После освобождения Москвы правительство Трубецкого и Пожарского созвало выборных из всех городов и из всякого чина людей «для земского совета и для государственного избрания». В истории сословного представительства Земский собор 1613 г. – самый представительный и многочисленный из всех, какие только собирались в XVI-XVII вв. На нем оказались выборные от дворянства, посада, белого духовенства, черносошного крестьянства. Большую роль в деятельности собора играли казаки. Число собравшихся в Москве «советных людей» превышало 800 человек, представлявших не менее 58 городов.
Главным вопросом был вопрос об избрании государя. Михаил Федорович Романов стал реальным претендентом на престол не потому, что был лучше, а потому, что устроил в конечном счете всех. В отличие от других претендентов, Романов был относительно «нейтрален»: не успев ничем проявить себя, он позволял связывать с собой все мечты и чаяния о преодолении Смуты. Своей родственной связью с прежней династией Михаил Федорович более всего воплощал идею возврата к старине.

Избирательный земский собор 1613 г. проходил в трудных условиях. Польских интервентов только что изгнали из Москвы, но их отряды бродили по всей стране. Еще не затихли отголоски крестьянских выступлений в разных регионах. Для окончательного освобождения страны от иноземных захватчиков и для восстановления государственной целостности России правительство нуждалось в поддержке широких слоев населения. Отсюда и решение о созыве на собор представителей не только от посадов, но и от черных и дворцовых волостей и предложение свободно и никого не боясь выступать на соборных совещаниях. Призыв к «вольным» и «бесстрашным» выступлениям на соборе вряд ли был простой демагогией. Можно предполагать, что лидеры земского правительства, представители политической элиты желали знать настроение различных общественных групп, чтобы привлечь их на свою сторону, обеспечить более прочную базу своей власти.
Официальным документом, изображающим деятельность земского собора, является Утвержденная грамота об избрании на царство Михаила Федоровича Романова, датированная маем 1613 г., т. е. временем уже после соборных совещаний. Она была оформлена в двух экземплярах, текст которых близок; совпадают, за небольшими исключениями, и подписи на обороте. Один экземпляр (известен как Архивский) хранился в Государственном Древлехранилище бывшего Главного архива Министерства иностранных дел (сейчас находится в РГБ), другой – в Оружейной палате. Имеется несколько списков Утвержденной грамоты (XVII-XVIII вв.).
В тексте обоих экземпляров подробно рассказано, как они были составлены. 14 апреля на заседании избирательного собора по инициативе духовенства было решено «грамоту утверженную написавше, утвердитися»: высшим церковным иерархам к ней «руки свои приложити и печати свои привесити», а прочим участникам собора – духовным и светским – ограничиться рукоприкладством. Грамота была написана, рассмотрена и принята на соборе, оба экземпляра заверены подписями и печатями (на каждом экземпляре было по 10 печатей, сейчас некоторые из них исчезли, другие повреждены). Стали думать, где хранить этот важный государственный документ, и решили положить оба экземпляра «в хранила царские к докончалным и утверженным грамотам». Имеется в виду Царский архив, составивший основу архива Посольского приказа. Там грамоту зафиксировали архивные описи 1614 и 1626 гг.
Изготовление Утвержденной грамоты в двух экземплярах, надо думать, было вызвано тем, что один предназначался для царя, другой – для патриаршего двора (патриарха тогда в России не было, во главе церкви стоял Ростовский митрополит Кирилл). Утвержденная грамота представляет собой не документ в обычном смысле слова, а скорее историко-политический трактат, прославляющий самодержавие как строй, освященный православной церковью. В грамоте доказывается исконность самодержавия в России, сформулирована официальная концепция Смутного времени как кризиса самодержавной царской власти. Открывает грамоту историко-генеалогический очерк династии Рюрика, далее рассказывается о ее прекращении, бедствиях «безгосударного времени». Особенно подробно подробно, в возвышенном тоне рассказано о ходе избирательной кампании, закончившейся реставрацией монархии. Различая монархию наследственную и избирательную (как, например, в Речи Посполитой), грамота отдает предпочтение первой.
Как показали исследования, составители грамоты привлекли большое количество источников: Утвержденную грамоту об избрании на царство Бориса Годунова (1598), другие официальные документы. Сохранился также и первоначальный проект грамоты, существенно отличающийся от окончательного варианта, особенно в рассказе о Смутном времени.
Весьма важен вопрос о составе земского собора 1613 г. Как уже говорилось, на оборотной стороне грамоты имеется ряд рукоприкладств, по они не дают полного представления об участниках соборных совещаний. Источниковедческие исследования показывает, что подписи на документе собирались длительное время, вплоть до 1617 г., подписывали грамоту не только члены собора, при этом нередко один человек подписывался за ряд лиц. Поэтому имеющиеся под одним экземпляром грамоты 235, под другим 238 рукоприкладств (с упоминанием в одном случае 272, в другом 256, а всего 283 имен) далеко не отражают численности собора. Количество его членов, вероятно, намного превышало это число. Считается, что всего участгиков было более 800 человек.
Характерной чертой представительства на земском соборе 1613 г. было большое число выборных от городов. В рукоприкладствах упомянуты имена 84 светских лиц. Вероятно, на самом деле их было значительно больше. Отдельные города превысили норму представительства. Городов, приславших в Москву выборных, по рукоприкладствам можно насчитать 47, но эту цифру следует увеличить. По своей социальной природе выборные – это представители белого и черного духовенства, дворяне и дети боярские, стрельцы, пушкари, служилые татары, казаки, посадские, жилецкие и уездные люди (под последними, очевидно, имеются в виду и черносошные крестьяне; надо думать, их было немного).
Судя по Утвержденной грамоте, участники собора совещались «по многие дни», «не обинуяся говорили» («говорили... с великим шумом и плачем»), и «единомышленной нерозвратной совет» «всех городов всяких людей» был таков: избрать на российский престол Михаила Федоровича Романова. На соборе, очевидно, обсуждались кандидатуры и других лиц (помимо Романова) на российский престол. Среди кандидатов были польский королевич Владислав (которого еще в 1610 г. признала царем Семибоярщина), шведский королевич Карл-Филипп, Иван «воренок» (сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек), а также князья Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, Д. Т. Трубецкой, Д. М. Пожарский, И. В. Голицын и др. Одни кандидаты были отвергнуты собором по национальным и религиозным мотивам, другие вследствие разногласий между партиями.
Кандидатура нового царя обсуждалась не только на официальных совещаний, но и среди широких слоев населения, прежде всего столичного. В Москве в это время сложилась обстановка, благоприятствовавшая казачеству, которое получило значительное влияние. Значительная часть дворян и детей боярских после победы над поляками разъехалась по своим поместьям, их оставалось, вероятно, ок. 2 тысяч. Тогда как казаков, по разным сведениям, было от 4,5 до 6 тыс. Казаки несомненно оказывали влияние на ход избирательного собора 1613 г.
Об острой борьбе, происходившей на соборе (а также вне его), сохранились записи участников соборных совещаний. Так, келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын пишет, что по освобождении Москвы от поляков «бысть во всей Росии мятежь велик и нестроение...». Он указывает на раздоры среди бояр, на присутствие многочисленных казачьих отрядов.
В избрании Михаила сыграла роль совокупность обстоятельств, среди которых следует отметить и благоприятствующее ему настроение казаков и «черни». Он пользовался известной популярностью, поскольку считался родственником Ивана Грозного и Федора Ивановича (первая жена царя Анастасия, мать Федора, была двоюродной бабкой Михаила), его отец Филарет пострадал при Борисе Годунове, а позднее входил в окружение Лжедмитрия II. Но, конечно, одной активности казачества для выдвижения Михаила на царство было недостаточно. Он стал царем потому, что его поддержали бывшие на соборе дворяне и посадские люди из пяти десятков городов и уездов, видевшие в нем фигуру наиболее нейтральную, не втянутую в боярские распри.
Кандидатура Михаила Романова была принята 7 февраля, а его окончательное избрание отложили на две недели, до 21 февраля. По словам Утвержденной грамоты, это было сделано «для болшого укрепления» (очевидно, «единомыслие» было мнимым). «Укрепление» заключалось в том, что вызвали в Москву на выборы боярина кн. Ф. И. Мстиславского с товарищами, находившихся в своих имениях (значит, у них были сторонники), и послали тайно специальных лиц во все города («опричь далних городов») «во всяких людех мысли их про государское обиранье проведывати». 21 февраля 1613 г. в Успенском соборе состоялось избрание.
Сам 16-летний Михаил в то время находился с матерью в вотчинном селе Романовых Домнино Костромского у. (ныне Сусанинский район Костромской обл.) или, возможно, в самой Костроме. В это время его как одного из ближайших претендентов на рус. престол разыскивал польско-литовский отряд или, возможно, отряд запорожских казаков, посланный польским королём Сигизмундом III, который все еще рассчитывал посадить на русский престол своего сына Владислава. По преданию, Михаил был спасён крестьянином Иваном Сусаниным, не выдавшим его местопребывание. 14 марта 1613 г. в Ипатьевском монастыре Костромы Михаил дал согласие занять русский престол прибывшему из Москвы посольству Земского собора во главе с архиепископом Рязанским Феодоритом и боярином Ф.И. Шереметевым. 11 июля того же года в Успенском соборе Кремля состоялось венчание на царство первого представителя династии Романовых.

