, 1894, ? 4-5; архим.*М и х а и л (Лузин), О Евангелиях и евангел. истории. По поводу книги "Жизнь Иисуса", соч. Э.Р., М., 1865; архим.М и х а и л (Семенов), "Евангелие мещан", СПб., 1906; М о р а в с к и й М., Тайна влияния Р., пер. с польск., ВЦ, 1906, ? 1; *M у р е т о в М.Д., Эрнест Р. и его "Жизнь Иисуса", СПб., 1907; С о р е л ь Ж., Эрнест Р., Критический этюд, СПб., 1908; Т р у б е ц к о й С.Н., Р. и его философия, Соч., М., 1907, т.1; ЭСБЕ, т.26а; *Я х о н т о в И., Изложение и историко-критич. разбор мнения Р. о происхождении евр. единобожия, ПТО, 1884, ? 33; *L а g r а n g е M.J., Christ and Renan, Cincinnati etc., 1928; проч. иностр. библиогр. см. в ОDСС, p. 1173.

Дата публикации на сайте: 20 февраля 2011.
Корректировка содержания: 23 июля 2012.

  • Г - первая буква
  • И - вторая буква
  • П - третья буква
  • П - четвёртая буква
  • И - пятая буква
  • У - шестая буква
  • С - седьмая буква
Святой покровитель чешской земли 6 букв

ядовитый
1) соотн. с сущ. яд, связанный с ним
2) Содержащий яд, вызывающий отравление.
отт. разг. Причиняющий вред здоровью человека.
3) Выделяющий яд.
4) Отрицательно действующий на органы чувств.
отт. перен. Оказывающий вредное влияние на кого-либо или на что-либо.
5. перен.
Язвительный, злобный.
отт. Выражающий язвительность, злобность.

ядовитый
-ая, -ое; -вит, -а, -о.
см. тж. ядовито, ядовитость
1)
а) являющийся ядом 1), способный вызвать отравление.
Я-ое вещество.
Я-ые газы.
б) отт. Содержащий яд (о животных)
Ядовитый гриб.
Я-ое растение.
2) Вырабатывающий, выделяющий яд (о животных)
Я-ая змея.
Я-ая муха.
3) Злобный, язвительный.
Ядовитый старик.
Ядовитый характер.
Я-ая речь.
Я-ое замечание.
Я-ая улыбка.
4) разг. Очень сильно и неприятно действующий на органы чувств.
Ядовитый запах нафталина.
Майка ядовитого цвета.
Ядовитый вкус редьки.

серебряный
I м.
Серебряная монета достоинством в один рубль.
II прил.
1) соотн. с сущ. серебро 1., связанный с ним
2) Свойственный серебру, характерный для него.
отт. перен. Мелодично-звонкий, высокого тона (о голосе, смехе и т.п.).
3) Сделанный из серебра, оправленный в серебро, украшенный, покрытый серебром, вытканный из серебряных нитей, вышитый серебряными нитями.
4) Цветом или блеском напоминающий серебро.

серебряный
-ая, -ое.
см. тж. серебряно
1) к серебро
Серебряный слиток.
С-ая руда.
Серебряный промысел.
С-ые прииски.
Серебряных дел мастер (ювелир)
2)
а) Сделанный из серебра или покрытый серебром.
Серебряный подстаканник.
Серебряный портсигар.
С-ые ложки.
Серебряный рубль, полтинник.
С-ая медаль.
С-ые ризы образов.
б) отт. Вытканный или вышитый нитями из серебра.
С-ая парча.
Ливрея с серебряными галунами.
Серебряный позумент.
3) Награждённый такими медалями.
Серебряный медалист.
С-ые чемпионы мира в парном катании.
Серебряный призёр спартакиады.
4) Блестяще-белый; цвета серебра.
Серебряный иней.
С-ые звёзды.
С-ая паутинка.
С-ые пряди волос (седой)
5) книжн. Мелодично-звонкий, высокого тона (о голосе, смехе и т.п.)
Серебряный смех.
С-ые звуки колокольчиков.
С-ая трель жаворонков.
- серебряная свадьба

век
I м.
2) Исторический период в развитии природы и общества, характеризующиеся определённым жизненным укладом, условиями жизни и т.п.
3. перен. разг.
Очень долгое время; вечность.
II м. разг.
1) Жизнь, существование.
2) Продолжительность жизни кого-либо.
3) Период существования чего-либо.
III нареч. обстоят. времени разг.
1) Всегда, вечно.
2) Постоянно.
IV предик. разг.
Об очень длинном временном периоде, о вечности.