Земский собор, созванный в январе 1613 г. (на нем были представители от 50 городов и духовенство), сразу же постановил: иноверца на престол не выбирать. На трон претендовало много достойных людей. Однако из всех выбрали 16-летнего Михаила Федоровича Романова, которого в тот момент в Москве даже и не было. Зато за него особенно рьяно и даже агрессивно ратовали бывшие тушинцы и казаки. Последних участники Земского собора побаивались – все знали неуемную силу казачьей вольницы. Другой кандидат в цари, один из руководителей Ополчения, князь Д. Т. Трубецкой, старался понравиться казакам, добиться их поддержки. Он устраивал обильные пиры, но ничего, кроме насмешек, в ответ от них не получил. Казаки, дерзко ходившие вооруженными толпами по Москве, смотрели на Михаила как на сына близкого им «тушинского патриарха» Филарета, полагая, что он будет послушен их вожакам. Впрочем, Михаил устраивал и многих других – русское общество жаждало покоя, определенности и милосердия. Все помнили, что Михаил происходил из рода почитаемой за доброту первой жены Ивана Грозного, Анастасии – «Голубицы».

Решение об избрании Михаила земцы приняли 7 февраля, а 21 февраля 1613 г., после торжественного шествия по Кремлю и молебна в Успенском соборе, состоялось официальное избрание Михаила на царство. Для Трубецкого победа партии Михаила оказалась страшным ударом. Как пишет современник, он почернел лицом с горя и заболел на 3 месяца. Еще бы – корона для Трубецкого оказалась потерянной навсегда. Собор снарядил депутацию в Кострому, к Михаилу. Посланные от имени всей земли звали юношу на царство.

К моменту прибытия депутации в Кострому Михаил с матерью, инокиней Марфой, жил в Ипатьевском монастыре. Этот старинный монастырь был основан в 1330 г., когда знатный татарин Чет остановился лагерем под Костромой. Ночью ему привиделась Богоматерь. Чет тотчас принял православие, а на месте чудесного явления Богоматери заложил монастырь, названный Ипатьевским Троицким. Этот татарин Чет, ставший в православии Захаром, был предком Бориса Годунова. Здесь-то 14 апреля 1613 г. и произошла встреча московской делегации с Марфой и ее сыном Михаилом.

Участник посольства Авраамий Палицын рассказывал, что мать царя долго не соглашалась отпускать сына на царство, и ее можно понять: хотя страна находилась в ужасном положении, Марфа, зная судьбу предшественников Михаила, очень беспокоилась о будущем несмышленого 16-летнего сына. Но депутация так горячо умоляла Марфу Ивановну, что она наконец дала свое согласие. И 2 мая 1613 г. Михаил Федорович въехал в Москву, а 11 июля он венчался на царство.

Юный царь поначалу правил несамостоятельно. За него все решала Боярская дума, за его спиной стояли родственники, получившие видные места при дворе; велика была и роль матери, «Великой старицы» Марфы, женщины волевой и суровой. Она стала игуменьей кремлевского Вознесенского монастыря. Все ждали возвращения отца царя – патриарха Филарета, томившегося в польском плену. Но это произошло не скоро.

Зимой 1613 г., в момент избрания на царство, Михаил с матерью находился в родовой вотчине Романовых под Галичем. Поляки, узнав об избрании Михаила Романова в цари, решили упредить посланцев Земского соб ра и захватить юношу. Крепостной бояр Романовых Иван Сусанин, став проводником отряда поляков, шедших «разбить» вотчину Михаила, завел врагов в лесную чащу и тем погубил их, но и сам погиб от их сабель. Так Сусанин ценой своей жизни спас для России будущего царя, основателя династии.

Царь Михаил и патриарх Филарет – отец и сын у власти

В 1618 г. королевич Владислав, по-прежнему претендовавший на русский трон, вновь подошел к Москве и встал в Тушине. Потом поляки с боями дошли до Арбата, но там их остановили русские полки. После этого в селе Деулино под Троице-Сергиевым монастырем 1 декабря 1618 г. русские и польские дипломаты заключили перемирие. А уже 1 июня 1619 г., согласно ему, около Вязьмы произошел обмен пленными. В числе людей, вернувшихся из плена, оказался и отец царя патриарх Филарет. Ему устроили торжественную встречу. У Пресни царь Михаил Федорович, стоя на коленях, приветствовал отца, который тоже опустился на колени перед своим сыном – царем.

Патриарх Филарет, человек сильный и волевой, прожил трудную, полную противоречий жизнь. Не раз ему угрожала опасность – при дворе полусумасшедшего Ивана Грозного, в келье монастыря, куда его в 1600 г. заточил Годунов, во времена Шуйского. В 1606 г. царь Василий, уступая мнению бояр, согласился на избрание Филарета патриархом. Потом же, обвинив его в распространении слухов о спасении «царя Дмитрия» из Москвы, отказался его поддерживать.

В октябре 1608 г. Филарет был в Ростове и при взятии ростовского Кремля войсками Тушинского вора находился вместе с защитниками города в главном соборе, воодушевляя их на сопротивление. Когда положение осажденных стало безвыходным, Филарет вышел навстречу осаждавшим собор с хлебом и солью, но тушинцы его схватили, бросили в простую телегу и как пленника повезли в свою «воровскую столицу». Там его принял Лжедмитрий II и сделал патриархом. Позже, при бегстве тушинцев, Филарета схватили верные Шуйскому люди. Он был оставлен в Москве, но лишен патриаршества. Тогда Филарет активно интриговал против Шуйского, а потом уже и открыто выступил за его свержение. Во время Семибоярщины Филарет отправился с делегацией в лагерь Сигизмунда под Смоленском, где поляки объявили его пленным и увезли в Польшу. Пленение затянулось на 8 лет.

С возвращения 70-летнего Филарета и до самой его смерти в 1634 г. в стране установилось двоевластие отца и сына («правили нераздельно»). Филарета вновь избрали патриархом, при этом он носил царский титул «Великий государь». Подобно монарху, Филарет принимал иноземных послов, ведал важнейшими государственными делами. Опыта в этих делах ему было не занимать. Правил патриарх Филарет осмотрительно, во всех начинаниях правительства стремился добиться поддержки Земских соборов, которые собирались часто.
С помощью «дозора», или переписи, он провел первый после разорения («Московской разрухи») учет земель, стремился обеспечить дворян поместьями. Важно, что Филарет признал законными владения тех дворян, которые в годы Смуты, «перелетая», получали земли и от Шуйского, и от Лжедмитрия, и от Владислава, и от других правителей. Эта разумная политика успокоила общество, как, впрочем, и успешная борьба с казачьей вольницей и разбоями.

Завершение Смуты, царские свадьбы

Постепенно жизнь в России входила в нормальную колею. Отряды казаков, так досаждавших властям, либо рассеялись, получив земли, либо их разбили в сражениях правительственные войска. После гибели Лжедмитрия II Иван Заруцкий сошелся с Мариной Мнишек. Он рассылал по всей стране грамоты с требованием присягать малолетнему сыну Марины, царевичу Ивану Дмитриевичу. В конце 1613 г. в кровопролитном сражении под Воронежем войско Заруцкого потерпело поражение, и атаман, вместе с Мариной и Иваном, бежал в Астрахань. Захватив город и убив воеводу, он хотел поднять на Россию ногайских татар, волжских казаков, просить помощи у персидского шаха и турецкого султана. Тут правительство действовало незамедлительно – стрельцы внезапно осадили Астрахань. Застигнутые врасплох приходом московских полков, казаки поступили в силу своих исконных обычаев. В обмен на помилование они схватили и выдали Заруцкого, Марину и Ивана властям. Заруцкого посадили на кол, а 4-летнего Ивана повесили в Москве. Марина умерла в тюрьме от болезни и тоски.

Став у власти, Филарет хотел упрочить положение новой династии удачным браком Михаила. Поначалу он искал сыну невесту за границей. Племянницу датского короля Христиана русским дипломатам сосватать не удалось, как и родственницу шведского короля Густава II Адольфа. Обязательный переход невесты в православие не устраивал королей-лютеран.