век
I см. век; в зн. нареч.; разг.
1) Всегда, вечно.
Твою доброту век буду помнить.
2) в отрицат. предл. Никогда.
Век не забуду этой встречи.
II -а (-у), предлож.; о веке, на веку; мн. - века, -ов; м.
см. тж. век, веками, вековой
1) Промежуток времени в сто лет; столетие.
Двадцатый век.
В прошлом веке.
Прошла четверть века.
В глубине веков;
из глубины веков (о том, что берёт начало в далёком прошлом)
Многие народные поверья дошли до нас из глубины веков.
Из века в век (всегда, постоянно; на протяжении длительного времени)
Из века в век человечество думало о покорении природы.
Теряться, затеряться в веках (при попытке раскрыть причину того или иного явления обращаться к изучению прошлых веков, но не находить истоков и там)
2)
а) чего или с опр. Исторический период времени, характеризующийся чем-л.
Каменный век.
Средние века.
Геологический век (спец.; длительный промежуток времени, в течение которого происходит сложение горных пород, относимых к одному геологическому ярусу)
б) отт. Эпоха, характеризующаяся какими-л. общественными событиями, определённым мировоззрением, накладывающими отпечаток на способ мысли и быта.
Моя бабушка по воспитанию была старого века.
Век скоростей.
Век атома.
Процесс, событие века (о чём-л. значительном, сенсационном, случившемся в данный век)
Инфаркт миокарда - болезнь нашего века.
Идти с веком наравне;
идти в ногу с веком (чутко улавливать общественные настроения своего века и соответствовать им)
Отставать от века (жить своими представлениями, не заботясь о меняющемся и развивающемся мире)
Золотой век (счастливая пора; о времени расцвета искусства, науки, времени всеобщего благоденствия и процветания в истории какого-л. народа)
3) с опр. Жизнь, период существования кого-, чего-л.
Прожить свой век.
На веку кого-л., чьём-л.
На твоём веку хватит ещё событий.
Жить чужой век (разг.; жить слишком долго, пережив своих ровесников)
4) разг. Очень долгое время.
Не видеть кого-л. целый век.
- в веках
- веки вечные
- на веки вечные
- на веки веков
- во веки веков
- в кои-то веки
- до скончания века
- на века
- от века
- от века веков
- испокон веку
- Аредовы веки жить
- Мафусаилов век жить
- заесть век
- кончить век
- мыкать век
- не знать веку

веко
ср.
см. веки

веко
-а; ср.
Подвижная складка кожи, прикрывающая глазное яблоко.
Верхнее, нижнее веко.
Опухшие, покрасневшие веки (признак утомления, недосыпания и т.п.)
Смежить веки (закрыть глаза)

Зинаи́да Никола́евна Ги́ппиус (по мужу Мережко́вская ; 8 ноября 1869, Белёв, Российская империя — 9 сентября 1945, Париж,Франция) — русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представителей «Серебряного века» русской культуры. Гиппиус, составившая с Д. С. Мережковским один из самых оригинальных и творчески продуктивных супружеских союзов в истории литературы, считается идеологом русского символизма .

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 8 (20) ноября 1869 года в городе Белёве (ныне Тульская область) в обрусевшей немецкой дворянской семье. Отец, Николай Романович Гиппиус, известный юрист, некоторое время служил обер-прокурором в Сенате; мать, Анастасия Васильевна, урожденная Степанова, была дочерью екатеринбургского оберполицмейстера. По необходимости, связанной со служебной деятельностью отца, семья часто переезжала с места на место, из-за чего дочь не получила полноценного образования; различные учебные заведения она посещала урывками, готовясь к экзаменам с гувернантками.

Стихи будущая поэтесса начала писать с семи лет. В 1902 году в письме Валерию Брюсову она замечала: «В 1880 году, то есть когда мне было 11 лет, я уже писала стихи (причем очень верила во "вдохновение" и старалась писать сразу, не отрывая пера от бумаги). Стихи мои всем казались "испорченностью", но я их не скрывала. Должна оговориться, что я была нисколько не "испорчена" и очень "религиозна" при всём этом…» . При этом девочка запоем читала, вела обширные дневники, охотно переписывалась со знакомыми и друзьями отца. Один из них, генерал Н. С. Драшусов, первым обратил внимание на юное дарование и посоветовал ей всерьёз заняться литературой.

Уже для первых поэтических упражнений девочки были характерны самые мрачные настроения. «Я с детства ранена смертью и любовью», — позже признавалась Гиппиус. Как отмечал один из биографов поэтессы, «…время, в котором она родилась и выросла — семидесятые-восьмидесятые годы, не наложило на неё никакого отпечатка. Она с начала своих дней живёт как бы вне времени и пространства, занятая чуть ли ни с пелёнок решением вечных вопросов». Впоследствии в шуточной стихотворной автобиографии Гиппиус признавалась: «Решала я — вопрос огромен — / Я шла логическим путем, / Решала: нумен и феномен / В соотношении каком?». Владимир Злобин (секретарь, проведший подле поэтессы большую часть своей жизни) впоследствии отмечал:

Всё, что она знает и чувствует в семьдесят лет, она уже знала и чувствовала в семь, не умея это выразить. "Всякая любовь побеждается, поглощается смертью", — записывала она в 53 года… И если она четырёхлетним ребёнком так горько плачет по поводу своей первой любовной неудачи, то оттого, что с предельной остротой почувствовала, что любви не будет, как почувствовала после смерти отца, что умрет.

— В. А. Злобин. Тяжёлая душа. 1970.

Н. Р. Гиппиус был болен туберкулёзом; едва получив должность обер-прокурора, он почувствовал резкое ухудшение и вынужден был срочно выехать с семьею в Нежин, в Черниговскую губернию, к новому месту службы, председателем местного суда. Зинаиду отдали в Киевский женский институт, но некоторое время спустя вынуждены были забрать обратно: девочка так тосковала по дому, что практически все шесть месяцев провела в институтском лазарете. Поскольку в Нежине не было женской гимназии, она училась дома, с преподавателями из местного Гоголевского лицея.

Николай Гиппиус скоропостижно скончался в Нежине в 1881 году; вдова осталась с большой семьей — четырьмя дочерьми (Зинаида, Анна, Наталья и Татьяна), бабушкой и незамужней сестрой — практически без средств к существованию. В 1882 году Анастасия Васильевна с дочерьми переехала в Москву. Зинаида поступила в гимназию Фишер, где начала учиться поначалу охотно и с интересом. Вскоре, однако, врачи обнаружили туберкулёз и у неё, из-за чего учебное заведение пришлось оставить. «Маленький человек с большим горем», — такими словами вспоминали здесь девочку, постоянно носившую печать печали на лице.

Опасаясь, что все дети, унаследовавшие от отца склонность к чахотке, могут последовать его путём, и особенно тревожась за старшую дочь, Анастасия Гиппиус уехала с детьми в Ялту. Поездка в Крым не только удовлетворила с детства развившуюся в девочке любовь к путешествиям, но и предоставила ей новые возможности для занятий двумя любимыми вещами: верховой ездой и литературой. Отсюда в 1885 году мать увезла дочерей в Тифлис, к брату Александру. Тот обладал достаточными средствами, чтобы снять для племянницы дачу в Боржоми, где та и поселилась с подругой. Только здесь, после скучного крымского лечения, в вихре «веселья, танцев, поэтических состязаний, скачек» Зинаида сумела оправиться от тяжёлого потрясения, связанного с утратой отца. Год спустя две больших семьи отправились в Манглис, и здесь А. В. Степанов скоропостижно скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться в Тифлисе.

В 1888 году Зинаида Гиппиус с матерью вновь отправилась на дачу в Боржом. Здесь она познакомилась с Д. С. Мережковским, незадолго до этого выпустившим в свет свою первую книгу стихов и в те дни путешествовавшим по Кавказу. Ощутив мгновенную духовную и интеллектуальную близость со своим новым знакомым, резко отличавшимся от её окружения, восемнадцатилетняя Гиппиус на его предложение о замужестве не задумываясь ответила согласием. 8 января 1889 года в Тифлисе состоялась скромная церемония венчания, за которой последовало короткое свадебное путешествие. Союз с Мережковским, как отмечалось впоследствии, «дал смысл и мощный стимул всей её исподволь совершавшейся внутренней деятельности, вскоре позволив юной красавице вырваться на огромные интеллектуальные просторы», а в более широком смысле — сыграл важнейшую роль в развитии и становлении литературы «Серебряного века».

Поначалу Гиппиус и Мережковский заключили негласный уговор: она будет писать исключительно прозу, а он — поэзию. Некоторое время жена по просьбе супруга переводила (в Крыму) байроновского «Манфреда»; попытка оказалась неудачной. Наконец Мережковский объявил о том, что сам собирается нарушить договор: у него возникла идея романа о Юлиане Отступнике. С этого времени они писали и стихи, и прозу каждый, в зависимости от настроения.

В Петербурге Мережковский познакомил Гиппиус с известными литераторами: первый из них, А. Н. Плещеев, «очаровал» двадцатилетнюю девушку тем, что во время одного из ответных визитов принёс из редакторского портфеля «Северного вестника» (где он заведовал отделом поэзии) некоторые стихотворения — на её «суд строгий». В числе новых знакомых Гиппиус былиЯ. П. Полонский, А. Н. Майков, Д. В. Григорович, П. И. Вейнберг; она сблизилась с молодым поэтом Н. М. Минским и редакцией «Северного вестника», одной из центральных фигур в котором был критик А. Л. Волынский. С этим журналом, ориентировавшимся на новое направление «от позитивизма к идеализму», были связаны первые литературные опыты писательницы. В эти дни она активно контактировала с редакторами многих столичных журналов, посещала публичные лекции и литературные вечера, познакомилась с семьёй Давыдовых, игравшей важную роль в литературной жизни столицы (А. А. Давыдова издавала журнал «Мир Божий»), посещала Шекспировский кружок В. Д. Спасовича, участниками которого были известнейшие адвокаты (в частности, князь А. И. Урусов), стала членом-сотрудником Русского Литературного общества.

В 1888 году в «Северном вестнике» вышли (за подписью «З. Г.») два «полудетских», как она вспоминала, стихотворения. Эти и некоторые последующие стихи начинающей поэтессы отражали «общую ситуацию пессимизма и меланхолии 1880-х годов» и во многом были созвучны произведениям популярного тогда Семёна Надсона.

В начале 1890 года Гиппиус под впечатлением разыгравшейся у неё на глазах маленькой любовной драмы, главными героями которой были горничная Мережковских, Паша и «друг семьи» Николай Минский, написала рассказ «Простая жизнь». Неожиданно (потому что к Мережковскому этот журнал тогда не благоволил) рассказ принял «Вестник Европы», опубликовав под заголовком «Злосчастная»: так состоялся дебют Гиппиус в прозе.

Последовали новые публикации, в частности, рассказы «В Москве» и «Два сердца» (1892) , а также романы («Без талисмана», «Победители», «Мелкие волны»), — как в «Северном вестнике», так и в «Вестнике Европы», «Русской мысли» и других известных изданиях. «Романов этих я не помню, даже заглавий, кроме одного, называвшегося "Мелкие волны". Что это были за "волны" — не имею никакого понятия и за них не отвечаю. Но мы оба радовались необходимому пополнению нашего "бюджета", и необходимая Д‹митрию› С‹ергеевичу› свобода для "Юлиана" этим достигалась», — позже писала Гиппиус. Многие критики, впрочем, относились к этому периоду творчества писательницы серьёзнее, чем она сама, отмечая «двойственность человека и самого бытия, ангельского и демонического начал, взгляд на жизнь как на отражение недосягаемого духа» в качестве основных тем, а также — влияниеФ. М. Достоевского. Ранние прозаические работы Гиппиус были в штыки встречены либеральной и народнической критикой, которым претила, прежде всего, «противоестественность, невиданность, претенциозность героев». Позже «Новый энциклопедический словарь»отмечал, что первые произведения Гиппиус были «написаны под явным влиянием идей Рескина, Ницше, Метерлинка и других властителей дум того времени». Ранняя проза Гиппиус была собрана в двух книгах: «Новые люди» (СПб., 1896) и «Зеркала» (СПб., 1898).