Тогда обратились к русским красавицам. В невестах долго ходила Марья Хлопова. Обычно вокруг выбора невесты кипела борьба – ведь родственники царицы взлетали очень высоко. Поэтому неудивительно, что Марью, как-то раз переевшую сластей и застрадавшую животом, оговорили перед царем, сказав, что она неизлечимо больна. Михаил тотчас отрекся от невесты. Из множества девиц он выбрал Марью Долгорукую, но через год юная царица умерла – кто-то отравил ее. Наконец в 1626 г. Михаил сыграл пышную свадьбу с Евдокией Лукьяновной Стрешневой, красивой, но незнатной дворянской дочерью, ставшей матерью 10 его детей.

21 февраля 7121 года от сотворения мира, что соответствует 3 марта 1613 года современного григорианского календаря, Великий Земский и Поместный собор избрал царём Михаила Фёдоровича Романова. С этого дня началось правление династии Романовых в России.

Сложная внешне и внутриполитическая ситуация начала XVII века, названная историками Великой Русской Смутой, разрешилась в 1612 году победой народного ополчения Минина и Пожарского над поляками и освобождением Москвы от войск интервентов.

7 февраля 1613 года был собран Великий Земский и Поместный собор. Он проходил в Успенском соборе московского Кремля – единственном уцелевшем в Москве здании, которое могло бы вместить всех выборных. Численность собравшихся, по разным данным, колеблется от 700 до 1500 человек. Династический кризис, т.е. фактическое прекращение династии Рюриковичей и восцарение боярина Бориса Годунова стали одной из причин Великой Смуты, которая едва не привела к потере Россией своей государственности и политической независимости. Поэтому главной задачей собора являлось избрание нового царя.

Среди претендентов на престол фигурировали польский королевич Владислав, шведский принц Карл-Филипп, предводители народного ополчения Дмитрий Пожарский и Дмитрий Трубецкой, потомки царей Бориса Годунова и Василия Шуйского, а также многочисленные представители боярской знати: Мстиславские, Куракины, Голицыны, Воротынские. Кроме того, рассматривалась кандидатура Марины Мнишек и её сына от брака с Лжедмитрием II, царевича Ивана Дмитриевича, которого в народе прозвали «Ворёнком».

Согласно официальной версии, выработанной российскими историками в период царствования Романовых (Карамзин, Соловьёв, Ключевский, Костомаров и др.), кандидатура никому неизвестного 17-и летнего Михаила Романова возникла лишь из-за его родства по женской линии с династией Рюриковичей. Его отец, митрополит Филарет (в прошлом – боярин Фёдор Никитич Романов), являлся двоюродным братом царя Фёдора Иоанновича. Первая жена Ивана IV Грозного, царица Анастасия, происходила из рода Романовых-Захарьиных-Юрьевых и приходилась Фёдору Никитичу родной тёткой. При Борисе Годунове бояре Романовы подверглись репрессиям. Фёдор Никитич с семьёй отправился в ссылку, потом он и его жена Ксения Ивановна Шестова были насильно пострижены в монахи под именами Филарет и Марфа. Это должно было лишить их и их потомков всяких прав на престол. В 1605 году Филарет был освобождён Лжедмитрием I из Антониево-Сийского монастыря, где находился фактически в заключении, и сразу занял важный церковный пост (митрополит Ростовский). Филарет остался в оппозиции свергнувшему Лжедмитрия Василию Шуйскому. В 1608 году новый самозванец, Лжедмитрий II («тушинский вор»), желая «подружиться» с Филаретом, нарек его патриархом Московским, но тот не принял этого сана. Впоследствии Филарет представлял себя перед врагами самозванца как «пленника» в тушинском лагере и не настаивал на своём патриаршем сане. В 1610 году он был отбит («отполонён») у тушинцев, принял участие в свержении Василия Шуйского и стал активным сторонником Семибоярщины. В отличие от патриарха Гермогена, Филарет в принципе не возражал против избрания царём польского королевича Владислава, но требовал, чтобы тот принял православие. В 1611 году, участвуя в переговорах с отцом Владислава, польским королём Сигизмундом III, Филарет решительно отказался подписать подготовленный польской стороной вариант договора, был арестован поляками и томился в плену вплоть до 1619 года.

Стоит ли говорить, что Филарет Романов пользовался огромным уважением в кругах духовенства, а в глазах вчерашних ополченцев – служилых дворян и казачества – и вовсе выглядел патриотом, мучеником, героем. По выражению историка Н.И.Костомарова, в тот период Филарет «казался русским истинным мучеником за правое дело».

Однако Романовы не могли похвастать ни знатностью, ни древностью своего рода. Их первым исторически достоверным предком традиционно считается московский боярин Андрей Кобыла, происходивший из прусских князей. Но именно «худородность» Романовых, по сравнению с другими представителями боярских семейств, устраивала, прежде всего, служилое дворянство и казачество, которые старались воспрепятствовать боярской аристократии в её стремлении установить в стране монархию по польскому образцу. В пользу Романовых сыграл ещё и тот факт, что в отличие от других боярских родов (Куракины, Милославские, Шереметьевы) они в меньшей степени запятнали себя сотрудничеством с «непатриотичным» польским правительством в 1610-1612 годах.

Единственный выживший сын из детей Фёдора и Ксении Романовых - Михаил Фёдорович (1596-1645) – в детстве разделил изгнание и участь своих родителей. В силу сложившихся обстоятельств, он не получил ни должного образования, ни воспитания и вряд ли был способен управлять государством. Появившись перед выборными делегатами в Успенском соборе, такой «недоросль» мог бы испортить всё дело. Поэтому, сразу после освобождения Москвы от интервентов, Миша вместе с матерью отправился в вотчину Шестовых Домнино (близ Костромы), а интересы Романовых на Соборе представлял один из знатнейших московских бояр – Фёдор Шереметьев. Являясь родственником Михаила, сам он не мог претендовать на престол, поскольку, как и некоторые другие кандидаты, входил в состав Семибоярщины.

Согласно официальной точке зрения российских историков, позднее укоренившейся и в советской историографии, в 1613 году Собор добровольно, выражая мнение большинства жителей России, принял решение об избрании царём Михаила Романова. Кандидатуры иностранных претендентов и Марины Мнишек были отвергнуты практически сразу. Предводителю казаков Трубецкому припомнили, что тот «целовал крест», то есть присягал на верность Ворёнку – сыну Марины Мнишек. Пожарский, по некоторым данным, настаивал на избрании царём иностранца, а именно шведского принца Карла-Филиппа. Он считал, что монарх, никак не связанный с боярской аристократией, быстрее наведёт порядок, покончит со смутой и беспорядками. Очевидно, что боярская верхушка и духовенство, игравшие «первую скрипку» на Соборе, ни за что не пошли бы на избрание царём самостоятельного в поступках, способного к управлению воина. Пожарский и Трубецкой были выведены из состава претендентов «по незнатности рода», а юного Михаила Романова избрали большинством голосов, как компромиссную фигуру, которая в тот момент устраивала всех.

Думные бояре справедливо рассудили, что «Миша-де молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден». Без поддержки пленённого родителя, молодой монарх стал бы лишь игрушкой в руках всесильной боярской аристократии. Нравственный облик Михаила как сына митрополита отвечал интересам церкви и народным представлениям о царе-пастыре, заступнике перед Богом. Состояние здоровья, способность к управлению или, говоря современным языком, деловые качества Романова при выборах на Соборе в расчёт не брались. Новый царь должен был стать не главой государства, а лишь символом возвращения к порядку, покою и старине («любяше и миловаше их вся, подаваше им, яко они прошаху»).

Что же касается других исторических версий, то, по мнению некоторых российских, советских и зарубежных историков, решение Собора не могло быть вполне добровольным и легитимным. Практически нет документов ни о составе собрания, ни о его ходе. Судить о том, что происходило в стенах Успенского собора зимой 1613 года, можно только по «Книге об избрании» первого Романова, написанной боярином А.С. Матвеевым шестьдесят лет спустя, и по известным письменным источникам. К последним можно отнести лишь два разноречивых экземпляра «грамоты об избрании Михаила Романова на царство», и грамоту, адресованную Строгановым, в которой новоиспеченный царь и Собор просят Строгановых: «хотя теперь и промыслов убавьте, а ратный людям жалованье дайте, сколько можете…».

О каких же «ратных людях» идёт речь в этом документе и за что им нужно было давать жалование в столь спешном порядке?

По одной из версий, которой придерживались российские историки Л.В. Черепнин, С.Ф. Платонов и другие, на окончательное решение Собора повлияла именно «военная сила». Пожарский и Трубецкой, распустив ополчение, фактически отказались от мести боярской верхушке, присягнувшей на верность полякам. Но формирования донских казаков, ранее входивших в ополчение Трубецкого, не покинули Москву зимой 1612-13 года. Казаки в своё время поддержали «тушинского вора» в борьбе с «боярским» царём Василием Шуйским. Филарет, яростный противник Шуйского, воспринимался казачьими атаманами как друг и союзник. С самого начала соборных заседаний они развернули активную агитацию за его сына, считая Михаила Романова «своим» кандидатом. С казаками была солидарна часть патриотически настроенного духовенства и боярства, близкая Шереметьевым и Романовым.

Однако результаты первого голосования по кандидатуре Михаила обманули ожидания его сторонников. Ссылаясь на отсутствие многих избирателей (выборные продолжали пребывать со всех концов страны), постановили решительное голосование отложить на две недели. Собор также потребовал явки на заседание самого кандидата, но Фёдор Шереметьев всячески противился этому, ссылаясь на соображения безопасности. Собор продолжал настаивать, но позднее (ориентировочно 17-18 февраля) внезапно переменил решение, позволив Михаилу Романову остаться в Костроме, а 21 февраля (3 марта) заочно избрал его на царство.

Причина столь «скорого» решения заключалась в том, что вооружённые донцы вломились во двор к крутицкому митрополиту, выломали ворота и решительно потребовали избрания царём сына Филарета. Перепуганный митрополит бросился к боярам. Спешно созвали всех на собор. Казацкие атаманы повторили свое требование. Бояре представили им список из восьми самых, по их мнению, достойных кандидатов. Фамилия Романова в списке не значилась. Тогда выступил один из казацких атаманов:

Польский полководец и канцлер Лев Сапега, сообщая о результатах выборов пленнику Филарету- отцу новоизбранного монарха, сказал:

«Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы». (С.Ф.Платонов)

Имеются сведения, что в выборах 21 февраля не участвовали ни Пожарский, ни Трубецкой, ни ряд их сторонников, которых казаки заблаговременно заблокировали в домах. Впоследствии Пожарский был практически удалён с политической сцены, подвергнут опале и в царствование Михаила Фёдоровича занимал лишь второстепенные, малозначимые должности при дворе.

По мнению наиболее радикально настроенных «антироманистов» (противников легитимности избрания Романовых), миф о всенародном представительстве при избрании Михаила Романова на царство Земским Собором 1613 года имеет гораздо более позднее происхождение. Его можно отнести ко временам Татищева и Карамзина, но никак не к началу – середине XVII века. Ряд советских и современных историков склонен рассматривать приход Романовых к власти как очередной государственный переворот, к счастью, завершивший Великую Смуту на Руси. В результате многолетней политической борьбы различных группировок боярства (Годуновы – Шуйские - Шереметьевы- Милославские – Голицыны - Романовы и т.д.) во главе государства встал отнюдь не самый достойный, а тот, кто устраивал самых хитрых, ловких и прозорливых представителей высшей аристократии. К слову сказать, при Романовых деятельность их предшественников – Годунова и Шуйского оценивалась крайне отрицательно. Хотя оба они были законными российскими государями, и их потомки имели не меньше прав на престол, чем племянник последнего Рюриковича.

После выборов нового царя пришлось ещё поискать: никто, кроме Шереметьева, не имел представления о том, где в данный момент находится молодой Романов. Лишь 13 марта 1613 послы Собора прибыли в Кострому. В Ипатьевском монастыре, где Михаил был с матерью, ему сообщили об избрании на престол. Узнав об этом, мать, инокиня Марфа, отказалась благословлять сына на царствование: она всерьёз опасалась за его жизнь. Действительно, поляки пытались помешать новому царю прибыть в Москву. Небольшой отряд отправился сперва в Домнино, а затем в Ипатьевский монастырь, чтобы убить Михаила. Согласно легенде, крепостной крестьянин Шестовых Иван Сусанин умышленно завёл поляков в дремучий лес и, отказавшись показывать дорогу к монастырю, где укрылся царь, погиб от рук интервентов. Доказательством реальности подвига Ивана Сусанина считается царская грамота от 30 января 1633 года о даровании зятю Сусанина Богдану Сабинину половины деревни с освобождением («обелением») от всех податей и повинностей.

11 июня 1613 года Михаил Федорович венчался на царство в Успенском соборе Кремля. Смута закончилась. Началось тяжелое, медленное воссоздание Российского государства, потрясенного глубоким династическим кризисом, жесточайшей социальной рознью, полным экономическим обвалом, голодом, политическим распадом страны, внешней агрессией…

Царь Михаил I дал, по свидетельству ряда современников, крестоцеловальную запись, что обязуется не править без Земского собора и Боярской думы (подобно Василию Шуйскому). По иным данным, такой записи он не давал и в дальнейшем, начав править самодержавно, никаких обещаний не нарушил. Первое время от имени Михаила правили мать царя и бояре Салтыковы. В 1619 году фактическим правителем страны стал возвратившийся из польского плена и избранный патриархом митрополит Филарет. С 1619 по 1633 год он официально носил титул «великого государя».

Династия Романовых рухнула спустя триста четыре года. В стране началась новая грандиозная смута, приведшая Россию на край национально-государственной гибели. Гражданская война навсегда расколола российский народ на «красных» и «белых». Глубокий экономический кризис смертельно поразил хозяйственный организм, а очередной политический распад, осложненный внешними силами, вновь грозил существованию самой российской государственности. Словно не было этих трёх веков Романовых, словно, едва выйдя из Смуты, Россия вновь пошла по кругам исторического ада. От Михаила до Михаила. От Ипатьевского монастыря до Ипатьевского подвала…

Будет ли следующий выбор более удачным? Или он станет отправной точкой, началом нового «круга», замкнуть который, так или иначе, предстоит грядущим поколениям россиян? Кто знает?..

Грамота Великого Всероссийского Земского и Церковного Поместного Собора
от 21 февраля 1613 г. о призвании на Царство
Михаила Феодоровича Романова

«Послал Господь Свой Святый Дух в сердца всех православных христиан, яко едиными усты вопияху, что быти на Владимирском и Московском и на всех Государствах Российского Царства, Государем, Царем и Великим Князем всея Русии Самодержцем, Тебе, Великому Государю Михаилу Феодоровичу .
Целовали все Животворный Крест и обет дали, что за Великого Государя, Богом почтенного, - Богом избранного и Богом возлюбленного, Царя и Великого Князя Михаила Феодоровича, всея Русии Самодержца, и за Благоверную Царицу и Великую Княгиню, и за Их Царские Дети, которых Им, Государям, впредь Бог даст, души свои и головы свои положити, и служити Им, Государям нашим верою и правдою, всеми душами своими и головами.
Заповедано, чтобы Избранник Божий, Царь Михаил Феодорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода в род, с ответственностью в своих делах перед единым Небесным Царем. И кто же пойдет против сего Соборного постановления – Царь ли, Патриарх ли, и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем, отлучен бо будет он от Святыя Троицы. И иного Государя, мимо Государя Царя и Великого Князя Михаила Феодоровича, всея Русии Самодержца; и Их Царских Детей, которых Им, Государям, впредь Бог даст, искати и хотети иного Государя из каких людей ни буди, или какое лихо похочет учинити; то нам боярам, и окольничим, и дворянам, и приказным людям, и гостем, и детям боярским, и всяким людям на того изменника стояти всею землею за один.
Прочтоша сию Утвержденную Грамоту на Великом Всероссийском Соборе, и выслушав на большее во веки укрепление - быти так во всем потому, как в сей Утвержденной Грамоте писано.
А кто убо не похощет послушати сего Соборного Уложения, его же Бог благослови; и начнет глаголати ино, и молву в людях чинити, то таковый, аще священных чину, и от Бояр, Царских синклит, и воинских, или ин кто от простых людей, и в каком чину ни буди; по священным Правилам св. Апостол, и Вселенских Седми Соборов св. Отец и Поместных; и по Соборному Уложению всего извержен будет, и от Церкви Божией отлучен, и Святых Христовых Таин приобщения; яко раскольник Церкви Божией и всего Православного Христианства, мятежник и разоритель Закону Божию, а по Царским Законам месть да восприимет; и нашего смирения и всего Освященного Собора не буди на нем благословения отныне и до века. Да будет твердо и неразрушимо в предыдущие лета, в роды и роды, и не прейдет ни едина черта от написанных в ней.
А на Соборе были Московского Государства изо всех городов Российского Царства власти: митрополиты, епископы и архимандриты, игумены, протопопы и весь Освященный Собор; бояре и окольничие, чашники и стольники и стряпчие, думные дворяне и диаки и жильцы; дворяне большие и дворяне из городов; дияки из Приказов; головы стрелецкие, и атаманы казачьи, стрельцы и казаки торговые и посадские; и великих чинов всякие служилые и жилецкие люди; и из всех городов Российского царства выборные люди.
Своеручные подписи [далее следует больше восьмидесяти подписей, причем подписывались только грамотные].
А уложена и написана бысть сия Утвержденная Грамота за руками и за печатьми Великого Государя нашего Царя и Великого Князя Михаила Феодоровича всея Русии Самодержца, в царствующем граде Москве, в первое лето царствования его, а от сотворения мира 7121-го».