Всё это время Гиппиус преследовали проблемы со здоровьем: она перенесла возвратный тиф, ряд «бесконечных ангин и ларингитов». Отчасти, чтобы поправить здоровье и не допустить туберкулёзного рецидива, но также и по причинам, связанным с творческими устремлениями, Мережковские в 1891—1892 годах совершили две запоминающиеся поездки по югу Европы. В ходе первой из них они общались с А. П. Чеховым и А. С. Сувориным, которые на некоторое время стали их спутниками, побывали в Париже у Плещеева. Во время второй поездки, остановившись в Ницце, супруги познакомились с Дмитрием Философовым, несколько лет спустя ставшим их постоянным спутником и ближайшим единомышленником. Впоследствии итальянские впечатления заняли важное место в мемуарах Гиппиус, наложившись на светлые и возвышенные настроения её «самых счастливых, молодых лет» . Между тем финансовое положение супружеской четы, жившей почти исключительно на гонорары, оставалось в эти годы тяжёлым. «Теперь мы в ужасном, небывалом положении. Мы живем буквально впроголодь вот уже несколько дней и заложили обручальные кольца», — сообщала она в одном из писем 1894 года (в другом сетуя, что не может пить прописанный врачами кефир из-за отсутствия денег) .

Гораздо более ярким и спорным, чем прозаический, был поэтический дебют Гиппиус: стихотворения, опубликованные в «Северном вестнике», — «Песня» («Мне нужно то, чего нет на свете…») и «Посвящение» (со строками: «Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную известность. «Стихи её — это воплощение души современного человека, расколотого, часто бессильно рефлективного, но вечно порывающегося, вечно тревожного, ни с чем не мирящегося и ни на чём не успокаивающегося», — отмечал позже один из критиков. Некоторое время спустя Гиппиус, по её выражению, «отреклась от декадентства» и всецело приняла идеи Мережковского, прежде всего художественные, став одной из центральных фигур нарождавшегося русского символизма, однако сложившиеся стереотипы («декадентская мадонна», «сатанесса», «белая дьяволица» и др.) преследовали её в течение многих лет).

Если в прозе она сознательно ориентировалась «на общий эстетический вкус», то стихи Гиппиус воспринимала как нечто крайне интимное, созданное «для себя» и творила их, по собственным словам, «словно молитву». «Естественная и необходимейшая потребность человеческой души всегда — молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый человек, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка — это лишь одна из форм, которую принимает в нашей Душе молитва. Поэзия, как определил её Боратынский, — „есть полное ощущение данной минуты“» — писала поэтесса в эссе «Необходимое о стихах».

Во многом именно «молитвенность» давала повод критикам для нападок: утверждалось, в частности, что, обращаясь к Всевышнему (под именами Он, Невидимый, Третий), Гиппиус устанавливала с ним «свои, прямые и равные, кощунственные отношения», постулируя «не только любовь к Богу, но и к себе». Для широкой литературной общественности имя Гиппиус стало символом декаданса — особенно после публикации «Посвящения» (1895), стихотворения, содержавшего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Отмечалось, что Гиппиус, во многом сама провоцируя общественность, тщательно продумывала своё социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей, и умело внедряла искусственно формировавшийся образ в общественное сознание. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 года она представала перед публикой — сначала «пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей крест чувственности» (как сказано в её дневнике 1893 года); затем — противницей «учащей Церкви», утверждавшей, что «грех только один — самоумаление» (дневник 1901), поборник революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности». «Преступность» и «запретность» в творчестве и образе (согласно популярному штампу) «декадентской мадонны» особенно живо обсуждались современниками: считалось, что в Гиппиус уживались «демоническое, взрывное начало, тяга к богохульству, вызов покою налаженного быта, духовной покорности и смирению», причём поэтесса, «кокетничая своим демонизмом» и чувствуя себя центром символистского быта, и его, и саму жизнь «воспринимала как необыкновенный эксперимент по преображению реальности».

«Собрание стихов. 1889—1903», вышедшее в 1904 году, стало крупным событием в жизни русской поэзии. Откликаясь на книгу, И. Анненский писал, что в творчестве Гиппиус сконцентрирована «вся пятнадцатилетняя история <русского> лирического модернизма», отметив как основную тему её стихов «мучительное качание маятника в сердце». В. Я. Брюсов , другой пылкий поклонник поэтического творчества Гиппиус, особо отмечал «непобедимую правдивость», с какой поэтесса фиксировала различные эмоциональные состояния и жизнь своей «пленённой души». Впрочем, сама Гиппиус более чем критически оценивала роль своей поэзии в формировании общественного вкуса и влиянии на мировоззрение современников. Уже несколько лет спустя в предисловии к переизданию первого сборника она писала:

Мне жаль создавать нечто бесполезное и никому не нужное сейчас. Собрание, книга стихов в данное время - самая бесполезная, ненужная вещь... Я не хочу этим сказать, что стихи не нужны. Напротив, я утверждаю, что стихи нужны, даже необходимы, естественны и вечны. Было время, когда всем казались нужными целые книги стихов, когда они читались сплошь, всеми понимались и принимались. Время это - прошлое, не наше. Современному читателю не нужен сборник стихов!