После освобождения Москвы от поляков в первопрестольную съехались посланцы со всех концов страны на Великий Земский и Церковный Поместный Собор, главнейшей задачей которого было определение Наследника Российского Престола. Его работа началась после установленного Церковью трехдневного поста. Вначале Собор принял решение не рассматривать кандидатуры иностранных королевичей - польского Владислава, шведского Карла-Филиппа, а также сына Марины Мнишек от Лжедимитрия II - Ивана и сыновей татарских ханов. В список претендентов вошли князья Д.Т. Трубецкой, В.В. Голицын, Ф.И. Мстиславский, И.М. Воротынский, Д.М. Пожарский, Черкасский и Пронский, бояре И.Н. Романов и Ф.И. Шереметев (см.: Повесть о Земском Соборе 1613 года // Вопросы истории, 1985, № 5). Михаил Романов там не фигурировал, несмотря на указание Патриарха Гермогена и неоспоримые права этого кандидата. Бояре хотели иметь своего, ручного Царя (типа Василия Шуйского), зависимого от тех, кому он будет обязан своим избранием, и готовы были даже бросать жребий. И когда на Соборе вновь разгорелся спор об очередной кандидатуре, некий галицкий дворянин подал вызвавшую гнев бояр записку, где он не только ссылался на авторитетное мнение замученного поляками Патриарха Гермогена. Дворянин обосновывал право престолонаследия Михаила Феодоровича, базирующееся на близком родстве этого кандидата с последним Царем из рода Рюриковичей: отец Михаила - митрополит Ростовский и Ярославский (впоследствии Патриарх Московский и всея Руси) Филарет (в миру Федор Никитич Романов) (~1554/5 - 01.10.1633) - приходился двоюродным братом Царю Феодору Иоанновичу (31.05.1557 - 07.01.1598) и мог бы наследовать Престол сам, но монашеское звание не допускало осуществить это. Затем выступил казачий атаман, имя которого история не сохранила, и также подал записку. На вопрос князя Пожарского, о чем в ней идет речь, атаман ответил: "О природном Царе Михаиле Феодоровиче". Атаман указал на незаконность выборов Царя и обосновал законность права на Престол Михаила Романова. В лице этого казака русский народ, желавший иметь законного Правителя государства, не обязанного никому, кроме Господа Бога, защитил освященные всей предшествующей историей правила престолонаследия. Промыслительно, что окончательное решение Собор принял именно 21 февраля, в праздник Торжества Православия. Призвание законного Царя на Российский трон стало подлинным торжеством Православия на Руси - именно так восприняли современники это знаменательное событие. Разосланная во все концы Руси Соборная Грамота возвещала о том, что "человеколюбивый Бог по смотрению Своему вложи в сердца всех людей Московского государства от мала до велика и до сущих младенцев единомышление, чтобы обрати на Владимирское, и на Московское, и на все государства Российского Царствия Государем Царем и Великим Князем всея Русии Михаила Феодоровича Романова-Юрьева". Утвержденная грамота Собора закрепляла Престол за Династией в роды и роды и во веки, предавая анафеме любого нарушителя священной клятвы верности Дому Романовых.
Итак, 21 февраля 1613 года Михаил Феодорович Романов (12.07.1596 – 12.07.1645) был торжественно провозглашен Российским Царем, положившим начало царствовавшему в России до 1917 года Дому Романовых. 11 июля 1613 г., накануне 17-летия Михаила, в Успенском соборе Московского Кремля состоялось священное миропомазание юного Монарха на Российское Царство.
Царь Михаил Феодорович стал храмоздателем собора Покрова Пресвятой Богородицы, воздвигнутого в семейной вотчине Романовых, подмосковном селе Рубцове (ныне входящего в Центральный и Восточный административные округа Москвы). Покровский храм в Рубцове (Покровском) на протяжении более полувека был главным храмом Московской Покровской общины сестер милосердия, закрытой большевиками и до настоящего времени, к сожалению, так и не возобновившей свою благотворительную деятельность.
Именно в честь событий трехвековой давности, по предложению священномученика митрополита Владимира (Богоявленского) , была построена при Московской Покровской общине сестер милосердия великолепная больница с храмом во имя преподобного Михаила Малеина - Небесного покровителя первого Царя Дома Романовых, призванного на Российское Царство Великим Московским Собором 1613 года. Больница предназначалась для лечения монашествующей братии. Двухэтажная краснокирпичная больница, украшенная эффектным декором псевдорусского стиля (утраченным в результате надстройки третьего этажа в годы советской власти), была сооружена по проекту архитектора Московской Покровской общины сестер милосердия Леонида Васильевича Стеженского (16.03.1868 - ...) и торжественно Святителем Макарием (Невским) , митрополитом Московским и Коломенским в конце 1913 года, получив в обиходе название Романовской . На стенах Романовской больницы были развешаны портреты Русских Государей.
Приведенный выше текст Грамоты Великого Собора 1613 года значительно сокращен. Полный текст Утвержденной Грамоты об избрании на Московское государство Михаила Феодоровича Романова , изданной в 1906 году (вторым изданием) под редакцией и с предисловием (с.1-21) известного историка, члена-корреспондента Петербургской Академии Наук и преподавателя Московской Покровской общины сестер милосердия Сергея Алексеевича Белокурова (1862-1918), представлен в формате PDF на 111 страницах, загрузка которых потребует минуту Вашего терпения.

За что?
 Ответ недоумевающим

"Грех, тяготеющий над нами -
вот сокровенный корень нашей
болезни, вот источник наших
бед и злоключений!.."

Нам, русским, послан Крест тяжелый,
И мы должны его влачить
За грех чудовищной крамолы,
За то, что не хотели чтить
В своей бессовестной гордыне,
Как непокорные сыны,
Нам Богом данные святыни
Благой и мудрой старины.
За то, что нехристям в угоду
Преступный замысел творя,
Себе мы прочили свободу
И свергли Ангела-Царя.
И тем, покрыв себя позором,
Дерзнули клятву осквернить,
За всех нас данную Собором,
Во век Романовым служить.
И вот за этот грех великий
Страдаем всюду мы теперь,
И Русью правит деспот дикий,
Бесчеловечный, лютый зверь.
И долго будем мы томиться
Под нам ниспосланным Крестом,
Пока в душе не совершится
У нас великий перелом,
Пока от зол мы не очнемся
И, приведя наш бунт к концу,
К Царю мы, каясь, не вернемся,
Как дети блудные - к Отцу.

Сергей Сергеевич Бехтеев (1879-1954)

Оставалось дождаться приезда в столицу избранного на Соборе царя Михаила Романова. Сделать это новому самодержцу было непросто по прозаической причине весенней распутицы. Поэтому ожидание царя растянулось еще на полтора месяца. Сначала было решено перевезти юного царя Михаила Федоровича в Ярославль, куда царский поезд выехал из Костромы уже 19 марта. Две последние недели Великого поста царь Михаил Федорович провел в стенах Ярославского Спасского монастыря, под защитой более укрепленного и населенного посада, в городе, где формировался «Совет всей земли», избравший нового царя. 4 апреля царь Михаил Федорович праздновал в Ярославле Пасху, после которой состоялся поход к столице.

Дальнейшее уже хорошо известно из сохранившейся переписки Боярской думы с царем Михаилом Федоровичем о подготовке царской встречи. Вспомним внешнюю хронологическую канву событий: в самой середине апреля царский поезд двинулся в Москву, провожаемый жителями города и начинавшими съезжаться отовсюду челобитчиками. 17-18 апреля царь Михаил Федорович останавливался в Ростове, 22-23 апреля «стан» был в Переславле-Залес-ском, а 26 апреля нового царя встречали в Троице-Сергиевом монастыре. Троицкая остановка была самой важной перед торжественным вступлением царя Михаила Федоровича в Москву, состоявшимся 2 мая 1613 г.

События, происходившие в Московском государстве, показывали, что Смута не завершилась окончательно. Между Думой и окружением царя Михаила Федоровича оставалась напряженность и возникали споры, хотя они и были глубоко скрыты за этикетными фразами царских грамот и отписок Боярской думы. Находясь на пути в Москву, царь Михаил Федорович внимательно следил за тем, как воюют с Иваном Заруцким в рязанских и тульских землях. А глава нового правительства боярин князь Федор Иванович Мстиславский торопился обнадежить нового самодержца вестями об успехах войска, преследовавшего казачьего атамана и удерживаемых им Марину Мнишек с «царевичем» Иваном Дмитриевичем - претендентом на русский престол.

Другая напасть - продолжение казачьих разбоев и грабежей. На продолжавших «ворововать» казаков жаловались многие дворяне, добиравшиеся из Москвы и в Кострому, и в Ярославль, повсюду, где царь делал остановки на своем пути в столицу. Уже в Троице-Сергиевом монастыре были получены верные сведения, что казаки «переимали» дороги «на Мытищах и на Клязьме», напали на Дмитровский посад, т. е. грабили и воевали именно на тех подмосковных дорогах, которыми предстояло идти в Москву царю Михаилу Федоровичу.

Инокиня Марфа Ивановна не случайно «учинилась в великом сумненьи» и говорила «с гневом и со слезами» на соборе, устроенном в Троице-Сергиевом монастыре, с казанским митрополитом Ефремом и членами костромского посольства 26 апреля 1613 г. Царь Михаил Федорович и его мать отказались двигаться дальше от монастыря. Там они чувствовали себя, конечно, более защищенными, чем где бы то ни было, не исключая недавно освобожденного Московского кремля. Новое боярское правительство даже не смогло обещать, что успеет приготовить к царскому приходу Золотую палату, «что была царицы Ирины» (Ирины Годуновой, жены царя Федора Ивановича).

Интересно, что снова, как и в Ипатьевском монастыре, Романовы утверждались там, где были Годуновы. И это было связано не с желанием задним числом отомстить повергнутому сопернику, а, скорее, с признанием Бориса Годунова законно избранным царем, несмотря ни на какие обвинения его противников.

Именно здесь мы видим также впервые некую интригу, связанную со стремлением отделить нового царя Михаила от влияния его матери, мешавшего Боярской думе. С одной стороны, назначенное правительством князя Федора Мстиславского пребывание «великой старицы иноки Марфы Ивановны» в Вознесенском монастыре вполне соответствовало ее царскому чину. Но жить ей предлагалось в «хоромах, что бывали царицы иноки Марфы»! Можно представить, с какими бы чувствами новый царь Михаил ездил в те же самые покои, где, как всем было известно, Лжедмитрий I любил беседовать со своей «матерью». Поэтому для инокини Марфы Ивановны потребовали приготовить «хоромы деревянные царя Васильевы и царицы Марьи». Тем самым Романовы признавали законным статус и другого избранного предшественника на троне - царя Василия Ивановича. Жить на царицыном дворе времен царя Василия Шуйского было более почетно и правильно, чем входить в комнаты, оскверненные присутствием участников истории с самозваным царем. Царь Михаил Федорович и его мать сумели настоять на своем. Был издан указ, не подлежавший обсуждению: «…а велели вам те полаты нам и хоромы нашей великой старице иноке Марфе Ивановне устроить, чтоб были к нашему приходу готовы» .

От этой маленькой и досадной истории легко перекинуть мостик к более серьезному вопросу, веками смущающему тех, кто знакомится с деталями избрания Михаила Федоровича на царский трон в 1613 г. Речь идет о знаменитой «ограничительной записи», которой якобы сопровождалось его венчание на царство. Если бы существование такой записи, выданной царем Михаилом Федоровичем, удалось доказать, то тогда существуют все основания признать, что самодержавная царская власть зиждилась на своеобразном договоре со своими подданными. Текст «ограничительной записи» отсутствует, нет достоверных свидетельств о времени и обстоятельствах ее принятия. Но и при таких шатких основаниях разговоры об ограничении иногда становятся предметом научного или даже публицистического обсуждения между сторонниками ограничения самодержавия и последовательными монархистами.

Достоверно же известно о существовании другого документа, ставшего своеобразной конституцией новой, романовской, династии, - «Утвержденной грамоты» об избрании царя Михаила Федоровича, составленной от имени сословий Московского государства в мае 1613 г. . Там, естественно, нет никаких упоминаний об «ограничительной записи». Прецедент создания «Утвержденной грамоты» был еще в начале царствования Бориса Годунова в 1598 г. Более того, многие положения той ранней годуновской грамоты, тоже отразившей соборные постановления, дословно, без каких-либо изменений, перекочевали в документ об избрании на царство, выданный подданными Михаилу Федоровичу.

Окончательно легитимация власти царя Михаила Романова завершилась с его торжественным венчанием на царство в Успенском соборе Московского кремля 11 июля 1613 г. В сохранившихся описаниях царского «поставления» нет ни намека на какое-либо ограничение власти самодержца, избранного на Земском соборе. Казанский митрополит Ефрем, главные воеводы земских ополчений князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и князь Дмитрий Михайлович Пожарский участвовали во всей этой церемонии на почетных местах. Но при царском венчании не было никакого явного или тайного намека на ограничение власти царя Михаила Романова. Само царское избрание понималось как проявление Божьей воли, поэтому вторжение мирских страстей в эту сферу было недопустимым. Только церковь могла обратиться к царю Михаилу Федоровичу с просьбой следовать нравственным правилам справедливого правления. Поэтому особенный смысл заключался в поучении казанского митрополита Ефрема царю:

«Боляр же своих, о благочестивый, боголюбивый царю, и вельмож жалуй и береги по их отечеству, ко всем же князьям и княжатам и детям боярским и ко всему христолюбивому воинству буди приступен и милостив и приветен, по царскому своему чину и сану; всех же православных крестьян блюди и жалуй, и попечение имей о них ото всего сердца, за обидимых же стой царски и мужески, не попускай и не давай обидети не по суду и не по правде» .

Заметим, что в поучении казанского митрополита Ефрема бояре действительно упоминаются на первом месте, среди тех, кого царь должен был «жаловать». Но в этом упоминании содержится всего лишь желание возвратиться к понятному порядку награды за родословное «отечество», а не признание какого-то исключительного положения бояр, которым было позволено ограничивать царя. В словах проповеди казанского митрополита Ефрема заключалась общая нравственная программа любого царствования, из которой за годы правления Ивана Грозного и последовавшей Смуты делали громадные исключения в Московском государстве. И теперь снова должно было состояться возвращение к прежнему «порядку».

Споры по поводу так называемой ограничительной записи Михаила Романова уже могут изучаться как самостоятельная историографическая проблема. Безусловно или с оговорками ее существование признали многие ученые: С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, А. И. Маркевич, Ф. В. Тарановский, П. Н. Милюков, Л. М. Сухотин, а в советской исторической науке - Л. В. Черепнин. Правда, среди них не было единства, кто-то высказывался осторожно, видя в такой записи всего лишь «негласную придворную сделку» (В. О. Ключевский), другие же, напротив, считали ограничение царской власти важным элементом политической системы первых лет царствования Михаила Федоровича. Например, Л. М. Сухотин писал, что «подобная запись была желательна не только сходившим со сцены правителям, долгое время упорствовавшим против избрания Михаила, но и многим членам Думы, весьма влиятельным в своей среде, таким как князья Мстиславский, Голицын, И. С. Куракин, тоже бывшим противниками избрания Михаила.

Среди тех историков, кто отрицал существование «ограничительной записи» Михаила Романова, оказался такой прекрасный знаток Смуты, как С. Ф. Платонов. В 1913 г. он специально изучал к юбилейным торжествам династии Романовых всю русскую историческую литературу по этому вопросу. Вывод С. Ф. Платонова однозначен: формальное ограничение власти царя Михаила Романова представлялось ему «недостоверным». Автор знаменитых «Очерков по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.» справедливо замечал, что сама Боярская дума в момент избрания Михаила, можно сказать, не существовала и ограничивать в свою пользу никого не могла» .

П. Г. Любомиров пытался выстроить «третий путь», видя в упоминаниях об «ограничительной записи» какую-то «основу», может быть, даже некогда существовавшее «соборное челобитье». Но он признавал, что дальше предположений в этом вопросе, при существующем состоянии источников, двинуться невозможно. При этом П. Г. Любомиров приводил аргументы, которых бы вполне могло хватить, чтобы устранить все доводы сторонников ограничения. В частности, историк упоминал резкий тон шедших от царя боярам приказов еще до приезда его в столицу и «малую самостоятельность бояр в управлении» и подчеркивал, что все официальные источники, включая «Утвержденную грамоту», молчат об «ограничительной записи»! .

Вопрос об «ограничении» власти первого царя из династии Романовых остался исторической тайной и дал простор для различных, более или менее правдоподобных построений на эту тему. Разобраться в них можно, лишь оставаясь на почве профессионального исследовательского поиска, подразумевающего прежде всего разбор сохранившихся источников об «ограничительной записи» царя Михаила Федоровича.