Поэзия

  • «Собрание стихотворений». Книга первая. 1889—1903. Книгоиздательство «Скорпион», М., 1904.
  • «Собрание стихотворений». Книга вторая. 1903—1909. Книгоиздательство «Мусагет», М., 1910.
  • «Последние стихи» (1914—1918), издание «Наука и школа», Петербург, 66 сс., 1918.
  • «Стихи. Дневник 1911—1921». Берлин. 1922.
  • «Сияния», серия «Русские поэты», выпуск второй, 200 экз. Париж, 1938.

Проза

  • «Новые люди». Первая книга рассказов. СПб, 1-е издание 1896; второе издание 1907.
  • «Зеркала». Вторая книга рассказов. СПб, 1898.
  • «Третья книга рассказов», СПб, 1901.
  • «Алый меч». Четвёртая книга рассказов. СПб, 1907.
  • «Чёрное по белому». Пятая книга рассказов. СПб, 1908.
  • «Лунные муравьи». Шестая книга рассказов. Издательство «Альциона». М., 1912.
  • «Чёртова кукла». Роман. Изд. «Московское книгоиздательство». М. 1911.
  • «Роман-царевич». Роман. Изд. «Московское книгоиздательство». М. 1913.

Драматургия

  • «Зелёное кольцо». Пьеса. Изд. «Огни», Петроград, 1916.

Критика и публицистика

  • «Литературный дневник». Критические статьи. СПб, 1908.
  • «Царство Антихрста». Мережковский Д. Напечатаны дневники З. Гиппиус(1919—1920). 1921.
  • «Синяя Книга. Петербургские дневники 1914—1938». Белград, 1929.
  • «Зинаида Гиппиус. Петербургские дневники 1914—1919». Нью-Йорк — Москва, 1990.
  • Зинаида Гиппиус. Дневники

Современные издания (1990 —)

  • Пьесы. Л., 1990
  • Живые лица, тт. 1-2. Тбилиси, 1991
  • Сочинения. Ленинградское отд. Худож. лит. 1991 г.
  • Стихотворения. СПб, 1999

Зинаида Николаевна,

один из псевдонимов -

Антон Крайний

8(20).XI.1869, Белев Тульской губернии - 9.IX.1945, Париж

Расхожее мнение, сформулированное Оскаром Уайльдом, что женщина - это декоративный пол, во всем блеске опровергла Зинаида Гиппиус. Да, она была красива, но ее красота дополнялась умом. «Зинаидой прекрасной» называл ее Брюсов. А критик и публицист Петр Перцов так живописал Зинаиду Николаевну: «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность я назвал бы „боттичеллиевой“…» Но при этой «боттичеллистости» сердце у нее было, как игла, ум насмешливый и язвительный. С годами она поражала всех не только своей необычной внешностью, но и интеллектуальным блеском, аналитическим подходом к жизни.

Разумеется, на первых порах она много набралась у мужа, писателя и мыслителя Дмитрия Мережковского. Мережковский способствовал первой публикации Гиппиус - стихов, написанных под влиянием Надсона. Затем постепенно Зинаида Гиппиус обрела свой собственный голос. Ее стихи отличались внутренней борьбой, некоторым демонизмом и холодно-страстной сдержанностью. И всегда, как отмечал Аким Волынский, слышался «тревожный крик треснувшего стекла».

О, пусть будет то, чего не бывает,

Никогда не бывает:

Мне бледное небо чудес обещает,

Оно обещает.

Но плачу без слез о неверном обете,

О неверном обете…

Мне нужно то, чего нет на свете.

Чего нет на свете.

Строка «мне нужно то, чего нет на свете» мгновенно стала крылатой, в ней бился главный нерв всего Серебряного века, всех поисков и метаний.

В 1904-м и 1910 годах в Москве вышли два «Собрания стихов» Гиппиус, утвердившие ее славу как декадентской поэтессы, тяготеющей к метафизическому типу мышления. Вместе с Мережковским и Розановым Гиппиус организовала «Религиозно-философские собрания», редактировала журнал «Новый путь» и выступала как авторитетный литературный критик под псевдонимом Антон Крайний. Что касается проповедуемых Гиппиус взглядов, то в конце одного века и в начале другого они колебались и менялись. Тут были и образы «снегового огня», и метафизические тупики («Не ведаю, восстать иль покориться,/ Нет смелости ни умереть, ни жить»), крайний индивидуализм и шарахание к «неохристианству», и еще многое другое. Зинаида Гиппиус изображала из себя то русалку, то сильфиду, то ведьму (целый карнавал масок), на что Владимир Соловьев отозвался сатирическими строчками в адрес Зинаиды Николаевны:

Я - молодая сатиресса,

Я вся живу для интереса

Таю под юбкою копыта

И хвост…

Посмотрит кто на них сердито -

Прохвост!..