Лучше всего избирательный Собор 1613 г. характеризует рассказ автора продолжения Псковской летописи, куда вставлена повесть «О бедах, и скорбех, и напастех, иже бысть в Велицеи Росии Божиим наказанием». В этой повести упоминаются известные исторические факты, начиная с царствования Федора Ивановича и до середины 1620-х годов. Повесть написана, конечно, одним из тех людей, кто пережил Смуту. Обращение к своему читателю («братие», «зрите же, братие») и общий апокалиптический настрой его сочинения позволяют видеть в сочинителе псковской повести «О бедах, и скорбех, и напастех…» монаха, жившего в одном из монастырей Пскова или Новгорода Великого. Необычно встречающееся в повести имя «Велицей Росии» и центральное место, которое автор отводил Новгороду Великому. Этот город - «глава всем и начало князем и мати градовом» (в официальных документах Смуты чаще писалось о Московском и Новгородском государствах).

Интересно не только само свидетельство о «роте» (присяге) царя Михаила Федоровича, но и тот контекст, в котором оно приводится. Автор повести осуждает всех царей Смутного времени, которые были до Михаила Федоровича. Бориса Годунова он обвиняет не только в смерти царевича Дмитрия, но и в отравлении благочестивого царя Федора Ивановича. Лжедмитрий, или Гришка Отрепьев, для него «предотеча антихристов». Царь Василий Шуйский виновен в поспешном избрании «единым Московским государством, а не всею землею». Историю второго «ложного царя» Дмитрия он знает лишь в самых общих чертах и больше пишет о князе Михаиле Скопине-Шуйском, который, по его словам, «княжил тогда» в Новгороде. В повести рассказывается об отравлении князя Михаила Скопина-Шуйского его дядьями князьями Шуйскими, наказанными за этот грех сведением с престола царя Василия Шуйского.

Далее говорится о попытке избрания на русский престол иноземных претендентов: «Но более же всех возненавидеша его (Василия Шуйского. - В. К.) от болярска роду, овии же восхотеша на царство неметцкого королевича, инии же литовского» . С этого момента автор повести последовательно подчеркивает преступления боярских советников. Это они «от княжеска и болярская роду» приходили к патриарху Гермогену и говорили ему «не хощем своего брата слушати, ратнии людие рускаго царя не боятся, его и не слушают, и не служат ему». Рассказывая о земских ополчениях, освобождении Москвы и, наконец, об избрании на царство Михаила Федоровича, летописец с гневом порицал бояр, стремившихся к самовластию и «мздоиманию»: «Сицево бо попечение боярско о земли Руской».

На этом фоне рассказ о присяге царя Михаила Федоровича в тексте повести выглядит много понятнее, так как для ее автора это еще одно свидетельство преступного поведения бояр в Смуту:

«…А царя нивочто же вмениша, и небоящеся его, поне же детеск сыи. Еще же и лестию уловивше: первие, егда его на царьство посадиша и к роте приведоша, еже от их вельможска роду и болярска, аще и вина будет преступлению их, не казнити их, но разсылати в затоки. Сице окаяннии умыслиша, а в затоце коему случится быти, и оне друг о друге ходатайствуют ко царю, и увещают и на милость паки обратитися» .

Здесь обычно завершают цитату, прямо упоминающую о некоем обещании (неясно, впрочем, письменном или устном), данном царем Михаилом Федоровичем не казнить бояр за преступления, а рассылать их в заточение. Однако полезно продолжить цитирование текста и дальше, чтобы понять, с чем еще автор повести связывает «роту» царя Михаила Романова:

«Сего ради и всю землю Рускую разделивше по своей воли, яко и его царьская села себе поимаша, иже бе преже у царей, и оне же неведомо бе царю, яко земские книги преписания в разорение погибоша; а на царскую потребу и розходы собираху со всей земли Рустеи оброки и дани и пятую часть имения у тяглях людей, а ис протчих царьских доходов их же государь царь оброки жаловаше» .

Все это, как видно, продолжает обвинения боярам, извлекавшим личную выгоду из дворцовых имений. Правда, автор повести не совсем отчетливо представлял себе цели сбора пятинных денег, думая, что они все должны были идти на обеспечение царя, в то время как пятины в первые годы царствования Михаила Федоровича являлись чрезвычайным налоговым инструментом для решения самых насущных финансовых нужд.

Следовательно, свидетельство о присяге Михаила Федоровича, прозвучавшее одиноко в ряду множества других повестей и сказаний о Смутном времени, следует читать как публицистический аргумент, обвинение в «мятеже» бояр и вельмож, продолжавших «мздоимание». Стремясь подчеркнуть невиновность царя Михаила Федоровича, автор повести говорит о боярском обмане («лести»), а не о каком-то юридически оформленном действии, сопровождавшем избрание Михаила Федоровича на царство.

Следующим, кто написал о присяге московских царей, был беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, создавший в Швеции сочинение, получившее название «О России в царствование Алексея Михайловича». Этот любопытный памятник содержит подробное описание политического и административного устройства, а также обычаев Московского государства. Сочинение Котошихина создавалось по приказу шведских властей, желавших получить от беглеца информацию о соседнем государстве. Текст Котошихина является не простым канцелярским отчетом, в нем заметен авторский стиль человека, хорошо владевшего пером и умевшего не только переписывать посольские документы, но и вникать в разные детали государственной жизни. Казалось бы, Григорий Котошихин, находясь в условиях относительной свободы, должен писать открыто и обо всем, что ему было известно. Впрочем, вряд ли к этому сочинению применимы такие прямолинейные характеристики. Какая-то часть сведений, сообщавшихся Котошихиным, должна была подчеркнуть его значение в качестве информатора шведских властей. Особенно это касалось известий о закрытых для иностранцев обстоятельствах жизни царских теремов и о том, как происходила смена царей в Московском государстве. Именно в связи с этим рассказом Григорий Котошихин упомянул о Михаиле Федоровиче:

«…прежние цари после Ивана Васильевича обираны на царство; и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчивым, без суда и без вины никого не казнити ни за что, и мыслити о всяких делах з бояры и з думными людми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати». Поэтому и царь Михаил Федорович «хотя, самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делать ничего» .

Попытаемся вспомнить, кто выдал «писмо» своим подданным после смерти Грозного царя из «обиранных» на царство самодержцев? Борис Годунов? Лжедмитрий? Конечно, ни тот и ни другой. Единственный прецедент с царскими обещаниями не казнить никого без суда и не наказывать родственников опальных людей был в начале царствования Василия Шуйского. Но бояре, напротив, уговаривали царя Василия Ивановича, чтобы он не нарушал традиции и не принимал на себя никаких односторонних обязательств. Не говоря уж о том, что действительность сама отменила эти, оставшиеся нереализованными декларации Василия Шуйского. Другим «обиранным» царем, если не считать польского королевича Владислава, до коронации которого дело не дошло, был уже царь Михаил Федорович. Но даже самый последовательный сторонник принятия первым царем из династии Романовых «ограничительной записи» не возьмет на себя смелость утверждать, что началом конституционной монархии в России был 1613 год.

Московское царство при царе Михаиле Федоровиче возвращалось к порядку «как при прежних прирожденных государях бывало». А в этой системе самодержавия, утвержденной больше всего опричниной Ивана Грозного, не осталось места для чужого, боярского самовластья. Да и Боярская дума не представляла из себя какую-то единую корпорацию с общими политическими интересами. Напротив, чины, оклады, служебные назначения, богатство и сама жизнь, все в этой системе имело источником царскую власть. И преимущество было у тех, кто ближе всего стоял к трону, особенно если он при этом был связан родством с царской семьей. Начала такого порядка, когда трон молодого царя Михаила Романова обступили плотной толпой царские родственники, относятся уже к первым годам его правления. Среди них выделялись царский дядя Иван Никитич Романов, двоюродный брат царя князь Иван Борисович Черкасский, родственники царицы Марфы Ивановны братья Борис и Михаил Салтыковы. И далее эта система родственной клиентелы только совершенствовалась в Московском царстве, выводя наверх временщиков и фаворитов, что было уже хорошо известно во времена Григория Котошихина. Скорее всего, это и повлияло на его представление о том, что московские цари ничего не делали «без боярского совета» и даже выдавали какие-то ограничительные «писма». Но выстраивать на таком шатком основании серьезную политическую конструкцию нового государственного устройства России в XVII в. было бы опрометчиво.

Еще один источник, который обязательно учитывается в полемике об «ограничительной записи», - сочинение шведского офицера Филиппа Иоганна Страленберга, попавшего в плен после Полтавского сражения. Прожив много лет в ссылке в Сибири, Страленберг написал сочинение под названием «Северная и восточная часть Европы и Азии», впервые опубликованное в Стокгольме на немецком языке в 1730 г. . Современный перевод этого сочинения был представлен В. Н. Татищевым в Академию наук в 1747 г. Начнем с того, что хронологически сочинение Страленберга отстоит от описываемых событий ровно настолько, насколько от нас сегодня - коронация последнего царя из рода Романовых - Николая II. Это сравнение уже достаточно иллюстрирует приблизительный характер известий шведского капитана об обстоятельствах вступления на престол деда Петра Великого - царя Михаила Романова.

Например, Страленберг пишет о том, что посольство Земского собора было направлено к избранному царю в Углич, а не в Кострому. Возможно, это мелочь, но для историка такое отношение к деталям в позднем историко-географическом сочинении подобно приговору автору и его тексту. Очевидно, что Страленберг был плохо подготовлен для роли историографа в теме избрания Михаила Федоровича на царство, но все же необходимо разобраться, почему на его известие обращается столь пристальное внимание. Рассказывая о посольстве «сенаторов и депутатов со многими придворными служительми и богатою свитою», Филипп Иоганн Страленберг имел в виду, конечно, спроецированный на прошлое церемониальный порядок, свидетелем которого он мог быть сам в Швеции или при российском дворе.

Реалии эпохи русской Смуты начала XVII в. давались Страленбергу с большим трудом. Так, например, он описывал переговоры сенаторов (надо понимать, бояр. - В. К.) с матерью царя Михаила, которую не знал по имени и ошибочно считал ее сестрой боярина Федора Ивановича Шереметева. Рассказ о предыстории коронации Михаила Федоровича дополнен известием о боярской клятве «пред олтарем» и подписании неких «пунктов», содержавших обязательства нового царя:

«Прежде ж венчания обнадежены и подписаны были рукою его следуюсчия пункты: 1) обязался он содержателем и засчитником веры быть; 2) все, что отцу его не случилося, предать забвению и ни над кем, кто б какого звания ни был, партикулярной своей вражды не памятовать; 3) никаких новых законов не чинить, ниже старыя отменять, вышния и важнейшия дела по законом також и не одному собою, но чрез порядочное произвождение суда определять; 4) войны и мира точию для себе самого с соседами своими не чинить и 5) все свое имение для оказания правосудия и для уничтожения всяких тяжеб с партикулярными людми, или своей фамилии уступить или соединить оное з государственным» .

Единственное, что можно сказать об этом перечне всерьез, что в известии Страленберга отдаленным эхом отразились условия, обсуждавшиеся при избрании на московский престол королевича Владислава в 1610 г. Как в статьях, обсуждавшихся тушинскими боярами с королем Речи Посполитой Сигизмундом III под Смоленском 14 февраля 1610 г., так и в августовском договоре московской Боярской думы об избрании королевича Владислава первым пунктом стояло сохранение «светой православной веры греческаго закона». Приписывать такой пункт Михаилу Романову - сыну митрополита Филарета - было, по меньшей мере, излишне. Другие пункты о порядке принятия новых законов и объявлении войны тоже могут быть соотнесены с документами об избрании королевича Владислава, но никакого текстуального заимствования из них у Страленберга нет. Представление о существовании письма с подробным перечнем разных обязательств русских самодержцев было экстраполировано Страленбергом и на сына Михаила Романова - царя Алексея Михайловича. Якобы его короновали на царство «без избрания, однако со обнадеживанием выше изображенных кондицеи, которыми он с клятвою пред олтарем учиненною обязался». Григорий Котошихин, напротив, писал про царя Алексея Михайловича: «А нынешнего царя обрали на царство, а писма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали» .

Не случайно, что В. Н. Татищев не удержался и оставил примечательную пометку на полях рукописного перевода сочинения Страленберга: «О кондициях с клятвою сусчия враки» . Исчерпывающая характеристика первого русского историка, к которой нечего добавить… Правда, в своих более ранних публичных выступлениях В. Н. Татищев признавал существование «ограничительной записи» царя Михаила Федоровича.

В своем сочинении «Произвольное и согласное разсуждение и мнение собравшегося шляхетства руского о правлении государственном», вызванном к жизни обстоятельствами воцарения Анны Иоановны в 1730 г., Татищев писал: «Царя Михаила Федоровича хотя избрание было порядочно всенародное, да с такою же записью, чрез что он не мог ничего учинить, но рад был покою» .

Василию Татищеву, отстаивавшему самодержавный порядок правления в России от притязаний аристократов, сведения об «ограничительной записи» родоначальника романовской династии царя Михаила Федоровича только мешали. Но он не покривил душой и воспроизвел те представления, которые существовали у многих его современников, ставивших свои подписи под «Произвольным и согласным рассуждением и мнением…» шляхетства о будущем образе правления в Российской империи. Хотя позже, как свидетельствует пометка на страницах перевода сочинения Страленберга, историк, а не политик Татищев полностью отказался от того, чтобы признавать за историей с «кондициями» Михаила Федоровича хоть какое-то значение.

Осталось упомянуть еще об одном иностранном сочинении - Иоганна-Готгильфа Фоккеродта, служившего секретарем прусской миссии в России, - «Россия при Петре Великом». Работа Фоккеродта - это практически служебный отчет, содержавший общий обзор преобразований Петровской эпохи, свидетелем которых был автор. Она была завершена в сентябре 1737 г., по окончании службы Фоккеродта, и представлена прусскому двору. Один из разделов «России при Петре Великом» посвящен ответу на вопрос: «Какую перемену сделал Петр I в образе правления Русского царства?» Для этого Фоккеродт обращается к изучению исторической традиции и справедливо пишет, что впервые вопрос об ограничении царской власти возник при избрании царя Василия Шуйского и по его инициативе, причем «все боярское сословие умоляло его с земными поклонами не выпускать столь легко из рук такого драгоценного алмаза и украшения русского скипетра, каким было самодержавие». Фоккеродт упоминает о влиянии на русских бояр и будущего патриарха Филарета, «который еще не мог предполагать, что выбор падет на его сына», неких «республиканских правил». А дальше говорит об избирательном Земском соборе, на котором «многими из самых знатных лиц» были предварительно выработаны положения, которые должен был принять будущий русский царь:

«Они составили между собою род сената, который назвали Собором: не только бояре, но и все другие, находившиеся в высшей государственной службе, имели там место и голос и единодушно решились не выбирать себе в цари никого, кроме того, который под присягой обещается предоставить полный ход правосудию по старинным земским законам, не судить никого государскою властью, не вводить новых законов без согласия Собора, а тем менее отягощать подданных новыми налогами или решать что бы то ни было в делах войны и мира. А чтобы тем крепче связать нового государя этим условиями, они положили еще между собой не выбирать в цари такого, у которого сильное родство и сильные приверженцы, так как с помощью их в состоянии он будет нарушить предписанные ему законы и присвоить опять себе самодержавную власть» .

Этот подробный рассказ был бы неоценимым источником, вводящим нас в атмосферу предвыборных обсуждений на Земском соборе 1613 г., если бы он опять, как и в случае с сочинением Филиппа Иоганна Страленберга, не отстоял более чем на сто двадцать лет от самих событий или хотя бы не принадлежал перу иностранца, явно знакомившегося с далекой русской историей не по источникам, а по рассказам разных лиц. Нет никаких доказательств того, что «царь Михаил не колеблясь принял и подписал вышеупомянутые условия», которые соблюдал до возвращения из польского плена своего отца патриарха Филарета, сумевшего воспользоваться противоречиями между «низшим дворянством» и «властолюбивым боярством», чтобы поломать установившийся порядок и одному опекать сына . Все, что пишет об этом Фоккеродт, приходится принимать на веру, что и делалось в примечаниях Э. Миниха (сына) к публикации записок К. Г. Майнштейна о России, а затем в «Материалах по русской истории» К. Шмидта-Физельдека (гувернера в семье Миниха-сына), изданных в Риге в 1784 г. Следовательно, записка Фоккеродта «Россия при Петре Великом» является лишь дополнительным свидетельством того простого вывода, что в домах знати любили обсуждать начало романовской династии и, возможно, с окончанием петровского времени, искали там исторические аналогии.

В вопросе об ограничении самодержавия царя Михаила Романова очень заметно стремление притянуть дела прошедшего века к актуальным государственным вопросам. Скажется это и позднее, уже в научной полемике, когда признание или непризнание «ограничительной записи» станет ярким индикатором либерального или консервативного правосознания. У ученых существует справедливое желание противостоять одиозным крайностям монархистов и показных патриотов, не желающих даже слышать о возможном ограничении самодержавия в России в 1613 г. Такое вторжение политики в современность обычно ни к чему хорошему не приводит. Задача историка не в том, чтобы выбрать более близкую ему идеологическую традицию, а в том, чтобы исследовать сохранившиеся источники или объяснить их отсутствие, на чем и держится научная, а не публицистическая интерпретация исторических фактов. А они определенно свидетельствуют, что поиск «ограничительных» документов царя Михаила Федоровича является тупиковым и лишь отвлекает от изучения обстоятельств сложного пути выхода Русского государства из тяжелого Смутного времени начала XVII в.