К новациям Гиппиус и Мережковского следует отнести и идею «тройственного устроения мира»: «новый способ троебрачности», когда супруги приняли в семью «третьего» - критика и публициста Дмитрия Философова. Эта интеллектуально-амуреточная игра длилась не один год. Но все это, конечно, не главное в жизни Зинаиды Николаевны, а главное то, что в своей квартире в Петербурге, в «доме Мурузи», у Мережковских регулярно собирался весь петербургско-московский цвет общества - Брюсов, Белый, Сологуб, Розанов, Блок, Бердяев и многие другие. Встречались и обсуждали проблемы творчества и бытия символисты, религиозные философы, «петербургские мистики». Здесь вынашивались с горячим участием Гиппиус утопические проекты обновления жизни, сокращения разрыва между «мыслью» и «жизнью», поиск новых исторических форм жизнеустройства - общественных, бытовых, семейных, сексуальных. Короче, Зинаида Гиппиус в дореволюционный период вела напряженно-интенсивную салонно-творческую жизнь.

В ноябре 1917 года вся эта бурлящая литературная жизнь со спорами и поисками Истины, Добра и новой Гармонии разом рухнула, канула, исчезла. Вместо всего прежнего - мучительное выживание, страх попасть в подвалы ЧК, голод и холод. Октябрьскую революцию Гиппиус определила как «блудодейство», «неуважение к святыням», «разбой». И гневно писала в адрес большевиков:

Рабы, лгуны, тати ли -

Мне ненавистен всякий грех.

Но вас, Иуды, вас, предатели,

Я ненавижу больше всех.

Стихи Зинаиды Гиппиус того периода содрогались от боли и презрения к новой власти:

Как скользки улицы отвратные,

Какая стыдь!

Как в эти дни невероятные

Позорно жить!

Лежим, заплеваны и связаны,

По всем углам.

Плевки матросские размазаны

У нас по лбам.

Прежде надменная и насмешливо-остроумная, Гиппиус превратилась в женщину бешеного общественного темперамента, человека-экстрима. Она кричала, билась не за себя, а за Россию, за ее блестящую культуру, за вековые ценности, гневно возмущалась пассивностью и отстраненностью своих коллег. Вот один из таких «криков», напечатанных в третьем номере декабрьского журнала «Вечерний звон» в 1917 году:

«Наши русские современные писатели и художники, вообще всякие „искусники“, все - варвары. Варвары, как правило, а исключения лишь подтверждают правило. И чем они великолепнее кутаются в „европеизм“ - тем они подозрительнее. О, нахватавшись словечек и щеголяют, как баба Дулеба, напялившая платье от Дусе.

То, что сейчас делают с Россией, все, что в ней делается, и кто что делает - это, видите ли, их не касается. Это все „политика“, преходящие пустяки, а вот „искусство, вечность, красота“, „высокие культурные ценности“ - вот их стихия. И там они „всегда свободны духом“, независимо от того, кто сидит над ними - Каледин, Ленин или фон Люциус» (германский дипломат, сторонник заключения сепаратного мира между Россией и Германией. - Прим. Ю.Б. ).

«О, поэты, писатели, художники, искусники, культурники! - негодовала дальше Зинаида Гиппиус. - Не обманывайте нас своей „божественностью“! Из дикарей, из руссо-монголов, в боги не прыгнешь, надо перейти через человечность, именно в культурном смысле слова. Или уж не будем лезть и льнуть к Европе, а восхвалим стихийную, земляную силу Таланта, она вне культуры, пожалуй, ярче вспыхивает, то там - то здесь, и - гаснет… „без последствий“…»

И в заключение своего «литературного фельетона» (а в хлесткости Зинаиде Николаевне не откажешь!) Гиппиус приводит примеры решительных действий Ламартина и Жорж Санд, «потому что это были люди…».

«А вы… кто вы, русские болтуны, в тогах на немытом теле? И на что вы России? Сейчас ей куда нужнее какой-то крестьянин, Сопляков, правый ср. - р., член Учр. Собрания, - нужнее, извините меня, пожалуйста!»

Но еще больше, чем «болтунов», Зинаида Гиппиус ненавидела «перебежчиков», которые переметнулись в лагерь новой власти, и этого она им простить не могла. Среди них были некогда любимый ею Александр Блок, Андрей Белый, Александр Бенуа, Сергей Есенин, Всеволод Мейерхольд, Корней Чуковский и некоторые другие, которые вошли в составленный ею список деятелей культуры со знаком минус. Этот список Гиппиус поместила в своем дневнике, который она вела со времен Первой мировой войны. Сначала это были «Петербургские дневники», затем «Черные тетради», в них Гиппиус рисовала картину сползания России в бездну безумия. Из окна своей квартиры на Литейном она «следила за событиями по минутам». Потом дневники Зинаиды Николаевны будут изданы и обожгут всех своей яростной болью. Своим проницательным умом она увидела то, что многие не видели и не догадывались о будущем России:

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь.

В конце декабря 1919 года Зинаида Гиппиус, Мережковский, Философов и сын их петербургской приятельницы Володя Злобин нелегально пересекают русско-польскую границу. В Польше они ждали свержения большевистского режима, не дождались (в Варшаве Гиппиус сотрудничала с газетой «Свобода») и уехали в Париж, где у них с дореволюционных времен сохранилась квартира (11-бис рю Колонель Бонна).

В Париже Гиппиус и Мережковский возобновили знакомство с Буниным, Бальмонтом, Шмелевым и другими, пребывавшими в статусе русских эмигрантов. Снова сборы, литературные чтения, обсуждения и споры. С 1927 года Зинаиде Николаевне удалось организовать регулярные «писательско-религиозно-философские» (И. Одоевцева) заседания общества под названием, ставшим знаменитым, - «Зеленая лампа».

К Мережковским «ходили все или почти все», как вспоминала Нина Берберова. И вновь, как в Петербурге, на этих литературных вечерах безраздельно царила Зинаида Гиппиус. К тому же она успевала много писать и издавать. В 1921 году увидел свет дневник Гиппиус 1919 года - «Черная книжка» и «Серый блокнот». Вышла книга стихов. В 1925 году в Париже вышел двухтомник мемуаров Гиппиус «Живые лица». Последней ее работой, которая осталась незавершенной, стала биографическая книга «Дмитрий Мережковский».

С годами Зинаида Николаевна менялась и как человек и как литератор. «Ее новые интонации, - писал представитель следующего поколения русской эмиграции поэт Юрий Терапиано, - подлинны, человечны, в них много примиренности и искренней мудрости».

Первым из супругов (52 года вместе!) умер Мережковский в декабре 1941 года. Зинаида Николаевна пережила его почти на 4 года. Последние ее годы были трудными «для бабушки русского декадентства», как она шутливо называла себя. Она ушла из жизни, не дожив двух месяцев до 76 лет.

И только одно я знаю верно:

Надо всякую чашу пить - до дна, -

написала она когда-то, в молодые годы. И точно: она мужественно выпила чашу до дна.

Чаша выпита. Чаша разбита. И о чем тут разговор!.. «Я покорных и несчастных не терплю…» Это из стихотворения Гиппиус, написанного в 1907 году.


| |

Зинаида Гиппиус. Фотография. Санкт-Петербург. 1910-е гг.

«Я не знаю ваших московских обычаев. Можно ли всюду бывать в белых платьях? Я иначе не могу. У меня иного цвета как-то кожа не переносит». Не напиши она ни строчки, не «сожги глаголом» ни одного сердца - её образ всё равно остался бы в истории русской культуры ХХ века - в том самом белом воздушном платье и в диадеме с огромным бриллиантом на роскошных золотисто-рыжих волосах…

Зинаида Гиппиус родилась 8 ноября 1869 года в городе Белёве Тульской губернии. Отец Николай Романович Гиппиус послеокончания юридического факультета находился на государственной службе и вся семья, в которой кроме Зины были ещё три маленькие сестры, бабушка и незамужняя сестра матери, находилась в постоянных переездах - Тула, Саратов, Харьков, Питер, Нежин Черниговской области.

Служебные переезды отца делали систематичное образование невозможным. Зина начала учиться в Киевском институте благородных девиц, но из-за частых болезней, вызванных, как посчитали наставники, чрезмерной тоской по семье, родители были вынуждены забрать её домой.

В марте 1881 Николай Романович умер от туберкулёза. А когда к ужасу матери, боявшейся наследственности, туберкулёз обнаружили у Зины, было решено, что семья переезжает в Крым. Гиппиус к тому времени уже полностью перешла на домашнее обучение, много читала, вела дневники и писала смешные стихотворные пародии на родных и близких.

«Книги - и бесконечные собственные, почти всегда тайные писания - только это одно меня, главным образом, занимало».

После Крыма семья переехала на Кавказ. Именно там, в Тифлисе - в круговороте веселья, танцев, поэтических состязаний и скачек - состоялась судьбоносная встреча Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского - молодого, но уже довольно известного поэта. Она как-то читала его стихи, опубликованные в петербургском журнале "Живописное обозрение". Даже запомнила имя, но сами рифмы тогда не произвели на неё большого впечатления.

«Мы встретились и оба вдруг стали разговаривать так, как будто давно уже было решено, что мы женимся, и что это будет хорошо».

Через год, 8 января 1889 года Гиппиус и Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Невеста была в тёмном стогом костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, жених - в сюртуке и в форменной шинели. Ей было 19, ему - 23. Они прожили вместе 52 года, не разлучаясь ни разу, ни на один день.

Сразу после свадьбы Гиппиус и Мережковский переехали в Петербург и поселились в небольшой съёмной квартире: у каждого была отдельная спальня, собственный кабинет и общая гостиная, где они принимали гостей - поэтов, писателей, художников, религиозных и политических деятелей. Гиппиус стала царицей этого блестящего литературного салона. Не хозяйкой, а именно царицей. Хрупкая капризная девочка, которую поначалу воспринимали лишь как тень знаменитого мужа, сумела сломать все возможные стереотипы и завоевать среди современников титул "декадентской мадонны" - вдохновительницы и одного из самых беспощадных критиков своей эпохи.

Гиппиус, Философов, Мережковский



«Про Гиппиус говорили - зла, горда, умна, самомнительна. Кроме «умна», всё неверно, то есть, может быть и зла, да не в той мере, не в том стиле, как об этом принято думать. Горда не более тех, кто знает себе цену. Самомнительна - нет, нисколько в дурном смысле. Но, конечно, она знает свой удельный вес …», - напишет позднее в своих мемуарах жена Бунина.

Поначалу её стихи не были приняты. «Электрические», как называл их сам Бунин, «строчки как будто потрескивают и светятсясиневатыми искрами», добавлял Г. Адамович, - они были так не похожи на «хорошую литературу» шестидесятников. Когда в Россию пришёл символизм, именно этим «электрическим» рифмам, наряду с поэзией Брюсова, Сологуба, Бальмонта, было суждено встать у истоков нового движения и возрождённой эстетикой сместить с литературного пьедестала главенствующую идею «гражданско-обличительной пользы».

В начале 1890-х Гиппиус и Мережковский совершают два путешествия по Европе и по возвращению поселяются на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы. Именно туда стекалась творческая интеллигенция Петербурга. Для молодого литератора оказаться в салоне Гиппиус означало получить путёвку в жизнь. Своим дебютом ей обязан и Блок, и Мандельштам, в некотором роде и Сергей Есенин. Благосклонная рецензия на стихи последнего была написана Антоном Крайним. Многие ненавидели этого дерзкого и острого на язык критика, отчасти потому, что знали: Антон Крайний и Зинаида Гиппиус - одно и то же лицо.

Едкие публикации под мужскими псевдонимами - меньшее, на что была способна Гиппиус. Гораздо больший резонанс вызывала манера носить мужское платье и писать стихи, под которыми она ставила своё имя, от мужского лица. В этом видели - ни больше, ни меньше - сознательную попытку отречься от "женственности как от ненужной слабости".

Недоброжелатели называли Гиппиус мужем, а Мережковского - женой, которого она оплодотворяет своими идеями. Она действительно дарила ему свои стихи. У неё случались романы с женщинами... Для знаменитого портрета кисти Бакста (1906) Зинаида Гиппиус позировала в костюме щёголя XVIII века - камзол, узкие панталоны и батистовая манишка, непокорные волосы забраны в пышную причёску, тонкие губы застыли в презрительной усмешке, а взгляд холоден и насмешлив. Вряд ли можно представить себе что-то более женственное, чем эта деланная небрежность.

Она сильно красилась: густой слой румян и белил придавал её лицу вид маски. В XIX веке так откровенно красились только актрисы. Гиппиус тоже была актрисой. Она играла людьми. Очаровывала, а потом окатывала ушатом ледяной надменности, злыми насмешками и откровенным презрением. Её ненавидели, терпеть не могли её дурацкий лорнет, который она подносила к близоруким глазам, бесцеремонно разглядывая собеседника. Андрей Белый, завсегдатай её литературного салона, в мемуарах «Начало века» довольно язвительно описывает свою первую встречу с «дерзкой сатанессой»:

Тут зажмурил глаза; из качалки - сверкало; 3. Гиппиус, точно оса в человеческий рост... ком вспученных красных волос (коль распустит - до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы, осыпаяся пудрою; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень: на черной подвеске; с безгрудой груди тарахтел черный крест; и ударила блесками пряжка с ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану.

Накануне первой русской революции Гиппиус была связана главным образом с журналом «Новый путь», вернее с новым его редактором Дмитрием Философовым. Гиппиус, Мережковский и Философов даже заключили между собой особый «тройственный союз», отчасти напоминающий брачный, за небольшой лишь разницей - единение носило сугубо интеллектуальный характер. В этом союзе нашла отражение идея Гиппиус о «тройственном устройстве мира», о так называемом Царстве Третьего Завета, которое должно было прийти на смену христианству. И Гиппиус, и многочисленные её «любовники», обручальные кольца которых она пустила себе на ожерелье, признавали «соитие душ», но не тел. В глазах же непосвящённых совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем.

С 1906 года Гиппиус, Мережковский и Философов жили в основном за границей. Они ещё вернутся на Родину. В 1914. В преддверии первой мировой. Вернутся для того, чтобы увидеть, что России, которую они так любили, в которой они жили и были счастливы, больше нет. Гиппиус открыто порвала со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью, в 1919 они нелегально переходят польскую границу в районе Бобруйска, и снова бесконечные переезды: Минск, Варшава, Париж, Биарриц...

Однако эмиграция не изолировала Мережковских от культурной жизни. В Париже они организовали закрытое литературное и философское общество «Зелёная лампа», Гиппиус много печаталась, писала мемуары. Казалось, она не замечала, что всё вокруг менялось, все вокруг менялись. Мережковский неожиданно увлёкся фашизмом, даже лично встречался с Муссолини. Когда он летом 1941, выступая на немецком радио, сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, «призванной спасти мир от власти дьявола», Гиппиус была готова перечеркнуть всё, что связывало их на протяжении полувека. 7 декабря 1941 года Мережковского не стало. Гиппиус хотела покончить с собой, но осталась жить. Потому что слышала его голос. Тэффи, часто посещавшая её в то время, пишет:

Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одевалась она очень странно... На шею натягивала розовую ленточку, за ухо перекидывала шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой она носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, словно язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась.

Гиппиус по-прежнему собирала у себя общество. По-прежнему её окружали недоброжелатели, плодившие невероятные слухи о «декадентствующей мадонне» и преданные поклонники - добровольные жертвы природного очарования и женственности, от которой она сознательно открещивалась всю свою жизнь. Последним - настоящим другом стала безобразная кошка, у которой не было даже клички. Все звали её просто Кошшшка - с тремя «ш». Теффи вспоминала, как, умирая, уже почти не приходя в сознание, Гиппиус всё искала руками, тут ли её Кошшшка.

Зинаида Николаевна Гиппиус умерла 9 сентября 1945, пережив Мережковского всего на четыре года. Она так и не успела закончить свои мемуары о нём...

Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю.
Стремлюсь к тому,
чего я не знаю,
Не знаю...
...Но плачу без слёз
О неверном обете,
О неверном обете...
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.